Текст книги "Неспортивное поведение (СИ)"
Автор книги: Рэйчел Ван Дайкен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Я не был уверен, что хочу хотя бы попробовать.
А такие девушки, как Кинс, словно яркие бликующие солнечные лучики, которые знали, как выломать дверь и войти, но боялись темноты – они заслуживали героя. А не эмоционально-двинутого футболиста, который скорее переспал бы с множеством других женщин, чем отдал бы свое сердце и снова бы его потерял.
Это было глупо?
Глупо.
Единственное объяснение, которое у меня было, было даже глупее.
Думаю… нет, знаю.
Мое сердце не было целым.
Так разве это было честно с моей стороны – вообще пытаться дать что-то, что даже не функционировало должным образом, девушке, у которой было самое большое сердце, которое я видел?
Это было несправедливо.
Но не делало ее менее желательной, и чертовски точно не могло погасить пламя моей похоти.
Совсем нет.
Звук передаваемых за ужином тарелок вернул меня к настоящему. В мой нынешний ад.
К ужину.
– Итак, Харли. – Паула, мама Кинси, передала ей салат. – Чем ты занимаешься, милая?
– Йогой, – хрипло сказал Джекс, вмешиваясь. – А еще она модель… что же это?.. Детской одежды?
– Упс, я подумала, что это моя курица, – сказала Харли, схватив вилку и сильно ткнув Джекса в руку.
Джекс потер руку.
– И на самом деле это спортивная одежда, о которой должен знать ваш сын, поскольку он утверждает, что спортсмен, но это еще предстоит доказать в этом сезоне, не так ли… милый?
Санчес протянул руку над столом и протянул Джексу разделочный нож с твердым одобрительным кивком.
– Итак, ребята. – Паула рассмеялась. – Думаю, что Харли дело говорит. У тебя впереди трудный год.
– Как мило… – сказал Джекс, словно давясь словами, – …модель указывает спортсмену. – Он схватил нож и начал нарезать курицу, надавливая так сильно, что один кусок полетел на мою тарелку, а затем на тарелку Кинси.
– Осторожно, милый! – сказала Паула. – Эта птица мягкая.
– Я знаю, кое-что еще, что тоже мягкое, – пробормотала Харли вполголоса.
Эмерсон подавилась вином, а Санчес потянулся к бутылке и наполнил вином пустой стакан для воды Джекса, снова одобрительно кивая ему.
Как только все наполнили свои тарелки едой, я предположил, что все пройдет мирно.
За жеванием.
За болтовней.
За кофе.
Я бы пошел домой, стукнулся бы головой о стену, принял бы холодный душ и попытался бы не мечтать о голой Кинси.
В общем, именно это я делал последние несколько месяцев, пока Кинс находилась в Европе.
Но судьба не была такой доброй.
– Итак, Миллер, – бросил Бен, ножом в левой руке указывая в мою сторону так, словно собирался его швырнуть. – Ты спишь с моей дочерью?
Джекс выплюнул вино прямо в лицо Санчеса.
Эмерсон передала ему салфетку, но уже после того как рассмеялась в нее и вытерла несколько слезинок.
Санчес выругался и вытер красное вино, а затем бросил салфетку в лицо Джекса.
– Папа… – пришлось вымолвить Кинс. Немедленно. Из-за ножа, направленного на мое сердце. – Это глупый вопрос, мы только начали встречаться!
– Угу. – Нож не сдвинулся с места. – А мы с твоей мамой были девственниками в нашу первую брачную ночь. Ты же понимаешь, что в этом случае Джекс был бы недоношенным?
Санчес наигранно ойкнул.
– Да, я бы поставила на недоношенный. Разве не это влияет на развитие мышц? – пожав плечами, сказала Харли.
Джекс застонал в свой бокал с вином, но продолжил пить, а Харли слегка взвизгнула, словно ее только что ущипнули.
– Ха-ха. – Черт, почему здесь так жарко? Я потянул за ворот своей рубашки и проглотил комок в чертовски сухом горле. – Сэр, со всем уважением, я бы никогда не… – ложь, все ложь, я видел ее сиськи! Признание было буквально на кончике моего языка, обычно я лучше действовал под таким давлением, я был тай-эндом, ради всего святого! – Я бы не вел себя так… неуважительно.
Он опустил нож.
Я выдохнул.
Он снова поднял нож.
Мой член дернулся с абсолютным ужасом вины.
– Значит, ты говоришь… что тот поцелуй, что был между вами… когда это было, Паула, два дня назад?
– Ты прав. – Она эмоционально кивнула. – Дорогой, твой язык был довольно… заметным.
– Очень заметным, – согласился он. Черт, я думал, что у этого мужика рак!? Почему он выглядел так, словно в нескольких секундах от того, чтобы меня кастрировать? – А говоришь, что ты ухаживаешь за моей маленькой девочкой.
– Сэр, да, сэр. – Я внезапно оказался в армии. Был готов умереть за короля и за страну… или просто защитить все нижние конечности от террориста ножом.
– Ох. – Он уронил нож. – Ну, что, черт возьми, с тобой не так? Ты не считаешь ее красоткой?
Джекс зарычал, засовывая кусочек мяса в рот, направляя на меня взгляд, который заставил бы обмочиться большинство мужчин.
– Она красивая, – сказал я, глядя в свою тарелку. – Одна из самых красивых девушек, которых я когда-либо видел.
Маленькие пальчики провели по моему бедру, а затем последовала и рука – я знал, что это Кинси, и схватился за ее руку, как за спасательный круг.
– Итак, она самая красивая штучка, которую ты когда-либо видел и все же… ты держишь «его» в штанах?
– Из страха, что кое-кто его оторвет. – Я указал на Джекса. – Конечно, да, в значительной степени.
Кинси фыркнула рядом со мной.
– Ну, если я чему-то и научился… – Бен снова начал нарезать мясо. – Жизнь так чертовски коротка… черт, не будь таким парнем, сынок. Тем, который позволит уйти красивой девушке. Если бы я сделал это с Паулой, то не мучился бы здесь вот с этим болваном. – Он указал на Джекса. – Или с моей маленькой принцессой.
– Я – принцесса! – Кинси рассмеялась глядя на Джекса, а он ей ухмыльнулся в ответ. Очевидно, такое было нормально для их семьи.
– Хорошо, сэр… – Я выдохнул. Я что, только что согласился заниматься сексом с Кинси? Неужели ее отец только что… попросил меня об этом? Что у них за семья такая?
– Спасибо, – сказала Кинси себе под нос. – Он очень вспыльчивый, когда дело касается… любви.
Она опустила глаза.
И так вина из-за всей этой ситуации резко вернулась. Потому что я все от нее утаил… из-за моего собственного страха, из-за моего собственного эгоизма.
– Ты знаешь, как «хорошо себя показать»?
О, замечательно, больше вопросов от Бена… парню нужна своя комедия.
Рука Кинси переместилась, и оказалась на «переде» моих джинсов.
Я чуть не подпрыгнул.
– Миллер? – влез Санчес. – Поверьте мне, если бы вы услышали звуки, доносившиеся из его квартиры этим летом, вам действительно не нужно было бы задавать этот вопрос.
Кинси отдернула руку.
А мой член заплакал из-за потери ее пальцев.
Блядь.
Я опустил голову.
Две девушки. Пока ее не было, я спал с двумя девушками, которые ничего для меня не значили. Я не собирался ей рассказывать – не то чтобы мы тогда встречались.
Но я знал, что это будет иметь значение.
Это было бы важно для нее.
Потому что, как Кинс сказала вчера, она не была той девушкой, с которой можно переспать, а на следующее утро отправить паковать чемодан. Держу пари, что последним парнем, с которым она была, был Андерсон, мудак, который все еще имел странную умственную и эмоциональную власть над ней.
Я свалил и занимался бессмысленным сексом с двумя девушками, которые не видели ничего, кроме наличных в моих карманах и тела, которое могло бы обеспечить им хорошее времяпрепровождение, а еще был виноват и потому, что использовал их, чтобы забыть о Кинси.
Над столом воцарилось молчание.
Эмерсон медленно покачала мне головой.
Отлично, теперь Эм тоже была разочарована.
Будто она не выходила замуж за парня, который в прошлом году сказал, что хочет поиметь ее ради забавы.
И посмотрите, что из этого получилось!
– Мама. – Голос Кинси дрогнул. – Я пойду проверю пирог, хорошо?
– Я пойду с тобой. – Я встал.
– Нет. – Джекс качнул головой. – Я пойду.
Я попытался улыбнуться.
И провалился.
И подумал, что потерял Кинси.
А затем подумал, был ли она вообще у меня?
ГЛАВА 13
КИНСИ
Я покончила с ним.
Совсем.
Пока Джекс не настоял на большом фальшивом возвращении Миллера в мою жизнь, даже не предоставив мне право выбора в этом вопросе. Возможно, если бы мы оба продолжали держать дистанцию, то не было бы так больно. Если бы он не извинился.
Если бы Миллер не обыскал каждую комнату в моем доме в поисках злоумышленника, если бы не обещал снова меня поцеловать, после того как я отказалась от уловки с дружбой и попросила. Если бы не был таким гигантским любителем пофлиртовать, с хрустально-голубыми глазами и кожей цвета мокко.
Если бы не говорил мне своими глазами и поступками, что единственным его желанием было защитить меня от всего мира.
Но Миллер все это сделал.
Два дня. Ему, блин, потребовались два дня, чтобы снова забраться под мою кожу, словно болезнь, и заставить поверить, что, возможно, я могу ему доверять, доверять его словам.
– Эй. – Голос Джекса был спокойным, рациональным, именно то, что мне требовалось. – Хочешь, помогу с пирогом?
– Нет. – Я вытащила пирог из духовки и поставила на гранитную столешницу, бросила на пол прихватки и начала нарезать пирог очень неровными кусками, пачкая руки сахаром и крошками.
– Остановись, – прошептал Джекс, схватил меня сзади, и положил свои ладони на мои.
И я это сделала.
Закрыла глаза.
Вдохнула его запах.
«Константу» моей жизни.
Существовало двое мужчин, которым я больше всего доверяла – брат и отец.
И еще раз это подтвердилось только что, возможно, это все, что у меня когда-либо было, и мне это не нравилось – я хотела большего. Возможно, однажды так и будет. Но не сейчас.
– Он молод и глуп, – произнес Джекс тихим голосом. – Когда ты в лиге и у тебя так много денег, славы. – Он вздохнул. – Ты забыла, как много девушек делало мне непристойные предложения, до того как я получил свою легендарную репутацию ледяного парня!? Однажды девушка буквально разделась передо мной, раздвинула ноги и попросила хотя об одной минуте моего времени, чтобы она могла умереть счастливой.
Я вздрогнула.
– Ты шутишь?
– Это происходило все время, Кинс. Я не говорю, что ты должна вернуться туда и дать Миллеру пять за то, что он думает своим членом – особенно учитывая то, что это одна из многих причин, по которым я не хотел, чтобы рядом с тобой ошивался футболист. Я лишь говорю о том, что когда ты одинок, есть соблазн. Миллер – один из лучших парней, а прошлый год у него был реально хреновым из-за того, что происходило с Эм и с Санчесом.
И вот оно.
Все всегда будет сводиться к прошлому Миллера.
К его прошлому с Эм.
И сейчас я почувствовала, что никогда не стану частью его будущего.
– Ты прав. – Мне не стало лучше. Я не понимала. Я никогда не пойму. Но мне не хотелось, чтобы мой брат знал, почему мне было так больно – почему, когда я находилась на самолете в Европу и сидела в первом классе, стюардессе пришлось принести мне очень много салфеток, а мне казалось, что мое сердце взорвется.
А в это время Миллер проводил время голышом с какими-то незнакомками, которые, очень даже вероятно, не знали его любимый цвет.
Розовый. Это розовый.
Не спрашивайте.
– Я просто… сегодня очень напряженный вечер, ты же знаешь? – Я обернулась в объятиях Джекса и обняла его. – Спасибо за то, что ты – самый лучший старший брат.
У него осунулось лицо, а руки обвились вокруг меня, словно железные обручи.
– Я не такой.
– Такой.
– Нет, Кинс. – Он оттолкнул меня. Он никогда этого не делал раньше. Не отталкивал. – Я действительно не такой.
Я никогда не видела этого взгляда на его лице – он напоминало мне о вине, о такой вине, из-под тяжести которой не выбраться, о такой вине, которая будет следовать за тобой, пока не убьет. Я задыхалась от вины такого рода из-за Андерсона, когда он заставил меня стыдиться самой себя, моего тела.
– Джекс?
– Я знал.
– Знал?
– Об отце, – прошептал он. – Я знал еще до того, как отправил тебя в Европу. Знал.
Мир вокруг меня развалился, сначала на мельчайшие осколки, а затем все сразу: земля ушла из-под ног, и я оказалась на полу на коленях, я пристально смотрела снизу вверх на единственного человека, который поклялся, что никогда меня не подведет – который сказал, что всегда будет моей опорой.
– Ч-что?
– Кинс. – Его глаза наполнились слезами. – Мне жаль, так чертовски жаль, я не хотел, чтобы ты снова заболела, ты же знаешь, как на тебя может повлиять стресс, и в то время все было не так уж плохо. Первый этап химиотерапии сработал, и…
– Заткнись, просто заткнись! – закричала я, и слезы текли по моему лицу. – Я могла те месяцы провести с ним, МЕСЯЦЫ, а ты отослал меня!
– Я думал…
– Ты думал? – закричала я, ударяя кулаком о деревянную поверхность. – И о чем же ты думал? Что ты просто сделаешь то, что делаешь со всеми? Натравишь на меня Андерсона и будешь контролировать всю ситуацию? ТЫ ДУМАЛ?!
Внезапно на кухню ворвались мама и папа, лицо мамы было бледным, а папы – еще бледнее.
Я закрыла глаза.
Внезапно хрупкие руки обвились вокруг меня.
– Мы не хотели, чтобы ты заболела.
Папа.
Они оба.
Предана обоими своими родителями и Джексом.
Я погрузилась в себя, желая заползать под пол, плакать, кричать и повторять этот процесс.
– Ты не имел права.
– Я знаю, милая. – Папа поцеловал меня в макушку. – Мы недооценили, насколько быстро будет прогрессировать рак, мы просто… мы понятия не имели. Мы хотели тебя защитить…
– Это не тебе было решать, – сказала я низким голосом, которого не узнала. Он был пропитан такой грустью и предательством, что я чувствовала себя незнакомкой в своем собственном теле. – Мне нужно… Мне нужно идти.
– Дорогая. – Папа сжал меня еще крепче. – Не уходи, не так.
– Вы все знали. – Я проигнорировала его и решила взглянуть на маму, на брата и, наконец, на моего отца. – Все вы? Вы все выбрали это для меня? В то время как твое время буквально сократилось!? До года?
Отец отвел глаза.
Я сглотнула.
– Сколько, папа?
– Шесть месяцев, дорогая. Может, меньше. Я прекратил лечение.
– Ты и это собирался утаивать от меня?
– Сегодня вечером, – вмешалась мама, – мы собирались рассказать тебе сегодня вечером.
– Семейный ужин, – пробормотала я. Вздохнув, поцеловала отца в щеку. – Я люблю тебя, но мне нужно идти. Я вернусь завтра, чтобы тебя проведать, я просто… прямо сейчас мне нужно пространство. Я не хочу уходить сердитой, но… Я так зла. – Мой голос дрогнул.
Джекс нервно на меня взглянул, затем помог встать на ноги. Я отдернула руки и посмотрела на него.
– Я съезжаю.
– Что? – зарычал он. – Из-за этого? Из-за того, что я тебя защищал?
– Только это ты и делаешь! Ты, высокомерная заноза в заднице! Как насчет того, чтобы ты сосредоточился на том, чтобы жить своей собственной жизнью, а не пытался удержать меня от моей!
Я выбежала из комнаты, схватила свою сумку и побежала на улицу.
Только добравшись до тротуара, я поняла, что приехала сюда с Миллером.
Через две секунды меня начал обволакивать его знакомый запах.
– Куда?
– В квартиру Джекса. Я кое-что прихвачу.
– А потом куда?
– Я еще не знаю. В гостиницу. Я все еще злюсь на тебя. Даже не знаю, почему я с тобой говорю.
– Я тоже, – прошептал он. – Я просто рад, что ты говоришь, даже если это громче, чем обычно.
– Это потому, что я пытаюсь не кричать на тебя.
– Это видно.
Я не улыбнусь.
– Я поведу. – Я выхватила ключи из его руки.
Он не возражал.
ГЛАВА 14
МИЛЛЕР
Все, кто был на ужине, слышали наши крики. Даже Харли протрезвела, ее лицо побледнело, когда Джекс закричал на Кинси, а Кинс закричала на него.
Я знал их чуть больше года. И не раз видел, как они ругались – это меня беспокоило, тот тип отношений, которые у них были как у брата и сестры, были ужасно близкими. Я не был глупцом. Между ними происходило что-то еще. Что-то, что я и все остальные в их жизни не понимали, какая-то нерушимая связь.
Часть меня боялась спросить.
Боясь ответа.
Боясь того, что почувствую, когда узнаю.
Я злился на Санчеса, но чем больше размышлял, тем меньше. Гнев был больше направлен «внутрь», словно я был гандоном, который имел несколько бессмысленных связей на одну ночь, потому что был слишком труслив, чтобы признать, что мои чувства к Кинси подпитывались больше, чем алкоголем и похотью.
– Кинс…
Было бесполезно пытаться успокоить эту женщину. Через десять минут после того, как мы прибыли в ее квартиру, она схватила две вещевые сумки и засунула в них столько одежды, что не могла их застегнуть. Над моей головой пролетела пара шлепок, а затем туфля на шпильке, которая едва не задела мое правое ухо.
– Хочешь, чтобы я ее надел?
– Или ударь себя ею, – сказала она сладким голосом. – Просто постарайся не забрызгать кровью тканевую часть, туфли стоят целое состояние. Джекс купил их мне в прошлом году. Хотя… сожги их, мне все равно. – Ее улыбка дрожала, словно она собиралась расплакаться, а потом передумала.
Кинс принесла в гостиную еще одну сумку, затем направилась к холодильнику и распахнула его. Она что-то напевала себе под нос?
С улыбкой она свинтила крышку с молока, а затем с пыхтением начала пить из бутылки, она откинула назад голову, ее горло медленно двигалось, во время глотков. Немного пролилось мимо рта, стекло по подбородку и на рубашку. Черт, я не мог отвести взгляд.
– В здоровом теле здоровый дух, да? – пошутил я.
Она с хлопком опустила пустую бутылку на столешницу и устремила на меня пронзительный взгляд.
– Его самая больная мозоль – когда я выпиваю все молоко.
Я скрестил руки, мне нужно было что-то сделать, чтобы не потянулся к ней и не остаться со сломанными пальцами.
– Это больная мозоль любого спортсмена, особенно того, кто каждое утро любит пить протеиновые коктейли.
Она вытерла рукавом рот, и я почувствовал, как мое тело дрожит от дикого желания слизать оставшуюся часть молока с этих пухлых губ или пройтись языком по телу, чтобы убедиться, не осталось ли его немного на изгибах.
Я медленно, ровно вздохнул, зная, что мое тело предавало меня, ведясь в ее сторону, мои губы раскрылись.
– Не надо. – Ее ноздри раздулись. Палец был направлен в мою сторону. – В данный момент я больше злюсь на него, чем на тебя – считай себя счастливчиком, Миллер.
Рот Кинс внезапно растянулся в улыбке, и со злобной ухмылкой она схватила барный стул, заползла на него и открыла шкафчики над плитой.
– Лови! – Она бросила мне в лицо гигантскую коробку с фруктовыми снеками, поэтому у меня не было выбора, пришлось протянуть руки, так как я забыл оставить записку о том, чтобы принести с собой свой футбольный шлем. Затем последовала еще одна коробка с фруктовыми батончиками из магазина Costco, которая могла бы накормить целую столовую, полную первоклассников, а затем пару пакетов M&M’s по два килограмма.
Кинси спрыгнула со стула и вытерла руки о черные леггинсы.
– Я внезапно почувствовала себя намного лучше.
Я фыркнул и поднял в воздух один из пакетов с конфетами.
– Потому что забрала свой запас «сахара»?
– Нет. Потому что заполучила запас Джекса. – прошептала она и подмигнула.
Я нахмурился.
– Джекса? Но он ведь ест салат. – Парень был известен тем, что был единственным в команде, кто ел как кролик, когда мы встречались за ужином, никогда в жизни не бы стал есть белый переработанный сахар. В последний раз, когда кто-то из парней принес на тренировку батончик Сникерс, Джекс его забрал.
Вот сукин сын. Он его съел?
– Джекс – лжец из глубины преисподней, он ужасный сладкоежка, такой же большой, как и огромная тупая эгоистичная башка… которая, к твоему сведению, у этого мудака имеет гигантский размер.
Я застрял в ситуации, когда мне нужно выбрать сторону: либо сжечь его джерси в раковине, и потанцевать вокруг костра, в это время разговаривая с Кинс о расширении прав и возможностей женщин, либо защитить его и все, что бы он ни сделал, чтобы ее выбесить.
Кинси облизала губы, и во второй раз за этот вечер слезы наполнили ее глаза.
– Дерьмо. – Я схватил девушку прежде чем ей удалось увернуться от меня, и как только ее тело вступило в контакт с моим, меня поразило такое сильное желание, что захотелось побиться головой о гранитную столешницу. Кинс была грустной. Я обнимал ее. И внезапно почувствовал себя лучше, чем за весь этот день!?
Это не имело смысла.
– Я его ненавижу. – Она хлюпнула носом.
– Нет, не ненавидишь. – Я говорил ей в волосы, которые пахли кокосом и лавандой. Я их еще раз нюхнул, едва сдерживая стон в своем горле.
Кинси взглянула на меня кокетливым взглядом.
– Ты только что обнюхал мои волосы?
– Было бы жутко, если бы я это сделал?
Она сморщила.
– Только потому, что, кажется, что ты сделал это дважды.
– Возможно, я просто хотел убедиться.
Она изогнула бровь.
– Чтобы удостовериться, что твой нос работает?
– Нет. – Я приподнял ее подбородок. – Возможно, я просто хочу удостовериться, что никогда не забуду, как ты пахнешь. Ну, ты знаешь, на случай, если я разозлю тебя еще больше в ближайшем будущем, и, честно говоря, удача сейчас явно не на моей стороне. Я хочу помнить, как ты пахнешь, когда буду один в своей холодной унылой постели, пока ты будешь занята, выпивая все молоко Джекса, крадя пароли незнакомцев или ключи от чьего-то дома.
Ее улыбка разбивала мое сердце.
– Твои слова описывают меня как психопатку.
– Если покрытая кровью шпилька туфли вписывается…
Кинси стукнула меня в плечо.
– Я была расстроена, ясно?
– А то, что ты меня бьешь, значит, ты счастлива?
– Я к этому близка. Я просто… Мне нужно время все обдумать.
– У меня есть уши…
– Да, двое, я заметила. А затем ты мне скажешь, что у тебя есть пенис, а потом вытащишь его, чтобы это доказать?
– Ха! – Я громко рассмеялся и отпустил ее. – Это твой милый способ попросить меня снова его тебе показать? Уже соскучилась по нему, да?
– Нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было, Миллер. И я действительно не помню, чтобы у меня он был, ну, ты знаешь, весь этот секс по пьяни, смутные мысли… – ее голос затих.
– Херня. – Я схватил ее за локоть и притянул Кинси вплотную к моему телу, чтобы она могла почувствовать каждый мой «сантиметр». – Думаю, ты блефуешь.
– Говори все, что хочешь. Это не меняет того факта, что никто не видит ничьего пениса, даже если он… – Кинс облизала губы и посмотрела вниз, заставляя эту чертову «штуковину» почувствовать необходимость встретиться с ней на полпути. – Впечатляет. – Она сделала «воздушные кавычки».
Никогда еще в своей жизни мне так сильно не хотелось раздеться догола.
– Впечатляет, – я повторил это слово, покатал его по своему языку. Нет, не это слово я искал, и немедленно его отклонил. – Думаю, ты можешь придумать что-то получше, чем слово «впечатляет».
По крайней мере, слезы исчезли, и напоминанием о том, что она плакала, был потекший макияж и блестящие глаза.
Это момент я никогда не забуду.
Жар от ее тела пульсировал рядом с моим в совершенном ритме, словно мое сердце стремилось к тому, чтобы биться в соответствии с биением ее сердца (это больше, чем просто ощущать ее в моих руках или то, как она смотрела на меня с доверием, которое я не заслуживал и не заработал), это было словно каждая отдельная часть пазла, пульсирующая, соблазнительная.
Поцелуй ее.
Поцелуй ее.
Мне нужно ее поцеловать.
Высосать печаль из этого рта, прижать мои губы к этим слезам, чтобы все это исчезло.
Заставить ее забыть.
Или, может быть, заставить нас обоих помнить.
В первую очередь, почему это было так хорошо.
Почему я все еще так боялся того, что мне хотелось, чтобы Кинси была подо мной, хотелось скользнуть в нее, пока она будет смотреть с пристальным вниманием.
– Мне нужно найти отель или что-то в этом роде.
– Или что-то в этом роде. – Я заблокировал ее у стола, мое тело все еще было сильно прижато к ее.
– Думаю, я знаю, где есть свободное место.
Ее голова отклонилась назад, эти губы раздвинулись достаточно, чтобы вдохнуть достаточно воздуха, чтобы, вероятно, накричать на меня, чтобы я перестал управлять жизнью Кинси, как ее брат. Вместо этого она закрыла рот и посмотрела вниз, прежде чем сказать:
– А там есть HBO?
– Возможно.
– А там предоставляются равные права по использованию пульта от телевизора?
– Конечно… Я же не монстр. – Одно биение сердца, два, я почувствовал что, чем дольше она ко мне прикасалась, тем стремительней учащался мой пульс. – Тебя там даже будут кормить.
– Вау. Как шикарно. – Кинси улыбнулась сквозь слезы. – Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Да, но ничто не бывает бесплатно.
– Я догадалась.
– Но, возможно, тебе понравится оплата.
Она закатила глаза.
– Я не буду с тобой спать, Миллер.
Щеки ее были ярко-красными, глаза ясными, губы сжались, словно она старалась не думать о том, как мы поцеловались в последний раз.
– Разве я что-то говорил о сексе?
– Нет, но…
– Один поцелуй, – закончил я.
– Один поцелуй? – ее глаза сузились. – А потом я смогу спать у тебя в свободной спальне?
– Один поцелуй, – повторил я. – Безобидный.
Мы оба знали, что это ложь.
Не было ничего безобидного в том, как мы соприкасались, как и не было ничего безвредного в том, каким он был на вкус. Ее, вызывающий зависимость вкус, мог бы стать моей погибелью, и хотя я это знал, но все равно «зажег спичку и махал ею», пока он не обожжет мои руки чертовски сильно.
– Хорошо. – Кинс закрыла глаза. – Вперед.
Ее лицо было лишено эмоций, совершенно спокойным.
– Это не то, что я имел в виду.
Один глаз открылся, затем второй.
– Ты сказал «один поцелуй»?
– Правильно, но ты должна меня поцеловать.
– Миллер! – Ее голос был раздраженным. – Это то же самое.
– Если бы это было одно и то же, ты бы не спорила со мной, не так ли? Но, эй. – Я немного отстранился, чтобы между нашими телами было несколько сантиметров. – Если ты предпочтешь снять гостиничный номер, используя, как я предполагаю, деньги брата… – это был удар ниже пояса. Один из тех, что напомнил Кинси, что, как бы она ни ненавидела своего брата в тот момент, он был причиной, по которой девушка могла жить и дышать черлидингом, это была ее жизнь.
Потому что она зарабатывала охренительно мало.
Это была игра.
Я использовал ее гордость против нее.
Но я был отчаявшимся человеком.
Отчаянно хотел ее поцелуя, прикосновения и, может быть, просто отчаянно хотел доказать и ей и себе, что что-то между нами может быть хорошим.
Даже если это означало, что это не может длиться вечно.
– Прекрасно. – Рукой она сжала мою рубашку и встала на цыпочки. Я позволил ей притянуть меня до ее уровня. Мне хотелось встретиться с ней на полпути.
Но это разрушило бы мой замысел.
Поэтому я пригвоздил к полу свои гигантские ноги и ждал первого касания ее губ.
В гипнотическом, сжимающем сердце движении, ее рот слился с моим, ее губы замедлились.
Один шаг.
Два.
Ноги Кинси переплелись с моими, ее бедра наткнулись на мои, и я глубоко вздохнул через ее легкие, через ее рот, сделав моим. Заявляя права на воздух, на пространство между нашими телами.
Между нами распространился жар. Кинси медленно скользнула ладонью вверх по моей груди и обхватила мою шею, а затем другой рукой, и повисла на моем теле. Я поднял Кинси за попку и посадил на столешницу, ни на секунду не отрываясь от желанных губ, вытягивая каждый поцелуй из ее рта, как наркотик. Всего лишь еще одна доза, а затем еще одна.
Слова, которые были сказаны между нами, сжигали дотла, окутывали дымом. Поцелуй усилился, а потребность утроилась. Я, не торопясь, целовал гибкую шею. Пробовал, а затем снова заявлял права на губы.
Ее язык изучал мой рот, медленно, нежно, затем Кинси отстранилась и схватила меня за бицепсы, впиваясь пальцами в мою кожу достаточно сильно, чтобы остановить мое нападение на ее рот.
– Один поцелуй, – повторила она, хриплым голосом.
– Это был один поцелуй, – поправил я.
– С чего ты так решил?
Я заправил за уши ее волосы, она слегка вздрогнула.
– Потому что мой рот ни разу не отрывался от твоей кожи.
Хотя мне снова хотелось притянуть ее в свои объятия, чертовски сильно ее поцеловать и раздеть.
Я этого не сделал.
Я сделал шаг назад, и еще один, затем повернулся и схватил сумки Кинси.
– Мы должны идти.
– Точно. – Кинси соскользнула со столешницы, прижала ладонь к своему раскрасневшемуся лицу, затем обошла квартиру, подняла последнюю сумку, подобрала пару шлепанцев, которые бросила мне в лицо. – Спасибо за это…
– Именно это делают друзья.
Не знаю, почему я это сказал.
Почему я снова нарисовал эту чертову линию на песке.
Возможно, это было самосохранение.
Или мой мозг защищал каждый оставшийся кусочек моего сердца.
Потому что за эти несколько коротких минут мог поклясться, Кинси не просто целовала меня, она высасывала боль и, в первую очередь, заставляла забывать причины, по которым я помог удалить ее из страны.
И все причины, по которым я сделал бы это снова.
Потому что все еще был эгоистом.
А когда ты эгоист, то сосредотачиваешься только на том, что можешь придумать, как отгородить себя от боли других.
ГЛАВА 15
КИНСИ
Две недели.
Вот как долго я жила с Миллером Квинтоном.
И за это время все превратилось в ужасающе нормальную вещь: не только лицезреть его в одном лишь полотенце, наверное, девяносто девять процентов времени, но и смотреть на его мелькающую голую задницу, когда он забывал – правильно, забывал – постирать вещи.
По утрам он пил молоко с голым торсом, я это знаю, потому что почти каждое утро натыкалась на эти мускулы на кухне.
Делал такой черный кофе, что я волновалась, что однажды проснусь и обнаружу волосы на своей груди.
А еще купил для меня специальную кружку.
Розовую.
С буквой «К» на ней.
Короче говоря, Миллер Квинтон медленно меня убивал.
Он профессионально делал протеиновые коктейли, всегда хранил запасы фруктовых снеков, на случай зомби-апокалипсиса, а еще был «недостаток» (его слова, не мои) – он был настоящим джентльменом.
Я имею в виду настоящим джентльменом.
Однажды вечером после двойной тренировки я пришла к нему домой, он не только набрал мне ванну с пузырями, но и спросил, не хочу ли я шампанского, пока буду ее принимать.
Лишь только на пятнадцатый день мое терпение лопнуло, я полностью потеряла контроль над собой и чуть не вмазала кулаком в его прекрасное лицо, потому что… как, черт возьми, он посмел!? Миллер не должен был делать меня счастливой, готовить мне яйца или следить за тем, чтобы я пила кофе из собственной керамической кружки! Мы встречались не на самом деле, и все, что он делал, заставляло меня хотеть, чтобы все было по-настоящему. А это было очень несправедливо, поскольку Миллер был как эмоциональный террорист, который бомбил твое сердце только для того, чтобы сказать, что тебе придется покинуть страну, найти там достаточно большую больницу, чтобы можно было это исправить!
К тому времени как я вернулась домой тем вечером, я закипала. Закипала! Миллер оставил записку в моей сумке с пожеланием хорошего дня.
Правильно. Там так и было написано: «Хорошего дня».
Вот оно.
Меня все еще раздражало то, что я расстроилась из-за чего-то такого незначительного, такого приятного, из-за чего-то, что по какой-то чертовой записульке являлось причиной слез накатывавших мне на глаза, по меньшей мере, четыре раза за тренировку.
