Текст книги "Дружба, йога и любовь"
Автор книги: Рейн Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
– У тебя есть что-нибудь выпить? – спрашивает Фил.
– Минералка, сок. Кофе, если сваришь сам.
– И все?
– Прости, остатки молока допила утром.
– Понял. Все еще воздерживаешься.
– Фил, не считая редкой сигаретки, я с гордостью могу заявить, что уже два года живу с абсолютно ясной головой. Когда ты уехал в Сиэтл, я не напилась и не схватилась за таблетки.
– Господи, Кэтрин, – говорит Фил, – ты считаешь меня неудачником, но только не делай вид, что не рада встрече… – Он подходит ближе и многозначительно прижимается к девушке. – Хотя бы немного… Конечно, мы не Ромео и Джульетта, но неплохо проводили время, разве нет?
С точки зрения Кэтрин, подобное времяпрепровождение было сродни наркотикам – оно помогало заглушить другие мысли и чувства, с которыми она не желала разбираться. Проведя час-другой в обществе Фила с его ненасытностью и обаянием – если можно так выразиться, – Кэтрин уж точно переставала думать о чем-то еще. Когда она поняла, что может владеть своими чувствами и решать проблемы без помощи наркотиков и не отвлекаясь, девушка перестала отвечать на звонки Фила.
Странно, зачем же она пригласила его сегодня?
– Ты потрясающе выглядишь в этой юбке, – говорит Фил, задирая подол чуть выше и проводя руками по бедрам Кэтрин. – О Господи, я уже забыл, какие у тебя гладкие ноги. Просто шелк, – шепчет он на ушко.
Но Кэтрин достаточно опытная и знает, во что ввязалась. Она отстраняется от Фила и говорит:
– Кстати, об уборке. В кладовке возле ванной есть чистые полотенца. На тот случай, если захочешь принять душ.
Он задирает руку и нюхает под мышкой.
– Немного вспотел, пока добирался сюда. А я думал, тебе нравится мой запах.
– Иногда да, иногда нет.
Кэтрин ведет его в ванную мимо гостевой, из которой вынесена вся мебель, – там она занимается йогой и медитирует. В центре комнаты лежит коврик, у стен – несколько подушек. Она приходит сюда каждое утро, когда солнце светит в окна и нагревает пол.
Фил входит в комнату, становится на коврик и молитвенно складывает руки.
– Намасте, детка.
– Не надо, Фил. Пожалуйста, не надо.
– А что? Я оскорбляю чьи-то духовные порывы? А я-то думал, твоя душа жаждет только секса.
Он поднимает правую ногу, пытаясь удержать равновесие, и падает. Вид у него далеко не впечатляющий.
– Ну, к черту, – говорит Фил.
Пока он в душе, Кэтрин раздумывает. Привести Фила в дом – все равно что вновь приняться за наркотики. Отупеть, уклониться от проблем, отгородиться стеной. Курить тоже не стоило. А все из-за жалости к себе, которая захлестывает Кэтрин в последнее время. Бедняжка, она даже не в состоянии пережить глупое обвинение в мошенничестве. Не может найти общий язык с приличным, уважаемым человеком, который ею заинтересовался. Не может смириться с тем, что он, упаси Боже, ее разочарует – или, хуже, разочаруется в ней. Кэтрин сомневается, что Конор увлекся Грациэлой, но, увидев их вместе, она поняла, что ему нужна именно такая девушка, милая и приятная, которую не стыдно познакомить с родными. Девушка, у которой нет никаких тайн.
Но, честно говоря, отмахнуться от Конора – это трусость. Метод, к которому Кэтрин прибегала в прошлом, когда не хотела решать проблему. Она пытается все контролировать, тогда как на самом деле контроль уходит из рук. В любом случае она не в силах выбросить Конора из головы.
Кэтрин заходит в комнату для медитаций и смотрит на далекие огни города, манящие и красивые. Люди там живут своей жизнью, совершают ошибки, злятся, радуются или страдают от одиночества. Есть лишь один человек, с которым Кэтрин сейчас хочется быть, и это не Фил. Она достает из кармана телефон. По крайней мере номер Конора не стерт. Она позвонит. Поведет себя по-взрослому. Как только спровадит Фила.
Тот как раз заходит в гостиную – голый, не считая полотенца, которым вытирает волосы.
– Классный шампунь. Чайное дерево? Или что?
– Фил, – говорит Кэтрин, забирая полотенце и заставляя парня прикрыться, – не знаю, как сказать, но…
– Ох, блин. Ты хочешь сказать, что я тащился в такую даль просто так?
– Прости. У меня был тяжелый год, и я пытаюсь собраться с силами.
– Только не читай нотацию, ладно? У тебя и правда в голове бардак, Кэт.
– Знаю, Фил. И я стараюсь от него избавиться.
– Ну, блин…
– Твоя одежда в ванной?
– Угу. А дверь вон там, да? По крайней мере могла бы предложить посмотреть телик.
– У меня его нет.
– Ты что, совсем спятила?
Она знала, что рано или поздно они вновь поссорятся.
– Тогда я заберу шампунь. Должна же ты дать мне хоть что-то.
Фил возвращается в ванную, а Кэтрин слышит шаги на дорожке. Кто-то звонит в дверь. Иногда по вечерам заходит Ли – по пути из студии.
Но это не Ли, а Конор. Обычной улыбки нет, лицо, озаренное желтым светом лампы, сурово. Кэтрин чувствует спокойное разочарование. Время выбрано как нельзя более неудачно. У нее в жизни всегда так. Может быть, выскочить из дому вместе с Конором? Нет, не получится.
– Мистер Росс? – говорит Кэтрин, предвкушая большие неприятности. – Что, проезжали мимо?
– Я только что виделся с Грациэлой, – отвечает он. – Раз уж ты не отвечаешь на мои звонки, я решил выяснить, что случилось. Может быть, впустишь?
– Я позвоню тебе завтра, – предлагает Кэтрин. – Сейчас не очень удобно…
– Да ладно, Бродски. Давай поговорим.
И тут за спиной возникает Фил – с мокрыми волосами, без рубашки, с флаконом шампуня в руках.
– Никакое это не чайное дерево, – замечает он. – Какой-то хренов каштан. А тебе чего надо, мужик?
– Я ошибся адресом, – отвечает Конор.
Ли никогда не боялась выступать перед большой аудиторией. Она не терялась в присутствии учеников и не лезла за словом в карман. Тем не менее Ли ощущает некоторую тревогу накануне предстоящего мастер-класса в «Мире йоги». Впервые за долгое время она дает урок на чужой территории – и впервые, насколько Ли известно, ее будут оценивать в процессе занятий.
Она сделала подробные записи относительно методики, которой будет пользоваться, о цели занятия и способе, которым намерена ввести учеников в короткую, но интенсивную медитацию. Но отчего-то все это кажется вымученным и фальшивым. Сидя за столом в гостиной, пока дети сражаются за место перед телевизором, Ли рвет свои заметки.
Ей было двадцать четыре года, когда она познакомилась с йогой. Ли ютилась в Аппер-Вест-Сайде, на Манхэттене, в захламленной довоенной квартире, которую официально снимал какой-то тип, не живший там уже лет десять. На четыре комнаты – пять, если считать и комнатку для прислуги размером с кладовку, – приходилось восемь жильцов. Они отправляли арендную плату женщине, которая, по слухам, жила в Берлине и в основном существовала за счет этих чеков. Одну из комнат делили девушка, чье имя Ли забыла, и почти незнакомый парень. Он работал в ночную смену, а она днем – таким образом, соседи редко пересекались, даже на кухне. Еще кто-то спал на кушетке в гостиной, и почти всегда в доме слонялись какие-то приезжие, которые злоупотребляли гостеприимством хозяев, так что приходилось их выдворять.
Поначалу эти неудобства (например, в квартире было всего две ванные) не играли для Ли никакой роли. Ее жизнь – настоящая жизнь – протекала в лекционных залах и в больнице, где она работала в лаборатории и помогала врачам, чтобы привыкать иметь дело с пациентами. В оставшееся время она готовилась к занятиям или отсыпалась после бессонных ночей. Зачем беспокоиться о том, сколько времени придется прождать, прежде чем попасть в душ, или о том, что в холодильнике осталось мало места? Ли чувствовала себя на редкость целеустремленной и полной энергии. Она с детства мечтала стать врачом и рьяно готовилась к поступлению. Даже постоянные головные боли и проблемы с желудком, не дававшие ей покоя в медицинской школе, не пугали Ли. Она все поставила на службу будущим целям.
Но на втором курсе колледжа что-то изменилось. Похвалы, которых Ли удостаивалась за успехи в учебе, утратили для нее всякий смысл. Она разочаровалась, потому что организм работал как автомат, теряя чисто человеческие качества. Наука об исцелении распалась на составляющие, как детали мозаики, – надо было выбрать узкую специальность, а в случае необходимости обращаться за советом к другим врачам. В конце концов смысл жизни оказался утрачен. Врачи, с которыми сталкивалась Ли, жаловались на спешку, на необходимость сокращать время общения с пациентами, делать минимум анализов, прописывать хоть что-нибудь – и переворачивать страницу.
Все это казалось как нельзя более далеким от того, чем она планировала заниматься, и Ли растерялась. Волшебный мир лекций и обходов превратился в скучную рутину. Впервые в жизни Ли начала пропускать занятия. Она научилась курить – а еще, от отчаяния и растерянности, почти перестала есть. А зачем?..
Ли старается не унывать, но когда вспоминает студенческие годы, то в основном в памяти всплывает страшный холод, который постоянно ее мучил. Даже в огромной, душной, перенаселенной квартире. Исхудавшая Ли весила меньше ста фунтов, и ветер пронизывал ее насквозь. Не важно, какое количество одежды девушка надевала и сколько чашек чаю с ромашкой выпивала, – она никак не могла согреться. Ей казалось, что она куда-то уплывает, но совершенно не беспокоилась о том, что с ней происходит. Если кто-нибудь высказывался насчет ее худобы или бледности, она отвечала резкостью, как любой человек, который понимает, что у него проблемы. И в то же время Ли страстно мечтала о спасении.
Спасение пришло в обличье Джейн Бенсон. Простушка Джейн, как называли девушку соседи по квартире, студентка юридического факультета, такая заурядная и не запоминающаяся, что ее предпочитали не замечать. Однажды вечером в четверг, когда Ли лежала, свернувшись клубочком, на кушетке и пила чай, Джейн пригласила соседку на занятия йогой. Ли была знакома с танцорами, которые занимались йогой, ну, или так говорили, но само слово по-прежнему отдавало для нее экзотикой и эзотерикой. Теперь, вспоминая об этом, Ли не понимает, почему пошла с Джейн и что послужило стимулом. Как будто сама судьба подняла девушку с кушетки и направила к дверям.
В те дни в Нью-Йорке тоже были студии йоги, хотя куда менее разнообразные и многочисленные. Мадонна и Гвинет еще не сделали коврики для йоги и «приветствия солнцу» модными. Занятия, на которые Ли пошла вместе с Джейн, проходили в комнате для приходских собраний пресвитерианской церкви на Амстердам-авеню. На полу на одеялах сидели шесть-восемь учеников далеко не спортивного вида, и Ли почувствовала себя совсем юной и слишком худой. Наставница походила на бывшую танцовщицу, у нее были длинные седые волосы, заплетенные в косу и переброшенные через плечо, и красивые голубые глаза, которые Ли помнит до сих пор. Когда она впервые взглянула на Ли, девушке показалось, что учитель заглядывает ей в душу, минуя все преграды, и нет смысла что-то скрывать. Ли позволила себе выказать собственную уязвимость.
Она понятия не имела, чего ожидать, но в середине занятия почувствовала интерес, о котором уже успела позабыть. Физические нагрузки были относительно невелики, но при этом впервые за долгое время никто ничего не требовал от Ли и не оценивал ее. Преподаватель пронизывала ее взглядом и, казалось, прекрасно понимала, что ученица страдает от холода и внутреннего онемения, но ни разу не выказала жалости и ни в чем не упрекнула. Лишь попросила девушку сесть и наслаждаться моментом. Сохранять спокойствие и – самое трудное – ощущать свою немощь.
Если бы жизнь Ли изменилась в тот день, она сэкономила бы массу времени и усилий. Но изменения были медленными и постепенными – такими медленными, что Ли ничего не сознавала, пока не проснулась однажды утром и не поняла, что теперь у нее иные цели, а прежние мечты забыты.
Она проучилась достаточно, чтобы осознать, что химия и анатомия – сомнительная поддержка для преподавателя йоги. Если верить учебникам, тело и внутренние органы просто не способны реагировать так, как говорят на занятиях йогой. Тем не менее Ли сама пережила трансформацию, обретя новую связь между телом, разумом и духом, и это невозможно было отрицать. Если целостный подход к человеческому организму, провозглашаемый мастерами йоги, не имел для Ли смысла с точки зрения логики, то тело откликалось на него само. Она это чувствовала.
Она осознала свое призвание. Не просто лечить людей от болезней, а подарить им смысл жизни.
В основу методики Ли легло то, чему она научилась от первой наставницы. Прояви сочувствие к себе, невзирая на изъяны и недостатки. Все, чему может научить преподаватель, начинается именно с этого.
Из соседней комнаты доносится вопль, и Ли бежит туда. Но близнецы всего лишь играют с огромным мячом для гимнастики. Майкл помогает брату забраться на него и придерживает за спину, чтобы Маркус не упал. Совершенно нетипичное поведение, но лучше оставить мальчиков одних.
Простушка Джейн никогда не критиковала и не хвалила Ли, но та знала, что подруга наблюдает за прогрессом. Джейн окончила юридический колледж, переехала в Новый Орлеан, и Ли утратила с нею связь. Два года назад она поискала ее в Интернете, желая поблагодарить за все, и узнала, что Джейн попала в аварию и умерла после долгой борьбы за жизнь. Ли пожалела, что не разыскала подругу раньше и не призналась, сколь многим ей обязана.
Ли возвращается в столовую, берет чистый листок и начинает сначала. Она расскажет о любви и сострадании как о ведущих принципах йоги. О простых и ясных чувствах, которые посетили ее во время первого занятия в подвале пресвитерианской церкви.
Она расскажет о Джейн.
Когда Имани начала заниматься йогой вместе с Бекки, ей мешали разговоры. «Я стопроцентно раскрылась в позе танцора». Невероятно! «Я пришла в восторг, когда широко развела руки в позе дерева». И я тоже! «Вчера у меня не получилась ардха чандрасана». Милая моя, у меня она не получается уже который год!
Примерно так же Имани чувствует себя, оказавшись в компании собачников, которые заводят получасовой разговор. Или когда слышит по радио известия о пробках в каком-нибудь другом городе. «Да, я люблю собак, но зачем рассказывать, что Ворчун был с утра слегка не в духе? Мне, конечно, жаль, что шоссе Ай-95 в Денвере забито, но какое отношение это имеет к моей нынешней жизни?»
Поэтому Имани сама удивляется, когда за кофе признается Бекки:
– Знаешь, сегодня мне понравились мои ощущения во время уткатасаны.
«И это говорю я?!»
– Да ты шутишь, – отзывается Бекки. – Я ее не люблю. Чувствую себя скорченной и загнанной в угол. И терпеть не могу оттопыривать зад. У меня колени подгибаются. Кажется, что сейчас упадешь и либо расшибешь нос, либо отобьешь копчик.
– Да-да, но если подобрать таз и опустить плечи, спина выпрямляется… – Имани вспоминает, как Ли на самом первом занятии приказывала ей «совместить таз и нижние ребра». Тогда Имани сочла ее слова бессмыслицей, но теперь постоянно прибегает к этому совету, если нужно выровнять тело по одной линии.
– Было чудесно, – продолжает она. – Как будто слушаешь музыкальное произведение, и оно завершается аккордом, который подводит итог. Бам-м-м-м… и… ах!
– Лично я ощущаю это в триконасане. Так здорово, когда тянешься, тянешься, тянешься, а потом опускаешь руки. Кажется, что все сразу становится на место. И бедрам очень приятно.
– Поза, которая похожа на треугольник? Мне бы нужно в ней попрактиковаться. – Да-да, она действительно ведет этот разговор, и слова выскакивают изо рта, притом искренне.
– Не то чтобы я за тобой следила, но поза вороны у тебя начинает выглядеть очень и очень прилично. Я страшно завидую, учти, – говорит Бекки. – Впрочем, я не хочу соревноваться.
– О нет. Ни за что. Кстати, в третьей позе воина я сумела удержать перед собой проклятую палку. До конца, на вытянутых руках.
– Ого, да ты всерьез увлеклась.
– Вот еще! Ну… может быть, немножко. Если ты пообещаешь никому не рассказывать… вчера я видела во сне, что сижу в разных позах. По-твоему, это уже болезнь? Раньше мне снился Хью Джекман. А главное – когда я проснулась, то почувствовала себя слегка разболтанной, потому что проделала все позы только на одну сторону.
– О Господи, я создала чудовище. Мне никогда не снилась йога. И Хью Джекман тоже. У него такие крошечные глазки. Нет уж, спасибо.
В течение долгого времени Имани использовала в качестве защиты цинизм и иронию и хорошо это сознавала. Поэтому ей немного странно говорить о йоге самым искренним образом, притом с удовольствием. Два-три дня назад преподаватель на занятии убеждал, что нужно «дать себе волю». Ничего необычного, все наставники рано или поздно заговаривают об этом, и Имани каждый раз подозрительно оглядывается, но после пятидесяти минут интенсивных упражнений броня настолько ослабела, что слова произвели неожиданный эффект. Имани позволила себе расслабиться, обмякла и подумала, что ее жизнь стала бы немного лучше, если бы она смогла каким-либо образом сохранить это ощущение – «унести его с собой», как обычно говорят преподаватели. Еще одно выражение, которое раньше раздражало Имани до зубовного скрежета, а теперь вдруг наполнилось смыслом.
– Когда начнутся съемки? – спрашивает она.
– Через две недели, – отвечает Бекки. – А на следующей неделе будет несколько предварительных читок.
– Я теряю собрата по йоге! – восклицает Имани. – И что мне теперь делать?
– Это временная потеря. Почему бы тебе самой не прочесть сценарий-другой? У тебя есть время.
Вдруг попадется что-нибудь действительно хорошее. Ты должна вернуться к работе.
– Прежде чем меня позабудут?
– Подружка, все мы рискуем. Если ты на десять минут пропадаешь с глаз публики, то начинаешь покрываться плесенью. Такое может случиться с любым. Просто начни. Не питай никаких иллюзий, делай что можешь.
– Это похоже на проповедь.
– Да. Между прочим, ты первая начала. И потом, ты вовсе не нуждаешься в том, чтобы я таскала тебя на занятия. Вчера вечером я прослышала о новом мастер-классе «Мира йоги» в Беверли-Хиллз. Какой-то знаменитый преподаватель. Методика называется «Глубокий поток», ну или что-то такое. Все об этом говорят. Непременно сходи.
– Я подумаю, – обещает Имани. – Если мне там не вывихнут спину…
– Занятия ведет женщина. Ну, не знаю… просто сходи и посмотри. Я пришлю тебе ссылку. И обязательно запишись заранее, места расхватают как пирожки. Это настоящий хит сезона.
Стефани узнала о мастер-классе Ли в «Мире йоги» от Грациэлы. Грациэла и Кэтрин вместе собираются пойти туда и поддержать Ли, если та занервничает. Новая студия, новые цели, Беверли-Хиллз и все такое. Стефани кажется немного странным, что Ли ни разу не обмолвилась о предстоящем занятии, но, возможно, ей просто не хотелось давать преимущество конкурентам.
Грациэла звонит Стефани чуть ли не каждый день, обычно с небольшими новостями или каким-нибудь вопросом, который служит исключительно предлогом проверить, как дела. Стефани не возражает. Она ценит внимание и чувствует себя не такой уж отщепенкой после тех злополучных событий. Как будто это всего лишь еще одна ошибка, о которой, конечно, не забудут, но на которую посмотрят сквозь пальцы.
В целом в последнее время Стефани успешно справляется с проблемами. Она преодолела стыд, тревогу, тягу к спиртному, которая периодически на нее накатывает. Верная своему слову, Сибилла Брент прислала чек за набросок сценария, и жизнь Стефани обрела приятный и незамысловатый ритм. Она встает на рассвете, два часа работает в безупречно чистой гостиной, идет в спортзал, снова пишет, обедает в закусочной за углом, неподалеку от дома, едет в Силвер-Лейк и занимается йогой с Ли. Кофе и вновь работа, если есть вдохновение. А затем – пораньше лечь и почитать в постели.
Стефани уже написала черновой вариант первой части сценария и готова приняться за вторую. В пределах месяца нужно закончить работу целиком – если, конечно, она сумеет. Что касается переговоров с автором, жаждущим писать сценарий самостоятельно, Стефани предоставляет это адвокатам Сибиллы. В начале каждого занятия Ли советует ученикам «избрать намерение». В прошлом Стефани пропускала этот шаг. Ее главным намерением неизменно было дотянуть до конца, как можно реже принимая позу ребенка и не задумываясь о Престоне. Но теперь она дышит и думает: «Будь что будет… постепенно… не распыляйся на мелочи». Ничего оригинального, но получается на удивление эффективно.
Она встречается с Грациэлой и Кэтрин в баре через дорогу от «Мира йоги». При виде подруг Стефани, как обычно, испытывает радость, подлинную и всеобъемлющую (она всегда рада их видеть), пусть даже женщин объединяет всего-навсего совместное посещение занятий. У Стефани мало общего и с той и с другой, трудно представить, что при иных обстоятельствах она бы подружилась с Кэтрин. Но есть нечто приятное в том, чтобы находиться с ними в одной комнате, дышать в унисон, преодолевать одинаковые физические трудности, которые и создают ощущение общности. Не важно, что Кэтрин и Грациэла куда более опытны. Есть по крайней мере две позы, в которых Стефани не уступает остальным, а над прочим она работает. «У каждого есть как минимум одна поза», – частенько напоминает Ли. В течение полуторачасового занятия каждый ученик способен пережить момент удовлетворения, пусть даже в позе трупа.
Стефани берет сок, подсаживается за столик к остальным и решает задать Кэтрин вопрос, который не дает ей покоя уже давно:
– Почему Ли ведет здесь занятие? Я слышала, что «Мир йоги» всем предлагает эксклюзивный контракт. Значит, она собирается отказаться от старой студии?
– Да перестань, – говорит Грациэла. – Ли нас не бросит. У нее полно желающих. Все будет хорошо.
Обе смотрят на Кэтрин, но та подозрительно молчалива. На ней винтажное желтое платьице, которое на любой другой девушке смотрелось бы нелепо. А Кэтрин с ее большими круглыми глазами, ироничным выражением лица, короткой стрижкой и татуировками оно необычайно идет.
– Ну? – спрашивает Грациэла.
– Все не так просто, – отвечает Кэтрин. – У Ли много учеников, но и расходов тоже немало. Если провести несколько занятий по сниженной цене, это становится заметно. Ведь она всегда предлагает скидки или пускает некоторых бесплатно.
– Ну вот, теперь я чувствую себя виноватой, – говорит Грациэла. – Ли так мне помогала, чтобы я могла попасть на пробы…
– Не вини себя, подружка. Ли делает то, что ей нравится. Она любит помогать. Но нужно чем-то платить по счетам. И потом, двое детей и Алан, который занимается непонятно чем…
Стефани внимательно слушает, а потом замечает:
– У меня ощущение, что Ли таки подумывает закрыть старую студию. Нужно разведать, Кэт.
– Спроси у нее сама. Знаешь, сколько стоит медицинская страховка на четверых? Хотя, в общем, ты права. Ли просто сменит место…
У Стефани дурные предчувствия. Ей никогда не нравились перемены, и при мысли о том, что она может лишиться уютной студии в Силвер-Лейк и надежной опоры в лице Ли, женщине становится нехорошо. Впрочем, Ли, неизменно помогавшая всем и вся, вправе наконец подумать о собственных интересах, вместо того чтобы вечно учитывать чужие эгоистические пожелания. Есть шанс, что студия будет работать, пока Стефани не допишет сценарий и не достигнет окончательной ясности.
– Да. И потом, мы сможем приходить сюда! – восклицает Грациэла.
– Это дорого, – предупреждает Кэтрин.
– Должна признать, – говорит Стефани, – что я ненавижу «сети». Книжные магазины, кинотеатры, супермаркеты… А теперь и студии йоги? Несколько лет назад это сочли бы дурной шуткой. Сеть студий, которые принадлежат людям, не имеющим отношения к йоге…
Примерно то же происходит и в киноиндустрии – большие деньги идут «наверх», а независимым одиночкам и среднему звену достается все меньше и меньше. Даже якобы самостоятельные маленькие компании теперь являются филиалами крупных корпораций. Но у каждого есть право думать о собственном благе – если бы Стефани получила предложение от «Парамаунт», она вряд ли бы стала колебаться, прежде чем дать согласие.
Потом они забирают коврики и выходят. Кэтрин ведет себя тише, чем обычно, и Стефани хочется расспросить девушку. Но Кэтрин из тех, кто воздвигает вокруг себя настоящую стену, – есть много тем, на которые не следует говорить, и вопросов, которые не нужно задавать. Гораздо проще болтать об успехах Грациэлы и гадать, сколько у нее шансов получить место в клипе.
Когда они подходят к студии, разговоры прекращаются.
– О Боже, – говорит Стефани.
Здание расположено очень далеко от проезжей части, к нему ведет дорожка розового дерева, проложенная под шпалерами, увитыми виноградом. Ступая под живой навес, как будто оказываешься на пороге волшебного царства. А когда добираешься до двери, то шум транспорта на улице доносится уже из иного мира. Слышно тихое журчание – сначала Стефани думает, что это запись, а потом видит, что передняя стена дома обита медными листами, по которым льется вода. Трудно не удивиться, даже если ты изо всех сил стараешься сохранять бесстрастие.
Внутри царит еще большее спокойствие, из невидимых динамиков доносится тихое пение. Похоже на уютный косметический кабинет – деревянные панели на стенах, в воздухе разлит легкий аромат… непонятно чего, но похоже на мед и лаванду.
Грациэла явно поражена, и даже Стефани вынуждена признать, что зрелище впечатляющее. Кэтрин не интересует студия – она больше сосредоточена на том, чтобы отыскать Ли в толпе людей, собравшихся у входной двери. До сих пор ее никто не видел.
– Думаешь, это правда? – спрашивает Грациэла, заглянув в рекламный буклет. – Индивидуальные занятия по тридцать пять долларов?
– Да, – отвечает Кэтрин. – Но сюда входит неограниченное пользование сауной – если, конечно, у тебя есть неограниченное свободное время… хотя у тех, кто платит по тридцать пять баксов за один-единственный мастер-класс, оно, наверное, есть.
Они записываются и идут в раздевалку, сплошь в стекле и мраморе, – она больше напоминает римские термы, приукрашенные фантазией лас-вегасского художника. Стефани не отказалась бы узнать сумму, потраченную на создание подобной роскоши. Вряд ли владельцы извлекают серьезный доход, хотя в студии – целая толпа привлекательных молодых женщин, которые переходят из сауны под душ, облачившись в клетчатые купальные халаты (предоставляемые «Миром йоги»). Итальянский гель для душа и увлажнители изготовлены фирмой, о которой Стефани читала в модных журналах, но до сих пор не могла позволить себе такую расточительность. Жаль, что она не взяла с собой пустую бутылочку – можно было бы отлить немного перед уходом.
Регистратор в вестибюле с гордостью говорит, что в студии с шести утра до десяти вечера одновременно проходит пять-шесть занятий, так что, возможно, роскошь вполне окупается.
– А по пятницам, в полночь, у нас «Час могучего холода» – при низкой температуре, под проникновенную музыку. А скоро у нас будет живая музыка, мы пригласили профессионального музыканта, который будет играть на фисгармонии, – пандита Алана. После сеанса «Могучего холода» открывается бар с шампанским в Зале кармы.
– Я не вовремя бросила пить, – сетует Стефани.
– Там есть искристый сидр, – замечает дежурная, которой платят за услужливость.
Все это звучит слишком нелепо, чтобы быть правдой, хотя есть нечто по-настоящему притягательное в том, как здесь обхаживают клиентов.
Когда они втроем выходят из раздевалки, Кэтрин кладет руку на плечо Стефани и спрашивает:
– Кажется, это Имани Ланг?
Услышав имя, которое она то и дело упоминала несколько недель назад, когда продвигала свой проект, Стефани ощущает легкое сожаление пополам с радостным волнением. Она надеялась, что Имани вернется на занятия, но актриса так и не пришла. И вот она сидит, забившись в уголок мягкой оранжевой кушетки, встроенной в стену, и тихонько говорит по мобильнику. На ней кремовый топ с V-образным вырезом, о котором Стефани мечтала в «Лулу-лемоне» на прошлой неделе.
– Она больше не появлялась у Ли? – спрашивает Стефани.
– Понятия не имею, – отвечает Кэтрин. – Давай подойдем.
Увидев Кэтрин, Имани убирает мобильник, вскакивает с кушетки и обнимает девушку.
– Моя спасительница из Силвер-Лейк!
Как большинство преуспевающих актрис, Имани говорит с неподдельной искренностью и в то же время достаточно громко, чтобы услышали обожающие поклонники, которые, несомненно, за ней наблюдают.
– Ну, вы слегка преувеличиваете, – замечает Кэтрин. – Но спорить не буду. Вы помните Стефани?
Имани довольно холодно здоровается, и Стефани напоминает себе, что порой излишняя самоуверенность может стать причиной отпора. Лучше некоторое время держаться в тени, не пытаясь поразить Имани или немедленно завязать дружбу. «Не форсируйте события, – говорит Ли на занятиях. – Пусть поза принесет плоды».
Стефани представляет актрисе Грациэлу и говорит:
– А вы так и не вернулись к Ли. Мы по вас скучали.
– Но я не бросила йогу. Мы с подругой обошли множество здешних студий.
– Я видела вашу фотографию с Бекки Антрим, – говорит Грациэла. Она достаточно мила и невинна, чтобы подобная фраза сошла ей с рук, не показавшись оскорбительной. – Вы обе шикарно выглядели. Кажется, вы были в студии в Санта-Монике.
– Чем меньше об этом говорить, тем лучше, – замечает Имани. – Именно Бекки рассказала мне о сегодняшнем занятии. «Глубокий поток», кажется… – Она пожимает плечами. – Но я сейчас в гораздо лучшей форме, чем раньше, это точно.
– Занятие будет вести Ли, – сообщает Кэтрин. – Поэтому мы и пришли. А вы не знали? Сами увидите, какой она классный преподаватель, – особенно теперь, когда вам есть с кем сравнить.
В дверях их останавливает дежурный – статный мужчина с длинными волосами, безупречной кожей и ангельской улыбкой.
– Рад сообщить, что вам не понадобятся собственные коврики. Студия предоставляет все необходимое.
Стефани заглядывает через его плечо – и действительно, на полу обширного зала расстелены коврики разных оттенков оранжевого, точь-в-точь тщательно подобранная мозаика. Освещение приглушенное, на потолке мерцают маленькие лампочки, словно далекие созвездия. Очень красиво – и до отвращения безупречно.
– Когда вы сказали, что собственные коврики нам не понадобятся, – уточняет Стефани, – то имели в виду, что ими нельзя пользоваться?
– Таковы правила.
– А откуда мне знать, кто пользовался вашим ковриком до меня? – спрашивает Имани.
– Они каждый вечер подвергаются индивидуальной санитарной обработке. Их моют органическим экстрактом из лещины и цедры, а затем обрабатывают ультрафиолетом. Кстати, я ваш большой поклонник, мисс Ланг. А еще мы просим клиентов не приносить с собой в студию воду. У входа можно приобрести наши фирменные металлические бутылки. Они сочетаются по цвету с оформлением студии.
