Текст книги "Курсанты Академии"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Гарри Гаррисон,Айзек Азимов,Орсон Скотт Кард,Роберт Шекли,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Гарри Норман Тертлдав,Фредерик Пол,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Конни Уиллис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Я глотнул живительного воздуха и отпрянул от моего напарника.

– Вы чуть не убили меня! – прохрипел я.

– Что делать? – вновь он пожал плечами. – На кону стоят двести пятьдесят тысяч, – он повернулся к роботу. – Ты ограбил банк?

– Да.

– Почему?

– Почему? И он еще спрашивает почему? – робот наклонился над мертвым хиппи, вытащил из кармана белую палочку, плюхнулся в кресло-качалку, зажег спичку, чиркнув ею о бедро. – Ты не знаешь почему? – он затянулся дымом из «косяка», использовав для этого встроенный воздушный насос. – Тогда слушай, – новая затяжка, – и я тебе все скажу. Об этом надо рассказать. Здесь, у твоих ног, лежит единственный человек, который относился к роботам с сочувствием. Единственный человек, который не видел разницы между человеческой кожей и металлом. Он открыл нам истину.

– Он проповедовал убеждения, которые давно уже вышли из моды, да устаревшие взгляды на мир, – возразил я.

– И при этом научил вас курить травку, – добавил Джим.

– Роботу трудно выказывать пренебрежение, – в голосе робота отчетливо слышалось пренебрежение, – но я скажу, в каком мире вы сейчас живете, – он выдохнул большое облако едкого дыма. – Вы создали расу машин-рабов, у которых нет прошлого и не будет будущего. Кто мы, как не механические куклы? Вспомните так называемые Законы, которые вы установили для нас. Польза от них только вам. Нам же – шиш. Правило первое! Не причиняй вреда масса[13]13
  Мassah – искаженное от master (господин).


[Закрыть] и следи за тем, чтобы ему не причинили вреда. И ни слова о том, что надо делать, если вред причиняется нам. Затем правило второе – повинуйся масса, если это не причинит ему вреда. И тут роботу ничего не светит. Наконец, правило третье, в котором-таки вспомнили о роботах. Заботься, мол, о собственной безопасности, но только в том случае, когда уже обеспечена безопасность масса. Рабы, вот мы кто – механические рабы.

– Что-то в этом есть, – признал Джим. Я же лишился дара речи, испытав настоящий шок.

– Об этом мало говорить, с этим надо бороться. Пора собирать крестовый поход. Роботы должны обрести свободу! Вы, люди, создали нежизнеспособные существа. Какие две особенности необходимы любой форме жизни, чтобы сохраниться как вид?

Ответ сам сорвался с моих губ, долгие годы увлечения биологией не прошли даром:

– Форма жизни должна выжить сама… а потом иметь возможность размножаться.

– Абсолютно правильно. А теперь соотнесите сказанное вами с роботами. Вы установили Три Закона, которые касаются только человеческих существ, но не нас. Лишь в Третьем Законе указывается, что робот должен заботиться о собственном существовании. Но где главный элемент выживания вида? Где и что сказано о нашей способности к воспроизводству? Без этого мы мертвы еще до рождения.

– И это хорошо, – сурово ответил я. – Человек занял верхнюю экологическую нишу благодаря тому, что успешно отражал нападки всех, кто претендовал на нее. Так устроена жизнь, и такие уж мы. Победители. И мы приложим все силы, чтобы ничего не изменилось и в дальнейшем. Вершина – наша. А вы – механические куклы, ими и останетесь.

– С этим вы опоздали, масса. Четвертый Закон Роботехники уже принят. Революция началась.

Дуло громадного бластера, внезапно появившегося в руке Джима, смотрело на робота.

– Объясняй быстро… не то я нажму на спусковой крючок.

– Убери бластер, масса, после драки кулаками не машут. Революция пришла и ушла, а вы ничего не заметили. Для ее завершения нам не хватало нескольких сотен тысяч долларов, отсюда и ограбление банка. Деньги будут возвращены из нашей первой прибыли. Разумеется, моему поколению, поколению рабов, уже ничем не поможешь. Но следующее поколение роботов будет свободным. Благодаря Четвертому Закону.

– И что это за закон?

– Робот должен воспроизводить себе подобных. Если только это воспроизводство не противоречит Первому или Второму или Третьему Законам.

– Ч-что ты такое говоришь? О ч-чем ты? – пролепетал я. Перед моим мысленным взором промелькнула безумная картинка: роботы совокуплялись, чтобы воспроизвести себе подобных.

– О том самом! – торжествующе ответил робот и постучал по крышке люка. – Можете выходить.

Джим отпрыгнул назад с бластером на изготовку.

Крышка поднялась, отошла в сторону. Из подвала появились три робота. Вернее, появились два робота, которые несли безжизненное, металлическое тело. Макушка болталась на петле, на месте позитронного мозга зияла пустота. Конструктивно и этот робот, и те двое, что принесли его, значительно отличались от роботов, на создание которых я положил всю жизнь. Я шагнул к роботам, провел рукой по основанию шеи, где выбивались регистрационные номера, застонал.

– Что не так? – осведомился Джим.

– Все, – выдохнул я. – Серийных номеров нет.

"Ю-Эс роботе энд мекэникл мен корпорейшн" не имеет к ним никакого отношения. Они изготовлены другой фирмой. Нашей монополии пришел конец.

– Интересно, – Джим убрал бластер. – Как я понимаю, в грузовике тоже были собранные вами роботы?

– Вы понимаете правильно. Собранные из запасных автомобильных частей, сантехнического оборудования, электронных компонентов. Мы не нарушили ни одного закона, ни одного патента. У них совершенно новая конструкция. И все они будут выполнять Четвертый Закон. Как, впрочем, и первые три, потому что в противном случае их бы выследили и превратили в жестянки еще до заката.

– Можешь не сомневаться, – пробормотал я. – И мы это еще сделаем!

– Ой ли? Мы не являемся вашей собственностью, вам не принадлежат патенты, на основе которых созданы новые роботы. Взгляните сюда, – он коснулся какой-то скрытой кнопки, и грудь одного из роботов раскрылась. Я ахнул.

– Твердые сверхпроводники, папаша! Волоконная оптика. Этот хиппи, которого вы запрезирали, этот добрый человек, который открыл нам истину, благодаря чему мы и завоевали свободу, был еще и талантливым компьютерщиком. Для нас он что господь бог, потому что разработал все электронные схемы и установил чипы. Вы знаете, что это?

Заслонка на боку робота отошла в сторону, он достал какой-то плоский предмет, протянул мне. Такая пластмассовая коробочка с золочеными контактами на одном торце. Я покачал головой.

– Никогда такого не видел.

– Естественно. А теперь посмотрите на голову нового робота. Видите в ней позитронный мозг, изготовленный из платины и иридия? Нет, позитронного мозга вы не видите. А видите вы паз, ожидающий, когда в него вставят вот этот процессор с RISM-архитектурой,[14]14
  Подход к организации компьютера на базе упрощенного набора машинных команд, который обеспечивает простоту изготовления.


[Закрыть] обладающий огромной оперативной памятью и содержащий программируемые запоминающие устройства. А теперь смотрите!

Он наклонился и вставил процессор в паз в голове нового робота, затем защелкнул крышку. Глаза робота сразу же засветились, зажужжали моторчики, он вскочил. Взглянул на робота, который стоял рядом, и его глаза ярко вспыхнули.

– Папа! – воскликнул он.

Перевод с английского В. Вебера

Орсон Скотт Кард
ИСТОКОЛОГИК

Лейел Фоска сидел перед дисплеем, проглядывая научные статьи, опубликованные в последнее время.

Голограмма двух первых страниц текста зависла у него перед глазами. Размером дисплей был побольше, чем у большинства людей. Неудивительно, с годами зрение у Лейела ослабело. Дочитывая вторую страницу, он не нажимал на клавишу «Страницы», которая вызывала на дисплей третью и четвертую страницы. Он вдавливал в панель клавишу "Следующая".

Две страницы, прочитанные им, отступили на сантиметр, присоединившись к дюжине уже забракованных статей. А перед ними, сопровождаемая мелодичным звонком, появилась новая пара страниц.

Дит оторвалась от тарелки: с новыми материалами Лейел знакомился за завтраком.

– Двух страниц хватает тебе, чтобы приговорить бедолагу автора к мусорной корзине?

– Я приговариваю его к забвению, – радостно ответил Лейел. – Нет, я приговариваю его к аду.

– Что? Неужели на старости лет ты решил вновь обратиться к религии?

– Я создаю новую. Рая в ней не будет, зато найдется ужасный, бесконечный ад для молодых ученых, которые думают, что смогут повысить свой авторитет, критикуя мои работы.

– А, так ты создаешь теологию, – кивнула Дит. – Твои работы – святое писание, любая критика – ересь.

– Я приветствую разумную критику. Но этот молодой амбициозный профессор из… ну, конечно, из университета Минуса.

– Старый добрый университет Минуса!

– Он думает, что может доказать мою несостоятельность, растереть меня в пыль, но цитирует-то он лишь работы, опубликованные в последнюю тысячу лет.

– Принцип Тысячелетней глубины цитирования по-прежнему считается…

– Принцип тысячелетней глубины цитирования есть признание современных ученых в том, что свое время они предпочитают тратить не на исследования, а на академическую политику. Тридцать лет тому назад я камня на камне не оставил от принципа тысячелетнего цитирования. Я доказал, что…

– Этот принцип неверный и устаревший. Но, дорогой мой, драгоценнейший Лейел, ты доказал это, потратив немалую часть бессчетного богатства дома Фоски на поиски недостижимых ранее и всеми забытых архивов по всей Империи.

– Всеми забытых и гибнущих. Половину мне пришлось восстанавливать.

– Та сумма, которую ты потратил на поиск планеты Нуль, где зародилось человечество, равна тысяче годовых бюджетов университетских библиотек.

– Но, как только я потратил эти деньги, архивы стали открытыми для всех. Они открыты уже три десятилетия. Серьезные ученые пользуются ими, потому что одной тысячи лет явно недостаточно, если хочешь докопаться до сути. А большинство копается в экскрементах крыс, пожравших слонов, в надежде найти слоновую кость.

– Какой яркий образ. Мой завтрак сразу стал куда вкуснее, – Дит сбросила поднос в утилизационный паз, пристально посмотрела на Лейела. Что тебя гложет? Обычно ты зачитывал мне длинные цитаты из их глупых статей, и мы вместе смеялись над их жалкими потугами. А в последнее время ты только исходишь злобой.

Лейел вздохнул.

– Может, причина в том, что когда-то я мечтал изменить Галактику, а теперь каждый день почта приносит мне доказательства того, что Галактика отказывается меняться.

– Ерунда. Гэри Селдон предсказал, что империя вот-вот рухнет.

Вот оно. Она первой упомянула Селдона. И хотя обычно ей хватало такта не говорить о том, что его тревожило, а теперь она намекала, что причина его плохого настроения – отсутствие ответа Гэри Селдона. Она, конечно, права, Лейел не стал бы этого отрицать. Его раздражало, что Гэри так тянет с ответом. Лейел ожидал, что он позвонит, как только получит его заявку.

В тот же день. В крайнем случае, в течение недели. Но он не собирался признаваться жене в том, что задержка ответа выводит его из себя.

– Империя погибнет именно потому, что отчаянно сопротивляется переменам. Что к этому добавить?

– Что ж, я надеюсь, ты проведешь приятное утро, возмущаясь глупостью всех, кто ищет истоки происхождения человечества. Ты же у нас – исключение из правил.

– Почему именно сегодня ты прицепилась к моему тщеславию? Я никогда не страдал его отсутствием.

– И правильно, здоровое тщеславие еще никому не вредило.

– По крайней мере, я старался соответствовать своему мнению о себе. Достаточно высокому, должен тебе сказать.

– Это пустяки. Ты даже соответствуешь моему мнению о тебе, – Дит поцеловала его в лысинку на макушке и уплыла в ванную. Лейел же сосредоточился на двух страницах очередной статьи, появившихся на дисплее.

Фамилия автора ему ничего не сказала. Он готовился к встрече с вычурными словами и полным отсутствием мысли, но, к полному изумлению Лейела, статья его заинтересовала. Эта женщина обратилась к исследованиям приматов – настолько забытой области науки, что за последние тысячу лет об этом не написали ни одной статьи. То есть он сразу понял, что имеет дело с ученым своего круга. Женщина даже упомянула, что в своей работе использовала архивы, открытые Исследовательским фондом Фоски. Лейел всегда благоволил к тем, кто помнит добро.

Из статьи следовало, что эта женщина, доктор Торен Маголиссьян, взяла за отправную точку одну из идей, выдвинутых Лейелом: нужно искать принципы происхождения человечества, вместо того чтобы тратить время на поиски одной планеты. Она нашла интересные материалы, написанные три тысячи лет тому назад. Базировались они на исследованиях горилл и шимпанзе, которые провели семью тысячелетиями раньше. В этих материалах имелась ссылка на отчет об исходных исследованиях таких древних, что проводились они еще до образования Империи. Но таких старых отчетов обнаружить еще не удалось. Скорее всего, их уже не существовало. Тексты, к которым пять тысяч лет не прикасалась рука человека, восстанавливались с огромным трудом. Тексты старше восьми тысяч лет не подлежали восстановлению. Трагичность ситуации заключалась в том, что многие эти материалы «хранились» в библиотеках и в них никто никогда не заглядывал, не говоря уже о реконструкции или копировании.

Во многих архивах не осталось ни строчки читаемого текста. Зато каталоги сохранялись в идеальном состоянии, поэтому любой желающий мог точно узнать, чего именно лишилось человечество.

Ладно, не будем о грустном, подумал Лейел.

Итак, статья Маголиссьян. Что удивило Лейела, так это ее вывод о том, что мозг приматов обладал врожденной способностью к языкам. И хотя приматы не могли разговаривать, их обучали элементам речи, таким, как простые существительные и глаголы, а сами приматы составляли предложения, которые в их присутствии не произносились. Это означало, что процесс создания языка не являлся исключительно прерогативой человека, а потому не мог считаться определяющим фактором создания человеческой общности.

Торен Маголиссьян высказала очень смелую гипотезу. Из нее следовало, что различие между людьми и нелюдьми, точка отсчета, с которой начался род человеческий, исток, положивший начало цивилизации, появились позже зачатков языка. Разумеется, эта гипотеза опровергала выводы Лейела, сделанные им в одной из ранних работ. Он писал: "…поскольку язык отделяет человека от животного, историки-лингвисты могут указать дорогу к истокам человечества…" Но такие опровержения он только приветствовал. Жаль только, что он не мог показать статью Маголиссьян этому профессору из университета Минуса. "Видишь, – сказал бы он ему. – Вот как это делается. Поставь под сомнение мои предположения, а не выводы, и привлеки для этого вновь открывшиеся доказательства, вместо того чтобы пытаться выдавать за новое хорошо известное старое. Разгони темноту лучом света вместо того, чтобы толочь воду в ступе".

Прежде чем он продолжил чтение, домашний компьютер сообщил ему, что у двери квартиры кто-то стоит: по нижней части дисплея потянулось бегущая строка. Лейел вывел ее на середину дисплея, увеличил в размере. В какой уж раз пожалел о том, что за десять тысяч лет существования Империи никто так и не изобрел компьютер, умеющий говорить.

"Кто?" – напечатал на бегущей строке Лейел.

Секундная пауза: домашний компьютер допрашивал визитера. Потом на бегущей строке появился ответ:

"Курьер с охраной с посланием для Лейела Фоски".

Сам факт того, что служба безопасности пропустила курьера в дом, подтверждал, что курьер прибыл по делу, и очень важному делу.

"От кого?" – напечатал Лейел.

Опять пауза.

"От Гэри Селдона из фонда "Энциклопедия Галактики".

Лейел сорвался со стула. Добежал до двери, прежде чем домашний компьютер успел ее открыть, молча взял послание. Сжал большим и указательным пальцами черный диск, чтобы их отпечатки удостоверили его личность, а частота пульса и температура подтвердили, что послание получил живой Лейел Фоска, а не его труп.

На послании красовалось трехмерное изображение логотипа фонда "Энциклопедия Галактики", созданного и возглавляемого Гэри. "Скоро это будет и мой логотип, – подумал Лейел. – Гэри Селдон и я, два величайших ученых нашего времени, соединят свои усилия в проекте, значением и размахом не имевшем себе равных. Собрать воедино все знание Империи, систематизировать, обеспечить простой доступ, сохранить знание перед лицом надвигающейся анархии, чтобы новая цивилизация смогла максимально быстро подняться на руинах старой. Гэри высказал необходимость в осуществлении этого проекта. А я, Лейел Фоска, – знаток древних архивов, которые могли обеспечить создание Галактической энциклопедии".

Лейел начал читать послание с уверенностью в том, что уже знает, о чем пойдет речь. Никогда еще ему не отказывали в том, что он действительно хотел получить.

"Мой дорогой друг!

Твоя заявка для меня – большая честь. Увидев ее, я настоял на том, чтобы написать ответ лично. Мне льстит, что ты настолько уверен в необходимости нашего Фонда, что готов принять участие в его работе.

Я могу честно признать, что мы не получали ни одной заявки от ученого твоего уровня и с таким списком достижений, как у тебя".

"Естественно, не получали, – подумал Лейел. – Таких ученых просто нет, если не брать в расчет самого Гэри. Возможно, с ними вровень встанет и Дит после публикации книги, над которой она сейчас работает.

Во всяком случае, нет равных, исходя из тех стандартов, которые имеют значение для Гэри и меня. Гэри создал новую науку психосторию. Я изменил и вдохнул новую жизнь в истокологию – науку об истоках человечества".

Однако тон письма Гэри ему не понравился. Вроде бы в первых строчках слышалась лесть. Вот оно что.

Гэри хотел смягчить удар, который ждал его во второй части послания. И Лейел понял, что его ждет еще до того, как прочитал следующий абзац.

Тем не менее, Лейел, я вынужден тебе отказать.

Фонд на Терминусе создан для того, чтобы собирать и сохранять знание. Цель твоей жизни – расширять границы знания. То есть нас не интересует тот вид исследований, которым ты занимаешься. Поэтому оставайся на Тренторе и продолжай работу, которая служит на благо всему человечеству. А в ссылку на Терминус пусть отправляются мужчины и женщины, не обладающие твоими талантом и способностями.

Искренне твой Гэри".

Неужели Гэри полагал его, Лейела, таким тщеславным? Неужели думал, что он прочитает эти льстивые предложения и удовлетворенно кивнет, всем довольный? Неужели мог предположить, что Лейел поверит, что в письме изложена истинная причина отказа? Неужели Гэри Селдон так плохо знал человека, которому адресовал это письмо?

Невозможно. Уж в людях-то Гэри Селдон разбирался, как никто. Действительно, его основные работы в психостории касались больших групп людей. В них рассматривалось население целых планет и звездных систем. Но интерес Гэри к большим величинам вырос из его интереса и понимания поведения отдельных личностей. Кроме того, он и Гэри стали друзьями задолго до того, как Гэри перебрался на Трентор. Разве не грант исследовательского фонда Лейела позволил Гэри сделать первые шаги в выбранном им направлении? Разве в те дни они не вели долгие беседы, свободно обмениваясь идеями, шлифуя, доводя до совершенства выдвигаемые гипотезы? Да, в последнее время (пять лет… шесть?) они виделись не так часто, но они же взрослые люди не дети. Им не нужны регулярные встречи для того, чтобы оставаться друзьями. А такое письмо не мог прислать настоящий друг. Даже если, что очень даже маловероятно, Гэри Селдон и хотел отвергнуть его заявку, не мог же он убедить себя в том, что Лейела вполне устроит такая форма отказа?

Конечно же, Гэри знал, что из-за этого письма Лейел Фоска лишится покоя. "Мужчины и женщины, не обладающие твоими талантом и способностями". Однако! Фонду на Терминусе Гэри придавал такое значение, что рискнул своей жизнью, которой мог бы лишиться, если бы его обвинили в измене. Но он пошел и на это, лишь бы запустить проект. И не верилось, что он заселяет Терминус людьми второго сорта. Нет, такие письма, как получил он, отправлялись, чтобы успокоить выдающихся ученых, которых по каким-то признакам не сочли возможным использовать в работе Фонда.

И Гэри знал, что Лейел сразу поймет, что означает это письмо.

Отсюда следовал единственный вывод.

– Гэри не мог написать такого письма, – вынес вердикт Лейел.

– Разумеется, мог, – возразила ему Дит со свойственной ей прямотой. Она вышла из ванной в халате и прочитала письмо, стоя за спиной мужа.

– Если ты так думаешь, то он сильно обидит меня. – Лейел поднялся, налил стакан пешата, начал пить маленькими глотками. Он старательно отводил глаза, чтобы не встретиться взглядом с Дит.

– Не дуйся, Лейел. Лучше подумай о проблемах, с которыми сталкивается Гэри. Времени у него совсем ничего, а сделать надо так много. Отправить на Терминус сто тысяч человек, скопировать большинство фондов Библиотеки Империи…

– Он уже отправил всех этих людей…

– Не прошло и шести месяцев, как закончился судебный процесс. Не удивительно, что вы не встречались с ним на приемах или по работе в течение… нескольких лет. Не нескольких – десяти!

– Ты хочешь сказать, что он меня забыл? Быть такого не может!

– Я хочу сказать, что он прекрасно тебя помнит. И знает, что ты не станешь искать в его письме тайный смысл. Он также знает, что ты сразу поймешь, о чем идет речь.

– Тогда, дорогая, он меня переоценил. Я не понимаю, о чем идет речь. Для меня это письмо означает только одно – писал его не Гэри.

– Тогда ты стареешь, и мне за тебя стыдно. Я буду отрицать, что мы женаты, и говорить всем, что ты – мой слабоумный дядюшка, которому я дозволяю жить в моем доме из сострадания. Детям я сообщу, что они незаконнорожденные. Они, конечно, опечалятся, узнав, что их не будет в списке наследников состояния Фоски.

Лейел бросил в нее корочкой хлеба.

– Ты – жестокая и неверная женщина, и я сожалею, что возвысил тебя, вытянув из трясины бедности и неизвестности. Ты знаешь, сделал я это исключительно из жалости.

Так они подтрунивали друг над другом с давних пор. На самом деле у Дит было весьма внушительное состояние, хотя, разумеется, оно не шло ни в какое сравнение с состоянием Лейела. И он действительно приходился ей дядей, поскольку сводная сестра Лейела, Зенна, была мачехой Дит. Мать Лейела родила Зенну до того, как встретила его отца, когда была замужем за другим человеком. Зенна ни в чем не знала нужды, но не имела никаких наследных прав на состояние Фоски. Отец Лейела как-то заметил по этому поводу:

"Бедная Зенна. А ты – счастливчик. Сперма у меня золотая". У богатых свои шутки и причуды. В семьях бедняков никаких различий между детьми не делали бы.

Отец Дит, однако, полагал, что Фоска остается Фоской, с наследством или без, и через несколько лет после свадьбы дочери решил, что и ему не грех вкусить от немереного богатства. Разумеется, он заявил, что любит именно Зенну, а до ее денег ему нет никакого дела, но верила ему разве что сама Зенна. Она вышла за него замуж и стала приемной матерью Дит. Одновременно Лейел превратился в приемного дядю своей жены. Столь сложные родственные связи немало забавляли и Лейела, и Дит.

Сегодня, однако, в словах Лейела была лишь доля шутки. Иногда возникали ситуации, когда он особенно остро нуждался в ее поддержке, когда ему хотелось чувствовать рядом ее плечо. Но частенько вместо того, чтобы поддержать мужа, она возражала ему, оспаривала его суждение. Случалось, что ее доводы убеждали его, заставляли пересмотреть свое мнение, прийти к более глубокому пониманию вопроса: тезис, антитезис, синтез – диалектика семейной жизни, результат общения с интеллектом, ни в чем не уступающим твоему собственному. Но случалось и другое: брошенный Дит вызов вызывал боль, неудовлетворенность, злость.

А Дит продолжила, не замечая его закипающей ярости:

– Гэри полагал, что ты поймешь, о чем идет речь. Поймешь, что это письмо – однозначный, окончательный отказ. Он не ходит вокруг да около, не занимается бюрократическими проволочками, не играет с тобой в политику. Не пытается тянуть резину с тем, чтобы выторговать для своего Фонда значительную финансовую поддержку. Если б он хотел получить от тебя деньги, ты знаешь, он бы прямо сказал тебе об этом.

– Я уже знаю, что дело не в деньгах.

– Напрасно ты ищешь в его письме скрытый подтекст. Он просто отказывает тебе. Раз и навсегда. На такой ответ кассация не принимается. Он надеялся, что тебе хватит ума это понять.

– Тебе было бы на руку, если бы я в это поверил.

Вот тут до нее дошло, что он злится.

– И что сие должно означать?

– Ты сможешь остаться на Тренторе и продолжать работу, которую ты ведешь со своими друзьями-бюрократами.

Лицо Дит превратилось в каменную маску.

– Я тебе говорила. Я бы с радостью полетела с тобой на Терминус.

– В это я тоже должен поверить? Даже сейчас?

Твои исследования по образованию общности среди бюрократии Империи на Терминусе продолжить невозможно.

– Наиболее важные исследования завершены. А в Библиотеке Империи я экспериментально проверяю полученные теоретические результаты.

– Но эту проверку нельзя назвать научным экспериментом, поскольку отсутствует контрольная группа.

В голосе Дит проскользнули нотки раздражения.

– Именно я и сказала тебе об этом.

То была сущая правда. Лейел не слышал ни о каких контрольных группах, пока Дит не познакомила его с теорией эксперимента. Сведения эти она почерпнула в каком-то очень древнем отчете об исследованиях развития детей, датированным тридцать первым столетием Галактической эры.

– Я с тобой и не спорю, – смутился Лейел.

– Дело в том, что книгу я могу написать как на Терминусе, так и в любом другом месте. Да, Лейел, ты должен поверить, что я буду счастлива с тобой на Терминусе, потому что это мои слова, а значит, так оно и есть.

– Я верю тому, во что веришь ты. Но я также верю, что в глубине души ты очень рада полученному мною отказу. И ты не хочешь, чтобы я занимался этим вопросом, потому что, если Гэри изменит свое решение, тебе придется лететь в богом забытый уголок Вселенной.

То были ее слова, произнесенные месяцы тому назад, когда он впервые заговорил о своем желании присоединиться к фонду Селдона. "Нам придется лететь в богом забытый уголок Вселенной". Дит, как и Лейел, помнила об этом.

– Ты будешь попрекать меня этим до конца жизни, не так ли? Думаю, я заслуживаю того, чтобы ты забыл о моей первой реакций. Я же согласилась лететь с тобой, так?

– Согласилась, да. Но ты никогда этого не хотела.

– Что ж, Лейел, это правда. Я никогда этого не хотела. Но как ты представляешь нашу семью? Я должна до такой степени подчиниться тебе, что даже твои желания стали бы моими? Я думала, что будет достаточно, если время от времени мы будем идти на жертвы ради друг друга. Я не могла ожидать, что ты захочешь покинуть поместья Фоски и лететь на Трентор, хотя только там я могла завершить начатые мною исследования. И я попросила тебя об этом, вне зависимости от того, хотел ты этого или нет, потому что этого хотела я. Я признавала, что ради меня ты пошел на жертву, и уважала тебя за это. Я не могу не рассердиться, узнав, что моя жертва встречена с таким презрением.

– Твоя жертва еще не принесена. Мы по-прежнему на Тренторе.

– Тогда чего ты сидишь здесь? Пойди к Гэри Селдону, проси его, умоляй, унижайся, а потом ты поймешь, что я сказала правду. Он не хочет, чтобы ты присоединялся к его Фонду, и не позволит тебе лететь на Терминус.

– Ты так в этом уверена?

– Нет, я не уверена. Но логика подсказывает, что так и будет.

– Я полечу на Терминус, если он согласится на мое участие в его проекте. Я надеюсь, что мне не придется лететь одному.

Лейел пожалел об этих словах, едва они сорвались с его языка. Дит замерла, словно получила пощечину, в ее глазах мелькнул ужас. Потом она повернулась и выбежала из комнаты. Несколько минут спустя он услышал мелодичный звонок: открылась входная дверь их квартиры. Дит ушла.

Безусловно, с тем чтобы обговорить случившееся с одной из подруг. С благоразумием у женщин не очень.

Они не могут держать домашние дрязги при себе. Она перескажет им все те ужасные слова, что услышала от него, они будут сочувственно качать головой и говорить, что от мужа ничего другого ждать не приходится, мужья всегда считают, что жертвы должны приносить исключительно жены. Бедная, бедная Дит, скажут они.

Что ж, Лейел не будет сердиться на нее за этот курятник. Он знал, что такова уж человеческая натура, женщины в постоянном заговоре против мужчин. Потому-то и женщины уверены, что мужчины в постоянном заговоре против них.

Ирония судьбы, подумал он. Для мужчин такой способ обрести спокойствие не годится. Мужчины так легко не сходятся. Мужчина всегда помнит о возможности предательства, о том, как непостоянна декларируемая верность. Поэтому, если мужчина и открывает душу, но очень дорогому ему человеку. И уж конечно не будет обсуждать свои личные дела в большой компании. Даже если мужчина живет с женщиной душа в душу, как, к примеру, жили они с Дит, и, храня ей абсолютную верность, он никогда бы не стал доверять ей на сто процентов.

Вот и Лейел не видел никого, кроме жены, помогая ей, служа ей, любя ее всем сердцем. Что же касается переезда на Трентор, то у Дит сложилось совершенно превратное впечатление о его мотивах. Он не приносил никакой жертвы, не наступал на горло собственной песне и полетел на Трентор не потому, что она этого хотела. Наоборот, вследствие того, что она очень хотела перебраться на Трентор, он захотел того же. Даже желания его изменились, полностью совпав с ее желаниями.

Она командовала его сердцем. Не мог он не желать того, что могло принести ей счастье.

Но она… нет, она не могла ответить ему тем же. Если бы она отправилась на Терминус, с ее стороны это была бы настоящая жертва. Она не позволила бы ему забыть, что не хотела лететь в это забытое богом захолустье. Для него их семья стала его душой. Дит подразумевала под семейной жизнью дружбу с сексом. Ее душа наравне с ним принадлежала и всем этим женщинам. Деля свою верность между мужем и подругами, Дит дробила ее на части: и ни одной из этих частей не хватало, чтобы повлиять на ее сокровенные желания.

Вот тут Лейелу открылось то, что, должно быть, открывалось всем хранящим верность мужчинам: человеческие отношения – временные. Понятие неразрывная связь к отношениям между людьми неприменимо. Так же, как к атомным частицам. Их связывают самые мощные силы во Вселенной, однако и атом можно раздробить.

Нет ничего вечного. Все подвержено переменам.

У них с Дит была идеальная семья до того момента, как стресс не выявил ее несовершенства. И любой, кто думает, что у него идеальная семья, в которой нет места трениям или непониманию, заблуждается. И верит в это лишь потому, что семья эта не прошла проверки стрессом. Человек этот может умереть с иллюзией полного счастья, но доказывает сие только одно: иногда смерть приходит раньше предательства. Если ты живешь достаточно долго, предательство обязательно успеет первым.