Текст книги "Игры с призраком. Кон второй."

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Проводишь завтра? – с надеждой спросил Миролюб, поднимаясь.

– Провожу. С вами бы напросилась, да чувствую – бесполезно. Князь со мной после похода в Вехи и не разговаривает. А вы – `свататься'! Нагородили до небес ерунды! – ворча, пошла в городище. – И хватит тебе, Миролюб, плохое думать, вернешься. И Мирослав вернется. Все живы будут. Главное, верить, даже когда очень плохо – верить. Имущество, тело, жизнь могут отобрать, веру – нет. Она ядро души, а душа бессмертна. Знаете, как клетка: ядро – вера, внутреннее содержимое – любовь, все вместе с оболочкой – душа.

– Ну, ты сказанула! – гоготнул Гневомир.

– Вот что мне в тебе нравится, так это легкость восприятия жизни: что в лоб тебе, что по лбу, все едино.

– На том стоим, – заулыбался парень, приобнял девушку, робея. И хоть не понял, хвалит она его или ругает, одно учуял – тепло в ее голосе. И что она говорит, уже без разницы… лишь бы говорила и говорила, шла рядом, улыбалась и смотрела на него.

– Ох, мальчики, – вздохнула Халена, обняв в ответ Гневомира и Мирослава за пояса. – Если б вы знали, как я вас люблю. Ближе и нет никого. Вы, сосны эти, поля, городище. Варох, Мирослав, дядька Купала… миряне все как один, и земля эта – родная, любая. Не меня берегите – ее, родичей своих, тепло в доме… а какой ценой, неважно.

Парни молчали. Да и что было говорить. В эту ночь, под звездами, шагая по полю к уюту родных жилищ, они были вместе, плечом к плечу, рука к руке – а что еще надо? И запах трав, и прохлада ночи, и тихий стрекот кузнечиков, и стук трех сердец, и шелест шагов слились в одно, связали их крепче венчальных уз. И пусть два неоженка да девица – чужая невеста, а все едино – вместе и навсегда. Пусть здесь и пусть лишь сейчас, но достанет и этой малости, чтоб долгие зимы душу теплом греть.

Все забудется, уйдет, сотрется, холм превратится в поле, лес в пустошь, карьер в россыпь камней и все ж самая последняя крупица, самая малая частица этих мест будет хранить память о сегодняшнем дне, о неразлучной троице.

Неважно, сколько им отмеряно, сколько проживут, важно как. И пусть полягут кто в сече, кто в повалуше, кто сегодня, кто завтра – все едино – жизнь уже не зря прожита.

Вместе они, навсегда вместе – много их, а как один, и каждый в другом, как в себе уверен. Это ли не счастье?

Побратимы Халену проводили до терема, дождались пока она скроется в дверном проеме, и, не сдержавшись, дружно вздохнули:

– От ты дурень, – качнул головой Миролюб. – Удумал свататься, голова твоя хворая.

– Так и ты не супротивничал.

– Попытали счастья, – протянул невесело. – Уйду завтра, бережь Халену, не забижай.

– Ее забидишь, как же, – усмехнулся Гневомир, на побратима покосился. – Ты, энто, слыхал, что Солнцеяровна баила? Поглядывай там шибко. Как бы вправду беды не сыскали на сговоре.

– Еще один умник выискался, – буркнул Миролюб. – Пошли что ль? Почивать пора. На зорьке сбираемся, вставать ужо скоро, а я и не ложился… Жанихи!

Гневомир, хохотнув, обнял парня за плечи и пошли они вверх к избам:

– Ладно те! Зато слыхал, что сказанула – любы мы ей!

– Угу. Я и другое слыхал – все ей едино любы – и мы, и княже.

– Зато мы братовья!

– Прибытку с того, как с ежа шерсти.

– Ничё! Вот развиднеется, смута уляжет, тогда снова посватаемся. Авось, паря! Нет-то нам не сказали! – заржал довольно.

Глава 8

Пятые сутки пошли, как князь со дружиною к брату подался. И тихо в Полесье, сонно, словно время в ожидании их возвращения замерло. Люд не ходит – ползает, женщины громко не говорят – шепчутся, детвора криками не оглушает. Даже на ристалище мужи ленятся.

`А может жара действует'? – подумала Халена, глядя, как Трувояр вокруг Веригора ходит, да и тот напасть не спешит – ленивый выпад, опять хождение по кругу. А поляничи, что ратному делу обучаться приписаны, только за стрелами бегать успевают, пуская их в `молоко'. Дружники все больше в теньке сосен да кедров сидят и не посмеиваются, не комментируют бурно потехи молодецкие как обычно, а лениво улыбаются. Пацанята на изгороди как гроздья винограда висят, семечки поплевывают, глядя на неспешные забавы ратников.

Купала один активен – блажит, плюется по обыкновению.

Халена макушку потрогала – припекло солнышко. `В тенек, что ли, как остальные отползти? Да нет – засну ведь'.

Гневомир, играючи, Дагаяра на лопатки уложил, к девушке пошел, улыбаясь во всю белозубую наличность, мышцы на лоснящемся от пота торсе выказывая: а видала, каков я удалец?!

– Гордюся! – кивнула та, оценив его анатомию. И протяжно зевнула, в сторону взгляд отводя.

– Халена, язвить тя в коромысло! – рявкнул Купала, узрев в зевке пренебрежение к службе. – А ну слазь с плетня! Ходи сюды!

– Ну, – подползла со вздохом.

– Будя те `ну' и поволуша на борбище! Серко, Рудояр, а ну ходь сюды молодь желторотая!

Два парня лениво подошли к десничему: молодые еще совсем, нетравленые, взгляды чуть испуганные:

– Чего, дядька? – пробасили дуэтом.

– Вота вам супротивник! – указал на девушку. Та без интереса оглядела худощавых оппонентов, фанатов диет и вегетарианства, и опять зевнула.

– Я те позявкаю! – рыкнул Купала. – Воительница! Тьфу!… А ну сходись!

– С кем? – скривилась девушка. Десничего перекосило в нервном припадке.

– Опять перечишь?!

– Да побойся Бога, дядька Купала – кого выставил? Они ж необученные совсем. На смех детей выставляешь?… Давай хоть еще двоих, – плечами пожала, встретившись с гневным взглядом десничего. Размяла шею да плечи.

Гневомир заржал:

– От девка шалая!

– Но, но! – погрозила ему пальцем.

Десничий еще двух юнцов подозвал, сплюнул, презрительно оглядев Халену, и отошел.

– Сходись! – рявкнул.

– Извините, мальчики, – пожала плечами, глядя на юношей. – Сразу предупреждаю – бесчестить не хочу, но я как вы подневольная. Нападайте, что ли?

Парни переглянулись, замялись: девка все ж. Однако права она – приказ есть приказ. Один несмелый выпад сделал. Пока кулак летел в сторону плеча девушки, та не только лениво отклониться успела, зевнуть, но и ногу выставить, в грудь полянича упереть.

– Извини, – кивнула и легонько толкнула. Парень упал, уставился на девушку, не понимая за что и как?

– Ладно-ть, – заявил его черноглазый товарищ и смело в бой пошел. – Я не больно.

– Ага, – кивнула. Отклонилась и ткнула пальцем в подвздошную область. Мальчик сложился и осел на траву, хлопая ресницами. Остальные уже вместе в атаку пошли, да толк? Секунда на одного, секунда на другого – отдыхают. Дружники загоготали.

– Слышь, Купала, почто дитять Халене ставишь? – спросил разлегшийся на траве Велимир – детина здоровый, златокудрый. Наян, шибче Гневомира.

– От ты и вставай! – рявкнул Купала.

Мужчина лениво встал, подмигнул девушке, подходя:

– Побавимся что ль, воительница?

– Отчего б нет?

– Токмо за увечья, чур, не забижаться!

– Знамо дело, – щедро улыбнулась. Сон как рукой сняло – вот этот противник ровня. Можно силы не беречь:

– Вперед?

Ратники подобрались, затихли в ожидании знатной потехи.

Халена муху назойливую от уха отогнала, вплотную к Велимиру подошла и, мило улыбнувшись в лицо, наступила пяткой ему на ступню. Тот моргнул – что за прием затейливый? Хохотнул и хотел обнять девушку, медвежьей хваткой сжать в тиски. Увернулась, в ребра кулак впечатав. Мужчина попытался ее перехватить поперек талии, сгреб ручищей. Халена взбрыкнула: локтем под дых, ногой в коленную чашечку, вывернулась.

Велимир хохотнул, затылок почесал, оглядывая верткую. Шагнул, делая обманное движение, и словил противницу. Сгреб в охапку на землю ринул. Халена перевернулась на траве и подсекла его ногой. Тот на траву задом бухнул. Девушка хотела встать, да Вельимир ее за ноги схватил, обратно на землю укладывая, придавил своим весом и засмеялся в лицо, довольный победой и тем, что сама воительница под ним лежит. Халена фыркнула и ударила коленом в пах игреливому:

– Не шали, – выдохнула в вытянувшееся лицо мужчины. Пальчиками под ребра легонько ткнула и скинула Вельимира с себя. Вовремя: Гневомир уже буянить собрался – сжав кулаки, пошел к мужчине, с негасимым желанием поквитаться.

– Все, – успокоила его Халена, отряхивая с безрукавки травинки да соринки. Велимир тяжело поднялся, кудрями тряхнул и улыбнулся Гневомиру примирительно:

– Ох, и горяча посестра твоя.

Парень плечи расправил, гордо грудь выпятив:

– А то!

– Как ты меня? Куды? Ну-ка, показывай, – потребовал у воительницы.

– Точки в подреберье: вот и вот, – ткнуть хотела.

– Э-э, легче, – прикрыл руками бока.

– Как тогда показывать?

– Ласково, – хохотнул. – Ты ж все тыкнуть норовишь, а пальцы что иглы.

– Убирай руки, я осторожно. Вот сюда и сюда. Можно кулаком, но тогда до-олго отдыхать будешь.

– Ага? Эй, Лютабор, иди сюды, на те спробую!

– Сейчас, ага, нашел полоумного! – бросил тот, приподнимаясь на локте с травы.

Дружники заржали.

– На мне покажи, – подошел Трувояр.

Мужчина плечами пожал и ударил. Да не попал: парень в бок повернулся и локтем под дых врезал, а потом еще и толкнул, сделав подсечку. Велимир грохнулся:

– Ну, елки лохматые!

– Ай, молодца! – хлопнул по плечу Трувояра Гневомир.

Пока мужи дурачились да перепирались Халена пристально за дядькой Купалой следила – несся он прочь с борбища, в сопровождении брата Гнедка. А тот, девушка точно помнила, с Мирославом уехал.

`Значит, случилось что-то', – решила, предчувствуя неприятности. И взяв куртку с плетня, пошла с борбища к княжьему терему в надежде разузнать, что происходит.

Только к крайней избе подошла, как увидела Малика с Горуздом. Они спеша пронеслись к крыльцу, влетели в сенки, дверью хлопнув. Халена не на шутку встревожилась – неужели плохие новости? И без церемоний вломилась в горницу вслед за десничими. Встала у дверей, взгляд в мужей вперила, пытаясь по лицам определить, что к чему. А лица сумрачные – хорошего думать не приходится. У ведра с водой Гнедок собственной персоной стоит, жадно одну кружку воды за другой черпает, пьет. Вид у парня потрепанный, не только рубаха, но и лицо серое.

– Ну, ты-то чаво?! Звали тебя?! – хлопнул ладонью себе по ноге Купала, увидев девушку.

– А я незваная. Что случилось? – на Малика посмотрела. Тот кудрями качнул с хмурым видом, взгляд отвел. Горузд на место на лавке рядом кивнул:

– Проходь, Солнцеяровна, садись.

Странно, Купала и слова поперек не сказал, лишь губы поджал да вздохнул. Халена не села, а словно упала на лавку, чувствуя холод в груди – не к добру любезность десничего.

Гнедко губы ладонью оттер, повернулся к старшинам.

– Красная Горка горит. Кто жив остался, в Славле засел, – бухнулся на лавку без сил.

– Та-ак, – крякнул Купала.

– Мирослав что? – поддался к парню Горузд.

– Жив, но посечен шибко.

– Почему домой не привез? – севшим голосом спросила Халена.

– Не ехал, – лицо Гнедка совсем мрачным стало, взгляд потерянным. – Князья на него думают. Слух пошел, что он всех заманил в Красную горку.

– Вот те, язвить вашу в дышло!!

– Да не сказились ли они?!!

– На Мирослава наветничать?!! – громыхнул Горузд, поднимаясь.

– Тихо! – рявкнул Малик. – Толком узнать надобно, потом уж мечами брякать!

– Рассказывай подробно, – попросила Халена притихшего, поникшего парня. – Вижу – устал, но соберись, пожалуйста.

Тихий сочувствующий голос девушки подействовал на парня. Гнедко голову поднял, посмотрел на Халену жалобно, глаза потер, чтоб слезы сдержать.

– В Красной горке все собрались…

– Где она находится?

– У границы племен. От Горки едино, что до венедов, что до рывничан. Куделам, росничам, недалече и слехам, – ответил за парня Малик. – На то его и выбрали, что близко. Аймак надолго не оставишь – лютичи разор по все уреме чинят, дня без беды не случается.

Халена внимательно выслушала его, кивнула, принимая доводы, и к парню обратилась:

– Кто был?

– Верзеня, князь ургунов. Они по украю венедской земли стоят по сговору с ихним князем Светогором. Вестамир – куделы, Гойх даже приехал, хоть и не ждали.

– Кто он?

– Князь шулегов, сейчас у горцев сидит, ну – сидел…

– Кого не было из тех, кто знал о сборе?

– Ойхотар, старшой агров, не был. Но они завсегда сами по себе, с горцами лишь знаются да с холмогорами. Горцам встречу предлагали, но им не до нас, из семи кланов лишь Родика да Замира еще держатся. Остальные все были. Нет! Листавр за себя брата прислал – Дарика.

– Остальные все?

– Все.

– Живы?

Парень помолчал и то ли вздохнул, то ли всхлипнул:

– Рагдыня и Наяр погибли…

– Племя?

– Почихеды, улеги.

Мужчины зароптали: плохо, куда как худо. Если в их гибели Мирослава винят, знать быть мору. Племена-то горячие, бок о бок к мирянам стоят. Мало печали от лютичей, степняков да росков, теперь и свои в набег за князей погибших пойдут.

– Ранены?

– Мирослав, Дарик, Светогор.

– Как такое случилось?

– Темно было, в ночи прокрались. А все с усталости почивали. Мы, лютичи да росичи лишь и дозорили. А нет, всех бы как скотину порезали. Может тьма их была, может две. Суматоха, крики… Князья без байдан, сонные, дружники тож…

Парень сглотнул ком, серея лицом от воспоминаний – молодой еще, первая сеча в его жизни случилась и подлая, а никак учили его старшие – по чести.

– И такое бывает, – тяжко вздохнула Халена. – Бежали?

– Князей уводили. Мирослава-то не сдвинешь…

– Сроду он от ворога не бегал! – сжал кулак Горузд.

– По-дурному полечь, честь небольшая, – вполголоса заметил Малик. И удостоился презрительного взгляда Горузда и Купалы.

– Потом что? – прервала их прения Халена, обращаясь к гонцу.

– В Славль ушли сколь нас осталось. Заставы выставили, давай допрос чинить, на Мирослава наветничать. Вздорили до полудня, гонцов слали, с вестями да за подкрепленьем. А после любичей дозоры пришли – сказывали – обложили лютичи всю урему Белыни. Черно от них. Ратью стоят.

– А роски?

– Не зрил. Слух пошел – и они недалече. Сеча будет не малая. Почитай все аймаки встают, а иначе никак… Княже выручать надо, плох он, а из терема ни шагу.

– Шагни, так тут же все грехи ему навешают, от большого ума.

Халена не сдержала стон, зажмурилась:

– Чуяла я подвох! Говорила же!

– Да средь нас сроду алыр да наветников не было! – рявкнул Купала. – А кто таку скверну баит – язык вырву! Бухвосты, лядоки, язвить их…

– Да толк сейчас горло драть? Сбираться надобно! – влез Горузд.

– Это что же получается? – спросила Халена, припоминая карту, что чертила в пыли княжьего двора со слов побратимов. – Берег реки лютичами да росками занят?

– Да, хоголы лишь держатся – не дошли до них вороги. Вот то князья и ропщут – то ли к своим вертаться да голову сложить, то ли сговориться да вместе вдарить. Кто уже ушел, кто дружину ждет, за подмогой послал. Чего порешили мне неведомо, сюда коня гнал… загнал.

– Все! Хорошо побалакали! – вскочил Горузд. – Сбираемся. Купала, здеся остаешься. Малик…

– С вами я!

– И я иду, – бросила Халена, поднимаясь.

– Гнедко, в Вехи скачи, упреди Светозара, пущай украины шибче бережит, не ровен час, придет кто.

– Понял, – встал парень.

– Я в Кудесню гонца зашлю, заслоном встанем, Полесье уберегу, – заявил Купала.

– Лютобора десничим тебе оставляем, князю покои готовь, да Хангу упреди, что недужен он шибко.

– А то я на ум кривой, без тя не смерекаю! Тьфу, леший куси тя за пятку!

Все дружно вышли из терема. Малик рванул к коновязи, приказ коней седлать отдавать. Купала давай парней гонять – снаряжение готовить. Горузд засвистел как Соловей-разбойник, оглушая Халену – об общем сборе оповестил.

Все забегали, засуетились. Девушка в свой закуток побежала, куртку на плечи накинула, перевязь приладила, меч проверила, к голени один нож приладила, второй к поясному ремню. Выкатилась на крыльцо как раз, когда Гнедко на лошадь садился. Перехватила его:

– Скажи, Миролюб как? Жив ли?

– Жив, – заверил. И ударил лошадь пятками.

– Халена, что за пожар? – вырос перед ней как из-под земли Гневомир. – Что стряслось? На байдану! Ну, чего молчишь?!

– Мирослав ранен, князья попали в засаду, как я вам с Миролюбом и говорила! Предал кто-то! А на Мирослава вину свалили! Вы там в оба смотрите! Всем передай, язык за зубами, руки не распускать, но если кто слово грязное скажет…. – на ходу, стремясь сквозь толпу воинов к Ярой, сообщила девушка.

– Ужо скажет, им же и подавится! – оскалился Гневомир, мигом сообразив, что к чему. Халена покосилась на него: где жуешь, не разжуешь, а где слово скажи, он понял! Да, умом побратима не понять…

Вспрыгнула на Ярую.

– Байдану вздень сказываю! – заблажил побратим.

– Без надобности, – отрезала, выводя лошадь к воротам. А там уже Устинья с женщинами хлеба да воду дружникам раздавала, в сумы складывала. Купала горланил указы, размахивая руками. Лютабор ругался скверно во все горло, забиженный, почто его оставляют. Малик пальцы Лебедицы отнять от своей руки пытался. Та плакала горько, словно навек прощаясь.

– Свидимся, любая! Жди! – вскочил на коня.

Часа не прошло, как пять сотен дружников в полном воинском вооружении рысью рванули прочь из городища.

Глава 9

Миряне коней загоняя, поспешали на выручку. Молча неслись всадники, без отдыха. По лесу, по полям, опять по лесу – не замечая, где едут, по чьей земле. И хоть хлеба в сумах – не до еды, и хоть на жаре пить хочется – не до воды. Мысли вперед лошадей бегут, руки сильней поводья сжимают.

Утро увяло, день проскочил незаметно, вечер к ночи клонится, а они все летят.

Быстрей, быстрей – бьют копыта.

Ночь на округу легла, когда копыта по шаткому мостику застучали. Избы показались.

– Звонкая, – заметил Гневомир. – Вотчина любавичей.

– Передых!! – объявил Горузд. – Коней напоить! Самим не спать!

Халена не слезла, свалилась с седла на траву, в небо уставилась и хохотнула, представив себя сверху. Гневомир ей ведро воды принес, плеснул прямо в лицо:

– Не спать!!

– Тьфу, – с трудом села, отфыркиваясь, и забыв попенять побратиму, жадно принялась пить. Ярую поить. Гневомир каравай вытащил из сумы, разломил на две части – одну Халене, одну себе. Девушка от своей части треть взяла, остальное лошади скармливать принялась. Так и стояли обе, жуя. Гневомир захохотал:

– Ох, зрила б ты себя, воительница! Яки тетерка потрепанная!

– Это фигня, а вот окостенение всей конституции тревожит. Я ж как робот несмазанный. Как в седло сяду?

– Чаво сказанула-то? – поскреб щеку парень. – По-человечьи баить-то когда обучишься?

– После встречи с лютичами и всемирной победы добра над злом скажу.

Парень хмыкнул, к ведру с водой приложился, остатки на себя вылил, да в девушку плеснул. Утер лицо и спросил:

– Слышь, Солнцеяровна, про Миролюба что ведаешь?

– Жив, Гнедко сказал, а что как – не знаю, – отвернулась, скрывая тревогу и печаль. Да разве ее скроешь от острого взгляда влюбленного мужчины?

Развернул Гневомир ее к себе за плечи:

– А по мне плакать будешь? – спросил тихо.

– Я те поплачу! – изменилась в лице. Рявкнула, кулаком погрозив. – Я тебе устрою плачь Ярославны! Только смоги полечь! На том свете найду, убью за то второй раз, нафиг!

Дернулась, отворачиваясь. Гневомир не сдержал довольного смеха – почитай, в любви ему Халена призналась – ишь, спужалась-то как! За него! За него спужалась!!

Подхватил девушку на руки, закружил, смеясь:

– Ай, люб я тебе, Солнцеяровна! Лю-ю-у-уб!!

– Как не люб-то, дурачок такой! – легонько хлопнула ему по лбу ладошкой. – Брат ты мне, и не названный, а что ни на есть – родной!

– Ага! – заржал, вспугивая аборигенов-поселян, лошадей да насекомых.

– Сбираемся!! – пронеслось, перекрывая смех.

Гневомир Халену в седло посадил, на своего коня вспрыгнул и с блаженной улыбкой направил его в строй уходящих товарищей.

– К полудню в Славле будем. Держис, ь дщерь Солнцеярова!

– А не близко родственники у Мирослава обитают, – вздохнула девушка, занимая свое место в строю. Шли теперь тихо, давая передышку лошадям, а к зорьке опять во весь опор помчались.

Славль недаром прозвали Славлем – не городок то был – город. У стен избы простых любавичей, пахарей. За стенами терема знатных людей, старшин, десничих, воинские казармы, конюшни, кузня, пекарня. И все пространство от края и до края было заполонено разными племенами. Войска прибывали и прибывали, на постой по теремам согласно племени определялись.

Миряне, не останавливаясь, прошли мимо ворот, въехали во двор. Халена оглядывалась, пытаясь понять, где ее племя. Гневомир придерживая лошадь рядом с девушкой, посматривал вокруг, так же, выискивая своих.

У избы за коновязью трое здоровеных мужчин с голыми торсами – все загорелые, длинноволосые, с черными браслетами на запястьях. Лица каменные, взгляды тяжелые – сидят, как истуканы, на приехавших смотрят. Халена поежилась: таких малым составом выстави – враги лишь от их вида и взгляда побегут.

– Кто это? – спросила.

Гневомир посмотрел:

– А, и горцы здесь, – опять отвернулся, своих высматривая.

– А эти? – толкнула его, кивая на группу хмурых мужчин с заплетенными косичками у левого виска. – В мехах в такую жару!

– Это беличи. Не вздумай задираться. У них по вере, ежели женщина не робка да не хила, счастье в дом. Да куды счастье – все разом, почитай. Скрадут гилем. Они ужо Мирославу челом били за тебя, мехов навезли, сроду столько не видывал – две телеги! Гляди, уставился! Тьфу! Я те очи-то помозолю! Токмо подберись!… Слышь, Халена, от меня ни на шаг! Вона еще до тебя охочие – ручане, мать их речную, злыдню! А баили, кончились ручане! Вот плетут незнамо что!

– Где ручане?

– Вона у плетня гуртом. Дальний терем. Ну, зришь, что ль?

– Ну, – приложила ладонь ко лбу, чтоб солнце глаза не слепило и увидела стройных мужчин, гибких и востроглазых. На крепких не по комплекции шеях виднелись темные ленты с круглыми подвесками. Странные. И не просто сидят воины, как другие, в ожидании, а играют азартно, и очень похоже что в карты! Н-да-а…

Влево посмотрела: хмурые круглолицые мужчины с серьгами в правом ухе. Волосы длинные, черные, и сами черны, коренасты, вида неприступного.

– Куделы. Тож подальше держись. Они сроду до недожерных охочи. Узрят, проходу не дадут. Девки у них, что бочки…

Халена скривилась: может паранджу смастерить или забрало сковать?

Гурт воинов в зеленых безрукавках озоровал, сходясь меж собой, буграми мышц играя.

Один молодой, безусый, в отличие от остальных, Халену увидел, уставился, не мигая, забыв о забаве. Его толкнули. Он схватил толкнувшего, пихнул от себя, продолжая смотреть в глаза девушке. Халена зубами клацнула – отстань!

Мужчина белозубо улыбнулся, щуря карие глаза. Волосы пригладил, рубаху оправил и видно собрался подойти.

– Ну, язвить! И Стеха здеся!

– Этот, – кивнула на мужчину Халена. – Знаешь его?

– Ну, тьфу! Почихеды. Украйничаем мы с ними. Прошлый торг встренулись, так побились, гургулам все торжище разнесли. Чую, и ноне вечером будя забава. Им же слово, они два. Задиристы, что петухи. Не, глянь, и энтот глаз об тя мозолить принялся! Чё те дома-то не сиделось?! – рявкнул на воительницу.

– Хорош орать, Отелло! – фыркнула девушка, направляя Ярую в сторону от буйного побратима. Да недалеко ушла. Какой-то незнакомец в кожаных штанах, в кожаной жилетке с мечом на поясе придержал кобылу под уздцы. Погладил морду, хитро и призывно поглядывая на всадницу. Легкий поклон отвесил, махнув ладонью:

– Богиня-воительница?

И что ответишь? Вот сказала бы! Весь пантеон всех племен в ряд выстроила… Но мысленно.

– Представьтесь сначала вы.

– Каур, сын Триста-десятника, – с легкой улыбкой отвесил повторный поклон. А взгляд не отводит. И глаза красивые, чуть раскосые, серые. Сам стройный, гибкий.

`Хороший жеребенок, ничего не скажешь', – оглядела, ничуть не смущаясь.

– А меня Халена. Где миряне расположились, не знаете?

– Отчего ж, дева-воительница, знаю. За постоем росичей, как раз им терем отдали.

– А вы, простите, чьего племени, роду?

– Роснич я, богиня, милости просим погостевать. Любого спросите, как Каура найти, скажут.

– Обязательно, – заверила с насмешкой, и поспешила избавиться от его общества. Направила лошадь к избе, что напротив гурта ручан стояла.

Росичи, серьезные, даже угрюмые мужи с лентами на лбу, молча проводили ее взглядами и вновь за свое дело принялись – оружие осматривать, мечи точить. Вот это ей понравилось – знатные, видать, воины, не балаболки, не балльники – бойцы.

За терем завернула, своих увидела – лежали на траве, на лавке, подпирая сруб сидели – потрепанные, тихие.

– Халена! – увидев, ее, воскликнул Миролюб. Девушка с Ярой спрыгнула, к нему рванула, обняла, не таясь:

– Живой! Живой брат!

Парень замер, не веря себе – его обнимает… сама… рада… тревожилась!

– Халена, – просипел, робко ладонь ей на плечо положив.

Девушка отпрянула, смущаясь своей слабости, к дружникам пошла, поклон отвесила:

– Здравы будьте, братья-миряне!

– И тебе, Халена Солнцеяровна! – прогудели недружно. Но лица светлей стали – все ж свои пришли.

Следом и остальные подтянулись, располагаться начали, кормиться да товарищей слушать – что было, что бают, какие слухи пускают. Суетно на отшибе – народу много – места мало, но все ж все свои и потому легко и спокойно.

– Мирослав где? – спросила Халена у Миролюба.

– В тереме Любодара. Прямо через две избы. Вона крыша с коньком.

– Пойдем, видеть его хочу. Может, помогу чем?

– Чем? – спросил в горечью. – Стрелой ему грудь пробило. Голову посекли.

Халена поморщилась – больно то слышать:

– Пошли, там решим. Раны-то обработали? Лихорадка есть?

– Со вчерашнего вечера лихоманка отпустила. Шибко маялся.

– Кто с ним?

– Наши знамо. У терема стерегут. Меняемся. Жена Любодара хлопочет, да и сам наведывается. Остальные… Слух пустили скверники…

– Знаю. Потому вас, словно чумных, на отшибе поселили?

Миролюб лишь кивнул: а что скажешь? Тяжко, подозрение в измене несть. И опровергнуть нечем. Вбили князья себе в головы – Мирослав всему виной – и не сдвинешь.

Мимо прошагал парень в синей рубахе до колен. Мазнул презрительным взглядом по Халене и словно споткнулся – замер на месте, распахнул рот и очи, на рукоять меча, что из-за плеча девушки торчит, уставился.

Миролюб скорчил ему злобную рожицу. Парень скривился и пошел дальше, то и дело оборачиваясь.

– Это чей?

– Венед. Сотня их легла, полтьмы пригнали. Их Светогора посекли. Рудой исходил. Ничё, с утра на крыльцо вышел. Жив. А все едино волками на нас смотрят, загрызть за князя готовы. Улеги вона Наяра потеряли, знатный муж был, по правде жил и слег знатно, собой молодку закрыв…. Ничё, тризну сотворили и кивают. А я уж бажил, мстить будут. Не, не верят они навету, так знамо – родичи они кедрачникам, а те с нами. Наши.

Подошли к крыльцу, Халена своим поклонилась, оценив их доспехи – в полном воинском облачении стоят. Действительно невеселы дела. Горузд подошел:

– И ты сюды? Ладно-ть, пошли, – бросил девушке, по ступеням затопал. Халена следом, оставив побратима у крыльца.

Князь лежал в верхней светлице. Голова и грудь перемотаны, лицо, что повязки – бело, а взор сердитый.

– Почто ее привел? – глянул на десничего недовольно, на девушку тяжело посмотрел. – Домой сбирайся.

– Угу, и тебе здравствуй, Мирослав, – не стала перечить, ладонь ко лбу приложила – нет горячки? Нет. Уже хорошо. А что сердит, так ясно – лежать-то и болеть не приучен, маятно ему то. Рану легонько ощупала – нет ли воспаления? Князь не поморщился – скривился, грозно брови насупив:

– А ну, брысь!

– Ага, ага, – успокоилась – нет воспаления. – Рада, что все не так плохо, как говорили. Выздоравливай, Мирослав.

На Горузда покосилась: понимаешь, что домой отправлять князя надо?

Тот кивнул и взглядом выпроводил.

Девушка светло улыбнулась в лицо князя, поцеловала его в щеку:

– Ты не сердись сейчас, после покричишь, а я послушаю. Честно, слова поперек не скажу. Выздоравливай только, – повторила, провела ласково ладонью по волосам и оставила его, обомлевшего. Вышла до того, как он высказаться по поводу ее поведения смог.

Вышла на крыльцо, посмотрела сверху вниз на побратимов, что на ступенях пристроились. Сидели, двор обозревая, плечом к плечу, и молчали, а не ссорились как обычно.

Села рядом, руки на коленях сложив.

– Ну, чего там Мирослав? – озаботился Гневомир.

– Жив. И уверена, здоров будет. Только здесь ему опасно да и суматоха не в тему – беспокойство для раненного. Другое дело дома: тихо, спокойно, никаких волнений. Ханга уврачует, Устинья хлебов напечет, щей наварит. Отъестся, отоспится и будет краше прежнего. Домой его надо.

– Ужо сбирают обоз, – сказал Миролюб.

– Домой наши вертаются. А много посекли.

– Все уходят? Правильно. Мы теперь за них поработаем, головы сплетникам вправим, да языки подрежем.

– Ага, а то мелят незнамо что! – согласился Гневомир. – А смотрят-то? Так бы и дал в зубы!

– У тебя один прием на все времена. Головой работать надо, а не кулаками.

Парень презрительно сплюнул:

– А я и головой могу, – достал орех из кармана и впечатал себе в лоб. Скорлупа в пыль рассыпалась. Сдул остатки с ладони и протянул ядро изумленной Халене. – На. Скусный, Стеха угостил. Жуй да сбирайся, в обрат пойдешь.

Девушка кашлянула, прочищая горло перед внушительной тирадой, но выдала лишь:

– Хм.

В себя еще не пришла от демонстрации. Чтоб лбом орехи кололи, видеть ей еще не доводилось.

– Нет, я видела, как оглоблей кабана по загону гоняют, как листики девушки на лицо клеят, чтоб веснушек не было. Как коня по полю на себе таскали, как ты угол избы поднимал по просьбе мамани своей, фигню какую-то выискивая. И даже как кулаком лошадь на скаку останавливали – тоже видела. Но чтоб орехи лбом колоть, это, я тебе доложу, экстраординарный случай, первый в моей сознательной жизни. Поразил ты меня, брат Гневомир, до глубины девичьей души. Просьбу можно по сему случаю – больше подобного не демонстрируй, а то ведь от такого аттракциона и столбняк схватить недолго.

– Все сказала? – вытащил еще два ореха, тем же манером расколол. Половину в ладонь Миролюба высыпал, половину Халене, застывшей с открытым ртом.

– Ты меня слышал, отрок? – спросила осторожно через минуту.

– Чего? – нахмурился. – Больше нету, энто ешь. Да сбирайся, говорю. Вишь наши ужо наготове.

– Молодцы. Пускай привет Купале передают.

– Сама передашь, – чуть подтолкнул с крыльца.

– Ты лбом, он у тебя крепкий, – посоветовала. – Миролюб, а ты что сидишь?

– Я с вами остаюсь.

– Не-е, ты уходишь. Халену под белы ручки бери и в строй, – посоветовал Гневомир.

– Не пойдет она, – заметил Миролюб, отворачиваясь.

– А почто…

– А по то! – буркнула Халена, вставая. И пошла прочь, чтоб возмущенные крики побратима не слышать, да в ответ не нагрубить.

– Ты что, шалая! Да ты… – поднялся тот, желая вразумить девушку, и тут же рухнул обратно на ступени. Миролюб его осадил локтем под дых.

– Ну, ты, паря!…– уставился на него побратим исподлобья.

– Смолкни, – посоветовал. – Не поедет она в городище, не старайся, – заметил, с тоской в спину девушки поглядывая. – Дурень ты, Гневомир, почто раньше не скумекал?