Текст книги "Неспортивное поведение (СИ)"

Автор книги: Рэйчел Ван Дайкен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Спасибо, бабуль.

– И когда я говорю «накрой», я имею в виду презерватив!

– Поняла, пока!

Я не был уверен, кто был в большем ужасе, я или Харли. Но потребовался лишь хлопок закрывшейся входной двери, чтобы наше настроение вернуться к тому, каким оно было до несвоевременного вмешательства: безрассудным, нуждающимся.

– Ха, – усмехнулся я. – А вот я все это время думал, что у меня там горка.

Харли шлепнула меня по плечу, потом потянула за шею, и наконец наши рты встретились в еще одном пламенном поцелуе.

– Сначала твой ход.

Один длинный толчок, и мой мир снова пришел в порядок.

ГЛАВА 24

КИНСИ

У болезни был запах. Я могла бы его описать только как смесь медикаментов, грусти и стерильного оборудования. Как только я вошла в дом, то поняла, что что-то не так.

Все из-за запаха.

Пахло так, словно в нашем доме основали больницу. Пациент – мой отец. Из-за того факта, что его состояние медленно ухудшалось, мне хотелось кричать и плакать до хриплоты.

За всю поездку Миллер не произнес ни слова.

И мне это вполне подходило, ведь последнее, чего я хотела – это говорить о своих чувствах… разговоры о грусти только делали это чувство сильнее, а значит с ним труднее бороться, по крайней мере, в моем сознании.

Папа сидел в гостиной, с капельницей IV группы крови.

– Привет. – Я подмигнула и села на диван. – Хорошо выглядишь.

– Лгунья. – Он прищурился. – Из-за этой штуковины у меня в руке, мне холодно.

Я схватила одеяло.

– Накроешь меня этим одеялом, словно я младенец, и я расскажу твоей маме о том, как ты сбежала из своей комнаты, чтобы напиться в домике на дереве.

Я ахнула.

– Ты не посмеешь!

– Паула! – Папа может и был больным, но у него все еще были здоровые легкие.

Я вздрогнула.

Миллер рассмеялся.

Мой отец посмотрел на Миллера.

– Как долго, сынок?

– Хм-м-м, – сглотнул Миллер. – Как долго, что?

Папа усмехнулся и откинулся назад.

– О, я понимаю, как это будет, мне придется говорить начистоту. Как долго ты спишь с моей дочерью?

Миллер, к его чести, даже не вздрогнул.

– Почему вы думаете, что я с ней сплю?

Папа сузил глаза.

– Ты выглядишь слишком счастливым для человека, который обходится без секса.

– Парень не может быть просто счастлив? – Миллер пожал плечами. – Что, если я просто ловлю кайф от жизни?

– Брехня. – Папа потер нос. – Если ты причинишь ей боль, то целью моей личной загробной жизни будет преследование твоей задницы, чтобы как можно быстрее свести тебя в могилу, ты меня понял?

Миллер прикусил губу, а затем ухмыльнулся.

– Да, хорошо, если я причиню ей боль, я просто дам вам на это разрешение.

– Разрешение?

О нет. Я только собиралась сказать папе, чтобы он остановился, когда в комнату вошла мама с подносом кофе.

– Я испекла булочки.

Миллер запихнул в рот вторую, прежде чем я смогла предупредить его о том, что на вкус они хуже, чем выглядят и пахнут.

Он проглотил булочку, запил ее кофе и посмотрел на тарелку с выпечкой.

– Папа на диете без сахара, – сказала я. – Это должно помочь ему жить дольше.

– Жить дольше, хрен с два. – Папа скривился, глядя на булочки. – Если это моя последняя еда, я бы попросил все переделать. Дорогая, почему бы тебе не вернуться на кухню и не испечь печенье с шоколадной крошкой? Которая тает в середине.

Я прочистила горло. Это звучало потрясающе.

Мама положила руки на бедра.

– Но сахар…

– Я бы съел парочку таких печенюх, – сказал Миллер, поддерживая моего отца. – Честно говоря, я даже могу помочь его готовить, если вы хотите?

– Хороший парень. – Папа подмигнул Миллеру. – Я знал, что ты мне понравишься.

Ах, как легко папа переходил на другую сторону, когда была замешана еда. Если он не будет осторожен, то Миллер займет место Джекса на диване и его пригласят на просмотр игр по ESPN. Да мой брат скорее убьет своего товарища по команде, чем позволит этому случиться.

Миллер сжал мое плечо и последовал за моей мамой, оставив меня с папой в тишине.

Я отвернулась.

Он схватил меня за руку.

Я сжала его руку в ответ и сражалась с обжигавшими глаза слезами.

– Как команда в этом году? Ты держишь их в ежовых рукавицах, чтобы они были в форме? – Хотя я и оценила смену темы и тот факт, что он хотел сосредоточиться на мне, но хотела поговорить о нем.

– Хорошо. – Я подсела поближе, положила голову ему на плечо и выдохнула, осознав, что задерживала дыхание с тех пор, как вошла в дверь.

Отец выводил круги на моей ладони. Он пах одеколоном и лакрицей, ставлю десять баксов на то, что он припрятал в кармане несколько конфет, предназначенных для чрезвычайной ситуации.

– Знаешь, – голос папы был низким, он грохотал в его теле, и я ощущала вибрацию своим ухом, – когда ты была маленькой, то часами сидела здесь со мной. И не обязательно было включать телевизор. Думаю… – Он сглотнул. – Ну… милая, думаю, ты просто хотела быть с кем-то рядом… хоть с кем.

Я закрыла глаза, когда нахлынули воспоминания… Мой пустой желудок, звук ругани, слишком ужасное насилие, чтобы ежедневно его свидетелем могла быть маленькая девочка. Я часто сидела на своем подоконнике и заглядывала в окно комнаты Джекса, чтобы посмотреть телевизор, потому что мне не позволяли смотреть то, что я хотела. Я ненавидела, когда шел дождь, потому что тогда Джекс задвигал шторы. Однажды, хотя и шел дождь, окно не было зашторено, и хотя я промокла до нитки, но все равно там сидела.

В тот же день Джекс пригласил меня поиграть, хотя мне было всего пять, а ему пятнадцать.

Я так отчаянно нуждалась хоть в каком-то внимании, что ухватилась за возможность провести время с любым, кто будет меня слушать.

К счастью, это был Джекс, по сути самый красивый, обладающий самый золотым сердцем мужчина в этом мире, помимо моего отца. Отца, удочерившего меня.

Поэтому, когда я пришла в тот первый день, то была удивлена, увидев, что стол был накрыт для ужина, и у меня было место за столом, они всегда заботились о том, чтобы у меня было место за столом.

Я хлюпнула носом.

– Милая. Сейчас ты такая же, как и тогда, – пробормотал папа. – Тебе нужно… чувствовать, ощущать касания, чтобы тебя держали в объятиях. – Он поцеловал меня в макушку. – И, знаешь, это нормально. Нормально хотеть… чтобы тобой дорожили.

У нас с папой никогда не было таких разговоров.

Мы были похожи как личности, ведь оба использовали сарказм, чтобы защитить наши чувства, а это означало только одно: это был один из тех разговоров, которые заводят с людьми, которых любят, пока не стало слишком поздно. Никогда в своей жизни мне не хотелось так сильно сбежать.

– Знаю, папа, – наконец выдавила я.

– Он хорошо к тебе относится?

Я кивнула.

– Да.

– Он постоянно на тебя смотрит, наблюдает за каждым движением. Его руки не лежат по бокам. Такое чувство, что он всегда готов держать удар. Не знаю только, чего именно он хочет: бежать в противоположном направлении или тебе на встречу.

– Ха! – Я игриво ущипнула папу за бок. – Хотелось бы мне это знать.

– Мужчины глупы.

– Спасибо, пап. – Я рассмеялась сквозь слезы, катившиеся по моим щекам.

– Дорогая, постарайся не держать на него зла. – Наш смех затих, папа отпустил мою руку и отстранился, чтобы посмотреть на меня. – Ты – моя маленькая девочка.

Мне хотелось закатить глаза, чтобы перевести ситуацию в шутку. Вместо этого я почувствовала смятение, у меня что-то сжалось в животе.

– Ты… – папа приподнял мой подбородок, – …самое лучшее, что когда-либо случалось с этой семьей. Во время болезней, и когда мы были здоровы, что бы ни случалось, именно ты – наш клей. Брат и мама будут нуждаться в тебе, вы будете нуждаться друг в друге. И еще, милая, нормально полагаться на другого человека, когда чувствуешь, что вот-вот сломаешься… это жизнь. Помнишь свое обещание, когда ты была в больнице, и мы не знали, что произойдет?

– Я обещала жить, – прошептала я, – несмотря ни на что.

– Так живи. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Живи хорошо.

– А как насчет тебя?

Папа усмехнулся.

– Ох, милая, я – самый богатый человек в мире. – Его усмешка была заразной. – У меня есть твоя мама, Джекс, ты, та старая золотая рыбка, которая сдохла несколько лет назад, как там ее звали?

Я закатила глаза.

– Это была вторая рыбка по имени Тод, и ты забыл ее покормить.

– Точно, – усмехнулся он. – Дорогая, отец никогда не хочет жить дольше своих детей. Это, – он глубоко вздохнул, – легко. А жить? Жизнь всегда будет самым сложным, что ты когда-либо делала. Это чертовски больно, по дороге жизни ты будешь набивать шишки, будешь ошибаться, но иметь шанс потерпеть неудачу, в первую очередь – это благословение, я прав?

Я снова кивнула.

– Хорошо поговорили, – подмигнул он. – Теперь, сходи и узнай, когда печенье будет готово, и пока будешь там, стащи немного теста в столовой ложке и принеси папе большой стакан молока.

Я закатила глаза.

– Значит, по сути, я должна сделать твою грязную работу?

Он пожал плечами, схватил газету и поднял ее, так что я не смогла видеть его лица.

– Ну, я болен, давай же, исполни последнее желание умирающего человека!

Я показала ему язык. Нечестно!

– Я видел, – сказал он скучающим голосом. – Запомни, столовая ложка с горкой, полная теста для печенья с шоколадной крошкой, не подведи меня.

Я ухмыльнулась и пошла на кухню, в поисках столовой ложки, и обнаружила Миллера, держащего мою маму в своих гигантских руках.

Ее лицо прижалось к его груди.

И он выглядел бледным, как будто только что увидел привидение.

– Мне очень жаль! – Мама икнула. – Я поскользнулась, потому что не спала и…

Миллер открыл рот, чтобы заговорить, и слегка тряхнул головой.

– Мама? – позвала я. – Давай я закончу готовить печенье? А ты пойди побудь с папой, может даже полежишь немного на диване?

Она кивнула, вытерла глаза и оставила нас на кухне.

– Что случилось? – Я метнулась к Миллеру, который держался за столешницу обеими руками, его гигантское тело все еще трясло, как будто он вот-вот что-то ударит, либо упадет в обморок. – Миллер?

– Не надо. – Он стиснул зубы. – Мне просто нужна минутка.

Я не послушала, просто коснулась его спины, но он отдернулся от меня и провел руками по волосам.

Затем облизал губы и посмотрел на меня загнанными и холодными глазами.

– Мне… мне нужно идти.

– Хорошо. – У меня сдавило в горле. – Конечно, беги, ты ведь в этом хорош, не так ли? Или в том, чтобы отталкивать людей? В том, чтобы заставлять их бросить тебя? Я попрошу Джекса приехать и забрать меня.

– Я ему позвоню. – Миллер посмотрел на меня последний раз и ушел.

Внезапно кухня стала слишком маленькой для эмоций, которые я испытывала: из-за печали после разговора с папой, и от того что Миллер не хотел моих прикосновений.

Я закрыла глаза.

Мне нужно было лишь одно объятие.

И чтобы кого-нибудь сказал, что все будет хорошо.

***

Намного позже этим вечером Джекс нашел меня в моей старой комнате, сжавшейся в углу. В том самом углу, в котором я сидела, когда впервые переехала жить сюда. Я слишком сильно боялась хотеть чего-то приятного, потому что, когда ты хочешь чего-то хорошего, когда тебе нравятся что-то хорошее, это можно отобрать, правда? Мои биологические родители постоянно мне об этом говорили – что ничто не дается бесплатно, и если что-то дали просто так, то это, скорее всего, скоро отберут.

Я так сильно боялась.

И думала, что пережила это.

Это было много лет назад.

Тогда почему? Почему загнанное выражение лица Миллера вдруг вернуло меня обратно сюда? Я хотела лишь одного – чтобы меня заметили, а вместо этого меня проигнорировали? Часть меня знала, что с Миллером что-то не так, но мое хрупкое сердце могло сосредоточиться только на одном: он сбежал.

Подальше от меня.

Джакс резко выругался и сел рядом со мной.

Я положила голову ему на плечо.

Он схватил меня за руку.

Тишина.

И прикосновение.

Все, что мне было нужно.

И все же, этого было недостаточно.

Поскольку впервые в жизни я хотела, чтобы со мной сейчас был не мой брат, а кое-кто другой. Я хотела большего.

Мне был нужен Миллер.

ГЛАВА 25

МИЛЛЕР

Позвонив Джексу из машины, я подождал несколько минут, а затем объехал вокруг квартала и припарковался через дорогу от дома родителей Кинси. Чертов сталкер.

Выключил фары и просто сидел в теплом внедорожнике, пока дождь сердито капал на ветровое стекло. Даже природа на меня злилась, не на то, чтобы я обвинял дождь или кого-то еще, кроме самого себя.

Все дело было во мне.

Бегство – в этом был весь я.

Но мне хотелось остаться, боже, как же сильно мне хотелось почувствовать твердую поверхность ногами и пообещать Кинси, что все будет в порядке.

Тогда я бы солгал.

И именно это меня остановило.

Все не будет хорошо.

По крайней мере, в течение какого-то времени.

Это осознание так сильно меня потрясло, так сильно сдавило мое горло, что стало трудно дышать. Мама Кинси споткнулась и начала падать на пол.

Я подхватил ее и встретился с настоящим, живым, дышащим воспоминанием о том, как нашел свою маму на нашей кухне.

И осознание этого поразило что-то очень чувствительное в моем теле.

Все становится лучше.

Но для этого нужно время.

И даже сейчас у меня все еще были моменты слабости. Я вполне мог бы остаться и сказать Кинси, что все будет хорошо, что единороги и радуги обосрут все ее лицо в тот момент, когда закончатся похороны, что солнце снова засияет, что однажды вспомнит этот момент и не заплачет.

Ну, похоже, это было самым нечувствительным, что я мог бы сделать – но Кинси была слишком для меня важна, чтобы так сделать.

Над крыльцом зажегся свет.

Джекс вышел, обнимая одной рукой Кинси.

Он первым меня увидел.

Его взгляд полный отвращения совсем не был неуместным. Этот ублюдок хотел ткнуть в меня ближайшим острым предметом, и я не стал бы его винить, если бы он так сделал.

Кинси втянула ртом воздух, и капли дождя стекали по ее подбородку. Я никогда в жизни не видел ничего столь же прекрасного.

У меня сжалось сердце, когда она сильнее закуталась в свою черную толстовку. Джекс посмотрел на сестру, затем на меня. На его лице отразилась нерешительность.

А затем Кинси прошептала что-то ему на ухо.

Я вышел из машины и стал ждать, засунув руки в карманы.

Джекс прошел рядом, даже не прилагая усилий, чтобы обойти, и буквально в меня врезался, из-за чего я, спотыкаясь, попятился на несколько метров по мокрой траве.

Он сел в свою машину.

И уехал.

Кинси не двигалась.

Я боялся к ней подойти.

Боясь того, что означал этот момент.

Потому что в нем было больше, чем ее отец.

Больше, чем моя мама.

Больше, чем наше прошлое.

Я смотрел на свое будущее.

И это чертовски сильно меня испугало.

Ее темно-каштановые волосы выглядели чернильно-черными, прилипнув к гладкой шее, к той самой шее, которую я мечтал целовать каждый день. Она сжала кулаки по бокам от своего тела и сделала два шага в моем направлении мне; ее ноздри раздувались, она пыталась меня понять.

– Почему?

Я облизал губы.

– Что почему?

– Почему ты ушел?

– Ты имеешь в виду, помимо совершенной трусости и поведения самого настоящего засранца?

Она не засмеялась.

Я этого и не ожидал.

– Потому что… – Я сглотнул, делая шаг в ее сторону. – Когда ты вошла в кухню, я не хотел врать. Тот момент напомнил мне, как я потерял маму. Я ощутил такое же щемящее чувство, такое же отчаяние. И не хотел тебе врать.

Она нахмурила брови.

– Что ты имеешь в виду? О чем бы ты соврал?

– Кинс. – Я потянулся к ее рукам, и она мне позволила. Они были холодными и казались очень хрупкими. – Все не будет хорошо.

Она опустила голову.

– Посмотри на меня.

Она покачала головой.

– Хорошо. – Я сделал глубокий вдох. – Все не будет хорошо. Ни сегодня, ни завтра, и не на следующей неделе, когда ты будешь наблюдать за тем, как твой папа страдает, проживая хорошие дни только для того, чтобы за ними следовал еще один плохой день. И когда… – У меня дрогнул голос. – Когда ты пойдешь на его похороны. Когда будешь наблюдать, как люди говорят о нем в прошедшем времени, когда внезапно твой мир станет таким ярким, когда боль в груди будет усиливаться до тех пор, пока не станет такой сильной, что ты не сможешь дышать, боль станет единственной константой в твоей жизни, все не будет хорошо. Ты мне не безразлична, правда. Больше, чем следует. Я тебя хочу. Больше, чем следует. Но не могу тебе врать, Кинс. Люди не созданы для такого рода боли… для такой. – У меня осип голос. – Я знаю, какого это – потерять родителя, потерять кого-то, кого ты так сильно любишь, что тебе интересно, станешь ли ты когда-нибудь прежним, проснешься ли ты когда-нибудь и почувствуешь себя самим собой. Я не буду таким человеком. Я отказываюсь быть таким же, как и все остальные, кто будет похлопывать тебя по руке и говорить, что все будет хорошо. Черт, все будет совсем не хорошо, Кинс. Он умирает. Уже ничего не будет хорошо. Но… – Мой проклятый голос не переставал дрожать. – Однажды…

Кинси наконец-то посмотрела мне в глаза.

– Однажды солнце станет светить немного ярче, однажды больше не будет больно входить в гостиную. Однажды тебе захочется улыбаться. И я просто… – Мой мир накренился. – Я просто хотел, чтобы ты знала, что когда наступит этот день, я буду там, рядом с тобой, улыбаясь в ответ.

Кинси кивнула головой, ее слезы смешались с дождем, из-за чего невозможно было понять, рыдает ли она или просто плачет – оба варианта разбивали мне сердце.

– Ты обещаешь?

– Клянусь. – Я обнял ее. – Больше никакого бегства.

Она так крепко меня обняла, что мне стало трудно дышать, и когда я уже подумал, что она отступит, Кинси встала на цыпочки и подставила мне свой рот.

Я сорвал поцелуй, которого не заслуживал.

С губ последней девушки, в которую мне стоило влюбляться.

Единственной, которая в настоящее время способна разбить мое, уже на наполовину разбитое сердце.

Мудрость светилась на ее лице, когда она обхватила мое лицо ладонями.

– Ты не прав.

– Почему?

Она кивнула.

– Потому что прямо сейчас… – Ее руки скользнули по моей груди. – Я уже чувствую себя лучше.

– Из-за ледяного дождя? – попытался пошутить я.

– Нет, – прошептала она. – Из-за тебя. – Кинси прижала руку к моей груди, словно пыталась почувствовать мое сердце. – Иногда все, что нужно сердцу, чтобы почувствовать себя лучше – это напоминание о том, что где-то там другие сердца по-прежнему бьются, несмотря на то, что с ними неправильно обращаются, разбивают, топчут… иногда просто нужно испытать любовь в ее самой чистой форме… даже если это звучит как самая настоящая фигня.

Я закрыл глаза, положив руку поверх ее руки, позволяя дождю падать на нас обоих, пока мы касаемся друг друга.

А потом Кинси потянула меня к моей машине.

Я последовал за ней.

Я бы последовал за ней куда угодно.

Побежал бы даже в ад.

За ней я хотел бежать.

Она открыла заднюю дверь и забралась внутрь. У меня не было выбора, кроме как последовать за ней, я был бы идиотом, если бы остался под дождем, в то время как она была бы в теплой машине.

Кинси стянула через голову свою мокрую толстовку и бросила на кожаное сиденье. Ее красный кружевной бюстгальтер был самой отвлекающей вещью, что я когда-либо видел.

– Кинс. – Мой голос прозвучал как проклятие. – Мы буквально припаркованы перед домом твоих родителей.

– Давай немного поживем, – попросила она.

И потому что я покончил с бегством от того, что между нами было, и потому что нуждался в ней так же, как и она нуждалась во мне, я притянул ее на колени и чертовски сильно поцеловал.

Смахнул влажные волосы с лица Кинси, скользнул языком по трепещущим губам, затем спустил с плеч бретельки лифчика. На мгновение обхватил за плечи, и перевел дыхание.

– Что? – прошептала она.

Ее кожа была такой гладкой, сливочной… светлой по сравнению с моими руками цвета мокко.

– Ты прекрасна. – Я провел кончиками пальцев по ее рукам, наблюдая, как Кинси седлает меня, словно мокрая сирена. Со смешком поцеловал ее в губы. – У меня никогда не было и чертова шанса, не так ли? – прошептал я.

– Никогда. – Она тихонько усмехнулась, расстегивая мои джинсы и спуская их по моим ногам до колен.

В этом моменте не было ничего сексуального и запланированного. И все же я был таким твердым из-за нее, что у меня все болело от этой сильной необходимости сделать ее моей… сделать ее по-настоящему моей. Сделать так, чтобы она знала, что это именно то, чего я хотел в своей жизни – девушку с каштановыми волосами, завораживающими глазами и способностью осадить мужчину, даже не используя слов.

Она выскользнула из своих спортивных штанов.

Мы посмотрели в глаза друг другу.

– Больше никаких побегов. – Она провела большими пальцами по моей нижней губе, я приоткрыл рот, всосал их, не торопясь скользил языком по ее коже, пробуя на вкус дождь.

Бессильно вздохнув, кивнул в ответ.

– Я тебя понял.

Прислонился лбом к ее лбу, вдохнул запах, закрыл глаза и наслаждался чувством Кинси в своих руках.

Когда открыл глаза, она все еще смотрела на меня, медленно двигаясь и скользя по мне своим телом.

Я торопил Кинс, сжимая ее бедра руками, мы оба впали в тихую необузданность, отдавая друг другу все без остатка.

С бессильным содроганием я замедлил ее, хлопнул рукой по кожаному сиденью, чтобы удержаться от слишком быстрого окончания этого момента, чтобы не отнять у нее контроль.

– Миллер, – застонала она.

Я подхватил ее ноги руками, притянул ближе, затем разместил руки под ее коленями, чтобы добиться угла получше.

Кинси выгнула спину.

Я поцеловала ложбинку ее груди, затем умерил темп и вошел в нее до самого основания, наблюдая за тем, как ее губы приоткрываются, и раздается стон.

– Ну же, Кинс.

– Не хочу, чтобы это заканчивалось, – прошептала она, и по ее щеке покатилась слеза.

– Посмотри на меня.

Она открыла наполненные слезами глаза.

– Это… – Я убрал руки из-под ее колен и положил ей на бедра. – Это не обычная ситуация, Кинс. Это – все. Ты. – У меня дрогнул голос. – Ты для меня все.

Вздрогнув, она укусила меня в плечо.

Совсем не тот ответ, что я ожидал.

А затем она начала двигаться на мне по-другому.

И, возможно, я отключился.

Возможно, за свои двадцать пять лет я просто никогда не испытывал такого удовольствия, но все произошло так быстро, что я не смог себя остановить, чтобы не наброситься на ее рот с поцелуями.

Я скользил языком по ее языку, а затем углубил поцелуй.

Кинси не прекращая двигалась на мне.

– Миллер…

Я снова пожирал ее слова своим языком.

Кинси напряглась вокруг меня, так сильно сжалась, что я не мог остановить свое тело, которое самопроизвольно встречало все толчки на полпути.

Ее оргазм подтолкнул мой, и я ненавидел это.

Ненавидел, что все уже закончилось.

Что я не мог остаться внутри нее навсегда.

Что не мог пленить ее на заднем сидении моей машина и заняться диким сексом – желательно не перед домом ее родителей – всю чертову ночь напролет.

Ее голова упала мне на плечо. Задыхаясь, она слегка толкнула меня в грудь и хихикнула.

– Хорошая игра.

Это было так неожиданно, и мой громкий смех, и ее поддразнивание, что я не мог перестать смеяться.

– Я могла бы выиграть чемпионат. – Она дразнила мои губы своим языком.

Я вздохнул ей в рот.

– Напомни мне, чтобы я дал тебе поносил мое кольцо.

– Голой?

– А был еще и другой вариант, друг?

– Ах. – Она засмеялась. – Мы снова станем друзьями?

– Да, теми, которые ходят на свидания.

– Хорошо, что все уже думают, что мы встречаемся, хм? – она вздрогнула, прижавшись ко мне.

– Да. Об этом.

Я отказался думать о команде, об Андерсоне, о ее брате. Черт, когда-нибудь мне придется рассказать все Джексу, потому что то, что происходило между нами, выходило из-под контроля, и чем больше времени я с ней проводил, тем яснее осознавал, что не смогу сохранить это в секрете, и больше не хотел этого.

– Еще одна неделя, – прервала она. – И тогда мы дадим знать Джексу… он заслуживает знать.

– А я заслуживаю того, чтобы играть без сломанной ключицы, но мы не можем иметь все, что хотим. – Я выругался. – Хорошо… после первой предсезонной игры против Тампы.

Кинси скривилась.

– Чертова Тампа. Пять тренеров, а они все равно не могут выиграть хотя бы игру? Тебе их не жалко? В прошлом году завершение сезона у Тейлора было просто ужасающим, и у него всего один хороший ресивер, но Ван Остин скорее будет делать селфи, чем приложит достаточно усилий, чтобы поймать долбаный мяч!

– Вау. – Я кивнул. – Я сейчас так завелся, что думаю, мне, возможно, придется начать второй раунд… видеть, как моя девушка говорит о футболе чертовски горячо. Быстро, назови мою статистику.

Она закатила глаза, а затем выдала все мои показатели за прошлые сезоны так, словно учила их наизусть.

Я поцеловал ее, прежде чем она начала выдавать показатели Джекса.

И проигнорировал ворчащее чувство вины, потому что, когда мой лучший друг умолял меня просто приглядеть за его сестрой – чтобы она не подвергался дополнительному стрессу – я вместо этого занимался с ней сексом.

И сохранил это от него в секрете.

Так держать, Миллер.

Мне хана.

ГЛАВА 26

КИНСИ

– Вы готовы?

Я закончила проводить разминку для команды, и подмигнула Эмерсон.

Наконец-то я это увидела.

Почему именно Миллер не мог отпустить Эм.

В ней был магнетизм, который вызывал зависимость. Я ведь тоже попала под влияние после одного дня тренировки с ней, да? Ее улыбка освещала комнату, и когда она была рядом, чувствовала уверенность.

Я застонала.

Неправильно было надеяться, что Миллер увидел во мне подобные качества? Что, когда была с ним рядом, ему было хорошо? Возможно, я была близка к этому. Возможно, мне нужно перестать так много думать.

– Хорошо, девочки. – Я перебралась на кушетку для растягиваний и проверила свои часы. – Полный макияж на вас, прежде чем окажемся на поле для объявлений команд. Будьте готовы через несколько минут, и помните… – Я сердито посмотрела на Лили, единственную девушку, с которой у меня были проблемы, так как она думала, что имеет право спать с каждым парнем в футбольной команде. Единственная проблема состояла в том, что она была хороша, поэтому тренер не выкинула ее… ну, еще ее семья была очень богата и немного связана с футбольной программой «Смельчаков». – Никаких разговоров с игроками перед игрой, им нужно сосредоточиться.

Лили подняла руку.

– Ты имеешь в виду, что Эмерсон не может разговаривать с Санчесом?

Эмерсон закатила глаза.

– Нет. – Она повернулась к Лили. – Мы о-о-очень много «разговаривали» прошлой ночью… и сегодня утром… и днем.

Девочки тихо рассмеялись, а Лили нахмурилась.

– Так, все свободны. – Я помахала руками, и девочки разбежались в разных направлениях, чтобы придать конечные штрихи макияжу и доделать все, что не доделали. Например, пописать из-за нервов и нанести блеск для губ. Мы – черлидеры, и нам нужно сыграть свою роль.

Как ни удивительно, я была готова в рекордное время. Так же, как и Эмерсон, она одарила меня понимающим взглядом и кивнула в сторону коридора.

– Давай пройдемся.

– Чтобы завести разговор? – Я ухмыльнулась ей в ответ. – Тот, где ты говоришь мне быть осторожной?

– Ха! – Она подмигнула, ее яркие светлые волосы подпрыгивали за спиной с каждым бодрым шагом. – Конечно же, нет. Ты – большая девочка, а он – большой мальчик. Ты выглядишь счастливой. Я рада.

– Я и раньше была счастлива! – попыталась я.

– Нет, раньше ты была довольна, – возразила Эм. – Теперь ты… светишься.

– Не произноси слово «светишься». – Я покачала головой. – Его достаточно, чтобы слухи о беременности распространились еще до окончания первой игры.

– Кинси Ромонов! – Она толкнула меня локтем в бок. – Это совсем не то, что я имела в виду, и ты это знаешь. Хотя ты права, я буду следить за своими словами.

Я остановилась.

– Ты не… злишься?

Эм подняла руки.

– С какой стати мне злиться?

– Он… он был твоим парнем, твоим лучшим другом…

– Эй! – Эм подняла руки. – Сейчас же прекрати. Шесть лет назад, да, злилась, но сейчас у меня есть Санчес, и хотя я до смерти люблю Миллера, и всегда буду любить, Грант Санчес – мое будущее. Вот, блин, даже мне показалось, что это прозвучало как-то неправильно. – Она поиграла с гигантским драгоценным камнем на своем пальце.

– Так неправильно, что это правильно? – усмехнулась я.

– Он ужасно клевый. – Она радостно вздохнула. – И я только половину времени хочу его убить, так что это бонус, а вчера вечером он испек шоколадный торт.

Я застонала и похлопала себя по животу.

– В следующий раз прибереги кусочек для своей подруги.

– Я же не монстр! – Мы приближались к концу туннеля. – Я оставила тебе два.

– Вот. – Я схватила ее за руку. – Вот почему мы лучшие подруги.

– Думал, что я твой лучший друг. – Глубокий голос Миллера чуть не заставил меня выпрыгнуть из моих утягивающих трусиков. – Проклятье, Вафелька, ты мне уже изменяешь?

– Цыпленочек, я бы никогда не смогла, – ответила я.

Санчес и Джекс шли за ним.

Пока Джекс был готов задушить любого, кто говорил, Санчес стонал и похлопывал себя по животу.

– Пообещайте мне, что после игры мы поедим курицу и вафли.

– Назначаю поваром Эм. – Я указала на нее своими помпонами. – Она может приготовить что угодно.

– Решено. – Миллер осмотрел меня с ног до головы. – Ужин после игры.

Джекс фыркнул.

– Звучит ну очень весело.

– Приводи Харли. – Я скрестила руки на груди.

Все вокруг нас застыли.

Джекс попытался просочиться мимо Миллера, но Миллер схватил его за джерси и притянул назад.

– Ты ведь хочешь нам кое-что рассказать?

– Да. – Санчес потер подбородок. – Я думал, что вы, ребята, не говорили… что-то касательно… «чпокнуть и свалить».

– Черт возьми, ты переспал с ней и сбежал? – шокированное выражение лица Миллера совсем не помогло смягчить сердитый взгляд Джекса.

– А вы, девчонки, должны находится прямо сейчас здесь? – заметил Джакс. – Почему, черт возьми, вы находитесь в этом туннеле?

Я оглянулась и побледнела.

– Дерьмо! Мы с Эм разговаривали и вошли в левый туннель. Эм!

Она уже бежала обратно по туннелю вместе со мной. Несмотря на то, что игроки и черлидеры были словно маленькая семья, перед игрой беседы все еще не поощрялись.

Мы добрались до правого туннеля, прежде чем собралось большинство черлидеров. Я хрипло кашлянула, а Эм хлопнула меня по спине.

– Итак, Цыпленочек и Вафелька?

– Бывает, – произнесла я.

– А та ситуация с Харли?

Я вздохнула.

– Да я понятия не имею. Джекс отказывается об этом говорить, но вчера вечером у него был на шее засос размером с эго Санчеса… – Я пожала плечами. – Без обид.

– Должно быть, это был очень большой засос, – выдала она и обняла меня за шею. – Знаю, что у тебя сейчас много всего происходит, Кинс. Просто знай, что я здесь, если что, и думаю… этот год будет действительно хорошим.

– Спасибо. – Я почувствовала, как мое тело содрогнулось.

– За что? – Она нахмурилась, сжимая мое тело еще сильнее.

Я пожала плечами.

– Просто за то, что ты – это ты. Удивительная подруга.

– Ой. – Она отпустила меня и глубоко вздохнула, глядя на поле перед нами. Волнение толпы было похоже на электрический импульс, вызывавший у меня головокружение. Перед нами вспыхнули огни. – Ну и, спасибо, что взяла меня под свое крылышко в прошлом году.