Текст книги "Символы священной науки"

Автор книги: Рене Генон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

54. Символика лестницы[596]596
  Опубл. в Е.Т., май 1939.


[Закрыть]

Ранее мы упомянули о символике, сохранившейся у индейцев Северной Америки, согласно которой люди переходят из одного мира в другой, карабкаясь вверх по центральному дереву, потому что различные миры представляются как ряд наложенных друг на друга пещер. Сходная же символика обнаруживается в ряде случаев в ритуалах, где самый факт взбирания на дерево олицетворяет восхождение существа по оси. Такие ритуалы являются «ведическими» точно так же, как и «шаманскими», и даже сама их распространенность указывает на их подлинно «изначальный» характер.

Дерево может быть заменено здесь каким-либо другим равнозначным «осевым» символом, например, мачтой корабля; в связи с этим следует заметить, что с традиционной точки зрения, строительство корабля является – точно так же, как и строительство дома или колесницы, – осуществлением "космической модели". Интересно отметить также, что «марс», помещаемый на верхней части мачты и вкруговую охватывающий ее, совершенно четко занимает здесь место «глаза» купола, который ось условно пересекает в самом центре, когда она не изображена материально. С другой стороны, любители «фольклора» могли бы равным образом заметить, что простонародный "столб с призом" ярмарочных праздников и сам по себе есть не что иное, как непонятый остаток ритуала, сходного с теми, о которых мы только что говорили; в этом случае столь же примечательную деталь составляет кольцо, подвешенное наверху мачты, которого нужно достичь, карабкаясь по ней (кольцо, которое мачта пересекает и за пределы которого выходит, как мачта корабля выходит из марса, а мачта ступы – из купола). Это кольцо также является еще одним совершенно очевидным олицетворением "солнечного глаза", и согласитесь, конечно, не так называемая "народная душа" могла выдумать подобную символику!

Другим очень распространенным символом, непосредственно связанным с тем же порядком идей, является лестница, и это еще один «осевой» символ; как говорит А. Кумарасвами, "Ось Вселенной является как бы лестницей, по которой совершается постоянное движение восхождения и нисхождения".[597]597
  См. Перевернутое древо.


[Закрыть] Сделать возможным такое движение – есть основное назначение лестницы; а поскольку, как мы только что видели, дерево и мачта играют одну и ту же роль; вполне можно сказать, что в этом отношении лестница является их эквивалентом. С другой стороны, конкретная форма лестницы требует некоторых примечаний: два ее вертикальных стояка соответствуют дуальности «Древа Познания», или, в еврейской Каббале, двум «колоннам», правой и левой, Древа Сефирот. Ни та, ни другая не является «осевой» в собственном смысле слова, а «центральная колонна», которая действительно является самой осью, не изображена чувственно осязаемым образом (как и в тех случаях, когда не имеет видимого воплощения центральный столп здания). Но, впрочем, вся лестница в своей совокупности в некотором роде «связуется в единое целое» ступенями, которые соединяют стояки между собой и которые, будучи помещены горизонтально между последними, обязательно имеют свою середину размещенной на самой оси.[598]598
  В старинном христианском герметизме мы обнаруживаем, как такого же рода эквивалент, букву Н, с ее двумя вертикальными линиями и соединяющей их горизонтальной чертой.


[Закрыть] Мы видим, таким образом, что лестница являет очень сложную символику: она, можно было бы сказать, – это как бы «вертикальный» мост, поднимающийся через все миры и позволяющий пройти всю их иерархию, ступая со ступени на ступень; и в то же время ступени суть сами эти миры, т. е. различные уровни или степени универсального Существования.[599]599
  Своими различными аспектами символики «мост», естественно, мог бы дать повод для многих других соображений; можно было бы также вспомнить как имеющую определенные связи с тем, о чем идет речь, исламскую символику «сокровенной скрижали» (el-lawhul-mahfuz), «вневременного» первообраза любых Священных писаний, вертикально нисходящего к нам сквозь все промежуточные слои бытия.


[Закрыть]

Это значение очевидно в библейской символике лестницы Иакова, по которой поднимаются и спускаются ангелы; известно также, что на месте, где он имел видение этой лестницы, Иаков поставил камень, который он "воздвиг как столб"[600]600
  В русском переводе Библии: «…взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником…» (Бытие, 28: 18). – Прим. пер.


[Закрыть] и который тоже является образом «Оси Мира», заменяющим некоторым образом саму лестницу.[601]601
  См. Царь Мира, гл. IX.


[Закрыть] Ангелы олицетворяют высшие состояния бытия; следовательно, именно ему соответствуют более конкретно ступени; это объясняется тем фактом, что лестница должна стоять своим подножием на земле, т. е. для нас сам наш мир неизбежно является «опорой», от которой должно начаться восхождение. И если бы, дабы понять всю совокупность миров такой, какой она должна быть в реальности, предположить, что лестница продолжается под землей, то ее нижняя часть, во всяком случае, оставалась бы невидимой, как для существ, ушедших в «пещеру», расположенную на определенном уровне, невидимой остается вся простирающаяся над ней центральная часть дерева. Иными словами, когда нижние ступени уже пройдены, более нет необходимости в реальном их рассмотрении для последующей реализации человеческого существа, в которой теперь может иметь место лишь прохождение верхних ступеней.

Вот почему, особенно когда лестница используется как элемент некоторых инициатических ритуалов, ее ступени подчеркнуто рассматриваются как олицетворение различных небес, т. е. высших состояний бытия; и вот почему, в частности в митраистских мистериях, лестница имела семь ступеней, которые находились в связи с семью планетами и которые, говорят, были сделаны из металлов, соотносящихся с последними. Преодоление этих ступеней символизировало прохождение такого же количества последовательных степеней посвящения. Эта лестница из семи ступеней встречается в некоторых инициатических организациях средневековья, откуда она, вне всяких сомнений, более или менее непосредственно перешла в высокие степени шотландского масонства, как мы говорили в другом месте в связи с Данте.[602]602
  См. Эзотеризм Данте, гл. II и III.


[Закрыть] Здесь ступени соотносятся с аналогичным числом «наук», но по сути здесь нет никакой разницы, потому что, согласно самому Данте, эти «науки» отождествляются с «небесами».[603]603
  Convito, т. II, гл. XIV.


[Закрыть] Само собой разумеется, что для того, чтобы таким образом соответствовать высшим состояниям и ступеням посвящения, эти науки могли быть лишь науками традиционными, понимаемыми в их самом глубоком и самом, собственно, эзотерическом смысле; и это так даже для тех из них, названия которых для современных людей, в силу дегенерации, на которую мы часто указывали, обозначают лишь профанические науки или искусства, т. е. нечто, относящееся к подлинным наукам как пустая оболочка и лишенный жизни «остаток».

В некоторых случаях обнаруживается также символ двойной лестницы, а это подразумевает, что за восхождением должен следовать новый спуск. Тогда поднимаются с одной стороны по ступеням, которые являются «науками», т. е. степенями познания, соответствующими реализации такого же числа состояний, а вновь спускаются с другой стороны по ступеням, которые являются «добродетелями», т. е. плодами этих же степеней познания, примененного на соответствующих уровнях.[604]604
  Нужно сказать, что это соотношение восхождения и нового спуска представляется иногда перевернутым; но это может происходить просто вследствие некоторого изменения первоначального смысла, как это часто случается в том смешанном и неполном состоянии, в каком западные инициатические ритуалы дошли до нашего времени.


[Закрыть] Впрочем, можно заметить, что даже в случае простой лестницы один из поднимающихся некоторым образом может рассматриваться как «восходящий», а другой – как «нисходящий», согласно общему значению двух, правого и левого, космических потоков, с которыми равным образом соотносятся эти двое поднимающихся уже в силу их «бокового» положения по отношению к вертикальной оси. Последняя же, будучи невидимой, тем не менее является основным элементом символа – тем, которому всегда должны соответствовать все его части, если мы хотим полностью понять значение символа.

К этим разнообразным сведениям мы в заключение добавим еще несколько необычный пример символики, который также встречается в некоторых инициатических ритуалах и суть которого составляет восхождение по винтовой лестнице. В этом случае речь идет, можно сказать, о менее прямом восхождении, потому что вместо того, чтобы совершаться вертикально, согласно направлению самой оси, оно происходит согласно оборотам спирали вокруг этой оси, так что процесс такого восхождения предстает скорее как «периферический», нежели как «центральный». Но в принципе конечный результат должен быть одним и тем же, т. к. речь всегда идет о восхождении через иерархию состояний существа, а последовательные витки спирали являются, как мы уже подробно объясняли в другом месте,[605]605
  См. Символика Креста.


[Закрыть] точным олицетворением универсального Существования.

55. «Игольное ушко»[606]606
  Опубл. в Е.Т., янв. 1940.


[Закрыть]

Как мы уже сказали раньше, одним из выражений символа «узких врат» является «Игольное ушко», которое именно в этом значении упоминается в хорошо известном евангельском тексте.[607]607
  Мтф., 19, 24.


[Закрыть] Английское выражение needle's eye, буквально «глаз иглы», особенно показательно в этом отношении, потому что оно более непосредственно связует этот символ с некоторыми из его эквивалентов, такими, как «глаз» купола в архитектурной символике: это различные изображения «солнечной двери», которая сама обозначается как «Око Мира». Заметим также, что игла, когда она помещена вертикально, может быть принята за изображение «Оси Мира»; и тогда, поскольку оконечность с отверстием находится вверху, налицо точное совпадение этого положения «глаза» иглы с положением «глаза» купола.

Этот же самый символ имеет и другие интересные соответствия, которые были отмечены Анандой Кумарасвами:[608]608
  См. Некоторые понятия на языке пали, слово Pasa, стр. 166–167.


[Закрыть] в Джатаке, где речь идет о волшебной игле (которая, впрочем, в действительности, идентична ваджре), игольное отверстие на языке пали обозначается словом паса (pasa).[609]609
  Джатака, 3, 282, pase vi-jihiwa, «пронзенная отверстием» или «глазом».


[Закрыть] Это слово есть то же самое, что и санскритское паша (pasha), обычно имеющее значение «узел» или «петля»; это, по-видимому, прежде всего указывает, как отметил Кумарасвами, что в эпоху очень древнюю иглы были не просверлены, как делалось позже, но просто-напросто согнуты на одном из своих концов таким образом, чтобы образовать род петли, в которую проводилась нить. Но что еще более заслуживает рассмотрения, так это отношение, которое существует между таким приложением слова паша к игольному отверстию и его другими, более употребительными значениями, впрочем, равным образом производными от первичной идеи «узла».

В самом деле, в индуистской символике паша чаще всего есть "скользящая петля" или «лассо», служащее для ловли животных на охоте; в этой форме паша есть одна из главных эмблем Мритьи или Ямы, а также Варуны. Животные же, которых они ловят посредством этой паша, в действительности суть все живые существа (пашу – pashu). Отсюда также и смысл слова «связь»: животное, как только оно поймано, оказывается связано скользящей петлей, которая затягивается на нем; точно так же живое существо связано ограничивающими условиями, которые удерживают его в его конкретном состоянии проявленного существования.

Чтобы выйти из этого состояния паша, нужно, чтобы существо освободилось от своих детерминаций, т. е., в терминах символических, чтобы оно вырвалось от паша и прошло сквозь скользящую петлю так, дабы последняя не затянулась на нем. Это равносильно тому, что это существо пройдет меж челюстей Смерти так, чтобы они не сомкнулись на нем.[610]610
  См. символические изображения Шиндже, тибетской аналогии Ямы.


[Закрыть] Петля паша является, стало быть, другим аспектом «узких врат», точно так же, как и «вдевание нитки в иголку» олицетворяет прохождение этой же самой «солнечной двери» в символике вышивания; добавим, что нить, проходящая через игольное ушко, своим эквивалентом также имеет в символике стрельбы из лука – стрелу, пронзающую мишень в ее центре. Последний, кстати сказать, и обозначается как собственно «цель», понятие, которое тоже очень показательно в том же отношении, потому что прохождение, о котором идет речь и посредством которого осуществляется «выход из космоса», также является целью, которой должно достигнуть живое существо, дабы окончательно «освободиться» от уз проявленного существования.

Это последнее примечание побуждает нас уточнить, вместе с Кумарасвами, что лишь в отношении "последней смерти", той, которая непосредственно предшествует «освобождению» и за которой нет возвращения к состоянию, связанному условиями, "вдевание нитки в иголку" действительно олицетворяет прохождение через "солнечную дверь". Потому что в любом другом случае речь еще не может идти о "выходе из космоса". Однако, можно по аналогии и в относительном смысле говорить также о "прохождении игольного ушка"[611]611
  См. Данте, Чистилище, гл. X, 16.


[Закрыть] или об «ускользании от паша», чтобы обозначить всякий переход от одного состояния к другому, поскольку такой переход всегда есть «смерть» по отношению к предшествующему состоянию, и, в то же время, «рождение» в последующем состоянии, как мы уже это неоднократно объясняли.

Есть еще и другой важный аспект символики паша, о котором мы до сих пор не говорили: это тот, под которым он более конкретно соотносится с "жизненным узлом".[612]612
  Этот символ «жизненного узла» в ритуалах компаньонажа олицетворяется галстуком, повязываемым особым образом. Тождество со скользящей петлей или с пастью паша здесь очевидно.


[Закрыть] Нам остается показать, каким образом и это строго соотносится с соображениями того же самого порядка. В самом деле, «жизненный узел» олицетворяет связь, которая удерживает вместе различные составляющие элементы индивидуальности; это, стало быть, она удерживает человеческое существо в его состоянии паша, потому что когда эта связь разрывается или ослабевает, следует распад соединяемых ею элементов, и этот распад есть собственно смерть индивидуальности, влекущая за собой переход человека в иное состояние.

Перенося это на конечное «освобождение», можно сказать, что когда человеку удается пройти сквозь петлю так, чтобы она не затянулась и снова не захватила его, это равнозначно тому, как если бы эта петля развязалась для него, и притом окончательным образом. По сути, здесь перед нами всего лишь два различных способа выражения одного и того же. Мы не будем более задерживаться на этом вопросе о "жизненном узле", который в своем развитии мог бы увести нас намного дальше; раньше мы уже указывали, что в архитектурной символике этот узел имеет свое соответствие в "чувствительной точке" здания, где последнее само является образом живого существа, равно как и мира – в зависимости от того, рассматривают ли его с точки зрения «микрокосмической» или «макрокосмической». Но в данный момент сказанного нами достаточно, чтобы показать, что «развязывание» этого узла, который есть также "гордиев узел" греческой легенды, есть, по сути, еще один эквивалент прохождения человеческого существа через "солнечную дверь".

56. Прохождение вод[613]613
  Опубл. в Е.Т., фев. 1940.


[Закрыть]

Ананда Кумарасвами отметил, что в буддизме, как и в брахманизме, «Путь Паломника», представляемый как «путешествие», может быть тремя разными способами увязан с символической рекой жизни и смерти: путешествие может совершаться либо вверх по течению, к источнику вод, либо как переправа через них на другой берег, либо, наконец, как спуск по течению к морю.[614]614
  Некоторые понятия на языке пали, слово Sammudda, стр. 184–188.


[Закрыть] Как он совершенно справедливо замечает, такое использование различных символик, по видимости противоположных, а реально имеющих одно и то же духовное значение, согласуется с самой природой метафизики, которая никогда не бывает «систематической», всегда оставаясь совершенно целостной. Нужно только внимательно следить за точным смыслом, в котором символ «реки», с ее истоком, ее берегами и ее устьем, должен пониматься в каждом из случаев, о которых идет речь.

Первый случай, случай "подъема по течению", быть может, является самым примечательным в некоторых отношениях, потому что тогда реку следует понимать как тождественную "Оси Мира"; это "небесная река", которая спускается на землю и которая в индуистской традиции обозначается такими именами, как Ганга и Сарасвати, являющиеся, собственно, именами некоторых аспектов Шакти. В еврейской Каббале эта "река жизни" обретает соответствие себе в «каналах» Древа Сефирот, по которым влияния "верхнего мира" передаются в "нижний мир" и которые также находятся в непосредственной связи с Шехиной, являющейся, в конечном счете, эквивалентом Шакти. Так же обстоит дело с водами, которые "текут вверх", что является выражением возвращения к небесному источнику, олицетворяемого тогда не конкретно подъемом по течению, но обращением направления самого этого течения. Во всяком случае, здесь налицо "обращение вспять", которое с другой стороны, как отмечает Кумарасвами, изображалось в ведических ритуалах переворачиванием ритуального сосуда, другого образа "Оси Мира", и можно тотчас же заметить, что все это теснейшим образом связано с символикой "перевернутого древа", о котором мы говорили выше.

Можно заметить еще, что здесь налицо одновременно и сходство, и различие с символикой четырех рек Земного Рая: последние растекаются по поверхности земли горизонтально, а не вертикально, по направлению оси; но они берут свое начало у подножия "Древа Жизни", которое, естественно, есть одновременно и "Ось Мира", и Древо Сефирот Каббалы. Стало быть, можно сказать, что небесные влияния, нисходя по "Древу Жизни" и достигая таким образом центра земного мира, распространяются затем в последнем этими четырьмя потоками, или, если заменить "Древо Жизни" "небесной рекой", то можно сказать, что она, достигая земли, здесь разделяется и растекается на все четыре стороны света. В этих условиях "подъем по течению" может рассматриваться как совершаемый в два этапа: первый, выполняемый в плане горизонтальном, ведет к центру этого мира; второй, начинающийся отсюда, выполняется вертикально, по оси, и о нем-то и шла речь в предыдущем случае. Добавим, что эти два последовательных этапа имеют, с точки зрения инициатической, свое подобие, соответственно, в сфере «малых» и "великих мистерий".

Второй случай, символика переправы с одного берега на другой, несомненно, более распространен и более широко известен; "переход через мост" (который может быть также переходом брода) обнаруживается почти во всех традициях, а также, более конкретно, в некоторых инициатических ритуалах;[615]615
  Отсюда символическое значение таких слов, как Понтифик и Тиртханкара, о которых мы говорили в другом месте; отсюда также различные понятия в санскрите, этимологически заключающие в себе идею «переправы», включая слово Аватар, которое буквально говорит о «нисходящей переправе» (аватарна), т. е. о «нисхождении» Спасителя.


[Закрыть] переправа может также осуществляться на плоту или в ладье, а это в таком случае связуется с всеобщей символикой мореплавания.[616]616
  Кумарасвами отмечает в этой связи, что символ спасительной ладьи (на санскрите Нава – nava, по-латыни navis) обнаруживается в понятии «неф» церкви. Эта ладья является атрибутом св. Петра, будучи ранее атрибутом Януса, точно так же, как и ключи, что мы уже объясняли в другом месте.


[Закрыть] Река, которую надлежит пересечь подобным образом, является «рекой смерти»; берег, от которого отплывают, есть мир, подвластный изменениям, т. е. область проявленного существования (чаще всего рассматриваемая конкретно в ее человеческом и телесном состоянии, потому что в действительности мы должны начинать движение от последнего), а другой берег есть Нирвана, состояние существа, окончательно освобожденного смертью.

Наконец, что касается третьего случая, "спуска по течению", то Океан[617]617
  Самудра (на пали samudda) есть буквально «собрание вод», что напоминает нам слова книги Бытия: «…да соберется вода в одно место», это место, где соединяются все реки, точно так же, как в различных символиках купола, колеса или зонтика все лучи (спицы) соединяются в центральной части.


[Закрыть] следует рассматривать здесь не как водное пространство, которое нужно пересечь, но, напротив, как самую цель, которой надлежит достичь, стало быть, как олицетворение Нирваны; символика двух берегов тогда отличается от только что виденного нами, и здесь даже налицо пример двойного смысла символов, ибо речь не идет больше о том, чтобы переправиться с одного берега на другой, но именно о том, чтобы избежать обоих. Они являются, соответственно, «миром людей» и «миром богов», или, иначе, обусловленностью «микрокосмической» (адхьятма) и «макрокосмической» (адхидевата). Чтобы достичь цели, надо избежать и других опасностей, в самом течении; они символизируются крокодилом, который лежит «поперек течения», а это явно указывает на то, что путешествие совершается по направлению последнего. Этот крокодил, с раскрытой пастью, из которой нужно вырваться, олицетворяет Смерть (Мритью) и является «стражем Врат», в этом случае олицетворяемых устьем реки (которое вернее было бы, как говорит Кумарасвами, рассматривать как «уста» моря, куда изливается река); стало быть, здесь перед нами еще один символ «Врат», добавляющийся ко всем тем, которые у нас уже был случай изучить.

57. Семь лучей и радуга[618]618
  Опубл. в Е.Т., июнь 1940.


[Закрыть]

Мы уже говорили по различным поводам о символике «семи лучей» солнца; можно было бы спросить себя, находятся ли эти «семь лучей» в связи с тем, что обычно обозначают как «семь цветов радуги» т. к. последние буквально представляют собой различные излучения, из которых слагается солнечный свет. Связь и в самом деле есть, но в то же время эти так называемые «семь цветов» являются типичным выражением того, как подлинные традиционные сведения могут быть искажены общим непониманием. Такое искажение в случае, подобном данному, впрочем, легко объяснимо: известно, что здесь должен существовать септенер, но поскольку не могут отыскать один из его членов, последний замещают другим, совершенно неуместным; септенер тогда, по видимости, восстанавливается, но восстанавливается так, что его символика полностью искажается. Если же теперь спросить, почему один из членов подлинного септенера ускользает от профана, ответить нетрудно: это потому, что данный член соответствует «седьмому лучу», т. е. лучу «центральному» или «осевому», который «проходит сквозь солнце», и что последний, не являясь таким же лучом, как другие, не может быть изображаем, как они.[619]619
  Можно было бы, отсыпаясь к началу Дао дэ цзин, сказать, что каждый из лучей есть «один из путей», но лишь седьмой есть «единственный Путь».


[Закрыть] В силу этого, а также в силу всей совокупности своих символических и собственно инициатических связей, он имеет особо таинственный характер; и с этой точки зрения можно было бы сказать, что замещение, о котором идет речь, своим следствием имеет сокрытие тайны от глаз профанов. И не столь уж важно, произошло ли оно преднамеренно либо явилось следствием всего лишь невольной ошибки, что, несомненно, было бы затруднительно определить наверняка.[620]620
  Мы обнаружили, к сожалению, без точной ссылки, весьма любопытное указание на сей счет: император Юлиан в одном месте намекает на «семилучного бога» (Гептактис), «солярная» природа которого очевидна, как на то, в отношении чего в учении Мистерий следовало соблюдать самую большую скрытность. Если бы удалось установить, что ошибочное понятие «семи цветов» восходит к античности, можно было бы задаться вопросом, не было ли оно умышленно распространено посвященными в эти самые Мистерии, которые, таким образом, нашли способ обеспечить сохранность традиционных сведений, не выдавая, однако, подлинного смысла. В противном случае следовало бы предположить, что замещающее понятие было каким-то образом создано самими профанами, которые просто знали о существовании септенера, но не ведали о его реальном строении. Возможно, впрочем, что истина представляет собой сочетание этих двух гипотез, ибо вполне вероятно, что ныне ставшее расхожим представление о «семи цветах» являет собой итог нескольких последовательных деформаций первоначальных сведений.


[Закрыть]

В самом деле, радуга имеет не семь, но только шесть цветов; и не нужно долго размышлять, чтобы осознать это, ибо достаточно обратиться к элементарным понятиям физики. Существуют три основных цвета: синий, желтый, красный, и три цвета, дополнительных к ним, т. е., соответственно, оранжевый, фиолетовый и зеленый, всего шесть цветов. Естественно, существует также бесконечное множество промежуточных между этими цветами, при этом переход от одного к другому в действительности совершается непрерывным и неосязаемым образом; но, очевидно, нет никакой серьезной причины добавлять какой-либо их этих оттенков к перечню цветов, или тогда можно было бы рассматривать таким образом целое их множество, а в таком случае само ограничение количества цветов семью становится по существу непонятным. Мы не знаем, приводили ли противники символики когда-либо такое возражение, но в таком случае было бы весьма удивительно, что они не воспользовались этим для определения данного числа как «произвольного». Индиго, который обычно называют среди цветов неба, в действительности есть не более чем простой промежуточный оттенок между фиолетовым и синим,[621]621
  Само название «индиго» явно вполне современно; но возможно, что оно заменило здесь какое-либо другое, более древнее название, или что сам этот оттенок стал в определенную эпоху замещением другого, чтобы дополнить вульгарный септенер цветов. Чтобы подтвердить это, естественно, пришлось бы предпринять достаточно сложные изыскания, для которых у нас нет ни времени, ни необходимых материалов; но, впрочем, это имеет для нас второстепенное значение, потому что мы лишь задались целью показать, в чем нынешняя концепция, выражаемая обычным перечислением цветов радуги, ошибочна и как она искажает подлинное традиционное знание.


[Закрыть] и оснований считать его отдельным цветом не больше, чем их было бы, если рассматривать подобным же образом любой другой оттенок – например, зелено– или желто-синий; кроме того, введение этого нюанса в перечень цветов полностью разрушает гармонию их распределения, которое, – если, напротив, обратиться к правильному пониманию, – совершается согласно очень простой и в то же время очень значимой с символической точки зрения схеме. В самом деле, можно поместить три основных цвета на три вершины треугольника, а три дополнительных цвета на вершины другого треугольника, обратного первому, – таким образом, чтобы каждый основной и каждый дополнительный к нему цвет оказались в диаметрально противоположных точках; можно видеть, что получаемая таким образом фигура есть не что иное, как «печать Соломона». Если очертить круг, в который вписан двойной треугольник, то каждый из дополнительных цветов займет здесь точку, находящуюся в середине дуги, заключенной между точками, где расположены два основных цвета, соединением которых она и образована (последние, разумеется, суть два основных цвета, отличных от того, дополнительным к которому является рассматриваемый цвет). Промежуточные оттенки, естественно, будут соответствовать всем другим точкам окружности,[622]622
  Если бы мы захотели рассмотреть цвет, промежуточный между всеми шестью основными цветами, как индиго является таковым между фиолетовым и синим, то получили бы в сумме двенадцать, а не семь цветов; а если бы мы захотели продвинуть еще дальше различение оттенков, то нужно было бы, опять-таки по самоочевидным соображениям симметрии, установить такое число делений в каждом из интервалов между двумя цветами. Это, в конечном счете, всего лишь элементарное применение принципа достаточного основания.


[Закрыть] но в двойном треугольнике, который является здесь основным, есть место, как это совершенно очевидно, только для шести цветов.[623]623
  Мы можем мимоходом отметить: тот факт, что видимые цвета занимают, таким образом, всю окружность целиком и соединяются здесь без какого-либо разрыва непрерывности, доказывает, что они реально образуют полный цикл (фиолетовый входит одновременно в синий, с которым соседствует, и в красный, находящийся на другом конце радуги) и что, следовательно, другие невидимые солнечные излучения, которые современная физика обозначает как «инфракрасные» или «ультрафиолетовые» лучи, никоим образом не принадлежат свету, а обладают отличной от него природой. Стало быть, нет, как полагают иные, «цветов», которые нам мешало бы видеть несовершенство нашего зрения, ибо эти так называемые цвета не могли бы найти места ни в какой части окружности и никак нельзя было бы утверждать, что последняя является фигурой несовершенной или что она каким-либо образом являет разрыв непрерывности.


[Закрыть] Эти соображения могут показаться слишком простыми, чтобы было уместно настаивать на них; но следует почаще вспоминать предметы такого рода, чтобы выправлять общепринятые идеи, ибо непосредственные явности часто недоступны зрению большинства людей. Подлинный «здравый смысл» отличен от «общепризнанных представлений», с которыми его бездумно смешивают, и очень далек от того, что Декарт считал «вещью, наилучшим образом разделяемой в мире».

Чтобы разрешить вопрос о седьмом «цвете», который действительно должен быть добавлен к шести цветам, дабы дополнить септенер, нам нужно обратиться к геометрическому изображению "семи лучей", которое мы уже описывали в другой связи: имеющему шесть направлений в пространстве, образующих трехмерный крест и центр, откуда исходят эти направления. Важно отметить, прежде всего, близкое сходство этого изображения с тем, о котором мы только что говорили применительно к цветам: как и они, шесть направлений здесь попарно противоположны друг другу, по ходу трех прямых линий, которые, простираясь по ту и другую сторону центра, соответствуют трем измерениям пространства. А если мы хотим дать их изображение на плоскости, то, очевидно, их можно изобразить только посредством трех диаметров, образующих колесо с шестью спицами (общая схема «хризмы» и других равнозначных символов); но эти диаметры соединяют противоположные вершины двух треугольников "печати Соломона" таким образом, что два изображения реально становятся одним.[624]624
  Отметим еще, что можно было бы рассмотреть бесконечное множество направлений, вводя все промежуточные направления, которые, таким образом, соответствуют промежуточным оттенкам между шестью основными цветами. Но здесь уместно рассматривать раздельно только шесть «ориентированных направлений», образующих систему прямоугольных координат, с которой соотносится все пространство и посредством которой оно некоторым образом «измеряется» все целиком. В этом отношении соответствие между шестью направлениями и шестью цветами является совершенно точным.


[Закрыть] Отсюда следует, что этот седьмой член является цветом не более, нежели центр является направлением; но подобно тому, как центр является первоначалом, из которого проистекает все пространство с шестью направлениями, должно существовать и первоначало, от которого произволны шесть цветов и в котором они синтезированы. Им, стало быть, может быть только белый цвет, который на самом деле «бесцветен», как точка лишена «измерений»; он не усматривается в радуге, как и «седьмой луч» не присутствует в геометрическом изображении; но все цвета – это лишь производные от разложения белого цвета, точно так же, как направления пространства являются лишь развитием возможностей, заключенных в изначальной точке.

Стало быть, подлинный септенер слагается здесь из белого цвета и шести цветов, на которые разлагается первый, потому что он есть принцип всех основных, которые без него никак не могли бы существовать. Но он же есть и последний в том смысле, что все остальные в конечном счете возвращаются в него: соединение всех цветов восстанавливает белый цвет, породивший их. Можно было бы сказать, что в таким образом сформированном септенере единица пребывает в центре, а шестерка на окружности; иными словами, такой септенер слагается из единицы и сенера (шестерки), где единица соответствует не-проявленному первоначалу (принципу), а сенер – всей совокупности проявленного. Мы можем установить сходство между этой символикой и символикой «недели» еврейской Книги Бытия, потому что и там тоже седьмой «эон» существенно отличается от шести других: в самом деле, творение есть "дело шести дней", а не семи; седьмой день – день «отдыха». Этот седьмой член, который можно было бы обозначить как «субботний», поистине является также и первым, потому что этот «отдых» есть не что иное, как возвращение Творящего Первоначала в изначальное состояние непроявленности, из которого, впрочем, оно вышло лишь по видимости, по отношению к творению, и чтобы произвести последнее согласно шестиричному (senaire) циклу, но из которого само по себе реально никогда не выходило. На точку, выходящую из себя самой, чтобы очертить шесть направлений пространства, не влияет разворачивание пространства; на белый свет не влияет излучение радуги; подобно этому на непроявленное Первоначало, без которого проявление никак не могло бы быть, не действуют "шесть дней творения". И точка, и свет, и Первоначало не зависят от своих проявлений. А "седьмой луч" есть «Путь», которым бытие, пройдя цикл проявленности, возвращается к непроявленному и действительно соединяется с Первоначалом, от которого, однако, и в самой проявленности никогда, кроме как иллюзорно, не отделялось.