Текст книги "Дружба, йога и любовь"
Автор книги: Рейн Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Ли испытывает огромное уважение к опыту, которым обладают многие знакомые преподаватели, но иногда ей кажется, что по сравнению с уроками Розы их переполненные студии и семинары все равно что снятое молоко по сравнению с густыми сливками.
Поначалу Алан отнесся к йоге скептически. Он предпочитал тренажерный зал. Конечно, он никогда никому не признается, что увлекся йогой в первую очередь из-за мула-бандхи, столь часто обсуждаемого маленького «замкá», который контролирует течение энергии между верхней и нижней частями тела – и в итоге между небом и землей. Алан, разумеется, был не первым, кто обнаружил, что, в совершенстве овладев умением поднимать изнутри тазовую область, можно управлять огромным количеством энергетических потоков в собственном теле. Плюсов, несомненно, оказалось больше, чем минусов. Да уж.
Ли не жаловалась. Ей никогда не хотелось прибегать к противозачаточным средствам. Когда Алан научился регулировать свои бандхи, уже не нужно было беспокоиться о таблетках и презервативах. До появления близнецов, до того как студия начала отнимать столько времени, до того как неограниченный запас свободного времени закончился, Ли не отказывалась провести час, два и даже три за исследованием границ мужского самоконтроля.
В прошлом, когда все в их жизни вроде бы шло хорошо, самовлюбленность Алана не сильно уж беспокоила Ли. «Посмотри-ка, – говорил он в постели. – Ты погляди, Ли». И она охотно повиновалась. Мулабандха, крошка. Они ощущали связь, и Ли не сомневалась, что Алан принадлежит ей, а она – ему. Речь не шла о «ней» или о «нем» по отдельности – только о «них» как о едином целом.
Но теперь некоторые привычки и замашки Алана вызывают у Ли иное чувство. Когда по вечерам он заглядывает домой, она понимает, что речь уже не о них обоих, а только об Алане, который вечно нуждается в похвалах. В качестве зрителя подойдет любой незнакомец.
Ли размышляет над этим, пока они занимаются любовью, – скверный признак, если голова у нее занята подобными мыслями.
– Посмотри, – говорит Алан, отстраняясь. – На счет «десять». Следи за мной.
Впрочем, если хорошенько подумать, все это вопрос самооценки.
Через несколько минут она возвращается в постель, а Алан проверяет входящие на мобильнике. Ли ненавидит его телефон. Алан, кажется, даже не сознает, что половину времени, общаясь с женой, он одновременно играет с мобильником – отправляет сообщения, проверяет почту и так далее. Из-за этого в разговоре возникают паузы, которые муж заполняет бессмысленными «угу» и «да-да» – и тогда Ли, даже не глядя на Алана, понимает, что он снова пялится в экран.
– Ты заметил, что мальчики изменились? – спрашивает она.
– Да-да… не знаю. Как именно?
– Можешь отложить на минутку телефон, Алан? По крайней мере когда мы говорим о детях.
– По-моему, ты меня недооцениваешь. Думаешь, я не могу делать две вещи одновременно?
– Я просто попросила ненадолго убрать телефон, только и всего.
Алан драматически вздыхает и кладет мобильник на столик у кровати.
– Довольна?
Телефон звонит. Должно быть, сообщение.
– Так ты заметил? – повторяет Ли.
– Что заметил?
– Что мальчики изменились.
– Они растут. То есть не знаю, что именно я должен заметить. Они подросли. В наше время половое созревание наступает раньше, но мальчишкам всего восемь…
– Я имею в виду характер. Они меньше ссорятся. Поначалу я решила, что Майкл стал менее агрессивным, но и Маркус тоже изменился. Как будто они наконец пришли к компромиссу, нашли золотую середину. И это случилось, когда они начали заниматься йогой.
Алан закидывает руки за голову и прислоняется к изголовью.
– Дети должны меняться, когда растут. Я не верю, что йога якобы творит чудеса. Если она для них полезна – прекрасно, но зачем притворяться, что она способна полностью изменить характер? Я пытаюсь научить Маркуса той песне, которую написал для гавайской гитары, но… ничего. Ему неинтересно.
– По-моему, мы недооценили Баррет. Если она способна справиться с близнецами, то, видимо, у девочки есть настоящий потенциал. – Ли кладет голову на мускулистый живот мужа. – Я снова побеседовала кое с кем в школе – может быть, они не откажутся от занятий йогой. Для детей, а также для учителей. В таком случае Баррет будет моей помощницей.
– Баррет? Я бы не спешил впутывать ее в наши дела. Ты вот-вот подпишешь эксклюзивный контракт. Неужели ты намерена сразу его нарушить? Жанетта и Фрэнк обязательно узнают.
Ли понимает, что нужно разрешить проблему мягко. Меньше всего она хочет расстраивать Алана.
– Знаю, – говорит она. – Но может быть, оценим этот договор критически? До сих пор мы безоговорочно соглашались на все, что нам предлагали.
– Ты шутишь, Ли? Ты же знаешь, сколько они готовы платить.
– Да, но им понравилась моя метода, они в нас нуждаются. Значит, мы вольны выдвигать условия.
Алан скатывается с постели.
– О Господи, Ли. Только не говори, что я опять виноват. У тебя все козыри, а я полнейшее ничтожество без гроша в кармане. Если хочешь с ними торговаться – пожалуйста. Но если в итоге сделка провалится – не жалуйся, что у нас нет медицинской страховки и денег на колледж…
– Я просто выражаю свое мнение, Алан. Никто ничего не решил.
– А я еще кое-что скажу. Если ты все испортишь, даже не надейся, что я тебя выручу.
– Что?..
– Ты обращаешься со мной, как с наемным жиголо, которому платят за секс!
– Что?!
– Думаешь, мужчины не способны понять, если с ними обращаются как с неодушевленными предметами? Думаешь, мне не больно, когда ты смотришь на меня как на свою собственность?
С одной стороны, Ли страшно оскорблена и даже не знает, что ответить. С другой – она видит боль на лице Алана и начинает сомневаться в собственных ощущениях и мотивах. Все так запутано, что она испытывает облегчение, когда Алан выбегает из дому.
Сибилла Брент переехала из отеля «Мондриан» в коттедж в Лос-Фелисе. Она говорит, что «Мондриан» дорог до неприличия. Стефани сочла это благоприятным знаком. Никогда не угадаешь, кто в киноиндустрии по-настоящему богат, а кто блефует. Только человек, который может позволить себе буквально что угодно, посмеет жаловаться на дороговизну. Если бы Сибиллу действительно устрашили цены, она посетовала бы на плохое обслуживание или просто жила бы в отеле, пока не разорилась.
Итак, коттедж на Маунтин-Ок. Из белого домика в греческом стиле открывается потрясающий вид на город, а сад поддерживают в том же виде, что в тридцатые годы.
– Здесь гораздо уютнее, – говорит Сибилла.
Они сидят в живой беседке и смотрят на сад, где работают трое садовников – подрезают и ровняют. Где-то внизу есть и бассейн, угнездившийся на опасном выступе.
– Роскошный дом, – признает Стефани.
– Да, недурной. Всего две спальни, зато огромные и в разных концах. Андерсон может делать, что ему вздумается. Он, кажется, не возражает, что похож на слугу.
Стефани не знает, как это понимать, но потом решает, что никакой разницы нет. В конце концов, раз Сибилла ей платит, она тоже, теоретически, прислуга.
– Этот дом построили для некоей дамы-продюсера и ее «компаньонки». Кажется, с тех пор его раз десять перестраивали, но все-таки сохранилось ощущение укромного местечка, созданного специально для преуспевающей женщины с мужскими замашками, которая явно не отличалась излишней утонченностью и изысканным вкусом.
Сибилла уж точно не имеет в виду себя. На ней легкое светло-серое платье, которое идеально подчеркивает светлые волосы и очаровательно развевается от ветерка. Ткань переливается как вода. Сибилла пьет капуччино из огромной белой чашки. Стефани задумывается: может быть, она назначила встречу в ранний час, чтобы избежать неловкого разговора о спиртном? Трудно понять. И в любом случае нет смысла ломать голову.
Сценарий лежит на столике перед Сибиллой, и рано или поздно о нем придется заговорить. Чем больше проходит времени, тем страшнее. Между страницами торчат маленькие розовые закладки – штук десять. Не угадаешь, хорошо это или плохо, но, во всяком случае, приятно, что Сибилла внимательно прочла сценарий.
Стефани замечает, что хозяйка перехватила ее взгляд.
– Мы немного повздорили с автором.
– А я и не знала. Вы, слава Богу, держали меня в неведении.
– Он довольно самовлюбленный молодой человек. Боюсь, положительные рецензии и слава ударили ему в голову. Он требовал чудовищных денег. Условия, на которых вы с ним договорились, отдают отчаянием, дорогуша. Это слова моего адвоката. Надеюсь, вы не обиделись.
– Он совершенно прав.
– Вы пытались кому-то что-то доказать? Перебить книгу у конкурента? – Сибилла осторожно ставит чашку и смотрит в сторону бассейна, как будто почти не интересуясь ответом Стефани.
– Все гораздо неприятнее. У бывшего любовника.
– А… – Сибилла переставляет с места на место чашку и блюдце с круассаном. Судя по всему, это и есть ее завтрак. – Любовник. Как неожиданно…
Непонятно, иронизирует она или нет.
– Значит, отчасти вы действовали из желания отомстить?
– Боюсь, что так. Ну, или доказать собственную правоту, хотя это дорого мне обошлось.
– Вы как будто просите прощения. Надеюсь, вы не считаете, что обязаны передо мной извиняться. По-моему, вполне очевидно, что я и сама взялась за дело в том числе из мести и желания настоять на своем. И я отнюдь не считаю этот факт унизительным. Унизительно было бы отрицать. Работа в киноиндустрии требует незаурядной мотивации. По-моему, месть – неплохой мотив. Если только в ход не пускают оружие.
– Очень приятно слышать, – говорит Стефани. Она отставила кофе из боязни его расплескать, но теперь, кажется, бояться нечего. Вновь взяв чашку, Стефани с гордостью замечает, что руки у нее не дрожат.
– О Боже. Изумительный кофе.
– Вы ведь знали, что мы справимся, не правда ли? Я притащила нашего автора сюда, чтобы лично с ним увидеться. Разумеется, в присутствии Андерсона и двух адвокатов. Мне хотелось устрашить юное дарование.
– Вы потратили уйму денег.
– Ничего нельзя делать наполовину. И потом, я получила массу удовольствия. Я всегда думала, что мой бывший муж с его деньгами просто тиран, а теперь понимаю, как приятно бывает помахать зеленой бумажкой.
– Рано или поздно вам придется сказать, что вы думаете о сценарии, – намекает Стефани.
– Да. – Сибилла отставляет чашку и блюдце, придвигает к себе сценарий и надевает круглые очки с фиолетовыми стеклами, которые, как и все вокруг, говорят о стиле и богатстве. – Как видите, я сделала несколько пометок. На мой взгляд, персонажи нуждаются в большем развитии. Нужно точнее обозначить их мотивы. А мать героини сделать гламурнее.
– Но в книге она официантка, которая сидит на таблетках.
– Не беспокойтесь насчет книги, – говорит Сибилла. – Я представляю себе эту женщину в духе Катрин Денев. Мы познакомились на благотворительной вечеринке в Париже, и я могу послать ей сценарий. С точки зрения композиции – просто шедевр. Ничего не нужно добавлять. Мы отправили сценарий Кэтрин Бигелоу.
– Правда?
– Не люблю терять время. Перед деньгами, как известно, распахиваются любые двери.
Поскольку Сибилла, кажется, намерена выставить на посмешище бывшего мужа, выведя его в образе отца героини, Стефани с некоторой неохотой заговаривает об этом. Но выбора нет.
– А что вы думаете об отце?
– Вы отлично поработали над образом. Внесем лишь одно изменение. Пусть занимается в очень душном зале. Тогда мы покажем, как с него льется пот. Пригласим кого-нибудь вроде Дэнни Де Вито и окружим его молодыми адонисами – контраст получится поразительный. Первая часть должна закончиться тем, как он теряет сознание прямо на занятии, весь в поту, красный, униженный местными красавицами, которые не обращают на него никакого внимания.
Стефани делает пометки в блокноте, который прихватила с собой. Все замечания Сибиллы вполне разумны. Теперь, когда месть превратилась в высокий мотив, у нее хватает смелости вносить и собственные предложения.
– Может быть, вместо обморока с ним случится небольшой сердечный приступ?
– Хорошая идея. Хотя, возможно, зрители будут ему сочувствовать.
– Нет, если снять как следует. А еще – насчет любовника… давайте назовем его Престон.
Сибилла задумывается.
– Я хотела предложить Кеннета. Малыш Кеннет. Но и Престон мне нравится. Даже очень. По-моему, мы отлично сработались.
– Я тоже так думаю, – говорит Стефани, притом вполне искренне. Она даже не предполагала, что работа доставит ей столько удовольствия.
В течение целой недели Кэтрин пыталась внушить себе, что Ли не бросит старую студию, и не важно, насколько сильны для нее финансовые мотивы. Если вычесть сауны, полотенца и прочие финтифлюшки, «Мир йоги» произвел довольно-таки неприятное впечатление. Ли всегда была склонна к бунтарству. Когда она пришла в студию утром в понедельник и сказала Кэтрин, что хочет поговорить с ней в кабинете, девушка не сомневалась, что Ли передумала и послала людей из «Мира йоги» куда подальше.
– Я решила сказать тебе первой… – говорит Ли.
– Слушаю.
– Я подписала контракт с «Миром йоги».
Кэтрин чувствует странное онемение. Наверное, несмотря на все надежды, она ожидала именно такого исхода. Она смотрит на Ли и молчит.
– Я знаю, ты не одобряешь…
– Не мое дело одобрять или не одобрять, Ли. Вы это ясно выразили.
– Не надо так говорить.
– Разве я не права?
– Если бы я могла решать, то выгнала бы их, как только они ступили на порог. Ты меня знаешь.
– Честно говоря, уже не уверена, что знаю. Это, конечно, не мое дело, но если вы не вправе решать, то тогда кто?.. Это ваша работа. Ваша жизнь, Ли.
– Я не могу принимать решения единолично, Кэт. У меня дети. И Алан.
Алан. Вот оно как. Невозможно представить, чтобы Алан принял решение, подумав о Ли, – да хоть о ком-нибудь, кроме себя любимого.
– Пожалуйста, не надо так смотреть. Алан возвращается домой.
Ли говорит без особой радости, и это, с точки зрения Кэтрин, плюс. Она констатирует факт, как будто речь идет о бизнес-плане. Может быть, так оно и есть.
– И когда он это понял?
– Мы все обдумали, сходили в ресторан, я подписала контракт, а потом… мы решили.
Судя по выражению лица Ли и извиняющемуся тону, несложно понять, как развивались события. Кэтрин хочется сказать: «Пожалуйста, не надо». Алан буквально вынудил жену подписать контракт, в обмен пообещав вернуться домой. Она слышит музыку и выглядывает в зал – там Баррет занимается с одним из стажеров. Узнав от Ли новости, Кэтрин, как никогда, радуется тому, что, невзирая на все ошибки, прошлые и нынешние, она по крайней мере никогда не принимала важных решений, оглядываясь на мужчину.
– Если вы именно этого хотите, Ли, то, наверное, все к лучшему.
– Давай поговорим о тебе, Кэт. Поскольку мы больше не будем пользоваться студией, то, видимо, продадим дом. Мы с Аланом не чувствуем себя здесь настоящими хозяевами.
Внутренний голос советует Кэтрин рассказать Ли о том, что ей известно. В конце концов, это честно. Но меньше всего девушка хочет осложнять собственную жизнь. И потом, на вестников обычно валятся все шишки.
– Наверное, я тоже бы не захотела стать домовладелицей, – соглашается Кэтрин. – С меня вполне достаточно быть съемщиком.
– Я поговорила с риелтором. В двух кварталах отсюда есть помещение, которое идеально подойдет. Его уже давно пытаются сдать, так что, думаю, можно поторговаться. Это неподалеку от пожарной станции. Хотя, возможно, тебе будет неловко…
– С чего бы? Конор больше не работает в Силвер-Лейк. Он где-то в другом районе…
– Где?
– Я не спрашивала.
Кэтрин не вправе винить Конора за то, что он вот так взял и ушел, когда увидел Фила у нее дома. Но кто ему мешал выждать пару дней, а потом позвонить и потребовать объяснений? Впрочем, тоже не идеальный вариант. Кэтрин сама терпеть не может людей, которые все портят, а потом пространно извиняются. Она не умела оправдываться, даже когда знала, что не виновата. Один раз Конору уже разбили сердце. Он всего лишь проявляет осторожность. Кэтрин сама знает, что такое пытаться избежать лишней боли. Иногда в процессе бывает чертовски неприятно.
Кэтрин встает, намереваясь уйти, но ей не хочется покидать кабинет Ли, пока в воздухе висит некоторая недоговоренность. Она поворачивается и произносит:
– Переживать слишком долго я не буду. Обещаю. Я многим вам обязана, Ли. Даже жизнью, если хорошенько подумать. Если вы так решили – надеюсь, все получится наилучшим образом.
Она заглядывает в зал, где Баррет со стажером по очереди делают кувырки. На Баррет коротенькая футболка, волосы по-детски собраны в хвостики. Интересно, слышала ли она, что Алан возвращается к Ли. Если да – любопытно, каково ее мнение.
Имани сидит возле бассейна, наблюдая за Гленом, который плавает кругами. На нем облегающие зеленые плавки – одновременно сексуальные и нелепые. Она накупила ему самых разных купальных костюмов и намекнула, что он может плавать даже нагишом, но Глен привык к узким плавкам с тех самых пор, когда занимался плаванием в Дартмуте, и не собирается от них отказываться. Несомненно, они напоминают Глену о минувшей спортивной славе и заставляют двигаться активнее.
Если бы Имани могла создать по собственному желанию идеального мужчину, он никак и ни в чем не походил бы на ее мужа. С чего начать? Например, с возраста.
Глену сорок три – он на шестнадцать лет старше жены. Она никогда не придавала особого значения возрасту своих возлюбленных – должно быть, потому, что большинство бойфрендов Имани были ее ровесниками. Имани с отвращением думала о женщинах, которые спят с мужчинами намного старше себя. Это все равно что расхаживать с плакатом «У меня нереализованная любовь к отцу».
Рост. Шесть футов три дюйма. С точки зрения Имани, Глен долговязый – почти на фут выше жены. Он буквально нависает над ней, когда они вместе позируют фотографам. Имани знает, что высокий рост символизирует сексуальность, мужественность, силу – а также, откровенно говоря, предполагает наличие большого члена, – но ее всегда тянуло к менее рослым мужчинам, с крепко сбитыми телами и аппетитными упругими ягодицами. Средний рост удобен еще и потому, что можно целовать возлюбленного, не прося его предварительно нагнуться. В паре с невысоким мужчиной они лучше смотрелись бы с эстетической точки зрения. Почти что классический идеал.
Вес. Глен по всем стандартам тощ. Не то чтобы Имани предпочитала упитанных, но мужчина, который способен сожрать что угодно и когда угодно, не набрав ни фунта, внушает раздражение. Рядом с ним кажешься толще. Именно поэтому фон Штернберг в «Голубом ангеле» окружил Марлен Дитрих толстушками.
Профессия. Честное слово, Имани никогда не собиралась замуж за актера. Она знает, что это за публика. Если мужчина преуспевает меньше – роман обречен с самого начала, а если ему повезло больше – доверию конец, а вслед за ним и отношениям, хотя и по иным причинам. Но выйти за хирурга?.. Имани обычно предпочитала встречаться с теми, кто, с ее точки зрения, уступал ей по части ума. Лучше оставлять последнее слово за собой.
Раса. Пусть даже чернокожие мужчины в общем и целом – сущие занозы, которые вечно ищут повода для ссоры и патологически не склонны давать обязательства, Имани вынуждена признать, что неизменно таяла под взглядом больших карих глаз родного брата. В чернокожих есть нечто теплое, искреннее, страстное – ощущение единства, совместного огромного опыта, и не важно, насколько разнится прошлое. Рядом с Гленом, выходцем из Огайо, Имани чувствует себя совсем иначе.
Что еще? Глен не смотрит телевизор, не считая финальных спортивных матчей. И ему нравится Джимми Баффет (тьфу!).
Почему они счастливы в браке? Их отношения абсолютно нелепы с точки зрения общей гармонии, но тем не менее Имани и Глен живут в мире. Она просто и незатейливо обожает мужа; быть с ним – значит, сознавать, что все в ее жизни устроено правильно. Едва ли не впервые за много лет.
Он подплывает к бортику и начинает подскакивать, затем медленно вылезает. Высокое, худое, красивое тело. Вода с него течет на керамические плитки. Глен становится за креслом Имани.
– Не подходи слишком близко, – предупреждает та.
В ответ он наклоняется, касается ее груди и целует жену в макушку.
– Слишком близко? – уточняет он.
– Вот так в самый раз.
– Да уж. – Глен гладит руку Имани. – Какие у тебя мускулы…
– Чатаранга, малыш.
– Может быть, я тоже займусь.
– Да, да, особенно с твоим расписанием. И потом ты наверняка будешь чувствовать себя как рыба в воде и запросто делать все, что у меня не получается. В конце концов я начну завидовать. И вдобавок тебе понадобится нестандартно длинный коврик.
– А ты не пустишь меня к себе? – Глен наклоняется и шепчет ей на ухо что-то о прошлой ночи.
Имани вздыхает и отвечает:
– Да. О да.
Она не вполне расслышала, о чем речь, зато тон весьма красноречив. Прошлая ночь действительно прошла фантастически. Еще одна вещь, которая восхищает Имани. Они женаты уже почти четыре года, и, хотя им далеко до серебряной свадьбы, которую отпраздновали родители Имани, это довольно долгий срок по сравнению с ее прошлыми романами. Она по-прежнему удивляется тому, что их любовь способна пережить период упадка, похожий на скучный финал длинного фильма, а затем расцвести новым цветом, пылко, страстно, удивительно, как будто они занимаются любовью впервые и еще не вполне раскрыли тайны друг друга. Имани готова поверить, что долгий перерыв после выкидыша некоторым образом послужил во благо. Прошлой ночью секс был прекрасен, как никогда, но Имани не боится очередного охлаждения. Она относится к мужу с любовью и нежностью, и эти чувства будут питать брак, пока не вернется страсть.
Может быть, нужно приохотить Глена к йоге. На занятиях весело, но главное удовольствие приносит ощущение внутренней открытости, столь же притягательное, как и сознание собственной гибкости. Позы, которые некогда казались ей такими нелепыми, теперь начинают обретать смысл.
– Как тебе сценарий? – спрашивает муж.
Имани знает, что Глен прочел сценарий на прошлой неделе, когда она оставила папку на столе в гостиной. Он читает с жадностью. Хотя Глен совершенно не интересуется поп-культурой и почти не смотрит кино, он прирожденный сценарист, который чутьем определяет проблемные места в сюжете и диалогах. Это свойство неизменно удивляет Имани. Но Глен не станет выражать свое мнение, предварительно не спросив у жены. Он не из тех, кто во всем соглашается с женщиной, лишь бы не спорить, – если Глен не хочет противоречить, то промолчит.
– Лучше, чем я ожидала, – отвечает Имани. – Я думала, будет жуткая каша, где уйма персонажей и никакого внутреннего напряжения, но сценарий довольно интересный. И занятный. А я и не подозревала, что у нее такое хорошее чувство юмора.
– Это та самая женщина, которая занимается йогой?
– Да. Итак, твоя очередь. Я знаю, ты прочел сценарий.
– И не мог оторваться, – говорит Глен. – Было смешно. Такое ощущение, что персонажи почти все время врут. Думаю, актерам будет интересно играть.
Откуда он знает? Имани не сомневается, что Глен ни разу в жизни не соврал – и актером тоже не был.
– Тебе бы работать продюсером, – замечает она.
– Слишком большая ответственность. Лучше уж я буду делать операции на сердце.
– Я слегка сомневаюсь насчет главной роли. Чернокожая актриса, которая играет певицу из ночного клуба… По-моему, банально – тебе так не кажется?
Глен набрасывает на плечи полотенце, садится в ногах у жены и начинает массировать ей ступни.
– А я думал, ты будешь играть подружку.
– Я слышала другое.
– Не сомневаюсь, что можно договориться.
Во время их разговора появляется Бекки Антрим. Она садится напротив Глена и подшучивает по поводу его плавок. Бекки откровенно флиртует, но именно потому, что Глен ее совершенно не привлекает. Этот флирт совершенно безопасен: Бекки хочет польстить не Глену, а Имани, одобрить ее вкус в отношении мужчин. Сама Бекки, разумеется, влюбляется в смазливых и испорченных парней, у которых на лбу написано «донжуан». Имани надеется как-нибудь поговорить с подругой по душам – после очередного занятия, когда Бекки размякнет и слегка ослабит защиту. У Глена есть однокурсник по колледжу, который год назад расстался с женой. На взгляд Имани, он отлично подойдет Бекки. Тридцать два года, невысокий, чернокожий, красивый, но не смазливый, отлично играет на саксофоне и выступает в джазовом квартете. В довершение всего – ярый поклонник йоги. Иными словами, именно тот мужчина, которого Имани назвала бы идеальным… в прошлом, когда ни черта не понимала.
– Куда вы сегодня собираетесь? – спрашивает Глен.
– Твоя жена везет меня в Силвер-Лейк, – отвечает Бекки. – К какому-то преподавателю, о котором она до сих пор молчала. После всего, что я для нее сделала. Непременно приходи на занятия, Глен. Там много красивых попок в облегающих трико.
– Я думаю только об одной.
– Я польщена. Но ради Бога, не говори таких вещей в присутствии жены.
Ли знает, что рано или поздно придется позвонить матери и сказать, что Алан возвращается и что ситуация, кажется, наладилась. Она все откладывала, но теперь в доме тихо – дети в гостях у друзей, Алан репетирует в студии, поскольку ему предстоит играть вечером. Ли решает позвонить.
К телефону подходит Боб. У отчима Ли есть привычка постоянно откашливаться во время разговора. Должно быть, у него хронические проблемы с горлом – результат многолетней склонности к спиртному, – но Ли кажется, что он намеренно перемежает речь неприятными паузами, вынуждая собеседника дожидаться окончания каждой фразы.
– Кхе-кхе, Ли. Приятно тебя слышать. Твоя, кхе-кхе, мать говорит, что ты разводишься.
Элен вышла за Боба, когда Ли поступила в колледж, поэтому их отношения трудно назвать близкими. Боб интересуется жизнью падчерицы лишь в той мере, которая позволяет высказывать критику. Он всегда перевирает факты и никогда ничего не помнит.
– Нет, Боб. Алан просто хотел побыть один, чтобы закончить работу.
– Ну, всем нам это иногда нужно, если только, кхе-кхе, он действительно работал.
– Да, Боб, он действительно работал.
– Очень рад слышать, девочка, – отвечает Боб самым любезным тоном, как будто произносит тост за праздничным столом. Именно таким голосом он говорит, когда расчувствуется. Потом отчим откашливается и добавляет: – Главное – надейся и верь.
– Элен дома?
– Сейчас позову. Приезжай, кхе-кхе, в гости. Нам нужна кое-какая, кхе-кхе, помощь в том, что затеяла твоя мамаша…
Боб громко и неласково зовет жену. Хотя Элен утверждает, что Боб очень мягок, обычно он с ней откровенно груб.
– Это твоя дочь! Говорят тебе, звонит Ли! Не слышишь, что ли? А мне откуда знать? Что-то такое с ее мужем.
– Ли, детка, как дела?
– Прекрасно, мама. Я просто решила узнать, как ты поживаешь.
– Ты, конечно, не поверишь, но все очень, очень хорошо. Мы начали ремонт, и работа идет полным ходом. Я немного прибралась, купила постельное белье и все такое. Старую игровую в подвале превратили в общую спальню. По-моему, отличная идея. Я там уже давным-давно не бывала, из-за запаха и все такое, но получилось очень уютно. На пол положим много-много матрацев. Мы купили их в одном старом мотеле, который закрылся.
– Так.
– Ради Бога, не говори таким тоном, Ли. На прошлой неделе мы вывели плесень и заделали течь, а Боб продезинфицировал матрацы. Чем больше людей мы сможем уложить, тем больше денег соберем, чтобы отремонтировать гостевые комнаты наверху. Лоренс и его друг привели в порядок полы в сарае. Выглядит просто потрясающе, детка, как будто работали профессионалы. Ты бы мной гордилась. Настоящий духовный приют.
– Я рада, что у тебя все налаживается, мама. – У Ли скверное предчувствие. В голосе матери звучит боль и гнев – верные предвестники беды.
– Ты, конечно, кривишь душой, но я действительно нашла отличное хобби. И не пугайся, милая. Я стараюсь лишь затем, чтобы скопить немного денег для внуков. Все это ради тебя.
– Знаю, ма.
– Лоренс и Кори уже провели два мастер-класса в сарае.
Насколько известно Ли, там нет ни изоляции, ни отопления.
– Прекрасно, мама. И что это за мастер-классы?
– Я не спрашивала, детка. Лоренс очень расстраивается, если я начинаю настаивать. Но не сомневаюсь – он отличный преподаватель. Оба раза приходила целая толпа.
– А ты не пошла?
– Нет, это только для мужчин. В любом случае мы с Бобом теперь ложимся спать не раньше одиннадцати. Но хватит о моих успехах, расскажи лучше о себе. У тебя все хорошо? Ты же знаешь, как я волнуюсь.
– Я в порядке, ма. Все гораздо лучше, чем было.
– Я знала, что жизнь наладится, детка. Я так тебя люблю, ты даже не представляешь. Я верю, что ты справишься с трудностями.
– Знаю, ма.
– Ничего ты не знаешь, ну да ладно. Я сказала Бобу: слава Богу, Алан ушел. Он не достоин тебя, вы никогда не подходили друг другу, и никто не может понять, что ты в нем нашла, кроме красивой внешности.
– Ма, пойми, что…
– Только не начинай спорить. Я просто хочу сказать: все мы знаем, что ты вышла замуж, потому что переживала нелегкие времена, и я страшно волновалась. Твоя сестра рыдала несколько часов, когда узнала, что ты выходишь за Алана. Она твердила, что он неудачник, но потом смирилась. Ты совершенно не уронила себя в наших глазах. Твоя сестра не пришла на свадьбу только потому, что у нее была высокая температура.
– Ма, я хотела сказать, что Алан возвращается.
В трубке воцаряется продолжительное молчание. Ли слышит, как мать пересказывает ее слова Бобу.
– Что-что он делает?! – орет тот. – Ну и какая мне разница?
Наконец мать, видимо, собирается с силами.
– Ты знаешь, что я всегда тебя поддержу, детка. Если ты делаешь это ради детей, тобой можно только восхищаться. Именно так я и объяснила Бобу.
Кэтрин снимает замок с велосипеда, который стоит на дорожке перед домом, и выезжает на улицу. Тихий, сонный воскресный вечер; девушка решила проветриться, купить булочек, выпить кофе… что угодно, лишь бы выйти из дома. Большую часть дня она провела в маленькой спальне, где стоит швейная машинка и лежат ткани. Кэтрин шьет платье для Ли. Это один из самых замысловатых нарядов, какой она когда-либо придумывала, не говоря уже о том, чтобы сшить, и чем дольше Кэтрин работает, тем сильнее волнение. Платье – черно-бело-серебристое, в стиле геометрических силуэтов Уильяма Темпеста, в которые девушка влюбилась, когда увидела их в «Вог». Шитье требует применения всех навыков, какие только есть у Кэтрин, а заодно пришлось освоить и кое-что новенькое. Если она не испортит платье на последнем этапе, получится нечто потрясающее. Корсаж на «косточках». Кто мог бы подумать, что она способна смастерить такую штуку?
Любовь Кэтрин к своему творению переходит все границы – как будто перед ней живое существо. Будет нелегко с ним расстаться.
