Текст книги "Дружба, йога и любовь"
Автор книги: Рейн Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Может быть, в другой раз, – говорит Имани.
– Ну разумеется. Я охотно оставлю ваши бутылки здесь до конца занятия. Можно надписать на них фамилию.
Стефани сердилась бы гораздо меньше, если бы сотрудники «Мира йоги» просто конфисковали запрещенные предметы и выбросили в мусорное ведро, как делают в аэропортах. Заученная вежливость каждой фразы кажется оскорбительной. И вдобавок Стефани терпеть не может объяснения в духе «так будет лучше для вас». Если что-то и способно порадовать ее прямо сейчас, так это возможность усесться на собственный коврик и попить воды из собственной бутылки.
– А сколько стоят ваши бутылки? – спрашивает Грациэла.
– Сорок два доллара, – отвечает дежурный. – Зато в нашем центре можно без ограничений и совершенно бесплатно набирать фильтрованную воду, и вдобавок вы получите купон на вторую порцию органического гималайского чая или капуччино в Зале кармы.
Шампанское и капуччино? Зал кармы начинает казаться довольно притягательным местом. Клиенткам вот-вот предложат мороженое и сандвичи с телятиной.
– Сегодня зал наверняка будет полон, поэтому можете зайти и выбрать сектор для занятия.
– Ли уже здесь? – спрашивает Кэтрин.
Дежурный усмехается – вроде бы дружески, но при этом смотрит в сторону, словно давая девушке понять, что мелкой сошке не пристало задавать подобные вопросы.
– Она скорее всего в «артистической» – сосредоточивается. Если хотите написать записку, я охотно передам…
– Не стоит, – отвечает Кэтрин. – Я уже присмотрела себе подходящий коврик. Не хочу, чтобы кто-нибудь занял мое место в секторе.
– «Артистическая»? – спрашивает Имани, когда они заходят в зал. – По-моему, я выбрала не ту профессию.
Эта комната – в теплых зеленоватых тонах, гармонирующих с яркими оранжевыми тонами студии. Ли думает, что подобное сочетание цветов очень приятно – видимо, в том-то и заключается цель. Они с Аланом красили собственную студию, положившись на интуицию, своими силами. Ей в голову не пришло нанять дизайнера или специалиста по фэн-шуй (впрочем, вряд ли бы они смогли позволить себе такие траты). Но в «Мире йоги» все продумано до мельчайших деталей, обстановка кажется слегка искусственной, но в ней есть нечто воодушевляющее.
«Артистическая» разбита на секторы, разделенные низкими ширмами и разбросанными по полу мягкими подушками. В одном углу, сидя в позе лотоса, медитирует женщина в безукоризненно белом трико, а неподалеку, за ширмой, двое мужчин говорят о восьмистах претендентах на одну-единственную вакансию в «Мире йоги». Ли поражена цифрой. Она должна чувствовать себя благодарной и польщенной, ведь именно ей сделали это потрясающее предложение. В целом атмосфера слегка смущает женщину, детали интерьера буквально кричат «посмотри на меня», но ведь главное – то, что происходит между преподавателем и учениками.
Алан должен был прийти сегодня, но в последнюю минуту позвонил и сказал, что занят окончательной отделкой песни, которую они вот-вот должны отослать агенту. Ли почти не сомневается, что Алан при желании мог бы выкроить время, но отчасти рада, что мужа нет. Сначала Ли сама хотела, чтобы Алан увидел ее в самом выгодном свете – во время занятия с новыми учениками, – но потом до нее дошло, что муж, возможно, попытается с ней соперничать. Интересно, сколько раз она вынуждена была обуздывать себя, чтобы не огорчить Алана? Возможно, Ли и сегодня бы работала не в полную силу, если бы знала, что он будет в зале.
Молодая женщина с блестящими глазами подходит и спрашивает, не хочет ли наставница чего-нибудь перед началом занятия – воды, кофе, сеанс массажа? Ли решает, что с нее довольно ухаживаний. Массаж, при всей своей притягательности, – последняя капля.
– Все в порядке, спасибо.
– Ладно. Меня зовут Дайандра. Если что-нибудь нужно – спросите.
– Вы здесь преподаете?
– Нет. Но я получаю одно бесплатное занятие в обмен на три часа работы. Жанетта и Фрэнк так щедры, что просто не описать.
– Вы их видели лично?
Глаза Дайандры широко раскрываются.
– Нет. Видит Бог, я бы не отказалась, но их почти никто не видел. Они живут очень замкнуто.
Через пятнадцать минут Дайандра возвращается и говорит, что пора начинать. Хотя и нелепо волноваться после стольких лет и сотен занятий, Ли слегка нервничает, готовясь предстать перед учениками. Может быть, ей действительно хочется впечатлить владельцев студии. Она и впрямь не прочь здесь работать.
Дайандра открывает в дальнем конце «артистической» узкую дверь, которая ведет прямо в зал, где проходят занятия. Все продумано. Помещение набито битком – человек сто, – но коврики лежат так аккуратно, что между сидящими есть промежутки, поэтому Ли может свободно перемещаться по залу и у нее достаточно места для демонстрации.
Ли провела несколько дней, размышляя о том, каким образом сделать занятие чуть более изысканным и подходящим под высокие стандарты «Мира йоги». Она замечает Кэтрин и Стефани и, прежде чем заговорить, вдруг понимает, что не может изменить ничего, не нарушив общий баланс, – ведь Ли твердо знает, что делает и почему так любит преподавать.
– Давайте сядем, – говорит она, – и закроем глаза. Сегодня вам обещали «путешествие». Но прежде чем отправиться в путь, нужно разложить вещи. Ваши ожидания, желание сделать десять «приветствий солнцу», планы на вечер, утренние ссоры… оставьте все позади. Начнем с того, что почувствуем себя легко и свободно. Ни страхов, ни самонадеянности – ничего, что способно лишить вас равновесия или отвлечь. Только вы, я и прекрасный чистый лист, на котором можно писать. Как только вы увидите и почувствуете это – откройте глаза, и мы приступим.
* * *
По пути домой Имани звонит Бекки и оставляет сообщение.
– Поверить не могу, что ты сегодня пропустила занятие в «Мире йоги»! Из всех занятий, на которых мы были, это лучшее. У преподавателя студия в Силвер-Лейк. Я уже у нее бывала. Я об этом не говорила, потому что боялась, что тебе не понравится, и тогда я буду чувствовать себя дурой. Но Ли – потрясающий учитель. Кстати, хочу последовать твоему совету. Надо позвонить агенту и сказать, что я не прочь почитать сценарии. Спасибо, Бекки. Перезвони. Давай выберем время и вместе поедем в Силвер-Лейк.
Лишь выключив телефон, Имани сознает, что сказала. Она готова двигаться дальше, жить полной жизнью. Может быть, на занятии она избавилась от страхов и опасений и обрела свободу. Но как только Имани свыкается с этой мыслью и уже начинает верить в собственные силы, она тут же чувствует боль. Двинуться дальше – значит, избавиться от прошлого, забыть о нем. О ребенке, которого она носила четыре с половиной месяца. О дочери. Элли. «Не давай ребенку имени, пока не закончится второй триместр», – говорила подруга в Техасе. Но Имани никогда не была суеверна. В начале четвертого месяца ей стало казаться, что она уже хорошо изучила свою малышку, ее настроения и характер. Этого не понимал даже Глен. Мощное ощущение. Связь, которой раньше никогда не было. Или просто безумие, вызванное гормональным взрывом? Имани ничего не знала наверняка. Но она разговаривала с Элли, когда оставалась одна, – впрочем, будучи беременной, невозможно остаться одной. Имани ощущала мягкую тяжесть в руках – такую подлинную и неподдельную, что становилось жутко.
Пусть даже после выкидыша прошло уже несколько месяцев, она по-прежнему чувствует знакомую тяжесть. Сначала это служило утешением. Имани понимала, что нельзя вечно предаваться скорби, но забыть о прошлом, чтобы «двинуться вперед», казалось настоящим предательством. «Жить дальше» значило отречься от ребенка. А кто позаботится об Элли? Кто будет ее любить? Разве мать может забыть свое дитя?
Свернув на бульвар Лос-Фелис, Имани начинает плакать – так сильно, что почти не видит дорогу. Она быстро заезжает в Гриффит-парк, останавливает машину, выключает мотор и падает головой на руль.
Подняв глаза, она видит ярко-синее небо над зеленью парка. Стоит удивительная тишина. На скамейке неподалеку читает женщина, а на траве маленькая девочка в желтом платье со смехом гоняется за собакой.
Глаза Имани вновь наполняются слезами, и все плывет.
– Прости, – произносит она, с трудом выговаривая слова. – Прости, детка. Прости меня, прости…
Малышка бежит за собакой и оглушительно хохочет. Имани вдруг понимает, что так и должно быть.
– У меня нет выбора, девочка. Я должна с тобой расстаться. Прости, Элли. Я так долго старалась. Старалась изо всех сил, детка. Поверь мне. Я всей душой мечтала о тебе. Я хотела быть рядом, заботиться, любить. Но этому не суждено сбыться. Поэтому я вынуждена проститься с тобой…
Проститься…
Вот так, думает Имани и начинает успокаиваться. Теперь можно жить дальше. Она включает зажигание и вытирает слезы. Больше она не будет плакать. Имани медленно выезжает с парковки, возвращается на шоссе и вливается в поток машин, полная решимости начать с чистого листа.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Выслушивая в «артистической» комплименты Дайандры и прочих сотрудников, Ли понимает, что может гордиться собой. Есть нечто воодушевляющее в той энергии, которая царит в битком набитом зале. Учеников здесь гораздо больше, чем в Силвер-Лейк, и все делают одно и то же, почти в унисон. Иногда происходящее напоминало удивительный танец, которым руководила Ли. Они двигались и дышали вместе, и порой казалось, что коллективный дух действительно способен изменить мир к лучшему. Ли часто это ощущала, стоя перед учениками, но сегодня чувство единения было необычайно сильным.
Когда она собирала вещи, из еще одной загадочной двери появились ее давние знакомые – Высокий и Коротышка, или Дэйв и Чак. Сплошь улыбки и комплименты. Ли впервые за день увидела их в студии. На обоих оранжевые футболки, которые, видимо, обязаны носить все сотрудники «Мира йоги». Они идеально смотрятся в паре – один высокий и жилистый, другой приземистый и пухлый, как будто их поставили рядом исключительно ради того, чтобы они дополняли и оттеняли друг друга.
– Потрясающее занятие! – говорит Дэйв.
– Просто чудо, – подхватывает Чак. – А главное…
– …именно то, на что мы надеялись.
Коротышка:
– Креативные занятия, которые мы намерены предложить клиентам.
Высокий:
– И реакция учеников была просто невероятная. Они пришли в экстаз!
Коротышка:
– Жанетта и Фрэнк…
Высокий:
– …тоже!
Ли может лишь искренне сказать, что ей приятно это слышать и что она сама отлично провела время.
Мужчины одновременно кивают и тут же открывают блокноты, которые до сих пор прижимали к груди.
– Несколько замечаний, сделанных в ходе наблюдений, – говорит Высокий.
– Но я не видела вас в зале…
Ли ожидала, что оба будут присутствовать на занятии, и отчего-то испытала облегчение, когда они не явились. Мужчины смеются.
Высокий:
– У нас свои способы…
Коротышка:
– Видеокамеры. В потайных местах. Они помогают контролировать качество.
Высокий:
– Вы не поверите, но это такая проблема…
Коротышка:
– …в нашей индустрии. К тому, что мы записали, можно будет обратиться впоследствии.
Высокий:
– Не то чтобы мы ожидали, что вы с первого раза все поймете.
Коротышка:
– Мы заметили в зале шесть человек, которые пронесли с собой бутылки с водой.
Высокий:
– Я насчитал восемь, Чак, но это не важно. Как правило, дежурный в дверях предупреждает клиентов, когда они заходят, но, поскольку сегодня было очень людно, он, видимо, пропустил несколько штук.
Коротышка:
– Ничего страшного. Но в дальнейшем следует подходить, забирать бутылку и выносить ее за дверь. Незаметно и благожелательно.
Высокий:
– Вы должны мягко сказать: «Больше так не делайте».
Коротышка:
– Пожалуйста, используйте именно эти слова. Так говорят все преподаватели.
Высокий:
– Усиливая исходный посыл.
Коротышка:
– Очень эффективно.
Проблема кажется Ли такой мелкой и незначительной, что она даже не знает, как ответить. Дайандра сказала ей про бутылки перед занятием, но Ли просто не в силах воспринимать такие вещи всерьез. Однако здешние служащие, видимо, помешаны на порядке. Коротышка и Высокий упоминают еще несколько мелочей: она начала занятие, не удостоверившись, что все подписали отказ от претензий, не упомянула о предстоящих мероприятиях студии, не предложила ученикам подкрепиться соком или иным полезным напитком в Зале кармы. Да, и еще кое-что. Будет просто замечательно, если наставница продемонстрирует одну-две сложные позы, намекнув, что ученики не должны пытаться повторить. Например, закинет ногу за голову.
– Клиенты чувствуют себя комфортнее, – внушает Дэйв, – если им не позволяют забыть, что учитель способен делать вещи, которые им не под силу.
– Можете сказать, – добавляет Чак, – что если они хотят научиться более сложным и интересным позам…
– …мы предпочитаем слово «эффективный»…
– …пусть подумают о частных уроках. Сто двадцать долларов в час.
Высокий:
– А в остальном…
Коротышка:
– …все прекрасно. И даже…
Высокий:
– …более, чем мы ожидали. Давайте отпразднуем это событие. Надеюсь, вы присоединитесь к нам за ленчем в Зале кармы.
Коротышка:
– Ученики последуют примеру, если увидят, как туда заходят преподаватели.
– Я не голодна, – говорит Ли.
– Хотя бы глоточек чего-нибудь.
– И не спорьте. Это входит в обязанности сотрудников.
Клиентка Кэтрин договорилась о полуторачасовом сеансе. Зайдя в кабинет, она объясняет, что хотела бы очищающий массаж.
– Я только что прошла двухнедельный реабилитационный курс – лечилась в клинике от зависимости и до сих пор чувствую себя такой уязвимой… Нужно уделить особое внимание почкам и надпочечникам.
– Я прекрасно вас понимаю, – отвечает Кэтрин.
Так и есть. Но клиентка по имени Сесилия – высокая стройная женщина, которая уже почти год приходит в студию на массаж и йогу. Она сильная и подвижная, у нее идеальное чувство равновесия, и вдобавок она приверженка сыроедения. Массируя Сесилию, Кэтрин ни разу не замечала синяков, шрамов или излишней чувствительности, которой отличаются тела наркоманов и алкоголиков. Она не удивилась бы, узнав о какой-нибудь экзотической форме пищевого расстройства, но сегодняшнее откровение буквально огорошивает девушку.
Сесилия лежит ничком на массажном столе, и Кэтрин уже готова прикоснуться к ее идеальной спине, когда женщина вдруг приподнимает голову и спрашивает:
– А каким маслом вы пользуетесь?
– Органическое миндальное масло.
– В нем есть добавки?
– Я собиралась взять масло с легким оттенком лаванды. Оно хорошо очищает. Но если вы…
– О Господи, – говорит Сесилия. – Хорошо, что я спросила. Никаких цветочных или травяных экстрактов. Для меня это совершенно недопустимо.
– Есть масло без всякого запаха. Или простой лосьон, если так будет лучше.
– Масло без запаха, да. Простите, я рискую показаться слишком требовательной, но не хотелось бы утратить самообладание…
Кэтрин никогда не рассказывала посторонним о своих былых проблемах и наркотических пристрастиях. Она всегда чувствовала унижение, думая о собственной слабости, и полагала, что в целом справляется с трудностями лучше, когда борется в одиночку, опустив голову. В частности, именно поэтому Кэтрин не стала прибегать ни к каким реабилитационным программам. Но со временем она заметила, что это далеко не норма и что большинство людей непрерывно говорят о своих привычках и зависимостях, как только преодолеют желание все отрицать. Кэтрин очень хочется спросить у Сесилии, в чем ее беда, но девушка знает: достаточно помолчать – и тайна раскроется сама собой.
Разумеется, через полчаса Сесилия говорит:
– Лично для меня труднее всего было отказаться от разных настоек. Я предпочитала безалкогольные разновидности.
– Настойки?..
– Началось с эхинацеи и желтокорня – для поддержки иммунной системы. Выяснилось, что многие именно так и подсаживаются. Чувствуешь приближение холодов, покупаешь настойку эхинацеи, и становится немного лучше. Ничего предосудительного, и продажа не ограничена. В каждом спортивном журнале, в каждом магазине здоровой пищи полно соответствующей рекламы. Когда заходишь в магазин в следующий раз, замечаешь целые полки с разными настойками. Сначала попробуешь зверобой для подъема настроения и валериану для крепкого сна. И падуб, чтобы поутру быть бодрее. Это капля в море. Потом настойки для зрения, для суставов, для волос… – Кэтрин чувствует, как тело Сесилии слегка вздрагивает. – А еще есть разные капсулы, минеральные экстракты, гомеопатические препараты и эликсир Баха…
Становится ясно, что Сесилия плачет, одолеваемая раскаянием и жалостью к себе, – как настоящая наркоманка. Кэтрин вкладывает в ее обессилевшую руку салфетку, и женщина вытирает лицо.
– Я тратила несколько сотен долларов в неделю на лекарства. Ела гомеопатические таблетки, как конфеты. Я ходила в разные магазины, чтобы продавцы не проследили, сколько я покупаю. Я становилась все более и более скрытной. Лекарства не располагают к общению, не то что спиртное или героин.
– Да, наверное.
– Однажды в субботу я оказалась в торговом центре, в окружении целой толпы толстяков, которые покупали протеиновый порошок. Это было последней каплей. Тогда-то я и поняла, что у меня действительно проблемы.
– Вы принимали… витамины? – спрашивает Кэтрин.
Сесилия качает головой, сминая простыню.
– Я никогда их и в рот не брала, – с гордостью заявляет она.
После массажа Сесилия оставляет тридцать долларов на чай и просит Кэтрин молчать.
– Разумеется, – отвечает та. – Просто нужно поверить в себя и не сомневаться, что вы справитесь.
– Я верю. Мне не хочется возвращаться к прошлому, честное слово. Оно было очень, очень неприятным. Я принимаю «Занакс» и совершенно не волнуюсь, когда иду в магазин. Кстати говоря, сейчас нужно принять полтаблетки – по пути домой я проезжаю мимо магазина с настойками. Черт возьми, приму-ка целую таблетку.
Кэтрин провожает Сесилию до машины и стоит на дорожке, прислушиваясь к вечернему уличному шуму. Ей нравится Силвер-Лейк – здесь царит дружеская атмосфера, как в провинциальных городах, в других районах Лос-Анджелеса такого нет. Но минус в том, что вокруг одни и те же люди. Например, она пыталась подцепить отличного парня, который работает по соседству, а когда наконец это удалось, девушка испугалась, что он для нее слишком хорош. Она решила не портить приятные отношения, но тут же все вернулось на круги своя и полетело в тартарары. Кэтрин до сих пор помнит выражение боли и гнева на лице Конора, когда Фил вышел из ванной. Случившееся было настолько унизительно и нелепо, что девушка не в силах вспоминать. Слава Богу, она наконец избавилась от Фила (в том числе и по гигиеническим соображениям) и, вместо того чтобы вновь утратить контроль над происходящим, вернулась к истокам, то есть к йоге. Один из коллег Конора сказал, что вскоре парня переведут работать в другой район. С новичками всегда так.
Может быть, молчание означает, что Конор раздумывает над следующим шагом. Или он уже сделал этот шаг – прочь от Кэтрин.
Она замечает Стефани за столиком в кафе. Та сидит за ноутбуком и ждет начала вечерних занятий. Кэтрин машет ей, и Стефани подзывает девушку. Кэтрин бежит через улицу и устраивается рядом.
– Отличная обувка, – замечает Стефани. Кэтрин опускает глаза и понимает, что выскочила, не надев туфли. Иногда она работает без обуви, в студии многие шлепают босиком, поэтому никто не удивляется.
– Правда, стильно? – отшучивается она. – Очень удобно. Как дела?
– Работа движется. Но пока не закончу, не пойму, что получится.
– И когда ты закончишь?
– Скоро. Отдам материалы продюсеру… и посмотрим.
Она пристально рассматривает Кэтрин, и девушке кажется, что Стефани хочет о чем-то спросить.
– Все в порядке?
– Слушай, – говорит Стефани, – я знаю, что вы с Ли хорошие подруги. Неохота лезть не в свое дело… но она и впрямь серьезно настроена насчет «Мира йоги»?
Всегда лучше предоставить людям идти своим путем, даже если он ошибочен. Кэтрин сомневается, что договор с «Миром йоги» принесет Ли удовлетворение, но, с другой стороны, кто она такая, чтобы судить? Неужели наставница не должна быть счастлива лишь потому, что Кэтрин чувствует себя покинутой?
– По-моему, она совершенно всерьез.
– Это большая ошибка. Нужно ее переубедить.
– Не знаю, Стефани. Мне хватает собственных ошибок.
– Но разве ты иногда не хочешь помощи?
Если кто-то и помогал Кэтрин, то именно Ли.
– Когда ты говоришь «нужно ее переубедить», это значит, что именно я должна попытаться?
– Да.
Грациэла оттирает шкафчик под раковиной дома у матери, когда звонит мобильник. Геберто, покойный отчим, был из тех мужчин, которые любят все делать своими руками. Как у большинства самозваных мастеров, амбиции у него явно перевешивали опыт. Грациэла обнаружила, что в доме полно недочиненной проводки и канализации. Почти в каждой комнате обнаружились следы благих намерений, которые ничем не завершились. Коробка с инструментами, полупустые ящики с уплотнителем, обломки керамической плитки, оштукатуренные куски стен… Несомненно, Геберто попытался починить и протекающую трубу под кухонной раковиной, но либо потерял терпение, либо утратил веру в собственные способности и забросил работу. Когда Грациэла открыла шкафчик, то обнаружила там заплесневелые губки, мокрые тряпки и бутылку моющего средства, которое пришло в совершенную негодность.
Помогая матери по дому, она усвоила одну простую истину: чем серьезнее бардак, тем большее удовлетворение испытываешь после завершения работы.
Грациэла выкидывает бутылку, затягивает несколько болтов (Геберто, разумеется, оставил гаечный ключ под раковиной) и принимается разбирать барахло. Коробки с неиспользованными принадлежностями для мытья, осклизлые проржавевшие емкости с аммиаком и мастикой для натирания полов… Девушка по уши в поту и грязной пене, а потому, услышав звонок мобильника, решает дождаться, когда сработает автоответчик. Через несколько минут Грациэла выбирается из-под раковины и обозревает результат. Ни единого пятнышка. Достижение невелико – но тем не менее проделанная работа доставляет ей немало удовольствия. Грациэла не способна наладить жизнь матери, изменить ее отношение к миру или сделать счастливой, но она в состоянии прибрать в доме. Когда мать наконец приготовится к переменам, все уже будет стоять на своих местах.
Грациэла слышит пронзительные голоса по телевизору: мать в дальней комнате смотрит сериал, смеется и бранит героев. Не важно, насколько язвительно и пренебрежительно она относится к дочери, но где-то в глубине души мать ценит помощь Грациэлы.
Сообщение на мобильнике – торжественное и неторопливое. Оно от Мики Майклсон, маленькой женщины в берете. Выясняется, что она помощник хореографа и ведущий участник съемочной группы.
– Грациэла! – говорит Мики и делает паузу. У нее отчетливый акцент – то ли британский, то ли французский – и любовь к драматическим эффектам. Так говорят люди, занятые в индустрии развлечений. – Жаль, что именно мне выпала такая роль, но кто-то должен тебе сообщить, не так ли?.. Начиная со следующей недели вы, юная леди, будете работать как проклятая. Ты танцуешь под номером пятым, детка. Перезвони.
Грациэла бросает взгляд на отражение в оконном стекле над раковиной. Если бы Мики сейчас ее видела, то, наверное, взяла бы свои слова обратно. Волосы спутаны, футболка грязная. Наилучший способ спуститься с небес на землю – если у нее вдруг непомерно раздуется самомнение.
Грациэла направляется в гостиную, где перед телевизором сидит мать. Идет реклама какого-то средства от изжоги – в пищеварительной системе бедного обжоры копошатся нарисованные человечки.
– Мама, ты не могла бы сделать потише?
Мать хмурится, но приглушает звук.
– Я починила течь под раковиной, выбросила барахло, отскребла всю плесень. Надеюсь, ничего не пропустила.
– Buena chica[6]6
Хорошая девочка (исп.).
[Закрыть].
Комплимент – ниже среднего. Так хвалят приглашенную уборщицу. Наверное, именно это слышала мать, когда прибиралась в чужих домах. «Хорошая девочка». Но все-таки лучше, чем ничего. Грациэла так рада маленькому знаку внимания, что щеки пылают от счастья.
– Мне только что позвонили, мама. Ты не поверишь. Я буду сниматься в новом клипе Бейонсе. Из «Девушек мечты». Помнишь?
– La gorda?[7]7
Толстая? (исп.).
[Закрыть]
– Нет. Та, которая похожа на Дайану Росс. Она просто супер. Мне невероятно повезло, мама. На пробы пришла тысяча девушек.
Мать улыбается и кивает, хотя вид у нее не особенно счастливый. Реклама заканчивается, и она вновь включает звук.
– Не забудь вымыть голову. Ты похожа на ведьму. И переоденься, а то грудь через футболку видна. Боже, какие у тебя огромные соски. Словно у животного.
Грациэла чувствует себя как после удара под дых. Ведьма? Животное? И это говорит мать? Она выходит из комнаты, возвращается на кухню, вытаскивает мешки с мусором в контейнер за дверью и уже собирается надеть блузку, когда взгляд вновь падает на лежащий на столе мобильник. Надо позвонить Дарилу; наверное, нужно было сделать это в первую очередь. Но что, если она услышит в его голосе знакомое раздражение, которое намекает, что Дарил встревожен? Он думает, что успех Грациэлы способен поставить под удар их отношения, что девушка будет меньше его любить.
Сейчас Грациэла нуждается в искреннем одобрении. Она берет телефон и набирает номер.
– Ли? Это Грациэла. Я хотела сказать… я получила роль в клипе. Мне только что прислали сообщение и…
Ли взвизгивает так громко и радостно, что Грациэла опасается, как бы не услышала мать.
– Я так рада за тебя, милая! Я тобой горжусь! Нужно отпраздновать.
– Честно говоря, у меня ничего бы не получилось, если бы не вы.
– Нет-нет, это все ты и твой талант. Ты много работала. Ты справилась и заслужила успех. Честное слово, заслужила.
Через несколько минут Грациэла забирает вещи и возвращается в гостиную. Солнце вышло из-за облака, в комнате стоит удушливая жара. В доме есть кондиционер, но мать никогда не пользуется им при Грациэле, заявляя, что не хочет тратить электричество попусту. Но, выходя из дома, девушка не раз слышала, как мать включает кондиционер.
– Я ухожу, мама.
– А как же кладовка на кухне?
– С ней что-то не так?
– Ты обещала прибрать там сегодня.
– В следующий раз… – говорит Грациэла, а потом думает: нет, она не сможет вечно сдерживаться изо всех сил. – Ты и сама справишься, мама. Или пригласи уборщицу, или позвони сыновьям, Мануэлю и Эдди. Пусть приедут и приберут в кладовке.
– Что, ты слишком хороша, чтобы мне помогать? Eso es todo?[8]8
И все? (исп.).
[Закрыть]
– Я всегда тебя уважала. Ты не видела от меня ничего, кроме любви и заботы. И я больше не хочу выслушивать оскорбления. Я так не могу. Если решишь позвонить и извиниться, ты знаешь мой телефон. По иным поводам не утруждайся.
Выйдя на улицу, Грациэла натягивает блузку, но руки у нее так дрожат, что она не в состоянии застегнуть пуговицы. Она оглядывается на дом, отчасти ожидая, что мать в гневе погонится за ней. Но разумеется, в доме тихо, не считая пощелкивания включенного кондиционера. В окнах отражается солнечный свет. Грациэла делает глубокий вдох и шагает по дорожке, поняв, что руки перестали трястись. По пути она застегивает блузку. В голове легкое гудение – но это не гнев, не тревога, не страх и не вина, а радостное волнение. Она победила. Наконец-то. Грациэла получила работу, о которой мечтала. Даже если мать не позвонит и не извинится – все равно. Грациэла всегда будет готова прийти ей на помощь, но она не нуждается в материнском одобрении. Что бы та ни думала о дочери, жизнь Грациэлы кардинально изменилась за какой-то час.
* * *
Ли познакомилась с Аланом, когда тот только что окончил Нью-Йоркский университет с дипломом по «американскому наследию» – расплывчатая специальность, которая включает литературу, поп-культуру, немного политики и массу самомнения. Алан хотел заниматься музыкой, но родители, жившие в Чикаго, запретили. После университета он поступил на стажировку в юридическую фирму, но нигде не мог задержаться надолго. Алан объяснял: он не из тех, кто способен работать под чьим-то началом.
– Я бунтарь, – заявлял он. – Слишком независимый и оригинальный. Меня невозможно запереть в офисе.
Ли восхищалась его непокорным духом.
Он жил в Бруклине и подрабатывал в какой-то мастерской – ему хорошо платили, и у Алана была масса свободного времени, чтобы заниматься любимым делом. Впервые Ли услышала, как Алан поет и играет, у него дома, в Бруклине. Они поужинали, выпили несколько бокалов вина, занялись любовью, а потом Алан достал гитару и принялся петь. «Если бы ты была моей» – песня двадцатых годов, простая, приятная мелодия, нежный голос… Алан подыгрывал себе простыми аккордами. «Если бы ты была моей, я бы горы свернул».
Стоял теплый вечер, в мерцании свечей Ли не замечала облупившуюся краску на стенах спальни. Алан был обнажен, его золотистая кожа сияла, темная прядь спускалась на глаза. «Если бы ты была моей…» Он весь вечер ласково улыбался.
В конце концов Ли стала принадлежать ему. Телом и душой.
Тем вечером она убедилась, что у Алана есть талант. Чистый, ясный, безыскусный.
Она испытала шок, когда увидела его публичное выступление в маленьком ресторанчике в Ист-Виллидже. Безыскусность как рукой сняло, она сменилась вымученной бодростью, голос звучал надрывно, манера игры сделалась слишком напористой. Но Ли безумно любила Алана, и страсть стерла все сомнения. В двадцать лет на кону стояли совсем иные вещи. Все ее друзья о чем-то мечтали, строили планы, но негласно предполагалось, что в конце концов они позабудут о несбыточных фантазиях и найдут работу, которая по крайней мере принесет стабильный доход.
Поначалу Ли непрерывно уверяла Алана, что у него есть талант и недостает только возможностей. Она поступала как всякая любящая женщина – то есть верила и поддерживала. Когда Алан сказал, что для «такой музыки» и «таких песен» найдется место в Лос-Анджелесе, Ли поверила, поддержала, собрала вещи и переехала. И никогда об этом не жалела.
При первом знакомстве в Нью-Йорке Ли представилась официанткой. Она призналась, что занимается йогой, лишь когда убедилась, что Алан не будет смеяться и не сочтет ее чудачкой.
Она начала всерьез изучать йогу (а не просто посещать занятия) под руководством Розы Джианелли, пожилой дамы, которая в шестидесятые годы ездила в Париж учиться у Б.К.С. Айенгара. Айенгар прибыл в Европу вместе со знаменитым скрипачом Иегуди Менухиным, чтобы проповедовать свое учение. Роза надолго покинула родных, чтобы заниматься у Айенгара. Она стала одной из первых наставниц Ли и увидела в девушке качества, которые одобрил бы Айенгар, – способность к сочувствию, искренность, внимание к деталям. Она принялась обучать Ли бесплатно, как учили ее саму, шаг за шагом, с такой педантичностью, что временами это сводило с ума. Они работали часами, иногда днями, над одной позой – точь-в-точь как делал Айенгар. Роза объясняла асаны, придавая телу Ли нужное положение, и пользовалась очаровательными точными метафорами, которые оживляли каждое движение. Она называла свод стопы «куполом», а позу с отведенными назад плечами – «головой кобры». Слова и энергия Розы заставляли Ли забывать, что она находится в ничем не примечательном пригородном коттедже на Лонг-Айленд. Она сходила с поезда и пешком шагала к дому Розы каждое утро, прихватив с собой стаканчик растворимого кофе и анисовый тост, после чего переносилась в иной мир. Роза заставляла Ли учить сутры – так тщательно, что временами медицинский колледж казался сущим раем. Иногда они ссорились. Роза требовала многого, она бывала зла на язык и скупа на похвалу. Но все-таки…
