Текст книги "Красная Армия (ЛП)"

Автор книги: Ральф Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Мощный взрыв оглушил Ткаченко, бросившегося на землю. Только корпус одного из съехавших с дороги танков спас его от осколков. Вокруг кричали от боли или страха, другие голоса звали санитаров.

Комбат-эстонец кричал приказы и махал руками, напоминая Ткаченко один старый анекдот о том, что каждый раз, когда саперы приходят в растерянность, они машут руками, как будто сигнализируют о чем-то важном.

Ткаченко поправил шлем и стер самые крупные пятна грязи с формы. Решительно пыхтя, он направился к каналу. Подойдя к воде, он взял под контроль первую колонну понтонных парков, будучи раздраженным медлительностью и теперь в душе радуясь возможности взять происходящее под свое руководство. Он даже начал руководить отдельными грузовиками, которые полукругом подъезжали по крутому берегу к каналу, чтобы сбросить понтоны в воду.

Ткаченко не обращал внимания на брызги воды. Он уже промок. Когда первые полдесятка секций моста плавали в канале, он вскочил на одну из них, пока саперы напряженно пытались направить понтоны в нужное положение и связать их друг с другом.

– Ложись!!!

Ткаченко упал на понтон, который закачался от рева прошедшего над ними реактивного самолета. Открыли огонь зенитные орудия, зашипели стартующие ракеты. Затем раздались взрывы сброшенных самолетом бомб.

– Работайте! – Закричал Ткаченко. – Если не хотите сдохнуть прямо здесь, сволочи! – Он выхвалил инструмент у неуклюжего солдата.

Вниз по течению канала подготавливалось все больше мест для установки мостов, и все больше машин с понтонными парками подъезжали к воде, чтобы сбросить в воду секции. Командир батальона уже получил в свое распоряжение два челночных парома и первые танки пересекли водную преграду на них. Ткаченко, изучив документацию по каналу, категорически запретил пытаться форсировать его, используя оборудование для подводного вождения. Берега были слишком крутыми, и он сомневался, что танки смогут самостоятельно выбраться из воды. Но он подозревал, что многие танкисты проигнорируют его указания.

Моторные лодки описывали полуокружности в канале. Саперы, стоя на понтонах, отталкивали мост от берега, помогая товарищам на лодках направлять и скреплять секции. Осколки били в грязную воду огромными каплями дождя. Ткаченко стоял на понтоне, стирая с лица смесь пота и дождевой воды.

Мост, направляемый саперами на моторных лодках, постепенно становился перпендикулярно берегу. Ткаченко смотрел на маневрирующие на воде паромы, готовившиеся к перевозке тяжелых грузов. Первый уже вернулся назад за новой группой танков.

Полчаса, думал Ткаченко. Если через полчаса они не контратакуют крупными сухопутными силами, танками, то будет слишком поздно. Они не удержат плацдарм. Он внимательно вслушивался в грохот обменивающейся ударами артиллерии. По звукам казалось, что советская артиллерия доминирует на поле боя. Она подавляла вражеские батареи и формировала защитный барьер между противником и плацдармом.

Конец понтонного моста ударил в противоположный берег, отдавшись в колени Ткаченко. Сходни упали в грязь. Нужна ковровая дорожка, подумал Ткаченко. По которой он пойдет вперед. Он снова закричал, счастливый, как ребенок.

* * *

Леонид боялся утонуть. Мысль казалась абсурдной, учитывая, что он находился посреди боя, внутри трясущейся стальной коробки. Двигателю боевой машины пехоты, казалось, безнадежно не хватает мощности. Леониду казалось, что они пересекают океан. Голова болела от выхлопных газов, а вид из бойницы в борту машины только напоминал ему, что поверхность воды находится опасно близко от крыши машины. Больше всего на свете Леониду хотелось открыть верхний люк и увидеть небо.

Но он боялся. Боялся наказания. Боялся затопления машины. Боялся огня артиллерии. Тонкие струйки воды сочились по бортам машины. И когда наводчик выстрелил в далекую, невидимую цель, машина качнулась так, словно была готова опрокинуться.

Леонид молился. Он не знал, верит ли он в Бога или во что-то еще. Но его мать всегда оставалась по-крестьянски суеверной, он помнил ее робкие, быстрые молитвы. Он крепко сжал автомат и закрыл глаза. Он молился, как мог, пытаясь представить себе, что нужно было говорить, чтобы убедить забытого Бога, что сейчас он действительно был искренен. Получалось несколько похожим на попытку убедить строгого и непреклонного учителя в том, что он честно собирался сделать домашнее задание.

Машина ударилась во что-то твердое, сбив солдат в кучу. Двигатель напряженно скулил. Вращающиеся гусеницы гудели за металлическими стенками.

И вдруг машина чудесным образом обрела в себе силы, чтобы ринуться на берег. Жесткий хруст траков по гравию показался Леониду благословением, которого он не получал еще никогда в жизни.

Машина остановилась и, переключив передачу, рванулась вперед. Леонид слышал вокруг громовые раскаты. Пушка била в цели, заполняя плохо вентилируемое десантное отделение пороховыми газами. На пересеченной местности солдат швыряло из стороны в сторону, бросая их друг на друга и на металлические борта машины. Они материли друг друга, но в голосах не ощущалось никакой жизни, словно каждый в ожидании боя ушел в свой внутренний мир.

Сержант скомандовал открыть огонь через бойницы. Леонид осмотрелся вокруг и принялся выполнять приказ, просто для того, чтобы что-то делать. Он не видел никаких целей сквозь узкую щель и дым, но выпускал магазин за магазином, добавляя в десантное отделение кислой вони пороховых газов.

Машина дернулась, почти остановилась, а затем медленно поползла вперед.

– Спешиться! – Крикнул командир отделения младший сержант Кассабьян.

Задние люки машины распахнулись, и солдаты высыпали наружу, неуклюже повторяя действие, бесчисленное количество раз выполняемое на учениях. Ноги Леонида подкашивались, но он заставил себя идти. Спешно покидая машину, он ударился плечом, споткнулся и едва не упал на Серегу, уловив исходящий от него ощутимый запах спирта. Серега, казалось, не заметил этого, или вообще ничего не видел и не чувствовал. Он двигался быстро, но словно лунатик.

– Вперед, вперед!

Все вокруг заполнял густой серый дым, сквозь который пробивались мерцающие красные и желтые пятна света, похожие на праздничный салют. Ощущаемый физически шум заволок все вокруг. Леонид бежал под дождем, пытаясь найти свое место в строю.

Али бежал за ним, крича что-то непонятное, и держа гранатомет на плече, словно копье. В поле зрения не было никаких целей, только плотный строй бронемашин, идущих значительно ближе друг к другу, чем на учениях и исчезающих в дыму.

Леонид бежал вперед, смутно ощущая слева присутствие Сереги. Крепкая фигура Сереги, бежавшего вперед с пулеметом наперевес, добавила ему уверенности. Леонид закричал так громко, как только мог, не соображая, что именно он кричит. Он нажал на курок автомата, посылая очередь в серую стену перед собой в безумной попытке ощутить себя властным над своей судьбой. Он быстро расстрелял остатки патронов в магазине и притормозил, чтобы вставить новый.

Он уронил полный рожок. Когда он наклонился, чтобы подобрать его из грязи, его едва не переехала боевая машина пехоты. Похоже, она отстала от строя. Но, оглядевшись, Леонид понял, что и сам не знал, где находится. Вспышки мелькали в дыму, а затем стремительно исчезали. Вокруг продолжалась беспорядочная перестрелка.

Еще одна машина с фырканьем прошла мимо. Леонид последовал за ней, хлюпая сапогами по грязи. Он понятия не имел, почему его товарищи исчезли так быстро.

Он увидел первого раненого. Незнакомый парень тянул руки в небо, как будто пытаясь вскарабкаться по веревочной лестнице. Он протягивал руки, хрипя окровавленным ртом. Кровь заливала лицо и светлые волосы. Он повторял одно слово: «мама», снова и снова пытался дотянуться до неба, елозя головой по грязи.

Леонид в ужасе бросился бежать. Он дал очередь в направлении своего движения, очищая себе путь, но был безнадежно дезориентирован.

Боевая машина пехоты взорвалась в стороне, разорвав дымку сполохом огня. Леонид опомнился лежа в грязи, и удивился, как ему не оторвало ноги.

Где враг? Он не видел ничего, кроме бегущих теней и огромных темных силуэтов техники, на мгновение появляющихся их дыма только чтобы вновь исчезнуть. Если он погибнет… если погибнет… Он понял, что даже не знал, в какой стране находится. Они ехали очень долго. Была ли это еще ГДР? Или наши уже контратаковали на запад? Кто побеждает? Что вообще происходит?

Разрывы артиллерийских снарядов оглушали его, взрывная волна рвала на нем форму, словно нахальная девушка. Леонид поднялся на ноги и бесцельно побежал вперед, невзирая на рвущиеся вокруг снаряды. Он пробежал мимо ярко горящей машины, вокруг которой валялись обгоревшие тела. Кто-то рявкал на каком-то азиатском языке, хор стрелкового оружия грохотал в дыму.

Леонид увидел пулеметчика, залегшего за небольшим бугром. На секунду внутри него зажглась надежда: Серега!

Нет, это был незнакомый ему солдат. Леонид упал рядом, в любом случае радуясь тому, что был не один. Он начал стрелять из автомата в том же направлении, куда бил пулеметчик.

Появившийся офицер заорал на них за проявленную глупость. Разъяренный капитан с покрасневшим диким лицом, размахивая пистолетом, скомандовал им идти вперед. Леонид и его спутник поднялись с мокрой травы и осторожно двинулись туда, куда показывал офицер.

Мертвые люди. Разорванная форма. Кровь, ошметки костей и внутренностей, словно на скотобойне. Горящие машины. И по-прежнему не было видно врага.

Двигатель машины ревел на склоне холма. Леонид попытался идти на этот звук. Затем он услышал грохот танкового орудия, легко узнаваемый любым, кто хотя бы раз был возле полигона.

Деревья. Леонид бросился к темным стволам, нога в ногу со своим случайным попутчиком, хотя ни один из них не понимал, куда они бегут. Леониду просто хотелось сойти с пути, по которому двигалась техника.

Совсем рядом раздались выстрелы из стрелкового оружия. Леонид несколько секунд простоял, переводя дыхание, прежде чем понял, что стреляют в них. Его спутник упал за бревном, заливая промокший лес огнем из ручного пулемета, механически доставая из подсумка новые магазины.

– Вон там, – крикнул он Леониду. – В кустах!

Леонид попытался стрелять, но снова обнаружил, что магазин пуст. Он торопливо начал менять его, но пальцы отказывались слушаться, как он не старался взять себя в руки. Он не понимал, как кто-то отличал своих от чужих. Возможно, все просто стреляли во все, что видели. Леонид открыл огонь в лабиринт деревьев.

Вспышка. Жар. Болезненный грохот. Краем глаза Леонид увидел тело пулеметчика. Оно поднялось с земли, как будто его ударило током, на мгновение будто зависло в воздухе, а затем свалилось на Леонида, закрыв его собой.

Леонид закричал. Он бил и толкал труп, пытаясь сбросить его с себя. Он не хотел прикасаться к нему. Но отчаянно пытался высвободиться.

Темные фигуры врагов растворились в тумане. Леонид схватил автомат перемазанными чужой кровью руками. Но враги просто исчезли, словно призраки.

Леонид пополз к груде камней, присыпанной листьями. Время словно исчезло, он совершенно не осознавал его. Из-за деревьев послышался слитный крик множества голосов, перемежающийся с грохотом снарядов и рычанием техники. Леонид с трудом поднялся на ноги и убедился, что остался невредимым. Так быстро, как только мог он побежал на звуки боя. Он совсем не хотел вернуться в бой. Он просто хотел быть рядом с живыми.

ВОСЕМЬ

Подполковник Шилко вышел с командного пункта дивизиона и, расположившись под навесом, закурил. Каждый раз, как расположенная поблизости батарея давала залп, с брезента на землю лился поток воды. Дождь возобновился. Это была неподходящая погода для войны.

Шилко хотелось знать, что делается впереди, где воюющие стороны напрямую обменивались огнем. До сих пор он не получал никакой информации о войне, только новые огневые задачи. Цели смещались все глубже и глубже на вражескую территорию, что было добрым знаком. С другой стороны, его заместитель по вопросам материально-технического обеспечения, в ходе поездки за запчастями, слышал разговоры о том, что полковая и дивизионная артиллерия, располагавшаяся ближе к линии фронта, серьезно пострадала от контрбатарейного огня противника. Эта неопределенность приводила Шилко в подвешенное состояние. Лично для него война пока мало чем отличалась от учений, за исключением того, что расходовалось гораздо больше снарядов, а воздух был гораздо сильнее пропитан пороховой гарью. Но ни один вражеский снаряд до сих пор не разорвался у его батарей, а редкие самолеты над головой просто ревели, следуя к другим целям.

Наибольшие проблемы дивизиона на данный момент заключались в безнадежном отставании от плана, а также в расходе боеприпасов, который уже вдвое превысил расчетный. В расположение дивизиона было завезено много снарядов для начальной артиллерийской подготовки, но сейчас Шилко столкнулся с тем, что служба снабжения дивизии оказалось не в состоянии организовать доставку снарядов нужного калибра. Он был тем более не уверен, что система сможет поставлять ему снаряды, когда дивизион начнет перемещаться. Снаряды могли поставляться со складов фронта, но Шилко понимал, что его одинокий дивизион легко может быть забыт.

Для того, чтобы напомнить дивизионной службе тыла о своем существовании, Шилко приказал выгрузить снаряды из половины транспортных грузовиков. Затем он отправил эти грузовики за боеприпасами, и, чтобы гарантированно получить как можно больше снарядов, поручил это задание своему заместителю по политической части. Шилко твердо знал о нем только одно: замполит был человеком, способным заставить систему двигаться, и когда ему давали возможность проявить себя, дивизион мог получить все, что нужно. Если служба тыла попытается его проигнорировать, он подключит к делу своих коллег и заставит систему пошевелиться. Шилко был уверен, что снаряды будут получены, главное, чтобы машины смогли пробиться по переполненным дорогам.

Трудности с отставанием от графика требовали разного рода импровизаций. Командование дивизии продолжало направлять его дивизиону больше запросов на огонь, чем они могли выполнить, и их не интересовало, были у них боеприпасы или нет. Сначала Ромилинский, а потом и сам Шилко пытались что-то объяснять командованию дивизии. Но запросы продолжали поступать. Каждый хотел поддержки тяжелых дальнобойных орудий. Наконец, Шилко отбросил формальности. Он был артиллеристом достаточно долго, чтобы знать, какой тип задач не требовал слишком большой продолжительности огня и взялся собственноручно корректировать огневые задачи, не ставя никого вне дивизиона в известность. Шилко всегда считал себя добросовестным офицером. Но он также понимал необходимость быть реалистом.

Шилко бросил окурок папиросы в грязь. Единственным, что он сейчас мог сказать, технически уже являясь ветераном, было то, что война была делом слишком шумным, даже по меркам артиллериста. Над землей постоянно стояли раскаты грома. Он вдруг вспомнил, чем занимался, когда получил приказ привести дивизион в готовность. Они с Ромилинским сидели за столом, работая с бесконечной грудой документов, необходимых для получения материалов для постройки коптильни. Подсобное хозяйство развивалось удивительно успешно, чем Шилко очень гордился. В последние несколько недель перед получением приказа вопрос о постройке коптильни представлялся Шилко одним из самых важных в мире. Теперь этот проект вызывал у него усмешку. Тем не менее, какая-то часть Шилко до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что шла война.

Из-за машин появился Ромилинский и нырнул под брезентовый навес к Шилко.

– Товарищ подполковник, Давыдов опять жалуется на нехватку боеприпасов.

Шилко улыбнулся тому, сколько внимания его начальник штаба уделял бесконечным жалобам Давыдова. Обычно Шилко не хотелось оставаться в одиночестве, он любил находиться в окружении своих офицеров. Но сейчас, когда все были слишком загружены, он вдруг начал ощущать свою бесполезность, неспособность чем-либо им помочь, несмотря на весь приобретенный за годы службы профессионализм, и ощутил непривычное для себя желание отойти в сторону и побыть в одиночестве. Теперь Ромилинский собирался оградить его от этой неприятной перспективы.

– Давыдов постоянно на что-то жалуется, – сказал Шилко. – И будет жаловаться, пока мне не надоест и я не дам ему то, что ему нужно.

Шилко предложил Ромилинскому сигарету, а затем вытащил другую себе.

– Но сегодня ему придется ждать, как и всем. Ромилинский протянул ему огонька, и Шилко наклонился к его руке, обратив внимание на тонкие пальцы молодого капитана. Пальцы самого Шилко напоминали небольшие свиные колбаски.

– Кроме того, Давыдов умен. У него всегда есть больше, чем он признает. Он знает, как играть в системе. Из нашего Давида Сергеевича вышел бы хороший директор завода. Или еще лучше, совхоза. – Шилко усмехнулся при мысли о том, как командир батареи убеждал бы вышестоящее начальство в том, что его совхозу установили слишком высокие нормы. – Хорошо, – подытожил Шилко. – Пусть идет до конца. Это просто его путь.

Ромилинский кивнул. Они выглядел уставшим. Они ждали, или перемещались, или размещались на позициях с прошлого полудня и выступили в войну уже сильно уставшими. Теперь, с началом боевых действий, ему казалось, что каждый час растягивался для утомленных людей в три или четыре.

– Но Давыдов в некотором смысле прав, – сказал Ромилинский, на время отложив свое соперничество с ним. – Расход снарядов на каждую конкретную задачу не является разумным.

Шилко знал, что Ромилинский был прав. Многие офицеры, ответственные за постановку огневых задач, поддались моменту и руководствовались скорее эмоциями, чем строгими расчетами. Но он не хотел обескуражить молодого офицера и выбрал более мягкую формулировку для ответа.

– Когда вы думаете об этом, – сказал Шилко – подумайте и о том, что нормы расхода снарядов определяли такие же артиллеристы, как и мы, которые хотели быть уверены, что огневая задача будет выполнена, а служба тыла будет прилагать все усилия для того, чтобы глупым артиллеристам было чем стрелять. Здесь система должна придти к некоторому компромиссу.

– Однако, – сказал Ромилинский. – Я всегда считал, что наши нормы расхода боеприпасов были не слишком экономны.

Шилко пожал плечами.

– В каком-то смысле… Это не очень разумная система. Нужно уметь вертеться, чтобы чего-то добиться.

По мнению Шилко, его начальник штаба, небритый, с темными кругами под бегающими словно в поисках цели глазами, выглядел так, как должен был выглядеть настоящий артиллерист. Шилко знал, что сам был не слишком лихим. Но Ромилинский казался ему неприметным героем. Шилко гордился молодым капитаном и уважал его. Как и всех своих офицеров, хотя некоторые вызывали уважение больше, чем другие. Его артиллеристы были хорошими ребятами. Русские артиллеристы разбили канониров Фридриха Великого. Почему бы им не разбить Бундесвер?

Еще один залп ушел в небо. Тонкая дымка взметнулась на сотни метров над деревьями.

– Как вы думаете, каково быть в том месте, куда они упадут? – Спросил Шилко. Мощь пушек продолжала удивлять его, даже после того, как они двадцать лет сотрясали его барабанные перепонки.

Ромилинский стоял недостаточно укрывшись, и его окатило скопившейся на брезенте водой. Он дернулся, как ошпаренный.

– Прямое попадание, – с усмешкой сказал Шилко.

Лицо лейтенанта показалось из командного пункта.

– Товарищ подполковник, приказ. Наши силы форсировали Эльбский Обводной канал и нам приказано подготовиться к перемещению.

– Когда? – Спросил Шилко, подумав о сваленных на землю снарядах и еще не вернувшихся грузовиках.

– Приказано быть готовым к движению в течение двух часов.

Шилко расслабился. Времени было достаточно.

– Они назначили нам новые огневые позиции?

Лейтенант покачал головой.

– Только приказали выдвигаться как можно быстрее. Огневые позиции нам назначат по ходу марша.

– Понятно, – сказал Шилко. Согласно правилам, дивизион уже несколько раз должен был сменить позицию, чтобы избежать контрбатарейного огня противника. Но им не было куда перемещаться на болотистой местности, где любой подходящий клочок твердой почвы уже был занят.

– Хорошо. Василий Родионович, передайте на все батареи, что мы собираемся расстрелять все снаряды, которые не сможем взять с собой.

Он повернулся обратно к лейтенанту.

– Сынок, дай-ка мне «список подарков». Посмотрим, что мы кому отправим.

Лейтенант втянул свою голову в палатку, словно черепаха в панцирь.

– Стандартная организация марша? – Спросил Ромилинский.

– Нет, – сказал Шилко, вдруг ставший непреклонным от мысли потерять свой дивизион в дорожной неразберихе. Для него эта мысль была такой же горькой, как мысль о том, чтобы бросить собственных детей. – Правила писали не на войне, Василий Родионович. Мы двинемся вместе, или потом не соберем наши батареи до конца войны.

– Но если мы получим срочный приказ открыть огонь? Никто не сможет стрелять прямо с марша.

– Мы всегда сможем сказать, что кончились боеприпасы, – сказал Шилко, который от мысли о потере контроля над дивизионом если не готов был впасть в прострацию, то точно тонул в неуверенности в себе.

Еще один залп огромным кулаком ударил в небо. На этот раз скопившаяся на брезенте вода окатила Шилко. Она была холодной и противной, но Шилко просто пожал плечами.

– Прямое попадание, – сказал он.

* * *

Передовой командный пункт дивизии генерал-майора Хренова спешно организовывался в одной из гостиниц освобождаемой страны. На стояке машины связи прятались под неуклюже натянутыми камуфляжными сетями, командные машины стояли под мокрыми деревьями. Одно из окон здания было разбито, чтобы протянуть кабель, солдаты монтировали оборудование и заносили ящики в здание вверх по лестнице, загораживая парадный вход. Злой прапорщик руководил этой работой, а им, в свою очередь, руководили офицеры штаба, которые периодически решались выйти под дождь, чтобы поинтересоваться, почему он так долго копается.

Сцена была до боли знакома Трименко и очень ему не нравилась. Это было кислым финалом увиденной с вертолета величественной картины марша его армии. Он хотел сходу отчитать Хренова. Но все-таки решил послушать, что командир дивизии скажет, прежде чем молот его гнева упадет ему на голову.

– Товарищ генерал-полковник, – Хренов встретил его с улыбкой, явно очень довольный собой. – Надеюсь, вы хорошо долетели.

Трименко что-то неразборчиво буркнул в ответ. Он двинулся рядом с Хреновым к штабу по газону, приспособленному под вертолетную площадку. Мокрый от дождя воздух казался необычайно холодным.

– Товарищ генерал-полковник, – снова попытался Хренов. – Вам, несомненно, доложили, что мы обеспечили безопасность плацдарма и теперь расширяем его. Это прочный плацдарм. Мы уже начали отправлять передовые силы дальше.

Трименко этого не знал. Наверное, доклад пришел, пока он был в полете. О чем думал Ткаченко, начальник инженерной службы? Он должен был постоянно держать своего командарма в курсе происходящего. Трименко интересовало, чего еще он не знал о происходящем в полосе наступления его армии потому, что другие офицеры не удосужились оперативно сообщить ему. Он знал только, что один из передовых отрядов почти случайно захватил хорошую переправу в районе Бад Бевензена, а подразделения дивизии Хренова начали форсировать канал. Но он сумел бы оперативно воспользоваться этим, если бы Хренов вовремя доложил ему.

– Мне нужны подробности, Хренов, а не общая картина, – сказал Трименко таким голосом, словно ничто из сказанного командиром дивизии его не удивило.

Их ботинки шаркали по цементу. Внутри бывшего ресторана расположились офицеры штаба с картами и оборудованием связи. Обстановка была, по мнению Трименко, слишком комфортабельной для передового командного пункта во время войны.

– Вы собрали слишком много офицеров вместе с собой на одном командном пункте, – сказал он.

Хренов посмотрел на него с легким удивлением.

– Эти скоты уничтожили мой основной командный пункт артиллерийским огнем. Около полудня. Я думал, что вы знаете. Больше половины офицеров штаба погибло. Мы наступаем быстро, и все тыловые службы и управление пришлось собрать вместе, пока мы не получили нового персонала.

Трименко пришел в ярость, хотя он тщательно учился скрывать свой бешеный нрав за фасадом рационализма уже долгие годы. Он понял, что события происходили так быстро, что он физически не мог знать все. Но его подчиненные были обязаны собирать жизненно важную информацию и оперативно сообщать ее командующему армией. Эта неполнота информации только еще больше убедила его в полной неспособности обычных людей справиться со своими задачами в современной войне. Будущее было за компьютерами.

– Мне очень жаль, товарищ Хренов. Я не знал этого. – Мгновение Трименко обдумывал эту ситуацию с точки зрения того, что погибло много офицеров, несомненно, хороших людей. Но быстро отбросил сантименты. – Важно, чтобы мы сейчас не утратили контроль. Мы должны поддерживать управление войсками. Неразбериха сейчас наш главный враг. Неразбериха и время.

Хренов кивнул.

– Товарищ генерал-полковник, если бы мы воспользовались картой, я бы ввел вас в курс дел.

А ведь он на самом деле доволен собой, подумал Трименко. В противном случае он бы поручил ввести меня в курс дела кому-нибудь из офицеров штаба. Трименко подошел к столу, стоящему перед подвешенной на стену картой. Один из штабных офицеров поставил на стол сигареты, спички и чашку чая, затем тихо исчезнув. Трименко проигнорировал это и запустил руки в карман кителя, где лежал кисет с фисташками. Он положил несколько на стол и сказал Хренову продолжать.

– Общая ситуация в полосе наступления двадцать первой мотострелковой дивизии в настоящие время вполне благоприятна. Мы создали прочный плацдарм… здесь… после успешной операции по форсированию канала. В настоящее время передовые части продвинулись за шоссе N4, а правофланговый полк, совершив тактический маневр в северном направлении, завязал бои на южной окраине Ильцена.

– Не ввязывайтесь в бои в городе, – прервал его Трименко. – Просто возьмите под контроль дорогу. Пусть «котлом» займется второй эшелон. Не тратьте на окруженные силы противника больше, чем нужно для обеспечения безопасности.

– Товарищ генерал-полковник, наша единственная цель заключается в обеспечении безопасности шоссе 71. Наши действия в районе Ильцена имеют целью только установление контроля над местной сетью дорог. Передовые силы полка уже вышли в тыл противнику, в их последних сообщениях говорилось о небольших столкновениях в восемнадцати километрах к западу от Ильцена, у шоссе 71, на направлении Зольтау-Ферден. Задача, поставленная дивизии на сегодня, будет выполнена в течение одного – двух часов.

Информация почти оглушила Трименко. Но он приложил все силы, чтобы сохранить каменное выражение лица. Он медленно очистил еще один орешек, сжевал его и посмотрел на карту. Хренов имел все основания быть довольным собой. Это было великолепно. Противник утратил контроль над районом. Настало время развить успех.

– У вас есть связь с двести седьмой дивизией, наступающей на вашем левом фланге?

Лицо Хренова осунулось.

– Так точно, товарищ генерал-полковник. Далиев сообщил, что все его попытки форсировать канал не увенчались успехом. Немцы… Похоже, они дали ему прикурить.

Трименко кивнул.

– Далиеву определен слишком большой участок фронта. Его силы наступают недостаточно плотно, чтобы ждать реальных успехов. И это плата за то, чтобы вы добились успеха на своем узком участке, товарищ Хренов.

Хренов осунулся, как будто Трименко взвалил ему груз на плечи. Было видно, что он хотел вернуться к обсуждению своих успехов.

– Я не спорю, – сказал Трименко. – Кто-то всегда должен платить за успех. Я хочу лишь, чтобы Далиев оттягивал на себя внимание немцев, и им было бы не до того, что твориться у них на флангах. Они должны считать, что добились успеха. Но нужно оказывать на них достаточное давление, чтобы они не расслаблялись. Чтобы оставались на месте. Дивизия Далиева понесла тяжелые потери, товарищ Хренов. А в это время, ваши передовые силы без сомнения выходят к Зольтау, а может быть и к Везеру, маша руками девушкам и распевая «Интернационал». Но позвольте задать вам вопрос. Предположим, Далиев не сможет отвлекать немцев достаточно долго. Мне уже сообщили о том, что несколько немецких ударных вертолетов действовали в полосе голландских войск. И в самом деле, только вопрос времени, когда ваши силы контратакует бригада, если не больше. Как вы намерены обеспечивать безопасность левого фланга?

– Товарищ генерал-полковник, на плацдарме ведется подготовка оборонительных позиций. Что касается прорыва, то, в быстро меняющейся обстановке… я должен рискнуть оголить фланги… До определенной степени…

– Не надо рыться в конспектах, товарищ Хренов. И я не хочу, чтобы вы приостанавливали наступление. Вообще-то вы сейчас даже немного задерживаетесь, – приврал Трименко. – Но вы должны задействовать противотанковый батальон и несколько мобильных саперных групп для обеспечения безопасности флангов. И создать мобильный танковый резерв. Расположите противотанковые средства у шоссе N4, ориентированными на юг. Создавайте оборону по мере движения на запад. И не жалейте противотанковых мин.

– Товарищ командующий армией, это невыполнимо. Пока невыполнимо. Вы, должно быть, видели, во что превратились дороги. Я отправил ударные силы вперед, войска на плацдарме окапываются, и все требуют больше боеприпасов. В любом случае, один противотанковый батальон не сможет прикрыть наступающие силы, и он нужен здесь, на плацдарме. Я даже не могу подсчитать потери, – зло сказал Хренов. – А они тяжелые.

Трименко бросил шелуху от фисташки на стол и махнул рукой.

– И вы столкнетесь с еще большими трудностями. Война едва началась. Я придаю вам свежий противотанковый полк. И дополнительный саперный батальон для установки минных заграждений вдоль флангов. Но как распорядится этими силами – ваша проблема.

Хренов понял сигнал. Он почувствовал себя лучше. Ему давали подкрепления. Командующий армией считал его способным добиться успеха.

– Теперь расскажите мне о снабжении, – продолжил Трименко. – Каковы реальные проблемы?

Хренов вздохнул. Почти по-женски. На кухне звенели тарелки. Солдаты валяли дурака, засев за еду, когда надо было работать. Трименко пока не обращал на это внимания.

– Товарищ командующий армией, – начал Хренов. Он говорил почти молитвенным тоном, что сильно раздражало Трименко. – Поступило слишком много сообщений о чрезмерном расходе танковых и артиллерийских снарядов, чтобы их игнорировать. Если бы их было одно или два, я бы предположил, что они просто слишком нервно реагируют, или хотят получить больше запасов. Но есть несколько сообщений о том, что много танков расстреляли весь боекомплект в первых же боях. Артиллерия перегружена. Пока шла артиллерийская подготовка, все было относительно нормально, но сейчас мы даже при помощи автоматизированных систем управления не можем точно сказать, какие силы находятся на позициях, а какие перемещаются, кто действительно остался без боеприпасов, а кто просто локтем в жопе ковыряется. Мой начальник артиллерии сейчас лично пытается во всем этом разобраться.