Текст книги "Хозяйка Империи"

Автор книги: Рэймонд Элиас Фейст (Фэйст)

Соавторы: Дженни Вурц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 58 страниц)

Вот уж не новость! Уголки губ Шимони опустились в неприязненной гримасе, а Хочокена пробормотал себе под нос – но так, чтобы его услышала половина зала:

– Он что, опять подслушивал в гостиной у Изашани, набираясь светских сплетен?

Шимони и на этот раз промолчал; как и многие пожилые чародеи, он считал верхом непристойности использовать магию ради интереса к делам отдельных аристократов.

Замечание Хочокены и суровые взгляды части старейшин смутили Сивина. Он осекся и, не находя слов для продолжения речи, смог лишь повторить:

– Многие в это верят...

Вниманием распорядителя попытались завладеть и другие маги. Ходику сделал знак, и грузный, неуклюжий, косноязычный неофит пустился в пространные рассуждения, не имевшие ни малейшего касательства к делу; тем временем бывалые маги тихо переговаривались между собой, пропуская мимо ушей почти всю его речь.

Маг по имени Телоро, сидевший через два ряда позади Хочокены и Шимони, подался вперед:

– Хочо, если начистоту, чем мы тут занимаемся?

– Судьбой Империи, Телоро. Судьбой Империи, – вздохнул дородный маг.

Сначала Телоро почувствовал себя задетым такой расплывчатостью ответа, но затем насторожился: хотя безмятежная поза Хочокены и не выдавала тревоги, в голосе его звучала подлинная озабоченность.

Внимание обоих – и Шимони, и Хочокены – привлекла к себе группа оживленно шушукающихся магов на противоположной стороне зала. Когда выступавший сел, широкоплечий черноризец из этой компании поднялся на ноги, и Хочокена пробормотал:

– Ну теперь поглядим, как будет разыгран этот раунд.

Ходику подал знак, и маг по имени Мотеха занял место оратора. Его каштановые волосы были подстрижены в ровный кружок выше ушей; такая прическа, именуемая "головой воина", для черноризца выглядела странной и несколько вызывающей. Впрочем, Мотеха по любым меркам выделялся на общем фоне. Он водил дружбу с двумя братьями, рьяно поддерживавшими прежнего Имперского Стратега, но, когда Эргоран умер, а Элгахар отправился служить в Мидкемию, Мотеха потратил немало усилий, чтобы внушить окружающим, будто с этими двумя ничто и никогда его не связывало.

Начало речи Мотехи заставило Шимони с Хочокеной насторожиться.

– Есть ли предел честолюбию властительницы Мары? Она втягивает правителей в кладовую войну из-за оскорбления, которое она же сама, будучи властительницей Акомы, нанесла властителю Анасати!

Хочокена кивнул, словно в подтверждение собственной догадки:

– Так-так, Мотеха примкнул к союзникам Анасати. Странно. Он не сам до этого додумался. Интересно, кто его надоумил?

Шимони жестом остановил его:

– Не отвлекай меня болтовней. Я хочу послушать.

Мотеха повел в воздухе рукой, словно призывая собратьев к возражениям; при этом сверкнули многочисленные кольца, которыми были унизаны его пальцы. Однако он был не настолько великодушным, чтобы и впрямь предоставить кому-либо возможность вставить слово. Не промедлив ни секунды, он провозгласил:

– Ответ очевиден – нет! Благодетельная не удовольствовалась тем, что попрала обычай, объединив свою армию с армией бывшего врага.

– Что мы сочли блестящей находкой, – напомнил Хочокена, и на сей раз достаточно громко для того, чтобы заставить Мотеху запнуться. Телоро и Шимони спрятали ухмылки. Толстяк был мастер смущать собратьев, когда полагал, что не мешало бы сбить с них спесь. Видя, что Мотеха готов отказаться от заготовленной заранее речи, Хочокена учтиво добавил:

– Прости, я не хотел перебивать тебя. Прошу, продолжай.

Мотеха, однако, уже был выбит из колеи.

– Она уничтожит Анасати...– только и проговорил он.

Со своего места поднялся Фумита – один из наиболее почитаемых членов Ассамблеи.

– Извини за вмешательство, Мотеха, – сказал он, дождавшись разрешающего кивка распорядителя, – но поражение Анасати вовсе не бесспорно и даже не очень вероятно. Если опираться на документально засвидетельствованные, непредвзятые оценки сил, имеющихся в распоряжении обеих сторон, то именно Джиро должен в качестве контрмеры избрать призыв к клану. В одиночку Анасати не соперник для властительницы Мары, но, поднимая клан Хадама, она рисковала многим. В политическом смысле Мара уже начала за это расплачиваться. Она потеряет могучих союзников – по крайней мере двое будут вынуждены принять сторону Джиро в силу кровного родства, – и, хотя богатство и мощь Акомы внушают трепет, силы обоих кланов в сущности равны.

Хочокена откровенно ухмыльнулся. Плохо замаскированная попытка Мотехи настроить Ассамблею в пользу Анасати потерпела теперь полный провал. Но Фумита не спешил сесть на место.

– Есть еще один предмет, который требует нашего внимания, – спокойно заключил он.

Мотеха вздернул подбородок и с крайней неохотой освободил ораторское место. Поскольку никто из Великих не изъявил желания сменить его, Ходику просто махнул рукой Фумите, чтобы тот продолжал:

– Теперь, когда интересы чести, надо полагать, соблюдены, пора подумать о другом. Не расшатает ли эта стычка кланов внутренние устои Империи настолько, что им будет грозить разрушение?

Ассамблея отозвалась неясным гулом, но никто не спешил высовываться со своим мнением. Спору нет, Ионани и Хадама – крупные кланы, но ни один из них не мог собрать вокруг себя достаточно сторонников, чтобы роковым образом повлиять на порядок в Империи. Хочокена понимал, что его соратник Фумита просто тянет время. За его маневрами скрывалась тревога о напастях более грозных, нежели оскорбленная честь какой-то одной семьи. Уже можно было предугадать худшее: свара между Анасати и Акомой подстрекнет противников Ичиндара к более решительным действиям. История с Джиро уже послужила сплочению дотоле разрозненных недовольных, и они соединились в партию традиционалистов, которая могла оказать серьезное сопротивление нынешним преобразованиям государственных основ. Их возмущение еще не достигло той степени, когда оно находит выход в кровопролитии, но если бы Высший Совет сохранил свои полномочия и если бы сейчас предстояло избрать Имперского Стратега – у Джиро, несомненно, хватило бы сторонников, чтобы этот вожделенный пост достался именно ему. Его поддержали бы и те маги, которые порицали нововведения Ичиндара. То, что он сосредоточил в своих руках не только духовную, но и мирскую власть, они осуждали как недостойную уловку; по их мнению, следовало вернуться к порядкам, существовавшим до встречи с Врагом, а деятельность императора снова ограничить рамками его традиционной роли. Хочокена, возглавлявший горстку сторонников перемен, не слишком вникал в суть речи Фумитьг, предпочитая проследить, к кому потянется Мотеха.

Своему единомышленнику он шепнул:

– Ах вот кто тут ратует за интересы Джиро.

Едва заметным наклоном головы он указал на собеседника Мотехи – человека атлетического сложения, едва перешагнувшего границу между юностью и зрелостью. В его наружности примечательным был разве что огненный цвет волос, видневшихся из-под черного капюшона. У него были густые брови, угрюмое выражение лица и повадки человека, снедаемого постоянным внутренним беспокойством.

– Тапек, – узнал рыжеволосого атлета Шимони. – Тот самый, который сжег дом, упражняясь в магии. Проявил свое дарование уже в раннем детстве, но ему понадобилось много времени, чтобы научиться сдерживать себя.

Хочокена призадумался:

– Он не из друзей Джиро. Что ему за прибыль во всем этом – вот вопрос.

Шимони еле заметно пожал плечами:

– Таких, как он, прямо-таки тянет к беде: ни дать ни взять – щепка, которую засасывает водоворот.

Тем временем дебаты в центре зала продолжались. Голос Фумиты не выражал никаких чувств: не хватало еще, чтобы кто-нибудь упрекнул его в предвзятости суждений из-за родственных связей с семьей Хокану и Мары. Свою речь он завершил безрадостным пророчеством:

– Я полагаю, что мы окажемся перед лицом как внутренних, так и внешних опасностей, если кланы Ионани и Хадама истребят друг друга. – Желая подчеркнуть значение сказанного, он предостерегающе поднял палец. – Не приходится сомневаться: тот род, который выстоит в борьбе, придет к победе настолько ослабленным, что на него немедленно нападут другие недоброжелатели. – Подняв на сей раз уже два пальца, он тем же ровным тоном договорил: – И сможет ли кто-либо отрицать, что недруги за пределами Империи непременно воспользуются удобным случаем, чтобы извлечь выгоду из наших внутренних неурядиц, и нанесут удар?

– Пора и мне подбросить дровишек в огонь! – проворчал, вставая, Хочокена.

Словно повинуясь некоему тайному сигналу, Фумита уселся на свое место так проворно, что никто не успел подняться и опередить Хочокену: распорядитель жестом пригласил тучного мага на ораторскую площадку.

Хочокена откашлялся, прочищая горло.

– Мой ученый собрат блестяще изложил суть дела, – начал он. – Но риторика не должна туманить наш взор.

Это высокопарное вступление заставило Шимони чуть заметно усмехнуться. Его толстый соратник расхаживал взад и вперед, ловя взгляды магов, сидящих в первых рядах: нужно было привлечь их внимание, ибо то, что он собирался сказать, касалось всех.

– Я бы хотел особо отметить, что прежде, как известно, подобные стычки еще не означали конца света! – Он кивнул ради пущей выразительности. – И мы не располагаем никакими сведениями, которые позволили бы нам думать, что наши соседи замышляют недоброе. Вдоль наших восточных границ люди из Турила развели такую бойкую торговлю, что им просто нет никакого смысла начинать войну, если мы сами не подадим им повода. Возможно, характер у них не из приятных, но барыши для них привлекательнее, нежели кровопускание. По крайней мере, все выглядит именно так, с тех пор как Военный Альянс расстался с намерением покорить их силой оружия.

По рядам прокатилась волна неодобрительного шепота: попытка присоединить горный Турил в качестве новой провинции кончилась для Империи позорным провалом, а напоминать о поражении считалось дурным тоном. Однако Хочокена без колебаний использовал этот аргумент, чтобы выбить почву из-под ног противников. Он только заговорил громче, чтобы, невзирая на поднявшийся шум, его услышали все:

– Кочевники из пустыни Цубара заключили скрепленный клятвой мирный договор с Ксакатекасом и Акомой, выступившими от лица Империи, и с конфликтом в Дустари покончено.

То, что спокойствие на южных рубежах Цурануани достигнуто отчасти благодаря заслугам властительницы Мары, не ускользнуло от внимания Ассамблеи. Круглое лицо Хочокены расплылось в улыбке: гомон стих и в зале установилась почтительная тишина.

– Как ни крути, в Империи до того спокойно, что даже скучно становится. – Словно меняя маску, он посуровел, согнав улыбку с лица, и погрозил собранию пальцем. – Нужно ли напоминать уважаемым собратьям, что Слуга Империи считается членом императорской семьи? Обычай странный, я понимаю, но такова традиция. – Он указал рукой в сторону Мотехи, который каких-нибудь полчаса тому назад позволил себе нападки на Мару. – Допустим, мы будем настолько опрометчивы, что предпримем какие-либо шаги в интересах Анасати, и что тогда? Вполне вероятно, что император сочтет наш поступок ударом против своей семьи. Но я перейду к самой сути дела. Нам с Элгахаром довелось лично присутствовать при казни последнего Имперского Стратега. При его повешении...– Он сделал эффектную паузу и постучал себя по виску. – Посмотрим, не смогу ли я припомнить, что именно сказал Свет Небес о маге, который оказался участником тайных интриг Совета. Ах да, вот его точные слова: "Если когда-нибудь обнаружится, что еще хоть один из Черных Риз замешан в заговоре против моей семьи, то древний декрет, ставящий магов выше закона, будет отменен. Даже если я буду вынужден бросить всю военную мощь Империи против вашей магической силы – пусть даже при этом самой Империи придет конец, – я не позволю вновь посягнуть на власть императора. Понятно? "

Хочокена обвел Ассамблею грозным взглядом:

– Могу вас заверить: Ичиндар говорил искренне. Он не из тех, кто бросает слова на ветер. Наши прежние государи, возможно, довольствовались тем, что делили время между священными церемониями в храмах и зачатием наследников, которых впоследствии производили на свет их жены и наложницы. – Его голос окреп. – Но Ичиндар не таков! Он правитель, а не идол в жреческом облачении!

Понизив голос настолько, чтобы все присутствующие были вынуждены напрячь слух и ловить каждое его слово, Хочокена подытожил:

– Те из нас, кто присутствовал на похоронах сына Благодетельной, прекрасно понимают, что причина срыва Мары – неизбывное горе. Теперь ей придется расхлебывать последствия своего проступка. С той секунды, когда она бросилась на Джиро, их столкновение неизбежно. Поскольку наш долг – охрана Империи, я сильно сомневаюсь, вправе ли мы совершать любые действия, в результате которых, – голос мага громом раскатился по залу, – нам придется сойтись на поле битвы с имперскими войсками... и все из-за оскорбления, нанесенного частному лицу! Конечно, мы победим, но после победы нам для охраны останется очень маленькая империя, – – уже спокойно и рассудительно договорил Хочокена. – Это все, что я хотел сказать. – И он сел на место.

Молчание длилось недолго. Секунда – и Тапек вскочил на ноги. Ходику кивнул, и Тапек устремился к центру зала. Полы его хламиды развевались на ходу.

Бледный от волнения молодой маг обвел взглядом зал, замерший в безмолвном раздумье.

– Достаточно мы наслушались о властительнице Маре! Должен заметить, что пострадавшей стороной является Джиро Анасати. Он-то не нарушал перемирия. – Тапек воздел руки. – Заклинаю всех вас для разнообразия рассмотреть прямые доказательства вместо слов!

Широким взмахом он очертил в воздухе невидимую раму, произнес заклинание, и в пространстве перед ним заиграл свет. Радужные переливы обрели четкие формы: перед взглядами чародеев возник образ комнаты, заполненной книгами и свитками. По комнате в изысканно-простом одеянии расхаживал властитель Джиро в редком для него состоянии возбуждения. В углу на подушках примостился Чимака; его лицо сохраняло абсолютную бесстрастность.

– Как смеет властительница Мара угрожать мне! – оскорбленно воскликнул Джиро. – К смерти ее сына мы не имеем никакого отношения. Это же ни с чем не сообразно: хоть на минуту допустить, будто наш род способен опуститься до такой низости, как убийство мальчика, в жилах которого течет кровь Анасати! Улика, найденная на убийце, специально подброшена, чтобы опорочить нас, и из-за этой фальшивки нас втягивают в войну кланов!

Чимака полюбовался на собственные пальцы, унизанные резными кольцами из раковин коркара, которые он так и не удосужился снять после похорон.

– Клан Ионани сумеет должным образом ответить на оскорбление, – сказал он, пытаясь угомонить хозяина. – Нам не придется идти в сражение без поддержки.

– Война!.. – Джиро резко развернулся. На его лице читалось неприкрытое отвращение. – Мара призвала своих родичей к оружию просто из малодушия! Она надеется одолеть нас, не запачкав рук, – задавить подавляющим численным перевесом. Что ж, мы должны пораскинуть мозгами и преподать ей урок. Клан Ионани поддержит нас – все к лучшему. Но я никогда ей не прощу, что мы были вынуждены пойти на это. Если после жестокой схватки наша семья не будет истреблена полностью, властительнице придется накрепко усвоить: Акома нажила себе врага, которого следует бояться!

Чимака облизнул губы:

– На политической арене многое изменилось. Конечно, мы могли бы обратить себе на пользу некоторые особенности новой расстановки сил.

Джиро гневно уставился на первого советника:

– Для начала – будь проклята эта сука, нам нужно позаботиться о том, как уберечь собственные шкуры в предстоящей бойне!

Хлопнув в ладоши, Тапек рассеял чары, и видение исчезло. Он отбросил со лба огненную челку и окинул собрание глумливым взглядом, потешаясь над старцами, окаменевшими от возмущения столь бесцеремонным вторжением в частную жизнь вельможи.

– Ты нарушаешь традицию! – раздался дребезжащий старческий голос из задних рядов. – Кто мы – старые сплетницы, сующие всюду свой нос? Чем мы лучше их, если готовы использовать магию для подглядывания и подслушивания? Так начнем подглядывать в дамских будуарах!

Возмущение разделили несколько седоголовых магов, которые в знак протеста покинули зал.

Тапек не задержался с ответом:

– Ах вот как, я нарушаю традицию? А как обошлась с традициями властительница Мара? Так вот – она дерзнула все перевернуть. Должны ли мы пребывать в бездействии, ожидая, пока она развалит Империю? Какие увещевания остановят ее? Разве этим недостойным выпадом против правителя Анасати она не доказала, что не способна держать себя в руках?

Последнее подстрекательское замечание, как видно, встревожило даже Шимони.

– Она потеряла ребенка, умершего страшной смертью! – перебил он Тапека. – Мара – женщина и, как любой человек, неизбежно совершает ошибки.

Тапек простер руки вверх:

– Правильно замечено, брат, но меня не заботят изъяны в воспитании Мары. Она поднялась на ошеломляющую высоту – по любым человеческим меркам. Ее влияние стало слишком сильным, величие – чересчур бьющим в глаза. Будучи предводителем и полководцем клана Хадама, возглавляя самый могущественный дом в Империи, она возвышается над всеми правителями. Как Слуга Империи она обладает опасной притягательностью для простонародья. Я полностью согласен со сказанным: да, Мара неизбежно совершает ошибки именно потому, что она всего лишь человек! И никому из правителей – ни мужчине, ни женщине – не должно быть дозволено собирать в своих руках такую непомерную мощь. Говорю вам, мы должны обуздать ее, пока не поздно!

Ходику погладил подбородок: дискуссия приобретала опасный уклон. Не желая еще больше накалять страсти, он обратился к Хочокене:

– У меня вопрос к ученому собрату. Хочо, по твоему мнению, что нам следует делать?

Откинувшись назад и прилагая все силы к тому, чтобы сохранять равнодушный вид, Хочокена небрежно переспросил:

– Что делать?.. – и тут же сам дал ответ: – Ну, я полагаю, это очевидно. Ничего! Пусть эти драчливые партии воюют между собой. А когда их задетая честь удовлетворится пролитой кровью, собрать осколки будет делом несложным.

Снова зазвучали голоса – то тут, то там маги вскакивали с мест, желая быть услышанными.

– Ты ведь не собираешься этим ограничиться, Хочо? – шумно вздохнул Шимони.

Толстяк уткнулся подбородком в ладони, отчего щеки собрались в морщины.

– Разумеется, нет, – прошептал он. – Но надо же было кому-то окоротить этого нахального молодчика.

Неподвластный законам государства, каждый Великий волен был поступать так, как считал нужным. Любой из них мог по собственному усмотрению вмешаться в борьбу против Мары, если полагал, что так будет лучше для Империи. Однако в делах государственной важности требовалось, чтобы сами маги избрали и узаконили для себя единый образ действий; в таких случаях решение принималось большинством голосов и ни один член Ассамблеи не мог пойти наперекор общей воле. Сегодня не приходилось надеяться, что согласие будет достигнуто быстро, и потому Хочокена избрал новую тактику: пусть уж собратья по магическому искусству вдоволь наговорятся, обсуждая по всей форме предложенную политику невмешательства, а он тем временем попытается исподволь склонить большинство Ассамблеи к благоразумию и терпимости.

С видом полнейшей покорности судьбе толстяк разгладил хламиду на животе:

– Ну-с, дадим этим горячим головам накричаться до хрипоты, а сами пока попробуем добраться до сути дела. Когда они выдохнутся, мы подкинем им единственный разумный выход из положения и потребуем голосования. Пусть они тешатся иллюзией, что первыми нашли приемлемое решение. Пусть Тапек и Мотеха считают, что это они ведут Ассамблею к единодушию, – так будет безопасней. Иначе они начнут орудовать самостоятельно и, чего доброго, натворят бед.

Шимони угрюмо покосился на дородного соседа:

– Почему, интересно, тебе непременно нужно устраивать нескончаемые словопрения, чтобы найти выход из любой неурядицы?

– А у тебя есть идея получше? – колко отпарировал Хочокена.

– Нет, – буркнул Шимони.

Не желая утомлять себя дальнейшими разговорами, он снова уделил внимание площадке в центре зала, где обосновался один из множества желающих поговорить.

Утреннее солнце припекало большой штабной шатер. Внутри стоял тяжелый запах густого масла, которым при выделке пропитывали кожу, чтобы она стала непромокаемой, и жира, используемого для смазки ремней и доспехов. В смеси ароматов отсутствовал лишь запах масла для светильников, поскольку властительница не видела надобности в дополнительном освещении. Облаченная в великолепные доспехи и шлем, увенчанный плюмажем клана Хадама, Мара восседала на нарядных шелковых подушках. Входные полотнища шатра были откинуты, и падающий снаружи утренний свет очерчивал ее строгий профиль. Позади нее стоял Хокану. Положив руку в латной рукавице на плечо жены, он обозревал войска, ровными рядами выстроенные в широкой долине у подножия холма.

Всю луговину, насколько мог охватить взор, заполняли застывшие в ожидании воины. Их было такое множество, что шлемы и копья не поддавались счету. Все замерло, лишь ветер шевелил перья офицерских плюмажей – не только зеленого цвета Акомы, но, казалось, и всех цветов радуги. Однако затишье было обманчивым. Каждый боец в доспехах клана Хадама был готов в любую секунду исполнить приказ своего полководца, как только прозвучит призыв чести.

В своих парадных доспехах Мара казалась изваянием из нефрита с бесстрастной маской вместо лица, как и полагалось цуранскому полководцу; но осанка госпожи порождала у окружавших ее советников странное ощущение хрупкости этого незыблемого фасада – как будто жесткая оболочка внешнего безразличия была последней препоной, сдерживающей бушевавшие внутри чувства. В ее присутствии все разговаривали и двигались осторожно, словно случайный жест или неверно произнесенное слово могли пробить брешь в ее самообладании и безрассудная ярость, однажды уже выплеснувшаяся на властителя Джиро, вновь вырвется на волю, сметая все преграды.

Сейчас, имея под командованием огромную, готовую к наступлению армию, Мара походила на надвигающуюся грозовую тучу, – не угадаешь, когда засверкают молнии. Официальное объявление войны означало конец хитростям и двоедушию, коварству и недомолвкам... просто ударить в чистом поле по врагу, чье имя оглашено на церемонии в храме Джастура.

Напротив войск клана Хадама реяли знамена клана Ионани. Подобно Маре, властитель Джиро с полководцем своего клана сидел на вершине противоположного холма. Преисполненные гордости, как и подобало при их знатном происхождении, они и не помышляли прощать властительнице Маре попрание чести. За плотно сомкнутыми рядами воинов Ионани над штабным шатром развевался древний ало-желтый боевой стяг рода Анасати; рядом расположился черно-зеленый шатер властителя Тонмаргу, полководца клана Ионани. Порядок размещения цветов символизировал вековой завет: на оскорбление, нанесенное дому Анасати, ответит весь клан, не жалея ни своих, ни чужих жизней.

Настоящему цурани смерть не страшна – жить в позоре, прослыть трусом хуже смерти.

Глаза Мары зорко примечали каждую подробность, руки были неподвижны. Недоступны были ее мысли, замкнутые в холодном мире, куда никто – даже Хокану – не мог проникнуть. Она, всегда отвергавшая войну и убийство, ныне, казалось, рвалась навстречу разгулу насилия. Пусть кровопролитие не вернет ей сына, но, быть может, в пылу и угаре боя она хотя бы избавится от неотвязных мыслей. Боль и горе отпустят ее только тогда, когда Джиро из Анасати обратится в прах.

Она была подобна туго натянутой струне, и Хокану понимал, что нет сейчас таких слов, которые могли бы принести ей облегчение. Он просто оставался рядом, спокойный и надежный, умеряя – там, где можно, – резкость ее решений.

Наступит день, Мара очнется и смирится со своим горем. Но пока время не начнет залечивать ее раны, его дело – быть ей нерушимой опорой.

С истинно цуранской невозмутимостью Хокану следил взглядом за тем, что происходило в отдалении: группа воинов, отделившаяся от рядов клана Хадама, приблизилась к стану Ионани. Их возглавлял Люджан в сверкающих на солнце доспехах; верх офицерского плюмажа горел на свету изумрудным огнем. Бок о бок с ним шагали подчиненные ему старшие офицеры – Ирриланди и Кенджи, а сзади, согласно рангу, – военачальники других родов клана Хадама. Шествие замыкал писарь, обязанный слово в слово занести в специальную книгу обмен речами, когда, Согласно традиции, в центре поля, избранного для битвы, встретятся командующие обеих сторон. В ходе переговоров надлежало установить границы боевых действий, время начала битвы и возможность, если таковая существует, предложения и принятия пощады. Впрочем, о последнем Мара и слышать не желала.

Ее ничуть не волновала судьба семей, входящих в клан Ионани. Пусть побеждают или гибнут вместе с Джиро – не ей же одной испытывать на своей шкуре жестокости Игры Совета.

– Никакой пощады, – отчеканила Мара, когда Кейок, ее военный советник, затронул этот вопрос.

Теперь все точки расставлены, ставки сделаны. Никто не может оспорить слово Мары – слово предводителя клана. Хокану обвел взглядом круг придворных Мары – чтобы самому укрепиться духом и заодно узнать настроение присутствующих. Кейок, облаченный в доспехи, явно чувствовал себя куда более уверенно, чем в одеянии советника, предписанном ему по должности. Сарик, сражавшийся до своего возвышения в армии Акомы, также был одет в доспехи. В преддверии боя он чувствовал бы себя голым, если бы его спину прикрывали только тонкие шелка.

Старый Инкомо остался верен привычной одежде. Он – лучше управлявшийся с пером, чем со столовым ножом, – стоял засунув руки за пояс; его морщинистое лицо застыло от напряжения. Хотя на своем веку он успел навидаться всякого, Инкомо не приобрел навыка к насилию. Призыв Мары к клану был не из тех поступков, какие совершают люди в здравом уме, и, поскольку до сей поры она была живым воплощением доброты и рассудительности, ее нынешняя ожесточенная решимость исполнить цуранский ритуал возмездия повергала его в ужас. Но годы пребывания на посту советника Минванаби научили его сдерживать свои чувства.

Только от воли богов зависела сегодня судьба Акомы и ее сородичей из клана Хадама, равно как и судьба их подданных – всех до единого.

Зазвучали фанфары, взмыл над лощиной рев изогнутых рогов. Барабаны выбивали дробь, пока парламентеры Ионани и Хадама, повернув каждый в свою сторону, шли обратно к войскам. Затем темп музыки ускорился; Люджан занял свое место в середине передних рядов, Ирриланди и Кенджи – на правом и левом флангах; другие офицеры возглавили войска домов клана. На утреннем солнце сверкнули щиты и копья, и волна ярких отблесков пробежала по всему простору луговины, когда тысячи воинов выхватили мечи из ножен.

Геральдические знамена хлопали при порывах ветра, и на крестовинах развевались красные вымпелы во славу Туракаму, бога смерти, чье благословение испрашивалось для предстоящего кровопролития. Жрец Красного бога ступил на узкую полосу земли, разделявшую враждебные армии, и запел молитву. Слова молитвы подхватили воины, и разом вознесшийся к небесам звук тысяч голосов ударил по ушам, словно гром в преддверии катастрофы. Около жреца стояла закутанная в черное жрица богини Сиби, кто есть сама Смерть. Присутствие жрицы, состоявшей на службе у старшей сестры Туракаму, подтверждало, что нынче многим суждено принять смерть. Жрец закончил заклинание и подбросил в воздух пригоршню красных перьев. Он поклонился до земли, затем приветствовал жрицу богини смерти. Но вот священнослужители удалились, и тогда на смену размеренному – хотя и могучему – речитативу пришел оглушительный хаос воплей и брани. Враги принялись поносить друг друга через разделяющее их пространство. Бросались непростительные оскорбления – так подтверждалась готовность биться до конца, готовность победить или умереть, как того требовала честь. Эти яростные выкрики были необходимы каждому, чтобы подбодрить себя и лишний раз увериться, что ни один воин не поддастся позорной трусости. Цуранский кодекс чести был неумолим: право на жизнь добывается победой, иначе бесчестие потянется из этой жизни в следующую, обрекая малодушных на жалкое существование.

Мара бесстрастно наблюдала за происходящим: сердце у нее словно оделось в броню. Сегодня другим матерям предстоит узнать, каково это – рыдать над телами убитых сыновей. Она почти не заметила, что ладонь Хокану, взволнованного ожиданием боя, легла на наплечник ее доспехов.

Наследник Шиндзаваи имел право остаться в стороне, ибо не был связан кровным родством ни с Хадама, ни с Ионани. Тем не менее, будучи мужем Слуги Империи, он считал для себя невозможным уклониться от участия в битве. Сейчас, в предвкушении боя, когда возбуждение воинов достигло предела, заставляя кровь быстрее струиться в жилах, темная сторона его натуры взяла верх. Хокану любил Айяки как собственного сына, и потеря мальчика не давала ему покоя, взывая к отмщению. Пусть разум твердит, что семья Анасати не причастна к убийству, но жажда смятенной души оставалась неутоленной. Кровь за кровь – и какая разница, виновен Джиро или нет!

Посланный Люджаном гонец подбежал к штабному шатру и поклонился до земли.

– Госпожа полководец клана Хадама! – заговорил он после знака властительницы. – Военачальники клана Ионани дали согласие. Битва начнется, когда круг солнца поднимется над горизонтом на высоту шести диаметров.

Мара окинула небосвод оценивающим взглядом:

– Значит, до сигнала к атаке остается меньше получаса.

Коротким кивком она подтвердила договоренность. И все же ожидание затягивалось дольше, чем хотелось бы... Айяки не получил даже такой отсрочки.

Томительно тянулись минуты. Воины продолжали до хрипоты выкрикивать оскорбления. Солнце медленно ползло вверх, наполняя воздух дневным жаром. Нервы у всех были напряжены так, что пролетевшая муха могла бы взорвать сгустившуюся мглу вынужденного ожидания.

Хокану горел нетерпением: он был готов выхватить меч и напоить клинок кровью. Наконец солнце достигло условленной высоты. Офицеры в штабном шатре не обменялись ни жестом, ни словом. Кейок лишь коротко вздохнул, когда Мара подняла руку. Люджан, находившийся в строю своих войск, занес обнаженный меч, и фанфары протрубили сигнал к бою. Без промедления обнажил меч и Хокану. Бой мог сложиться так, что он и не встретится один на один с врагом, поскольку его место – рядом с властительницей. Даже если клан Хадама будет разгромлен, воины Ионани не смогут пробиться сквозь гвардию Мары, окружающую штабной шатер; однако и он, и Сарик были наготове.