Текст книги "Хозяйка Империи"

Автор книги: Рэймонд Элиас Фейст (Фэйст)

Соавторы: Дженни Вурц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 58 страниц)

Глава 17
ИМПЕРАТОР

Черноризцы разинули рты.

По обе стороны от входа в Тронный зал стояли навытяжку Имперские Белые в доспехах с золотой каймой. Нигде не было видно воинов в одежде цветов Акомы или Шиндзаваи, которых маги рассчитывали здесь обнаружить.

Они ожидали застать какие-то отголоски сражения: можно было предположить, что солдаты победившей стороны продолжат охрану своего предводителя, пока побежденные не присягнут на верность новому монарху. Во всяком случае, именно так разрешались споры о престолонаследии в прошлом. Однако Благодетельная не стала прибегать к принуждению для достижения своего триумфа. Никто не вырвался из толпы, чтобы броситься к ногам черноризцев и воззвать к их милосердию, умоляя Всемогущих отменить незаконный захват власти, учиненный Марой. Более того, если на каком-то из лиц и можно было уловить признаки неудовольствия, так причиной тому оказались сами маги, а точнее, их опрометчивое вторжение. Все выглядело так, будто каждый из присутствующих состоял в заговоре с Марой, и в результате она добилась всего, чего хотела.

Загремели барабаны; в их грохоте потонул возглас Мотехи, требовавшего тишины. Он размахивал воздетыми вверх руками, но ничего этим не добился. А тут еще, к немалому раздражению его собратьев, затрубили фанфары и горны, и их оглушительный рев разнесся над городом, не слышавшим ничего подобного со дня смерти Ичиндара; этот рев заглушил даже стук камней, вылетающих из осадных орудий и ударяющихся о стены города.

Стоявший чуть позади авангарда Всемогущих, Хочокена наклонился, чтобы поделиться с Шимони своими соображениями:

– Должно быть, слуги пробрались сюда загодя, чтобы все приготовить. Это дело не на один час.

Хотя его слова не предназначались для общего сведения, первым откликнулся Севеан:

– Ты имеешь в виду, что все было основательно спланировано?

Шимони взглянул на собрата с плохо скрытым презрением:

– В отличие от всех других правителей Империи Мара из Акомы никогда ничего не достигала без основательно продуманного плана.

Фанфары смолкли. Наступила тишина.

– Вас вызывают, – напомнили имперские глашатаи, отступив, чтобы освободить проход. Между рядами вельмож и должностных лиц, находившихся в зале, образовался длинный узкий коридор. Взбешенный Мотеха поспешил вперед; прочие маги следовали за ним по пятам, с изумлением оглядываясь по сторонам. Вид персон, собравшихся в парадной части зала, производил внушительное впечатление.

У подножия престола стояли при всех регалиях верховные жрецы и жрицы Двадцати Богов Верхнего Неба и Двадцати Богов Нижнего Неба. Согласно обычаю, в таком составе они созывались только по случаю коронации или похорон Императора.

Их лица обрамляли высокие причудливые головные уборы, сверкающие лаком, драгоценными камнями и редкостными металлами. Каждого из жрецов сопровождала пара служителей, имеющих при себе всю обрядовую утварь, которая могла потребоваться их патрону. Их одеяния также были украшены драгоценными камнями, металлическими накладками или развевающимися шелковыми лентами. Только одежда Сестер Сиби отличалась простотой: их черные балахоны и капюшоны, скрывающие лица, составляли зловещий контраст с роскошью плюмажей и облачений. Жреческое сословие было представлено во всей полноте.

Тут уж и Всемогущих обуял невольный трепет.

Хочокена передвинулся поближе к Фумите и Шимони. Требовалось обсудить, с чего это жрецы вдруг решили так красноречиво засвидетельствовать поддержку, которую храмы оказывают Маре в ее интригах. При том что ни один жрец не мог бы выстоять в единоборстве с любым из магов, даже Всемогущие были обязаны выказывать почтение верховным отцам настоятелям храмов Туракаму и Джастура, а также Сестрам Сиби. Колдовское искусство сохранило Тронный зал в неприкосновенности, несмотря на мощнейшую магию Ассамблеи. В своей непочтительности к воле небес Хочокена никогда не заходил так далеко, чтобы сбрасывать со счетов благоволение богов.

Осторожность не помешает, решил он.

В воздухе пахло дымком ароматических курений. Мраморный пол был усеян пылью от потрескавшейся штукатурки и сверкающими осколками стекла от разбитых верхних окон. Эти последствия штурма не могли отвлечь внимание магов, приближающихся к императорскому трону, от других примет разыгравшихся здесь событий. От их взглядов не укрылись ни две пустые тростниковые клетки, украшенные гирляндами из белых лент, ни кучка покрывал на ковре, недавно снятых с головы невесты, как того требовал освященный веками ритуал бракосочетания в знатных домах.

Когда приунывшая делегация Всемогущих достигла ограждения, где обычно останавливались просители, имперский глашатай трижды ударил о пол бронзовым жезлом и трижды провозгласил:

– Джастин, Девяносто Второй Император!

Воины императорской почетной гвардии, блистающие золотом доспехов, преклонили колени, присягая на верность новому монарху, когда с трона поднялся мальчик в сверкающем церемониальном облачении. Собравшиеся вельможи также опустились на колени. Мальчик, как видно, не чувствовал растерянности; плечи он держал прямо, а голову высоко поднятой, несмотря на солидный вес его золотых доспехов и массивной короны, усыпанной крупными топазами. Когда маги подошли к подножию престола и остановились, Джастин протянул руку своей супруге. Джехилья поднялась на ноги и встала рядом с ним – отныне уже не принцесса, а Императрица во всем величии своего титула; об этом говорил алмазный обруч, надетый поверх ее венчального головного убора.

Мотеха побелел. Некоторые маги из тех, что явились вместе с ним, поклонились в пояс – по традиции именно так Всемогущим полагалось выражать свое почтение Свету Небес. Шимони, Фумита и Хочокена были в числе первых, кто воздал царственным новобрачным должные почести; немало нашлось и таких, которые еще только приходили в себя от ошеломления.

Наконец Мотеха обрел голос:

– Что это за маскарад?

Вперед выступил верховный жрец Джурана; его лицо выражало явное неодобрение, когда он ответил:

– Мы пришли, чтобы почтить нового Императора, Всемогущий. – Его следующие слова были подчеркнуто многозначительными: – Что является бесспорным долгом каждого.

Севеан возмутился:

– По какому праву этот... мальчик претендует на власть в Цурануани? – Он указал пальцем на Джастина, но глаза его выискивали властительницу Мару, которая перешла к основанию тронной пирамиды и остановилась там в окружении жрецов; наряд властительницы был столь же великолепным, как у ее сына.

Она не снизошла до ответа, но позволила верховному жрецу Джурана высказаться вместо нее:

– Джастин является кровным родственником покойного Императора; его официальное принятие в семью Ичиндара состоялось – как предписывает закон, – когда его мать получила титул Слуги Империи. – С этими словами жрец почтительно поклонился Маре. – Он избранный супруг Императрицы Джехильи, прямой наследницы Ичиндара, и брачный союз заключен с разрешения госпожи Тамары, которая по традиции и закону считалась консортом-соправительницей Ичиндара. Все было исполнено в соответствии с законами человеческими и с высшим законом небес. Хотя обряд проводился с некоторой поспешностью, свадебный ритуал был полностью соблюден.

Один из самых яростных традиционалистов, властитель Сетарк из Укудаби, проник в зал следом за Всемогущими – через двойные двери, которые оставались открытыми. Он и его войско размещались внутри города, готовые прийти на помощь Джиро, если Омекан потерпит неудачу при штурме городских стен. С трудом дождавшись окончания речи жреца об основаниях притязаний Джастина, он злобно выкрикнул:

– Высший Совет никогда не ратифицирует этот выбор!

Жрецы и маги сверлили друг друга взглядами в напряженном противостоянии. Вспышка властителя Сетарка заставила каждого осознать, перед каким выбором стоит Империя: либо признать Джастина новым Светом Небес, либо прибегнуть к силе оружия. Тогда наиболее могущественные вельможи ради захвата власти столкнут страну в хаос кровопролитных битв.

Сейчас, когда войско Омекана шло приступом на стены Кентосани, всем становилось очевидно, сколь губительно было бы второе решение. И те маги, которые прислушивались к голосу рассудка – а все-таки именно они составляли большинство, – отнюдь не стремились по уши влезть в политику. Они не участвовали в захватывающей Игре Совета: они были выше ее.

Круто развернувшись, Акани поспешил выйти вперед. Только взметнувшиеся полы его хламиды нарушали всеобщую каменную неподвижность. Он занял позицию рядом с Мотехой и голосом испытанного оратора провозгласил:

– Возникает опасение, что ваш расчет на ратификацию окажется не таким уж бесспорным. В хрониках записано, что Высший Совет был распущен Девяносто Первым Императором, Светом Небес, и, несмотря на многократные петиции, не был созван снова.

Верховный жрец Чококана поклонился весьма учтиво, но его голос звучал твердо:

– Узаконенные формальности соблюдены. Порядок наследования установлен. Джастин из Акомы провозглашен Девяносто Вторым Светом Небес, и сами боги будут его судьями. Его восхождение к золотому трону – вопрос решенный, и любого, кто посмеет противиться его власти, храмы отвергнут как виновного в ереси. – Он в упор взглянул на Мотеху и договорил: – Даже если таковым окажется Всемогущий.

Ярость Мотехи возросла еще больше.

– Да как ты смеешь!..

Тогда раздался скрипучий голос, режущий уши, как крик боли:

– Не противься нам. Всемогущий.

Робкие подобострастно пригнулись; кто посмелее – обернулись к закутанной в саван фигуре старшей из Сестер Сиби: это ее слова раздались из глубины капюшона. Никто никогда не видел ее лица; считалось, что в Сестрах воплощается сама смерть, когда они вступают в храм своей богини.

– Уж не желаешь ли ты, чтобы мы спустили с цепи своих Безумных Плясунов в вашем Городе Магов?

Многие вздрогнули при упоминании воинов, состоящих на службе у смерти. Простое прикосновение этих "плясунов" несло неминуемую гибель, когда они прыгали и крутились; а останавливались они лишь тогда, когда сами умирали от изнеможения.

Рукой, одетой в латную рукавицу, верховный жрец Джастура ударил себя по груди, защищенной металлическим панцирем:

– И не желаешь ли ты повстречаться лицом к лицу с моими жрецами-воинами? Нам мало чего приходится опасаться в вашей магии. Всемогущий, когда наш бог становится для нас щитом. Сможете ли вы выстоять против наших благословенных боевых молотов, когда мы сравняем с землей стены вашего города?

Мотеху обуревали такие же чувства, какие испытывал бы на его месте любой цурани. Опыт прожитых лет не смог вполне изгнать из его души верования, внушенные ему с детских лет. Пытаясь найти основу для согласия, он объявил:

– Мы не оспариваем законность коронации Императора Джастина.

Переломив себя, он снизошел до поклона, хотя и несколько запоздалого. Выпрямившись, он направил указательный палец в сторону властительницы, стоявшей у подножия тронной пирамиды, – женщины, чьи деяния выходили за все мыслимые рамки.

– Властительница Мара из Акомы, – начал он официальным речитативом, – ты постоянно нарушала традиции, и в конце концов смрад твоих поступков стал оскорбительным для обоняния наших предков. Ты спряталась за броней своего титула, злоупотребила народным мнением и породила смуту в рядах Ассамблеи – и все это с целью нарушить наш указ, воспрещающий тебе воевать против дома Анасати. Твои войска начали сражение на равнине Нашика, и властитель Джиро убит твоим мужем. Я объявляю тебя виновной, и, будучи членом Ассамблеи Всемогущих, я уполномочен исполнить то, что большинством Ассамблеи признано наилучшим для Империи. Мы, маги, не подчиняемся закону! Твой сын будет Императором; пусть он живет долго и правит мудро, но тебе не удастся красоваться здесь в роли регента!

– А кого ты хотел бы видеть на месте Мары? – язвительно спросил Шимони. – Омекана?

Ответа он не получил. Не встречая противодействия со стороны своих собратьев, Мотеха высоко поднял руки. Вокруг его кулаков засверкали зеленые искры, и он начал нараспев произносить заклинание на древнем языке, известном только матам.

Хочокена и Шимони вздрогнули, услышав начало заклинания. Акани поспешил сделать шаг в сторону. Фумита воскликнул:

– Нет!

Мотеха продолжал песнопение, уверенный в своей изначальной правоте.

Мара побледнела, но не заколебалась и не обратилась в бегство. Огни колдовских сил, призываемых Мотехой, пробегали мимо ее лица, отражаясь в глазах властительницы. Она спокойно произнесла какие-то слова, которых не расслышали даже стоявшие поблизости.

Губы Мотехи презрительно искривились, и в промежутке между ритуальными фразами он крикнул:

– Молитва не спасет тебя, властительница! И жрецы тоже не спасут, к каким бы силам они ни прибегли для возведения заслонов вокруг этого зала! Они не помешали нам войти, и теперь тебе могут помочь только боги... но никто, кроме них.

– Жрецы не имеют никакого отношения к заслонам! – отчеканила Мара. – Ты можешь насылать на меня свои чары, Мотеха, но прислушайся к предупреждению. Твоя магия никому не причинит вреда, и уж меньше всего она повредит мне.

Лицо Мотехи исказилось от ярости. Эта особа даже не испугана! Ее гибель будет мучительной, решил он, набрав полную грудь воздуха, чтобы выговорить фразу, которая пошлет к цели накопленные смертельные чары. Властительницу Акомы настигнет заслуженное наказание! Чары испепелят ее на месте.

Только сейчас ощутив, сколь близка опасность, Мара закрыла глаза.

– Нет! – послышался голос, в котором не было ничего человеческого. Его звучание кинуло в озноб всех присутствующих. Две фигуры, до этой минуты скрытые за группой пестро разодетых жрецов, поднялись в полный рост с обеих сторон от Мары. Их тела были испещрены многоцветными узорами; в воздухе раздался хлопок, когда они развернули вверх свои длинные – более двенадцати футов – радужные крылья. Самые роскошные наряды цуранских придворных могли показаться аляповатыми и безвкусными по сравнению с величественной красотой убранства магов чо-джайнов.

– Никто не тронет властительницу Мару! – в унисон прогремели оба существа. – Она находится под защитой магов из Чаккахи!

У Фумиты невольно вырвался возглас:

– Запретное! Дочь моя, что ты наделала?

Мотеха застыл на месте; силы, которые он призвал, таяли и рассеивались в воздухе. Заклинание так и осталось незавершенным, а необходимую для ворожбы сосредоточенность как ветром сдуло. Другие маги побледнели от страха, когда до них дошел смысл происходящего.

– Госпожу Мару не в чем упрекнуть, – возразили крылатые маги; их голоса звучали, словно две бесценные флейты. – То, что древний пакт нарушен, – это дело ваших рук, маги человеческой расы, ибо королевы чо-джайнов во всей Империи свято соблюдали условия договора, пока вы не разрушили улей. До этого магическое искусство ни разу не было использовано в интересах Мары и никакая помощь извне ей не оказывалась. Стыд вам и позор! Этот зал защищало искусство чо-джайнов. В других краях, за пределами Цурануани, наши познания далеко продвинулись вперед. В умении защищать и защищаться вы, люди, отстали от нас. Если мы сочтем необходимым, маги Чаккахи смогут оберегать госпожу Мару от ваших смертоносных чар в течение всего отпущенного ей срока земного существования.

Черноризцы заколебались. Никогда раньше ни один человек, не одаренный способностями мага, не отваживался пойти наперекор воле Ассамблеи, да еще измыслить столь коварный план – хитростью заставить самих магов нарушить договор, который их предшественники навязали чо-джайнам!

Никто из черноризцев не усомнился в способностях магов Чаккахи: чо-джайны не могли лгать. А по их утверждению, у них имелись в распоряжении средства, чтобы лишить силы самые разрушительные заклинания из арсенала Всемогущих. Каждый новичок, желающий быть принятым в Ассамблею, изучал старинные рукописи: однако многие, даже будучи удостоены права носить черную хламиду, потерпели неудачу при попытке понять значение отметин на панцирях магов из расы чо-джайнов. Их узоры становились все более сложными по мере восхождения к вершинам мастерства, а те двое, что помогали Маре, шлифовали свое искусство долгие годы и достигли невообразимого могущества.

Однако черноризцы не собирались отступать. Верховный жрец Чококана сотворил оберегающий знак, когда Севеан заорал на чо-джайнов:

– Вы здесь чужаки! Как вы смеете прибегать к своему ремеслу для защиты приговоренной к смерти!

– Подождите!..

Все взгляды обратились к Маре, когда она смело шагнула вперед, словно принимая бразды правления в том новом порядке, который она мечтала учредить. Ее шарф с золотой каймой служил свидетельством нового ранга – Регента Империи, хотя официально ее никто пока на эту должность не назначал.

– У меня есть предложение, – возвестила она.

В зале наступила тишина. Все пожирали глазами женщину, которая была Слугой Империи: все ждали, что она скажет.

Мара спрятала свои сомнения в самых тайных глубинах сердца. Что бы ни говорили маги из Чаккахи, но на самом деле они истощили свои силы, возводя магические заслоны вокруг Палаты. Разумеется, после долгого отдыха они снова получат возможность защищать Мару. Сказанное ими было чистой правдой, но черноризцы поняли их превратно, на что и был расчет. За прошедшие столетия чо-джайны не только достигли многого в магическом искусстве; они также научились лучше понимать своих врагов. Они весьма умело подобрали слова, и черноризцы им поверили, но сами-то они имели в виду другое: если улей-дом в Чаккахе пришлет в Кентосани подкрепление, никто из Ассамблеи Мару и пальцем тронуть не сможет.

Но теперь все, что оставалось в ее силах, – это хранить видимость уверенности и по возможности удерживать противников в состоянии растерянности. Ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы способности магов из Чаккахи подверглись какому бы то ни было испытанию. Единственный барьер между Марой и ужасной смертью сейчас можно было возвести только из слов, блефа и политики Большой Игры. А черноризцы не были глупцами. Мара внутренне подобралась и сама ответила Севеану:

– Маги из расы чо-джайнов не "позволили себе" никаких беззаконий! Они лишь действуют в интересах правосудия. Посольство из Чаккахи прибыло с иском о возмещении ущерба, причиненного их предкам за все годы угнетения.

Мотеха затряс кулаком:

– Это – Запретное! Любой чо-джайн в Империи, который становится на сторону мятежника, – клятвопреступник! Великий Договор между расами существует уже тысячи лет!

– Тысячи лет жестокости! – перебила его Мара. Вот что такое ваше драгоценное "Запретное"! Гнусное преступление против расы, которая только в том и провинилась, что сопротивлялась хищническому завоеванию своих земель! Я совершила путешествие в Турил. Я видела, как живут чо-джайны в Чаккахе. Кто из вас, маги, может сказать то же о себе?

Мара обошлась без почтительного обращения "Всемогущие", и это не осталось без внимания окружающих. Многие властители ахнули. Имперские Белые еще больше подтянулись, а Джехилья и Джастин потихоньку пожали друг другу руки.

Жрецы сохраняли торжественную невозмутимость, и Мара продолжила:

– Я наслаждалась красотой городов, построенных с помощью магических сил, и убедилась в миролюбии великого народа чо-джайнов. Я видела то, что наша хваленая Империя похитила у чо-джайнов, и решила вернуть им украденное.

Хочокена прочистил горло:

– Властительница Мара, у тебя до сих пор оставались союзники в наших рядах. Но это... бесстыдство, – он жестом указал на магов чо-джайнов, – объединит нас всех до одного.

– Разве вы уже не объединились? – саркастически бросила Мара. – Разве уничтожение моего паланкина и смерть моих ближайших сподвижников не доказывает, что Ассамблея приняла решение казнить меня?

Тут кое-кто из Всемогущих неловко заерзал: то, что Тапек натворил сгоряча, не получило одобрения у большинства магов. Но Ассамблея была истинно цуранским порождением: если даже один из ее членов опозорил свой ранг – это ни в коем случае нельзя признавать открыто.

Мара прищурила глаза:

– Что касается "бесстыдства" – так это нелепое обвинение! В чем тут бесстыдство? – Она с благодарностью взглянула на обоих крылатых чародеев. – В том, что эти благородные создания, не таящие зла ни против кого из вас – и это несмотря на все бедствия, которые вы обрушили на их расу, – прибегают к помощи своего искусства, более могучего, чем ваше? – Яростным шепотом она бросила обвинение прямо в лицо тучному магу: – Хочокена, как смеет упрекать кого-то в бесстыдстве сообщество, которое имеет обыкновение убивать детей, наделенных магическим даром, если эти дети – девочки?

При раскрытии этой тайны несколько черноризцев ахнули. Мотеха вихрем развернулся и обратился к стоявшему рядом солдату.

– Убей ее! – скомандовал он. – Я приказываю!

Военачальник Имперских Белых сделал несколько шагов и остановился, загородив собою Мару; его меч наполовину был извлечен из ножен.

– Я зарублю первого человека – будь он солдат или маг, – который нападет на Слугу Империи, даже если эта попытка будет стоить мне жизни. Моя жизнь и честь посвящены защите монаршей семьи. Богами клянусь, я не нарушу свой первейший долг.

Мотеха не раскричался, но вокруг него начали растекаться волны магической силы, когда он потребовал:

– Отойди!

Имперский военачальник не дрогнув встретил властный взгляд мага:

– Не отойду, Всемогущий.

Решительным жестом он подал сигнал, и другие воины в белом сомкнули ряды вокруг тронной пирамиды. Они были облачены в церемониальные парадные доспехи, но клинки их мечей, единым движением выхваченных из ножен, были остры. Вырвавшись из плотной кучки магов, Акани остановил единственного воина, который с перепугу собрался уже исполнить приказ Мотехи:

– Нет, погоди!..

Мотеха набросился на собрата, словно на злейшего врага:

– Ты преступаешь закон!

– Я бы предпочел не превращать императорский дворец в склеп, если ты не возражаешь. – Молодой маг с сожалением взглянул на Мару: – Благодетельная, мы попали в опасный тупик. – Он указал на толпившихся позади него Всемогущих, из которых многие жаждали расправиться с ней немедленно, на сотню Имперских Белых и на двух чо-джайнов, у которых то ли было, то ли не было достаточно сил, чтобы держать оборону. – Если мы не найдем быстрого решения, многие погибнут. – Он улыбнулся, но улыбка получилась невеселая. – Я не знаю, следует ли нам поверить на слово твоим друзьям, чо-джайнам, или все-таки устроить состязание и определить, чье магическое искусство сильнее. – Он взглянул на Мотеху. – Но, учитывая трудности, которые нам пришлось преодолеть ради того, чтобы войти в этот самый зал, я подозреваю, что результат будет весьма плачевным. – Он снова перевел взгляд на Мару, и нельзя сказать, что в этом взгляде совсем не было теплоты. – Я не сомневаюсь, что ты хочешь жить и направлять шаги своего сына на пути к возмужанию. – Он вздохнул и признал очевидное: – В Ассамблее есть такие, которые готовы жизнь свою положить, лишь бы немедленно покарать тебя за этот мятеж. Другие предпочитают мир; они были бы рады использовать возможность расширить наши познания и научиться тому, что смогут нам предложить чо-джаины. Я призываю каждого человека, каждого мага сделать шаг назад и воздержаться от бесполезного разрушения, пока мы не рассмотрим все другие возможности.

Маг из Чаккахи, стоявший справа от Мары, свернул свои крылья; его напарник сделал то же и сказал:

– Этому, вероятно, мы можем поспособствовать. Он добавил некое заклинание на своем родном языке и помахал короткими передними конечностями. По залу пронеслось непривычное дуновение, и накал страстей у обеих противоборствующих сторон начал ослабевать.

Мотеха пытался удержать в себе клокочущий гнев.

– Эй, существо!.. – возопил он. – Прекрати свои...

Однако возглас замер у него в глотке. Против воли мага искаженные черты его лица разгладились и приобрели умиротворенное выражение.

Чародей из расы чо-джайнов мягко упрекнул его:

– Маг, твоя ярость туманит рассудок. Пусть душевное равновесие навечно станет моим тебе подарком.

Акани присматривался к великолепной вязи узоров на хитиновых панцирях, теперь прикрытых сложенными крыльями, как прозрачным покрывалом. Он ощущал, как спадает с души бремя тяжкого предчувствия неминуемой и бессмысленной бойни.

– При всем моем почтении к традициям Империи, – обратился он к собратьям-магам, – я, кажется, чувствую, что может нам открыться в этих эмиссарах из Чаккахи. Смотрите и слушайте очень внимательно. Они приносят нам нечто... редкое. Специально для Мотехи он добавил: – Для нас их присутствие не оскорбительно. Мы будем глупцами, если станем слепо цепляться за традиции и не вникнем в чудеса, которые нам предлагаются.

Хочокена продвинулся вперед:

– Да, я тоже это чувствую. – Он вздохнул. – Я испытываю и преклонение перед чудом, и...– признание далось ему нелегко, – и стыд.

Наступившую тишину разрушила Мара:

– Может ли кто-нибудь из Всемогущих отрицать простую истину, что этот акт доброты не имеет ничего общего с ненавистью и озлоблением?

Хочокена дождался, пока успокоительная волна окатит его целиком. Он улыбнулся:

– Нет. – Потом его прагматизм снова заявил о себе. – Тем не менее все не так просто. Восхождение твоего сына на Небесный Трон, может быть, и соответствует закону. Но твои прегрешения. Благодетельная... это нечто неслыханное. Боюсь, нас ничто не склонит к прощению, властительница Мара.

Среди некоторых властителей, находившихся в зале, снова начались приглушенные разговоры, но открытого несогласия не высказывал никто. Однако Мотеха добавил:

– Позиция Ассамблеи должна быть ясной для всех. Мы не можем признать регентом Джастина правительницу, которая выказала нам открытое неповиновение. Это будет опасным примером. Мы поставлены над законом, но для этого имеются веские основания. – Он смотрел на Мару спокойно: под влиянием магии чо-джайнов весь его мстительный пыл рассеялся без следа. – Я признал коронацию Джастина, но это не освобождает властительницу Мару от ответственности за ее непослушание. Нарушив наш указ, она тем самым нарушила закон! – Его глаза встретились с глазами Мары. – Ты опозоришь свой ранг и своих предков, если спрячешься за барьером чужой магии, властительница Акомы! Ты должна отвергнуть защиту чо-джайнов и добровольно принять заслуженную тобой кару. Правосудие должно совершиться.

– Конечно, – мягко сказала Мара. Она сохраняла уверенную осанку только по привычке. У нее больше не осталось никаких средств защиты: только она одна находилась достаточно близко от магов-заступников, чтобы уловить легкую дрожь изнеможения, пробежавшую вдоль их тел. Они уже не могли бросить на чашу весов никакое новое чудо. Так тихо, что ее могли услышать лишь те, кто стоял ближе всех к ней и магам, она сказала крылатым чо-джайнам: – Вы сделали все, что было в ваших силах. Вы добились пересмотра условий Великого Договора, что бы ни стало со мной потом.

Маг, стоявший слева, погладил ее по руке легким касанием передней конечности.

"Госпожа, – мысленно услышала она его слова, не произнесенные вслух, – среди нашего народа никогда не умрет память о тебе".

Мара заставила себя горделиво поднять голову. Обращаясь ко всем присутствующим, она сказала:

– Некогда я собиралась посвятить свою жизнь служению Лашиме в ее храме. Но судьба распорядилась иначе, и мне пришлось принять мантию Акомы. Я хочу, чтобы меня услышали. Боги доверили моему попечению нечто большее, чем дом и семью. – Ее голос набирал силу; он достигал самых дальних уголков зала. – Я позволяла себе изменять традиции, которые держали нас в оковах застоя. Я видела жестокость, несправедливость и бессмысленную гибель людей, которые могли бы прожить достойную жизнь. Поэтому я взяла на себя труд повитухи в деле возрождения, без которого мы как народ прекратим свое существование. – Она перевела дыхание, и никто не перебил ее. – Вы все знаете, каких врагов мне удалось одолеть. Это были разные люди, и ум у них был разный: у кого-то – низкий, у кого-то – блистательный.

Она переводила взгляд с одного лица на другое и видела, что ее призыв затронул души некоторых из стоящих перед ней. Мотеха и многие другие слушали, не выражая никаких чувств.

– Во все времена наши правящие властители жаждали власти ради почестей, ради престижа, ради собственного удовольствия; мысль о том, какие страдания приходится при этом выносить их подданным, попросту не приходила им в голову. Наши благородные семьи и кланы играют в Игру Совета ради ставок, которые в конечном счете приводят к кровопролитию, не имеющему никакой другой цели! Убить меня во имя правосудия, прежде чем мой сын достигнет совершеннолетия и сможет править без помощи регента, – это значит обречь наш народ на дальнейший застой и разрушение. Империя погибнет по нашей вине. Такова цена моей смерти, Всемогущие. Такова эпитафия, которую ваше правосудие сможет начертать на могиле будущего великой страны. Такова цена, которую наш народ будет вынужден уплатить за вашу привилегию – право творить произвол без оглядки на закон!

Наступила гнетущая тишина. Каждый обдумывал сказанное Марой. Жрецы за ее спиной смешали свои ряды и перешептывались друг с другом. Гордость запрещала Маре оглядеться вокруг. На лице Хокану она уловила суровую озабоченность, но не смела даже на мгновение остановить на нем свой взгляд: если она сейчас встретится с ним глазами, то утратит самообладание и расплачется на глазах у всех.

Мара стояла неподвижно, словно статуя, как подобало Слуге Империи и дочери Акомы, и готовилась принять свою судьбу.

Всемогущих снова обуяло беспокойство: умиротворяющие чары чо-джайнов ослабевали.

– На этот раз она зашла слишком далеко, – пробормотал Шимони. – Ее не могут спасти никакие ссылки на закон именно потому, что наша Ассамблея закону не подвластна. Это нельзя истолковывать как привилегию. Это наше право!

Фумита отвернулся; Хочокена выглядел подавленным.

Севеан провозгласил:

– Ты умрешь, госпожа Мара. Когда мы уничтожим тебя, жрецы вернутся в свои храмы, где им и надлежит находиться, а политику оставят другим. – Указав на верховного жреца из храма Джастура и на Сестер Сиби, он продолжил речь: – Или пускай они воспротивятся нам, если чувствуют, что таков их долг. Мы еще превосходим их умением и силой! Наше могущество разбило заслоны, поставленные вокруг этого зала! А теперь о тех, кто возводил эти заслоны. Отвергни помощь этих посланцев из Чаккахи, иначе они погибнут вместе с тобой. Возможно, в чужих краях чоджайны научились лгать! Я утверждаю, госпожа Мара, что ты пытаешься ввести нас в заблуждение и что у тебя нет средств для защиты.