Текст книги "Хозяйка Империи"

Автор книги: Рэймонд Элиас Фейст (Фэйст)

Соавторы: Дженни Вурц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 58 страниц)

Люджан снова замолчал, на этот раз заметно нахмурившись. Мара вцепилась в прутья борта с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Оскорбления, о которых упоминал Люджан, были достаточно нестерпимыми, чтобы мужчина воспылал жаждой мести. Более того, властительница сомневалась, что военачальник пересказал ей худшие из образцов злоречия. Борясь с горечью и гневом на себя за то, что по ее милости столь доблестные воины угодили в такой скверный переплет, она хрипло проговорила:

– Должно быть, выдержать все это было мучительно.

– Ну, не так уж мучительно. – В голосе Люджана зазвучала твердость стали варварского мира. – И я, и другие... мы все взяли пример с Папевайо, госпожа.

Мара прикрыла глаза, с болью вспомнив об отважном Вайо, который много раз спасал ее от верной гибели. Однажды ему пришлось ради Мары отказаться от почетной смерти на острие своего меча и – снова ради Мары – до конца дней носить черную повязку осужденного на казнь, видя в этой метке позора символ триумфа, который могли оценить лишь сама властительница и те, кто о нем знал. В конце концов он умер, спасая ее жизнь, в схватке с врагом из дома Минванаби.

На очередном ухабе повозка опять резко накренилась, и Мара вырвалась из плена воспоминаний. Она надеялась, что этих воинов – лучших, достойнейших из ее личной охраны – не ожидает такой же безвременный конец. Старый Кейок, ее военный советник, успел убедить ее, что – вопреки традиционным воззрениям цурани – на долю доблестного воина может выпасть и не менее славная кончина, чем смерть в бою на чужой земле.

– Продолжай, – снова приказала она, стараясь, чтобы не дрогнул голос.

Она не видела своего военачальника, но вполне ясно представила в воображении, как он пожал плечами.

– Госпожа, тут нечего больше рассказывать. Твои воины условились не обижаться на пустую болтовню турильцев, просто не обращать внимания на их слова. И горцев это, кажется, удивило. Они стали осыпать нас упреками и спрашивали, почему это мы не кидаемся на защиту своей чести. Ну, а Ванамани взял и крикнул в ответ, что мы – это твоя честь, госпожа. И слышим мы лишь твои слова или слова твоих врагов. Тут в разговор вмешался Сарик и добавил, что для нас турильцы не враги, а чужестранцы, и поэтому их слова для нас не имеют никакого смысла – так же, как вой ветра над скалами. – Последнее высказывание Люджан передал с лукавой ухмылкой. – И знаешь, тогда горцы перестали нас дразнить. Я думаю, на них произвела впечатление наша преданность и еще то, что мы не попались на наживку, хотя женщина, которой мы служим, сейчас нас не видит и сама находится в положении пленницы. Лайапа сказал, что во время войн многие цурани, не выдержав насмешек, бросались в бессмысленные атаки и становились легкой добычей для отрядов горцев, до того сидевших в засадах.

– Люджан, – сказала Мара голосом, дрожащим от переполнявшей ее благодарности, – все твои воины заслуживают награды за свою доблесть. Передай им эти мои слова.

Да, каждый из них проявил великую твердость, выходящую далеко за рамки служебного долга и за рамки цуранских понятий, ставящих честь превыше жизни. Каждый из них отдал свою личную честь в ее руки. Мара уткнулась взглядом в собственные ладони с красными отметинами от прутьев, за которые она цеплялась. Она молилась богам о том, чтобы они позволили ей оказаться достойной такого доверия.

Глава 5
СОВЕТ

Медленно тянулись часы.

Для Мары, запертой в тесном пространстве плетеной повозки и открытой капризам всех ветров и солнца, которое то выглядывало, то вновь скрывалось за нависшими над плато облаками, сейчас важнее всего было сохранить спокойствие. Но неопределенность положения и шумные выкрики турильских воинов, охранявших повозку, только усиливали раздражение. Чтобы убить время, она попросила Лайапу рассказать ей о землях, где пролегал их путь, однако рассказывать было, по сути, не о чем. Ни сел, ни городков, лишь несколько деревушек, прилепившихся к каменистым склонам в зарослях кустарника, до последнего листика обглоданного скотом. Вдали, за пурпурными холмами, на горизонте вырисовывались более высокие горы со скалистыми вершинами – там, где их не скрывали облака. Про Дарабалди – город, где собирался Высший Совет вождей, – Лайапа сказал только, что располагается он в предгорьях большого хребта. Тогда Мара пожелала узнать, долго ли еще добираться, но ответом на расспросы Лайапы стали лишь непристойные шуточки и грубый хохот конвоиров. Так ничего и не добившись, доведенная до белого каления Мара нашла себе другое занятие: она стала обучать Камлио успокаивающим приемам медитации, которые усвоила в бытность свою храмовой послушницей.

Только боги ведают, подумала Мара, насколько полезным может оказаться для бедной девушки искусство черпать утешение в самой себе, пока волею здешних властей не будет решена судьба пленников.

Горцы делали остановки, чтобы подкрепиться; колбаса, кислый сыр и хлеб, которые все запивали светлым пивом, на удивление хорошо способствовали восстановлению сил. Воины развлекались на привалах громкой похвальбой да порой еще и бились об заклад, если какой-нибудь паре взбредало на ум помериться силой.

Стемнело, и над землею холодным покрывалом лег туман. Ослу надоело отбрыкиваться от бегущих по пятам квердидр, хотя эти шестиногие твари по-прежнему плевались в него, выворачивая губы в подобии презрительной улыбки. Чтобы согреться, Мара притулилась поближе к Камлио и задремала.

Сверкающая россыпь звезд уже заполонила небо над головой, когда она очнулась от многоголосого лая. Это пастушеские собаки, определил Лайапа, а еще есть другая порода, охотничья; те покрупнее и посильнее. По дыму и едкому запаху хлева, гниющих потрохов и вымоченных шкур Мара поняла, что их отряд подошел к деревне или более многолюдному поселению.

– Дарабалди, – откликнулся на ее вопрос чей-то хриплый голос. Но попытка выведать, когда она сможет переговорить с Советом Вождей, натолкнулась лишь на очередную грубость со стороны охраны:

– А тебе не все ли равно, женщина? Или невтерпеж узнать, что за мужик тебя купит? Боишься, вдруг он окажется стар и у него ничего такого не осталось, что может стоять?

В ответ на эту наглую тираду Сарик рискнул воспользоваться грубым турильским словцом, которым обогатил свой лексикон утром во время купания. Ничуть не оскорбленные, горцы весело заржали и, похоже, невольно прониклись еще большим уважением к первому советнику Мары.

Повозку залил свет. Мара подняла глаза на высокую сторожевую башню, где чадили пропитанные салом факелы. Турильские воины в бурых накидках, разместившиеся на зубчатой стене, встретили подошедший отряд явно неодобрительными возгласами, более всего похожими на брань.

Антайя не остался в долгу, ответив в том же духе, а затем затараторил, сопровождая речь жестами, в том числе и весьма грубыми. Судя по очевидному удовольствию часовых и по их взглядам в ее сторону, Мара заключила, что Антайя рассказывает, как ее захватил. Сцену купания у реки явно не обошли молчанием, поскольку часовые пихали друг друга локтями в ребра и тыкали пальцами, указывая на Люджана и Сарика.

Затем отряду дали разрешение войти, и повозка дернулась вперед под резкий крик осла и пронзительные вопли квердидр.

– Как это удачно, – заметила Мара, обращаясь к Камлио, – что мы въезжаем в город с такими фанфарами: каждый будет знать, что мы здесь.

Сейчас ей еще сильнее, чем раньше, хотелось, чтобы ивовые борта повозки были пониже и позволяли хотя бы осмотреться вокруг. Однако очень скоро ей пришлось переменить мнение: дробный стук частых ударов по бортам вполне мог означать, что повозку забрасывают камнями или сухим навозом. Окрики на турильском смешались с визгом малолетних озорников, которым, видимо, досталось от старших; обстрел прекратился довольно быстро.. Поверх бортов повозки Мара видела неясные очертания двухэтажных каменных зданий с блеклыми вывесками, раскачивающимися на ветру. На балконах и оконных рамах имелись резные тотемные изображения, а крутые двускатные крыши выглядели весьма странно. Окна были закрыты ставнями да еще и заперты на засовы; зато у немногих оставшихся открытыми теснились стайки пышнотелых красоток; они весело окликали прохожих и посредством весьма выразительной пантомимы зазывали к себе гостей.

– Шлюхи, – бросила Камлио.

За кажущейся язвительностью тона Мара безошибочно угадала страх спутницы – как бы ей самой не стать обитательницей подобного притона.

Мара прикусила губу. Она понимала, что Камлио, скорее всего, достанется сыну вождя, но вот как поступит ее Мастер тайного знания, если такое случится? Эти мысли не оставляли ее. Согласится ли Аракаси присягнуть на верность Шиндзаваи, как несомненно предложит Хокану, или, сохранив свободу, доберется до этих мест и станет обшаривать турильские города в поисках девушки, завладевшей его сердцем?

Повозка затряслась по дороге, вымощенной булыжником, и затем, накренясь, резко остановилась. Белокурый горец, демонстрируя в ухмылке щербатый рот, открыл заднюю дверцу и знаком велел Маре и Камлио вылезать. За спинами турильских стражников и зевак, столпившихся вокруг, был виден длинный дом, тыльной стороной приткнувшийся к каменной стене. Бревенчатые двери строения были распахнуты настежь, но проем закрывала шерстяная завеса с узором из квадратов и полос. Не успела Мара толком оглядеться, как турилец подтолкнул ее к входу. Вместе с ней оказались Камлио, Сарик, Люджан и Лайапа.

Переступая порог, Мара невольно подивилась, сколь мягкой оказалась ткань завесы, которой она на мгновение коснулась. Однако по пятам за ней следовали остальные, и медлить было нельзя. Она сделала шаг вперед и оказалась в помещении без окон; от дымного воздуха у нее сразу защипало в глазах.

Мрак рассеивали лишь багровые отсветы горки тлеющих углей, служивших скорее для приготовления пищи, нежели для обогрева. В этом странном жилище стоял едкий запах шерсти, мясной похлебки и людской скученности. Перед огромным очагом сидела на высоком ларе старая женщина, занятая расчесыванием квердидровой шерсти на чесалке с костяными зубьями. Старик, пристроившийся около нее на низеньком плетеном табурете, был едва заметен в слабом свете углей. Когда глаза Мары привыкли к темноте, она разглядела седые волосы, угрюмо сжатый запавший рот и длинные усы, свисающие с оплывших щек. На концах усов поблескивали цветные бусины, которые зазвенели наподобие детской погремушки, когда старец поднял голову.

Лайапа что-то быстро сообщил Сарику вполголоса, а тот в свою очередь тихо передал Маре:

– У него усы, какие и полагаются вождю, а бусины, что на них болтаются, – знаки отличия, и вполне может оказаться, что это и есть верховный вождь собственной персоной.

Мара скрыла изумление. Она ожидала узреть некую величественную персону, но отнюдь не такого неказистого старичка в простецком зеленом кильте. Он ел из грубой деревянной миски, а ложкой ему служил обломок раковины коркара. Неприятно пораженная отсутствием парадных регалий, властительница Акомы едва не упустила из виду, что в тени расположились полукругом и другие мужчины, чью беседу прервало прибытие турильца с пленниками.

Некоторое время обитатели комнаты молча рассматривали новоприбывших, забыв о трапезе, которой они предавались за миг до прихода пленников.

К вящему удивлению Мары, первой нарушила молчание старуха.

– Ты мог бы и поинтересоваться, чего они хотят, – промолвила она, прервав свое занятие.

Владелец подобающих вождю усов крутанулся на своем табурете, тыкая ложкой в сторону старухи. Подливка крупными брызгами разлетелась из миски и с шипением упала на угли.

– Заткнись, старая карга! Я не нуждаюсь в твоих подсказках!

У Мары вновь брови поползли на лоб. Неужели эти люди не имеют представления о простейших правилах приличия?

Турильский вождь тем временем резко развернулся; перестук бусинок на взлетевших вверх концах усов подчеркнул важность момента. Движением подбородка он указал на Сарика, стоявшего к нему ближе всех:

– Чего вы хотите, цурани?

Когда Сарик того желал, он мог быть великим мастером лицедейства. В обманчивом свете очага его лицо казалось каменно неподвижным; впору было подумать, что верховный вождь адресовал свой вопрос просто в воздух.

Поняв намек советника, Мара не стала молчать.

– Я пришла в твои владения в поисках истины, – бросила она в тишину.

Турильский вождь остолбенел, как будто получил пощечину. Он метнул взгляд на стоящую перед ним властительницу, затем отвел глаза. Похоже, он смотрел поверх ее головы, так что от его внимания не могли укрыться широкие ухмылки на лицах Антайи и других стражников.

– Ты тут стоишь как пень и позволяешь пленнице высовываться вперед, когда ее не спрашивают! – взревел он, словно желая устрашить врага на поле боя.

Ничуть не растерявшийся – хотя уши у него и заложило от крика, – Сарик шагнул вперед и, несмотря на связанные руки, отвесил вполне приличный поклон:

– Досточтимый вождь, Антайя позволяет это, поскольку перед тобой Мара, Властительница Акомы, Слуга Империи и член семьи Императора Цурануани.

Вождь пригладил усы и потеребил бусинки на их концах.

– Да неужели? – В наступившем безмолвии слышалось лишь постукивание деревянной посуды: все сотрапезники прекратили еду, положив ложки в миски. – Если эта женщина и впрямь Слуга Империи, то где же ее знамена? Где армия? Где знаменитый огромный шатер? – В низком баритоне вождя все более явственно слышалась издевка. – Мне доводилось видеть, как путешествует цуранская знать по чужим землям! Они, словно торговцы, тащат за собой добрую половину своего имущества. Ты лжешь, чужестранец, – вот что я скажу. Иначе почему ее, – он презрительным жестом указал на Мару, – сопровождает столь немногочисленная охрана? Что там ни говори, а ведь наши государства враждуют.

При этих словах старуха на ларе отбросила свое рукоделие; лицо ее скривилось от возмущения.

– Почему ты не спросишь ее саму? Она сказала, что ищет каких-то познаний. Должно быть, для нее это очень важно.

– Закрой пасть, старуха!

Вспыльчивый вождь ткнул рукой, в которой все еще сжимал корку хлеба, в сторону отряда Мары, упорно не желая обращаться к самой властительнице:

– Мы, знаете ли, вовсе не дикари, как о нас думают цурани.

У Мары лопнуло терпение.

– Не дикари? В самом деле? – Как ей сейчас не хватало умения говорить по-турильски! Но делать было нечего: приходилось пользоваться родным языком. – И по-вашему, это было не самое дикое варварство – предоставить для ночлега моей почетной гвардии загон для скота? У меня на родине даже рабы не ночуют в таких мерзких условиях!

Ошарашенный вождь откашлялся, смущенный подавленными смешками Антайи и его воинов.

– Ты хочешь раздобыть здесь некие сведения...– Его глаза сузились. – Враг наш, по какому праву ты являешься сюда с требованиями?

Но прежде чем Мара успела ответить, между ней и Сариком торопливо протиснулся Лайапа.

– Властительница Мара пришла сюда не как враг! – провозгласил он. – Ее воины разоружились по ее приказу. И не раз проглатывали обиду молча, хотя горожане и стража в Лозо из кожи вон лезли, чтобы только оскорбить их посильнее.

– Он говорит чистую правду, – перебила Мара Лайапу, не желая подчиняться нелепому турильскому обычаю, согласно которому мужчине не подобает на людях вести беседу с женщиной.

Старуха на ларе улыбнулась, словно восторгаясь ее дерзостью, и Мара поспешила закрепить свой скромный успех:

– А теперь насчет сведений, которые мне нужны...

Невысказанный вопрос повис в воздухе. Так как верховный вождь, похоже, впал в сомнения, старуха пнула его в спину носком ноги:

– Она ждет, чтобы ты сказал ей, кто ты такой, дубина стоеросовая!

Верховный вождь, свирепо вращая глазами, обернулся к женщине, которая могла быть только его женой – иначе не избежать бы ей кары за подобные вольности.

– Не учи меня, женщина!.. – Старик снова повернулся к Маре, надуваясь важностью. – Да, должно быть, это важные сведения...

– Назови себя...– невозмутимо подсказала старуха.

Так и не вспомнив о зажатом в руке хлебном огрызке, вождь потряс кулаками:

– Цыц, бестолковая! Сколько раз твердить тебе, что в доме собраний ты должна держать язык за зубами! Пристанешь еще раз, и я пройдусь колючим веником по твоей жирной заднице!

Пропустив угрозу мимо ушей, женщина возобновила брошенное занятие.

Вождь напыжился, выставив на всеобщее обозрение рубаху с пятнами от подливки различной давности.

– Мое имя – Хотаба. Я верховный вождь Пяти Племен Малапайи, а в этом сезоне – верховный вождь Совета в Дарабалди. – Затем он указал на другого счастливого обладателя усов и пучка волос на макушке. – Это Бразадо – верховный вождь Четырех Племен Сувака. – Последним из сидящих за столом был назван безусый юноша рядом с Бразадо. – А это Хидока, его сын.

Взгляд Хотабы скользнул поверх плеча Мары и остановился на Сарике, словно именно этому пленнику он сообщал имена и звания.

– Мой собственный сын, Антайя...

– Мы уже познакомились, – перебив вождя, саркастически заметила Мара. На сей раз верховный вождь в ярости грохнул кулаками по коленям. Корка в руке от удара рассыпалась на крошки, которые разлетелись по сторонам. Вождь грозно насупился, и в эти секунды Мара натерпелась страху: вдруг она действительно хватила через край? Вдруг эти турильцы накажут ее за то, что она слишком непочтительно перебивает их главу?

Но тут громко прокашлялась старая женщина у очага.

Сверлящим взором уставился Хотаба на жену, но потом пожал плечами, словно признавая свое поражение.

– А эта зубастая баба, всюду сующая свой нос, – моя жена Мирана. – После недолгого раздумья он добавил: – И не будь она такой мастерицей по части кухни и порядка в доме, я бы давным-давно позаботился, чтобы ее изрубили на корм собакам.

Антайя доложил:

– Отец, вождь в Лозо счел за наилучшее сразу переправить пленников к тебе, а не дожидаться попутного каравана торговцев.

Вождь подергал ус, брякнув бусинами.

– В охранниках-то нынче мало надобности, сынок, верно я говорю? Цурани теперь смирные стали, робкие – ни дать ни взять маленькие гачаги!

Лайапа метнул тревожный взгляд на Люджана и Сарика, но Мара и без того поняла нелестный смысл замечания Хотабы. Однако после всех унижений, которые вытерпели доблестные кузены сегодня утром у реки, оба они с полнейшим равнодушием отнеслись к тому, что их уподобили пугливым зверюшкам, таскающим из амбаров зерно.

Верховный вождь все еще ждал, не возымеет ли какого-либо действия его ехидное высказывание, когда в разговор снова вступила Мирана:

– Ты так и не спросил у властительницы Мары, что она хочет узнать.

Хотаба вскочил на ноги, озираясь с таким видом, словно готов был пойти на убийство:

– Да заткнешься ли ты, баба! Опять распускаешь язык в Совете! Мне бы следовало сварить тебя и выбросить на съедение стервятникам, а самому отправиться в набег и раздобыть себе новую жену – молодую, послушную, а главное – молчаливую!

Угрозы вождя, однако, произвели на Мирану так же мало впечатления, как и на остальных турильцев. Руки старой женщины разглаживали шерсть такими же мерными движениями, как всегда, и только легкое постукивание ступни выдавало еле сдерживаемое нетерпение. По-видимому, в спокойствии жены Хотаба усмотрел предостережение. Он перевел дух и, обратившись к Маре, процедил сквозь зубы:

– Что ты хочешь узнать, цурани?

Мара взглянула на Люджана и Сарика, бесстрастно наблюдавших за происходящим. Советник в ответ слегка пожал плечами. Вряд ли ему под силу направлять Мару в этих переговорах. По цуранским меркам, турильцев отличали грубость, вспыльчивость, склонность к бурному изъявлению чувств, которых они, возможно, даже и не испытывают, и вопиющая неотесанность. Полтора дня, проведенные в их обществе, только усилили недоумение пришельцев из Цурануани, которые не могли понять: что же считается непростительным оскорблением для жителя Турила? Словесные уколы, похоже, не задевали этих молодчиков: любую грубость они воспринимали как шутку. Пожалуй, будет безопаснее всего, если соблюдать учтивость и говорить правду, решила Мара.

– Хотаба, мне необходимо поговорить с кем-нибудь из ваших магов.

Надутые щеки вождя опали; он побледнел и, кажется, впервые заметил, что сжимает в кулаке месиво из хлебных крошек.

– Магов?..

Насколько Мара была способна истолковывать выражения лиц здешних обитателей, Хотаба был изумлен. Властительница поспешила продолжить, пока ее слушали:

– То, что мне необходимо узнать, может поведать только маг, не состоящий в Ассамблее магов Империи. Я отправилась в Конфедерацию Турила не из-за какого-нибудь каприза: мне дали понять, что здесь я могу найти ответы на свои вопросы.

На смену вспышке изумления, промелькнувшей во взгляде Хотабы, пришло любопытство. Он вовсе не рвется вникать в подробности ее забот, поняла Мара, наблюдая, как его глаза перебегают с одного ее спутника на другого. Она постаралась, не привлекая внимания, сдвинуться вбок, так чтобы загородить собою девушку, съежившуюся за спиной госпожи, но пушистые светлые волосы Камлио, развевающиеся от малейшего движения воздуха, не могли остаться незамеченными даже в темном помещении Совета. Хуже того, Антайя проследил направление отцовского взгляда и поспешил воспользоваться удачным моментом. Схватив Камлио за руку, он вытащил ее вперед, чтобы все могли ее видеть.

– Смотри-ка, отец, какой мы заполучили трофей у этих цурани.

Мара разъярилась пуще прежнего. Мало того что Камлио ни жива ни мертва, так еще эти невежи разом и думать забыли о важном разговоре, который она с таким риском завела! Однако похотливый блеск в глазах старого вождя подсказывал, что сейчас не время считать обиды. Если она ненароком заденет его мужское самолюбие, дело может обернуться еще хуже.

Восхищенный свист остальных членов Совета достаточно ясно выразил произведенное на них впечатление. Они пожирали куртизанку голодными оценивающими глазами, и даже хмурый взгляд Мираны не смог умерить воодушевление ее супруга. Хотаба не лишил себя удовольствия обвести взором зрелые округлости фигуры Камлио с видом человека, которому сейчас предстоит отведать редкое лакомство. Он облизнулся.

– Хороша, – доверительно сообщил он Антайе. – Необычайно хороша. – Кивнув сыну, он распорядился: – Раздень ее. Посмотрим, что за сладкий плод скрыт у нее под платьем.

Мара окаменела:

– Хотаба, ты можешь сказать своему сыну, что ни меня, ни мою служанку Камлио не следует считать военной добычей. Мы не твоя собственность, турильский вождь! Тело Камлио принадлежит ей самой, а вот услуги принадлежат мне; она делает то, что я ей прикажу. А я не отправляю ее в постель с чужаками.

Хотаба вздрогнул, словно его разбудили пинком. Он в раздумье посмотрел на Мару, и его улыбка стала злобной.

– Ты не в том положении, женщина, чтобы чего-то требовать.

Мара не снизошла до того, чтобы расслышать замечание. Она застыла в позе разгневанной властительницы, словно не стояла здесь растрепанная, лишенная каких бы то ни было регалий, которые могли бы свидетельствовать о ее ранге знатной цуранской дамы; словно не были связаны, как рабы, и беспомощны ее верные сподвижники.

Ее бесстрашие произвело впечатление, хотя, может быть, и не слишком благоприятное. Улыбка Хотабы стала еще шире, и даже Мирана прервала свою работу. В душной комнате сгустилась зловещая напряженная тишина.

– Госпожа, – с нескрываемым сарказмом произнес вождь, – предлагаю тебе сделку: нужные тебе сведения в обмен на твою желтоволосую служанку. Полагаю, условия более чем справедливые. Эта женщина не имеет цены: подобная красавица – такая же редкость, как честный маг среди вашего народа. И уж конечно, сведения, ради которых ты к нам явилась, стоят того, чтобы заплатить за них телом одной служанки – ведь в твоих владениях тебе подвластны многие тысячи душ.

Маре стало дурно; она зажмурилась и стиснула зубы, чтобы не поддаться острому желанию выкрикнуть бессмысленные проклятия. Во рту пересохло. Кто она такая, чтобы променять жизнь и счастье Камлио, пусть даже ради блага собственной семьи? А ведь закон Империи давал ей такое право.

– Нет.

Это слово далось ей с трудом, но прозвучало твердо, хотя душу Мары обуревали сомнения. Боги, каким же бесчестным созданием она стала, если ставит судьбу какой-то строптивой служанки превыше блага и жизни своего дома, мужа и детей! Чего стоит одна жалкая потаскушка, когда речь идет о чести властительницы Акомы, о безопасности всех, кого она любит, об основе власти самого Ичиндара, в конце концов? В прежние времена она не задумываясь приказала бы какой-нибудь служанке или рабыне выполнить то, чего требуют эти турильцы; но сегодня, когда все зависит от одного ее слова, она не могла потребовать такой жертвы.

В наступившей напряженной тишине, когда у ошеломленных мужчин отнялись языки и Сарик тщетно пытался скрыть изумление и страх, явственно написанные на его лице, зазвучал голос Мираны.

– Я закончила чесать шерсть, – сообщила она, словно дела хозяйственные были куда важнее людских жизней и судеб. Но ее руки дрожали, когда Мирана складывала шерсть и приспособления для рукоделия в корзинку. Мара это видела. Хотаба лишь обернулся и кивнул жене. Спутница его жизни встала, укутала плечи вязаными шалями с бахромой и жестом предложила Маре следовать за ней.

Властительница Акомы колебалась: долг правителя – отвечать за своих людей, и она собиралась добиваться, чтобы ее оставили вместе со свитой. Однако Мирана, словно угадав ее мысли, едва заметно покачала головой.

– Иди, госпожа, – с поклоном прошептал Сарик, получив торопливый совет Лайапы. – Здесь свои порядки, а ты сделала все, что могла. Если упрешься на своем, как бы не испортить все дело, которое привело нас сюда. Лайапа считает, что Мирана достаточно хорошо знает своего мужа и что нужно делать так, как он велит. И по-моему, стоит прислушаться к его совету.

Напоследок Мара метнула высокомерный взгляд на Хотабу, чтобы тот хорошенько уразумел: никакие турильцы не заставят ее плясать под свою дудку и если она что-то делает, значит, у нее есть для этого собственные резоны. Затем, гордо выпрямившись, она присоединилась к Миране, направлявшейся к выходу.

Люджан дернулся было вслед за ней, но Мара жестом остановила его. Среди этих варваров ни один из них не был в безопасности, да и что может один безоружный воин против толпы горцев? Видимо, Мирана это понимала.

– Оставайся-ка здесь с моим мужем, воин, – снова заговорила она. – Наплети ему, какой ты свирепый в бою и неутомимый в постели. Я не задержу твою госпожу надолго.

Для Мары у нее нашлось другое утешение:

– Не беспокойся, твою служанку не тронут, пока это дело не будет решено.

Сжав с неожиданной в старухе силой руку Мары, Мирана подтолкнула ее за порог.

Холодным воздухом им обожгло лица, так что кровь прилила к щекам. Мирана шла быстро, увлекая Мару за собой и не давая времени передумать. Они свернули в проулок, где, судя по ароматам, пекари заканчивали свои дневные труды. Какая-то собачонка жадно заглатывала корки, которыми кормила ее девочка с косичками. При виде этой картины Мара вспомнила о собственной дочери: дорастет ли она до тех лет, когда заводят любимого зверька?

Мара споткнулась, и Мирана поддержала ее.

– Не раскисай, – сказала ока на языке цурани с сильным акцентом. – Тебе хватило сил, чтобы покинуть родные места, бросить вызов Ассамблее и явиться к нам. Так теперь уж нечего жалеть себя.

Мара подняла голову.

– Разве моя судьба для тебя что-нибудь значит? – в недоумении спросила она.

– Ничего не значит, – обыденным тоном ответила Мирана. Ее темные глаза выжидающе остановились на властительнице Акомы. – Ничего бы не значила для меня твоя судьба, будь ты похожа на тех цурани, которых мы знавали прежде. Но ты не такая. Хотаба убедился в этом, когда предложил променять служанку.

Мара еще выше вскинула голову:

– Она не моя собственность, чтобы я ею торговала, даже ради избавления моей семьи от грозящих ей опасностей. Я предоставила ей выбор, и она осталась со мной по собственной воле. Камлио не рабыня...

Мирана пожала плечами, отчего бахрома ее шали заколыхалась на холодном пронизывающем ветру.

– Верно, и по нашим законам тоже ты не вправе торговать ею. Однако на твоей родине господа распоряжаются судьбами, своих слуг, рабов и детей как им вздумается. И считают, что боги ниспослали им такое право.

– Они верят в это, – осторожно ответила Мара.

– А ты?

Вопрос Мираны хлестнул, как пастушеский кнут.

– Не знаю, во что верю я, – хмуро призналась Мара. – Пожалуй, в одно. Как Слуга Империи, я поставила интересы государства и народа превыше всего. И теперь не могу ценить свою жизнь выше любой другой жизни. Камлио со мной, потому что я поклялась одному человеку охранять ее. Тот, кто доверил мне ее безопасность, ничем не хуже меня. Существует понятие чести, суть которого – слепое повиновеиие обычаям, но существует и другое понятие чести, объемлющее... гораздо больше.

Взгляд Мираны стал пронзительно-острым.

– Ты другая. Она разговаривала скорее сама с собой, чем с Марой. – Молись богам, чтобы твоей непохожести оказалось достаточно для освобождения. Я на твоей стороне. Но никогда не забывай: турильские мужчины более искренни и великодушны, когда рядом нет женщин. У нас суровая страна, и тот, кто будет проявлять мягкость, рискует потерять жену, добытую в набеге.

– У него отобьет жену другой? – изумилась Мара.

Сморщенные губы Мираны сложились в лукавую ухмылку.

– Может, уведет другой. А то и хуже – жена сама покинет его дом и очаг и в знак презрения за слюнтяйство... набьет одеяло снегом.

– Вы так делаете? – Мара расхохоталась, забыв про свои невзгоды.

– А как же.

Заметив, что гостья озябла, Мирана стащила с себя одну из теплых шалей и накинула ее Маре на плечи; от шали пахло дымом и грубой овечьей шерстью.

– Давай зайдем в мою любимую пекарню. Там в этот час сладкие булочки прямо из печи. Я тебе расскажу, чем мы тут еще занимаемся помимо исполнения своей главной обязанности – делать вид, что принимаем всерьез кукареканье наших драчливых мужчин.

В отличие от дымной духоты дома Совета воздух в пекарне резко обдавал сухим жаром печей, особенно уютным во влажном климате высокогорья. Мара неловко присела на деревянный стул. В этих промозглых горах цуранские подушки вряд ли были бы уместны на каменном полу. Не привыкшая к такой мебели, Мара то и дело меняла положение туловища в попытке найти удобную позу, однако ей ничего не оставалось, кроме как покориться необходимости и провести вечер в легкой светской болтовне. Мирана, как и супруга вождя в Лозо, как видно, была не прочь потолковать о пустяках, пока городские старейшины держат совет.