Текст книги "Смех дьявола"

Автор книги: Режин Дефорж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

31

За сотни километров от Леа Матиас также жил в аду.

12 января 1945 года три миллиона до зубов вооруженных русских солдат, поддержанных танками и артиллерией, начали наступление от Балтики до Чехословакии, чтобы окончательно раздавить то, что осталось от гордой армии рейха.

17 февраля соединение СС «Карл Великий», ставшее дивизией, выступило на фронт. 22 февраля они прибыли в Хаммерштейн, городок в Померании. Было очень холодно, ледяной ветер проносился над этим краем озер и лесов. Они расположились в бывшем лагере вермахта, превращенном в концлагерь, в ожидании тяжелого вооружения. Вдали слышалась канонада.

Полк Матиаса, 57-й, разместился на юго-востоке городка. После прибытия оберштурмфюрер Фенау вместе с обер-юнкером Лябурдеттом и Матиасом отправились осматривать позиции. После холодов наступила резкая оттепель, превратившая грунтовые дороги в грязную жижу, в которой увязали лошади, повозки, груженные тяжелым снаряжением, ящики с боеприпасами. Люди, собираясь десятками, поднимали машины, пытаясь вытащить их из глины. Быстро наступила ночь, и стало подмораживать. Вдоль всего пути тянулись бесконечные вереницы беженцев, покидавших Россию. Старики, женщины, дети плелись по грязи, растерянные, в зловещем молчании. Среди них было несколько латышских эсэсовцев, грязных и оборванных, с блуждающим взглядом.

Первое столкновение произошло около Найнрихсвальде. Очень быстро оно превратилось в побоище. Дрались один против десяти, противостоя советским танкам. Снаряды и мины обрушились на позиции французских СС. Рядом с Матиасом один из его товарищей истекал кровью. Фенау отдал приказ держаться.

Всю ночь на вокзал в Хаммерштейне прибывали новые эшелоны, и войска направлялись прямо на фронт. Очень быстро роты 58-го полка оказались под яростным огнем. На заре русские пошли в атаку. Они отразили две атаки, но скоро были задавлены превосходящей численностью русских. Был отдан приказ об отступлении. Уцелевшие перегруппировались и ждали. Дивизия «Карл Великий» не имела ни одной радиостанции. Связные направлялись от одной роты к другой, разнося приказы из штаба. К полудню грохот танков стал оглушающим. Французы зарылись в окопы, замаскированные на опушке леса. Люди Фенау пытались соединиться с 58-м полком, но нашли только жалкие остатки его, среди которых было много раненых. Вечером они добрались до лагеря близ Хаммерштейна, из которого выступили утром. Измученные, они заснули на соломенных подстилках, полных насекомых, наспех проглотив суп из гороховой муки.

Из четырех тысяч пятисот человек, вышедших из Вильдфлекена, 1500 были убиты или пропали без вести. Для боя, длившегося лишь два дня, результат был очень суровым. Уцелевшие бойцы дивизии «Карл Великий» сумели перегруппироваться в Нейштеттине, небольшом городе с шестнадцатью тысячами жителей, переполненном беженцами и солдатами. Известие о смерти Жака Дорио деморализовало тех, кто завербовался по его примеру. 5 марта в Кёрлине они сражались с яростью отчаяния вместе с ротой вермахта. Недалеко от Матиаса взорвался немецкий танк. Из него выскочил солдат в горящей одежде и побежал прямо на Матиаса. Врач дивизии бросился к нему, чтобы сбить пламя. Матиас присоединился к нему и помог оттащить в укрытие стонущего раненого. Он потерял свой шлем, вся его спина обуглилась. «Бедняга», – подумал Матиас, возвращаясь на позицию. Вдруг он остановился и повернул назад. Он склонился над умирающим, вытер ему лицо горстью снега и масленой тряпкой. Сомнений не было.

– Капитан Крамер, вы меня слышите?

Лицо умирающего дрогнуло, когда он услышал обращение на французском языке. Он с трудом открыл глаза и посмотрел на этого немецкого солдата, неузнаваемого под грязью, покрывшей его.

– Капитан Крамер, я Матиас… из Монтийяка.

– Монтийяк…

– Да, вы помните, Леа…

– Франсуаза…

– Да.

– Франсуаза… мой сын…

Отто попытался приподняться и произнес слабеющим голосом:

– Возьмите… у меня в кармане… мои документы и письмо… Это для Франсуазы. Если… вы уцелеете… передайте ей его… как и эти бумаги… Клянитесь…

– Клянусь.

Матиас порылся в кармане Отто. Он вытащил бумажник, тщательно завернутый в кусок клеенки, напомнившей ему клеенку в монтийякской кухне, и засунул его под рубашку, прямо себе на тело. Умирающий не спускал с него глаз и одобрил его кивком головы. Русские приближались. Матиас должен был уходить. Отто пытался говорить, и Матиас скорее угадал, чем расслышал:

– Почему… француз… здесь?

Он пожал плечами. Что он мог ему ответить?

Бригаденфюрер отдал приказ об эвакуации. Батальон Матиаса попытался отойти в направлении на Одер, а потом на Белгард. Батальон Бассомпьера остался, чтобы задержать противника.

В ледяной ночи при свете пожаров, освещавших Кёрлин, 57-й полк продвигался метр за метром, затаиваясь днем, перемещаясь ночью, в нескольких шагах от противника. Стычки были короткими и жестокими. Боеприпасов не хватало, лошади пали или разбежались. Долгое время их единственной едой было то, что удавалось украсть в немецких домах, где плакали изнасилованные женщины и девушки. Когда в домах ничего больше не находилось, они ели сырую свеклу, от которой заболевали дизентерией.

Они спали, прижавшись друг к другу, чтобы защититься от холода. Они просыпались, пожираемые вшами. Грязь пропитала все поры кожи. Они продвигались, как автоматы, с застывшим выражением на лице, где блестели глаза, обведенные кругами и налитые кровью. Враг был повсюду, тревожил их непрерывно.

Холода кончились сразу, поля покрылись мягким зеленым ковром. В лесу на привале они ходили по ковру из фиалок. Матиас лег на них, вдыхая их аромат. Это было для них с Леа замечательное время – пора первых фиалок в укромном месте у распятия. Ребенком он собирал из них букеты, наполнявшие благоуханием комнату девочки. Заскорузлыми руками он осторожно рвал цветы под насмешливыми сначала, взглядами своих товарищей. Потом, движимые инстинктивной силой, они тоже стали рвать цветы, положив по букетику в чехлы с документами. Это нехитрое занятие подняло им настроение, они стали надеяться, что и для них тоже расцветет весна.

– Мы дерьмо, – сказал один из них.

Они посмотрели друг на друга. Они действительно были дерьмом. На опушке леса протекала река. Они сбросили грязную форму, встряхнули одежду, из которой посыпались огромные вши, и бросились в воду. Как она была холодна! Не имея мыла, они сильно терли себя пригоршнями земли. Они яростно растирались, смеясь, как мальчишки. Сушились, бегая голышом вокруг деревьев. Фенау задумчиво смотрел на них. У них уже давно не было носков. Все приспособились к «русским носкам» – портянкам.

Они появились возле горящего Белгарда в два часа ночи, пересекли кладбище, потом исчезли в ночи. Около четырех часов оберфюрер Пюо прибыл к Белгарду с основной частью дивизии, примерно тремя тысячами человек. Отдельные русские посты встретили их пулеметным огнем и выстрелами из минометов. Силы СС, отвечая, просочились в город. Те, кто пересек центральную площадь Белгарда при свете пожаров, должны были перешагивать через сотни трупов стариков, детей и женщин.

Пюо, раненный в икру, двигался, как лунатик. В поле выстрелы прекратились, их заменил гул моторов и скрежет гусениц, мрачно разносившийся по равнине. Враг был повсюду. Дивизия «Карл Великий» продвигалась в тумане. Когда к утру туман рассеялся, они обнаружили, что оказались среди бронечастей Советской Армии на обширной голой равнине. Обе стороны замерли в оцепенении, время остановилось, все замолчало… Потом началось побоище… Менее чем за два часа большая часть дивизии «Карл Великий» была уничтожена… Многие были взяты в плен и отправлены в лагеря для военнопленных. Некоторым удалось бежать.

Пятьсот человек из батальона, в котором находился Матиас, прибыли в замок Мезериц. Они были в жалком состоянии, раненые, больные дизентерией, но счастливые и гордые своими командирами, которым удалось вывести их из «котла». Они выступили через день в солнечную погоду, вымытые, выбритые, с оружием на ремне, чтобы под командованием Крюкенберга достичь устья Одера. Рядом с ними были двести пятьдесят уцелевших солдат 58-го полка, эсэсовцы из Гольштейна, венгерский полк и дивизия СС «Нордланд». Они форсировали Регу к югу от Трептова и подошли к Хорсту на побережье в конце дня.

Измотанные солдаты смешались с толпами беженцев, ожидающих посадки на суда для переправы в Швецию.

Ночью Матиас и некоторые из его товарищей добрались до Реваля, небольшой водолечебной станции. Как и Хорст, городок был переполнен беженцами и отступавшими солдатами. К йодистому воздуху Балтики примешивалась бензиновая гарь, запах гноя и крови раненых, вонь тысяч грязных тел и господствующий надо всем устойчивый запах капустного супа, выдаваемого беженцам.

– Русские идут!.. Торопитесь!

Мужчины, женщины, грузовики, лошади, танки двинулись вперед, борясь, сшибаясь, опрокидывая, раздавливая все, что представляло препятствие на пути их бегства. Вдоль моря вытянулась толпа обреченных, стремящихся ускользнуть из адского пламени: обезумевшие матери, прижимающие к тощей груди мертвого ребенка, девушки, бросающиеся с обрыва, чтобы избежать насилия, мужчины, толкающие своих жен под гусеницы танков, солдаты, разряжающие свое оружие в водителей грузовиков, чтобы занять их место… вопли детей… ржание лошадей… жалобный лай собак… шум моря… грохот орудий… свист снарядов… взрывы мин… смерть… смерть… смерть…

Люди из дивизии «Карл Великий» шли, сражались, напивались, когда находили вино. Следуя за ордами беженцев, они продвигались вдоль пляжей в западном направлении, настигаемые время от времени снарядом, который взметал к мрачному небу разорванные тела в столбе песка. Толпа двигалась, безразличная к крикам раненых и стонам умирающих.

Они достигли немецких позиций под Дифеновом 9 марта поздно ночью. Назавтра на рассвете русские бомбили, атаковали и были отброшены. После полудня для них открыли склады немецкого интендантства. Они восхищались, трогая автоматические 32-зарядные винтовки и примеряя новые мундиры, забавляясь и обкуриваясь сигаретами, чтобы те не достались противнику.

Наконец они достигли понтонного моста через Одер. В четком строю, возглавляемом Крюкенбергером и оберштурмфюрером Фенау, они покинули «котел», где осталось девяносто процентов их товарищей.

Назавтра Главная ставка фюрера отметила в коммюнике роль, сыгранную уцелевшими солдатами «Карла Великого» в освобождении померанских беженцев. Это подогрело их гордость. Они уходили с песней:

 
Пусть там, где проходили мы, все трепещет
И дьявол смеется вместе с нами.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Пламя остается чистым,
И наш лозунг – Верность!
 

Наконец в трехстах пятидесяти километрах от Берлина в маленьком городке Нестерлиц и в ближайших деревнях Зинов, Карпин, Гольденбаум, Рёдлин были собраны примерно… восемьсот добровольцев из семи тысяч, вышедших их Вильдфлекена.

27 марта Крюкенберг издал очередной приказ:

Друзья по оружию, мы только что провели дни, когда бои перемежались тяжелыми переходами. Мы сражались не как соединение, сложившиеся в немецкой армии, вместе с которой мы были в боях, но как самостоятельная французская дивизия, и с именем Карла Великого слава французской доблести и стойкости обновилась; нас многократно сплотила жестокость боев. С гордостью мы вспомним, что на юге Бюренвальда мы остановили врага, который преодолел позиции вермахта. Меньше чем за час мы уничтожили только в окрестностях Эльзенау и Баренхютте сорок танков Т-34 и ИС. В Нейштеттине зенитная батарея рассеяла и уничтожила сильную группу противника, вырвавшуюся вперед.

Мы, эсэсовцы, продемонстрировали нашу храбрость, но особенно в Кёрлине мы доказали на поле боя, что умеем сражаться до конца, когда интересы германской армии требуют этого. Трехкратный переход деревни из рук в руки и удерживание позиции до рассвета 5 марта дали возможность части немецких войск и нам самим вырваться из русского окружения.

Этим успехом мы обязаны не только нашему боевому духу, но также нашей строгой дисциплине.

Мы не должны забывать наших товарищей по СС и Французскому легиону, которые несколько раз были упомянуты в Кёльберге по приказу фюрера генералом, командующим городской крепостью, как особенно замечательно проявившие французскую доблесть.

В это время некоторые подразделения нашей дивизии еще защищают город Данциг рядом с немецкими братьями по оружию. Мы, эсэсовцы, мы, французские легионеры, всюду способствовали остановке или замедлению затопляющей волны большевиков. Эта суровая борьба не могла вестись без тяжелых и многочисленных потерь, в том числе наших братьев, ставших пленниками в руках врага и не могущих еще вернуться в наши ряды. Надеемся, что оберфюрер Пюо среда них и что вместе с другими героическими бойцами они вновь займут место среди нас.

Борьба объединила нас, наша дивизия, поредевшая в славных боях, должна убедить нас создать единое тело, единый блок, и мы раздавим все то, что поднимается против Адольфа Гитлера. Мы смогли овеять наше знамя новой славой, мы знаем, что все французы, боровшиеся вместе с нами за свободу приемной родины, желают нового европейского порядка и смотрят на нас с гордостью.

Мы всегда утверждали, что сотрудничать в деле возрождения Франции могут лишь те, кто сумел проявить себя, как немцы, в самых трудных обстоятельствах. Даже наши враги признали доблесть солдат СС.

Французы после долгих месяцев обучения мы сумели проявить дух, оживляющий дух, который в грядущие дни приведет нас к новым успехам. Мы будем безжалостны к предателям.

История научила нас, что нельзя расслабляться после битвы, надо собрать все наши силы для новых сражений.

Мы переживаем решающий момент; охваченные новым пылом, мы убеждены, что отомстим за павших товарищей.

Слава Французского легиона на востоке, успехи штурмбригады «Франкрайх» в Карпатах, бои, ведущиеся полицией в других местах, скрепляют блок, слитый из французской крови, отданной за национал-социализм, и он породит традицию, достойную революционного идеала, ради которого мы сражаемся.

Наша вера в победу несокрушима, даже если мы вынуждены сражаться в тени и совершать диверсии против всех вражеских усилий рядом с нашими немецкими братьями по оружию.

Решившие победить или умереть, мы идем за фюрером.

Хайль Гитлер!

 
Эсэсовцы шагают по вражеской земле
И поют песню дьявола.
На волжском берегу
Часовой вполголоса напевает:
Мы несемся по горам и по долинам,
И пусть мир
Нас проклинает или хвалит
Для своего удовольствия.
Мы всегда только впереди
И там, где дьявол еще смеется.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Мы сражаемся за свободу,
Мы сражаемся за Гитлера,
И красный никогда больше не будет знать покоя!»
 

Крюкенберг созвал офицеров и попросил их оставить только добровольцев для будущих боев. Из остальных предполагалось сформировать рабочий батальон, который должен будет немедленно покинуть Карпин. Триста человек ушли с одним офицером. Те, кто решил остаться, подписали текст присяги, где клялись в абсолютной верности фюреру до самой смерти.

Дивизия «Карл Великий» не избежала тоски и мрачного состояния духа, угнетающих армию в ожидании боев. Эти люди, сохранившие солидарность во время испытаний, перенесенных ими, смелые до безрассудства перед врагом, теперь искали ссоры по малейшему поводу. Главным поводом для недовольства стала еда: двести граммов хлеба, двадцать граммов маргарина, суп или слишком острый, или пересоленный, заменитель кофе и две сигареты в день. Строгая военная дисциплина немцев не могла удержать французов, которые шутили над секретным оружием, призванным спасти Германию. Никто больше не верил в победу рейха.

Нравственный дух снизился в дивизии еще больше, когда в середине апреля четыре добровольца были расстреляны за кражу продуктов со склада. Они умерли без единого вскрика, получив отпущение грехов от маленького кюре Французского легиона, который заменил монсеньора Майоля де Люпе, ушедшего в немецкий монастырь.

20 апреля, в честь годовщины Гитлера, волонтеры отведали бисквиты, темную массу, называемую шоколадом, получили по три сигареты. Они отпраздновали пятьдесят шестой день рождения фюрера с песнями, угощаясь вином, добытым Крюкенбергом от интендантства.

Им показали фильм с Зарой Линдер, хриплый голос которой перевернул им всю душу. После этого им показали хроникальную ленту. Немецкий комментатор сопровождал своим рассказом кадры, где была показана толпа, разбегающаяся в разные стороны на паперти Нотр-Дам, чтобы скрыться от снайперов на крышах во время прибытия генерала де Голля. Стрельбу приписывали коммунистам. Французские эсэсовцы вышли из зала после просмотра более чем когда-либо убежденные, что они являются последним оплотом против большевистского нашествия. Некоторые даже уже видели себя в Париже, на Елисейских полях, где соотечественники встречают их как героев и защитников Запада… Самые трезвые не питали иллюзий: так или иначе это была расстрельная команда, и в лучшем случае их ждали долгие годы тюрьмы.

В ночь с 23 на 24 апреля 1945 года бригаденфюрер Крюкенберг получил приказ прибыть в Берлин во главе французской эсэсовской дивизии «Карл Великий».

Офицеры разошлись по расположению части, построили своих людей.

– Добровольцы, идущие в Берлин, шаг вперед!

Шагнули все.

Утром распределяли оружие: гранаты, базуки, фаустпатроны. Тяжело нагруженные, перекрещенные пулеметными лентами, с гранатами-лимонками, пристегнутыми к пуговицам, и гранатами, висящими на поясе, они никогда не были так хорошо вооружены. Четыреста волонтеров погрузились на восемь грузовиков, предоставленных Люфтваффе, счастливые от мысли защищать фюрера. Немцы, бежавшие из своей столицы, с изумлением смотрели на тех, кто въезжал в нее с песней.

32

В результате франко-советского соглашения советское правительство выдало свое согласие на присутствие во время вступления в Германию советских войск некоторого количества наблюдателей, призванных определить, что было изъято из французских арсеналов, и произвести учет этого. Миссия, которую обе стороны притворялись, будто принимают всерьез. Франсуа Тавернье, уже известный советским службам, был одним из офицеров, направленных с этой целью французской стороной. Перед отъездом из Парижа профессор Жолио-Кюри дал ему точное определение цели его миссии. Это было ненамного серьезнее, чем поиски заржавевшей техники…

До 15 марта майор Тавернье много играл в шахматы, обогатил свой русский лексикон бранными выражениями, опивался водкой с прилежанием, которое снискало ему уважение руководителя Особого управления, занимавшегося в Германии розыском промышленного и научного оборудования, в особенности секретного оружия.

Недели, проведенные Франсуа Тавернье в беготне по главным штабам разных советских армий в Москве, чуть не истощили запас терпения французского офицера.

Назначенный в Главный штаб 1-й Белорусской армии, он приехал на фронт в последние дни марта и с тех пор грыз свои удила, имея для развлечения только партии в шахматы и беседы с генералом Васильевым, с которым он встречался однажды в Алжире, где тот был военным атташе.

Наконец пробил час большого наступления на Берлин.

В четыре часа утра 16 апреля по приказу Жукова три красные ракеты осветили на несколько секунд, всем показавшихся долгими, берега Одера, залив своим пурпурным светом небо и землю. Внезапно вспыхнули мощные прожекторы, а также фары танков и грузовиков, а лучи зенитных прожекторов стали шарить по немецким окопам. Великое молчание царствовало в этом сиянии, предваряющем конец света.

Три зеленые ракеты поднялись в небо, и земля начала содрогаться. Двадцать тысяч пушек извергали огонь. Горячий ветер сметал все перед собой, зажигая леса, деревни, колонны беженцев. В этом ужасающем грохоте острое шипение «катюш» раздирало воздух.

1-й Белорусский фронт под командованием Жукова, 2-й Белорусский под командованием Рокоссовского и 1-й Украинский фронт под командованием Конева перешли в наступление. Один миллион шестьсот тысяч человек, большей частью питающих ненависть к нацистам за гибель отца, брата, друга, двинулись вперед по полям. Обитатели покидали немецкие города, оставляя за собой только пепел. Тавернье понимал гнев, воодушевлявший русских защитников Сталинграда, Смоленска, Ленинграда и Москвы, пересекших всю Россию, чтобы достичь Одера. Их плата войне была самой большой в Европе. Чтобы отплатить за то, что испытали их матери, их жены и их дочери, солдаты выполняли повсеместно закон возмездия.

Французский офицер проникся дружеским чувством к этим простым и отважным людям, сражавшимся с полнейшим презрением к опасности и делившимся с пленными своим скудным пайком. Со своей стороны, русские с любопытством смотрели на этого человека, говорившего на их языке, здорово пившего и хотя не сражавшегося, но находившегося всегда в самом горячем месте боя.

– Не волнуйтесь, – говорил генерал Васильев, нанеся ему визит в полевой госпиталь, где Тавернье заканчивали перевязывать ногу.

– Я очень хотел с вами здесь встретиться, – проворчал он. – Я не только не нахожу никакого принадлежащего нам материала, но вы попросту держите меня в стороне. Я спрашиваю себя, что я здесь делаю, раз я не имею права сражаться вместе с вами.

– Вы хорошо знаете, что такое приказ. Все офицеры, прибывшие из союзных стран с миссией наблюдателей по иностранному вооружению, находятся в той же ситуации, что и вы.

С возмущением Франсуа отвернулся.