Текст книги "Побочный эффект"

Автор книги: Рэймонд Хоуки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Варю джем. Персики с миндалем. Уже кипит. – Он говорил короткими, рублеными фразами. – Пробовали такой?

Фицпатрик признался, что не пробовал.

– Тогда позвольте презентовать вам баночку, – сказал ди Суза и, отодвинув в сторону занавес из бус, впустил Фицпатрика в комнату, обставленную мебелью начала века. – Хотя я вроде сам себя хвалю, но джем и вправду очень вкусный.

На тахте, обтянутой шелком абрикосового цвета, лежал гораздо более молодой мужчина, кудрявый блондин с телосложением культуриста.

– Чарлз, это мистер Фицпатрик, о котором я тебе рассказывал.

Чарлз оторвался от журнального приложения к "Санди таймс" и оглядел Фицпатрика с головы до ног.

– Привет! – протянул он и снова принялся за чтение.

Фицпатрик сел.

– Не знаю, сумел ли я помочь вам чем-нибудь вчера, – сказал ди Суза, предлагая гостю сигарету из большой зеркальной коробки, выложенной внутри атласным деревом.

Заверив ди Сузу, что его помощь была неоценимой, Фицпатрик объяснил, что требуется от него теперь.

– Меня загипнотизировать? – Ди Суза поднес огонек к сигарете и принялся курить короткими нервными затяжками, как курила в своих первых фильмах Бетт Дейвис. – По-моему, из этого ничего не получится! Меня нельзя загипнотизировать. – Он повернулся к молодому человеку на кушетке. – А ты как думаешь, Чарлз? – спросил он. – Меня хотят загипнотизировать. Как по-твоему, мне согласиться? – Он произнес это так, будто его ждала по крайней мере хирургическая операция.

– Дело твое, – ответил Чарлз, не поднимая глаз.

– Но я не знаю, получится ли из этого что-нибудь, – снова обратился ди Суза к Фицпатрику, еще не потеряв надежды сорваться с крючка.

– Уверен, что получится. Творческие личности с высокой степенью эрудиции обычно легко поддаются гипнозу.

Чарлз хмыкнул, но ди Суза сделал вид, будто этого не слышал.

– Вот как? – обрадовался он. – Правда? В таком случае я готов попробовать...

– Отлично! – Фицпатрик достал записную книжку и начал писать адрес.

– Меня беспокоит только одно. – Ди Суза нагнулся и потрепал Фицпатрика по колену. – Что, если я, когда меня загипнотизируют, начну выдавать все свои тайны? Только представьте себе!

– Тогда все присутствующие на сеансе заснут крепким сном, – тут же вставил Чарлз.

Фицпатрик вырвал из записной книжки страничку и вручил ее ди Сузе.

– Какой вечер вас больше устраивает?

Ди Суза подошел к письменному столу и включил лампу с абажуром в виде лилии.

– Эта неделя вся занята, – вздохнул он, с нарочито озабоченным видом листая переплетенный в кожу календарь. – А следующая и того хуже... – Он повернулся к Чарлзу. – Ты идешь в среду к Родди?

– Возможно. А что?

– Как ты думаешь, он не очень расстроится, если я не приду?

– Он и не заметит, – пожал плечами Чарлз.

Ди Суза кинул на него обиженный взгляд.

– Очень тебе благодарен! – Он повернулся к Фицпатрику. – Тогда, значит, вечером в среду.

11

– Снэйт идет сюда! – излишне громко спросил Клод Дюкасс. А потом, испуганно оглядев сидящих за столом, закончил чуть ли не шепотом: – Сейчас? Сегодня?

Ли Квинтрелл мрачно кивнул.

– Теннант пыталась бежать...

Квинтрелл, серьезный молодой человек в очках с роговой оправой, в темно-синем костюме строгого покроя, возглавлял так называемую Комиссию по добыче материала при Фонде Абако, которая несла ответственность за похищение, доставку и содержание доноров.

– О, проклятье! – вздохнул Дюкасс, доставая из чемоданчика шесть катушек с пленкой и вручая их стоявшему в ожидании технику. Потом он сунул чемоданчик под стол и сел. – Так что же случилось? – Одна сторона его худого, с ястребиным профилем лица дергалась от нервного тика.

Пожилая женщина в накрахмаленном белом халате и со слуховым аппаратом в ухе рассказала ему, что произошло.

– Но каким образом она осталась одна? – недоумевал Дюкасс. Тик усилился. – Более идиотскую историю трудно придумать!

– У сиделки, по ее словам, заболела голова, и она пошла в аптеку за лекарством. Когда же ее обследовали, оказалось, что она накачалась амфетамином.

Дюкасс застонал.

– Ему уже досталось как следует, – кивнув на Квинтрелла, продолжала женщина, – да и мне тоже. Но операцию Манчини придется отложить, пока у нее не пройдут ушибы.

– У кого? – не понял Дюкасс. – У сиделки?

– Не у сиделки, а у Теннант, – прошипела женщина. – Пришлось применить силу, чтобы ее утихомирить.

– А сиделка? Что с сиделкой?

Женщина провела пальцем по горлу: с сиделкой покончено.

– Ого! – Лицо у Дюкасса вытянулось. – Не слишком ли сурово, а?

– Раз она принимает наркотики, ее услугами мы пользоваться не можем. Старик решил, что отпускать ее опасно. – Женщина пожала плечами. – Вот и пришлось...

Квинтрелл положил локти на стол и пригнулся.

– По-моему, это было сделано скорее "pour encourager les autres"*, объяснил он Дюкассу. – После случая с Теннант он никому не верит. К нему теперь и на кривой козе не подъедешь...

______________

* Чтобы другим было неповадно (франц.).

– Да уж, – подтвердила Пирс.

Квинтрелл пальцем прижал очки к переносице.

– Слыхали про докторшу, которая принимала участие в церебральных трансплантациях? – спросил он у присутствующих. Кивнула только женщина со слуховым аппаратом. – Так вот... – Квинтрелл оглянулся на дверь. – У одного из ее подопечных появился отек мозга...

– Бывает, – спокойно заметил Дюкасс.

– Конечно, бывает. Очень даже часто. Она и пыталась втолковать это Старику. А он... Если бы вы только слышали! – Квинтрелл на секунду даже зажмурился, словно пытался отогнать от себя неприятную картину. – Когда он кончил ее распекать, бедняжка была в таком состоянии, что ей пришлось вводить валиум внутривенно. И знаете...

– Минутку! – остановила его Пирс, вставая, чтобы снять трубку зазвонившего телефона. – Алло! – В комнате воцарилась тишина. – Хорошо, я ему передам. – Она положила трубку и вернулась на место. – Старик застрял в патологии, – объявила она. – Велел начинать без него.

Сидевшие за столом облегченно вздохнули.

– Отлично! – оживился Квинтрелл. – Тогда начнем, благословясь. – Он положил перед собой листок с повесткой дня, откашлялся и прочел: "Первый вопрос: пересадка сердца Манчини". С Теннант теперь все в порядке? обратился он к Пирс.

– По-моему, да...

– А где ее держат? В коттедже на Малом Гиппократе?

Пирс кивнула.

– Я внушила ей, что она в отпуске и ждет приезда своего приятеля.

– И она успокоилась?

– По-моему, да.

– Жаль, что мы сразу этого не сделали, – посетовал Квинтрелл.

– Если бы я знала, что она представляет собой такую ценность, мы бы обязательно это сделали, – пробурчала женщина со слуховым аппаратом.

– Разумеется, – поспешил согласиться Квинтрелл, не дав Пирс, метнувшей на женщину злобный взгляд, и рта открыть. – А теперь как у нас с планом реализации... – и тотчас поправился: – ...подготовки обоснований?

Медицинские и правовые нормы, предъявляемые Службой трансплантации, требовали, чтобы в качестве доноров использовали лиц, являющихся жертвами подлинных несчастных случаев. Поэтому каждый несчастный случай следовало организовать таким образом, чтобы все внутренние органы человека оставались неповрежденными, в то время как мозг получил травму, несовместимую с жизнью. Такая крайне изощренная форма убийства, которую по настоянию Снэйта упорно называли "обоснованием", в прошлом осуществлялась различными методами, в том числе с помощью симуляции самоубийства, принятия слишком большой дозы наркотиков, случалось, жертву топили или сбрасывали с высоты.

За "обоснование" отвечали Дюкасс и Гинзел, и на предыдущем заседании Комиссии по добыче материала они представили на обсуждение инсценировку предполагаемой гибели Клэр во время полета на дельтаплане.

Этот план, однако, не вызвал восторга у Квинтрелла. Пора, заявил он, расширить репертуар и включить в него автомобильные аварии.

– Не можем же мы, черт побери, делать одно и то же до бесконечности!

Гинзел не согласился с ним, утверждая, что, во-первых, автомобильную аварию нелегко инсценировать, а во-вторых, поскольку в Лондоне Клэр Теннант редко садилась за руль, то ее смерть в автокатастрофе будет выглядеть весьма неубедительно.

– Предположим, – не стал возражать Квинтрелл. – Тогда сделайте ее жертвой наезда.

Но тут вмешался адвокат Фонда, который привел свои доводы против такого рода "обоснования".

– Я должен напомнить членам группы, что суд, рассматривая уголовное преступление, еще ни разу не обращался к закону, согласно которому пациента следует считать мертвым, как только установлено, что произошли необратимые изменения в мозгу, – заявил он. – Поэтому вполне возможно, что прокуратура не позволит нам использовать Теннант в качестве донора, аргументируя это тем, что если совершивший наезд шофер будет привлечен к ответственности, он может заявить, что не он убил Теннант, а хирурги, удалившие у нее сердце.

Квинтрелл согласился с доводами адвоката, но, несмотря на протесты Гинзела, настоял на том, чтобы они с Дюкассом подготовили "обоснование", исходя из версии автомобильной катастрофы.

Первым заговорил Гинзел.

– План мы разработали, – начал он без особого энтузиазма. – Но реализовать его нелегко, и стоить это будет дорого.

Квинтрелл вопросительно взглянул на Дюкасса.

– Процесс нанесения травмы будет более сложным, чем обычно, – объяснил Дюкасс. – Но тем не менее меня это не слишком волнует.

Гинзел начал раздавать отпечатанные на мимеографе странички.

– Что это такое? – рассердился Квинтрелл, перебирая листки, которые ему вручили.

Гинзел объяснил, что это перечень расходов для "обоснования".

– Тогда, может, лучше сначала послушать, за что нам придется платить деньги? – Повестка дня была длинной, а Квинтрелл, выпускник колледжа при Гарвардском университете, поставляющего кадры для деловых кругов, был сегодня особенно заинтересован в том, чтобы совещание шло быстро и результативно. – Перестаньте валять дурака и приступайте к сути, – сказал он, отодвигая перечень расходов в сторону.

Гинзел взял в руки выключатель дистанционного управления, который лежал перед ним на столе, и нажал кнопку. Жалюзи на окнах автоматически закрылись, и через секунду на экране в дальнем конце затемненной комнаты появилась карта местности под названием Корал-Гейблз.

– Операция "Обоснование" будет произведена через семнадцать дней. Сценарий таков: в ночь на девятое сентября, сразу после полуночи, Теннант возвращается в свой мотель в западной части Майами. Она едет на запад по Севилья-авеню. Когда она объезжает фонтан Ди Сото... – он нажал вторую кнопку, и на экране появилось изображение местности на шоссе Саут-Дикси, ...лопается шина переднего колеса. Теннант теряет управление и врезается в один из столбов возле фонтана.

Карту сменила цветная фотография фонтана. На заднем плане, возвышаясь над окружающими просторную площадь пальмами, виднелась башня, оставшаяся от здания, где когда-то находился отель "Майами-Билтмор".

– Помимо того что фонтан Ди Сото находится всего в двух минутах езды от больницы в Корал-Гейблз, – продолжал Гинзел, – в ночное время возле него обычно никого не бывает.

– Кто же тогда вызовет "скорую помощь"? – спросил Квинтрелл.

– Супружеская пара, которую завербовал Кэйхилл, – ответил Гинзел, кивнув на человека, сидевшего справа от Дюкасса. – Вышедший на пенсию банковский кассир и его жена. Они не подведут. Года два назад переехали в Майами из Питтсбурга. Солидные, уважаемые граждане.

– Где ты их разыскал? – спросил Квинтрелл у Кэйхилла. – А главное, во имя чего солидные, уважаемые граждане согласились пойти на такое?

– Мне их порекомендовал приятель по клубу собаководов в Вест-Флеглер, ответил Кэйхилл. – Весь сезон им не везло, поэтому они сразу ухватились за возможность заработать тысячу долларов.

– А что ты им сказал?

– Только то, что по дороге домой после ужина и кино им придется вызвать "скорую помощь" для женщины, пострадавшей в автокатастрофе...

– Хм-м, – неопределенно протянул Квинтрелл и снова повернулся к Гинзелу. – А как вы думаете разбить машину?

– Мы ее уже разбили, – ответил Гинзел, к удивлению всех, кроме Дюкасса и Кэйхилла. – Только таким путем мы могли узнать, какие травмы следует нанести Теннант. Мы отлили точную копию одного из столбов, что красуются возле фонтана, и наехали на него... – Гинзел передал выключатель дистанционного управления Дюкассу. – Пожалуй, теперь лучше тебе продолжать рассказ...

– Минутку! – вмешался Квинтрелл. – Если машина уже разбита, то на чем же вы предполагаете добраться до фонтана?

– На грузовике. В пути мы доведем Теннант до кондиции и посадим ее в разбитую машину. Но лучше Клод расскажет вам все по порядку.

– Пусть рассказывает, но к тебе я еще вернусь, – предупредил Квинтрелл.

Когда-то Дюкасс делал пластические операции и славился умением восстанавливать обезображенные болезнью лица пациентов. Он принимал участие в сепаратистском движении в Канаде и, опасаясь преследований, в 1977 году эмигрировал в Соединенные Штаты, где во время работы в Хьюстоне познакомился со Снэйтом.

Сначала все у него шло превосходно, но внезапно он очутился на скамье подсудимых по обвинению в халатном отношении к своим обязанностям и профессиональной некомпетентности, в результате чего жизнь больного оказалась под угрозой.

В тот памятный день воинственно настроенный адвокат истца получил подлинное наслаждение, обвиняя Дюкасса в расточительности, безответственности и пристрастии к спиртному – до такой степени, что у него трясутся руки, когда он держит скальпель. Суд заставил его выплатить пострадавшему штраф, а поскольку оказалось, что сумма страховки на случай подобного обвинения никак не покрывает этих расходов, он очутился кругом в долгах. Более того, Совет по медицине штата лишил его права заниматься медицинской практикой. Считая, что суд был к нему несправедлив, он обиделся и уехал за Западное побережье, где стал зарабатывать на жизнь лечением огнестрельных ранений, скрываемых от глаз полиции.

Снэйт потратил немало времени, чтобы разыскать его, но усилия того стоили: Дюкасс был не только талантливым хирургом – у него появились знакомства в преступном мире, чего не имели ни Снэйт, ни Квинтрелл: именно Дюкасс привлек к работе Гинзела и Кэйхилла.

Дюкасс полез в карман своей егерской куртки, достал трубку и начал набивать ее табаком из кисета свиной кожи.

– Пол был лишь отчасти прав, когда сказал, что нам пришлось разбить машину, дабы выяснить, какие травмы следует нанести Теннант, – начал он. На самом же деле я уже получил компьютерную модель Теннант на основе фотограмметрического сканирования ее тела, притом с учетом вероятного уменьшения скорости машины в момент аварии. Это необходимо для определения минимальной скорости, с какою Теннант должна была бы ехать, чтобы получить повреждения мозга, которые нам необходимы. А затем надо было выяснить, что произойдет с антропоморфической моделью, когда машина будет действительно разбита.

Дюкасс помолчал, раскуривая трубку.

– Если кого-нибудь интересует... – начал он, и над столом поплыл ароматный запах табака, – ...я привез с собой пленку, на которой запечатлена авария.

– Сколько потребуется времени на ее просмотр? – спросил Квинтрелл, озабоченно поглядывая на часы. – До обеда успеем?

– Авария заняла всего три десятых секунды, но была снята в замедленном темпе, поэтому просмотр займет, пожалуй, чуть больше трех минут.

– Да, полнометражным фильмом это не назовешь, – успокоился Квинтрелл. Ладно, показывай.

Дюкасс нажал кнопку дистанционного управления, и на экране появилось изображение голубого "фольксвагена". На сиденье водителя, пристегнутый ремнями, сидел манекен в женской одежде – иначе говоря, Клэр.

– Если это та машина, которая будет использована во время аварии, то почему с нее сняли вторую переднюю дверцу? – спросил Квинтрелл.

Дюкасс выпустил к потолку колечко дыма.

– Чтобы лучше было видно, что произойдет при столкновении. Сейчас дверцу, соответственно деформированную, уже поставили на место. "Фольксваген", между прочим, движется со скоростью сорока двух миль в час. Незачем напоминать вам, что смерть Теннант по дороге в больницу крайне нежелательна. Поэтому, как я уже объяснил, за минуту до аварии "фольксваген" должен идти на предельно малой скорости, чтобы авария привела только к повреждению мозга.

– А как насчет ограды, что окружает фонтан? – вдруг вспомнил Квинтрелл. – Как машина, движущаяся со скоростью сорок миль в час, сможет ее проломить?

– Наши испытания показали, что поврежденной в основном оказывается машина. А на то, чтобы сломать ограду, уйдет еще несколько минут, – ответил Дюкасс. – Между прочим, – добавил он, прежде чем вновь повернуться к экрану, – "фольксваген" мы выбрали из-за того, что у него мотор сзади. Когда явится полиция, мотор должен быть, естественно, еще теплым, а если мотор расположен впереди, то при лобовом ударе он может оказаться поврежденным настолько, что его не удастся потом запустить.

"Фольксваген" на экране начал медленно наседать на бетонную ограду. Словно призрак из ночного кошмара, манекен, взмахнув руками, приподнялся с сиденья, и на его голову обрушился каскад осколков разлетевшегося вдребезги лобового стекла. Пока кузов машины превращался в гармошку, колени манекена исчезли под приборной доской, а голова ударилась о стойку.

– Обратите внимание, что ремень не позволяет ей вылететь в переднее окно, но из-за этого она получает удар рулевым колесом в грудь и живот, объяснял Дюкасс, не отрывая глаз от экрана, – поэтому нам следует помнить, что, даже нанося серьезные повреждения, необходимо сохранить в целости кости, а особенно грудную клетку.

Движение на экране стало замирать, изрядно потрепанный манекен опустился на сиденье, в кадровом окне возник конечный ракорд.

– Отлично, – сказал Квинтрелл. – А теперь, может, ты расскажешь нам, какие ей будут нанесены травмы?

На экране появилось воспроизведенное с помощью компьютера схематическое изображение фигуры женщины. Дюкасс поднялся и встал рядом с экраном.

– Начнем просмотр сверху вниз, – сказал он, пользуясь черенком трубки как указкой. – От удара о стойку возникла рваная рана на лбу. Верхний край раны будет завернут внутрь, нижний – вывернут, неизбежен перелом костей черепа. При ударе повреждение лобной доли мозга приведет к образованию острой субдуральной гематомы, что в свою очередь вызовет смещение мозга, его отек, и определенные участки мозга с жизненно важными центрами, переместившись в область большого затылочного отверстия, будут сдавлены.

– Понятно, понятно, – раздраженно перебил его Квинтрелл. – Но что все это означает?

– Это означает, что если все пойдет по плану, то к тому времени, когда она окажется на операционном столе и ей удалят внутримозговую гематому и уменьшат мозжечковое выпячивание, мозгу будет нанесено уже столько ишемических повреждений, что днем раньше или днем позже изменения будут признаны необратимыми, а пациентка – умершей.

– Ты в этом уверен? – спросил Квинтрелл.

– В таких делах никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, – пожал плечами Дюкасс. – Но если наш план полностью не сработает, мы всегда успеем сделать то, что сделали в случае со Свенссоном: одна из моих сотрудниц, переодевшись медицинской сестрой, проникнет в палату и прекратит подачу внутривенного вливания или сделает еще что-нибудь в этом роде. Дежурные сестры там настолько часто меняются, что войти в больницу и выйти оттуда не составляет труда... Однако продолжим... – Дюкасс снова повернулся к экрану. – Удар о руль вызовет обширную контузию грудной клетки и брюшной полости, хотя, как я уже сказал, нужно постараться избежать перелома ребер... Удар о приборную доску нанесет рваные раны и ссадины на колени, раздробит правую коленную чашечку и сломает правое бедро... И наконец, поскольку ноги могут зацепиться за педали, на тыльной стороне правой стопы и пальцах появятся продольные порезы и царапины.

– Да, картина весьма убедительная, – согласился Квинтрелл. – Только уж, пожалуйста, будьте поаккуратнее с повреждениями брюшной полости. Старик считает, что у него найдется покупательница на фаллопиевы трубы... А теперь объясни, каким образом вы собираетесь нанести все эти травмы.

Дюкасс кивнул Гинзелу, и на экране возникла изометрическая проекция десятиколесного грузовика. Снаружи он ничем не отличался от обычного рефрижератора для перевозки мяса, но внутри был оборудован как нечто среднее между мастерской для ремонта автомобилей и операционной в отделении челюстно-лицевой хирургии. В одном конце фургона на пандусе стоял "фольксваген", в другом – замысловатое кресло в окружении многочисленных медицинских приборов.

– Теперь вы своими глазами увидите, на что идут деньги, – улыбнулся Дюкасс. – Однако следует помнить, что, если "обоснования" с помощью автомобильных аварий станут обычным явлением, мы сможем перебросить основные средства...

– Понятно, – перебил его Квинтрелл. – Ближе к делу.

– Извините, – сказал Дюкасс. – Покажи травматический агрегат, обратился он к Гинзелу. – Только один этот агрегат...

Мелькнули какие-то кадры, и на экране возник чертеж кресла. Теперь было видно, что оно стоит на рельсах и обращено к панели, на которой смонтированы стойка, приборная доска, рулевая колонка с колесом и ножные педали.

– Теннант будет привязана к креслу, которое с помощью сжатого воздуха устремится по рельсам на панель, – начал объяснять Дюкасс. – Все эти предметы, о которые обычно ударяется водитель машины, то есть приборная доска, рулевое колесо и так далее, сняты с такого же "фольксвагена", как тот, в котором, так сказать, поедет она, и установлены отдельно друг от друга. Таким образом, мы в состоянии точно определить, какую травму следует нанести на ту или другую часть тела.

Квинтрелл потянулся к стоявшему на столе термосу и налил себе в стакан немного воды со льдом.

– Извини, я не совсем понимаю...

– Разреши привести пример: нам известно, что, если у Теннант произойдет перелом ребер, может начаться легочное кровотечение или – еще хуже того может быть задето сердце. Чтобы этого не случилось, рулевая колонка монтируется на гидравлике. – Дюкасс помолчал, снова раскуривая свою трубку. – Единственное, в чем мы пока не уверены, – это как быть с кровотечением. В идеале нам хотелось бы, чтобы кровь у Теннант пошла только тогда, когда она уже окажется на месте происшествия. Для остановки кровотечения при удалении зуба, если человек страдает гемофилией, как известно, применяют гипноз, но мы не знаем, будет ли действовать внушение после травматического шока. Если обнаружится, что нет, как вы смотрите на то, чтобы для ускорения свертывания крови ввести ей тромбопластин?

– Кто хочет высказаться? – спросил Квинтрелл, обводя взглядом присутствующих.

– Вряд ли кому-нибудь придет в голову проверять у нее наличие тромбопластина в крови, – сказала женщина со слуховым аппаратом. – По-моему, самое главное – это уничтожить всякие следы укола.

– Мы пользуемся безыгольным вакуумным шприцем.

– Прекрасно! – обрадовалась женщина. – Клод, у меня есть небольшое предложение: неплохо было бы еще удалить ей ноготь с большого пальца правой ноги – это подтвердит гиперфлексию во время удара.

– Да, об этом стоит подумать, – кивнул Дюкасс. – Я только не совсем уверен, насколько подобная травма соответствует нашей относительно малой скорости. Но я проверю...

Пока Дюкасс заканчивал свое объяснение, Пирс все больше и больше бледнела. А когда речь зашла об удалении ногтя с ноги Клэр, она вскочила и, зажав рукой рот, опрометью бросилась вон из комнаты.

– О господи! – вздохнула женщина со слуховым аппаратом. – С чего это миссис Пирс вдруг сделалась такой чувствительной?

– Стоит ей увидеть ту сумму, что выплатит Манчини, – заметил Квинтрелл, – как от ее чувствительности не останется и следа! – И он принялся изучать перечень расходов.

12

Фицпатрик взбежал по ступеням, ведущим ко входу в большой, но элегантной архитектуры дом с балконами на Харли-стрит, оглядел боевой строй начищенных до блеска медных дощечек с именами владельцев квартир и нажал кнопку рядом с той, где было выгравировано: "Доктор Джерард X. Пол".

Спустя две минуты ему открыл дверь седовласый мужчина преклонных лет с аккуратно подстриженной бородой. Несмотря на жару, на нем был костюм из плотного твида, шерстяная рубашка с галстуком и шерстяной джемпер.

– А, мистер Фицпатрик! – обрадовался Пол. Он говорил с немецким акцентом. – Пожалуйста, входите.

Фицпатрик начал было извиняться за опоздание, но Пол замахал руками.

– Мистер ди Суза звонил и сказал, что придет только в восемь, объяснил он, ведя Фицпатрика к лифту. – Что-то задержало его на работе, как я понял.

Пол втиснулся вместе с ним в кабину лифта и с грохотом захлопнул железную дверь. И пока грохот эхом ходил по дому, он нажал кнопку, и лифт медленно пополз вверх.

– А теперь скажите мне, есть что-нибудь новое с тех пор, как мы последний раз разговаривали?

Фицпатрик отрицательно покачал головой.

– Проверка номеров, по которым звонили от нас, ничего не дала, а на те объявления, которые я поместил в "Таймс", никто не откликнулся... По правде говоря, у меня появилось отвратительное чувство, будто я попал в одну из таких ситуаций, откуда, что ни делай, выхода нет. Если сегодня нам не удастся что-либо выяснить – конец. А если удастся и я отыщу ее, она будет считать меня негодяем за то, что я пользовался такими недозволенными методами.

– Вы полагаете, они будут представляться ей не вполне, как это говорится... не вполне тип-топ?

– Но должна же она...

– Посмотрим, – сказал Пол, когда лифт, содрогнувшись, остановился. Мои слова, я знаю, могут показаться вам несколько романтичными, но, видите ли, вполне возможно, что к исчезновению ее побудило подсознательное желание проверить глубину вашего чувства к ней... В таком случае, – добавил он, отворяя железную дверь лифта, – имеет значение не метод, с помощью которого вы ее отыщете, а сам факт, что вы ее нашли.

Поднявшись еще на один небольшой пролет, Фицпатрик очутился в комнате, обставленной эдвардианской мебелью – тяжелой, с витиеватой резьбой. Были в комнате и полные фарфора стеклянные горки, и столики в виде слоновьей ноги, и пианино, заставленное выцветшими фотографиями в серебряных рамках. А на пожелтевших стенах висело несколько работ художников-примитивистов, выглядевших удивительно неуместными в этой сугубо мещанской обстановке.

– Всё мои бывшие пациенты, – объяснил Пол. – Вон та, – показал он на висевшую над камином картину, где были изображены пылающие в огне тела, написана молодой шизофреничкой, которая подожгла кровать своих родителей. Весьма прискорбный случай. Они в это время были в постели...

Глухо донесся шум спускаемой в туалете воды, и в комнату вошел Этуелл.

– А теперь, мистер Фицпатрик, чем прикажете вас угостить? – спросил Пол. – Джин с тоником вас устроит?

– Вполне.

– Мы с мистером Этуеллом очень интересно побеседовали о деятельности группы гипноза в полиции Лос-Анджелеса, – сказал Пол, вручая Фицпатрику его стакан. – Очень интересно. – Он снова наполнил стакан Этуелла, и они втроем сели.

– Знаете что? – сказал Этуелл, обмахиваясь, как веером, журналом "Психопатология и социальная психология". – Я ведь только сейчас сообразил, что целых десять минут лопотал что-то про гипноз, не имея ни малейшего представления, что это такое! Что такое гипноз, черт побери?

– Я тоже хотел бы это знать! – усмехнулся Пол, вынимая из кармана своего джемпера серебряную табакерку. – Я могу только объяснить, что, по-моему, являет собой гипноз и как он, мне кажется, действует, вот, пожалуй, и все. – Постучав по крышке табакерки, он открыл ее и вложил щепотку ароматного желтого порошка сначала в одну ноздрю, потом в другую. "Золотой кардинал", – объяснил он, вытирая нос красным носовым платком. Любимый табак мистера Черчилля. Хотите попробовать?

Желания никто не выразил.

– Прежде всего следует заметить, что хотя слово "гипноз" заимствовано из греческого "hypnos", то есть "сон", почти никакого отношения ко сну явление это не имеет... Гипнотизируя пациента, я стараюсь сфокусировать или, если хотите, отвлечь его внимание, как поступает... – Он помолчал, стараясь припомнить нужное ему английское слово. – Taschendieb? – спросил он, глядя поверх очков на Фицпатрика. – Человек, который ворует из карманов?

– Карманник.

– Ах да! – улыбнулся Пол. – Карманник! – И повторил: – Я стараюсь отвлечь внимание моего пациента, как отвлекает внимание своей жертвы карманник, когда, как бы неожиданно столкнувшись с человеком, вытаскивает у него бумажник... Прежде всего я прошу его выкинуть из головы все посторонние мысли. Затем говорю ему, что он устал, что веки у него тяжелые, ужасно тяжелые и он больше не может держать их открытыми и так далее... Как только мой пациент соглашается с тем, что он устал – а вы не забывайте, что он лежит на удобной кушетке в полутемной комнате, – он готов согласиться и с тем, что веки у него отяжелели. А раз он с этим согласится, еще легче согласиться ему с тем, что он не в силах держать их открытыми, а под конец он уже согласен сделать все, о чем бы я его ни попросил. Потому-то, добавил он, сделав очередной глоток из своего стакана, – с пятьдесят второго года в Англии запрещены публичные сеансы гипноза.

– Значит, пациент может согласиться на любое предложение, которое ему сделает гипнотизер? – озабоченно спросил Этуелл. – Извините меня, сэр, но позвольте не поверить вам. Что, если вы захотите попросить объект сделать нечто такое, что категорически противоречит его моральным и этическим принципам?

– Он это сделает! – не задумываясь, ответил Пол. – Речь идет, вы, конечно, понимаете, лишь о людях, поддающихся гипнозу... А теперь разрешите задать вопрос вам, – продолжал он, глядя поверх очков на Этуелла. – Как можно легко и безболезненно усыпить кошку?

– Ну-ну! Интересно послушать...

– Убедите ее, что от хлороформа дохнут блохи! Улыбаетесь, мой друг, однако позвольте привести вам пример, объясняющий, что я имею в виду. Предположим, я загипнотизировал монахиню – упаси бог, конечно, – и хочу, чтобы она разделась донага перед молодыми людьми. Что я должен сделать? Я скажу ей, что день удивительно теплый, что она одна на пустынном пляже и что если она разденется, то ничем не нарушит приличий, но зато ей сразу станет прохладнее... – Пол положил ногу на ногу. – Знаете, во время войны некоторым агентам, заброшенным в страны оккупированной Европы, излагали их легенду, когда они находились под гипнозом. И хотя гестапо сумело с помощью пыток вытянуть из двух-трех кое-какие сведения – заставить их признаться, кто они такие, так и не удалось. Почему? Да потому, что агенты не знали, что лгут. Они искренне считали, что внушенная им легенда – чистая правда.