Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 4"

Автор книги: Рекс Стаут

Соавторы: Жорж Сименон,Герд Нюквист,Патриция Мойес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Есть, – отозвался сержант Вик.

Оказывается, он преспокойно сидел на своем обычном стуле.

Кристиан основательно подготовился к нашему приходу.

В гостиной на большом столе у камина красовался поднос, уставленный бутылками всех фасонов и размеров.

– Завтра мне на работу не идти, – объявил Кристиан. – Частных вызовов у меня тоже не будет. Я болен и даже при смерти – ведь меня прострелили насквозь. Считаю, что в честь этого события можно хорошенько напиться.

– Ты не очень–то похож на умирающего, – заметил я.

– Никогда в жизни я еще не чувствовал себя так великолепно. Я провел чудесную неделю. Я понятия не имел, как приятно быть пациентом. Сестра Карин… гм… Словом, я пригласил ее в ресторан… Конечно, когда я официально поправлюсь и выйду из укрытия. Сестра Карин необыкновенно…

– Можешь не объяснять, я ее видел, – прервал я.

Итак, мой брат Кристиан, живой и здоровый, стоял передо мной и откупоривал бутылки.

Карл–Юрген сел за стол.

– Я не могу последовать твоему примеру, – сказал он, – мне напиваться нельзя. Мне–то ведь завтра на службу. Но все–таки я вышью за твое здоровье. А вот Мартину, судя по его виду, прямо–таки необходимо пропустить стаканчик–другой. Ему приходится труднее всех.

Я и не предполагал, что Карл–Юрген способен задумываться над тем, каково кому приходится.

На сей раз Карл–Юрген сел на стул, как все люди. Казалось, он никуда не спешит – случай сам по себе тоже необыкновенный.

– Итак, подведем итоги, – предложил Кристиан.

– Улики против фру Люси Лунде вопиющи. Я имею право в любую минуту арестовать ее по подозрению в двух покушениях на убийство. Отпечатки ее пальцев обнаружены на отвертке и на револьвере, и ее туфли оставили большую часть следов на могиле фру Виктории Лунде. Однако мне все это решительно не нравится.

– Почему? Разве неопровержимость улик не упрощает дело?

– Вот эта–то неопровержимость мне как раз и не нравится, – сказал Карл–Юрген.

Кристиан уже почти допил свой стакан. Он откинулся на спинку стула и протянул длинные ноги к камину.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – отозвался он. – Улики настолько бросаются в глаза, что наводят на мысль о подделке.

– Люси никогда не отличалась… особой, как бы это сказать… особой сообразительностью… – заметил я.

– По–моему, ты ошибаешься, – заявил мой старший брат. – Думаю, мы все ее недооцениваем. Я вовсе не хочу сказать, что она убийца. Вопреки уликам—нет. Но она неглупа. Просто по тем или иным причинам она навесила на себя ярлык.

«Ярлык»! Ну разве я не прав?.. Кристиан как две капли воды похож на нашу мать.

– Насколько я знаю женщин… – снова заговорил Кристиан.

Мы с Карлом–Юргеном улыбнулись. Опыт Кристиана в этой области был широко известен.

– …даже самые умные из них, как правило, считают, что мужчинам нравятся женщины бесхитростные. Они думают, что нашему мужскому тщеславию льстит, когда они смотрят на нас голубыми глазами и говорят: «Господи, какой ты умный, ты все знаешь!» Я вполне допускаю, что у Люси могло хватить ума нарочно оставить против себя кучу улик. Она могла предвидеть, что мы будем сидеть вот так, как сидим сейчас, и рассуждать: «Нет, именно поэтому это не может быть Люси». Короче говоря, я допускаю, что она пытается обвести нас вокруг пальца.

Он уставился взглядом в потолок.

– И в то же время я не могу поверить, что это Люси.

Мы молча курили, глядя на поленья, потрескивающие в камине.

– В данную минуту мне больше всего хочется знать, не сказал ли кто–нибудь из них чего–нибудь примечательного, – снова заговорил Кристиан. – Меня интересуют не осторожные ответы на вопросы полиции, а необдуманные слова, которые вырываются под влиянием минуты. Очередь за тобой, Мартин, это твоя специальность. Не были ли при тебе сказаны какие–нибудь слова, которые показались тебе примечательными?

Я задумался.

– В большей части того, что кажется мне примечательным, по всей вероятности, ничего примечательного нет, – сказал я наконец. – Например, в том, что говорила мама.

– А что она сказала?

– Что полковника Лунде зовут Виктор. Виктор и Виктория. Наверняка это не имеет значения. Но…

– Продолжай.

– Первое, что мне показалось странным, были слова Люси в тот вечер, когда едва не убили фрёкен Лунде. «Не думала я, что пострадает она», – сказала Люси. А Виктория сказала недавно: «С Люси хотят разделаться», а фрёкен Лунде заявила: «В нашем доме живет убийца».

– Кстати, это правда.

– Да, но, по–моему, фрёкен Лунде известно больше, чем она говорит. А мама сказала…

Карл–Юрген и Кристиан улыбнулись.

– Смейтесь, смейтесь, – сказал я. – Вам смешно, что я цитирую мамочку. Но наша мать на редкость умная женщина, Она сказала мне, что в семье Лунде все ходят с ярлыками.

– С ярлыками?..

– Именно, – подтвердил я. – Слово в слово то, что сказал недавно сам Кристиан.

– Что за ярлыки?

У Кристиана было чрезвычайно крепкое виски. От него, как видно, у меня и развязался язык.

– На ярлыке у Люси написано: «Самоуверенность», на ярлыке фрёкен Лунде – «Благородство», у Виктории – «Взбалмошность».

– И какие же выводы делает из этого мать?

– На ярлыках написано, чем их владельцы хотят прослыть в глазах окружающих, и прежде всего в собственных глазах.

– Ну а полковник Лунде? – спросил Карл–Юрген, – Какой ярлык твоя мать приклеила ему?

Пока Карл–Юрген не задал своего вопроса, я об этом не задумывался.

– Никакого, – ответил я. – Полковник Лунде – солдат. Для него существуют только приказ и дисциплина. Он сам мне как–то сказал об этом.

Зазвонил телефон.

– Не снимай трубки, – сказал Кристиан – Меня нет дома. Я лежу в клинике… чуть ли не при смерти… приду в себя не раньше, чем недели через две… в общем, спустя месяц после того, как в меня стреляли…

Мы помолчали, прислушиваясь к телефонным звонкам. В конце концов звонки прекратились.

– Наверно, это сестра Карин, – сказал Кристиан с радостной надеждой в голосе.

– Смысл… – снова заговорил Карл–Юрген. – Если бы я мог уловить смысл – вернее, понять мотив. Но я не вижу мотива. Разве что некий предмет, спрятанный на чердаке прабабкой Лунде. Но неужели вся семья придает значение словам, сказанным старухой, почти наверняка выжившей из ума?..

Кристиан внимательно посмотрел на него.

– Не думаю, что прабабка Лунде выжила из ума, как ты выражаешься. Склероз и старческое слабоумие, как правило, болезни наследственные. Но ни фрёкен Лунде, ни полковник не выказывают ни малейших признаков склероза.

– Да, не повезло убийце, – заметил я.

Карл–Юрген налил себе стакан виски. Я не верил своим глазам.

– Почему напали на фрёкен Лунде и зачем хотели убрать тебя, Кристиан? – спросил он.

– Я догадываюсь, почему напали на фрёкен Лунде, и совершенно точно знаю, зачем понадобилось убрать меня.

Карл–Юрген отхлебнул большой глоток виски.

– Ты знаешь и молчишь?

– Да, знаю и молчу. Потому что в противном случае ты станешь делать из моих слов свои собственные выводы и сразу кого–нибудь арестуешь, а твои выводы могут оказаться ошибочными.

У Кристиана вдруг сделался скучающий вид, как у того коротышки профессора в синем галстуке. Специалисты всегда напускают на себя такой вид, когда им кажется, что простые смертные не способны их понять.

– Эти ярлыки – очень важная вещь, – продолжал он. – За каким–то из ярлыков скрывается разгадка.

– У полковника Лунде нет ярлыка, – сказал я.

– Некоторые люди представляют собой именно то, за что они себя выдают. Весь вопрос в том, что же они такое?

Я попытался уразуметь это загадочное заявление. Но так и не преуспел в этом до конца.

Ясно было одно—мой брат Кристиан взял дело в свои руки, а мы с Карлом–Юргеном, как два студента, сидим и внимаем его ученым разглагольствованиям.

– Чего же нам надо опасаться теперь? – спросил Карл–Юрген.

– В данный момент никакой опасности нет. На какое–то время. До тех пор, пока Люси Лунде в бегах, а я борюсь со смертью в больнице. Но потом…

– Потом?

– Потом все начнется сначала. Как только Люси отыщется, а я выздоровею, над всеми снова нависнет неотвратимая угроза. В третий раз убийца не промахнется.

Я налил себе четвертый стакан неразбавленного виски.

– Но не можешь же ты бесконечно прятаться, Кристиан.

– Конечно, нет.

Я залпом осушил стакан и сделал над собой усилие, возгоняя винные пары прямо в клетки серого мозгового вещества.

– Придумал!.. – воскликнул я. – Придумал… И как только я не додумался до этого раньше! Я сам найду то, что старуха Лунде спрятала на треклятом чердаке. Даже если я сломаю себе на этом шею. Я перерою треклятый чердак… не оставлю в нем камня на камне. Даже если я сломаю себе на этом шею, я перерою чердак сверху донизу…

– Повторяешься, – сказал Кристиан, – Ты, Мартин, перебрал.

– Правильно, – сказал я. – Я перебрал. Но зато мне пришла в голову мысль перерыть чердак…

– Каким образом? – спросил Карл–Юрген.

Тем временем мне уже пришла в голову новая мысль.

– Я должен остаться наедине с чердаком. Я хочу сказать, один на чердаке. Один во всем доме. Когда Люси вернется домой, а ты, Кристиан, официально поправишься, ты должен отпраздновать свое выздоровление и заодно возвращение Люси. Карл–Юрген не имеет права обшаривать загадочные чердаки, а я имею. Ты, Кристиан, пригласи все семейство Лунде в театр, а потом вы пойдете в ресторан. А к тому времени, когда вы вернетесь домой, я уже найду то, что прабабка Лунде спрятала на чердаке.

Теперь я высказался до конца. И мог спуститься вниз с вершин вдохновения и гениальных озарений.

Кристиан пристально посмотрел на меня.

– А когда я вернусь домой с семейством Лунде, ты встретишь нас в холле и скажешь: «Прошу вас! Вот клад… я его нашел. Вы все разбогатели, эни–бени–рец – вот и сказочке конец»?

Я вдруг сразу протрезвел. Во всяком случае, мне показалось, что я протрезвел.

– Нет, – сказал я. – Этого я не сделаю. Иначе нам никогда не найти убийцу. Я сделаю совсем другое. Но теперь моя очередь держать мои секреты при себе. Главное – это увидеть их реакцию и понять связь между кладом прабабки Лунде и двумя покушениями…

– Так когда ты выздоровеешь, Кристиан? Когда Люси сможет вернуться домой?

Кристиан покосился на Карла–Юргена.

– Пожалуй, я не вижу другого выхода, как предоставить Мартину свободу действий… стало быть… через два дня ты сможешь отпраздновать свое выздоровление, Кристиан.

– Если твой эксперимент удастся, тем лучше… Но меня это не радует, – сказал Кристиан.

– Почему, Кристиан?

– Потому что всегда страшно видеть, как человек сбрасывает маску и перестает быть человеком.

На другой день с утра мне пришлось опохмелиться пивом, иначе я не мог бы заниматься с Викторией.

Урок я вел довольно бездарно, но все–таки с грехом пополам довел его до конца.

Потом я вернулся к себе в комнату, встал у окна и, глядя на городской пейзаж., освещенный тусклым мартовским светом, задумался. Вчерашняя оптимистическая уверенность, навеянная виски, уже покинула меня. Не то чтобы я передумал, но я понятия не имел, как подступиться к злосчастному чердаку.

Два поколения семьи Лунде рылись на чердаке каждую свободную минуту – стало быть, сомнений нет: клад запрятан на совесть.

А что, если он припрятан как–то по–особому и этот особый способ связан с особым устройством чердака?

Не лучше ли посоветоваться с архитектором?

Я вдруг подумал, что, наверное, единственная, действительно умная мысль из всех, что приходили мне в голову за последние сутки, это именно мысль об архитекторе, и осенила она меня, когда я стал трезв как стеклышко. Что может быть проще: конечно, надо посоветоваться с архитектором.

Но знакомых архитекторов у меня не было.

И вдруг я вспомнил одного – Корнелиус… Корнелиус… Как же его фамилия? Фамилию я никак не мог вспомнить. Дело–то ведь было давнее. Помню, он плохо успевал по–норвежски. Но зато рисовал афиши для праздников, а на переменах—карикатуры на учителей. Помню, как я однажды скрепя сердце потребовал, чтобы он стер с доски карикатуру на меня самого.

Несколько лет спустя я прочел, что он получил первую премию на каком–то архитектурном конкурсе и служит в Государственном управлении строительства и недвижимости. Государственное управление строительства и недвижимости… Бедняга! До чего же унылое, бюрократическое название!

Я поставил машину на Вергеланнсвайен против дома номер один и вошел в подъезд.

В первом этаже на стене висела таблица с длинным списком имен и должностей. Мне пришлось обратиться к девице в окошечке.

– Я не могу разобраться в этом списке, – сказал я. – Объясните мне, пожалуйста, где мне найти тех, кто чертит?

Девушка оторвалась от книги. Это была блондинка с голубыми глазами и приветливым выражением лица.

– Здесь теперь никто не чертит. Но, если вам нужен архитектор, они все находятся на третьем и на шестом этажах. На третьем этаже – больницы, тюрьмы и посольства. На шестом – университеты и прочие учебные заведения.

Она пыталась говорить как исконная жительница Осло, но в ее говоре отчетливо ощущался бевердалский диалект. Девушка снова уткнулась в книгу.

Я поднялся на третий этаж и стал искать в длинном списке имен моего бывшего ученика Корнелиуса. Но такого имени в списке не оказалось. Как видно, Корнелиус не имел никакого отношения к больницам, тюрьмам и посольствам. Я поднялся на шестой этаж. И снова изучил список имен. Были в нем архитекторы и главные архитекторы, и даже один начальник отдела. Но ни одного из них не звали Корнелиусом.

Ну что ж, раз я здесь, поговорю с кем–нибудь другим.

Я остановил свой выбор на начальнике отдела, все равно, если я начну с рядового архитектора, он скорее всего пошлет меня к старшему, а тот перебросит меня к начальнику отдела. На это уйдет уйма времени. А я спешу.

– Можно поговорить с начальником отдела? – спросил я у молоденькой особы, сидевшей за стеклянной перегородкой.

– Пожалуйста, дверь за вашей спиной.

Я предполагал, что мне придется пробиваться через несколько приемных с энергичными секретаршами. Но я ошибся. Я сразу очутился в кабинете начальника отдела. «Университеты и прочие учебные заведения» – работенка, не соскучишься.

Он сидел за огромным письменным столом, и вид у него был самый будничный. Ни белого художнического балахона, ни художественного беспорядка. Даже галстук был завязан как полагается.

– Мартин Бакке, – представился я. – Доцент Мартин Бакке. Я хотел бы побеспокоить вас по личному вопросу.

– Прошу вас. Садитесь, пожалуйста.

Кабинет был большой и на удивление старомодный. Темные панели красного дерева с плинтусом из вест–индского кедра. Большой круглый стол для совещаний, письменный стол, множество книжных полок, на стенах картинки с изображением старых локомотивов и автомобилей. Гм, гм!

Окна кабинета выходили прямо на Королевский замок. Глядя на его спокойные чистые линии, я вспомнил громоздкий зловещий дом полковника Лунде.

Начальник отдела перехватил мой взгляд.

– Классицизм, – сказал он. – Строительство закончено в 1848 году по эскизам кандидата юридических наук Ханса Дитлева Францискуса фон Линстова.

Я не знал, с чего начать. Я внимательно пригляделся к начальнику отдела. Ему, наверное, было под пятьдесят. Он снова поразил меня своей обыденностью.

– Речь идет о старом чердаке… – начал я.

– К сожалению, при всем моем желании я не могу брать частные заказы. Добавлю – к большому моему сожалению, ибо старые чердаки необычайно меня занимают. Их архитектура на редкость интересна.

У меня не было сомнений: я напал на того, кого искал.

– Знакомы ли вам старые постройки Холменколлосена? – спросил я.

Его глаза за стеклами очков блеснули.

– Еще бы! Это очень интересные сооружения. Построены они в конце прошлого века. Норвежский романтизм в сочетании со швейцарским стилем.

Он обернулся и наугад снял с книжной полки брошюру.

– Я могу одолжить вам номер журнала «Санкт–Халлвард». В нем как раз напечатана статья об этих постройках.

Я почувствовал, что пора приоткрыть карты.

– Я ищу клад, спрятанный на чердаке, – объяснил я. – Не я первый занялся поисками. Два поколения обыскивали этот чердак.

– А что там должно быть?

– Не знаю.

– И на чердаке полным–полно всяких сундуков, полок, старой одежды, разрозненной посуды и манекенов?

– Совершенно верно, – признал я.

Архитектор вздохнул.

– Хотел бы я взглянуть на этот чердак… – сказал он.

– Он в точности такой, как вы его описали, – сказал я. – Но мы… то есть я… мы не можем найти то, что ищем. А я решил во что бы то ни стало это найти. Как я уже сказал, мы все обшарили. Наверно, клад, который мы ищем, сравнительно небольшого размера.

– Какого именно?

– Не знаю.

– Примерно величиной с небольшую железную шкатулку или старинную шкатулку для рукоделия?

У него была на редкость живая фантазия.

– Наверно, да.

Архитектор выпрямился на стуле, взял карандаш Он начал делать набросок.

Он рисовал его в перевернутом виде, так, чтобы мне, сидевшему напротив, было удобней смотреть – сам же он видел его вверх ногами.

– …половицы идут вот так. В те времена доски настилали очень широкие. Но потолок над самыми крайними досками был так низок, что их даже нельзя было прибить гвоздями. Их просто пригоняли заподлицо – вот так…

Я затаил дыхание. Он поглядел на свой рисунок.

– Если бы уж я стал прятать что–нибудь на таком чердаке, я выбрал бы место для тайника между двумя стропилами – я имею в виду вот эти косые балки – в узком пространстве под одной из неприбитых досок пола. Наверняка в этот низкий чердачный угол задвинуты всякие ящики и сундуки. Отодвиньте их. Но я полагаю, что крайние половицы с годами осели и намертво приросли к своему месту. Поэтому лучше всего запастись гвоздодером.

– Чем–чем?

Он посмотрел на меня с удивлением, потом улыбнулся.

– Ах да, конечно. Откуда вам знать наш профессиональный жаргон. Пойду–ка спрошу, не найдется ли у наших ребят гвоздодера, чтобы дать вам на время…

Начальник отдела исчез. Пошел узнать, не найдется ли у его ребят для меня гвоздодера. Я начал пересматривать свое отношение к бюрократам. А может, этот просто был счастливым исключением? К тому же он архитектор, А архитекторам, не в пример другим бюрократам, не приходится заниматься крючкотворством.

Начальник отдела возвратился.

– Вот вам гвоздодер, – сказал он.

Это был большой и тяжелый железный стержень вроде ломика, не меньше полуметра в длину. Один конец его был раздвоен.

– Таким орудием можно убить человека, правда? – сказал архитектор.

Я неопределенно хмыкнул.

– Но мы, архитекторы, люди мирные. Мы пользуемся гвоздодером, чтобы отдирать доски. Вот, пожалуйста. Только обязательно верните его нам. А вот вам чертеж и «Санкт–Халлвард» на случай, если вы что–нибудь забудете.

Его глаза дружелюбно улыбались за стеклами очков.

– Огромное вам спасибо, – сказал я. – Не могу ли я, в свою очередь, быть вам чем–нибудь полезен? Я был бы очень рад…

Он с минуту подумал. И вдруг точно помолодел на много лет – передо мной сидел восемнадцатилетний мальчишка.

– Как вы думаете, на этом вашем чердаке не может найтись старый автомобильный клаксон?

– …простите… что?.

– Это такой рожок, который укреплялся рядом с местом, где сидел шофер. Понимаете, я реставрирую старые автомобили. Вот сейчас я вожусь с «максвеллом» выпуска 1912 года…

– Если только такой рожок найдется, – заверил я его, – он будет ваш…

Я обедал у себя дома вдвоем с Люси.

Обед приготовила Люси. Я еще раз убедился в том, какая она искусная стряпуха.

– Ты очень вкусно готовишь, Люси. Но только напрасно… Напрасно ты так хлопочешь ради меня…

Она улыбнулась. Но глаза у нее были грустные.

– Только эту малость я и могу для тебя сделать, Мартин. А я так хотела бы тебя отблагодарить.

– Отблагодарить за что, Люси?

– Не стоит об этом. Хочешь еще?

– Спасибо, да.

…Кофе мы пили у камина. Было уже около семи.

– Сегодня ты должна вернуться домой, Люси. Люси! Ради бога, не вздумай опять уронить чашку!

Ей удалось донести чашку до стола. Однако чашка все–таки звякнула о блюдце.

– У меня не хватает духу, Мартин.

– Это необходимо. Мы должны сдвинуться с мертвой точки.

– За… зачем?

– Ты сама знаешь.

Она отпила глоток кофе. Рука ее дрожала.

– Я боюсь.

Я сам боялся, но не мог же я ей в этом признаться! Я сидел, уставившись в камин, – в нем мирно горели березовые поленья, и все вокруг дышало миром. Но это была только видимость.

– Как странно, Люси. С этого все и началось. Когда ты сказала, что тебе страшно.

– А как мой муж?..

– Он очень беспокоится о тебе. Мне кажется, он будет рад, когда ты вернешься.

– Тебе он нравится?

– Да. Вначале не нравился, а теперь нравится. А тебе, Люси? Тебе–то самой он нравится? Если не хочешь, можешь не отвечать на мой вопрос.

А как по–твоему, почему я вышла за него замуж?

У меня было весьма определенное мнение насчет того, почему она за него вышла. Но высказать его было нелегко. Я предпочел промолчать.

– Нам пора, Люси. Тебе надо собрать вещи.

Она улыбнулась.

– У меня с собой очень мало вещей. Смена белья, но она висит в твоей ванной комнате и, наверно, еще не просохла. Я надеялась, что смогу воспользоваться твоими пижамами. И еще у меня с собой зубная щетка. Я буду скучать по твоей пижаме, Мартин… Я… я буду скучать по этой квартире… Здесь было так спокойно. А я люблю покой и тишину…

Посуду мы мыли вместе.

– Я только на минуту загляну в чулан, Люси. А ты, будь добра, смени белье на постели.

Я поднялся по лестнице в чуланчик. Там я выбрал самый маленький мешок из моего лодочного снаряжения и сунул в него два больших сигнальных лодочных фонаря. При этом я все время думал о Люси.

Я спустился вниз и вошел в спальню. В ней был наведен образцовый порядок.

– Как хорошо здесь пахнет, – сказал я. – Как называются твои духи?

– «Je reviens», – ответила она.

– «Je reviens», – повторил я. – «Я вернусь».

Она сидела рядом со мной на переднем сиденье – мы ехали по направлению к Холменколлосену. И опять я не знал, о чем с ней говорить.

– Смотри… скоро уже весна… – сказал я.

– Да. Мартин, скажи, как… как по–твоему… они меня встретят?

– Не знаю, Люси. Скоро увидим.

Она посмотрела на меня.

– Уже девять. Мой муж раскладывает пасьянс. Марта вышивает, Виктория сидит с книгой. Они знают, что я вернусь, Мартин?

– Нет. Карл–Юрген Халл просто велел мне доставить тебя домой.

– А больше он не отдал никаких распоряжений на сегодняшний вечер?

– Не знаю.

Она зажгла сигарету и закурила.

– Карл–Юрген. Халл пользуется методом шока, – сказала Люси.

Я обернулся и уставился на нее.

– Осторожно, Мартин!..

Я выровнял машину.

– Методом шока?

– Разве я не права?

– Нет, почему же…

– Он хочет увидеть реакцию?

– Да.

Я попытался собраться с мыслями. Люси понимает, что Карл–Юрген работает методом шока. А это значит, что сама Люси от шока застрахована. Хотя, если поразмыслить, все зависит от того, чем он намерен вызвать этот шок…

Я поставил машину во дворе, потом отпер входную дверь.

В доме не было слышно ни звука. В холле сидел сержант Эвьен. Стало быть, ночное дежурство уже началось. Увидев нас, Эвьен даже бровью не повел.

– Они в гостиной, – сообщил он.

Они сидели именно так, как предсказывала Люси. Как, в общем, я и сам предполагал. Когда мы вошли, все трое обернулись к нам. У меня в буквальном смысле слова разбежались глаза – ведь я помнил, что главное сейчас наблюдать за реакцией.

Реакция была удивительно вялой.

Виктория на мгновение оторвалась от книги.

– Привет, Люси, – сказала она.

– Ужинать будешь? – спросила фрёкен Лунде.

Единственный, кто выразил какие–то человеческие чувства, был полковник Лунде.

Он встал, впился в Люси взглядом, и его впалые щеки окрасились слабым румянцем.

– Люси… я рад… рад, что ты вернулась… надеюсь, ты хорошо провела время.

Он шагнул к ней навстречу. Я глядел на него во все глаза. Но он вдруг замер – и вернулся на свое место у стола. А я совсем упустил из виду, что мне надо наблюдать за Люси.

Примерно с полчаса мы болтали. Еще немного – и начнут передавать последние известия и сводку погоды. Но минуты казались часами. Мы ведь не могли отправиться спать, пока полковник не даст сигнал отбоя. Но разговор не клеился. Казалось, своим приходом Люси нарушила семейный покой: все чувствовали себя обязанными что–нибудь ей сказать по случаю ее возвращения, но что, никто не знал.

И вдруг дверь отворилась, и в гостиную вошли Карл–Юрген и мой брат Кристиан.

Ох уж этот мне метод шока!

На сей раз он возымел действие. Даже на меня. Они ведь не удосужились меня предупредить, что явятся сюда. Но в отличие от всех прочих я знал о выздоровлении брата. Остальные же не знали ничего. Они считали, что Кристиан при смерти и лежит в Уллеволской больнице. Но Кристиан был отнюдь не похож на умирающего. Жизнь, казалось, била в нем ключом.

Я вовремя взял себя в руки.

Я услышал, как Виктория уронила книгу на пол. Увидел, что полковник Лунде встал – вернее, попытался встать, но застыл, словно пригвожденный к месту. У фрёкен Лунде был такой вид, точно она увидела призрак. Люси побелела как полотно.

Настала мертвая тишина. Карл–Юрген и Кристиан выдержали театральную паузу – думаю, они сговорились об этом заранее. Им хотелось услышать, кто что скажет под влиянием минуты. И действительно, все четверо сказали:

– …доктор Бакке!

Это прозвучало как четырехголосый вздох.

Первой пришла в себя фрёкен Лунде.

– Доктор Бакке… а мы думали..

– Что я при смерти?

– Нет… что вы… что вы… извините… мы просто думали, что вы больны…

– Я чувствую себя отлично, – объявил Кристиан.

Тут пришел в себя полковник Лунде.

– Садитесь… прошу вас…

Карл–Юрген и Кристиан сели.

– Я полагал, что вы будете рады меня увидеть, – сказал Кристиан.

Карл–Юрген не произнес ни слова. Но я знал, что нет такой мелочи, такого мимолетного изменения лица, которое укрылось бы от его светлых глаз.

– Нам, очевидно, следовало бы отпраздновать ваше выздоровление, доктор Бакке, – сказала Виктория.

Не звучал ли в ее голосе оттенок насмешки?

А ведь ее предложение играло нам на руку и как нельзя лучше способствовало нашим планам.

– …Отпраздновать… – повторил полковник Лунде.

И тут в игру вступил Кристиан.

– Представь, я для того и пришел, Виктория. Именно для того, чтобы отпраздновать. Но только не вы будете устраивать празднество в мою честь, а я сам устрою его в честь самого себя, И в честь Люси. Она ведь только что вернулась после короткой отлучки, а я выздоровел. Это надо отметить по всем правилам. Я как раз собирался спросить, могу ли я пригласить всех вас завтра ну, скажем, в Национальный театр…

– В Национальный театр, – вздохнула фрёкен Лунде.

– А потом мы отправимся в «Спайлен». Там устроим пир горой – каждый закажет свои любимые блюда, а потом потанцуем…

– Потанцуем, – откликнулась Люси.

– Чепуха, – возразила Виктория. – Нам и надеть–то нечего.

– Виктория, – сказал Кристиан. – Ты хороша в любом наряде. Можешь надеть какое угодно рубище, мужчины будут видеть одно – зеленые звезды твоих глаз. Ты, Люси, вообще всегда неотразима, А с вами, фрёкен Лунде, я уже давно мечтал потанцевать. Вы, наверное, легкая, как пушинка…

Неужели они на это клюнут? Клюнули, Они просияли.

– Может, это и правда полезно… Полезно развеяться… – сказал полковник Лунде.

– Решено, – объявил Кристиан. – Я приеду за вами завтра около половины восьмого, Я уже предвкушаю ресторанные яства после больничного стола. Не говоря о танцах, Итак, значит, решено?

– Нас будет как раз три пары, – сказала Люси. – Очень мило.

– Три пары? – переспросил я.

– Конечно, Ты, Мартин, твой брат, мой муж и мы втроем – три дамы.

Она бросила взгляд на остальных двух дам Лунде.

Я потерял дар речи. Вполне естественно, что Люси пришла в голову такая мысль. Только вот это я не предусмотрел. И не только я, но и Кристиан с Карлом–Юргеном. Я понял это по выражению их лиц.

Люси нарушила весь мой план. Гениальный план – остаться одному на чердаке и найти то, что спрятала там старуха Лунде.

Не знаю, о чем думали Карл–Юрген с Кристианом. Я же лихорадочно перебирал в памяти, под каким учтивым предлогом в таких случаях можно уклониться от приглашения. «Извините, я проспал; у меня остановились часы». Нет, это не годится. По счастью, я все–таки не первый год обучаю молодежь. Вежливость знает много удобных предлогов.

– Я… я, кажется, простудился, – сказал я, – У меня першит в горле.

– Дай–ка я взгляну, – сказал Кристиан.

Я подошел к нему. Я волновался как школьник. Поскольку Карл–Юрген с моим братцем не посвящают меня в свои шоковые методы, кто знает, что мой брат вздумает у меня обнаружить. Но неужели он не захочет мне помочь?

Кристиан положил руку мне на лоб. Потом пощупал пульс.

И в самом деле помог.

– У тебя температура, – объявил он. – Тебе давно следовало лечь в постель.

– Как жаль, – сказала Люси.

Виктория подняла с полу книгу. Она держала ее в одной руке, а другой медленно постукивала по корешку. Мне не понравилось выражение ее лица.

– Раз уж Люси так хочет, чтобы у каждого была пара, с нами может пойти инспектор Халл. Вдобавок…

Ее глаза светились из–под темной челки, как две темно–зеленые звезды.

– …вдобавок инспектор Халл присмотрит, чтобы мы не поубивали друг друга…

Я почувствовал приступ злорадства. На сей раз в кои–то веки Карл–Юрген сам попал в переплет. Хотел бы я знать, как он из него выкрутится. Какую–то долю секунды я гадал, выдержит ли он этот удар.

Выдержал! Да и нелепо было ждать чего–то другого!

– Большое спасибо, – сказал он. – С удовольствием. Я не видел последней премьеры в Национальном театре. И давным–давно не танцевал.

– Разрешите вас поблагодарить, – сказал полковник Лунде. – Мы будем готовы ровно в четверть восьмого.

Полковник сказал свое слово, а это означало, что он высказался от имени всех членов семьи.

– Отец, ты забыл о сводке погоды, – напомнила Виктория.

– Сводка погоды? Ах да, верно… Ничего, не имеет значения.

– И завтра ты ее тоже не услышишь, отец.

– Не имеет значения, – повторил полковник Лунде. – Еще раз большое спасибо, доктор Бакке. Я очень… очень рад, что вы выздоровели.

Я лежал в постели и курил сигарету.

Из–за мохнатых елей поднялась луна. Ранняя мартовская луна.

Остальные обитатели дома крепко спали. В холле сидел сержант Эвьен.

Раздавив в пепельнице окурок сигареты, я потушил свет.

А потом лежал и думал, что, может, это моя последняя ночь в доме полковника Лунде – последняя ночь, когда мне еще неизвестно имя убийцы.

Для вида я обмотал шею большим шерстяным шарфом. И для вида же через каждые полчаса пил теплое молоко с медом, которым меня потчевала фрёкен Лунде. Нет на вете питья противнее! Уж очень оно напоминает мне, как в далекие времена детства мать лечила меня от простуды. Как правило, болезнь была такой же выдумкой, как нынешняя, и, как правило, меня приговаривали к тому же теплому молоку с медом.

Но теперь я должен был играть свою роль до конца.

Когда они сошли вниз, я стоял в холле.