Текст книги "Неспортивное поведение (СИ)"
Автор книги: Рэйчел Ван Дайкен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
– Дерево, – повторил Санчес с низким смешком (прим. пер.: «Wood» – дерево, но на сленге – стояк, эрекция).
– Серьезно? – Эм толкнула его в бок.
– Позволь мне понять, ты трахнул мою сестру, а затем помог мне уговорить ее уехать из страны? Один из моих лучших друзей? Ты мне не сказал, потом продолжил лгать, и обещал больше к ней не прикасаться, и что? Пытался не спать с ней, разделся и решил: «Что, черт возьми, почему бы не сделать это снова, ведь в первый раз все прошло так хорошо»?
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – насмешливо произнес Миллер позади меня. – Она мне понравилась, понятно? Я знал, что ты чувствуешь! Как, черт возьми, это делает меня плохим парнем?
От его слов, мне стало чуть легче.
– Так значит вот что ты делаешь, а, Миллер? Когда становится тяжело, ты уходишь? Ты слушаешь тех, кто тебя окружает? Помоги мне понять, потому что в тот вечер, когда ей было очень плохо, ты сбежал. Ты беглец. Итак, что теперь? Что произойдет, когда умрет наш отец? Что произойдет, – прошептал он, – если у нее начнется обострение волчанки? Что тогда ты будешь делать? Уверен, ты все об этом знаешь, верно? Как лечить ее, когда все станет совсем плохо? Что произойдет, если так и будет? Ты оставишь Кинси ради ее же блага? Помоги мне понять… потому что я чертовски уверен, что ты не заслуживал ее раньше, и чертовски уверен, что не заслуживаешь и сейчас. Не после того, что она пережила.
Весь мой мир остановился.
Я открыла рот.
Но не смогла произнести ни звука.
Он все обо мне разболтал.
Перед всеми.
Не помню, как именно я упала на колени.
– О ком, черт возьми, ты говоришь? – прошептал Миллер.
– Обо мне, – ответила я. – Он говорит обо мне.
Комната пошатнулась.
Теплые руки подхватили меня, прежде чем голова обо что-то ударилась.
Черный туннель.
А потом ничего.
ГЛАВА 30
МИЛЛЕР
Волчанка
Обострение.
Болезнь.
Кинс потеряла сознание. Я поймал ее, прежде чем ее тело упало на пол. Ссора между мной и Джексом давно забыта теперь, когда Кинси, самое дорогое, что было в моей жизни – и в его – лежала в обмороке.
Обрушились воспоминания о моей маме, которая сваливаясь безжизненной кучей на моих глазах.
И жгучая боль, раздирающая меня на двое, говорила, что я больше никогда не смогу стать целым, долбилась в мои виски, мешая видеть. Не снова. Только не снова.
– Кинс? – Я схватил ее за руку. – Очнись, детка.
Джекс шагал перед диваном, то вытирая свое лицо руками, то ругаясь на меня.
Наконец, через несколько секунд, хотя казалось, что прошло не меньше десяти минут, Кинс распахнула глаза, сфокусировавшись на моем лице. На ее лице расползлась легкая улыбка, но затем пропала. Она медленно приняла сидячее положение.
Джекс перестал шагать и встал перед ней на колени, сжав ее ладонь между своих.
Она отдернулась.
– Какое ты имеешь право?
Джекс покачал головой, потом так сильно прикусил нижнюю губу, что мне показалось, что вот-вот пойдет кровь.
– Я твой брат. Это моя работа. Моя.
– Твоя работа заключается в том, чтобы оповещать всем в этой комнате о моем прошлом? – закричала она.
Он вздрогнул.
– Нет. – Его лицо вспыхнуло от гнева. – Но какого хрена ты делаешь, Кинс? Если бы это было по-настоящему, если бы ты действительно любила этого парня… – Меня бесило, что они говорили обо мне. Они заслуживали приватности. У меня было такое чувство, что кто-то взял кувалду, чтобы разбить мое сердце. – Если бы ты его любила, то все бы ему рассказала. Если бы он тебя любил, если бы ты не была просто горячей телкой, удобной…
Я зарычал.
– Он пожелал бы узнать о тебе все… Ты так сильно заболела, когда была с Андерсоном, тебе было так больно, а меня не было рядом, чтобы все это остановить, ты не позволяла мне помочь, а теперь попала в другую безнадежную ситуацию.
– Но я никогда не просила тебя вызволять меня, – заметила она, ее голос был пронизан гневом и болью.
Вызволять? Какого черта? Зачем ее нужно вызволять? От меня? Почему вообще они про это говорят?
Я уронил ее руку.
Мне пришлось.
Моя слишком сильно дрожала, чтобы от меня была польза.
Джекс нахмурился.
– Это моя работа.
– Кто назначил тебя ее делать? – выпалила она в ответ.
– Я сам! – взревел он, вскакивая на ноги. – Кто был рядом, когда твои родители оставили тебя одну на грязном полу? Кто помог промыть порезы на твоих ногах? – В его глазах появились слезы. – Кто держал тебя за руку в больнице, когда врачи не могли понять, что с тобой случилось, и думали, что у тебя рак? Я! Там был я! – Джекс стукнул себя кулаком по груди. – Я заработал гребаное право защищать тебя – оберегать тебя от всего…
– Уходи, – прошептала она. – Сейчас же.
– Кинс. – Боль отразилась на его лице. – Прости, мне не следовало говорить о…
– Уйди.
– А что насчет него? – Джекс кивнул головой на меня. Да, видимо, я был «счастливым» сукиным сыном, которого он бросал под автобус. Мило.
Если он считает, что я ее брошу. То ему стоит подумать еще раз.
Она вздохнула и скосила на меня глаза.
– Тебе тоже нужно уйти.
Я сделал рваный вдох.
– Нет.
Извиняющееся выражение лица Джекса сменилось самой настоящей яростью.
Кинси опустила глаза, опустила плечи.
– Я остаюсь.
– Миллер… – Слеза скользнула по ее щеке. – Просто уйди.
– Нет.
Джекс подошел ко мне. Я приготовился к еще одному удару, но, как ни удивительно, Джекс просто положил руку мне на плечо и ушел. Харли последовала за ним.
За ними закрылась дверь.
Санчес и Эм в молчании пошли по коридору, держась за руки, зашли в спальню и закрыли за собой дверь.
Про цыпленка забыли.
Вафелька.
Забавно, что наши отношения начались с этих глупых прозвищ, и теперь казалось, что они разрываются, заканчиваются, точно так же.
– Ты была больна, – хрипло прошептал я.
– Не была, – поправила она. – Я и сейчас болею. У меня ремиссия, несколько лет не было обострений. Но я могу заболеть в любой момент, и буду госпитализирована. – Она наклонила на бок голову, возможно, оценивая мою реакцию.
Я потянулся к ее руке, она отстранилась.
– Кинс?
– Я не собиралась тебе рассказывать.
Это причиняло боль.
Сильнее, чем должно было.
Ведь в то время как я убеждал себя в том, что дорожу отношениями, что влюбился в нее, доверял ей, был готов подвергнуть опасности мою дружбу с Джексом и отношения с командой…
Она, что? Мне лгала?
Я должен был знать.
Должен был спросить.
– Ты вообще никогда не собиралась мне рассказывать?
Она молчала.
Молчала.
Когда одна секунда превратилась в пять минут, я понял, что получил ответ.
Я встал, не в силах встретиться с ней взглядом.
– Итак, все те моменты, когда я сбежал, а потом вернулся, сражаясь за тебя, моменты, когда обнимал тебя, и поцелуями убирал твои слезы. Я влюблялся, а ты… что? Просто занималась сексом? Просто пыталась разозлить своего брата? Кем я для тебя был, черт побери? Отвлечением от болезни твоего отца?
Ее голова дернулась.
– Нет! Ты же знаешь, что это неправда!
– Знаю? – я широко развел руки. – Ведь я не слышу, что ты отрицаешь это! Если ты даже не рассказываешь мне о своем прошлом, как, черт возьми, у нас может быть будущее?
У нее задрожала нижняя губа.
– Отлично, – выругался я себе под нос. – Еще больше молчания от девушки, в которую я влюблен, от той, которая даже не смогла мне доверять настолько, чтобы рассказать, что она больна! Как я должен позаботиться о тебе, если что-то…
– Заткнись, просто заткнись! – Кинси вскочила на ноги и ударила меня кулаком в грудь. – Ты когда-нибудь думал, что, возможно, лишь однажды в своей жизни я не хотела, чтобы меня защищали?
Я попятился назад.
– Ты не Джекс! Мне не нужен еще один Джекс! Или отец, который звонит врачу каждый раз, когда у меня болит голова, или я чувствую сонливость! Я не хотела, чтобы точно так же было и с тобой! Разве ты не понимаешь! Не хочу, чтобы ты смотрел на меня и считал меня слабой! Больной!
– О, Кинс… – Я покачал головой. – «Слабая» это последнее, что приходит мне на ум, когда я смотрю в твои глаза.
Слеза соскользнула с ее подбородка.
– Ты одна из самых сильных людей, которых знаю. Ты боец. Еще ты угрожающая. Ошеломляюще агрессивная… – Я потянулся к ее руке. – У меня никогда не было и шанса устоять перед тобой.
– Хотя, это все меняет. – Она вытерла щеки.
– Только если ты позволишь. – Я пожал плечами. – И это твой выбор, Кинси, а не мой, и не Джекса. Твой. – Я бросил ее руку. – Но мне нужно, чтобы ты кое-что знала. – Она опустила глаза. – Я сделал свой выбор.
Ее голова дернулась вверх.
– И я выбрал тебя. – Сделал шаг вперед. – Я ненавижу то, что ты больна, но еще больше ненавижу, что на одну гребанную секунду ты подумала, что я удеру или хуже, превращусь в контролирующего придурка, из-за которого ты будешь чувствовать себя в ловушке. Да, я хочу тебя защитить. Ведь именно это делают, когда кого-то любят. И кто-то похожий на тебя, кто-то такой же особенный, как и ты, заслуживает всего, что может получить. Поэтому, хотя и чертовски сильно злюсь на Джекса, я его понимаю. Понимаю, почему он расстроен, понимаю, почему сделал то, что сделал. И я заслуживаю его гнева, потому что действовал у него за спиной и отобрал что-то драгоценное. Я отнял у него тебя. Он считает своей обязанностью заботу о тебе, твою защиту. В глазах Джекса я вышвырнул тебя в дикий лес и приказал выжить… и, хотя ничего плохого и не произошло, но могло бы произойти. И вот это «могло бы» чертовски сильно пугает Джекса. – Я вздохнул. – Я выбираю тебя, мне просто нужно, чтобы и ты выбрала меня.
Снова молчание.
Отлично.
Кинси взяла меня за руку.
– Ты действительно меня любишь?
Я облегченно вздохнул.
– Больше, чем следовало, если я не хочу, чтобы Джекс меня убил. Опять же, возможно, это единственный способ остаться в живых… любить тебя так сильно, что у него не останется выбора, кроме как признать поражение.
Она улыбнулась впервые после ссоры.
– У него хорошие намерения.
Я указал на свое лицо.
– Хорошие, но кое в чем он заблуждается.
Мы с Кинси обнялись, и она положила голову мне на грудь.
– Ты никуда не уйдешь?
– Нет. – Я сильнее ее сжал. – Не уйду, если ты не пойдешь со мной.
– Так что это правда по-настоящему.
– Это было по-настоящему еще с Вегаса, просто я был слишком испуган, чтобы признать это, Кинс. Надеюсь, ты простишь меня за это.
– Вот почему я назвала тебя Цыпленком.
– А почему тогда ты Вафелька?
Она усмехнулась мне.
– Потому что я действительно сладкая.
Я завладел ее губами.
– Это уж точно.
Она отступила от меня и вошла в кухню.
– Знаешь, у нас есть вся эта еда…
– Прикоснешься к еде, и ты мертвец. – Санчес ринулся к нам. – Ох, и хорошо поговорили, ребята, я действительно почувствовал ваши эмоции.
Эмерсон дала ему подзатыльник и одарила нас знающей улыбкой.
– На самом деле он слышал только последнюю часть, потому что до этого я сделала громкость на телевизоре слишком большой, но счастлива, что вы, ребята, поговорили.
– Я тоже. – Поцеловав Кинси в макушку, выдавил улыбку, хотя мне и не хотелось улыбаться. Не потому что я не был счастлив, что Кинс действительно меня выслушала. А потому, что это был не тот конец, которого я хотел. Мне хотелось, чтобы Джекс одобрил наши отношения, чтобы он сказал мне, что принял меня, принял то, что было между нами, и прямо сейчас, вина съедала меня заживо и заставляла меня дерьмово себя чувствовать.
Джексу нужно время, чтобы остыть.
А значит, мне придется подождать, прежде чем с ним разговаривать.
Я лишь надеялся, что наша дружба не будет разрушена и не достигнет точки не возврата, ведь помимо Эм лишь Джекс и Санчес были моей единственной настоящей семьей. И мне не хотелось ее разрушать.
Даже если это было по уважительной причине.
Кинс просунула руку в мою ладонь.
– Ты в порядке?
– Это я должен тебя об этом спрашивать.
– Твое лицо выглядит хуже моего.
Моя щека очень сильно болела.
– Держу пари, что так и есть.
Санчес бросил мне пакет со льдом.
Я прижал его к щеке и вздрогнул от боли.
– Надо будет сказать Джексу, – Санчес скрестил руки на груди и прислонился к дивану – этот мужик знает, как делать охренительный хук справа.
– Моя щека хорошо об этом осведомлена, – проворчал я.
Кинс пожала плечами.
– У него же черный пояс.
Мы все уставились на нее.
– Ты ведь прикалываешься надо мной, правда? – усмехнулся Санчес. – Старый добрый Джекс – боец? Хм, никогда бы не догадался.
– Клянусь, он мог бы сделать карьеру в смешанных единоборствах, – добавила Кинс, – но американский футбол ему нравится намного больше.
Я знал это чувство.
– Надеюсь, до следующей недели у него в голове прояснится. Мы играем с Сиэтлом, и, как бы сильно мне не хотелось сказать, что эта игра будет легкой, мы все знаем, что «Акулы» заставят нас попотеть.
Кинси кивнула с серьезным выражением лица.
– Я поговорю с Джексом, все будет хорошо.
Ложь.
Я видел это в ее глазах.
В языке ее тела.
Ничего не будет хорошо.
ГЛАВА 31
КИНСИ
– Джекс со мной не разговаривает.
Я смотрела вместе с папой выездную игру, мне хотелось пробить кулаком стену. Джекс играл как полный придурок, и Миллер спасал игру своими блоками – эту технику совсем не использовали нападающие другой команды, оставляя уязвимым своего квотербека перед защитой «Смельчаков».
Папа похлопал меня по колену.
– Он просто расстроен, милая, дай ему немного времени. Ты же помнишь, что брат видел тебя просто в ужасном состоянии и помог тебе все пережить. Покажите ему немного благодарности. Настало твое время ему помочь.
Я опустила плечи.
– Он не хочет моей помощи.
– Хочет. Просто не знает об этом.
Я взяла печенье с тарелки отца и откусила. После той ссоры я была словно на иголках, ожидая, когда же Миллер спросит меня о подробностях моей болезни.
Что такое волчанка?
Как долго я болела?
Заболею ли я снова?
Как долго я находилась в больнице?
Но он не проявлял любопытства. Я знала, что парень ждет, когда я сама об этом расскажу, но мне не хотелось этого делать, ведь рассказывая о чем-то, ты делаешь это реальным. Кроме того, я была так эмоционально вымотана беспокойством об отце, что мне казалось, из-за разговоров о моем собственном здоровье у меня начнется паническая атака.
Я снова вздохнула.
Папа увеличил громкость.
– Ты собираешься вздыхать всю игру?
– Прости, – проворчала я.
Счет был три-три. У Сиэтла была безумно хорошая команда, но я знала, что наша лучше. Борьба между «Смельчакамим» и «Акулами» велась с 1940-го года, и поскольку мы были в одном дивизионе, до плей-оф нам приходилось играть с ними две игры.
Оба раза я почти не дышала всю игру.
Защита противников была интенсивной.
Мои глаза были прикованы к Андерсону. Я вздрогнула. Парень практически игнорировал меня в течение последних нескольких недель. Благодарить за это нужно было Миллера, но я все время чувствовала какой-то потаенный страх, что он загонит меня в угол, скажет что-нибудь жестокое или просто вернет меня в то беспомощное состояние, когда я была так напугана, что думала, никогда не выберусь из этих отношений. Андерсон был эмоциональным агрессором – он питался за счет слабых, и, загнав меня в угол, снова заставит испытывать страх, а я покончила с этим чувством.
Тай-энд «Акул» сделал блок, а затем перешел в бег. Андерсон был рядом, он подскочил, поймал мяч и побежал к нашей территории. Двадцать, тридцать, сорок ярдов.
Гол.
Я не радовалась.
Я его ненавидела.
Он убегал с поля, как гребанный павлин, а затем остановился, когда приблизился к Миллеру и, вероятно, сказал что-то оскорбительное.
Миллер отмахнулся от его слов и отвернулся.
Но затем Джекс пихнул Андерсона в спину.
О, нет.
Нет, Джекс, отступи. Отступи!
– Вот черт, – выругался папа. – Твоя мама не обрадуется из-за этого.
Камеры сняли все. Миллер схватил Джекса, чтобы не дать ему ударить Андерсона, и Джекс повернулся к нему. Санчес стал между ними и в итоге получил удар от Андерсона.
Миллер метнулся, чтобы помочь Санчесу, а Джекс пронесся мимо них и три раза сильно ударил Андерсона кулаком в лицо.
Тренер оттянул его.
Я закрыла рот руками. Джекс, что ты делаешь?
Подняли три желтых флажка.
И через нескольких секунд Джекса и Андерсона выкинули из игры.
Папа выключил телевизор.
Мы сидели молча.
Наконец, он встал и потянулся.
– Хочешь печеньку?
– Печеньку, – безжизненно сказала я. – Джекса только что выгнали с игры, а ты спрашиваешь, хочу ли я печенку.
Папа пожал плечами.
– Печенье все еще теплое.
– Папа! – Я вскинула вверх руки. – Послушай, я знаю, что стресс и так очень сильный из-за рака, но ты не можешь просто игнорировать тот факт, что Джекс, Мистер Американский Футбол, только что ввязался в драку!
– Конечно, могу. – Он усмехнулся. – Пришло время для того, чтобы мой мальчик справился со всем этим.
– Но…
– Гнев всегда побеждает, Кинси. Невозможно скрывать свои чувства вечно. – Голос папы стал тише. – И этот мальчик так долго сдерживал в себе гнев, что меня совсем не шокирует, что тот нашел выход. Джекс злится на тебя, злится на меня.
– Почему он на тебя злится?
– О, милая. – Папа шагнул ко мне, а затем наклонился, заглядывая мне в лицо. – Потому что он не может сердиться на рак, ему нужно что-то ощутимое, на что можно сердиться, поэтому он злится на меня, на тебя, но в основном твой брат злится на себя. У моего мальчика всегда был комплекс героя. Ему повезло вырасти, спасая всех от всего, или, по крайней мере, он думал, что спасал. А сейчас… сейчас его мир рушится. Все, что у него осталось, это футбол, самое последнее, на что нужно злиться… и посмотри, там он тоже отметился. А теперь скажи, ты хочешь печеньку?
– Но что ты собираешься с этим делать?
Папа посмотрел на темный экран телевизора.
– Совсем ничего.
– Но…
– Кинси, печенье уже остыло. Надеюсь, ты счастлива.
Папа ушел, оставив меня одну в гостиной. И я задалась вопросом, перестанет ли мой брат всех спасать… перестанет ли он спасать самого себя?
ГЛАВА 32
ДЖЕКС
Я позволил горячей воде колоть мою спину, словно маленькими иглами. Это не помогло избавиться от боли.
Больше ничего не помогало.
Я подвел отца.
Подвел Кинси.
Подвел свою команду.
Подвел, подвел, подвел, подвел.
– Нам нужно поговорить. – Это появился Миллер.
Я не был в настроении, чтобы его видеть.
Мы проиграли игру.
И во всем был виноват я.
Во всем.
Я не мог заставить себя взглянуть на экран телефона из-за страха, что Харли обругала мою жалкую задницу, что ей из-за меня стыдно, или, что еще хуже, отец прислал мне сообщение, что он разочарован.
И Кинс…
У меня сжалось сердце.
– Да, хорошо. – Я схватил полотенце, обернул его вокруг талии и последовал за Миллером в раздевалку.
Санчес все еще был в форме, так же как и Миллер.
Остальная команда исчезла.
Что за черт?
– Это… – Миллер широко расставил руки. – Это интервенция.
– Мы хотели оставить какие-нибудь знаки, – усмехнулся Санчес. – Но мне не удалось найти маркер, и я точно знал, что ты не воспримешь нас всерьез, если я использую розовый, что остался после детей тренера.
– И ты думаешь, что я тебя серьезно воспринимаю сейчас?
– Мы оба подошли к тренеру, сказали, что именно сказал Андерсон. – Миллер скрестил руки на груди. – Он переступил черту.
Я кивнул, все еще так ясно помня те слова, фразы. Он нарочно это сделал, а я заглотил наживку.
После такого гола, думаю, отпраздную, трахнув твою сестру, или ты все время уже это делаешь за спиной Миллера?
Меня охватил гнев.
Она моя сестра.
Моя младшая сестра.
Я никогда не смотрел на нее – желчь скопилась в горле – как-то иначе. Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что ее усыновили, чтобы они не могли использовать ее против меня, или заставить Кинси чувствовать себя плохо, но Андерсон все разболтал.
Он был манипулятивным сукиным сыном, который кормился за счет боли других людей. И увидев, что Кинси теперь с Миллером, слетел с катушек. Ведь он не смог получить то, чего хотел, а хотел он мою сестру. Я знал, что он совершит ошибку, знал, что покажет свое истинное лицо, но просто не ожидал, что Андерсон потащит меня с собой.
– И? – мой голос был хриплым.
– Его выгнали из команды. – Миллер пожал плечами. Я заметно расслабился. – Помогло то, что я сообщить тренеру о его прошлом с Кинси.
– Ты сделал что? – взревел я. – Ты не имел права говорить об этом тренеру!
Санчес прижал руку к моей груди и оттолкнул меня назад.
– Вообще-то, так как Миллер ее любит, он вроде имеет право. Любовь – она такая, мужик, она защищает, и не тем, что все скрывает, а честностью.
Я моргнул.
– Да ты меня разыгрываешь!?
– Я люблю ее. – Миллера посмотрел мне в глаза. – Я сделаю что угодно, чтобы ее защитить.
– Это не касается тренера. Это никого, черт возьми, не касается!
– Ты не можешь исправить все! – крикнул Миллер. – Боже, посмотри на себя! Ты в кошмарном состоянии! – Друг стал лицом к лицу со мной. – Ты не только лучший квотербек в лиге, но и наша семья, и ты все разрушаешь только потому, что не можешь видеть ничего вокруг из-за собственной проклятой гордости! Да, я ее люблю, но и ты все еще можешь ее любить! И да, отстойно, что твой отец болен, но, по крайней мере, у вас с ним есть время. У тебя есть команда, которая рассчитывает на тебя. Рассчитывает, что ты их поведешь за собой! Хочешь быть героем? Тогда веди себя как герой! Начиная с этого момента. – Он пихнул меня к стене. – Проглоти свою гордость, извинись перед командой и поговори с Кинси. Разберись со своим дерьмом и осознай, что жизнь состоит не в том, чтобы запомнить каждую игру. Жизнь не идеальна, не всегда все будет идти по твоему плану. Иногда случается всякая хрень, и все, что ты можешь сделать – реагировать на это так, чтобы твоя реакция была достойна того, как на тебя каждый чертов день смотрит твоя младшая сестра, твоя команда, как мы на тебя смотрим.
Санчес вздохнул.
– Для записи – в большинстве случаев, я смотрю на тебя, как на гигантского придурка.
Миллер усмехнулся.
Я прикусил нижнюю губу, чтобы не сделать что-нибудь безумное, например не рассмеяться в такой напряженной ситуации, но ничего не смог с этим поделать. Я издал смешок, а затем еще один.
А затем мы все трое вытирали слезы с глаз от смеха.
Братья.
Они были мне как братья.
Смех сошел на нет.
Я посмотрел на Миллера, по-настоящему на него посмотрел, и ощутил себя так, словно наши обязанности изменились, словно я передал ему заботу о Кинс, даже не понимая, что мне нужно было ее отпустить.
Отпустить Кинси.
– Ты действительно ее любишь?
– Да, мужик. – Миллер кивнул. – Действительно люблю.
– И если она заболеет…
– Я приготовлю ей суп, – раздраженно вздохнув, перебил он. – Я обо всем позабочусь. Просто позволь мне это, брат.
Я кивнул, не веря своему голосу.
Санчес скрестил руки на груди и покачал головой.
– Парни, знаю, что это был один из тех моментов… так что осталось сделать только одно. – Он обнял нас обоих, игнорируя наши с Миллером ругательства и крики.
– Какого хрена, вы, ребята, сейчас творите? – крикнул тренер, захлопнув за собой дверь.
– Лечимся обнимашками, тренер! – завопил Санчес. – Хотите с нами?
– Санчес.
– Да, тренер?
– Ты настоящая заноза в моей заднице!
– Это значит «да»?
– Я бы его ударил, если он не был мне так нужен, – пробормотал тренер, закатив глаза.
– Вы уже говорили, – крикнул Санчес.
Тренер покачал головой, а затем послал мне улыбку.
– Ты вел себя как говнюк?
– Да, сэр.
– Рад это слышать. Завтра не будет тренировки и, джентльмены, если я вернусь сюда и снова увижу, как вы обнимаетесь… то будет забег.
– Нет ничего плохого в братской любви, тренер!
– Угу. – Он вышел из комнаты.
Мы уже отпрянули друг от друга.
Я сел на один из стульев и полез свою сумку.
– Что теперь?
Миллер похлопал меня по спине.
– Теперь ты начнешь пресмыкаться перед своей сестрой.
ГЛАВА 33
КИНСИ
Миллер прислал мне сообщение, чтобы я встретилась с ним дома. От этого слова по моему лицу все время расползалась улыбка. Дом. Мы жили вместе.
Он сказал, что любит меня.
И прислал мне смс со словом «дом».
Я широко улыбнулась и открыла дверь в пентхаус, потом чуть не побежала в противоположном направлении увидев, как мой брат встал с дивана и очень медленно направился ко мне. Но тут я внимательно на него посмотрела.
Никогда не видела его таким разбитым.
Таким уставшим.
– Кинс… – раздался его голос.
Я бросилась Джексу в объятия, слишком озабоченная тем, как ужасно он выглядел, чтобы сердиться. Я держалась за него, словно от этого зависела моя жизнь, а он снова и снова целовал меня в макушку.
Со вздохом он прикоснулся лбом к моему лбу и сжал руками мои плечи.
– Тебе было четыре в первый раз.
Мои глаза наполнились слезами.
– Джекс, тебе не нужно это делать.
– Четыре, – повторил он, игнорируя меня. – Я видел, как дерево упало на ваш дом. Я никогда не был так напуган в своей жизни. Мои родители ушли, и я знал, что ты там одна. Я бежал изо всех сил, благодарил Бога, что ваша входная дверь была открыта. И когда, наконец-то, тебя нашел… Ты… – его голос дрогнул, – …ты рыдала в углу, твои стопы были порезаны из-за разбитых окон.
Из-за воспоминаний у меня глаза наполнились слезами. Я так боялась. Так отчаянно хотела, чтобы кто-нибудь обнял меня и сказал, что все будет хорошо.
– Ты был похож на ангела, – прошептала я. – Я спросила тебя, поселил ли Бог тебя рядом, чтобы ты заботился обо мне.
– И я сказал «да». – Джекс закрыл глаза. – Что я буду твоим спасителем каждый день, каждую ночь, до того дня, пока не умру.
– Ты нес меня.
– Я нес тебя сквозь бурю, – добавил Джекс. – И отчетливо помню, как обещал себе, что не позволю, чтобы тебе причинили боль. И в течение нескольких лет, после окончания процедуры удочерения, когда ты действительно стала Ромонов… все было идеально. А потом ты заболела и была такой беспомощной. – Он вздрогнул. – Это глупо, но я помню, что ненавидел себя в то время, винил себя в том, что нес тебя сквозь бурю, думал, что, возможно, именно поэтому ты и заболела.
– О, Джекс. – Я покачала головой. – Человек не может заболеть из-за бури.
– Я был так напуган, и как только врачи сказали нам, что это не рак, а волчанка, и что с тобой все будет хорошо, снова пообещал себе, что позабочусь о том, что больше ничто не причинит тебе вред – ничто не тронет тебя. – Его голос прервался. – И мне казалось, что я каким-то образом снова помог тебя спасти, как и обещал. – Он сделал паузу. – Ты была, ты… ты мой лучший друг.
Слезы скользнули по моим щекам.
– Но я не смог защитить тебя от Андерсона, – он выругался. – Из-за его жестокого обращения твое тело начало нападать само на себя, и когда мы узнали, что у тебя снова началось обострение, я винил себя. Ты встретила его из-за меня. Ты мне доверяла, поэтому доверяла и ему. Я должен был заметить, как ужасно он к тебе относится. Я должен был бороться изо всех сил, чтобы забрать тебя от него. – Его кулаки сжались.
– Джекс. – Я обхватила его лицо. – Ты не можешь спасти весь мир.
– Я могу попробовать.
– Нет. – Я покачала головой. – Не можешь.
– Это очевидно. – Его улыбка была грустной. – Ведь, кажется, что каждый раз, когда я пытаюсь, то порчу все еще больше.
– Не хочу тебя расстраивать, брат, но ты – человек.
Он нахмурился.
– Херня, ты всегда говорила, что я похож на Капитана Америку.
– Это не означает, что у тебя есть суперспособности, хотя я тайно всегда верила, что есть. Это тоже было моей ошибкой, Джекс. Я поставила тебя в такое положение, не понимая, какое давление это на тебя оказывает. Ты спас меня от Андерсона, и когда отослал меня из страны, то снова пытался спасти, но на этот раз… – Я проглотила комок в горле. – На этот раз это не сработало, потому что я нашла того, кто обращался со мной не так, словно я вот-вот сломаюсь, а так, словно меня невозможно сломать.
– Я никогда не собирался так к тебе относиться.
– Я знаю. – Я его обняла. – Знаю, что ты делал это не специально, Джекс.
– Этот ублюдок тебя любит, и я не могу заставить его остановиться.
Я рассмеялась, уткнувшись ему в грудь.
– Дай угадаю, ты попытался, а он сказал «нет»?
– Что-то вроде того. – Его смех присоединился к моему. – Прости, Кинс. Прости. За то, что рассказал всем о твоей болезни, что был таким чрезмерно опекающим, за…. все.
– Не нужно. – Я пожала плечами. – Ты не был бы собой, если бы не был чрезмерно опекающим мудаком с комплексом бога.
Он ущипнул меня за бок.
– Очень смешно.
– Папа сказал, что ты придешь в себя.
Глаза Джекса наполнились слезами.
– Он хорошо меня знает.
– Потому что ты – это он. – Я улыбнулась. – Ты разве не видишь? Ты такой же, как и он, защищаешь всех и все вокруг себя, сражаешься за то, что хорошо, что правильно. Ты – его сын, и я знаю, что он никогда не гордился тобой больше.
– Он умирает, – прошептал Джекс. – И мы не можем это остановить.
– Нет. – Я крепче его обняла, когда у меня в груди сжалось сердце. – Но мы можем жить…
– Ты все еще помнишь, да?
– Ты сказал, что это моя единственная работа.
– Жить.
– И посмотри на меня сейчас. – Я отстранилась от него. – Миллер сказал то, что мне помогло. Он сказал, что все не будет хорошо, ни сегодня, ни завтра, ни во время похорон… сказал, что не может врать мне в лицо, что будет больно, но еще Миллер сказал, что, в конце концов, боль уменьшится, и однажды станет не такой интенсивной. Так что, несмотря на то, что сейчас больно, я уверена, что будет намного хуже… Я с нетерпением жду того дня, когда боль немного притупится.
– Вау. – Джекс сунул руки в карманы. – Неудивительно, что ты влюбилась в этого парня. Беспощадная честность.
– Мне нужно было это услышать.
– Думаю, мне тоже.
Дверь в квартиру открылась. Медленно вошел Миллер, посмотрел на меня, затем на Джекса, словно не был уверен, что тут происходит – ссора или перемирие.
– Ты сегодня отстойно играл, – сказала я, разрушая момент. – Вы оба. В следующий раз постарайтесь не ввязываться в драки и думайте лишь об игре. – Я указала на Миллера. – Ты хорошо блокировал, но можешь еще лучше, и знаешь это. – Затем повернулась к Джексу. – И я даже не стану начинать говорить о твоих бросках. Почти каждый раз, у тебя уходило не менее четырех секунд, и ты едва успевал вытащить руки из карманов. Ты намного быстрее, перестань танцевать вокруг мяча и выиграй на следующей неделе!
– Люблю, когда она говорит пошлости. – Миллер подмигнул мне.
Джекс застонал и заткнул уши руками, затем подошел к Миллеру, ударил его в живот и похлопал по спине.
– Добро пожаловать в семью. Помни, что я сижу во главе стола во время семейного ужина, когда мы смотрим игры – кожаное кресло мое, и если ты даже подумаешь о том, чтобы стащить последнее печенье с шоколадной крошкой, я тебя прикончу.
– Обожаю печеньки твоей мамы.
Я застонала.
Джекс с Миллером усмехнулись, обнялись, и мой брат ушел.
Миллер улыбнулся мне.
– Итак, как все прошло?
Я протянула руки.
– Было хорошо говорить обо всем, включая все то, о чем мне, вероятно, нужно поговорить и с тобой, но я еще не поговорила.
Миллер кивнул.
