Текст книги "Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире"

Автор книги: Рэнди Тараборелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Вот так 4 августа 1927 года Делла Монро легла в государственную больницу Норфолка. Девятнадцать дней спустя, 23 августа, она умерла. Делла была похоронена на кладбище Роз-Хилл в Уиттьере, Калифорния, рядом со своим первым мужем, Отисом. Ей был всего 51 год.

Жизнь с Болендерами

В 1929 году трехлетняя Норма Джин Мортенсен была необычайно красивой девочкой с медовыми кудряшками и светло-голубыми глазами. Ее лицо казалось прекрасным, а кожа была такой белой, как будто она была вырезана из куска полированного мрамора. Никто не мог пройти мимо, не обратив на нее внимания. Интересно, что, несмотря на кавардак, сопровождавший ее детство, она не была несчастной. У Болендеров ей жилось хорошо. «Мы относились к ней, как к своему собственному ребенку, – говорила Ида Болендер в 1966 году, – потому что мы любили ее». Однако позднее писатели нарисовали очень мрачную картину того периода жизни Мэрилин.

«Полагаю, это вызвано стремлением высосать сенсацию из ничего, – говорит Нэнси Джеффри, единственная, кто осталась в живых из приемных детей Болендеров. – Описывая судьбу и печальный конец Нормы Джин, ее биографы соревновались в мрачности описания условий ее жизни и тяжелых условий ее детства, но я – единственная, кто еще жив, – могу сказать вам, что этого не было. В нашем доме Норма Джин была счастлива. Это была любящая семья, счастливый дом, полный детей. Мать была очень трудолюбива. Она сама шила нам одежду. Она любила нас, хотя не говорила нам об этом. Она заботилась, чтобы с нами ничего не случилось. Всякий раз, когда мы выходили из дома, не важно куда, она говорила: «Подождите минутку» и произносила короткую молитву о нашей безопасности».

Конечно, основная проблема заключалась в том, что, став знаменитой, Мэрилин постоянно вспоминала о своем бедном детстве, и потому обстоятельства первых ее семи лет кажутся намного хуже, чем они были на самом деле. Джеффри рассказывает, что, когда Ида Болендер была жива, ее «очень расстраивали» эти искаженные описания жизни Нормы Джин в доме Болендеров.

На двух акрах земли, принадлежавших Иде и Вейну Болендерам в Хауторне, они разводили цыплят и коз, занимались огородом. «Мы росли на свежих помидорах, кукурузе, арбузах, зеленых бобах и тыкве, – вспоминала Нэнси Джеффри. – У нас в саду было полно слив, яблок и лимонов. Было одно огромное фиговое дерево, на которое любили залезать Норма Джин и Лестер – наш брат, единственный, кого мама и отец официально усыновили. Они затаскивали туда одеяла и делали там себе домик. У нас были цыплята и кролики, и папа даже купил козу, потому что у некоторых из нас в раннем возрасте была аллергия на коровье молоко. Нам не нужно было часто ходить в магазин, но в тех случаях, когда мы туда отправлялись, папа вез нас на своем «Форде» модели «Т», и мы сидели в машине, пока мама и отец делали покупки. Мы играли на улице, пели любимые песни, а иногда папа рассказывал нам разные истории. Еще сохранилось детское воспоминание, что в дождливые дни нам приходилось сидеть дома, и мы делали домик под столом в столовой, переворачивая стулья и ставя их на стол, чтобы получились стены. Затем все это накрывалось одеялами. Мама даже иногда позволяла нам там завтракать. Норме Джин все это очень нравилось».

Дом 459 на улице Ист-Род-Айленд был маленьким и тесным, и наверняка детям казалось, что внутри этой шаткой конструкции они попадают в иной мир1. За семь лет, пока Норма Джин жила там, в доме перебывало много детей, они появлялись и уходили, но пятеро оставались и жили там довольно долго – это уже упоминавшийся Лестер, Мумси, Альвина, Ноэль и Нэнси. «В период Великой депрессии у многих родителей просто не было денег, чтобы заботиться о своих детях, – вспоминает Нэнси Джеффри, – и они отдавали их на воспитание в чужую семью до тех пор, пока не могли сами заниматься ими должным образом. Это было обычное дело». В любом случае, Мэрилин хорошо жилось со всеми этими приемными детьми Болендеров, особенно с Лестером, который был всего на два месяца моложе.

Вейн Болендер был добрым и сердечным человеком. Его все любили, и он всегда старался уделять внимание своим приемным детям. Он был крепким и жилистым, со светлыми серыми глазами, спрятанными за стеклами очков в массивной черепаховой оправе. Самой заметной частью его лица был огромный нос. Он сам подшучивал над ним. Человек он был верный и надежный, как и положено курьеру почтовой службы Соединенных Штатов, где он тридцать пять лет проработал на одном и том же маршруте (48-й улицей и Вермонт-авеню в Лос-Анджелесе). «Он любил возиться с детьми, – вспоминал его знакомый тех лет, – и дети любили его. Он был искренним баптистом, как и Ида. У них дома стоял небольшой печатный пресс, и они вместе печатали листовки с молитвами для церкви».

Хотя у Вейна и Иды были общие представления о жизни, особенно теплых отношений у них не было. Они редко разговаривали друг с другом. Во время изредка возникавших разговоров Ида чаще всего отчитывала его за что-то или требовала, чтобы он сделал то, что он не хотел делать. Было ясно, что в доме всем заправляла Ида, и некоторые даже считали, что Вейн побаивался ее. Она заправляла всем в доме согласно строгим правилам старинного сиротского приюта, очень ответственно подходя к воспитанию детей, которых порой было больше пяти, но часто в доме оставались только двое, включая Норму Джин.

За последние годы много писалось о религиозном пыле Иды и Вейна. Писали, что они якобы были фанатичными протестантами. «Прежде всего, мы были баптистами, – говорит Нэнси Джеффри. – Хотя я думаю, что мама принадлежала к пятидесятникам. По утрам в воскресенье мы ходили в воскресную школу, а вечером по средам – на службу. Не думаю, что это фанатизм. Мать иногда готовила праздничный обед для церкви, и это был обед для конгрегации в церкви, но иногда многие приходили на праздничный обед к нам в дом. Я не уверена, что за это можно называть моих родителей религиозными фанатиками. Возможно, это была просто часть мифа, созданного вокруг Нормы Джин, когда она стала Мэрилин Монро. Мать учила нас любить Бога и, как следствие, любить друг друга. Это была единственная четкая установка для Нормы Джин, и я полагаю, что она помогла ей в жизни. Во всяком случае, мама стремилась именно к этому».

Скорее всего, по крайней мере, согласно историям, написанным о взрослой Мэрилин Монро, ей пришлось в четыре года запомнить следующую молитву – и ее заставляли часто повторять ее, чтобы удостовериться, что она ее запомнила: «Я обещаю, да поможет мне Бог, не покупать, не пить, не продавать и не давать спиртное, пока я жива; я не буду курить и никогда не произнесу имя Господа всуе». Ее сестра Нэнси Джеффри смеется над этой историей. «За всю мою жизнь я никогда не слышала подобной молитвы. Правда, я считаю, что в этих словах нет ничего неправильного, и ничего плохого не случилось бы, если бы мама и заставляла нас произносить такую молитву. Но этого не было».

Есть другая история – о запрете посещать кинотеатр. Нет никаких данных, свидетельствующих о том, что Норме Джин запрещали смотреть кино. Однажды Мэрилин вспоминала, как Ида сказала ей: «Если бы конец света застал тебя в кинотеатре, знаешь, что случилось бы? Ты бы горела в аду вместе с грешниками. Мы должны ходить в церковь, а не в кинотеатр». Годы спустя Мэрилин говорила: «Не думаю, что правильно использовать Бога для подобного запугивания ребенка. Я считаю, что она поступила ужасно».

Нэнси Джеффри не соглашается и с этой частью истории. «Правда, что нам не разрешали ходить в кино по воскресеньям. Но мы все равно не ходили в кино. Мы же были маленькими детьми. Сколько фильмов мы могли посмотреть до семилетнего возраста? Я не думаю, что мать стала бы пугать Норму Джин таким образом. Наверно, она просто сказала что-то вроде: «Мы ходим в церковь, а не в кино». Это на нее похоже. Но остальное, про то, что она будет гореть в аду с грешниками? Нет, это не похоже на нашу мать».

Ходила она в кино или нет – конечно, она не могла ходить туда без сопровождения взрослых, – иногда казалось, что Норма Джин никак не могла угодить Иде, как бы ни старалась. Что бы она ни делала, она никак не могла соответствовать матриархальным стандартам Иды относительно чистоты и поведения. «Казалось, что у бедняжки Нормы Джин всегда были какие-то проблемы, – рассказывала Мэри Томас-Стронг. – Как и большинство детей, она любила играть в грязи, и Ида очень расстраивалась из-за этого. Ида одевала ее в красивое платьице, Норма шла гулять и через тридцать минут возвращалась грязная. Это сводило Иду с ума. Порой она могла быть очень строгой».

Да, Ида Болендер могла быть очень жесткой – в этом, похоже, никто не сомневается. Она была суровой и очень упрямой. «Сейчас мне кажется, что она оказывала сильное стабилизирующее влияние на юную Норму Джин. Она была первой сильной женщиной, с которой той пришлось столкнуться в жизни», – рассказывала Нэнси Джеффри. Возможно, Ида ощущала, что в жизни Нормы Джин было слишком мало устойчивых и решительных взрослых, и была решительно настроена стать одной из них, независимо от того, что думали о ней ее приемная дочь или кто-либо другой. «Я была суровой с ней ради ее же блага, – объяснила она однажды Нэнси Джеффри. А затем с огромной уверенностью она добавила: – Но я знаю, что направляла ее по верному пути. В глубине моего сердца я это твердо знаю».

Норма Джин за семь лет пребывания в доме Болендеров сумела впитать многие из лучших черт характера Иды. Поскольку ее мать была эмоционально неустойчивым человеком, возможно, что для маленькой Нормы Джин было хорошо, что у ее приемной матери оказался такой жесткий и властный характер. Именно сила характера Иды и ее напористость понадобились Норме Джин впоследствии, чтобы пробить себе дорогу в шоу-бизнесе. Однако, к сожалению, бесспорной биологической составляющей характера Нормы Джин были черты, унаследованные от Глэдис: ее чрезвычайная уязвимость и эмоциональная нестабильность. Например, она была хорошо подготовлена к отказам в профессиональной сфере и переживала их с той же стойкостью, с какой их встречала бы Ида. Однако в личной жизни выдержка изменяла ей – сказывалось наследие Глэдис.

«Единственное, чего мама хотела для Нормы Джин, – это быть такой же сильной, как она сама, – сказала Нэнси Джеффри. – Она всегда знала, что у нее [Нормы Джин] жизнь будет очень трудной. Она видела, что обстановка в семье не только не полезна, но может просто погубить ее. Она не собиралась нянчиться с ней. Она говорила: «Девочка окажется лицом к лицу с гораздо более сильными противниками, чем я, это я вам точно говорю. Она должна уметь выстоять самостоятельно. Кто знает, возможно, сейчас она ненавидит меня, но зато она будет очень сильной. И у нее все сложится хорошо».

Примечания

1. В 1940 году названия улиц в Хауторне изменились, и теперь это 4201, 34-я западная улица. Дом по-прежнему стоит на своем месте.

Пугающая встреча с Глэдис

В конце 1929 года Делла Бейкер была мертва уже около двух лет, и Глэдис наконец поняла, что в ее жизни больше нет никого, на кого она могла бы полностью положиться. Она не смогла удержать ни одного из своих мужчин, ее дети были или взяты у нее, или отданы ею самой. Друзей в Консолидейтед Студиос у нее не было. Фактически монтаж фильма – это черновая работа. Ей указывали, где резать и соединять куски пленки, чтобы они выглядели как единое целое. По иронии судьбы эта профессия была отличной метафорой ее душевного состояния, хотя, скорее всего, Глэдис этого не понимала: ее жизнь была собрана из кусочков. Да, у нее была верная подруга – Грейс МакКи. Однако после смерти Деллы Грейс не могла достучаться до Глэдис. Казалось, что в Глэдис что-то выключилось и она уже не стремилась общаться с людьми. Возможно, это происходило потому, что Глэдис, лишенная опоры в лице Деллы, оказалась просто неспособной утихомирить все более громкие и настойчивые голоса, звучащие у нее в голове. Оказалось, что только мать могла помочь Глэдис вернуть себе способность рассуждать здраво. Оставшись одна, Глэдис не могла разумно оценивать обстоятельства своей жизни. Не умея видеть перспективу, она жила мгновением. Она не могла наметить цели, предусмотреть последствия. Это было падение в бездну. Все, кто общался с ней в то время, понимали это, но не знали, что с этим сделать.

Несмотря на то, что порой ее жизнь оказывалась довольно мучительной, Глэдис была способна справляться с повседневными делами. Она вовремя приходила на работу, ходила в магазин за продуктами, не забывала поливать цветы. Поэтому, если оценивать исключительно по выполнению повседневных обязанностей, в жизни Глэдис Бейкер не было ничего необычного. Однако от остальных людей ее отличало то, что она чувствовала и как реагировала на самые обычные события.

Даже в конце своей жизни Делла была стабилизирующим фактором для своей дочери, возможно, отчасти потому, что на Глэдис лежала забота о здоровье и душевном состоянии матери. Эта обязанность помогала ей избежать сфокусированности на собственных параноидальных ощущениях. Однако теперь паранойя стала усиливаться. Оставшейся в одиночестве Глэдис стало все труднее действовать разумно. Естественно, первое, о чем она подумала, – найти мужчину, и для осуществления этого плана она регулярно наведывалась в один из близлежащих баров. Естественно, подобные союзы редко продолжались дольше одного-двух вечеров. К тому же ей становилось все труднее соблазнять мужчин, не только из-за своей репутации женщины без стойких моральных устоев, но и потому, что она выглядела все более «странной». Но при всем этом Глэдис чувствовала, что хотя бы один человек может быть с нею: Норма Джин. В конце концов, это же ее дочь. Когда она отдавала ее Иде, то надеялась, что когда-нибудь сможет сама позаботиться о своем ребенке.

Однажды днем, видимо в разгар приступа паранойи, Глэдис забарабанила кулаками во входную дверь дома Болендеров. Дочери одного из друзей Иды по церкви – интервью с обеими были использованы при написании этой книги – впервые описали произошедший разговор так, как рассказывала им их мать.

«Где Норма Джин?» – потребовала Глэдис, вталкивая Иду в дом.

«Что случилось, Глэдис? – ответила Ида, внимательно глядя на нее. – Что случилось?»

Глэдис сказала, что Норма Джин больше не может оставаться у Болендеров, что она приехала, чтобы забрать ее. Она настаивала на этом, обшаривая дом глазами. Глэдис не хотела слушать никаких доводов. Ида сказала Глэдис, чтобы та не злилась, а села и спокойно с ней поговорила. Однако Глэдис была непреклонна. Со сверкающими глазами она снова и снова выкрикивала, что Норма Джин – ее дочь и что она отведет ее домой. Ида схватила Глэдис за руку, на мгновение сдерживая ее. «Ее дом здесь, – сказала она. – Мы просто не оформили все официально [...] но как только мы соберем все документы для удочерения...» Глэдис взвилась, крича, что никакого удочерения не будет. Норма Джин принадлежит ей, сказала она, а не Иде. Затем Глэдис вырвалась и побежала на задний двор, где трехлетняя малышка играла с собакой, которая однажды увязалась за Вейном. Норма Джин назвала этого пса Типпи. Ида последовала за Глэдис, умоляя ее прийти в себя. Однако Глэдис настаивала, что возьмет только то, что принадлежит ей по праву. Затем она схватила плачущую Норму Джин и сказала: «Ты пойдешь с мамой, детка».

Согласно историй, передаваемой из поколения в поколение, там был настоящий погром: собака лает, ребенок рыдает, Ида пытается оттащить Глэдис и спасти маленькую девочку от безумной, а возможно, и опасной женщины. Продолжая драться, Глэдис сумела заскочить в кухню и, вытолкнув Иду наружу, запереться там.

В ужасе Ида заколотила в двери. Затем она попыталась выбить ее. После нескольких безуспешных попыток она перебежала ко входной двери и вошла в дом через переднюю дверь. К этому времени она сильно запыхалась, и ей пришлось отдышаться. Затем она прислушалась. Тихо.

Тогда Ида снова выбежала из двери, чтобы посмотреть, где Глэдис. Оказавшись на улице, она оглянулась по сторонам, но нигде никого не было. В недоумении она уже была готова разрыдаться, когда внезапно входная дверь распахнулась. Глэдис с красным от ярости лицом с криком бежала к Иде: «Ты мерзавка, и я знаю, на кого ты работаешь».

Ида, пораженная заявлением Глэдис, вдруг услышала приглушенные крики Нормы Джин. Глэдис ухитрилась засунуть ребенка в большой армейский мешок из плотной ткани, в котором Вейн Болендер обычно хранил свои инструменты. Мешок висел на плече у Глэдис и был наглухо застегнут. Глэдис, неуклюже переваливаясь под тяжестью мешка, пересекала лужайку перед домом. Ида ухватилась за одну из холщовых ручек мешка и попыталась выдернуть его из рук Глэдис. Это невероятное перетягивание каната длилось несколько мгновений и закончилось тем, что мешок упал и раскрылся, а беспомощная Норма Джин упала на землю. «Смотри, что ты наделала! – кричала Глэдис. – Теперь они все смотрят!»

Ида, снова сбитая с толку этим заявлением Глэдис, молча наблюдала, как та поспешно собирает вещи, выпавшие из мешка. На мгновение плач Нормы Джин прекратился, и она закричала: «Мама!» Обе женщины повернулись и посмотрели на ребенка, руки которого тянулись к Иде. Ида быстро схватила девочку и побежала в дом, заперев за собой дверь.

Оказавшись внутри, потрясенная Ида Болендер встала в дверях кухни, крепко держа маленькую Норму Джин, и не спускала глаз с входной двери, готовая в любой момент убежать через черный ход, если Глэдис попытается войти в дом. Ида слышала тихие всхлипы ребенка и внимательно смотрела, как дверная ручка немного проворачивается взад и вперед. Глэдис не смогла войти в дом. Еще некоторое время Ида выглядывала из дома через окна, высматривая Глэдис, которая кружила вокруг дома, бормоча что-то про себя и время от времени пытаясь открыть окно или дверь. Наконец Ида немного пришла в себя и закричала через закрытое окно: «Я вызвала полицию! Они вскоре будут здесь!»

Держа притихшую Норму Джин на руках, Ида Болендер прислушалась. Тишина. Глэдис Бейкер исчезла так же внезапно, как и появилась.

Ида хочет удочерить Норму Джин

За три года Ида Болендер привязалась к маленькой Норме Джин и полюбила ее так, как будто та была ее собственной дочерью. (Норма Джин тоже привязалась к Иде и даже называла ее «тетя Ида».) Ида стремилась к тому, чтобы даже в таком раннем возрасте воспитать в ней чувство независимости. Она знала, что ее жизнь будет трудной, и решила подготовить ее к этому. Она думала об этом как о своей миссии, части плана Господа относительно как Нормы Джин, так и себя самой. Она относилась к этому очень серьезно, как и ко всему, за что бралась. Однако, как уже говорилось, Ида часто действовала вразрез со своими намерениями, потому что всякий раз, когда ее подопечная выказывала собственную позицию, демонстрировала упорство или даже проявляла упрямство, Ида ругала ее, чтобы она не стала слишком непослушной. Ида считала, что между независимостью и неповиновением проходит очень узкая грань, и Норма Джин совершенно не умеет ее определять. Однако она всем сердцем любила этого ребенка и решила официально удочерить ее.

Согласно воспоминаниям членов семей – и Монро, и Болендеров – Ида пригласила Глэдис повидаться с Нормой Джин, поужинать и обсудить возможность удочерения. Грейс МакКи объяснила Иде поведение Глэдис в тот день, когда та попыталась забрать Норму Джин, тем, что Глэдис не приняла прописанные ей лекарства. Так что Ида постаралась забыть этот неприятный эпизод, хотя это далось ей нелегко. Вероятно, именно поэтому она сумела найти для Глэдис примирительный тон, хотя события того дня шокировали ее. Однако Ида относилась к тому типу женщин, которые всегда находят способ сосредоточиться на главном деле. Она должна была встретиться с Глэдис, другого способа поговорить не было, она знала, что Вейн дома и находится в соседней комнате на случай, если что-нибудь пойдет не так, как надо.

Как только они закончили ужин, Глэдис начала играть с дочерью. Ида подошла и взяла ребенка на руки, при этом Норма Джин вцепилась в нее, как будто это она была ее матерью. Конечно, с точки зрения ребенка, все так и было. Ида подошла к дивану и села рядом с Глэдис. Держа ребенка на коленях, Ида напомнила Глэдис, что с тех пор, как она оставила им с мужем на попечение своего ребенка, прошло три года. Она объяснила, что они оба очень полюбили Норму Джин и теперь будет лучше, если Глэдис позволит им удочерить ее. Пока она говорила, девочка блаженно заснула у нее на руках.

Выслушав Иду, Глэдис тихо заплакала. Она сказала Иде, что не переживет, если потеряет еще одного ребенка. Она ведь уже потеряла двоих. Конечно, Ида поняла ее. Но, похлопывая спящую малышку по спине, она сказала Глэдис: «Ты же видишь, она счастлива с нами. Ты же хочешь, чтобы она и дальше оставалась счастливой, верно ведь?»

«Конечно».

«Тогда, пожалуйста, прими правильное решение, – сказала Ида. – Дай этой маленькой девочке жизнь, которую она заслуживает. Это лучшее, что ты можешь сделать для нее. Она будет всегда жить в твоем сердце, дорогая».

Глэдис поднялась с дивана. «Никогда», – твердо ответила она. Затем она потянулась к Иде, чтобы забрать у нее своего ребенка. Однако, как только она коснулась ее, Норма Джин начала плакать. Девочка рыдала, не останавливаясь, не меньше минуты. Сама Ида сидела неподвижно, с девочкой на руках, возможно, ожидала, что Глэдис заговорит с ней. Время, казалось, тянулось бесконечно. Затем обе женщины обернулись и посмотрели на ребенка, и лишь тогда Ида начала успокаивать малышку. Глэдис не могла больше переносить этого и, вся в слезах, выбежала из комнаты и из дома Иды.

«Пришло время наконец познакомиться с матерью»

Время бежит очень быстро...

К тому времени, когда в июне 1933 года Норме Джин исполнилось семь лет, ей было трудно сходиться с другими людьми. Она не очень ладила с детьми ее возраста в школе на Вашингтон-стрит, куда ходила в Хауторне. Конечно, Лестер – мальчик, усыновленный Болендерами, – всегда был на ее стороне, но что касается остальных, то она, казалось, боялась знакомиться или играть с ними. В ней гнездилась какая-то глубокая печаль, она была застенчивой и замкнутой. Однако, как уже говорилось, с годами она становилась все красивее. У нее было чистое, светящееся лицо, ее светлые волосы, казалось, тоже светились – чтобы добиться такого эффекта, Ида мыла их с соком лимона (это позволяет предположить, что даже ее впечатлила красота ребенка). Маленькая Норма Джин действительно выглядела ошеломляюще.

Все последние годы Норма Джин росла, считая Иду Болендер своей матерью. Однако Ида всегда разуверяла ее. Как только стало известно, что официального удочерения добиться не удастся, всякий раз, когда Норма Джин называла Иду матерью, ей быстро делали выговор. «Я не твоя настоящая мать, – резко говорила Ида, – и я не хочу, чтобы ты убеждала людей в обратном». В автобиографии Мэрилин Монро упоминает, как Ида сказала ей: «Ты уже достаточно подросла, чтобы знать правду. Я не твоя родная мать. Завтра приедет твоя настоящая мать, чтобы увидеться с тобой. Ты можешь называть ее мамой». Однако, поскольку Глэдис редко называла Норму Джин своей дочерью (если вообще называла когда-нибудь), то маленькая девочка боялась вообще кого-либо называть матерью. Как Ида и говорила, она не была матерью девочки, так что чем скорее Норма Джин смирится с этим, тем лучше. Ида была прагматичной и не слишком сентиментальной женщиной. Да, конечно, она могла бы быть более нежной, но она была тем, кем была, и никогда не просила прощения за это.

Говорили (в частности сама Мэрилин), что Норме Джин также не позволяли обращаться к Вейну как к отцу. Это неправда. Она называла его «папа» и делала так всю свою жизнь. На его обветренном лице всегда сияла широкая улыбка, добрые глаза лучились весельем. Норма Джин ощущала его симпатию и сильно привязалась к нему. Поскольку он считал, что ей не очень повезло в жизни, то старался быть особенно добрым к ней. Нэнси Джеффри вспоминала: «Моя мать была педантом и строгой рукой вела лодку семейной жизни предписанным курсом, тогда как отец был очень тихим и спокойным человеком. Я уверена, именно поэтому Норма Джин так тянулась к нему. Она была очень любознательной. Я помню, что в ванной комнате стоял табурет, и она сидела там, когда он брился, и забрасывала его вопросами». Мэрилин также как-то вспоминала: «Где находится восток и запад? Сколько всего людей на свете? Почему цветы растут? У меня было так много вопросов, и папа всегда, казалось, знал ответ».

К сожалению, когда Ида сердилась на Норму Джин, Вейн не мог особенно ей помочь. Запуганный женой, он старался поддерживать мир в доме, держа рот на замке. Если он чувствовал, что девочку наказывали не по делу, ему это не нравилось, но он никак не мешал этому. Кроме того, если он обращал на Норму Джин или любого из детей, которые жили в доме Болендеров, слишком большое внимание, Ида раздражалась. Сверкая темными глазами, она набрасывалась на него и обвиняла, что он балует их, а ей потом труднее их воспитывать. Конечно, затем она раскаивалась в том, что выходила из себя, и извинялась перед ним, но значительно позже.

К июню 1933 года, вскоре после седьмого дня рождения, жизнь Нормы Джин наладилась. В доме Болендеров были свои проблемы, но она не знала другого и чувствовала себя там прекрасно. Она жила там вместе с другими детьми, у нее был преданный друг одного с ней возраста, который всегда заступался за нее и всегда только радовал ее. У нее была любимая собака – Типпи.

К сожалению, именно трагедия с Типпи оказалась катализатором для отъезда Нормы Джин из дома Болендеров. Как рассказывали – и эта история обросла за долгие годы множеством самых разных подробностей и вариаций, – соседа Болендеров раздражал постоянный лай собаки, и он захотел решить эту проблему раз и навсегда. В своей биографии Мэрилин пишет, что сосед был сыт по горло лаем пса и, после страшной вспышки ярости, напал на собаку с мотыгой, – он практически разрубил пса пополам. На первый взгляд казалось, что то, как погибла собака, не так уж и важно, однако для юной Нормы Джин это стало настоящим горем.

Один из членов семьи Болендеров объяснил, что на самом деле с собакой произошло следующее: Типпи попал под машину и погиб. Ида, узнав об этом, не захотела, чтобы машины раз за разом проезжали по погибшему животному, поэтому, взяв садовую мотыгу, она подцепила тело собаки и оттащила его с дороги. Она не хотела больше ничего с ним делать и решила, что Вейн, когда придет домой, похоронит пса. Однако еще до возвращения Вейна Норма Джин, игравшая на улице с друзьями, увидела погибшее животное и лежащую рядом мотыгу. Представив себе ужасную сцену, она закричала и с рыданиями бросилась домой. Ида не могла успокоить ее несколько часов.

Ида, пытаясь немного облегчить Норме Джин страдания от гибели любимой собаки, объяснила ей, что неизвестный человек выстрелил Типпи в голову и тот умер на месте. Она думала, что, если девочка поймет, что собака не мучилась, ей будет легче перенести потерю, однако Норма Джин отказалась поверить Иде, и не потому, что чувствовала правду, а скорее потому, что придумала свою историю. «Типпи ударили мотыгой и убили, – повторяла Норма Джин сквозь слезы, – соседи убили его!»

Ида перепробовала все, что могла, чтобы поколебать уверенность Нормы Джин в этом сценарии, даже рассказала ей правду. Это не сработало. Девочка была абсолютно убеждена, что соседи в течение долгого времени подготавливали смерть ее любимой собаки и наконец привели свой страшный план в исполнение. Ида почувствовала тревогу – это было очень похоже на паранойю. «Ида начала спрашивать себя, не начинаются ли у Нормы Джин те же галлюцинации, что и у ее матери, Глэдис, – объяснял один из родственников, – поскольку девочка никак не могла отказаться от своей сумасшедшей идеи, что соседи зарубили ее собаку. Я думаю, что в некотором смысле Ида всегда боялась Глэдис [...] и теперь она начала беспокоиться по поводу ее дочери. Она очень волновалась за нее».

Рыдания продолжились и на следующий день. Семья могла наслаждаться тишиной, только когда Норма Джин засыпала. Ида поняла, что у девочки серьезные проблемы с выражением эмоций. Она даже начала спрашивать себя, не было ли воспитание такого чувствительного ребенка ее предназначением на этой земле. Конечно, не впервые Норма Джин вела себя несколько неадекватно, когда что-то в ее небольшом мирке шло не так, как надо. Ида начала задумываться над тем, что, возможно, ее влияние на этого ребенка привело к совершенно другим результатам, чем она рассчитывала. Она старалась сделать Норму Джин сильнее, но, возможно, ее строгость и привязанность, проявляемая лишь исподволь, могли привести к негативным последствиям. Возможно, вследствие такого воспитания этот ребенок будет терять контроль над собой при любой эмоциональной травме? Ида всегда старалась научить Норму Джин управлять своими эмоциями или даже порой гасить их силу.

Теперь стало ясно, что Ида запуталась. Когда-то она полагала, что она и Вейн удочерят Норму Джин, однако Глэдис несколько раз твердо заявляла, что этого не будет. За последние месяцы Глэдис уже несколько раз говорила, что хочет вернуть девочку себе. Ида задерживала возвращение Нормы Джин матери, объясняя тем, что та или учится в школе и заводит друзей, или плохо себя чувствует. И вот наконец Ида решила, что, возможно, время пришло. Норма Джин совсем потеряла кон-роль над собой, и Ида сказала Вейну: возможно, трудности переезда в дом матери сотрут воспоминание о гибели любимого пса? На следующий день она позвонила Глэдис. «Я полагаю, что сейчас самое лучшее время, чтобы приехать и забрать Норму Джин, – сказала она ей. – Она очень расстроена. Я думаю, что ей нужна мать».

Для Иды это было очень нелегким решением. «Она любила ее, – рассказал один из родственников Иды, – но думаю, что она начала понимать, что с Нормой Джин она потерпела неудачу. Она увидела в хрупкости психики этого ребенка признак того, что она не воспитает в ней то, что собиралась, не сделает ее сильнее. Но Норма Джин была сильной личностью. Просто она еще была маленькой девочкой. Очень чувствительной, очень уязвимой [...] Я думаю, что именно это оттолкнуло Иду».

На следующий день Норме Джин сказали, что ее мать скоро приедет и заберет ее домой. Девочка удивилась. «Но я же дома!» – ответила она. «Да, конечно, – сказала ей Ида, – и ты можешь вернуться сюда, как только захочешь».

Весь остаток дня все еще всхлипывающая после целого дня рыданий маленькая девочка не отрываясь смотрела в окно, выходящее на улицу. Она ждала таинственную – а порой даже страшную – женщину, которая приезжала время от времени навестить ее и каждый раз обещала ей лучшую жизнь «когда-нибудь».