Текст книги "Побочный эффект"

Автор книги: Рэймонд Хоуки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Когда после взрыва здание осело, дверь в мою комнату открылась сама по себе. Я вышел и стал разыскивать Клэр, увидел, что происходит, и... Фицпатрик кивком указал на большую расщелину в стене коридора, – и вот проник сюда...

Включив портативную рацию, Экланд выслушал донесения командиров остальных подразделений. Те по очереди докладывали, какие части здания захвачены.

– Снэйта не обнаружили? – спросил Экланд, делая знак Флинну, чтобы тот отвел Фицпатрика и Клэр вниз.

– Мы арестовали его. Он здесь, в холле, у главного входа, – ответили ему по радио.

Приказав командирам групп выделить людей для расчистки лужайки, Экланд спрятал в карман портативную рацию и вошел в соседнюю комнату. Ветер заунывно выл, задувая в щель, через которую пролез Фицпатрик, и снова Экланд ощутил то безнадежное уныние, которое охватило его, когда он впервые заглянул в коридор через смотровое окошечко.

Как только глаза его освоились с полумраком, Экланд увидел, что вся комната заставлена большими цилиндрическими контейнерами, напоминавшими лежащие на боку бочки. Возле каждого стояли капельницы и еще какие-то приборы. Там что-то щелкало и жужжало, раздавались странные попискивающие сигналы.

Экланд включил фонарь. Пол был устлан осыпавшейся с потолка плиткой, бумагами, рентгеновскими снимками. И среди всего этого мусора рыскали десятки белых лабораторных мышей, – глаза их светились, попав в луч фонарика, будто светлячки.

Экланд осветил ближайший контейнер и почувствовал, что у него волосы зашевелились на голове. Внутри, как бы плавая на воздушной подушке, находилась молодая смуглая женщина. К ее телу были прикреплены электроды и какие-то трубки – очевидно, для подачи физиологических растворов и дренажа.

Вызвав к себе медика и фотографа, Экланд пошел дальше. В следующем контейнере находился еще один пациент, на этот раз – мужчина. Грудная полость его была вскрыта.

Экланд услышал приближающиеся шаги и оглянулся – это был Фицпатрик.

– Вот взгляните-ка сюда.

Фицпатрик подошел и заглянул в контейнер.

– Боже милостивый! – Лицо его исказилось гримасой отвращения.

– Что же они тут творили?

– Снэйт мне об этом ничего не говорил.

– Ничего?!

Фицпатрик отрицательно покачал головой.

– Наверно, только в фильмах ужасов злодеи совершают такое... Фицпатрик нагнулся, чтобы получше рассмотреть при свете фонарика лежавшего в резервуаре человека. – Мне кажется, что ему сделали пересадку и сердца, и легких. Да, я почти уверен в этом. Вон, видите швы на трахее и аорте... Сунув руку в резиновую перчатку, прикрепленную к стенке контейнера, Фицпатрик осторожно приподнял веко мужчины. Зрачок был расширен.

Луч фонарика обежал заставленную контейнерами комнату.

– Ну и что же прикажете со всем этим делать? – спросил Экланд с возмущением. – Мы ведь не можем увезти всех этих бедняг с собой...

Фицпатрик, нагнувшись, взглянул на осциллограф, стоявший рядом с контейнером, где находился мужчина.

– В этом нет необходимости, – ответил он, с минуту последив за световым импульсом на экране. – Судя по электроэнцефалограмме, он уже мертв.

– Мертв? – Экланд поймал лучом бьющееся сердце. – Но как же мертв, если...

Он не закончил, потому что увидел появившегося в дверях Флинна.

– Генерал, необходимо, чтобы вы сами взглянули... – произнес Флинн прерывающимся голосом.

Экланд и Фицпатрик вышли следом за ним. Пройдя лабораторию, они миновали длинный коридор, где гулял сквозняк и под ногами чавкала голубоватая пенящаяся жидкость – судя по запаху, дезинфицирующий раствор. Затем повернули за угол и увидели двух десантников, ожидавших их у дверей комнаты, над которой громко звенел сигнальный звонок.

Фицпатрик подошел к двери и заглянул в комнату. Сквозь пелену пыли он увидел множество стоявших рядами аппаратов, напоминающих комбинированные установки "искусственное сердце", "искусственное легкое" и "искусственная почка". Все это было засыпано сверху кусками бетона и штукатурки, искореженными деталями приборов для инфракрасного излучения. Фицпатрик отказывался верить собственным глазам: над каждой из установок находился сосуд, похожий на круглый аквариум, и в этом аквариуме плавало существо, похожее на худенькую обезьянку. Птицы, залетевшие в комнату через огромную пробоину в стене, клевали останки одной такой обезьянки, очевидно выпавшей из разбитого аквариума. Фицпатрик подошел поближе к одному из аквариумов и белым халатом, висевшим на стене, вытер пыль с его стеклянной поверхности.

Существо, которое издали он принял за обезьянку, на самом деле оказалось живым человеческим зародышем. Это был мальчик. Глаза его были закрыты, он плавал, словно в невесомости, в желтоватой жидкости, с дном сосуда его связывала длинная извивающаяся пуповина. Через тонкую кожицу просвечивали кровеносные сосуды, и весь он был покрыт пушком.

Отбросив в сторону халат, Фицпатрик начал внимательно рассматривать установку. Ворвавшийся в пробоину ветер захлопал дверьми во всем здании.

– Я думаю, – сказал Фицпатрик стоявшим у дверей десантникам, – это не что иное, как искусственная матка. – Он стал водить пальцем по стеклу. Взгляните: вот кислородный прибор, вот экстрактор, автоанализатор, теплообменник, фильтр крови и колпачковая колонна. – Сняв с крючка на передней стенке установки какую-то книжечку, похожую на историю болезни, он начал листать ее. – Я, видимо, прав – здесь записи относительно питательных веществ, уровней рН и много еще всякого...

– Мне кажется, я где-то читал про итальянца, который якобы выращивал зародыши в пробирках, словно в искусственной матке, – сказал Флинн.

Фицпатрик кивнул.

– Петруччи. Его звали Даниеле Петруччи. Но он был эмбриолог. Я понимаю, что эмбриолога может заинтересовать выращивание зародыша в искусственных условиях, но ведь Снэйт – кардиохирург. Я не вижу никакой связи... Хотя, минуточку!.. Постойте, я, по-моему, догадался. Ну конечно, теперь мне все ясно!

Экланд прервал его и, указав Флинну на дверь, похожую на дверь банковского сейфа, сказал:

– Постарайтесь открыть ее. – Затем снова повернулся к Фицпатрику. Так, я слушаю вас...

– Лет пять назад Снэйт попал в неприятную историю, связанную с идеей клонирования генетических двойников. Смысл ее заключался в том, чтобы использовать двойников как источник органов, которые не будут отторгаться организмом. Я думаю, в соседней комнате мы найдем людей, у которых все основные органы заменены чужими, взятыми из зародышей, выращенных из их же клеток.

– Все органы? – Экланд нахмурился. – Неужели кому-то нужно пересаживать все органы? И потом, зачем понадобилось вырезать у них половину ребер и потрошить живот?

– Очевидно, Снэйт использовал этих людей как подопытных кроликов. Другого объяснения я не нахожу. Ему это было нужно, чтобы наблюдать за работой органов после трансплантации.

– По-видимому, он хотел получить быстрые и точные результаты, – добавил Фицпатрик. – Это и был один из таких путей.

– Но ведь Снэйт не мясник, а медик! – возразил Экланд. – Как же может врач...

– Сделать то, что делал Снэйт? – Фицпатрик пожал плечами. – А разве не врачи проводили эксперименты на заключенных в концентрационных лагерях во время последней войны?..

– Согласен, но откуда Снэйт получает людей для своих опытов? – спросил Экланд, краешком глаза наблюдая за Флинном, который, ухватившись за ручку двери, открыл ее. – Ведь сейчас иные времена, и здесь не нацистская Германия.

– Возможно, в Индии, – предположил Фицпатрик, двинувшийся вместе с Экландом за Флинном. – Едва ли кто в Бомбее станет упорно разыскивать пропавшего без вести человека.

Они нагнали Флинна, когда тот светил карманным фонариком в глубину темной, очень холодной камеры. Прямо перед собой они увидели ряд стульев и панель управления, а позади нее – лабораторный стол из нержавеющей стали.

Флинн провел лучом фонарика вдоль стола, и они заметили над ним какой-то куб, напоминающий строительные леса. Что-то висело внутри этой конструкции, но луч фонарика, падая на сверкающие металлические детали, отсвечивал так, что ничего разобрать было нельзя.

И вдруг что-то совсем рядом пришло в движение, послышался звук, напоминающий царапанье когтей по твердой поверхности.

Флинн быстро перевел луч на пульт управления, и они увидели набор самописцев, которые вычерчивали неровные линии на ролике миллиметровки.

– Черт побери, кто их включил? – спросил Фицпатрик.

В ту же секунду задвигалось и несколько соседних самописцев.

– Чепуха какая-то, – сказал Фицпатрик. – Но как бы то ни было, они, очевидно, реагируют на свет и на звук человеческого голоса!

Флинн еще раз поднял вверх фонарик и осветил непонятный куб, но на этот раз под таким углом, чтобы металл не отсвечивал. Теперь они могли увидеть, что было внутри.

А внутри куба находилась человеческая голова, ее рот был закрыт пращевидной повязкой, обычно применяемой при травмах подбородка. Голова была отделена от шеи, все швы аккуратно заделаны, и из нее выходило множество разноцветных проводков и трубочек.

Один из наборов самописцев заработал энергичнее других, и вошедшие в комнату люди увидели, что глазные яблоки головы быстро задвигались из стороны в сторону под зашитыми веками.

Звук внезапно ожившего радиопередатчика заставил их вздрогнуть от неожиданности.

– Генерал, говорит Менински. Не могли бы вы подойти к западному крылу здания. Здесь какая-то чертовщина...

– У вас там чертовщина? – спросил Экланд, стараясь говорить спокойно. Вы бы лучше посмотрели, что тут у нас творится!

– Что вы сказали? – переспросил капитан.

– Да ничего! Мы сейчас придем.

– Пересадка мозга? – сказал Экланд, торопливо шагая к западному крылу. – Мне казалось, что пересадка мозга – это пока лишь область научной фантастики...

– Возможно, пересадка мозга – это фантастика, – ответил Фицпатрик, – но не пересадка целой головы. Начиная с начала семидесятых годов нейрохирурги в Кливленде делали попытки пересаживать головы обезьянам. Конечно, они не приживались, но до момента отторжения функционировали абсолютно нормально. И тем не менее проблему отторжения можно разрешить, если пересадить голову на тело клона. В этом случае остается одна-единственная проблема – срастить спинной мозг. Вроде бы каким-то ученым это уже удалось.

– Не хотите ли вы сказать, что головы, находящиеся в той комнате, живые? Разве такое возможно? Ведь обезглавливание – испокон веков один из самых верных и молниеносных способов убийства.

– При обезглавливании умирает организм, потому что мозг лишается притока крови, – объяснил Фицпатрик. – Если же к голове продолжает поступать насыщенная кислородом кровь и питательные вещества, она может функционировать довольно долго. – И добавил: – У той головы, что мы видели, электроэнцефалограмма показывала наличие бета-волн – а мозг лишь тогда производит бета-волны, когда находится в рабочем состоянии, когда он "думает"...

Десантник из группы капитана Менински провел их по затопленному водой коридору к аквариуму, который был освещен солнцем, проникавшим сквозь трещину в потолке. Они увидели капитана, остановившегося на полпути между аквариумом и дверью.

– Ну и ну! – сказал он, когда Экланд со своими спутниками, шлепая по воде, подошли к нему. – Вы глазам своим не поверите, когда увидите, что здесь творится!

Прикрываясь от света руками, Экланд и Фицпатрик прильнули к холодному стеклу. Вначале они ничего не могли рассмотреть, кроме какого-то плавающего в воде мусора. Затем из репродукторов, находящихся над аквариумом, послышалось странное чириканье, и из темной толщи воды появилось невиданное существо.

Тело, напоминающее дельфина, только размером больше – с крупного моржа, – было покрыто гладкой, полупрозрачной кожей. С обеих сторон крупной головы виднелись по четыре жаберные щели. Большие, глубоко сидящие, точно у гориллы, глаза были на удивление осмысленными. Слегка вытянутая вперед морда поросла длинным жестким волосом и заканчивалась подвижными губами. Плечи и шея были покрыты густой черной растительностью – до трех дюймов длиной. Передние конечности были очень похожи на человеческие руки и оканчивались кистью с перепончатыми пальцами и отстоящим от них большим пальцем.

Оглядев собравшихся людей, существо исчезло в темноте аквариума, работая задними конечностями, как плавниками.

– Ну что скажете? – спросил Менински.

– А черт его знает! – Экланд взглянул на часы. – Еще минутки две, и нам пора уходить. Может, привести сюда Снэйта и допросить его?

Менински включил свою портативную рацию, и, пока он отдавал распоряжение, Экланд спросил Фицпатрика, что он думает по поводу их последнего открытия.

– Это создание похоже на химеру...

– На что?

– На гибрид человека и животного. По всей видимости, Снэйт или кто-то из его коллег разработал новейшие методы клеточной хирургии, которые позволяют клонировать генетических двойников. Сам по себе гибрид человека и животного – это не такой уж большой фокус, немало лет генетики успешно скрещивают клетки человека и животных... Весь вопрос заключается в том, не как это сделать, а для чего. Мне кажется, он старался вывести какое-то новое животное, которое обладало бы интеллектом человека, имело возможность общаться с человеком и производить, подобно человеку, различные манипуляции. Другими словами, некоего супердельфина. И если хорошенько подумать, то это не такая уж безумная идея. Две трети нашей планеты покрыты водой, и мы знаем, что мировой океан таит в себе неизведанные еще ресурсы полезных ископаемых, продуктов питания и энергии. Так что подобное существо может быть использовано как в экономике, так и в военном деле.

Менински, который вышел в коридор, чтобы встретить Снэйта, внезапно закричал:

– Сюда! Мы здесь!

Через минуту двое десантников втащили в комнату человека в разодранной дождевой накидке.

– Вот он, – сказал один из них, схватив человека за волосы и поворачивая лицом к свету. – Только едва ли вам удастся вытянуть из него хоть одно вразумительное слово. Похоже, что он вообще не понимает английского языка.

Как и у Снэйта, у человека было длинное костлявое лицо, орлиный нос и уши, лишенные мочек. И так же, как у Снэйта, широкие брови срослись на переносице. Однако волосы у него были темные, и на бледной коже – ни морщинки.

– Но это же не он! – воскликнул Фицпатрик.

Экланд бросил недоумевающий взгляд на охранников.

– Как не он? – Экланд боялся, как бы голос не выдал его растущего смятения. Расстегнув карман на одной из штанин своего комбинезона, он достал пластиковый пакет с фотографиями и, быстро перебрав их трясущимися пальцами, отыскал нужную и передал ее Фицпатрику. – Взгляните, вот же он! Это он – вне всякого сомнения!

– Но это старая фотография. Ей по меньшей мере лет пятнадцать.

– Единственная фотография Снэйта, которую нам удалось отыскать.

– Да, но Снэйт сейчас выглядит гораздо старше, он поседел...

– Так, может, он покрасил волосы...

Фицпатрик энергично покачал головой.

– Я же видел Снэйта, и я вам точно говорю, что этот человек не он! Снэйт по крайней мере лет на тридцать старше!

– Ну и не его сын, – буркнул Экланд. – У Снэйта нет детей. И, предвосхищая ваш вопрос, могу сказать, что у него нет и младшего брата.

– И все же это, скорее всего, его младший брат, – настаивал Фицпатрик. Он шагнул к незнакомцу и пальцем приподнял его верхнюю губу. – Видите, у него точно такая же щербинка между зубами. – И вдруг он замер, уставившись на Экланда. – Знаете, я все понял! Этот человек не сын и не брат Снэйта, это его клон! Бог мой, Снэйт произвел своего клонированного двойника! Вы знаете, почему он молчит? Просто никто не удосужился научить его говорить! Ведь это создание – не что иное, как набор запасных частей для Снэйта!.. Я вот что думаю: когда тело Снэйта стало бы совсем старым и немощным, он рассчитывал пересадить свою голову на тело этого несчастного!

33

– Земля, понял вас, – отозвался Кэнтрел, получив вызов на посадку. – Мы уж думали, вы о нас забыли!

Несмотря на то что десантники и их пленники расчищали залитую водой лужайку с помощью бензопил и взрывчатки, им потребовалось для этого намного больше времени, чем они ожидали.

Новак сделал последний круг и выровнял самолет для посадки. Прямо по курсу лежала затонувшая шхуна, за ней скалы, а дальше – расчищенная лужайка длиной 950 и шириной 40 футов. На дальнем ее конце, словно буфера вагона, поставленного в конце железнодорожного пути, возвышалось бетонное здание лаборатории.

Новак, безусловно, помнил о птицах, которые, заслышав шум самолета, начали взлетать, но это была не главная его забота. Если какая-нибудь из птиц не пробьет лобовое стекло или ее не засосет в воздухозаборник двигателя, он сумеет посадить самолет целым и невредимым. Но при мысли о том, что может случиться после приземления, его бросало в пот. Если скорость при посадке окажется чуть-чуть выше, чем требуется, или колеса коснутся лужайки на мгновение позже расчетного времени, или самолет начнет глиссировать, он неминуемо врежется в здание лаборатории. Максимум того, что в их силах (хотя это могло стоить жизни ему или Кэнтрелу), – это в последнюю секунду заглушить левый двигатель и сделать крутой левый поворот, чтобы осталась цела хоть часть здания, где могли бы укрыться десантники.

Новак опустил закрылки и шасси, убрал газ и потянул ручку управления на себя, так что самолет, задрав нос, едва не опрокидывался.

Как только они пролетели над шхуной, раздался сильный удар, и на лобовом стекле появилось пятно крови – о самолет разбилась первая птица. Еще через секунду другая птица стукнулась в лобовое стекло, за ней еще одна... По плексигласу поползли белые трещины.

Кэнтрел включил дворники, но от этого не стало легче – они только размазали кровь по стеклу.

Скоро самолет задрожал под градом ударявшихся в него птиц, и Новаку стоило немалого труда удерживать его в горизонтальном полете.

Посадку делать пришлось почти вслепую: Новак следовал указаниям Кэнтрела, который смотрел на землю в боковое стекло кабины. Как только Кэнтрел крикнул "давай!", Новак убрал газ и стал ждать касания. Правые колеса завибрировали в траве, подпрыгнули и снова опустились на землю, гоня перед собой волну, будто моторная лодка.

Новак взглянул на правое крыло и увидел, что конец его чиркает по поверхности воды, – так прыгает по волнам брошенный горизонтально гладкий камешек.

Оба пилота напряглись, ожидая, что сейчас крыло обломится.

Однако ничего подобного не произошло. Вместо этого самолет качнуло назад, и его левые колеса опустились на землю.

Здание лаборатории стремительно надвигалось, и Кэнтрел включил реверс тяги, а Новак пытался всеми способами затормозить самолет.

Но тут же ему пришлось отпустить тормоза, поскольку самолет начал скользить по мокрой траве.

Здание приближалось с каждой секундой, Новаку не оставалось ничего иного, как ждать: вдруг повезет и впереди окажется полоса сухого грунта.

Краешком глаза он увидел, что Кэнтрел протянул руку: если столкновение окажется неизбежным, он выключит левый двигатель.

Но вот прошли две самые томительные секунды в их жизни, они наконец оказались на сухом участке, и Новак снова что есть силы нажал на тормоза. Скорость стала быстро падать, и хотя птицы по-прежнему ударялись о самолет, они уже не разбивались насмерть.

Залитый кровью "Буффало" остановился перед самым зданием – места было ровно столько, чтобы развернуться на правом колесе на 180 градусов для взлета.

Экланд вбежал в здание, которое от вибрации двигателей скрипело, точно корабль в штормовую погоду. Фицпатрик и двое десантников тащили канистры с бензином, обнаруженные в помещении, где находился аварийный генератор.

В холле их ожидала странная картина – десять охранников, привязанные к стульям, сидели в ряд, на расстоянии шести футов друг от друга, лицом к открытой двери.

– Итак, – сказал Экланд, растирая натертые ремнями плечи, – кто из вас надумал рассказать мне все, о чем я попрошу?

Один из охранников начал было вопить о нарушении гражданских прав, остальные сидели молча.

– Пожалуйтесь своему конгрессмену, – посоветовал Экланд и, обернувшись, подал знак десантникам. Схватив канистры, те начали по очереди поливать бензином пол вокруг сидящих. Опорожнив одну канистру, они отбросили ее в сторону и принялись за вторую.

Как только с этим было покончено, Экланд скрутил жгут из бумаги и поджег его.

– Итак, даю вам ровно десять секунд, чтобы вы сказали, где находится Снэйт, – произнес он, возвращая зажигалку одному из десантников, – после этого я вас, сукины дети, поджарю.

Экланд сосчитал до десяти и, печально покачав головой, подошел к рыжебородому великану, который пытался зарубить его топором.

Бородач, окутанный парами бензина, отвернул от огня покрытое запекшейся кровью лицо.

– Ты что, сволочь, рехнулся? – выкрикнул он. – Где же он еще может прятаться? Только здесь, в здании...

– Я и сам знаю, что в здании, – ответил Экланд, поворачивая бумажный жгут так, чтобы он побыстрее разгорался. – Мне надо знать, где именно.

– Не знаю! Клянусь господом богом, не знаю!

Экланд отступил на шаг.

– Ну что ж, не хочешь по-моему, пусть будет по-твоему, – сказал он и в тот момент, когда в дверях появился Кэнтрел, кинул горящую бумагу под ноги пленнику.

Привязанный к стулу бородач рванулся и упал вместе со стулом в сторону от пламени. Тут остальные пленники хором стали кричать и громко ругаться.

Фицпатрик бросился вперед и затоптал горящую бумагу. Несмотря на общий гвалт, он что-то понял.

– Скорей, за мной! – крикнул он Экланду, взглянув на часы. – Мы еще успеем!

Не обращая внимания на увещевания Кэнтрела, требующего лететь немедленно, они, перепрыгивая через три ступеньки, взбежали по лестнице, промчались по коридору направо и снова очутились в комнате, где впервые встретились с Фицпатриком.

Взяв у Экланда фонарик, Фицпатрик быстро пошел вдоль круглых контейнеров, пока в предпоследнем не нашел того, кого искал, – голого мужчину с грудью, поросшей седыми волосами и забинтованной головой.

– Я уверен – это он!

Экланд пожал плечами.

– Ну что ж, коли так – будем действовать. – Схватив дробовик за ствол, он с размаху опустил приклад на верхнюю крышку контейнера.

По пластмассе поползли белые трещины, и мужчина в контейнере зашевелился. Следующим ударом Экланд пробил брешь в крышке контейнера, и человек быстро свернулся калачиком. Экланд обрушивал на крышку удар за ударом, пока она не разлетелась на куски. Мужчина в контейнере все это время извивался, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу.

Отбросив дробовик в сторону, Экланд вытащил мужчину из контейнера и сорвал бинты. Показавшееся из-под повязки лицо было бы точной копией физиономии того человека, которого они видели возле аквариума, если бы не морщины, делавшие его похожим на печеное яблоко, и пожелтевшие старческие зубы.

Тяжело дыша, Экланд взглянул на Фицпатрика.

– Это точно он?

– Он!

Вздохнув с облегчением, Экланд рывком поставил Снэйта на ноги и стал шарить по карманам в поисках наручников.

– Кстати, который сейчас час? – спросил он.

Фицпатрик осветил циферблат часов фонариком и поднес их к уху.

– Странно, – сказал он, не отрывая глаз от Снэйта. – У меня часы остановились...

34

Форрестол отогнул манжету шелковой рубашки и нажал на кнопку электронных часов.

– Черт побери, почему они так опаздывают? – сказал он с раздражением.

Было уже двадцать пять минут одиннадцатого, а предполагалось, что "Буффало" приземлится на военно-воздушной базе Хоумстэд около десяти. Однако не сам факт опоздания волновал министра юстиции и всех, кто находился вместе с ним на контрольно-диспетчерском пункте.

Форрестол вовсе и не рассчитывал, что "Буффало" прибудет точно по расписанию, словно пассажирский самолет: слишком много непредвиденных обстоятельств могло возникнуть. Эпицентр урагана мог оказаться над островом Гиппократа с опозданием, и фронт урагана мог быть шире, чем предполагали, и скорость меньше, поэтому у группы специального назначения могло оказаться больше времени в запасе...

И однако все с нетерпением ждали радиосигналов с "Буффало". Несмотря на многочисленные попытки, установить контакт с самолетом пока не удавалось. Не появлялся он и на экранах радиолокаторов.

Форрестол опустил руку в карман модного черного парижского пальто и снова взглянул на перечень дел, намеченных на сегодняшний день. Когда он успеет все провернуть, если уже сейчас ясно, что самолет безнадежно опаздывает?

Предполагалось, как только "Буффало" приземлится, Форрестол с группой опытных разведчиков побеседует с каждым из летчиков и со всеми участниками штурмовой группы. После того как станут известны все детали операции, они проинформируют президента, и с этой минуты начнется работа над окончательным текстом речи, с которой президент собирается выступить вечером по телевидению. Было подготовлено несколько вариантов президентской речи – в зависимости от того, насколько удачной окажется операция.

Если все пройдет хорошо, состоится краткая церемония, в ходе которой президент по телефону лично поздравит летчиков и командира штурмовой группы.

Наряду со всем этим необходимо было провести еще ряд мероприятий: карета "скорой помощи" отвезет Клэр Теннант в специально приготовленную для нее палату-люкс в госпитале на территории военной базы (куда к тому времени должны привезти и всех раненых), а Снэйта и других пленников без лишнего шума доставят в Главное управление полиции Майами, где им будет предъявлено официальное обвинение. После чего Форрестол вернется в Вашингтон на самолете со специально оборудованной фотолабораторией и комнатой для представителей прессы. За четыре полетных часа специалисты-фотографы из ФБР проявят и отпечатают снимки, сделанные в ходе операции и после нее, затем Форрестол и директор Международного агентства по связям отберут нужные снимки и вместе с детальным описанием хода операции передадут их представителям телеграфных агентств ровно в четверть восьмого по восточному времени, когда президент закончит свое выступление.

Форрестол жестом отказался от кофе и снова взглянул на часы. Тридцать пять минут одиннадцатого, а никаких вестей от "Буффало" по-прежнему нет.

И вдруг его перестало волновать, разбился самолет или нет; главное где он мог упасть. И чем больше вариантов мысленно перебирал Форрестол, тем больше ему хотелось, чтобы самолет потерпел аварию на подлете к острову или на обратном пути.

Вскочив с места, Форрестол нетерпеливо заходил взад-вперед. Если бы точно знать, что самолет действительно разбился, – это была бы половина дела. Тогда он посоветовал бы президенту выступить с заранее подготовленной речью об энергетическом кризисе, сам же тем временем принял бы меры, чтобы вся эта история с операцией была забыта и похоронена.

– Боже мой! – завопил он. – Может кто-нибудь наконец сказать мне, что с ними случилось?

– Мы делаем все, что в наших силах, – отозвался командир базы полковник Гестлер.

– Делаете все, но вы же их не ищете!

– Ищем! – запротестовал Гестлер, показав рукой на экраны радаров. Как и все, кому приходилось иметь дело с Форрестолом, он с первого момента возненавидел его.

– Вы здесь сидите, а их надо искать там!

– Если вы хотите, чтобы мы начали поиски, то сейчас еще не время, сказал Гестлер, отходя подальше от министра юстиции, чтобы заняться чем-то более полезным. – Пока ураган не ушел из этого района, начинать поиски бессмысленно.

Зазвонил один из телефонов в диспетчерской, и дежурный офицер снял трубку.

– Вас к телефону, господин генерал, – сказал он Форрестолу. – Господин президент вас просит.

Форрестол с недовольной миной выхватил трубку у офицера.

– Дела неважные, господин президент, я предпринимаю все возможное, но, к сожалению, не получаю здесь должной поддержки.

Пока Форрестол объяснялся с президентом, Гестлер подошел к другому телефону и набрал номер.

– Послушай, – начал он, стараясь говорить как можно тише и повернувшись спиной к министру юстиции. – Меня тут обвиняют во всех смертных грехах – ты знаешь, кто... Похоже, мы потеряли СЭМ-ноль-один. Боюсь, что это так. Хотелось бы, чтоб вы еще раз оповестили станции береговой охраны между Саванной и Сан-Хуаном, ладно? Да, я знаю, что Нью-Йорк уже просил их усилить наблюдение, но ты еще раз напомни: пусть держат ухо востро и не спят у локаторов. Хорошо?

Гестлер не успел еще повесить трубку, как услышал слова Форрестола:

– Вы не должны, господин президент, ни в чем винить себя. Нет, я не хочу сказать, что предупреждал вас. Хотя я, как вы знаете, не был сторонником этой операции. И тем не менее я не ожидал, что все так кончится. – Форрестол передал трубку дежурному офицеру и повернулся к Гестлеру. – Мне кажется, надо проинформировать Липпенкотта, – сказал он. Казалось, он уже забыл о своем предложении начать поиски самолета. – Кстати, где он сейчас?

Гестлер сказал, что Липпенкотт ждет в его кабинете. Форрестол кивнул.

– Я пойду к нему, минут на десять, не больше.

Когда Форрестол вошел в кабинет Гестлера, Липпенкотт стоял у окна и с отсутствующим видом глядел на исхлестанные дождем стояночные площадки и ангары. В прошлую ночь он плохо спал, лицо у него было бледное и осунувшееся.

Форрестол объяснил ему ситуацию теми же словами, что и президенту.

– Конечно, это вовсе не означает, – сказал он, – что мисс Теннант и мистер Фицпатрик – если предположить, что он добрался до острова, непременно погибли вместе с остальными. Возможно, штурмовая группа так и не долетела до острова.

– А сколько людей было в этой группе?

– Двадцать два человека, включая экипаж.

– М-да! – Лицо Липпенкотта вытянулось.

– Эд... простите, могу я называть вас Эдом? Как бы там ни было, мне хотелось бы поблагодарить вас за все ваши усилия.

Липпенкотт начал смущенно отнекиваться, уверяя, что он ничего особенного не сделал, но Форрестол не дал ему договорить.

– Нет, нет, вы сделали очень много, и позвольте мне сообщить вам, что президент вас также благодарит. Это вашими стараниями дело было сохранено в тайне, иначе президент никогда не смог бы начать операцию "Охота на ведьму".

– Если учесть результат, я уже начинаю жалеть, что так долго хранил все в тайне...

Форрестол кивнул с серьезным видом.

– Мне кажется, мы все сейчас немножко в этом раскаиваемся. Мне нужно было проявить большую настойчивость и отговорить президента от этого шага. И все же мы не должны винить ни себя, ни его. Принять подобное решение было совсем нелегко... – Внезапно лицо его просветлело, одной рукой он взял Липпенкотта за локоть, а другой торжественно и церемонно пожал ему руку. Эд, я очень рад, что познакомился с вами, и, если я когда-нибудь смогу вам быть полезным, не стесняйтесь, звоните мне прямо в министерство.