Текст книги "Побочный эффект"

Автор книги: Рэймонд Хоуки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Пока Моралес засовывал свой бумажник обратно в карман, Фицпатрик круто развернулся и изо всех сил помчался вниз по аллее.

– Tu madre!* – раздалось у него за спиной.

______________

* Грубое ругательство по-испански.

Впереди был мост, по которому шли люди. Вероятно, там запасной выход из океанариума, решил он. Но, подбежав, понял, что это всего лишь один из переходов на небольшой, заросший деревьями островок, окруженный рвом с водой. Судя по раздававшимся за спиной звукам, кубинцы приближались, а потому ему ничего не оставалось, как перебежать через мост.

Очутившись на острове, он повернул налево. И увидел, что кубинцы разделились. Пока Моралес расталкивал локтями образовавшуюся на мосту толпу, Санчес кинулся к следующему, параллельному первому, мосту.

Задыхаясь от быстрого бега, Фицпатрик круто остановился, не зная, что делать дальше.

И вдруг он заметил, что в нескольких шагах от него на двух оранжевого цвета фермах через ров перекинута широкая доска с поручнями, на которых висели два спасательных пояса, – по-видимому, платформа, откуда служители кидают в ров корм.

Пробравшись сквозь толпу, стоявшую у поручней, он пригляделся повнимательней. Если сделать попытку перебраться через ров по платформе, то первые десять шагов придется пройти по узкой-преузкой ферме. Удовольствие сомнительное, и тем не менее, поскольку кубинцы приближаются с двух сторон, другого выбора нет, решил он.

Смахнув со лба пот, он перелез через поручни и ступил на ближайшую ферму. Раскинув руки, как это делают канатоходцы, медленно и осторожно переставляя ноги, он двинулся к платформе.

Ему начали аплодировать, решив, что это входит в программу развлечений в океанариуме.

Аплодисменты стали громче, когда на соседнюю ферму ступил Моралес и пошел вслед за Фицпатриком.

Фицпатрик догадался, что происходит, но не позволил себе обернуться. Он продолжал двигаться вперед по узкой перекладине.

Оставалось еще четыре медленных, осторожных шага, и он у цели. Схватившись за поручни, он подтянулся и влез на платформу.

Моралес повернул голову и крикнул что-то Санчесу. Движение это было совсем незначительным, но из-за него он потерял равновесие. Он падал медленно, сделал сальто и ударился о воду животом, окатив зрителей фонтанчиком брызг.

Поскольку Моралес очутился в воде, Фицпатрик теперь не боялся встретиться с Санчесом лицом к лицу. Но где он? Последний раз Фицпатрик видел Санчеса, когда тот устремился назад, туда, где он должен сойти на берег, спустившись с платформы.

Зажав в кулаке на манер кастета свою данхилловскую зажигалку и три монеты, Фицпатрик пустился его разыскивать.

Тем временем Моралес вынырнул из воды. Смахнув с лица длинные черные волосы, он попытался скрыть свое замешательство и весело помахал зрителям.

Хотя они знали то, чего не знал он: во рву обитали акулы-людоеды, никто не проявил беспокойства. Если бы он закричал, позвал на помощь или проявил хотя бы малейшие признаки испуга, реакция зрителей была бы иной. Но Моралес улыбался, и они бездействовали, ибо не раз видели, как ныряльщики кормят из рук мантовых скатов, мурен и гигантского морского окуня с головой бульдога, а дрессировщики гарцуют верхом на дельфине-касатке.

Шагая по колени в воде, Моралес поднял голову и огляделся. Вылезти из рва шириной в двадцать пять футов не очень-то просто, сообразил он. Ступенек нигде не видно, а над водой высотой по меньшей мере фута в четыре сплошь идет стена из бетона.

И тут он заметил, что под мостом, по которому он шел раньше, проходит труба, соединяющая остров с парком. К ней, решил он, ему и следует добраться. Он взберется на трубу, а с нее – на мост.

Когда Моралес двинулся к трубе, маленький мальчик в толпе зрителей дернул отца за куртку.

– Папа, а почему этот дядя в воде?

Зная, что покоя не будет, пока он не даст ответа на вопрос, отец сказал первое, что пришло в голову:

– Наверное, рекламирует какое-то средство, отгоняющее акул...

Догадку его быстро подхватили. Матери стали поднимать детей, чтобы им было лучше видно, а все, кто захватил с собой фотоаппараты и кинокамеры, приготовились запечатлеть то, что обещало быть кульминацией их посещения океанариума.

Первой присутствие Моралеса учуяла тигровая акула четырнадцати футов длиной, что резвилась на противоположной стороне рва. Она не спеша повернулась, и по ее широкой темной спине забегали блики от солнечных лучей. Еле приметно шевеля серпообразным хвостом, она устремилась туда, откуда исходили сигналы, которые она ощущала сенсорными клетками, пучками расположенными вдоль ее тела с обоих боков.

Заметив появление акулы, чей темный спинной плавник разрезал воду без единого всплеска, толпа зашевелилась и взволнованно зашепталась.

Моралес обернулся, чтобы посмотреть, что так привлекло внимание зрителей, и чуть не потерял сознание от страха.

Шагая по воде, он с ужасом увидел менее чем в трех футах справа огромную черную тень – она скользнула и, круто развернувшись, прошла рядом с другой стороны.

Во время падения Моралес поцарапал щиколотку о стальную ферму. Царапина была крохотной, и вытекшая из нее капля крови тотчас растворилась в воде.

Моралес даже не подозревал, что оцарапал ногу, но тигровая акула уже давно об этом знала. Как и все ее собратья, она безошибочно чуяла мельчайшую долю крови в воде.

Акула снова развернулась и на этот раз прошла так близко, что Моралес еле удержался на ногах. Восхищенная толпа разразилась громким: "Ole!"*

______________

* Традиционный возглас, которым зрители подбадривают тореадора во время корриды.

Пожилая дама в белых шортах до колен повернулась к стоявшему рядом с ней и перегнувшемуся через поручни мужчине.

– Как вы думаете, с ним ничего не случится? – спросила она. – Может, позвать служителя?

Мужчина лизнул мороженое.

– Успокойтесь, мэм, – ответил он, по-техасски растягивая слова. – Если бы что было не так, служителя давно бы уже вызвали.

Жена техасца, повиснув на поручнях, из-за его спины успокаивающе улыбнулась пожилой даме.

– Вчера в "Тропическом раю" нам показали схватку человека с крокодилом, – сказала она. – Раз там ничего не случилось, значит, и здесь не случится.

Тигровая акула снова скользнула мимо Моралеса и, чуть коснувшись его шершавым, точно наждак, плавником, разрезала ему ладонь правой руки. А затем, погрузив спинной плавник под воду и оставляя за собой шлейф бурлящей пены, она устремилась прямо к его ногам. Потом вдруг перевернулась и, расправив грудные плавники, замерла. На глаза у нее наползла защитная перепонка, огромные челюсти раскрылись и, лязгнув, схватили левое бедро Моралеса стальным капканом.

Пока тигровая акула тащила истошно вопившего человека на середину рва, с обеих сторон появились другие акулы.

Онемевшие от ужаса зрители только сейчас начали приходить в себя. Одни пытались прикрыть рукой глаза детям, другие начали швырять в акул чем попало: в воду полетели спасательные пояса, банки из-под кока-колы, даже фотоаппараты и туфли.

Все было без толку. Через несколько секунд вода превратилась в кровавую пену, а обезумевшие акулы дрались за то, что осталось от Моралеса.

20

– Сегодня в океанариуме города Майами, штат Флорида, произошел случай, который будет занесен в красную папку: нападение акул на человека с летальным исходом, – объявил телеобозреватель, покончив с сообщением о вспыхнувшей в Чикаго войне между гангстерами. – Жертвой оказался Анхел Моралес, который упал в ров, где живут акулы-людоеды.

Липпенкотт подождал секунду и, убедившись, что следующее сообщение он уже слышал в шестичасовой передаче новостей, выключил телевизор.

– Так, – повернулся он к Фицпатрику. – И что же произошло после того, как исчез Санчес?

– Ничего особенного. Я решил вернуться и сцапать Моралеса, когда он вылезет из воды, и тут узнал, что случилось. – Он пожал плечами. – Наверное, нужно было тут же заявить в полицию, но я подумал, что лучше, пожалуй, провести расследование собственными силами, чем просидеть полночи в полицейском участке, где мне будут задавать вопросы, на которые я не смогу ответить...

Приятельница Липпенкотта Линда Хьюит, потушив в пепельнице сигарету, поднялась с места. Стройная, узкокостная, с привлекательным мальчишеским лицом в веснушках и коротко остриженными рыжими волосами, она была медсестрой в психиатрическом отделении больницы имени Джексона.

– Пойду переоденусь и придумаю, где лучше постелить Майку, – сказала она, разглаживая полы своего белого больничного халатика. – А потом приготовлю ужин. Нет возражений?

Фицпатрик принялся было извиняться за то, что причинил им беспокойство, но они и слышать ничего не хотели.

– Пока Санчес на свободе, – заметил Липпенкотт, – вам безопасней оставаться здесь, чем в отеле.

Линда была с ним полностью согласна.

– Только извините, что у нас такой беспорядок, – сказала она, оглядывая комнату так, будто видела ее впервые. Кроме телевизора, кушетки и двух качалок, в комнате были два стеклянных ящика с моделями судов, стилизованный под старину телефонный аппарат из меди и множество разбросанных где попало гравюр с изображением яхт. – Эд, наверное, говорил вам, что мы лишь недавно сюда перебрались, а так как оба работаем с утра до ночи, все не удается навести в доме порядок.

В дверь позвонили.

– Наверное, Дик Бьюкэнен, – заметил Липпенкотт.

Линда направилась было к двери, но он остановил ее.

– Лучше я, – сказал он, вставая и вынимая из висящей на спинке стула кобуры "смит-вессон". – На всякий случай, – пояснил он.

Через минуту Липпенкотт вернулся в сопровождении своего толстого, добродушного помощника, который, хотя они всего час назад виделись, снова с жаром потряс Фицпатрику руку.

– Вещи ваши я принес, – сказал он. – Звонили из вашей газеты, просили им позвонить. А в половине третьего звонила Пирс... И еще одно, – добавил он, вынимая из нагрудного кармана клетчатого пиджака бланк телеграммы. – Ее принесли, как раз когда я там был...

Липпенкотт протянул Бьюкэнену банку пива.

– Майк, а вы?

Фицпатрик поднял глаза.

– Что?

– Еще пива?

– Нет, спасибо. – Он перечитал телеграмму. – С ума сойти!

– В чем дело? – спросил Бьюкэнен.

– Это из редакции. Послушайте: "Требуется текст нападения акулы океанариуме для утреннего выпуска тчк фото есть тчк".

– И что же вы будете делать? – засмеялся Липпенкотт.

Фицпатрик скомкал телеграмму и бросил ее в корзинку.

– Меня ведь не было, когда ее принесли. И кроме того, если они уже получили фотографии, значит, получат и текст...

– Тогда зачем же они обращаются к вам?

– Наверное, надеются, что их собственный корреспондент отыщет такие подробности, каких не будет в других газетах... Господи, если бы они только знали!

– Вы и вправду не хотите им звонить? А то – пожалуйста. – Липпенкотт кивнул на аппарат, стоящий на штабеле из телефонных справочников в углу комнаты.

Фицпатрик покачал головой.

– Пока я не решу, как себя вести, не будем ничего усложнять.

– Ладно, – согласился Липпенкотт. – В таком случае почему бы нам не посидеть на воздухе и не обсудить, как действовать?

Он раздвинул стеклянную дверь и вывел их на настил из красного дерева. Вокруг кумкаута, который пророс прямо в пробитое в полу отверстие, стояла еще упакованная в пластик садовая мебель. Отсюда был виден залив, и за широкой полосой свежего дерна, окаймленного можжевельником, – деревянный причал. У причала стояла на якоре быстроходная прогулочная яхта, которую Липпенкотт, как сказала Линда не без некоторой обиды, бережет "как зеницу ока". Яхта, названная по имени героя детективов Реймонда Чэндлера "Марлоу", была длинной, белоснежной, с чисто прибранным баком, окруженным высокими поручнями, с покатой рулевой рубкой с панорамным обзором и солярием на корме.

Бьюкэнен открыл банку с пивом и сделал большой глоток.

– Нашли Санчеса? – как только уселись, спросил он.

– Нет еще, – ответил Липпенкотт, охотясь на комара, который начал жужжать возле него.

Бьюкэнен ослабил узел галстука.

– А как насчет Майка? Его тоже ищут?

– Ищут. Но под описание Майка, какое им удалось собрать, подходят еще десять тысяч человек.

– Я разговаривал с портье. Правда, толку от этого было мало, но он вспомнил, что утром кто-то интересовался Майком. Клянется, что не сказал, куда Майк пошел.

– Врет, – заметил Липпенкотт. – Если не он, так кто же им сказал?

– Может, они были в вестибюле, когда я расспрашивал, как добраться до океанариума? – предположил Фицпатрик.

Но Липпенкотт с ним не согласился.

– Если бы они там были, им не пришлось бы вас так долго разыскивать.

– Допустим. Но если их не было в вестибюле, каким образом они меня узнали?

– Да-а... – Липпенкотт в раздумье поглаживал бородку. – Майк, кто, кроме нас, знает о вашем пребывании в Майами?

– Человек шесть у нас в редакции, мои родители, Реджи Этуелл – вот, пожалуй, и все...

– И вероятно, у вас нет оснований считать, что кто-либо из них способен нанять двух кубинцев, чтобы отыскать вас?

– Вряд ли... – заставил себя улыбнуться Фицпатрик.

Липпенкотт вынул сигару и принялся снимать с нее целлофановую обертку.

– По-моему, произошло вот что, – начал он. – Пирс, узнав, что вы звонили, послала к вам в отель Моралеса и Санчеса. Они пришли вскоре после вашего ухода и сказали портье, что хотят вас видеть. Портье ответил, что вас нет, и объяснил, куда вы поехали. Может, ему сунули несколько долларов, а может, и нет. Это не имеет значения... Зато имеет значение... – он бросил целлофановую обертку в пустой цветочный горшок и потянулся за зажигалкой, тот факт, что им не пришлось искать вас в океанариуме с помощью объявления по радио. Они подошли прямо к вам... Следовательно, у них была ваша фотография. Кто мог ее им дать? Только Пирс. – Он помолчал, раскуривая сигару. – Тогда возникает действительно интересный вопрос: откуда у Пирс ваша фотография?

– Взяла у Клэр? – сразу сообразил Фицпатрик.

– Именно! – кивнул Липпенкотт. – Дик! – Обратился он к Бьюкэнену. – У тебя, по-моему, есть приятель в отделе медицинской экспертизы?

– Да. Джесси Заккермен.

– Как ты думаешь, можно узнать у этого Заккермена, нет ли среди вещей Моралеса фотографий?

– Среди вещей Моралеса? – недоуменно переспросил Бьюкэнен. – Каких вещей? Его же, черт побери, сожрали акулы!

– Я не забыл, – с ноткой раздражения в голосе отозвался Липпенкотт. Но ты же понимаешь, что им вряд ли предоставили возможность спокойно переварить беднягу, а?

– Пожалуй. – Бьюкэнен встал. – Позвонить ему?

– Подожди. Если фотография существует и она была у Моралеса, а не у Санчеса, спроси, можно ли взглянуть на нее?

– Почему нет? – пожал плечами Бьюкэнен.

– А они не станут тебя расспрашивать?

– С этим я как-нибудь справлюсь.

– Если у вас нет возражений, – повернулся к Фицпатрику Липпенкотт, – я предлагаю сделать следующее: если ваша фотография у Моралеса, мы идем в полицию, если же нет... тогда я не знаю, как поступить. Попробуем завтра повидаться с Пирс...

Минут через пять Бьюкэнен вернулся на террасу, весело потирая руки.

– Повезло! У Моралеса были с собой две фотографии, и, по словам Джесси, похоже, что на них – Майк. На одной – он с девушкой, а на другой – держит собаку.

– У вас есть собака? – спросил Липпенкотт.

– Была, – кивнул Фицпатрик. – Немецкая овчарка?

– Он просто сказал: "Держит собаку". Нет... "Большую собаку", – уточнил Бьюкэнен.

– Чего же ты ждешь? – воскликнул Липпенкотт. – Поднимайся и поезжай в экспертизу.

Клятвенно заверив друг друга, что на днях они непременно вместе пообедают, Заккермен с Бьюкэненом миновали лабиринт коридоров и подошли к лаборатории в дальнем углу здания, где располагалась медицинская экспертиза округа Дэйд.

– Патологоанатома, – сказал Заккермен перед тем, как отворить дверь, зовут Росс Митчелл. – Он одобрительно кивнул. – Неплохой малый...

В ярко освещенной комнате стоял рентгеновский аппарат, несколько стеклянных шкафчиков с инструментами, раковины и три огромных, с эмалированными крышками стола, над каждым из которых висели автоматические весы, микрофон, ручной душ и прибор для отсасывания. Ближайший к двери стол окружало человек шесть мужчин в зеленых операционных костюмах, резиновых фартуках и резиновых сапогах.

Старший из них взглянул поверх очков, приклеенных к переносице лейкопластырем.

– Привет, ребята! – крикнул он. – Заходите.

Заккермен представил Бьюкэнена присутствующим и, пожелав ему весело провести время, отправился домой.

Стараясь не дышать глубоко, Бьюкэнен осторожно подошел к столу.

– Разделали его под орех! – заметил Митчелл и, сморщив нос, кивнул на то, что лежало на столе. – Джесси сказал, что вы интересуетесь этим малым...

Только Бьюкэнен открыл рот, чтобы ответить, как один из мужчин повернулся и положил что-то на весы, предоставив ему возможность увидеть погибшего кубинца во всей красе.

– О господи! – не удержался Бьюкэнен.

– Фунтов тридцать общего веса нашего приятеля, пожалуй, так и пропало без вести, – заметил помощник Митчелла, сняв с весов мешок с останками и шлепнув его на стол.

Митчелл пожал плечами.

– Доложим судебному медику, что он был на диете, – подмигнул он Бьюкэнену. – Джесси сказал, что вы хотите посмотреть вещи покойного?

– Если вы не возражаете...

– Пожалуйста!

Бьюкэнена подвели к покрытому нержавеющей сталью столу для инструментов, на котором лежали автоматический браунинг, излохмаченные остатки кобуры, тяжелый золотой портсигар, согнутый чуть ли не пополам, связка ключей, часы фирмы "Ролекс" – как ни странно, они до сих пор шли – и черный, крокодиловой кожи бумажник, в котором было несколько кредитных карточек, водительские права, около двухсот долларов разными купюрами и два скрученных от пребывания в воде моментальных снимка.

Бьюкэнен расправил первую фотографию. На ней был изображен Моралес и высокий темноволосый молодой человек в цветастой рубахе и темных очках. Его можно было принять за Фицпатрика, но Бьюкэнен весьма в этом сомневался.

На второй фотографии тот же молодой человек стоял рядом с девицей, которая держала спаниеля. На этот раз очков на нем не было, а близко поставленными глазками он очень напоминал Моралеса.

Бьюкэнен больше не сомневался: человек на фотографии был явно не Майкл Фицпатрик.

21

Марта Пирс жила в одном из старых многоэтажных домов на западной стороне Коллинз-авеню. Вооруженный привратник по внутреннему телефону известил ее о прибытии Липпенкотта и Фицпатрика, и они поднялись в лифте на самый верхний этаж.

Когда они подошли к ее квартире, Марта Пирс в брючном костюме из белого шелка и солнечных очках в роговой оправе – воплощение хладнокровия и самообладания – ожидала их у дверей.

– С мистером Липпенкоттом я уже знакома, – сказала она, протягивая ему холеную руку. – А вы, значит, мистер Фицпатрик?

Распространяя вокруг аромат дорогих французских духов "Chant d'Aromes", она провела их в огромную гостиную, обставленную с помпезностью, граничащей с эксцентричностью: диваны и стулья в стиле Людовика XV, рояль с золоченой инкрустацией, в центре комнаты – стол, крышка которого покоилась на трех переплетенных золотых драконах. Стены были увешаны картинами в пышных золоченых рамах – цветы работы художников XVIII века, а с высоченного потолка свисали две огромные хрустальные люстры.

Только теперь Фицпатрик понял, почему Липпенкотт надел костюм и галстук.

Из гостиной их провели на вымощенную керамической плиткой террасу, где стояли кадки с цветущим кустарником и апельсиновыми деревьями, согнувшимися под тяжестью золотых плодов. В дальнем углу на жердочке белый попугай старательно чистил перышки.

– Прошу, – сказала Пирс, подводя их к плетеному столу, накрытому к чаю.

И в ту же секунду, словно по мановению волшебной палочки, появилась темнокожая горничная в наколке и фартучке с тяжело нагруженным серебряным подносом.

– Скажите, мистер Фицпатрик, – обратилась к нему Пирс, расставляя на столе чайную посуду тонкого фарфора, – вам удалось что-нибудь узнать о вашей приятельнице?

– Пока нет, – ответил Фицпатрик, явно смущенный всей этой обстановкой. Хотя Липпенкотт достаточно подробно описал ему и саму Пирс, и ее квартиру, тем не менее он никак не ожидал встретить столь изысканный прием. Внезапно мысль о том, что эта женщина может быть каким-то образом связана с исчезновением Клэр, не говоря уже о событиях в океанариуме, показалась ему нелепой.

Сокрушенно покачав головой, Пирс налила в чашки китайского чая с жасмином и принялась пересказывать Фицпатрику историю, которую в прошлую среду поведала Липпенкотту.

– После того как мистер Липпенкотт побывал у вас, я еще раз встретился с тем джентльменом, который навел нас на ваш след. Прошу извинить меня за настойчивость, но этот господин по-прежнему утверждает, что Клэр, то есть мисс Теннант, села в вашу машину... – сказал Фицпатрик, как только она закончила свое повествование.

Пирс схватилась за горло.

– Боже мой! – в растерянности воскликнула она. – Какой ужас!

– Позвольте сказать вам, – продолжал Фицпатрик, тщательно подбирая слова, – что я не прошу вас нарушать обещание, которое вы, возможно, дали мисс Теннант. Если она просила вас никому не говорить, где она, то вы, конечно... словом, вы в трудном положении...

– Простите, мистер Фицпатрик, – перебила Пирс, прикоснувшись к его руке, – но я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать... Поверьте, если бы я действительно знала, где находится мисс Теннант, я бы сочла своим долгом успокоить вас. Но, как вам, по-видимому, уже сообщил мистер Липпенкотт, я никогда не видела этой молодой дамы... Могу только искренне сожалеть об этом, – задумчиво добавила она, – поскольку она представляется мне очаровательным созданием.

Липпенкотт откашлялся.

– А с человеком по имени Анхел Моралес вы не знакомы, мэм?

– Анхел Моралес? – Пирс на мгновение задумалась. – Нет. Уверена, что нет, хотя где-то я слышала это имя... – Она сделала глоток. – Впрочем, подождите! – Казалось, она вспомнила что-то неприятное. – Кажется, фамилия того человека, что погиб несколько дней назад в океанариуме, Моралес?

Липпенкотт кивнул.

– Но я прочла в газетах, что это был отъявленный бандит! – воскликнула Пирс. Казалось, ее возмутило одно только предположение, что она могла знать такого человека, как Моралес, и она начала нервно теребить одну из золотых сережек. – Боже мой, какая нелепость... Вы что же, считаете, что он тоже замешан в исчезновении мисс Теннант?

– Вполне возможно, мэм, – мрачно отозвался Липпенкотт. – Очень даже возможно.

– Понятно... – Некоторое время Пирс молча созерцала свою чашку и вдруг поднялась из-за стола. – Надеюсь, джентльмены извинят меня – я сию минуту вернусь.

Весь ее облик и манера держаться производили такое впечатление, что даже Липпенкотт, которого трудно было заподозрить в избытке старомодной учтивости, привстал со стула.

Пирс вернулась, неся в руках номер газеты "Вашингтон пост".

– Пожалуйста, не вставайте, – сказала она, протянув газету Липпенкотту. Она указала на статью, отмеченную малиновым крестом. – Прошу вас прочесть вот это...

В статье говорилось, что все большее число фирм во избежание злоупотреблений при подборе кадров проверяют кандидатов на должность с помощью детекторов лжи.

– Ну что вы, мэм! – Липпенкотт передал газету Фицпатрику. – У нас и в мыслях нет подвергать вас испытанию на детекторе лжи!

– А как же иначе вы уверитесь в том, что я сказала правду?

– Попросим ваших друзей в Лондоне, с которыми вы ужинали в день исчезновения мисс Теннант, подтвердить ваши слова...

Пирс снова потеребила серьгу.

– Вот как раз этого мне очень не хотелось бы, – мягко сказала она. – Я не сомневаюсь, что вы сумеете побеседовать с ними вполне тактично, и тем не менее мне не хотелось бы, чтобы мои друзья знали, что мною интересуется частный детектив.

Липпенкотт понимающе кивнул.

– Совсем не обязательно мне самому расспрашивать ваших друзей, заметил он. – Это может сделать и мистер Фицпатрик, когда вернется в Лондон на будущей неделе.

– Не обижайтесь на меня, – Пирс обезоруживающе улыбнулась Фицпатрику, но если их начнет расспрашивать представитель прессы, это вряд ли что-нибудь изменит... Нет, нет, что ни говорите, но наилучший способ, мне кажется, подвергнуть меня испытанию на поли... – И она запнулась, сделав вид, что с трудом припоминает нужное слово.

– На полиграфе, – подсказал Липпенкотт.

– Да, да, именно на полиграфе! – Она одарила Липпенкотта и Фицпатрика благодарной улыбкой; оба озадаченно переглянулись, а Пирс с воодушевлением продолжала: – Давайте я повторю свой рассказ перед полиграфом, тогда сразу же все разъяснится и никого больше не нужно будет беспокоить!.. А пока, добавила она, словно не сознавая того впечатления, которое произвели ее слова, – не угодно ли еще чаю?

22

– Привет, дружище, – протянув руку и радостно улыбаясь, Рассел Юнкер устремился навстречу Липпенкотту через всю приемную, устланную толстым ковром. – Сто лет мы с тобой не виделись!

Юнкер был вице-президентом агентства по подбору руководящих кадров, и именно в его конторе через четверть часа Марта Пирс должна была подвергнуться проверке на детекторе лжи. Высокий, худощавый, бледнокожий, с хитрым лицом и рыжими, уже начинающими редеть на макушке волосами, Юнкер был в элегантном, сером в елочку костюме. Из кармана жилета свисала золотая цепочка с эмблемой товарищества студенческих лет, на ногах – начищенные до блеска коричневые мокасины.

Липпенкотт познакомил его с Фицпатриком, и они прошли в комнату, которая после оживленной атмосферы приемной напоминала барокамеру. Стены этой глухой, без единого окна комнаты были обшиты звукопоглощающей плиткой, а меблировку составляли лишь несколько стульев, зеркало и стол, на котором стоял полиграф – большой ящик из матового металла с множеством индикаторов, роликом миллиметровки и тремя самописцами.

Они сели. После того как Юнкер с Липпенкоттом обменялись новостями, рассказав, чем каждый занимался со времени их последней встречи, Липпенкотт спросил:

– А по этому делу тебе нужны еще какие-то сведения?

Закинув большие костлявые руки за голову, Юнкер задумался.

– Пожалуй, все ясно. Пирс либо врет, либо говорит правду. Если врет, то врет нахально, и тогда эта штука, – он кивнул на стоявший перед ним аппарат, – быстро выведет ее на чистую воду. Вот и все.

– А я вовсе не уверен, что она лжет, – с тоской в голосе отозвался Липпенкотт. – Мне все время кажется, что мы зря теряем время и деньги. Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы человек, прекрасно понимающий, что ему придется врать, сам напрашивался на такую проверку?

Юнкер отрицательно покачал головой.

– Если на то пошло, я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь напрашивался на испытание детектором лжи, доказывая, что не имел никакого отношения к девице, бросившей своего дружка. Государственным преступлением это уж никак не назовешь...

На пульте селектора замигала сигнальная лампочка. Юнкер нажал кнопку.

– Да?

– Пришла миссис Марта Пирс, ей было назначено на два тридцать.

– Скажите, что я сейчас выйду, – ответил Юнкер. – И, пожалуйста, милочка, не беспокойте меня в течение часа, хорошо?

Юнкер отпустил кнопку и быстро поднялся.

– Нам, наверное, следует перейти в соседнюю комнату? – спросил Липпенкотт.

– Да, если не возражаете, – сказал Юнкер, снимая висевший за дверью белый халат. – Не беспокойтесь, – обратился он к Фицпатрику, – здесь установлены скрытые микрофоны, а увидеть все вы сможете через зеркало: с той стороны это прозрачное стекло.

Не успели Липпенкотт с Фицпатриком выйти, как в комнате появилась Марта Пирс, одетая так, будто она собралась в Париж на бега. Наблюдавшие за ней сквозь зеркало Липпенкотт и Фицпатрик увидели, как она сняла шляпу с цветами, затем длинные перчатки и уселась на стул перед полиграфом. Юнкер объяснил ей процедуру испытания и дал подписать документ, удостоверяющий, что по окончании испытания она не будет иметь никаких претензий ни к Юнкеру лично, ни к его компании. Затем он открыл блокнот и попросил ее рассказать как можно подробнее, где она была и что делала в тот вечер, когда исчезла Клэр.

Пирс снова повторила все, что уже рассказывала раньше.

– Прекрасно, – заметил Юнкер, встав из-за стола и подойдя к Пирс. – А теперь попробуем подсоединить вас к аппаратуре.

– А это для чего? – спросила Пирс, когда Юнкер протянул поперек ее груди две черные резиновые гофрированные трубки.

– Для регистрации изменений в ритме дыхания, – ответил Юнкер, закрепив трубки в зажимах по бокам кресла. – А вот это, – продолжал он, прикрепляя датчик к ее правой ладони, – для измерения потоотделения... Ну, а с этим устройством вы наверняка знакомы, – добавил Юнкер, накладывая на левую руку Пирс манжету тонометра. – Этот прибор будет фиксировать изменения в частоте пульса и кровяного давления. – И, накачивая манжету воздухом, спросил: – Вам удобно?

– Все в порядке.

– Ну и прекрасно. А теперь постарайтесь расслабиться, смотрите на стену прямо перед собой и на все мои вопросы отвечайте только "да" или "нет". Понятно? Только "да" или "нет".

Он включил детектор. Ролик миллиметровки начал медленно вращаться.

Задав несколько пробных вопросов, Юнкер подкрутил какое-то устройство и, взяв авторучку, сказал:

– Ну что ж, миссис Пирс, я думаю, мы можем начать...

Монотонным, бесстрастным голосом Юнкер не спеша задавал вопрос за вопросом, на которые Пирс отвечала "да" и "нет". В течение всей процедуры Юнкер не спускал глаз с паутины красных линий, выводимых тремя самописцами на ролике медленно ползущей миллиметровки, и, задавая очередной вопрос, делал отметку.

– Вы честно отвечали на все мои вопросы? – спросил он наконец.

– Да, – не задумываясь, ответила Пирс.

Юнкер выключил детектор. Несколько минут он внимательно просматривал кольца бумажной ленты, затем сказал:

– Если вы не возражаете, я хотел бы еще раз повторить несколько вопросов. И на этом закончим. Вас по-прежнему ничто не беспокоит?

Пирс уверила его, что чувствует себя прекрасно.

– Отлично. – Он снова включил детектор и откашлялся. – Прибегали ли вы когда-нибудь к услугам Анхела Моралеса?

– Нет, – твердо ответила Пирс.

Юнкер сделал отметку на бумажной ленте.

– Пользовались ли вы услугами Педро Санчеса?

– Нет.

– Не давали ли вы кому-нибудь задания использовать этих людей?

– Нет.

– Вы лично были знакомы с Моралесом или Санчесом?

– Нет.

– Спасибо, – ровным голосом поблагодарил ее Юнкер. – А теперь еще два-три вопроса о вечере двенадцатого августа... Была ли Клэр Теннант среди тех, с кем вы вместе ужинали двенадцатого августа?

– Да с какой стати! – возмутилась Пирс. – Я же вам сказала, что никогда...

– Отвечайте "да" или "нет", – не повышая голоса, остановил ее Юнкер. Я повторяю вопрос: была ли Клэр Теннант в числе тех, с кем вы ужинали вечером двенадцатого августа?