355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Режин Дефорж » Смех дьявола » Текст книги (страница 10)
Смех дьявола
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 05:48

Текст книги "Смех дьявола"


Автор книги: Режин Дефорж



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

14

Многочисленная толпа теснилась в это послеполуденное время 15 августа под деревьями Люксембургского сада и вокруг бассейна, на котором качались парусники, выдаваемые напрокат. Зеваки проходили мимо Сената, не глядя на него и будто не замечая часовых за мешками с песком и заграждения из колючей проволоки. Матери с детьми ждали окончания спектакля марионеток, чтобы войти в свою очередь. Карусель была взята приступом, так же как и тележки, запряженные осликами и пони. Казалось, что это июльское воскресенье в разгар учебного года, столько тут было детей. Большинство из них было лишено каникул из-за забастовки железнодорожников и особенно из-за военных действий, приближающихся к столице. Война была излюбленной игрой десяти-, двенадцатилетних, но все хотели быть французами, никто не желал быть немцем. Вожакам детских стай приходилось бросать жребий. И «немцы» сражались с французами без всякого воодушевления.

После трех катаний на карусели Шарль, не сумев поймать на свою палку кольцо, захотел мороженого. У входа в сад с бульвара Сен-Мишель мороженщик с великолепной тележки в виде ярко раскрашенной кареты продавал земляничное мороженое. Леа купила два. В музыкальной беседке оркестр в зеленой униформе исполнял вальсы Штрауса. На некоторых деревьях были наклеены черно-желтые объявления, подписанные новым военным губернатором Парижа, генералом фон Хольтицем, призывающие парижан к спокойствию и угрожающие, что «самые суровые и жестокие» репрессии будут ответом в случае беспорядков, саботажа или покушений.

Однако большинство читающих улыбалось: в полдень радио объявило о высадке союзников в Провансе. Некоторые уверяли, что американцы были у ворот Парижа, потому что они слышали орудийные выстрелы. Многие присутствовали на богослужении в память Людовика XIII в соборе Парижской богоматери, несмотря на запрещение генерала фон Хольтица.

Пренебрегая запретом, множество парижан откликнулось на призыв епископа. Все желающие не уместились в помещении собора и запрудили половину площади, толпясь перед центральным порталом, где на эстраде происходила та же церемония, что и внутри храма. Во время перехода процессии из одного бокового портала в другой, толпа с энтузиазмом присоединялась к молитвам, возносимым с эстрады миссионером: «Святая Жанна д'Арк, освободительница Родины, молитесь за нас… Святая Женевьева, покровительница Парижа, молитесь за нас… Святая Мария, матерь Божья, покровительница Франции, молитесь за нас…» На несколько секунд дирижер прервался, чтобы послушать, что говорит ему священник. Те, кто был близко к эстраде, видели, как лицо его побелело. Многие опустились на колени, когда он дрогнувшим голосом произнес: «Нам сообщают, что союзнические силы высадились в Провансе. Помолимся, мои дорогие братья, чтобы Марсель и Тулон были спасены от разрушения: Отче наш, Иже еси на Небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…» Волнение достигло предела, когда кардинал Сюар произнес импровизированную речь, в которой упомянул о «последнем предстоящем испытании». Немецкие солдаты, находящиеся на площади, стояли, не шелохнувшись. Любопытная подробность: ни одного полицейского вокруг. С этого утра парижская полиция начала забастовку в знак протеста против разоружения коллег из комиссариатов Аньера и Сен-Дени.

Назавтра после Успения газета «Я повсюду», которая была запрещена, вышла снова и известила о появлении следующего номера в пятницу, 25 августа. Грузовики, набитые полицейскими, начали покидать столицу, двигаясь в восточном направлении. На авеню Оперы, на Елисейских полях, бульваре Сен-Мишель под оркестр маршировали немецкие солдаты. «Это начало конца», – смеялись в толпе.

17 августа парижане могли наблюдать поток отбывавших грузовиков, санитарных машин, автомобилей, до отказа заполненных немцами с потухшим взглядом. Потом потянулись самые разнородные виды транспорта: тележки, конные повозки, трехколесные грузовые велосипеды, даже тачки, переполненные добычей: радиоприемниками, пишущими машинками, картинами, креслами, кроватями, сундуками, чемоданами и завершающими зрелище неизбежными матрасами, напоминавшими парижанам их собственный исход по дорогам Франции.

Ах, какое удовольствие видеть, как тащатся остатки непобедимой армии! Куда делись они, великолепные железные завоеватели июня 1940 года?.. Что сталось с их безупречными мундирами?.. Изношены за четыре года войны в полях России? В пустынях Африки? В креслах гостиниц «Мёрис», «Крийон» или «Интерконтиненталь»?.. Люди присаживались на стульчики в садах Елисейских полей, чтобы, не уставая, наблюдать их движение. Соревновались, считая машины, грузовики. Улыбки не гасли, когда мимо проходили очень молодые или очень пожилые солдаты, неуклюжие в своих слишком широких либо чересчур узких гимнастерках, плохо выбритые, неопрятные, волочащие свое оружие или с трудом тащащие провизию, которую иные без колебаний продавали населению.

Лаура и Леа ехали на велосипедах по набережной. В воздухе ощущалась приподнятость, несмотря на напряжение, царившее в некоторых кварталах, шум моторов, крики, дым от документов гестапо и администрации, сжигаемых прямо на уличных мостовых, нервозность беглецов, затемнение в 9 часов вечера.

Рыболовы с удочками и купальщики виднелись, как всегда, на берегах Сены. В ярком летнем свете легко покачивались корпуса яхт. Весь город был в ожидании. Сестрам пришлось сойти с велосипедов, чтобы пересечь мост Руаяль, перегороженный ежами с колючей проволокой.

На Университетской улице Шарль с нетерпением ждал Леа, чтобы передать ей рисунок, над которым трудился с утра. Эстелла жаловалась на свои бедные ноги с венами, вздувшимися «из-за очередей». Лиза была очень возбуждена: в полдень она слышала по английскому радио, что американцы были в Рамбуйе. Альбертина казалась озабоченной.

Благодаря «запасу» Лауры ужин, состоявший из сардин в масле и настоящего сдобного хлеба, показался пиршеством. В половине одиннадцатого вечера появилось до полуночи электричество, принеся Лизе разочарование: американцы были не в Рамбуйе, а в Шартре и Дрё.

Незадолго до комендантского часа эсэсовцы открыли огонь из автоматов по зевакам, смотревшим, как немецкие чиновники вывозили документы из отеля «Трианон» на улице Вожирар. На площади Сорбонны и бульваре Сен-Мишель многие люди также были убиты или ранены.

Сон парижан был нарушен взрывами военных складов, которые уничтожались оккупантами.

– Сегодня утром газет нет, – сказал Леа киоскер на бульваре Сен-Жермен. – У коллабо дела плохи. Посмотрите на этого типа в очках. Это Робер Бразийяк, он идет пить свой кофе во «Флору». Он никогда не выглядел хорошо, но уже два дня у него явно больной вид. На его месте я бы уехал вместе со своими дружками-доносчиками.

Значит, это был тот самый Бразийяк, о котором с восхищением говорил ей Рафаэль Маль?

У него был вид хворого мальчишки.

Леа уселась на террасе недалеко от него и заказала кофе. Пожилой официант в длинном белом переднике ответил, что не может предложить ей ничего теплого, потому что нет газа. Она согласилась на дрянной «дьяболо» с мятой…

За соседним столиком мужчина лет тридцати, высокий брюнет в больших очках, писал в тетради мелким аккуратным почерком. Молодой человек, хрупкий и светловолосый, сел рядом с ним.

– Привет, Клод. Уже за работой?

– Здравствуй. Что нового?

– Вчера в квартале было немало инцидентов. Немцы стреляли на улице Бюси и на бульваре Сен-Жермен.

– Есть убитые?

– Да, много. Как чувствует себя твой отец?

– Хорошо. Он в Вемаре, завтра я еду увидеться с ним.

Глухие раскаты помешали Леа продолжать следить за их разговором.

– Это военные склады, – сказал один из них.

– Они подожгли склады за Эйфелевой башней и несколько кафе. Значит, скоро конец. Коллабо бегут, как крысы. Мы не услышим больше голоса Жана Эроль-Паки, «радиожурнал» умер. Люшеры, рабате, бюкары, кусто, боннеры, иначе гестаписты, взяли курс на Германию. Только и остался, и я очень хотел бы знать, почему, – сказал Юлондин, указывая на Бразийяка.

– Может быть, из какого-то представления о чести. Я не могу больше ненавидеть его. Мне его жаль.

– Почему ты его ненавидишь?

– О, это старая история с грязной статьей о моем отце, появившейся в 1937 году.

– Я припоминаю! Она называлась «Критический возраст господина Мориака».

– Да. Низкие выпады Бразийяка глубоко задели меня, хотел разбить ему физиономию.

Леа положила деньги на столик и встала. Мужчины проводили ее взглядом.

– Красивая девушка!

– Да, очень красивая девушка!

Если бы не отдаленные взрывы военных складов, начало этого душного дня, 18 августа 1944 года, походило бы на обычное летнее утро. Все было спокойно. Немногочисленные прохожие двигались неторопливым шагом туристов. Проезжали на велосипедах улыбающиеся девушки. Группа молодых людей оживленно спорила перед церковью Сен-Жермен-де-Пре. В витрине книжного магазина продолжали желтеть несколько залежавшихся экземпляров журнала «Мартино». В скверике. около церкви старушка развертывала газетную бумагу с едой для кошек и, положив ее под деревом, звала:

– Кис-кис… идите, мои красавицы.

На площади Фюрстенберга бродяги оспаривали друг у друга последний глоток вина. На улице Сены две консьержки на пороге своих дверей не переставали обсуждать события вчерашнего дня. На перекрестке Бюси прилавки торговцев фруктами и овощами были безнадежно пусты, что не мешало безропотным покупательницам вставать в очередь. Улица Дофин была пустынна. На улице Сент-Андре-дез-Ар мальчишки гонялись друг за другом с деревяшками вместо пистолетов, прячась в подворотнях двора.

– Паф, паф… Сдавайся, ты убит…

Леа бесцельно бродила по улицам.

Она очутилась на площади Сен-Мишель. Люди толпились вокруг платана. Протиснувшись между ними, она подошла к дереву. На него была наклеена маленькая белая афиша с перекрещенными трехцветными флагами. Она прочла:

«Временное правительство Французской республики.

Союзники у ворот Парижа. Готовьтесь к решающей схватке с оккупантами. В Париже уже начались бои.

Ждите приказов либо на афишах, либо по радио, чтобы действовать. Бои будут вестись в каждом департаменте».

Не было парижанина, который не понимал бы, что наступающие дни, даже часы, приведут к освобождению города или к его разрушению. Некоторые активно готовились к этому, большинство же твердо решило сидеть дома и ждать ухода немцев, чтобы потом выразить свою радость.

А Леа постоянно колебалась между ненавистью и страхом, местью и забвением. Она переходила от одного состояния к другому с быстротой, сделавшей ее чересчур нервной. Беспокойные ночи без сна оставили следы вокруг ее глаз. Взбитые локоны лишь подчеркивали болезненную худобу ее лица.

Ей нужно действовать и установить связь с членами сети, о которой ей говорил молодой врач из Лангона, подобравший их с Шарлем на дороге и посадивший в Пордо в один из последних поездов, уходивших в Париж. Эго было тревожное путешествие, продолжавшееся два дня из-за поврежденных путей и бомбежек, заставлявших пассажиров выбегать из вагонов, чтобы броситься на землю. Леа машинально следовала за другими, безразличная к опасности и хныканью Шарля, не выпускавшего ее руки. Сердечная встреча с тетками и сестрами не одолела ее безразличия ко всему. Только голос Руфи вывел ее из апатии. Слезы, пролитые ею, вернули ей отчасти желание жить, не вернув, однако, ту веру в себя, что когда-то давала ей силы.

До вечера Леа бродила по Парижу, в котором чувствовалось напряженное ожидание. Наконец, незадолго до комендантского часа, голод привел ее на Университетскую улицу, где Эстелла могла предложить ей только немного холодного пюре и кусок плохого камамбера. Сразу успокоившаяся Альбертина де Монплейне не упрекнула ее за долгое отсутствие. Шарль, не желавший ложиться, пока она не вернется, заснул, протянув к ней ручонку.

Кошмары не давали Леа заснуть. Только на заре они немного отступили.

15

– Вставай, вставай…

От толчков Лауры Леа выпрямилась и посмотрела непонимающе на сестру.

– Просыпайся. Внутренние Силы заняли префектуру полиции. Полицейские сражаются вместе с ними.

– Кто тебе это сказал?

– Франк, товарищ, которого ты не знаешь. Он живет в огромной квартире на бульваре Сен-Мишель, его окна выходят сразу на бульвар, улицу Ля Гюшетт и набережную. Он мне звонил. Вместе с друзьями они танцевали и пели всю ночь. Закрывая ставни, он заметил около семи утра людей, по одному или по двое переходящих мост Сен-Мишель и направляющихся к Нотр-Дам. Заинтересовавшись, он оделся и спустился на улицу. Там он присоединился к ним и очутился на паперти собора, где столпились и ожидании, тихо разговаривая, люди. Из их слов он понял, что это полицейские в штатском. Подъехал грузовик. Агентам роздали несколько винтовок и пять или шесть автоматов. Видимо, был отдан приказ, потому что они придвинулись к главным воротам префектуры. Франк последовал за ними. Створки раздвинулись, и толпа в молчании заполнила большой двор. Высокий человек в костюме цвета хаки с трехцветной повязкой, поднявшись на крышу автомобиля, кричал: «От имени Республики, от имени генерала де Голля я занимаю префектуру полиции!» Часовые без сопротивления позволили разоружить себя. Собравшиеся подняли знамя и запели «Марсельезу». Франк, отнюдь не сентиментальный, сказал, что он чуть не заплакал. Кажется, назначен новый префект, Шарль Лизе, по-моему. Слушай, идем туда, это будет забавно.

– Забавно? Не думаю. Интересно, может быть, – сказала Леа, вставая с постели.

– Ты спишь совсем голая?

– Я забыла, уезжая, захватить ночную рубашку. Оставь меня, я хочу заняться своим туалетом.

– Поторопись, я жду тебя на кухне.

– Хорошо, только ничего не говори теткам.

– Конечно, я ведь не сумасшедшая.

Немецкие солдаты в шлемах, проезжавшие в открытом грузовике по бульвару Сен-Жермен, прижимая к себе свои винтовки и автоматы, приветствовали возгласами двух миловидных девушек на велосипедах.

– У них не очень встревоженный вид, – заметила Леа, повернувшись.

Пустынный бульвар простирался перед ними. На углу улицы Драгон немец направил на них автомат.

– Проезжайте или я буду стрелять!

На столиках кафе «Две мартышки» и «Флора» недопитые чашки и стаканы ожидали возвращения посетителей, укрывшихся внутри. По улице Рен несколько человек бежали в разных направлениях. Короткая очередь, и двое из них упали. С перекрестка Мабийон молодые люди в белом с нарукавными повязками Красного Креста устремились в сторону выстрелов. На перекрестке Одеона проезд загораживал танк. Сестры свернули на улицу Бюси. Железные шторы большинства магазинов были опущены, хозяева кафе торопливо убирали стулья. Озабоченно пробегали с носилками люди с трехцветными повязками. Один из них сказал им:

– Возвращайтесь домой, здесь будет жарко.

На улице Сент-Андре-дез-Ар все оставалось удивительно спокойным. Консьержка подметала пол у своей двери, как и каждое утро, книготорговец угощался своим стаканчиком белого у табачного прилавка вместе с типографским рабочим с улицы Сегье, торговка конфетами протирала, как обычно, свои стеклянные вазы, наполненные муляжами конфет. На бульваре Сен-Мишель радостные зеваки смотрели в сторону здания префектуры и Нотр-Дам, на которых развевались трехцветные знамена.

Появление Лауры и Леа в квартире Франка было встречено криками.

– Я пришла с моей сестрой Леа, о которой я тебе говорила.

– Ты правильно сделала. Здравствуйте, Леа. Правда, что вы – героиня Сопротивления?

– Не нужно верить всему, что рассказывает Лаура, она всегда преувеличивает.

– Я ничего не преувеличила…

– Помолчи, я не хочу, чтобы об этом говорили.

– Как хотите, сопротивленка вы или нет, добро пожаловать. Вот посмотрите.

Молодой человек подвел ее к одному из высоких окон просторной залы.

– Смотрите, мы в первых ложах. Моя мать будет очень жалеть, что уехала в Турин. Ни за что на свете она не захотела бы пропустить такой спектакль. Я уверен, что она пригласила бы всех своих лучших подруг. Сейчас там довольно спокойно. Что вы об этом скажете? Отличный вид, не правда ли?

– Да, отличный.

– Франк, у тебя есть что-нибудь поесть? Мы вышли из дому так быстро, что не успели ничего проглотить.

– Ты знаешь этот дом: у Франка есть все! Кроме хлеба, немного черствого, есть ветчина, колбаса, пироги с мясом, холодная курица, немного сладостей и вино: шампанское, виски, пей, сколько хочется.

– У вас продовольственная лавка? – сухо спросила Леа.

– Я мог бы иметь ее, милочка, но предпочитаю торговлю шелковыми чулками, парфюмерией и сигаретами. Вы курите? Английские, американские? На выбор. Что предпочитаете?

– Американские. Но сначала – я голодна.

– К вашим услугам. Эй, вы там, принесите принцессе еды и питья. Ваше высочество соблаговолит чокнуться с нашими будущими освободителями?

Леа внимательно посмотрела на молодого человека. Он производил впечатление друга детства, того, кому доверяют свои секреты и кто умеет их хранить, но распознать истинное лицо которого очень трудно. Среднего роста, утопающий в пиджаке с широченными плечами, при этом брюки слишком короткие, открывавшие взору белые носки и неизбежные штиблеты на трехслойной подметке, – образцовый стиляга. Большая прядь светлых волос, подстриженных по последней моде, прикрывала его невыразительное лицо с еще ребяческими чертами. Этот мальчишка, по словам Лауры, был одним из королей подпольной торговли и без ведома своих родителей сколотил состояние на черном рынке. Человек щедрый, он охотно потчевал своих друзей. Видимо, удовлетворившись своим осмотром, Леа удостоила его улыбкой.

– Выпьем за освобождение Парижа.

Сидя на подоконнике, Леа удивлялась тому, что пьет шампанское в этом восставшем городе, готовящемся к сражению.

Поборники пассивной обороны пересекли площадь Сен-Мишель, крича, что комендантский час начался в два пополудни.

– Это неправда, – сказал вошедший молодой человек. – Я был в своем комиссариате, мне сказали, что ничего не знают. Внутренние Силы, которые его занимают, тоже не в курсе. Подождите, вот новость. Здравствуйте, меня зовут Жак.

– Привет, а я Леа. Откуда вы явились?

– Понемногу отовсюду. Многие мэрии в руках коммунистов.

– Откуда вы это знаете?

– Эти слухи повсюду. Они – единственные, кто достаточно организован и вооружен. На улице Риволи, улице Лавр, в Шатле, на площади Республики, на авеню Великой Армии располагаются медицинские посты с флагами Красного Креста. Началась охота за оружием. У кого есть нож, тот отнимает у немецкого солдата его револьвер или винтовку, с винтовкой он овладевает автоматом, с автоматом захватывает грузовик с боеприпасами, которые распределяет среди своих товарищей. «Каждому – свой бош», – таков лозунг новобранцев.

– Вы идете сражаться? – спросила Леа.

– Почему бы и нет! Мы будем завтра героями… Я подумаю об этом, когда поем.

Вся небольшая компашка – пять парней и три девушки – поместилась на кухне, где Лаура и миловидная блондинка Мюрьель накрыли на стол.

– Если бы еще послушать музыку, было бы совсем весело.

– О, да! Поставь «Эндрю Систерс», – сказала Мюрьель.

– Хорошо. Какую песню ты хочешь?

– «Пенсильванскую польку» или «Сонни-бой».

– Как вы достали эти пластинки? – спросила Леа. – Я считала, что американская музыка запрещена.

– У нас свои каналы. Мы тебе расскажем, когда война кончится.

Трапеза под музыку была очень веселой, каждый блеснул шуткой, острым словцом. Они все были так молоды, так беззаботны, что Леа поймала себя на том, что завидует им, и тут же перехватила оценивающий взгляд Франка, подававшего ей стакан вина.

Он встал, чтобы сменить пластинку. В наступившей тишине стал слышен треск выстрелов.

– Идите скорее, немцы атакуют..

Все бросились к окнам.

На бульваре Пале оккупанты с трех грузовиков стреляли по воротам префектуры, три танка двигались к Нотр-Дам. Из Дворца правосудия и префектуры раздались выстрелы, уложившие нескольких немцев. Грузовики отошли к Шатле. Рвались снаряды. Немного позже другие грузовики были остановлены на бульваре Дю Пале. Из своих окон молодые люди видели мужчин в одних рубашках, вооруженных винтовками или револьверами, прятавшихся под аркой входа в метро и в кафе Депара, перед дверью которого они установили ручной пулемет.

Грузовик, двигавшийся по мосту Сен-Мишель, стал их первой целью. Солдата, лежавшего на капоте, ранили, он соскользнул на мостовую. Грузовик остановился, а другой в это время врезался на углу набережной Гранд-Огюстэн в закусочную под радостные крики зрителей. Бойцы Французских Внутренних Сил подбежали собрать тела, которые они прятали на лестницах, спускающихся к Сене, под любопытными взглядами купальщиков, загоравших на другом берегу. Со стороны Шатле поднимался черный дым от горящего грузовика. Вездеход, помеченный V – знаком победы – и лотарингским крестом, сопровождаемый каретой скорой помощи и пожарной машиной, повернул на набережную Сен-Мишель, сильно визжа шинами. Около Нотр-Дам три танка готовились к штурму здания префектуры.

– Они ни за что не удержатся, – сказал Франк, – у них практически нет боеприпасов и только несколько мешков с песком защищают их от снарядов.

Группа подростков промчалась по набережной, волоча старый пулемет. У одного из них на шее висела пулеметная лента. Его звали Жанно, ему было пятнадцать лет, и он не знал, что чуть позже умрет на набережной Монтебелло от разрывной пули, угодившей ему в шею…

Бутылка с горючей смесью, брошенная из окна префектуры, упала в открытый башенный люк одного из танков, и он сразу загорелся. Радостные вопли осажденных перелетели через Сену и смешались с криками жителей на набережной Сен-Мишель, которые, высунувшись из окон и не сознавая опасности, не теряли из виду ни одной подробности спектакля. Группа немецких пленных прошла с поднятыми руками, сопровождаемая бойцами Внутренних Сил. На площади прохожий был ранен шальной пулей. Залитый кровью немец стрелял в воздух, кружась на месте. Пуля угодила ему в голову. Несколько страшно долгих секунд он продолжал двигаться, прежде чем рухнуть посреди мостовой. Только Леа не отвела взгляд.

Квартал содрогнулся от взрыва. Автоцистерна с бензином врезалась в стену отеля «Нотр-Дам». Пламя охватило штору и поднялось по фасаду. Бойцы Внутренних Сил оставили свои посты и пытались оттолкнуть цистерну, чтобы защитить старое здание. К счастью, очень скоро послышалась сирена пожарных.

Воспользовавшись минутным затишьем, один из молодых людей решился выйти. Он возвратился через час и сообщил, что только что было заключено перемирие, чтобы подобрать убитых и раненых. Эта радостная новость была встречена, как и положено, – откупориванием бутылки шампанского.

Вечер выдался душный, грозовой. Парижане снова высыпали на улицы.

– Черт возьми, мы не предупредили теток! – воскликнула Лаура, бросаясь к телефону.

Тучи над Новым мостом приобретали все более зловещий вид.

– Тетушка Альбертина хочет, чтобы мы немедленно вернулись. Кажется, у Шарля высокая температура…

– Она не вызвала доктора?

– Доктор Леруа не отвечает, а другие отказываются ехать.

– Ладно, я иду. Ты – со мной?

– Нет, я предпочитаю остаться здесь. Если будет нужно, позвони мне. Франк, ты дашь номер телефона Леа?

– Да. Я провожу ее. Вернусь раньше, чем через час. Я возьму твой велосипед.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю