Текст книги "Игры с призраком. Кон второй."

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Миролюб же лишь головой качнул: из одной сечи жива вышла, почто в другу лезть? Как рассвело, все едино б к соседям пошли. Но без Халены. Спала б та, ничего не ведая. И что Светозар удумал?

А тот словно мысли его угадал:

– Баяли мне, как ты рубилась, не срамясь. Видно и вправду тебя на бережу послали. А посему верю, что не зря беду чуешь. Иди, Халена-воительница, выручай поляничей – сполняй долг свой. Богам виднее, а нам спокойнее. Горячая ты да в уме, гляжу, поперед все высчитала. Мы здеся заставой постоим, полоненных спытаем: дюже складно баят, да больно черно выходит. Ежели верить, и вправду времени на отдых нет.

Купала тяжко вздохнул:

– А и выбора, – и махнул ладонью досадливо. – А езжай, нечё воловодиться. Твое счастье, что мне недосуг ратиться. Княже ждет… Лютабор, за старшего идешь! С Халеной вровень!

И отвернулся, чтоб сборы не видеть, заворчал на свою дурную, посеченную голову.

Видно было, что дядька занедужил всерьез – еле на ногах стоял. И не в князе дело, а в том, что на коня в таком состоянии не взобраться. Да негоже мужу хворобы выказывать, вот и хорохорился. Халена поняла, легонько в щеку его поцеловала:

– Выздоравливай!

– Энто аще что?! – попытался тот возмутиться. Да девушка уже на коня вскочила:

– Мирославу кланяйся. Передай – вернемся!

Полторы сотни набралось. Длинной вереницей двигались, на ходу жевали да пили.

Халена же все воинство оглядывала да сетовала про себя, что медленно идут. К Трувояру пристроилась:

– Далеко до твоих?

– Неблизко.

– А точнее?

– Так ехать – к полудню ближе будем, быстрее – раньше придем, – и вздохнул. – Быстрей бы…

Халена отвернулась и коня наддала. Во главу отряда встала, хотела крикнуть, чтоб ход прибавили, но Миролюб сунул ей ломоть хлеба в руку:

– Жуй. Апосля быстрей пойдем.

Глава 3

Клону отвели этаж в пристройке. Лже-Анжина промолчала. Плюхнулась в кресло и с насупленным видом уставилась перед собой. Кирилл погладил затылок, замялся рядом. Он понимал, что видимое спокойствие клона не к добру и готовил себя к эскападе с ее стороны. А с другой стороны: что она сделает? Покричит, повозмущается и затихнет. Переживут.

Парень вышел в коридор, сел в кресло, вытянул ноги и уставился в потолок: служба началась.

Тихо во дворце, словно вымерли все. Жара, ни ветерка на улице, а в помещении прохладно, но все равно охранники вялые, полусонные. Кирилл и сам маялся – тишина и покой усыпляли, расслабляли, а ведь никак нельзя бдительность терять – клон сегодня тих и безответен, а завтра неизвестно что устроит. Впрочем, третий день Анжина кротка и неприметна. Лежит – видео смотрит или на балконе в кресле качается. Может ошиблись они на счет нее – не так уж она плоха? Всякое в жизни бывает – порой роль мерзавца играть приходится, порой смириться, порой любыми средствами бороться. Паул негодяй, каких мало, что ему клона, куклу, по сути, на помощь себе склонить?

Кирилл вздохнув, хлебнул кофе и развернул газету: ничего интересного, да и не лезут в голову новости.

Глаза потер, откинул газету и нажал кнопку на пульте: что в других помещениях? А Ватан спит – охранничек!

– Кос! – окликнул ближайшего к нему парня, что, качаясь на носках, выглядывал в окно. – Ватана смени.

– Угу, – потопал по коридору. А Шерби опять в дисплей уткнулся: что у нас там еще не в порядке? Расслабились бойцы – не к добру.

Ричард бродил по спальне, не зная куда себя деть. Тоска грызла его, сдавливала сердце, и хотелось выть и кричать от бессилья, и на ум ничего дельного не приходило. Ни единого выхода – тупик, куда ни повернись.

Анжина… – провел пальцами по секретеру, вглядываясь в лицо любимой, что улыбалась с портрета в позолоченной рамке.

Анжина…

Отвернулся, потер лоб, зажмурившись: почему судьба отмерила ей столько испытаний? За что? Почему не ему? Где логика?

Рванул ворот рубашки и подошел к окну, распахнул его: тихо на улице, как во всем замке. Жара. Последние дни уходящего лета. Лета, что прошло без Анжины…

Пит сидел у бассейна, рассеяно смотрел по сторонам: черт побери – тихо, как в склепе. Хоть бы листик шелохнулся. Хоть бы одна свежая мысль в голове появилась.

Черт! – пнул камушек под ногой и скривил злобную рожицу золотистому ангелочку, что лил воду из своего кувшина – фонтана.

Три дня как вернулись. Трое суток! И ничего! Сколько еще сидеть, ожидая не известно чего?! О чем Ричард думает?! Ждать, ждать. Кого?! Чего?! Пока все в летаргию не впадут?! А Анжина в это время может уже и…

Пит не усидел на месте, вскочил и пошел в никуда – лишь бы идти, лишь бы двигаться, что-то делать, хоть и ноги переставлять. Умереть ведь можно от тоски, от мыслей дурных, что словно жара одолевают.

Дошел до берега океана и остановился: штиль. В лазоревой дали ни облачка, ни вздоха птицы, лишь слепящая гладь воды, что сливается с небом.

А ведь было иначе, совсем иначе.

Сколько же прошло? Пять лет. Месяц как Анжина и Ричард поженились.

Пит сел на песок и грустно улыбнулся, вспомнив, как хорошо тогда было: как шумел прибой, как смеялась Анжина и ветер трепал ее волосы, а Ричард лежал на песке и любовался женщиной. Пикник на берегу океана, здесь, на этом самом месте всего пять лет назад. Здесь они дурачились и веселились. Пит тогда обстрелял молодоженов пирожными и получил от Ричарда вазу фруктов в грудь и лицо. А Анжина упала в воду, сбитая шелковой подушечкой…

Весело было.

И посмотрел в небо: Боги? Не верил я в вас, и плевать мне было, есть вы или нет, а сейчас прошу – помогите Анжине, если вы есть. Больше не потревожу просьбой и верить в вас буду, правда, правда. Помогите ей, а? Ну, что вам стоит?…

И криво усмехнулся: дожил.

Ночь накрыла фонтаны и скверы, пляж, океан, здание дворца укутала сном.

Кирилл весь день боролся с дремотой и сдался, заснул, положив голову на руки.

– Капитан! – кажется, тут же раздалось над ухом. Шерби, вздрогнув, поднял голову, непонимающе уставился на Микса.

– Ее нет на этаже, – глухо сообщил тот.

– Отдохнул, – потерянно бросил Кирилл и начал щелкать кнопки, просматривая залы и комнаты. Кинул Миксу: Что стоишь? Поднимай всех по тревоге, быстро! Найдите ее!

Что она задумала? Куда исчезла?

А он-то, хорош, охранник и сторож – проспал!

Ричард маялся в липкой тишине ночи. Крутился на постели, не зная куда сунуть голову, чтоб ушли горькие думы, как пристроить руки, чтоб не сжимались в кулаки, в какую подушку уткнуться лицом, чтоб не видеть пустоты вокруг, чем накрыться, чтоб не чувствовать ее.

Анжина – как наваждение, как паранойя.

Где ты? Как? Почему молчишь? Почему не слышно тебя?

Что делать?

Как до тебя дотянутся? Через горло врага? А он как призрак: есть и нет.

Рука легла на глаза, скрывая даже от темноты слезы бессилия, ненависти к себе, недалекому слепцу, что позволил близко подобраться к семье, не защитил, не предотвратил беду.

Тихий шорох насторожил короля. Он резко сел и включил светильник.

Анжина?

Милые черты, мягкая виноватая улыбка. Минута очарования, всего лишь минута.

Ричард откинулся на подушки:

– Что тебе надо? Как ты сюда прошла?

– Не сердись, я хочу поговорить. Спокойно, если сможешь. Попытаемся? – села на край постели.

Мужчина сделал над собой усилие и сел, вновь уставился на Анжину. И поморщился: невыносимо смотреть на клон, слышать – ненависть к ней одолевает, вьется, клубком змей лежит на сердце. Глаза видят жену, женщину которую безумно любишь, а разум напоминает – перед тобой клон, у которого нет чувств, нет привязанностей, вообще ничего нет человеческого кроме формы, до боли знакомой линии губ, черт лица, линий фигуры. И хочется убить куклу лишь за тот факт, что она смеет быть похожей пусть и только внешне на Анжину. И не можешь – обезумевшая от тоски в разлуке душа кричит – нет, подожди – еще минуту побудь рядом, хоть так, хоть с куклой, как с голографическим снимком. И страшно причинить вред и боль даже фантому любимой, даже понимая, что перед тобой мираж – не столько чужая, сколько твоя собственная фантазия.

– Говори, – процедил.

– Я предлагаю заключить мир и вести себя цивилизованным образом.

– То есть ты мне яд в бокал, а я тебе рубиновый гарнитур? – усмехнулся, недобро щурясь: что ты задумала, куколка? За кого меня принимаешь?

– Нет, я серьезно. Я помогаю тебе, а ты относишься ко мне как к человеку.

– Все проще – веди себя как человек.

– Это я и предлагаю.

– То есть ты переходишь на нашу сторону, играешь по моим правилам, а взамен?…

– Я перестаю быть пленницей.

– И только?

– Да. Я не могу сидеть взаперти. Общество стен и немых охранников меня не устраивает. Я хочу плавать в бассейне, обедать не в одиночестве, а с вами, красиво одеваться, видеть восхищенные взгляды. Жить, чувствовать себя живой…

– Блистающей…

– Женщиной, такой какая я есть – красивой, очаровательной. И убеждаться, что нравлюсь, что меня хотят… как я хочу тебя.

– Ничего не перепутала?

– Ричард, – качнула головой. – Я серьезна и честна, пожалуй, впервые, а ты злишься и насмехаешься. Я ведь могу передумать.

– Я не заплачу, поверь.

– Послушай, перестань упрямиться. Глупо. Посмотри на ситуацию реально – твою жену… да, да, горячо любимую женщину – помню, забрали в неизвестном направлении. Когда ты найдешь ее – вопрос, потому что я не знаю, где Зор, не знаю, куда он ее спрятал, понятия не имею о том, когда он со мной свяжется и что вообще планирует. Ожидание может продлиться вечность и что нам теперь? Мне сидеть как монашке? Тебе мучиться в одиночестве? Зачем? Можно с умом потратить время ожидания: я развею твою печать, ты утолишь мой голод. Я буду очень нежна с тобой, выполню любую прихоть. Живи сам и дай жить мне. Взаимная выгода. Неужели лучше воевать, чем мирно сосуществовать?

– Ты что-то читала сегодня? Или фильм смотрела? О военной тактике и стратегии?

– Я много думала эти дни, – легла на постель и принялась поглаживать ногу Ричарда, прикрытую атласной простыней. – И пришла к выводу, что нам лучше быть вместе, заодно. Жизнь так коротка, глупо тратить ее на ссоры, еще глупее помнить вчерашние недоразумения. Я была не права, ты тоже непростительно груб. Считай, ты сам провоцировал меня на ответное хамство. Но все можно исправить, начать сначала.

– Ты умеешь уговаривать, – кивнул, отодвигаясь. – Одно условие – ты больше не появляешься в моей спальне.

– Почему? – удивилась искренне.

– Нет смысла объяснять, ты все равно не поймешь.

– Ах, да! – рассмеялась. – Привязанность, любовь, верность? Забыла.

– Не удивлен. Иди.

– А может, все-таки передумаешь? Спать одному грустно…

– Переживу.

Анжина замялась и с хитрой улыбкой искоса посмотрела на Ричарда:

– А мне холодно одной. Не хочешь спасти меня от обморожения?

– Легко, – качнулся к ней с усмешкой. – Регулятор температуры воздуха на панели у двери в каждой зале.

– Суррогат, а я натуралка. Не боишься, что загуляю?

– Не поверишь: можешь роту в свою постель привести, слова не скажу.

Анжина рассмеялась и встала:

– Не пожалей потом… Так что, я свободна? Могу пройтись по парку, съездить в город?

– А тебя никто и не держал.

– Как же охрана?

– Издержки жизни великосветской персоны.

– Хочешь сказать, что твои мальчики будут сопровождать меня?

– Куда бы ты не пошла, – закончил за нее с милой улыбкой, от которой Анжина потеряла игривость взгляда и тона.

– Я думала, мы договорились.

– Думать буду я, а выполнять – ты.

– Не пожалеешь? – прищурилась зло. – Мы почти договорились.

– Я с роботами не договариваюсь. Твои передвижения никто не ограничивает и не станет ограничивать, но на этом твоя свобода и заканчивается. Мирные отношения меня устроят, но их нужно заслужить. Ведешь себя смирно, я иду на уступки, устраиваешь бунт, начинаешь показывать свой скверный характер – получаешь тоже самое. Поняла?

– Неужели я совсем тебе не нравлюсь? – пытливо уставилась в глаза мужчины. Она явно не могла поверить, что такое возможно.

– Совсем, – заверил Ланкранц.

– Но все может измениться?

– Да. Например, кто-то из нас умрет – ты. В этом случае, ты мне понравишься.

– Глупо, чисто по-человечески идти на поводу эмоций, – скривила губы женщина. – Но это твое дело. Я предложила – ты отказался. Мне все ясно, тебе… надеюсь, ты не пожалеешь, что оттолкнул меня.

– Прежде чем угрожать, подумай, что ты можешь.

– О, милый, я могу настолько много, что ты и представить не можешь, – заверила с лукавой улыбкой. – И обязательно тебе это докажу и покажу, – повела плечиками и, взмахнув подолом пеньюара, поплыла к выходу.

Ричард взглядом жег ей спину и думал о той минуте, что когда-нибудь обязательно наступит, и он сможет достойно ответить и клону, и ее хозяину, и с удовольствием сотрет обоих с лица планеты. Лично, чтоб больше не случилось досадных воскрешений.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился Кирилл с двумя охранниками. Взгляд Шерби был виноватым и настороженным. Он смотрел то на короля, то на Анжину и видно не знал, что делать.

– Извините, Ваше Величество, – нашелся, наконец.

– Ничего, – бросил король. – Еще раз потеряешь из поля зрения свою подопечную, головы лишу.

Кирилл смущенно потер свой затылок, склонив голову в согласии:

– Виноват, больше не повторится.

– Ну, что ты, Кирилл, стоит ли извинятся? Куда я денусь? – с очаровательной улыбкой качнулась к нему Анжина, прижалась к груди и неожиданно впилась в губы.

Парень отпрянул, отодвигая ее, и смутился еще больше, встретив взгляд короля.

– Сладкий, – хихикнула лже-королева, показав язычок Ричарду. – Спокойной ночи, мой милый монах.

Пяти минут не прошло после ухода незваных посетителей – еще один явился. Пит в спальню зашел и на постель плюхнулся:

– Что она хотела?

Ричард смирил желание послать друга к клону и сел, спустив ноги на пол:

– Перемирия.

– Согласился? – заинтересовался тот.

– Я похож на идиота? – глянул на него Ричард и натянул пижамные брюки. Прошел по комнате, включая свет – спать, похоже, на сегодня отменяется.

– А-а почему сразу идиот? По-моему, прекрасное предложение. Зачем отношения обострять? – пожал плечами.

– Ты можешь их не обострять.

– А ты?

– А я знаю одно – веры ей нет и не может быть. Она машина, она может и будет играть лишь по своим правилам, на той стороне, на которой ей выгодно…

– Нам это и надо! Переманить ее…

– И подставить Анжину.

Пит нахмурился соображая.

– Не ясно, недалекий мой друг? – невесело усмехнулся Ричард, разлил вино по бокалам и сел в кресло у столика. – Клон можно перетянуть легко, но тогда ей не выгодно будет возвращать свое место Анжине. Она либо сделает все, чтоб та не вернулась, либо уберет ее по возвращению.

– К тому времени мы ее уберем.

– Да. Если она пойдет по второму варианту. А если нет? Нельзя недооценивать ее.

– Рич, ты сам себе противоречишь.

– Ничего подобного. Клон должна уяснить – не она играет, я ее играю. И она будет делать то, что выгодно мне, а не ей. А моя выгода в одном – вернуть Анжину! – хлопнул бокал на стол, расплескивая жидкость. В упор уставился на друга. – И мне плевать, какой ценой. Надо будет, я не то, что галокена положу, все войска системы, себя.

– Отсюда вывод, – вздохнул Пит, понимая, что король входит в психологическое пике. – Нас ждет цветение безумства.

– Клон на то и клон, что несть числа ее выдумкам и эскападам, а хитрость лежит в основе программы на уничтожение – не себя – помех своему существованию. Технология завтрашнего дня! Недаром совет прикрыл все исследования на данную тему, заморозил разработки. Нет, Пит, хорошего ждать не приходится. И переиграть клон и Паула мы сможем, лишь думая, как они, без чувств, эмоций. Мне пока это не под силу.

Король задумчиво посмотрел на рубиновую жидкость в бокале, залпом выпил вино и заверил скорей самого себя, чем друга:

– Но я смогу. Я очень постараюсь.

– Себя не потеряй в старании, – бросил Пит, глядя с сочувствием на короля.

– Это неважно. Важно лишь одно – вернуть Анжину. Живой.

– А дети?

– В безопасности. К ним и муха без разрешения не прилетит.

– О жене ты тоже был уверен… Ладно, что дальше? Запарился я уже сидеть, в холостую мысли гоняя.

– Делом займись. Начни выводить куклу в свет.

– Ага. Страстей таких наговорил, а потом `выводи в свет'. Не боишься еще и друга потерять?

– Тебя? Нет. Ты живучий.

– Я б поспорил…

– Ладно, завтра, ты со мной пойдешь. А куклу пусть Кирилл крутит.

– Куда идем?

– Где очень многолюдно и шумно. Устроим томный вечерок, дадим пищу прессе.

Пит хмыкнул:

– Это еще зачем? Сплетен захотелось и смены имиджа?

– Паул должен расстилаться, чтоб сделать неверный шаг. Как ты думаешь, узнав, что я чхать хотел на жену и не так добропорядочен, как всем казалось, что он сделает?

– Пойдет с другой стороны.

– Точно. Он попытается понять, в чем дело, и начнет искать другие слабые стороны, бреши. Для этого ему нужно будет проникнуть во дворец или заслать кого-нибудь на разведку. Клон здесь, но раз все идет не так, как задумывалось изначально, возникнет подозрение, что кто-то: я или она, его переигрывает…

– Или он что-то не учел – тебя недооценил, например.

– Или клон предал, или я что заподозрил. Клону веры нет, это не только я понимаю.

– Значит, Паул будет засылать разведчика. А не боишься, что он попросту уберет клон, а с тобой брататься начнет. Ты ведь ему его самого будешь показывать, в своем исполнении, – хмыкнул Пит.

– Брататься? Нет, вряд ли. Убрать клон? Тоже нет, торопиться с ее ликвидацией он не станет. Игрушка дорогая, к тому же может пригодиться еще. Он сначала проверит и попытается убедиться сам, что его сценарий перекосило. Будет искать причину. А это время, фора нам и Анжине. Будем будоражить общественность и вводить Паула в заблуждение: буянить, волочиться за стриптизерами.

– Бардак по полной программе, – кивнул Пит, с сомнением поглядывая на Ричарда. – Куколку бы не мешало к этому подключить.

– Вот ее подключать не надо, уверяю, три дня тишины и покоя только вас в заблуждение ввести могли. Завтра же от маски кротости и безответности и следа не останется. Еще удивит она нас… Прессе понравится скандал в королевском семействе… Одно меня убивает – как я потом Анжине свое поведение объясню? Как в глаза ей посмотрю?…

Качнул головой, с тоской глядя перед собой. И вздохнул:

– Впрочем, это тоже неважно.

– Анжина тебе не то что пьяные дебоши и левосторонни залеты простит, но падение династий Ланкранц и Д'Анжу вместе взятых, а также апокалипсис галактики, – с плохо скрываемой завистью заметил Пит. Выпил вина, задумчиво покачал бокалом, смакуя запах в раздумьях, и тихо сказал: – Другое меня тревожит – из человека в зверя превратиться – не проблема, проблема – потом вернуть себе человеческий облик.

Глава 4

Не зря Халена беду чуяла. Не зря товарищей поторапливала. И хоть коней не жалея, летели на подмогу соседям, а все равно не успели.

Гарью потянуло, когда они еще из леса не вышли. Неясный запах дыма, смешивался с духмяным ароматом сосновой хвои, полевых цветов и лишь тревожил, оставляя место сомнениям. Но чем ближе к городищу, тем сильней запах пожарища и лица дружников все мрачней, и бег лошадей все быстрей.

Они вылетели из лесу, уже видя сквозь последние стволы сосен серую завесу дыма, явственно различая обгорелые остовы строений.

Халену ознобом до кончиков волос пробрало от открывшегося вида и мертвенной тишины. Она до крови прикусила губу, сдерживая то ли рык, то ли стон: никого, ничего от целого поселения – опоздали.

Кони застыли у останков изгороди – догорающих головешек. Тихо – ни один муж слова не молвит. Лошади не ржали, хоть и пугались запаха гари и огня.

Первым Трувояр на родную землю спрыгнул. Пошел по городищу медленно и словно во сне, а взгляд – дикий и больной – все шарил округ, выискивая своих среди трупов родичей.

– Мамо… – тихо шептали губы

Халена не сдержала стона, спрыгивая на выгоревшую землю, уставилась в небо, сдерживая слезы. А там тоже никого: ни облачка, ни птицы, только серый дымок вьется.

Зажмурилась воительница: хоть куда смотри – больно.

И пошла за остальными по городищу в слепой надежде кого живого встретить.

Да только трупы, трупы: порубленные мужчины без броней – видно до последнего держались, так же ясно, что неопытны – по-глупому смерти отдались – кто с ножом в животе, кто со стрелой в сердце, в спине, кто без головы да без рук.

Парень молодой, девчонку-ровесницу телом прикрыл. У той стрела прямо в горле торчит, а он, как еж, со спины стрелами утыкан. Молодка как за водой шла, так смерть у колодца и нашла. А чуть дальше старик и мальчик, совсем дитя – оба зарублены. Лежат рядом и в небо голубыми глазами смотрят, ветер седые и русые волосы гладит и словно будит почивших – вставайте.

Халена застонала, на колени рядом с ними рухнула и взвыла в небо:

– За что?!!

– Бяда-а, – протянул Гневомир глухо. Ладонь посестре на плечо положил, присев рядом. – Крепись… Наши тоже здеся: Межата, Сулима в куски изрублен… В полон похоже и брать не брали. Всех положили…Да, эх!…

Воительница только челюсти сжала, черными глазами на побратима уставившись: воины?… Дети! Детей-то за что?!! А нет слов и сил на них нет. И слезы высохли. Пусто в душе, будто и ее как это городище выжгли. И ярость, что дым по селенью, ползет по сердцу, душе, разум затмевая.

И вдруг, глядя на убитых, четко осозналось – беда. Не баловство, не игрища – война.

То, что ночью было, иначе, чем обычным ратным делом не воспринималось. Может, сумрак игры с разумом играл, может душа, размягченная покоем да привольным житьем, боль принять не спешила. Да и не было настолько горьких потерь: воину на роду написано в сече полечь. Так то воин – муж зрелый, по уму живший, по чести голову сложивший. Больно, но печаль светлая – знатно пожил, знатно рубился и погиб за веру и правду, род оберегая. А этот мальчонка, за что Моране отдан? Наверное, только-только `мамо' говорить научился – рубашенка-то до колен, ножки голенькие…

Халена встала, лицо судорогой свело, а взгляд такой стал, что и Гневомир невольно отшатнулся.

Зачем она раньше жила и как – Халена знать больше не хотела, все, что `вчера' – ушло и кануло безвозвратно ненужное, а она четко осознала, зачем живет, что ей `сегодня' и `завтра'.

Тут завыл кто-то, страшно, дико. Гневомир с Халеной на истошный крик ринулись и увидели Трувояра. Полянич выл над телом пожилой женщины и мальчика лет двенадцати. И вопроса не было: кто? Только на лица посмотри – ясно мать и брат полянича. Мальчик видимо защищал дом, от которого сейчас лишь головешки остались – в руке крепко нож зажат.

– Тихо, паря, тихо, – пытался успокоить Трувояра, оттащить от тел Вологор. Удалось. Трувояр встал, обвел хмурые лица дружников безумным взглядом, кулаки сжал и видно не знает, что делать: то ли лететь неизвестно куда, сломя голову, то ли горло грызть первому попавшемуся, то ли погребальный костер готовить.

– Родные еще есть? – шагнула к нему Халена. Парень долго на нее смотрел, пытаясь понять, кто перед ним. И вот очнулся:

– Брат еще, Нежан… постреленок…

– Мертвым видел?

– Нет, – скривился, не понимая, зачем спрашивает.

– Значит есть надежда, что жив, значит и тебе жить, – заявила глухо. Парень моргнул, качнулся и рухнул на обожженную траву:

– А если он там, – не глядя, кивнул на пожарище.

– А ты не о плохом думай, а о хорошем, – и обвела взглядом дружников. – Десяток здесь остается. Людей схоронить надо. Потом к князю пойдете, о том, что степняки с городищем сотворили, расскажите. Остальные вперед. Попытаемся нагнать…

– Эй!! Сюды!! – закричал кто-то слева. Все дружно ринулись на голос, увидели Лютабора, что пытался расчистить место. Мужики дружно взялись за бревно, откатили второе и открыли крышку погреба:

– Ой, ой!! – донесся женский всхлип. На свет с помощью дружников пожилая женщина вылезла, следом детишек вытащили да двух девок. Небольшой улов – девять человек, а все ж лица у воинов посветлели – хоть кто-то выжил.

– Тетка Белуха! – подскочил Трувояр к женщине. – Вы Нежана видели?

А та лишь выла, качаясь не слыша его, не видя:

– Ой, ой!! А-ай! О-ой!!

Девчушка, шмыгнув носом, Трувояра за штанину дернула:

– Сбег он в Звениград к князю Малику.

– Много ли еще уйти успело? – схватила ее за плечи Халена. Девчонка открыла рот, разглядывая красивую женщину, у которой из-за спины рукоять меча торчала. Пожала плечами, на вопрос отвечая, и спросила, пальчик, испачканный в рот сунув:

– А ты богиня-воительница, да? Мирян хранительница?

– Халена.

Буркнула выпустив ребенка – понятно, что выспрашивать девочку дело глупое.

– Ваших, половина, как развиднелось, ушло в Звениград, – молвила девушка с испачканным сажей лицом. – Остальные домой сбирались, а тут черные налетели как туча. Мы, кто успел, детей похватали, к тетке Белухе в подпол кинулись… – всхлипнула, лицо ладонями прикрыв.

– Давно степняки ушли? Куда?

Девушка головой покачала:

– Не знаю…

– Час, два? – и рукой махнула: что толку пытать? – Сбираемся, Лютабор!

– Шибче, шибче!! – грянул тот и бегом к лошадям, указывая на ходу воинам. – Ты, ты, ты – остаетесь!! Звенько за старшого.

– Ну, посчитаемся, скверники! – прошипел дебелый Вологор, взбираясь на коня с таким лицом, что животина испугалась, шарахнулась.

– Ужо, будя их кисель из репья! – рявкнул кто-то из воинов зло.

Мигом отряд сорвался, полетел коней не жалея: лишь бы на этот раз не опоздать.

Звенигород был поставлен глупее не придумаешь: чистое поле с далекими пятнами леса по краю. Оборона, как и у мирян – бревенчатый тын. И он уже горел.

Вокруг городища темно от степных налетчиков. Они рекой текли, в город прорубались, обступив его со всех сторон. Тьма – не меньше, поляничей поди и полтьмы не наберется, мирян же и полторы сотни нет, да хоть бы один подумал: а стоило ли в сечу лезть, заведомо обрекать себя на гибель? С такими лицами к ворогам приближались, что без слов ясно – пощады не будет.

Десяток степняков с краю обернулись на топот и, видно, учуяли погибель, по лицам приговор прочитав, закричали что-то, обращая внимание товарищей.

Миряне же на маневры время им не оставили, как летели строем, так и, шаг не сбавляя, врезались в тыл степнякам. Лютабор лишь руками в разные стороны развел, приказывая – разделиться! Вологор с частью воинов влево пошел, Халена вправо, Лютабор – прямо. Клинки на ходу вынули и врезались в гущу вражьего воинства с криками.

– Эх, братцы, побавимся!

– Бей ахидов!!

– Ату, шагловитых!!

– Порубим дивье племя!!

И только сталь зазвенела – ругань, крики, стоны. Степняки, не ожидая нападения со спины, растерялись, смяли строй, но сдаваться не собирались – да и бежать некуда – зажали. Поляничи же, увидав подмогу, бодрее биться стали, закричали радостно, учуяв победу и уже не сомневаясь в ней.

– Здравы будьте, братья миряне!! – гаркнула приветствие рыжая девица, выливая чан с кипятком на голову ворогам. Халена лишь скривилась, мельком взглянув на шалую: не до нее.

– На! – лезвием по грудине врага. – Пошел!! – ножом в бедро другого, уворачиваясь от третьего. Толчок ногой – и лети с лошади!

– Сымут дурную, – буркнул Миролюб, снимая голову с плеч того степняка, что на Халену насел.

Страшная была битва. Что ночная сеча? Баловство. Здесь два зверя билось: один в капкан угодив, даже в агонии до горла пытался дотянуться, другой, ярости не тая, все, что накипело, вымещал: за честь поруганную, за убитых безвинно, за городище, испепеленное дикарями, в безмирье бездумно превращенное.

Халена рубилась остервенело – откуда силы берутся – не думалось. Да только враг хитрый, сильный. Воины – не пастухи. Один слева, другой справа – взмах – и только к гриве пригнуться успела – срезали клинки волос с макушки девушки. Снова в разворот пошли. Халена ждать не стала: мечом по ребрам нападавшего рубанула, саблю кривую из его рук выхватывая, ею же от второго и прикрылась. Лезвие сабли соскользнуло да ей по плечу ожгло. Последнее, что увидела – кулак в перчатке, летящий ей в лицо. Сильно припечатало, с коня ринуло.

– Халена, язвить твою!! – только и услышала, падая под копыта. Сгруппировалась на автомате, в сторону метнулась. Кувырок и вот она снова на ногах. Успела кровь с губы оттереть да меч крепче ухватить, встретила вражье лезвие:

– Ха-ак!

Плохо, что туман в голове, кровь с губы не сотрешь. Мешает, координацию движений путает. Плывут перед глазами крупы лошадей, сбруи, ноги в сапогах, клинки мелькают, лисьи шапки, черные длинные усы, оскаленные лица мирян и степняков, и кровь, кровь, кровь. А шум боя далеко, глухо, словно за несколько сот бегов от нее, а не здесь вот оно – руку протяни.

Тряхнула волосами, подобрала саблю убитого степняка и ну – с двух рук рубится. Сняла одного всадника, на его коня вспрыгнула, лезвие воздух рассекло, врезалось с разворота в грудину шагловитого. Толчок:

– Минус один!.. А и тебя!…На!.. Минус два!

– Ох, девка!! – гоготнул Якша. Схватил двух степняков за шиворот и лбами столкнул, только головы затрещали.

– Минус четыре! – рявкнула Халена, пройдя степняку клинком по шее. – И ты получи!… И ты! На!… С-с-с…Шакалы!

– Чудно лаешся! – заметил Гневомир, орудуя мечами, словно танец с саблями на лошади исполняя, и все глубже в гущу врагов прорубаясь, все дальше от товарищей, ближе к поляничам.

Халена от души его мастерству позавидовала: вовек ей то уменье не воспроизвести. А сейчас бы в самый раз, да как назло – рука слабнет, кровь из раны теряя.

А ворог все так же силен, и меньше числом не стал. И некогда думать ни о том, ни о другом. И неясно, кто кого зажимает. Слева дружника с коня ринули, Ладамир серьезно ранен – лицо и грудь в крови, но держится, бьется. Справа Миролюба зажали, то и гляди, убьют. Гневомира не видно уже – слышно: язвит побратим, ругается на чем свет стоит. Только удивляйся – откуда столь замысловатые слова знает? А Лютабор на то Лютабором и прозван, что будто таран врага теснит – взмах мечом – двоих нет, как косой скосило головы, а он с двух рук машет. Ему подмога не нужна. А вон и Горузд – жив! И остальные! Видно уже своих, что первым отрядом на подмогу двигались.

Халена к побратиму стала прорубаться. Вовремя – степняк уже над его головой со спины кривой клинок занес.

– На! – лишила его руки и ногой в сторону падающее тело направила. Мелькнули черные усы, хвосты на шапке. Миролюб даже не повернулся – недосуг – степняков, как кузнечиков в траве, только успевай, потчуй сталью.

Сколько они бились?

А поляничи? Кто камнями из-за полусгоревшего тына кидаясь, кто стрелы пуская, больше неумело, словно девица тетиву натягивала. Бабы кипятком обваривали, мужи поляничей вровень с мирянами старались, и хоть в уменье уступали, злее братьев жалили. А дружники, что на работу вышли – косили всех без разбору, не щадили ворога.

И вот дрогнули степняки, уже не за город почти взятый, в обратный путь пробиваться принялись. Да кто их отпустит?