Текст книги "Побочный эффект"

Автор книги: Рэймонд Хоуки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, как дела? – строго спросил Форрестол, вернувшись на командно-диспетчерский пункт.

– Боюсь, ничего хорошего, – сумрачно ответил Гестлер. – Только что получено сообщение со станции береговой охраны в Майами. Капитан танкера, находящегося во Флоридском заливе, сообщил, что заметил на востоке вспышку, похожую на взрыв самолета в воздухе. Конечно, это могла быть и молния словом, пока мы не найдем обломков, подтверждающих эту версию, абсолютной уверенности у нас не будет... – Гестлер оборвал фразу на полуслове, его внимание привлекла суета, вдруг возникшая у одного из экранов. – Что там у вас? – крикнул он через всю комнату старшему по смене.

– Мы видим точку, это, скорее всего, СЭМ-ноль-один, – ответил тот. Никого другого тут сейчас быть не может, ведь "Хильда" только что ушла из этих мест.

Форрестол быстро подошел к радару и, растолкав всех, встал рядом с оператором и старшим по смене.

– Ничего не вижу, – сказал он капризным тоном.

Старший дежурный офицер пояснил, что ураган создал сильные помехи и поэтому рассмотреть сигнал на экране нелегко.

– Точка была, – подтвердил он, – я сам видел...

– Но если это они, то почему они не отвечают на наши позывные?

– Возможно, передатчик вышел из строя, – ответил старший офицер. – Это вполне вероятно, особенно если в самолет попала молния. И компас тоже может быть поврежден. Вот почему они могли сбиться с курса...

Зазвонил телефон. Дежурный поднял трубку, некоторое время слушал молча, потом, прикрыв трубку рукой, сказал очень громко, чтобы слышали все находящиеся в комнате:

– Господа, это снова говорят со станции береговой охраны в Майами. Они только что обнаружили СЭМ-ноль-один! Самолет летит на высоте пять тысяч футов. Похоже, один из двигателей у них заглох... но в остальном...

Слова дежурного потонули в хоре радостных возгласов.

35

Президент рассматривал фотографии, которые директор Международного агентства по связям доставил с военно-воздушной базы Эндрюс.

– Так вот каков этот доктор Снэйт, – сказал президент, глядя на фотографию угрюмого босого человека, накрытого одеялом. – А что, он и в самом деле похож на вампира!

На следующей фотографии был изображен молодой человек, стоявший в обнимку с красивой девушкой в домашнем халате. Глаза девушки были полны слез, и тем не менее вся она светилась счастьем.

– А это, видимо, Клэр Теннант, – сказал президент. – Что за парень рядом с ней?

– Это ее дружок, Майкл Фицпатрик.

– Я, кстати, все собирался спросить: что случилось с этим отчаянным малым?

– Да уж чего только ему не пришлось пережить! – не скрывая восхищения, произнес директор. – Вы знаете, господин президент, этому Фицпатрику почти удалась его сумасшедшая затея. Он высадился на берег, вытащил Снэйта и его темнокожую любовницу из постели и под дулом пистолета повел их на вертолетную площадку...

– Но мне сказали, что его пистолет нашли на яхте?

– Все правильно. После того как охранники схватили Фицпатрика, они вернули все его вещи на яхту, чтобы создать впечатление, будто он не высаживался на остров. Когда они еще были на вилле, – продолжал директор, Снэйт приказал освободить Клэр и подготовить к полету вертолет. Но когда понял, что Фицпатрик намеревается и его увезти с собой в Майами, он заявил, что вертолет будет немедленно сбит... Иначе говоря, Снэйт предпочел мгновенную смерть мучительному ожиданию в камере смертников.

– И это серьезно? – спросил президент.

– Фицпатрик решил, что вполне серьезно, особенно после того, как он заметил в руках у охранников установки для запуска зенитных ракет "земля воздух".

– И что же Фицпатрик?

– Он, конечно, понимал, что, если он отпустит Снэйта, присутствие темнокожей девицы на борту не остановит охранников и вертолет будет сбит. Поэтому он предложил следующий план: вертолет со Снэйтом, его любовницей и Клэр, у которой будет в руках пистолет, полетит в Абако, там они высадят Снэйта, и вертолет направится дальше, в Майами. А когда Снэйт живой и невредимый доберется до острова Гиппократа, Фицпатрика обменяют на темнокожую красавицу. Такова в общих чертах была идея.

– Ну что ж, идея неплохая, – сказал президент. – Что же помешало ее выполнить?

– Когда Клэр привели на вертолетную площадку и она увидела Фицпатрика, она вырвалась из рук стражников и бросилась к нему.

– Ну и ну! – воскликнул президент.

Директор пожал плечами.

– Конечно, это была глупость с ее стороны. Однако я не могу винить бедную девочку: она, вероятно, не поняла, что происходит, да и потом, с того места, где находилась Клэр, она не могла видеть, что Фицпатрик держит пистолет у виска Снэйта. Он кричал ей, чтобы она не приближалась, но Клэр не слышала его из-за шума винта... А стражники только и ждали этого момента. Один из них повалил Снэйта подножкой по известному приему из американского футбола, а другой влепил Фицпатрику заряд из карабина в плечо.

– М-да, история... – сказал президент, рассматривая фотографию Фицпатрика и Клэр на расстоянии вытянутой руки. – А знаете что... Пока вы мне все это рассказывали, я подумал... эта фотография... – Он повернул снимок так, чтобы остальные могли его видеть. – Для среднего американца одна эта фотография послужит достаточно серьезным оправданием операции "Охота на ведьму". В конце концов... ведь вся операция и проводилась ради них, верно?

Директор Международного агентства по связям не мог не согласиться.

– С определенной точки зрения нам даже повезло, – сказал он. – Девушка просто красотка. И вместе с этим молодым человеком они выглядят прелестной парой. Да и ваш командир штурмовой группы словно сошел с рекламы сигарет "Мальборо"...

– Я смотрю, у вас второй пилот – негр? – заметил пресс-секретарь президента. – Жалко, конечно, что не негритянка, но, я понимаю, нельзя, чтобы все было как по заказу.

Президент протянул фотографию пресс-секретарю.

– А ведь было бы очень неплохо, если б эта фотография стояла на столике рядом, когда я буду выступать по телевизору. Ее даже можно использовать как телевизионную заставку. Вам идея понятна?

Президент взглянул на себя в маленькое зеркальце гримерши. Очень удачная идея – надеть белую рубашку с расстегнутым воротничком и белую кофту толстой вязки, подумал он. Такой костюм создает неофициальную атмосферу, а белый цвет, помимо того что хорошо оттеняет загар, – символ добра и справедливости.

– Где ее лучше поместить, сэр? – спросил главный распорядитель, держа в руках фотографию Фицпатрика и Клэр, вставленную в рамку.

– Поставьте вот здесь, – ответил президент, указав на столик возле кресла, в котором он будет сидеть во время выступления. – Надеюсь, она не заслонит книги? – Президент очень гордился своей репутацией страстного книголюба.

Один из операторов заверил, что книжные полки будут хорошо видны телезрителям.

– Только, пожалуйста, не трогайте фотографию во время передачи, предупредил он. – Иначе блик пойдет в камеру.

Дверь библиотеки открылась, и личная секретарша президента стала пробираться к нему через нагромождение софитов и телекамер.

– Только что прибыл министр юстиции, – объявила она.

Президент расплылся в ослепительной улыбке.

– Прекрасно! – За последние сутки он несколько раз разговаривал с Форрестолом по телефону и рассчитывал, что тот появится намного позже. Зовите его сюда.

– Он сказал, что хотел бы поговорить с вами наедине, господин президент.

– Что-нибудь случилось?

Секретарша оглянулась, чтобы убедиться, что их никто не слышит.

– Мне кажется, да.

Министр юстиции ждал президента в Овальном кабинете. Глубоко засунув руки в карманы своего длинного черного пальто, он стоял у балконной двери, выходящей в розарий.

– Хэнк! – радушно приветствовал его президент. – Хэнк, я очень рад вас видеть. Снимайте пальто. Сейчас вам принесут кофе.

Форрестол покачал головой.

– Сейчас не время, господин президент. Я только что разговаривал со Шнайдером, который находится в Майами...

– Со Шнайдером? Кто такой Шнайдер?

– Президент Академии наук! – объяснил Форрестол, раздраженный тем, что глава государства не помнит этой фамилии. – Если вы припоминаете, он был одним из экспертов, занимавшихся изучением вещественных доказательств на месте... Перейдем прямо к делу: Шнайдера очень беспокоит реакция общественности, когда она узнает о деятельности Снэйта. Он считает, что в связи с растущей в стране тягой к иррациональному обнародование всех фактов может вызвать такую мощную волну выступлений, что нам придется свернуть программу научных исследований.

Президент был явно озадачен.

– Простите, Хэнк, но я что-то не понимаю...

– Ну хорошо, только у нас, к сожалению, мало времени, – сказал Форрестол. – Так вот, за последние годы все больше людей – я имею в виду обыкновенных средних американцев, а не каких-нибудь там хиппи и прочих ненормальных – стало с каким-то параноическим предубеждением относиться к научным исследованиям. Например, они считают, что ядерные реакторы – это какие-то монстры в духе Франкенштейна, а вовсе не источники дешевой энергии в эпоху, когда иссякают ресурсы природного топлива. Генная инженерия, по их мнению, представляет собой опасность для здоровья человека, а совсем не важный инструмент в поисках средств для борьбы с раком; автоматизация им видится как угроза их благосостоянию; инсектициды...

Президент поднял руки, сдаваясь.

– Все понял, но при чем здесь Снэйт?

– Я как раз подхожу к этому моменту. Снэйт – ученый. И ему почти удалось осуществить то, чего всегда страшился обыватель, считая, что рано или поздно ученые до этого дойдут: начнут пересаживать мозг, выращивать в пробирке зародышей, выводить клоны, гибриды человека и животного... – Он сделал паузу. – Есть и еще одно обстоятельство: Шнайдер опасается, что, когда здание лаборатории рухнуло, некоторые из мутантов могли попасть в море. А если это произошло и если эти существа обладают способностью размножаться, мы можем столкнуться с проблемой, аналогичной проблеме пчел-убийц, только в десять тысяч раз более сложной.

Президент пожал плечами.

– Пускай этим займется флот и начнет операцию по розыску и уничтожению этих существ.

– Флот этим уже занимается. Но не в том дело, – продолжал Форрестол. Подумайте, если Снэйту удалось провести все эти опыты на одном из Багамских островов, то чего могут достичь ученые в Массачусетском, Стэнфордском, Калифорнийском и Корнеллском университетах...

– Хэнк! – захихикал президент. – Хэнк, а может, Снэйту удались его эксперименты именно потому, что он не работал в Калифорнийском технологическом институте или в Корнелле!

– Это все прекрасно, но попробуйте-ка объяснить это людям, которые начнут пикетировать университеты и научные учреждения, работающие на оборону. Но это еще не самое страшное. Советники Шнайдера полагают, что, как только уляжется шум, связанный с этой историей, мы столкнемся с доселе неведомыми нам настроениями, которые охватят страну и перевернут вверх дном всю нашу жизнь.

– Не понимаю вас, – отрезал президент.

Форрестол на секунду умолк, обдумывая, с чего начать.

– Мы проводим определенную программу здравоохранения, не так ли? Тогда зададим себе вопрос: что произойдет со всей этой программой, если люди узнают о существовании технологии, с помощью которой можно выращивать человеческие органы, не отторгающиеся организмом? Представляю, что тогда начнется! Каждый бездельник, который вздумает заменить какой-либо орган, будет требовать операции и вопить, что он имеет на это право! Господин президент, если мы начнем выращивать новое сердце для каждого, кто в нем нуждается – я говорю пока только о сердце, – придется делать сто тысяч трансплантаций в год! А помимо этого, еще пересадки почек – ведь сейчас в Соединенных Штатах заболеваниями почек страдают не менее девяти миллионов человек. А кроме того, еще печень, поджелудочная железа...

– Ну и что? Если все это необходимо людям и мы можем себе это позволить, почему бы этого не делать?

– А вы представляете себе, в какую сумму нам это влетит? – спросил Форрестол. – Господин президент, мы ведь говорим о беспрецедентном уровне медицинской техники. Предположим, что в рамках нашей программы здравоохранения мы сумеем обеспечить пересадку органов, но ведь это будет стоить государству сотни миллиардов долларов в год. И еще одно: если даже мы сумеем выделить такие суммы, то простой экономический анализ показывает что подобная затея лишена здравого смысла. В условиях усиленной автоматизации производства у нас и так уже множество людей оказались лишними.

– Итак, вы хотите, – сказал президент, – чтобы я тормозил прогресс медицинской науки? Позвольте мне в свою очередь задать вам вопрос: а вы представляете себе, что было бы, если б кто-нибудь решил, что не следует делать людям прививки или давать антибиотики?

– Мы бы не столкнулись с проблемой перенаселения: ведь к концу следующего столетия мы будем жить как сельди в бочке! – Форрестол взял со стола плакетку, на которой был начертан лозунг Гарри Трумэна: "Здесь кончается волокита", и стал рассеянно похлопывать ею по ноге. – Не поймите меня превратно. Я вовсе не хочу сказать, что мы вообще не будем заниматься пересадкой органов по желанию больных, – продолжал он примирительным тоном. – Я лишь хочу сказать, что до поры до времени не следует об этом широко распространяться, пока у нас нет твердой уверенности, что мы сможем обеспечить такие операции всем желающим. Бог мой, нам и так хватает хлопот со всей этой программой здравоохранения!

– Так что же вы предлагаете?

– Попытаться договориться с адвокатом Снэйта. Скажем, мы снимаем обвинение в убийстве и вместо этого он признает себя виновным в совершении ряда мелких правонарушений, например таких, как нелегальная медицинская практика и уклонение от уплаты налогов.

Президент посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Хэнк, с вами можно рехнуться! Мы посылаем наших людей на самолете в зону урагана, нарушаем суверенитет другой страны – и все лишь для того, чтобы кто-то предстал перед судом за уклонение от уплаты налогов?!

– Ну хорошо! – Форрестол пожал плечами. – Для полноты картины можно будет добавить, скажем, еще отказ от дачи показаний и насильственное похищение людей. Все равно для Снэйта это будет подарок по сравнению с обвинением в убийстве. А мы тогда можем не затрагивать тех аспектов дела, в которых мы не заинтересованы.

Президент покачал головой.

– Нет, так не пойдет! – мрачно произнес он. – С самого начала моя администрация действовала в открытую, и мы будем верны себе до конца.

– Господин президент, – нетерпеливо перебил его Форрестол. – Сейчас нам не до высокопарных фраз. Ситуация экстремальная, времени терять нельзя.

– Все равно вам не удастся подбить меня на манипуляции с правосудием. Черт побери, Хэнк, после того, что произошло с Никсоном, меня удивляет ваша позиция. Вы меня огорчаете. Крайне огорчаете.

– Это ваше последнее слово?

– Да, последнее!

С таким видом, будто он делает это с явной неохотой, Форрестол вытащил из кармана несколько листков бумаги и подал президенту.

– Тогда взгляните на это...

– Что это? – спросил президент, шагнув к письменному столу за очками.

– Список бывших пациентов Снэйта. Его только что передали по фототелеграфу из Майами.

Президент начал просматривать список.

– Черт побери! – захихикал он. – Интересно, что скажет председатель Национального комитета республиканской партии, когда узнает об этом.

– Читайте, читайте...

Президент с неподдельным интересом стал просматривать вторую страничку. Дойдя до половины, он поднял глаза.

– А кто этот человек, однофамилец моего брата?

– Господин президент, это и есть ваш брат. – Форрестол извлек из кармана свернутый в рулон фотоснимок и передал президенту. – Нам в руки попали видеопленки операций, проведенных Снэйтом. Он утверждает, будто снимал их на видеопленку для разработки методики трансплантаций, на самом же деле он просто хотел обезопасить себя. Я попросил наших людей в Майами прокрутить видеопленку, где снята операция, сделанная вашему брату, затем переснять и увеличить некоторые кадры и переслать их мне по фототелеграфу. Боюсь, что никаких сомнений в отношении того, кто был этот пациент, ни у кого не возникнет...

Несмотря на грим, нанесенный на лицо президента для выступления по телевизору, видно было, как он побелел.

– Но как же так? Когда он успел сделать эту операцию?

– Года два назад. Мы проверили по газетным сообщениям – газеты писали тогда, что ваш брат лег в больницу для "незначительной" хирургической операции.

– Правильно. Ему вырезали грыжу...

Форрестол покачал головой.

– Ему пересадили почку. Хотя вполне возможно, он и не знал, что донор был умерщвлен Снэйтом. Возможно, ваш брат просто считал, что покупает себе место под солнцем. Но если сейчас этот факт станет достоянием гласности, это погубит и его, и вас.

Президент обогнул письменный стол и подошел к окну. С минуту он стоял молча, уставившись на памятник Вашингтону сквозь зеленоватое пуленепроницаемое стекло. На улице быстро темнело, шел дождь. Не оборачиваясь, президент спросил:

– Если мы даже договоримся со Снэйтом, то как избежать гласности? Ведь уже слишком много людей знают о его операциях, верно?

– Не так уж много, если посчитать. Те, кто знакомился с вещественными доказательствами его дела, сами захотят, чтобы все было шито-крыто. Так что это не проблема. А если Снэйт будет осужден – неважно за что, – то и ФБР успокоится.

– Но ведь есть еще десантники! Как быть с ними?

– Только Экланд да еще три-четыре человека своими глазами видели все его художества, – ответил Форрестол. – Заставить их замолчать ничего не стоит.

Президент обернулся и посмотрел на него долгим взглядом.

– Я правильно понял, что вы имеете в виду?

– Очень жаль, господин президент, но мы не можем заниматься сантиментами в такой момент. Слишком многое поставлено на карту.

– Ну а как быть с Фицпатриком и Теннант? Ведь они, Хэнк, даже не американские граждане! Уж не думаете ли вы, что и их тоже надо заставить замолчать?

– С Фицпатриком все просто. Он уже мертв.

У президента отвисла челюсть.

– Не может быть!

– Формально мертв. Его объявили погибшим после того, как была обнаружена яхта. В память о нем даже отслужили молебен в какой-то церкви на Флит-стрит.

– Хэнк, но он наверняка уже куда-нибудь позвонил – каким-нибудь родственникам или в свою газету и сообщил, что жив и здоров.

Форрестол покачал головой.

– Всем лицам, связанным с этой операцией, запрещены какие-либо контакты с внешним миром до тех пор, пока в семь пятнадцать не закончится ваше выступление по телевидению. Мы решили предупредить таким образом утечку информации.

– Ну хорошо. Но ведь остается девушка. А как быть с ней?

– Мы можем попросить Тедди Кеннеди отвезти ее домой, – ответил Форрестол с легкой ухмылкой.

В глазах президента сверкнули огоньки гнева.

– Хэнк, подумайте, что вы говорите!

– Извините... – Форрестол продолжил свою мысль. – Может, вы сочтете, что я захожу слишком далеко, но что, если отдать ее Манчини?

– Отдать Манчини? Что за чушь вы несете?

– Понимаете, мы должны найти какой-то способ заставить этого сукина сына держать язык за зубами. Из-за этой истории со Снэйтом Манчини лишился двух миллионов, а пересадку ему так и не сделали. Если он узнает, что Снэйт отделался легким испугом, он подпрыгнет до потолка и тогда нам несдобровать!

– А почему бы и его не заставить замолчать?

Форрестол не уловил иронии в словах президента.

– Здесь все не так-то просто. Посудите сами: мы знаем, что сердце Клэр Теннант было специально подобрано для Манчини. Поэтому в обмен на обещание молчать мы отдадим ему сердце девушки – на блюдечке с голубой каемочкой и с пожеланием быстрейшего выздоровления. Мы даже, черт побери, можем все упростить, если дадим сообщение в печати, что на обратном пути с острова она разбила голову.

– Но, может быть, Снэйт вырастит ему новое сердце? Почему обязательно нужно сердце этой девушки?

– Ну, во-первых, Снэйт будет за решеткой. А во-вторых, если мы решили закрыть все щели, чтобы ничего не просочилось наружу насчет пересадок по желанию пациентов, то исключений не должно быть ни для кого.

– Минуточку... – сказал президент, приложив кончики пальцев к седеющим вискам. – Нет, я далек, бесконечно далек от мысли, что мы должны поступить так, как вы советуете, но если обстоятельства вынуждают нас прибегнуть к таким мерам, то почему бы не убрать Снэйта? Ведь если, черт побери, не будет Снэйта, то некого будет судить и все наши неприятности кончатся.

Форрестол покачал головой.

– Этот номер не пройдет. Разделаться со Снэйтом таким способом нам не удастся.

– Почему?

– По той же причине, по которой мы в середине семидесятых годов не смогли избавиться от Филипа Эйджи и Виктора Марчетти, когда они начали поливать грязью ЦРУ. Убери мы их тогда, мы бы слишком наследили. Вы представляете себе, какой поднимется шум, если Снэйт погибнет в то время, как он находится в руках полиции?

– А что начнется, если станет известно, что около дюжины наших главных свидетелей погибли?

– После убийства президента Кеннеди погибло в три раза больше свидетелей, но я что-то не припомню, чтобы это заставило правительство уйти в отставку!

Президент опустился в кресло перед письменным столом и закрыл лицо руками.

– Конечно, если сделать то, что я предлагаю, текст вашего выступления нужно еще раз тщательно отредактировать, – продолжал Форрестол, листая странички. – Но я думаю, что это нетрудно сделать, если вычеркнуть абзац, начинающийся словами "Выдающийся государственный деятель Бенджамин Дизраэли однажды сказал, что справедливость – это правда в действии" и так далее... до слов "вот почему министр юстиции Форрестол, действуя по согласованию со мной, сделал все необходимое, чтобы эти преступления не остались безнаказанными..." Смысл остается, но мы не расшифровываем, что это за преступления. – Форрестол бросил листки на письменный стол.

– Правда, теперь вам придется читать текст с листа, а не с телеподсказчика. И пожалуйста, не спешите, иначе вы закончите выступление раньше запланированного времени. В остальном проблем никаких не будет.

– Хорошо. Правда, прежний текст моей речи уже направлен в наши посольства, но, наверное, еще не поздно его отозвать. Мы сообщим, что после ознакомления с вещественными доказательствами мы были вынуждены сократить список обвинений, предъявленных Снэйту, чтобы сохранить ему жизнь. Президент поднял голову. Казалось, за несколько минут он постарел на десять лет. – А сообщение для прессы? Как быть с ним?

– Я дал команду приостановить его, прежде чем отправиться сюда. Форрестол взглянул на часы. – Ваше выступление начнется через шесть минут. Итак, что вы решили?

Президент с неохотой протянул руку к тексту выступления.

– Отметьте сокращения.

Форрестол облегченно вздохнул.

– Я знаю, господин президент, вам нелегко было принять такое решение. Но, поверьте мне, мы тщательно проанализировали ситуацию и пришли к единодушному мнению, что ее следует изменить и это единственный для нас путь.

– Погодите! – с возмущением остановил его президент. – Хорошенько зарубите себе на носу: я это делаю лишь для того, чтобы выиграть время время, которое необходимо нам, дабы выйти из создавшейся ситуации и предупредить смерть невинных людей.

На пульте селектора замигал огонек, и президент схватил трубку.

– Я слушаю.

Некоторое время он слушал молча, уставившись ничего не видящими, воспаленными глазами на министра юстиции, затем сказал:

– Скажите, что я сейчас приду. Да, и передайте, чтобы они убрали фотографию этой парочки, – добавил он. – Мне она не понадобится!