Текст книги "Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире"

Автор книги: Рэнди Тараборелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Единственным днем, когда Глэдис интересовалась окружающим миром, было воскресенье, когда Анна вела всех женщин на молитвы в группах «Христианской науки». Глэдис не теряла интереса к этому учению с момента выхода из лечебницы. Обсуждавшиеся там темы невероятно привлекали ее. Казалось, она понимала, что не может управлять своей жизнью, и отчаянно искала способы снова взять ход своей жизни под свой контроль. В то время Анна и Мэрилин поднимались пораньше утром, чтобы почитать книгу Мэри Бейкер Эдди «Наука и здоровье» – главную книгу этого учения. Мэрилин интересовалась верой до брака с Джимом Догерти и, когда брак распался, снова вернулась к этим вопросам. Один человек, который позднее, в 1970-х, был знаком с Глэдис, высказывает интересную теорию о преданности Мэрилин «Христианской науке»:

«Она всегда изучала взаимодействие между людьми: как люди отреагируют, если она сделает одно, что они скажут, если она сделает другое. Что ей надо сделать, чтобы заставить людей любить ее? Она очень упорно искала ответы на эти вопросы. Я думаю, причиной этого было то, что она всегда знала – мнение ее матери было неправильным. И я думаю, она знала, что у нее есть предрасположенность к душевным заболеваниям, что она может повторить судьбу своих бабушки и матери. Поэтому это учение привлекало ее как возможность понять человеческую психику и улучшить свою жизнь, изменив мышление. Казалось, она надеялась найти нечто важное. Она как бы говорила: «Если я изучу это сейчас, то к тому возрасту, когда моя мать только приступила заниматься этой наукой, я уже буду знать довольно много и, возможно, смогу лучше справиться с душевными проблемами, чем она». Я думаю, она всегда боялась, что внутри у нее тикает бомба...»

Интересно, что в то же самое время – летом 1946 года – Глэдис послала ряд писем в штат Кентукки Маргарет Коэн, той самой женщине, с чьей дочерью, Нормой Джин, она нянчилась в 1922 году. Девочке теперь было двадцать семь лет. Глэдис написала, что она хотела бы повидать девочку, потому что, как она выразилась в одном из писем, «мои собственные дочери не понимают меня и даже не пытаются сделать это». Семью Коэнов встревожили письма Глэдис. Прежде всего, они не могли понять, как ей удалось разыскать их. Во-первых, они переехали в другой город. Во-вторых, всего за неделю они получили пять писем, и во всех этих хаотичных, напыщенных посланиях говорилось только о желании увидеть Норму Джин. Более того, их обеспокоила литература «Христианской науки», которую Глэдис вкладывала в свои письма. В одном из этих писем она упомянула карьеру Мэрилин. «Мне очень жаль, но я должна признаться, что моя собственная Норма Джин [sic!] выбрала карьеру фотомодели. Я очень негативно отношусь к этому. Однако всякий раз, когда я говорю ей об этом, она машет рукой у меня перед лицом и кричит, что не хочет ничего об этом слышать и что мне, матери, не должно быть до этого никакого дела. Я хотела бы иметь ребенка, который оценит мое мнение. С Нормой Джин мне не повезло [sic!]». Семья Коэнов решила не отвечать на письма Глэдис.

Время, проведенное Бернис в доме Анны, веселым не назовешь. Но несколько хороших моментов все же было. Например, Мэрилин с удовольствием показала сестре экранную пробу, которую она выполнила для «Фокс». Она потихоньку организовала просмотр только для нее. Были и другие приятные моменты. Иногда семья обедала вместе где-нибудь в городе. По выходным Мэрилин возила их в Лос-Анджелес на экскурсионные прогулки в Китайский театр Громана, на фермерский рынок, показывала дома некоторых знаменитостей (уличные мальчишки продавали точные карты с обозначением владений звезд, к их огромному недовольству) и другие привлекательные места Западного побережья, которые, по ее мнению, могли заинтересовать их, включая пляж. Сохранилось довольно много снимков на пляже в Санта-Монике. Мэрилин и Бернис все время болтали во время этих поездок. Они отлично проводили время. Тем временем Анна и Грейс пытались занять Глэдис беседой. Иногда им это удавалось, но обычно Глэдис оставалась внутри своей скорлупы. «Почему она не может просто хорошо провести время? Не понимаю я этого», – часто говорила Мэрилин.

Живя в лечебнице, Глэдис Бейкер привыкла к строгому распорядку дня. Было определенное время для приема пищи, для просмотра телепередач, для участия в каких-то мероприятиях, для чтения и сна. Много лет она жила в условиях жесткого распорядка, и, когда она вышла из больницы и стала жить с Анной и Мэрилин, она по-прежнему хотела, чтобы ее распорядок дня не менялся. Она хотела быть уверенной, что каждый следующий день будет похож на предыдущий. Это давало ей ощущение безопасности. Однако приезд Бернис совершенно изменил привычный распорядок жизни, который она старалась поддерживать в доме Анны. В течение трех месяцев она никогда не знала, куда она направится и что будет делать, когда окажется там, куда они едут. Однако Мэрилин хотела по крайней мере придумать такие занятия, которые понравятся ее матери, те, на которые у той может возникнуть некоторый эмоциональный отклик.

Однажды она попросила Грейс отвезти их всех в тот дом, который отец Глэдис, Отис Элмор Монро (тот самый, который повесился), выстроил своими руками. Но даже эта ностальгическая экскурсия не смогла вывести Глэдис из состояния безразличия; она совершенно никак не отреагировала, увидев старую ферму своего отца.

Затем Мэрилин попросила Грейс отвезти их всех в тот дом в Голливуде, который Глэдис купила много лет назад. Именно здесь Глэдис недолго жила вместе с Мэрилин и Аткинсонами. Она наверняка отреагирует на это место. Именно здесь произошел печальный срыв, отсюда ее увезли в психиатрическую лечебницу. Женщины долго сидели в машине перед домом, рассказывая разные истории о предметах мебели, которые стояли в доме, о фортепиано, которое Мэрилин так любила, о том, как Глэдис обещала, что она когда-нибудь будет прекрасно играть на нем, о цветах, которые всегда стояли в гостиной, о залитой солнечным светом кухне. Никакой реакции. К огромному огорчению Мэрилин, Глэдис ничего не чувствовала.

Бегство Глэдис

13 сентября 1946 года, через несколько месяцев после ужасного разговора с Джимом Догерти, Норма Джин и женщина, с которой, по ее словам, она жила – шестидесятилетняя вдова по имени Минни Вилетт, – встали перед судьей в Рено, штат Невада.

В иске по поводу развода, который Джим не смог оспорить (по-видимому, он боролся с ним до самого конца, все то время, пока Норма Джин не провела требуемые шесть месяцев в Лас-Вегасе), она сказала, что он осуществлял «чрезвычайную душевную жестокость, которая повредила [моему] здоровью». Во время слушания ее дела поверенный задал несколько вопросов. Она намеревалась постоянно жить в штате Невада? Да, ответила Норма Джин. Это было ее намерением с тех пор, как она прибыла сюда в мае? Да. Она планирует остаться в штате Невада на неопределенный срок? Да. Затем ее попросили описать, как именно Джим Догерти плохо обращался с нею. Норма Джин ответила: «Прежде всего, мой муж не поддерживал меня, он возражал против того, чтобы я работала, он критиковал меня за это. У него отвратительный характер, и он быстро впадал в гнев. Он трижды бросал меня в различных ситуациях, он критиковал меня перед друзьями и даже выгонял меня из дому». Она сказала, что его действия «расстраивают меня и заставляют сильно нервничать». Она утверждала, что не видит способа улучшить ситуацию или малейшей возможности договориться. Судья дал ей развод. Все слушание заняло около пяти минут, после чего Мэрилин прыгнула в самолет, летящий в Лос-Анджелес.

Когда Норма Джин вернулась домой, к тете Анне, все заметили, что она на седьмом небе от счастья. Бернис вспоминала: «Она сказала тете Анне, что чувствует себя потрясающе. Как только она увидела меня, она бросилась ко мне, обняла и закричала, смеясь: «Я снова свободная женщина. Это надо отпраздновать!»

Затем Мэрилин вошла в дом и нашла Глэдис. У нее было ужасное настроение. Она была страшно сердита, причем без какого-либо повода. Хотя Мэрилин неоднократно и, к сожалению, безуспешно пыталась достучаться до сердца своей матери, в этот раз она чувствовала, что у нее есть шанс. Возможно, она думала так из-за того, что сама ощущала эйфорию от долгожданной свободы и начинающейся карьеры. В тот день мать и дочь провели большую часть дня и начало вечера в сборах, намереваясь провести вечер в городе. Когда Глэдис вернулась, все женщины, жившие в доме, ощутили, что, возможно, удастся вытянуть ее из бесконечного страдания. Каждый раз, когда Мэрилин видела хоть небольшое улучшение состояния матери, она надеялась, что этот позитивный процесс продолжится. Она всегда цеплялась за надежду, что можно поддерживать здравость рассудка в Глэдис, если она будет «правильно вести себя», то есть если все вокруг нее будут действовать определенным образом – источать энергию. Она перепробовала множество различных тактик, но успех был минимальным, однако в тот вечер, казалось, она нашла то, на что Глэдис откликнулась – тот оптимизм, который, казалось, зажег пламя жизни в ее матери.

В тот вечер вся семья отправилась в ресторанчик «Моря Тихого океана» в центре Лос-Анджелеса. Мэрилин продолжала играть в тот образ, который она создала еще днем, – смесь доверительности и наивности, горделивого обаяния и... беззаботного достатка. Она была немного кокетлива и весела. Казалось, Глэдис нравилось наблюдать за ней. В тот вечер за столом сидели Глэдис и Анна, Грейс и ее сестра Юнис, а также Мэрилин и ее сестра Бернис. Дочь Бернис, Мона, также была с ними и могла впоследствии поделиться своими воспоминаниями.

Менеджером ресторана «Моря Тихого океана» был отец Беверли Креймер, Марвин. Он был добрым другом мужа Грейс, Дока. Когда все произошло, Беверли работала в ресторане официанткой; ей было около восемнадцати лет. «Грейс привела в ресторан всю семью, – вспоминала Беверли. – Я видела снимки, сделанные в тот вечер, и я хорошо все помню».

«Мы праздновали, – вспоминала Бернис. – В тот вечер все было прекрасно».

Мэрилин подняла бокал. «Выпьем за будущее! У всех!» – сказала она.

«Верно, за будущее», – согласилась Грейс.

«За будущее», – согласились все остальные.

Тепло улыбаясь Глэдис, Мэрилин повторила: «За будущее, мама». И в этот момент Глэдис подняла свой бокал и посмотрела на дочь. Это было мгновение, как луч света. Но ошибки не было. Глэдис действительно улыбалась.

«Я знаю, что все они очень тревожились за Глэдис, – рассказывала Беверли Креймер. – Всегда, когда она приходила к нам в ресторан, она выглядела очень несчастной. Однако в тот вечер, я хорошо помню, она была в приподнятом настроении. Она улыбалась. В тот вечер, казалось, она была дружелюбна ко всем, особенно к Норме Джин».

В тот вечер группа музыкантов играла музыку в полинезийском стиле, несколько девушек пели, склоняясь к единственному микрофону. Затем девочки разошлись между столиками, чтобы найти добровольцев, готовых выйти к ним на сцену, чтобы станцевать с ними хулу1. «Я помню, что прежде, чем к ней подошли, Мэрилин отставила стул и повернулась к сцене, ожидая, когда ее позовут», – рассказывала Беверли Креймер. В основном это было довольно комичное зрелище. Посетители выходили на сцену и нерешительно пытались подражать девушкам, за что зрители награждали их аплодисментами. Однако Мэрилин знала песню, которую играл оркестр, – «Голубые Гавайи» из фильма Бинга Кросби «Свадьба в Вайкики», – и она начала подпевать. Креймер помнит, что Мэрилин делала это с такой энергией, что в какой-то момент остальные женщины, вышедшие на сцену, почувствовали себя не в своей тарелке и потихоньку разошлись по своим местам. «Однако казалось, что Глэдис это понравилось, – вспоминала Креймер. – Я отлично помню ее улыбку. Она так хорошо улыбалась!»

Только Мэрилин показалось, что в ее отношениях с матерью произошел некоторый прогресс, как уже на следующий день Глэдис сделала ошеломляющее заявление. После завтрака она посмотрела на Мэрилин очень грустными глазами и сказала: «Знаешь, ты не можешь все время держать меня здесь, Норма Джин». Это было непонятно, и Мэрилин не знала, как реагировать на это утверждение. Затем Глэдис прошла в свою комнату и начала упаковывать свои вещи. Когда Мэрилин подошла к ней, Глэдис сказала ей, что она решила вернуться к своей тете Доре в штат Орегон. «Не уезжай, пожалуйста, останься со мной здесь, мама», – попросила ее Мэрилин. Она говорила, что будет волноваться за нее и не хочет, чтобы та уезжала. Глэдис была непреклонна. Мэрилин спросила, может ли она, по крайней мере, подождать один день. Глэдис согласилась.

На следующий день Мэрилин пошла в магазин и купила матери подарок. Она положила его в коробку и красиво упаковала. Вечером она преподнесла матери подарок. Глэдис открыла коробку и вытащила оттуда новую униформу медсестры. «Я подумала, что тебе это понравится, мама», – со слезами на глазах сказала Мэрилин. Глэдис взяла форму и осмотрела ее. «А ты уверена, что это мой размер?» – скептически спросила она. Мэрилин ответила, что да, она уверена, что вещи будут ей точно по размеру. Глэдис улыбнулась и сложила их обратно в коробку. «Тогда все в порядке», – заметила она.

На следующий день Мэрилин и Бернис взяли на автобусной станции билет для матери до штата Орегон и со слезами проводили ее. Бернис не сомневалась, что они снова увидятся, но у Мэрилин такой уверенности не было.

Две недели спустя Мэрилин позвонила тете Доре в штат Орегон, чтобы поговорить с матерью. Возможно, то, что сказала Дора, не было для нее большим сюрпризом, но все же это был серьезный удар. Глэдис не приехала.

Примечания

1. Xула – гавайский танец; исполняется женщинами под барабанный бой и пение, характерен ритмичными движениями бедер и другими эротичными па и пантомимическими движениями рук.

Отцовский совет Вейна Болендера

Мэрилин Монро не знала, что делать с матерью, Глэдис Бейкер. Она не могла понять, удалось ли ей вообще что-либо изменить в ее жизни. Она только надеялась, что время, которое они провели вместе с Глэдис, доставило той удовольствие. Однако, как она позднее сказала, она знала, что Глэдис не будет тосковать без нее или без Бернис, и это была правда, ставшая ударом в самое сердце. Интересно, что в этот момент она обратилась за утешением к своему бывшему мужу, Джеймсу Догерти, – по крайней мере в письмах. Мартин Эванс, который был другом Догерти, вспоминает: «Джим сказал мне, что получил очень эмоциональное письмо от Нормы Джин, в котором говорилось, что она провела очень много времени со своей матерью, и это было очень нелегко. По словам Джима, она написала, что эта женщина была душевнобольной и бесследно исчезла. Она хотела бы знать, может ли полиция предпринять ее поиск и что нужно сделать, чтобы прочесать Западное побережье и найти ее. Джим написал ей, что он будет счастлив обсудить это с нею в личной беседе. Он сказал, что все это довольно сложно, чтобы можно было описать в письме. Однако, насколько я знаю, подобный разговор один на один так и не состоялся».

В то время у Мэрилин обнаружились некоторые проблемы со здоровьем. После осмотра у гинеколога выяснилось, что у нее могут быть трудности с зачатием и рождением ребенка. Она никак не могла решить, хочет ли она иметь ребенка. Одно время она считала, что ей не стоит заводить детей, потому что, если она не сможет должным образом заботиться о них, все закончится так же, как с ней, – приютом. Но в другие дни она чувствовала, что будет превосходной матерью, что она смогла бы сделать для ребенка то, что не сумела дать ей ее мать – любить свое дитя и обеспечить ему нормальную жизнь. Но порой ее посещали и более мрачные мысли – а что, если ее ребенок станет таким, какими были ее собственные бабушка и мать? В такие минуты она начинала сомневаться даже в собственном рассудке. Будет ли правильным позволить своему ребенку появиться на свет при столь тревожных обстоятельствах? Она не знала, что и подумать. Поэтому она решила вернуться туда, где ребёнком она ощущала настоящую любовь – к Болендерам, – и посоветоваться с ними. В оправдание своего визита она сказала, что ей надо попросить своего названого брата, Лестера, перевезти кое-какую мебель из дома Джима Догерти. Она сама поехала в Хауторн на машине. Когда она добралась туда, Иды не было дома. Вейн открыл дверь и впустил ее. Там уже гостила одна из его племянниц. Одна из названых сестер Мэрилин, Нэнси Джеффри, показала письмо, в котором племянница описывала визит Мэрилин:

«Я приехала повидаться с Вейном. В один из дней туда приехала Норма Джин. Она попросила Лестера помочь ей перевезти кое-какую мебель, отошедшую ей после развода с ее первым мужем. В тот день у них с дядей Вейном был очень долгий и серьезный разговор. Она была сильно озабочена. Больше всего ее беспокоила мысль о том, что, если у нее будет ребенок, не повторит ли он судьбу ее матери. Мне кажется, ей было нужно благословение дяди Вейна. Насколько я знаю, он был единственным надежным мужчиной в ее жизни».

После того как Мэрилин объяснила причину своего беспокойства, последовал очень категоричный ответ Вейна: «Ты совершенно не похожа на свою мать или бабушку, – сказал он ей согласно более поздним воспоминаниям. – Я знал Деллу и знаю Глэдис и могу сказать тебе, что ты совершенно на них не похожа».

Мэрилин могла только надеяться, что все, что сказал ей ее «папа», правда.

Вскоре после развода Мэрилин уехала от тети Анны и поселилась в собственной квартире в Голливуде. Конец 1946 года и весь 1947 год прошел под знаком расстройства и волнений. Прежде всего, студия подготовила ее биографию для СМИ. В ней было сказано, что она была сиротой, которую подобрала одна из сотрудниц «20-й век Фокс», когда ухаживала за своим маленьким ребенком, – классическая киносказочка про бедную Золушку. Были и другие лакомые кусочки для прессы. Согласно воспоминаниям Бернис Миракл, это была идея Грейс Годдард – сказать, что оба родителя Мэрилин умерли. Она хотела избежать – и Мэрилин, безусловно, была с ней полностью согласна – вероятности, что какой-нибудь репортер найдет Глэдис. Эта тактика сработала... на какое-то время, конечно.

Господи, спаси ее душу!

Несмотря на то, что актриса быстро подписала бумаги, для новоиспеченной Мэрилин Монро пока не нашлось роли. В феврале 1947 года «Фокс» возобновила с ней контракт еще на шесть месяцев, хотя она всего лишь позировала фотографам в купальных костюмах и пеньюарах.

Она впервые снялась в фильме «Ужасная мисс Пилгрим» (1947), когда ей был уже почти двадцать один год. Она была красива как никогда: кобальтово-синие глаза и копна шелковистых, гладких, золотых волос. Ее роль была очень маленькой – по сути, она появилась в фильме лишь на мгновение в эпизодической (и неблагодарной) роли телефонистки. Вновь она появилась на экране в 1947 году в фильме «Опасные годы» («Ради бога, только не мигай, а то ты меня не заметишь!» – писала она Бернис).

Было еще четыре фильма (они вышли в 1948 году), если учитывать еще и мюзикл «Вы были предназначены для меня» Джин Крейн-Дэн Дэйли. Некоторые биографы упоминают их в фильмографии Мэрилин Монро. Мэрилин также мелькнула в фильме «Скудда Хуу! Скудда Ха!», ерундовой вещице, выпущенной Текниколором в штате Индиана, в котором Джун Хейвер соперничает за внимание Лона Мак Коллистера с парой дорогих мулов, в то время как десятилетняя Натали Вуд, играющая роль своевольной сестренки Хейвер, делает фильм еще глупее. Считается, что маленькая сценка, в которой в этом фильме снялась Мэрилин Монро, была вырезана из фильма – за последующие годы об этом неоднократно говорилось в печати, и это подтвердила сама Мэрилин, и даже «Фокс» заявила об этом! Но это неправда. Она осталась в фильме. Всего два слова, но оба остались на месте. (Ее даже можно увидеть на заднем плане, спиной к камере, на лодке.)

«Она была пугливым кроликом, – сказала Диана Герберт, чей отец, Ф. Хью Герберт, написал сценарий для фильма. – Я тайком провела ее в комнату, где мой отец просматривал пленку, и Мэрилин смогла увидеть себя в эпизодической роли прежде, чем ее выкинули. У нее была роль из одной строчки, и она шепнула мне: «Наверно, я выгляжу там ужасно?» Мой отец, припомнив старую поговорку, сказал, что она похожа на купюру в миллион долларов. Он сказал мне, что она будет великой звездой...»

В 1947 году «Фокс» заменила романтические леса Индианы на деревенский пейзаж Вайоминга и пару мулов на дикого белого мустанга в «Зеленой траве Вайоминга», и опять у Мэрилин была всего лишь маленькая роль. Затем, в августе 1947 года, студия решила не возобновлять с ней контракт. Ее агент, Гарри Липтон, вспоминал впоследствии: «Когда я сказал ей, что «Фокс» отказалась продлить с ней контракт, первой ее реакцией было отчаяние. Казалось, что ее мир рухнул. Но затем, как всегда, Мэрилин тряхнула головой, стиснула зубы и сказала: «Ладно, думаю, что все это не важно. На самом деле это закон спроса и предложения». Она уже разбиралась в кинобизнесе и понимала, что она всего лишь новичок. Она знала, что студия подписала много контрактов в надежде нащупать золотоносную жилу. Некоторые сработали, принеся прибыль, а остальные безжалостно выбрасывались. Однако жизнь продолжается...»

В 1947 году в жизни Мэрилин произошло несколько странных происшествий, которые, возможно, послужили толчком к ее эмоциональным проблемам, проявившимся впоследствии. Об одном из таких событий рассказывала Диана Герберт. Они с Мэрилин были одного возраста, познакомились на съемках фильма «Скудда Ху! Скудда Ха!» и подружились. Диана вспоминала, что, когда фильм был закончен, она принимала гостей возле бассейна в семейном особняке в Бэль-Эйр. На вечеринку пришли ее друзья из UCLA1. Мэрилин сказала, что тоже хотела бы прийти. В тот день она и ее новая подруга, актриса Шелли Винтере, должны были заниматься в Actor's Laboratory – семинаре для актеров, режиссеров и сценаристов, главным образом из Нью-Йорка, а позднее она могла прийти на вечеринку.

В назначенный день Мэрилин приехала очень поздно. «Она медленно вошла, держа свою пляжную сумку, – вспоминает Диана Герберт. – Я вышла из бассейна, чтобы показать ей, где раздевалка. Прошло довольно много времени... Мэрилин не появлялась. Я забеспокоилась, пошла к раздевалке и постучала в дверь: «Мэрилин? С тобой все в порядке?» Еле слышно она ответила: «Да, сейчас я выйду, мне только надо переодеться». Я вернулась в бассейн. Прошел час. Мэрилин не появилась. Я снова подошла к раздевалке и постучала в дверь. «Сейчас я выйду», – сказала она. К этому времени все уже вылезли из бассейна и разъехались по домам. Прошло еще некоторое время. Я снова подошла к раздевалке и постучала в дверь. Но... она ушла. Она даже не вышла из раздевалки – только чтобы уехать. За последующие годы в жизни Мэрилин подобных эпизодов было великое множество».

В конце года она ненадолго наняла новых менеджеров, Люсиль Риман и Джона Кэрролла. Однако они были не совсем менеджерами. Кэрролл был киноактером со связями, а Люсиль была директором отдела поиска талантов в MGM и тоже имела обширные связи. Неясно, каковы были условия их договоренности – либо она платила им, чтобы они представляли ее интересы (что вряд ли, так как у нее не было достаточно денег), либо они брали процент с ее работы (также вряд ли, так как работы, по сути, не было). Но это не важно, потому что они, едва появившись, быстро исчезли из ее жизни, но до этого успели стать свидетелями нескольких необычных событий.

Люсиль, жена Джона, утверждала, что Мэрилин сказала ей и ее мужу, что она работала проституткой и занималась сексом в автомобилях, чтобы добыть деньги на еду. «Она говорила нам это спокойно, без стеснения и без гордости, что делала то, что делала, и клиенты покупали ей за это еду», – говорила Люсиль Кэрролл. Она также сказала, что Мэрилин рассказывала ей о том, что ее ограбили в ее маленькой квартирке, где она жила, и теперь она боится оставаться там. Мэрилин сказала, что дела идут настолько плохо, что ей придется продолжать работать на улицах. Кроме того, она сказала, что ее изнасиловали, когда ей было всего девять лет, и в одиннадцать она начала регулярно заниматься сексом. «Таким образом она вынудила нас помочь ей. Это сработало». Они позволили Мэрилин жить у них на квартире.

Известно, что Мэрилин умела придумывать различные истории, чтобы добиться симпатии разных людей. Одна из проблем, стоящих перед биографами Мэрилин Монро, – определить, какая из историй подлинная, а какая была лишь плодом ее переутомленного воображения. Короче говоря, со временем многие окружавшие ее люди поняли, что нельзя принимать все, что она говорит, за чистую монету. Во всяком случае, благодаря этой паре Мэрилин стала жить в лучших условиях. Затем, однажды ночью в ноябре 1947 года, произошло нечто необычное. Мэрилин позвонила Кэрроллам. Ее голос звенел от ужаса.

«Ко мне заглядывает какой-то ребенок!» – заявила Мэрилин.

«О чем ты говоришь?» – спросила Люсиль.

«За мной подглядывают».

«Но как?»

«У него лестница, он забрался на нее и смотрит на меня», – продолжала Мэрилин.

«Мэрилин, никакая лестница не дотянется до третьего этажа. Тебе, наверно, приснилось», – сказала ей Люсиль.

«Но я не сплю. Не сплю!»

Этот разговор грозил затянуться надолго, и, наконец, Кэрролл почувствовал, что у них нет другого выбора, кроме как поехать к ней. Кэрролл чувствовал, что у них полно хлопот с этой девушкой, и не знал, что теперь делать. «Однажды мы задумались об этом и поняли, что она завладела нашими жизнями, постоянно звоня и рыдая по телефону, – сказала Люсиль. – Мы не знали, что нам делать. Это было какое-то сумасшествие... С нас было достаточно. Она не понимала, что ей делать с собой [...], она просто распадалась на осколки. Мы любили ее, но все же хотели освободить свою жизнь от нее и связанного с ней безумия».

Кэрролл выполнил свое намерение, потому что к началу 1948 года Мэрилин уже не жила у них. В феврале они взяли Мэрилин с собой на одну вечеринку, где она встретила бизнесмена по имени Пат Де Сикко, голливудского плейбоя, который когда-то был женат на Глории Вандербилт. Он также был другом Джо Шенка, шестидесятидевятилетнего президента компании «20-й век Фокс». В тот момент Шенк попросил Де Сикко найти несколько моделей, которые украсят покерную вечеринку в его доме в субботу вечером. Де Сикко спросил Мэрилин, не заинтересует ли ее этот вариант. Они договорились, что все, что ей придется делать, – это наливать напитки друзьям Шенка и приятно выглядеть. Возможно, также придется принести им несколько сигар, но это все. Это выглядело достаточно легким делом и, казалось, открывало великолепные возможности. Мэрилин согласилась. Конечно, это было не все, чем пришлось заниматься на вечеринке, о чем Мэрилин узнала, когда приехала в особняк. Большая часть присутствующих дам – модели и начинающие актрисы – были согласны отдаться любому, так как большинство гостей имели вес в шоу-бизнесе. Однако Мэрилин держалась поближе к Шенку. К тому времени, когда вечеринка закончилась, он уже был без ума от нее, сказав, что она «искрится, как электрическая лампочка, и сверкает, как струи фонтана». На следующий день он послал за ней лимузин, чтобы пообедать с ней. В ту ночь она спала с ним.

«Не могу сказать, что мне это очень понравилось, – рассказывала позднее Мэрилин своей дублерше, Эвелин Мориарти, об этой встрече с Шенком. – Но должна тебе сказать, что я не чувствовала, что у меня есть возможность выбирать». Она сказала, что во всем был дешевый шик и вообще она чувствовала себя ужасно. «Мне казалось, что я продаю свою душу», – сказала Мэрилин. Однако она уже начала понимать то, что она назвала «голливудскими играми», и знала, что на самом деле у нее нет иного выбора, кроме как начать играть в эти игры, если она хочет когда-либо сделать себе имя в шоу-бизнесе. «Это было грустное осознание, – сказала она. – Но это правда». В дальнейшем они с Шенком продолжали поддерживать отношения в течение некоторого времени, и, в определенном смысле, она даже полюбила его.

Шенк убедил главу «Коламбиа Пикчерз», Гарри Кона, посмотреть пробы Мэрилин. Кон не заинтересовался. Однако ее пробы стали перебрасываться с одного рабочего стола студии на другой, пока наконец не попали на стол к главе отдела поиска талантов, Максу Арноу. Его они тоже не заинтересовали, но он попросил посмотреть их одного из преподавателей драматического искусства студии, Наташу Лайтесс. На нее они тоже не произвели сильного впечатления – казалось, эти пробы не были способны кого-либо впечатлить. Лайтесс отметила, что, похоже, Мэрилин страдает от неуверенности в себе. Однако, по мнению Наташи, в ней было что-то интересное. В Мэрилин было что-то трудноуловимое, что-то, что было связано с ее красотой и уязвимостью. Она решила поработать с ней, полагая, что «возможно, в ней есть некоторый потенциал». 9 марта 1948 года Гарри Кон решил предложить Мэрилин шестимесячный контракт на 125 долларов в неделю. Вот так неожиданно она стала работать в «Коламбиа Пикчерз».

Примечания

1. Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.

Наташа

Наташа Лайтесс, которой в 1948 году было тридцать пять лет, рассказывала, что, когда Мэрилин Монро 10 марта 1948 года появилась в ее кабинете, на ней был красный шерстяной жакет и очень короткое платье с глубоким вырезом. Она назвала это «одеждой для проституток». Когда Наташа познакомилась с Мэрилин, ее подозрения насчет недостатка уверенности подтвердились. Наташа сказала, что Мэрилин была «неспособна найти утешение в собственной незначительности». Наташа была яркой личностью. Высокая и тонкая, как карандаш, с очень бледным лицом, что наводило на мысли о каких-то проблемах со здоровьем. Ее темные глаза с угрозой смотрели на окружающий мир, и она редко улыбалась. Она была настоящей актрисой и преподавателем актерского мастерства – все, что она когда-либо говорила об актерском искусстве, было, по ее мнению, правильным и невероятно важным. У нее было невероятное самомнение, и она строго судила любого, с кем сводила ее жизнь. Она также считала себя великим учителем. В то время Мэрилин нужен был кто-то достаточно сильный, на кого она могла бы опереться, – вторая Грейс Годдард, которая могла бы при этом не только мечтать о том, что Норма Джин станет звездой. У себя дома, в кабинете, Наташа собрала внушительную библиотеку по шоу-бизнесу, и Мэрилин начала глотать эти книги одну за другой. Две женщины проводили бесконечные часы, разговаривая об актерском искусстве и о том, как Мэрилин могла бы совершенствоваться. Наташа занималась с Мэрилин дикцией, ее манерой подачи материала, ее стилем. Часть из того, чему Мэрилин научилась у Наташи, впоследствии будет мешать ей при работе в кино. Она преувеличенно артикулировала каждый слог, а также движение губ еще до того, как начинала что-либо произносить, – это последствия ее работы с Наташей. Позднее Мэрилин пришлось переучиваться, избавляясь от этих вредных привычек. То, что было хорошо для комедии, не подходило для исполнения драматических ролей.