Текст книги "Голубой велосипед"
Автор книги: Режин Дефорж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Впереди остановился забитый архивами грузовик с устроившимися наверху ребятишками. Из него во все стороны повалил дым, и двигаться дальше он решительно отказался. Раздались крики, брань. На счастье, распахнулись высокие ворота, куда набежавшие люди его затолкали. В эту минуту и появились низко летевшие самолеты. Завопившая толпа попыталась вырваться из превратившейся в ловушку узкой улицы.
А летчики в небе от души забавлялись. Они совершали мертвые петли, возвращались, каждый раз принося очередную порцию смерти. Над Королевской и Бургундской улицами, над площадью Сент-Круа, над Луарой, прошел свинцовый ливень. В двух шагах, на улице Шеваль-Руж, была уничтожена колонна артиллерийских орудий. Небесные убийцы трудились на славу.
Подросток с оторванной рукой отлетел от капота автомобиля и, забрызгав кровью ветровое стекло, вскочил и бросился бежать вперед, зовя свою мать. Пулеметы скосили сразу пятерых или шестерых прохожих. Один из них с удивлением смотрел на вспоротый живот, откуда ему на ноги вываливались внутренности. Пытаясь скрыть от детей эти сцены ужаса, мадам Леменестрель прижимала к себе их головки; бабушка, закрыв глаза, молилась.
Помимо страха, Камилла и Леа испытывали одно и то же чувство гнева перед этим массовым уничтожением. Вдруг вспыхнула автомашина неподалеку от них. Оттуда с воплями выскакивали люди, их волосы и одежда горели. Одного из них опрокинула и раздавила обезумевшая лошадь, запряженная в фургон и сметающая все на своем пути. Несчастный взвыл, когда колесами ему переехало ноги. Он попытался вскочить, но огонь его опередил, и он затих. Вскоре от него осталась лишь бесформенная масса.
Распахнув дверцу автомобиля, Жозетта завизжала:
– Я не хочу так умереть!
– Стой! – в один голос закричали Камилла и Леа.
Ничего не слышавшая, перепуганная Жозетта бежала среди тел, скользила в крови, падала, поднималась, ища прохода в сумятице машин и людей.
Улица спускалась под уклон, и у Леа сложилось впечатление, что самолет поднимается по этой улице вверх, причем перед ним щелкают отскакивающие от мостовой пули. Все живое жалось к земле, и Жозетта, одна стоявшая среди бойни, смотрела, как надвигается на нее смертоносный вихрь.
Рот Камиллы исказился в немом крике, а сама она упала на плечо мадам Леменестрель.
Пулевой шквал с силой отбросил Жозетту назад; раскинув руки, она рухнула. Выскочив из машины, Леа бросилась к ней. С широко раскрытыми глазами Жозетта улыбалась, словно в мгновение кончины ее оставил всякий страх. Из простреленного горла, пульсируя, била кровь. Леа поискала по карманам платок, чтобы остановить кровотечение. Не найдя его, она сорвала с себя блузку и прижала к страшной ране. Тщетно, Жозетта уже была мертва.
"Это моя вина. Отпусти я ее к родителям, она осталась бы жива. Бедняжка, мы же с ней одногодки". С нежностью пригладила Леа светлые залитые кровью волосы, приговаривая, как некогда делала ее мать, когда дочь бывала чем-то очень огорчена:
– Не бойся… все позади… теперь поспи…
Мягко закрыла она глаза Жозетте. Оттащив тело в сторону, чтобы его снова не задели или не раздавили, прислонила его к воротам.
Сирены не дали сигнала отбоя воздушной тревоги, потому что никого не осталось, чтобы привести их в действие. Мало-помалу, уцелевшие люди поднимались, ошеломленно глядя на жуткую картину: на остовы автомобилей, искореженные обгоревшие велосипеды, изувеченные и обожженные тела, на онемевших от пережитого ужаса и куда-то бредущих детей, матерей, с воплем царапающих себе лица, на прижимающих к себе мертвую мать или жену мужчин, на кружащихся на месте в изорванных платьях, с окровавленными руками женщин, на зовущих на помощь раненых…
– Быстрее, надо расчистить путь, чтобы успеть добраться до моста, – торопил плотный мужчина со знаком ордена Почетного легиона в петлице.
Забыв о том, как выглядит, Леа кинулась помогать. К ней присоединилась мадам Леменестрель.
– Лучше вернитесь в машину, возьмите винтовку и проследите, чтобы у нас не угнали машину.
– Положитесь на меня, – возбужденно ответила та.
Много часов подряд, постепенно с ног до головы покрываясь кровью и грязью, Леа оттаскивала трупы, относила всяческие обломки. Уцелевшие солдаты 16-й армии помогали спасателям.
– Но… или мне привиделось? Неужели это вы, мадемуазель Дельмас?
Только один человек во всем мире мог еще найти в себе силы, чтобы шутить в подобных обстоятельствах.
– Франсуа! – воскликнула она, бросаясь в объятия грязного, заросшего щетиной Тавернье, который стоял перед ней. – Ох, Франсуа, это вы? Увезите меня отсюда поскорее, если бы вы только знали…
– Знаю, малышка, знаю. А где мадам д'Аржила?
– Там, в машине.
– Как она себя чувствует?
– Плохо. Жозетта погибла.
Когда они подошли к машине, не узнавшая сразу Леа мадам Леменестрель направила на них винтовку:
– Не подходите!
– Это я, мадам, с другом, который нам поможет.
– Простите меня. Только что двое жутких типов хотели захватить автомобиль. Они ушли лишь после того, как поняли, что я выстрелю. Но перед тем сказали, что скоро вернутся. И не одни. Ужасно, что они делают: снимают с мертвых драгоценности, берут деньги.
Уже опустилась ночь, когда Франсуа удалось открыть тяжелые ворота. Леа сумела загнать автомобиль в просторный квадратный двор с огромным платаном. Франсуа закрыл за ними ворота на массивный железный засов. Дом был цел, только выбиты стекла.
– Посмотрю, можно ли войти в дом, – сказала мадам Леменестрель после того, как помогла своей матери выбраться из автомобиля.
– Дети, побудьте с бабушкой.
Франсуа и Леа вынесли из машины бывшую в беспамятстве Камиллу. Она еле дышала.
– Мне удалось открыть дверь. Мы сможем уложить вашу подругу в постель. Дети, посмотрите, не попадутся ли вам свечи.
Брат с сестрой бегом взлетели по ступенькам крыльца. Камиллу поместили в комнате на первом этаже.
– Я за ней поухаживаю, – сказала мадам Леменестрель Леа. – Принесите мне воды.
Воды не было ни на кухне, ни в ванной. В углу двора Франсуа Тавернье заметил колодец. Грохот бьющегося о каменные стенки колодца пустого ведра напомнил Леа о колодце во дворе Монтийяка. Каким далеким казалось то время! Увидит ли она когда-нибудь родной дом? Словно в ответ на ее мысли возобновилась бомбежка, но на этот раз другого района города.
Франсуа натаскал в дом много ведер воды. Сидя на ступеньке у подъезда, Леа, положив подбородок на ладони, смотрела, как он работает.
– Уф! Наконец-то! Теперь дамы смогут помыться. А потом наступит наша очередь.
Еще раз набрав воды, он повесил ведро на крюк у колодца. И начал раздеваться. Догола.
Леа не отводила от него глаз. Она нашла красивой широкую загорелую грудь, блестевшую от пота в ночном полумраке, узкий таз, длинные волосатые бедра и плоть, белеющую на темном треугольнике.
– Чего же вы ждете? Вы же пугающе грязны!
Подчиняясь, Леа скинула испачканную юбку, изорванную комбинацию, трусики.
– Сначала вам покажется холодно, но увидите, как это здорово. К тому же я нашел полотенце и лавандовое мыло.
Он выплеснул часть воды ей на голову и плечи. Она вскрикнула, такой ледяной была вода. Франсуа намылил ее с головы до ног и тер с такой силой, будто хотел содрать кожу, смыть даже память о крови, испачкавшей ей тело. Леа не сопротивлялась. Ее возбуждали руки, которые сдавливали грудь, прикасались к ягодицам, к низу живота. Оставив ее на мгновение в мыльной пене, он вылил на нее остаток воды и протянул мыло.
– Теперь ваша очередь.
Никогда не думала она раньше, что поверхность мужского тела столь велика, что мужские мускулы могут быть так тверды. Под ее маленькими неловкими ладонями он постанывал от удовольствия. В темноте девушка почувствовала, как краснеет, натолкнувшись на восставшую плоть. Она присела, чтобы намылить ему ноги.
– Всегда мечтал увидеть вас такой.
Не отвечая, Леа намылила ему бедра, икры, щиколотки. Он ее приподнял.
– Перестаньте. Не хочу видеть вас у своих ног. Люблю вас гордой и строптивой.
Он привлек ее к себе. Их покрытые пеной тела скользили друг о друга. Губы сомкнулись. Все тело Леа напряглось, плоть Франсуа стала еще тверже.
Прекратившаяся было бомбежка, возобновилась. Но они не уходили в дом. Даже тогда, когда бомба упала совсем рядом, вызвав пожар, пламя которого осветило их тела. Желание словно бы охраняло их.
Она прошептала:
– Не хочу умирать, не испытав любви.
Франсуа укутал ее в банную простыню, взял на руки и внес в дом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, вошел в одну из комнат и уложил в кровать, над которой висело распятие.
– Благословляю войну, отдавшую тебя мне, – сказал он, осторожно проникая в нее.
Страсть Леа была настолько сильна, что она не ощутила боли. В ней лишь нарастало желание раскрыться еще шире, чтобы он мог проникнуть в нее еще глубже. Наслаждение оказалось таким острым, что она закричала. Франсуа глядя, как извивается под ним ее тело, зажал ей рот. Она протяжно застонала, когда он вышел из нее, разлив семя по животу. Еще вся трепеща, она сразу же уснула.
Франсуа Тавернье больше не мог скрывать от себя, что влюблен в эту девчонку. Но любила ли она его? Он знал, что ему не следует принимать во внимание то, что сейчас произошло. В Леа он угадывал сильную чувственность. При существующих обстоятельствах она пошла бы на любовь с любым мужчиной, только бы тот не был слишком отталкивающим. Франсуа достаточно знал женщин, чтобы не сомневаться в этом. Лишь события да жажда жизни толкнули ее в его объятия. Его горечь была невыносима. Во сне она шевельнулась, прижалась к нему. В нем снова поднялось желание. Он вновь овладел ею, медленно проникнув в нее. Она со стоном проснулась. А удовольствие нарастало и нарастало, пока не захватило каждую клеточку его тела.
Солнце поднялось уже высоко, когда Леа разбудило звяканье ложки в кружке. Над ней наклонился свежевыбритый, с мокрыми волосами Франсуа, вновь натянувший грязные форменные брюки.
– Уже поздно, лентяйка. Вам пора вставать. Я обнаружил чай и печенье и приготовил для вас настоящий завтрак.
Что делала она, обнаженная, в этой постели с мужчиной, который не был Лораном? Ей разом припомнилось все, и она зарделась, как мак.
– Не краснейте. Это было чудесно. Я принес сюда чемодан. Вроде бы ваш. Оставляю вас, чтобы вы могли одеться и позавтракать.
Что она натворила? Изменила Лорану, вела себя, как сука в течку. Если бы она еще не испытывала такого удовольствия! При одном воспоминании по ее телу пробежала дрожь. Так вот что такое любовь, так вот что такое это пламя, обжигающее каждую частицу тела, это чудо, заставляющее забыть обо всем, даже о войне? Перед глазами у нее пронеслись ужасы, пережитые накануне, мертвая Жозетта. А Камилла? Камилла, которую ей доверил Лоран?
Леа рывком вскочила, опять вспыхнув при виде измятой, в пятнах крови простыни. Она сорвала ее и бросила в шкаф. От голода ей свело живот, напомнив, что вот уже много часов, как она ничего не ела. Даже не одевшись, накинулась она на печенье и чай, заваренный любовником. Она выглянула в окно с распахнутыми ставнями. Во дворе Франсуа Тавернье переливал бензин из канистр, которые шофер предусмотрительно поставил в багажник, в бак машины. Под нежным взглядом, сидевшей в плетеном кресле бабушки дети со смехом гонялись друг за другом. Ее волосы были тщательно уложены. Рядом с ней сидела тоже улыбавшаяся Камилла. Мадам Леменестрель выносила из дома к машине свертки. Стояла великолепная погода. В то воскресенье, 16 июня 1940 года, во дворике орлеанского дома царила атмосфера предотпускных сборов.
Вдалеке, наверное, на другом берегу Луары, завыла сирена. И очень скоро появились самолеты.
– Поторопитесь, бомбят мосты. Мы не сможем переправиться, если их заденет, – сказал Франсуа.
Не стесняясь наготы, Леа распахнула чемодан, откуда извлекла трусики, синее холщовое платье и лодочки из белой кожи.
– Ну, теперь вы можете его забрать, – захлопнув крышку чемодана, сказала она.
Больше не обращая на него внимания, оделась. Побелевший от гнева Франсуа, застыв, смотрел. Внезапно он схватил ее за руку и рванул к себе.
– Не терплю, когда со мной разговаривают подобным тоном.
– Отпустите меня.
– Не раньше, чем скажу вам: наступит день, и вы, глупая голова, сами будете молить Меня о любви…
– Никогда.
Продвинулись ли они вперед после того, как выехали из дома? Вокруг продолжалось смятение.
– Поспешим, немцы приближаются. Мосты сейчас взорвут.
Как и накануне, стояла ужасающая жара. Наконец они выбрались на набережную Барентен. Охранявшие мост маршала Жоффра саперы тщетно пытались обуздать мятущуюся толпу и были готовы вообще закрыть доступ на заминированный мост, если поступит приказ о взрыве. Но их было так мало, что сдержать этот людской поток они практически не могли. Для того чтобы проехать через мост, требовалось около получаса.
Снова вернулись самолеты, заставив одних прижаться к земле, а других, напротив, рвануться вперед, чтобы выгадать несколько метров, расталкивая, отпихивая, топча тех, кто стоял впереди. Бомбы упали в воду, обдав грязью двенадцать пролетов моста и всех, кто его загромождал. Снаряд угодил в набережную. Часть мостовой обрушилась в Луару. Потоком камней и песка унесло машины, велосипеды, пешеходов. Истинное падение в ад. Трижды пролетали самолеты, так и не задев Королевского моста и моста маршала Жоффра, расстреляв, тем не менее, из пулеметов тех, кто там находился. Чтобы спастись от пуль, какая-то женщина вскочила на парапет и бросилась вниз. В том месте воды почти не было… Остановилась машина, водитель которой был убит на месте. Дюжина молодчиков с пронзительными криками подняла автомобиль и сбросила в Луару вместе с пассажирами. Затоптанные сотнями ног, умирали раненые. Люди скользили в мерзкой грязи. Наконец самолеты скрылись.
– Не останавливайтесь, – сказал Франсуа Леа. – Я попробую разыскать их командира.
– Вы же не бросите нас одних?
Не ответив, Франсуа Тавернье вышел и пробился к караульным.
– Маршан!
– Тавернье!
– Что ты делаешь в этом аду?
– Слишком долго и горько рассказывать. Правда ли, что мосты будут взорваны?
– Уже давно это следовало бы сделать. Вчера немцы уже были в Питивье и Этампе. Сейчас они вряд ли далеко от Орлеана. Но я не получил достаточно взрывчатки. К тому же мне пришлось се разделить на два моста. Если бы я мог предвидеть, не стал бы выбрасывать семьсот пятьдесят килограммов на железнодорожный мост.
– Лейтенант, лейтенант! – закричал молодой солдат, стоявший с биноклем в руках на грузовике с пулеметом. – Мне кажется, я видел немецкий броневик на набережной Шателе.
– Боже мой! – воскликнул Маршан, залезая на автомашину и вырывая у солдата бинокль.
– Дело дрянь. Они рвутся к мосту Георга V. Дайте сигнал взрывать. Быстрее, быстрее, черт возьми! Боши уже на мосту.
Альбер Маршан наблюдал в бинокль за приближением трех пулеметных самоходок, застрявших среди беженцев. Немцы обстреляли дюжину солдат охраны моста. Они уже достигли его середины. Неожиданно послышалась серия взрывов, а затем гигантский грохот: один из пролетов северной части моста обрушился в воду, увлекая за собой всех, кто на нем находился. Было 15 часов 30 минут.
Когда дым рассеялся, Маршан, не отрывавшийся от бинокля, закричал:
– Боже мой! Они все-таки прошли. Теперь движутся к Сюлли.
В растерянности соскочил он с автомашины.
– Никого не пропускайте. Мост Жоффра сейчас будет взорван.
– Но, лейтенант, все эти люди не успеют его перейти.
– Вижу, старина. Но у меня нет выбора. Займите свои места и стреляйте без колебаний.
Шестнадцать солдат двинулись вперед, отталкивая пешеходов.
– Назад, назад. Мост сейчас взорвут.
Толпа, только что видевшая, как обрушился пролет Королевского моста, застыла; кое-кто передавал дальше полученный приказ отойти.
– Значит, тем более надо поспешить, – заорал какой-то громила, бросившись на строй солдат. Раздался выстрел: мужчина упал.
Люди были потрясены: французские солдаты стреляли в соотечественников. Но сзади толпа напирала все сильнее. Вскоре первые ряды оказались смяты. Сбив двух стариков, упавших на землю между солдатами и толпой, выскочила вперед небольшая автомашина. Раздавив одного из упавших, рванула дальше. Это явилось как бы сигналом, толпа пошла, хлопнули один, два, три выстрела, которые никого не задели. А потом солдаты растворились в людской массе.
Сразу же после взрыва Королевского моста Тавернье бросился разыскивать автомашину, везущую то, что было для него самым дорогим. На набережной Барентен ее уже не было. Работая локтями и кулаками, он выбрался на мост. Машина находилась там, двигаясь со скоростью никуда не торопящегося человека. Увидев его, Леа зашлась от радости.
– Слава Богу! Вот и вы! Я уж было подумала, что вы нас покинули.
Франсуа сменил Леа за рулем. Вполголоса он сказал ей:
– Мост сейчас взлетит.
– Ох!
– Тише, не стоит пугать людей. Попытаемся проскочить.
Рядом с машиной шагал солдат.
– Передайте людям, которые покажутся вам надежными, что мост сейчас взорвут. Пусть они попытаются предупредить панику.
Солдат посмотрел на него непонимающе. Его грязное и осунувшееся от усталости лицо отупело. Двигался он, как вол в упряжке. И вдруг взвизгнул, принявшись расталкивать тех, кто был впереди:
– Сейчас мост взорвут! Сейчас мост взорвут!
Толпа рванула вперед, словно ее подхлестнули. Какой-то десяток метров отделял ее от левого берега Луары.
Подобно зверью, чувствующему приближение землетрясения, беженцы, забыв о человеческом достоинстве, дрались между собой, отпихивали тех, кто слабее. Горе упавшему: он погибал затоптанным.
Прозвучало еще несколько взрывов. С оглушительным грохотом рухнул второй мост.
Прошло всего полчаса, как обрушился Королевский мост.
Стоя рядом с автомобилем, Леа и Франсуа созерцали катастрофу не в силах отвести взгляд от ужасающей картины. Сколько их было на мосту? Триста, пятьсот, восемьсот или больше? Где-то внизу, в ложе реки, барахтались немногие уцелевшие, пытаясь взобраться на груды камня, железа и тел. Взывали о помощи раненые, сорвавшиеся на опоры моста, а выше по течению, где было глубже, люди тонули. На капоте пылавшей автомашины дожаривалось тельце ребенка.
– Пойдемте отсюда, – сказал Франсуа Тавернье, подталкивая Леа к автомобилю.
Над руслом Луары поднимался черный дым.
Среди развалин машина выехала на авеню Кандаля. Из предместья Сен-Марсо французские пулеметы стреляли в сторону Пражской набережной и набережной Больших Августинцев. Около собора Нотр-Дам-дю-Валь Камилла попросила остановить автомобиль.
– Сейчас не время, – буркнула Леа.
– Прошу вас, иначе меня вырвет.
Франсуа Тавернье выключил двигатель. Спотыкаясь, молодая женщина отошла в сторону.
– Позвольте, я ей помогу, – выходя следом, сказала мадам Леменестрель.
– Спасибо, – Камилла вытерла рот грязным платком, который та ей протянула.
Поддерживая друг друга, они вернулись к машине. Камилла села.
– Мама, я хочу пи-пи, – произнес мальчик.
– Хорошо, мои дорогие. Только быстро.
Они отошли на несколько шагов. Девочка присела, а мальчик все никак не мог расстегнуть штанишки. Внезапно в десяти метрах от них со свистом упал снаряд. Сидевшие в машине видели, будто при замедленной киносъемке, как подбросило в воздух мать и двоих ребятишек, изрубленных осколками. Медленно, изящные даже в гибели, упали они в дорожную пыль.
С воплем отчаяния выскочила из машины пожилая женщина. Сначала кинулась она к дочери, потом к внучке, затем к самому дорогому ее сердцу существу – к внуку. Раскинув руки, металась она между ними.
Нагнувшись над телом мадам Леменестрель, Франсуа Тавернье приподнял ее голову. Он побледнел, почувствовав под пальцами смертельную рану. И в смерти сохранила она бесконечную прелесть. Поперек ее ног свернувшись калачиком, лежала дочка. Казалось, ребенок спал, а на ее розовом сатиновом платьице распускался красный цветок. Поодаль раскинулся мальчуган, его голову почти полностью отсекло осколком, из штанишек торчала крошечная пипка.
Двигаясь между ними, Камилла без конца повторяла:
– Это я виновата… это я виновата…
И забилась в истерике.
Леа схватила ее за плечи, встряхнула, попыталась заговорить и, наконец, отвесила пару пощечин, которые остановили крики.
– Нет здесь твоей вины, ты ни при чем. Пошли в машину.
– Садитесь, мадам, здесь нельзя оставаться, – обратился к бабушке Франсуа Тавернье.
– Поезжайте, месье. Я не могу оставить их здесь одних. Мне надо их похоронить.
– Это слишком опасно, вы и сами погибнете.
– Месье, это единственное, о чем я молю Бога. Забрав их у меня, Господь лишил меня всего.
– Я не могу вас бросить одну, мадам.
– Надо, надо, месье. Вспомните о двух молодых женщинах, едущих с вами, о ребенке, которого носит одна из них. Они нуждаются в вас. Я уже нет.
– Прошу вас, мадам.
– Не настаивайте.
Франсуа подошел к Леа и Камилле, которую поднял на руки. "Как пушинка", – подумал он. Мягко уложив ее на заднем сиденье, сел за руль.
– Вы едете? – обратился он к Леа, которая продолжала стоять, будучи не в состоянии оторвать взгляда от трех тел.
Не сбросив бомб, пронеслись самолеты.
В Сен-Марсо французские солдаты больше не стреляли. Ворвавшись в Орлеан через Бургундское предместье, немцы не встретили сопротивления. На Мотт-Санген они соорудили въезд на железнодорожный мост, который не был взорван. К четырем часам пополудни первые танки пересекли Луару по железнодорожным путям и присоединились к тем, которым удалось проскочить по мосту Георга V до его взрыва. Несмотря на мужественное сопротивление солдат в орлеанском депо, имевших для обороны моста всего лишь старую уложенную на кирпичи пушку, превосходящие их огневой мощью и численностью немцы вынудили их отступить к улице Дофин, оставив многочисленных убитых, и установили у въезда на мост три небольших орудия.
К пяти часам первые части врага вышли на площадь Круа-Сен-Марсо и на каждом перекрестке установили пулеметы. Несколько растерянных жителей, оставшихся в своих домах, вышли из подвалов и удивленно взирали на солдат-победителей, про которых им долгие месяцы долбили, что те голодают, голы и босы. Женщина неопределенного возраста не удержалась и подошла потрогать сукно на шинели молодого офицера, который вежливо с ней поздоровался:
– Добрый день, мадам.
Ошеломленная женщина расплакалась и побежала, крича:
– Нас обманули!
В то же время французские солдаты вступали в Орлеан через предместье Банньс.
– Будьте начеку, немцы уже здесь.
– Это невозможно, – воскликнул лейтенант. – Они у нас в тылу.
Едва успел он отдать приказ, чтобы солдаты заняли оборонительную позицию, как по бульвару Сент-Эверт стали прибывать моторизованные части противника. После короткой перестрелки французские солдаты сдались. Были убиты лейтенант и двое его подчиненных. Немцы согнали своих пленных во временный, окруженный пулеметами лагерь на Мотт-Санген. Вечером туда доставили новых военнопленных.
Отовсюду доносились стоны раненых, перекличка спасателей, ухала пушка, бушевали пожары, стихал треск французских пулеметов, сбежавшие из приюта Флери сумасшедшие пробирались среди развалин, и от взрывов их смеха дрожь пробирала тех, кто уцелел. Тогда же сбежавшие из тюрем преступники грабили немногие уцелевшие от огня лавки. Больше не было мэра, муниципального совета, покинутый и разрушенный город остался без защиты.
Надвигалась первая ночь долгой оккупации Орлеана.
