Текст книги "Красная Армия (ЛП)"
Автор книги: Ральф Питерс
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
– Просто держись, – сказал Гордунов. Он переключил частоту. – «Гриф», я «Орел», прием.
Ничего. Только белый шум.
– «Гриф», я «Орел».
Только далекий шум стрельбы.
Гордунов повернулся к Левину. Замполит никуда не делся. Казалось, он не испытывал никакого страха даже после такого обращения, просто оценивающе смотрел на него.
– Две вещи, – сказал ему Гордунов. – Во-первых, пристрой куда-нибудь пленных, чтобы один человек мог за ними следить. Не трать на них время. Затем отправляйся к южному мосту и найди капитана Ануреева. Просто возьми одного-двух солдат, так будет спокойнее, и сможешь дойти тихо и быстро. Если Ануреев взял мост под контроль, возьми у него один взвод и выдвигайся на тот берег реки. Не ввязываться в бои, которые не имеют отношения к захвату мостов. Если Ануреев нашел взвод ПТО, пусть перебросит на север два отделения. И скажи этому козлу, чтобы наладил связь.
Гордунов повернулся к радисту.
– За мной, – сказал он Брончевичу, – Держись позади меня. Мы идем через реку.
Гордунов, прихрамывая, побежал во тьму, согнувшись, словно горбун. Добравшись до середины моста, он дал очередь в темноту. Не было никакого ответа, только ощущение холода от текущей воды.
Никто не стрелял в них пока они двигались по темному мосту. Мост был крепким, двухполосным, отлично подходящим для прохождения тяжелой бронетехники. И он был в их распоряжении. Гордунов был полон решимости удержать его.
Боль в лодыжке действовала на него удивительным образом. Ожесточала. Напоминала, что ничто не дается легко.
На дальнем конце моста их окликнул кто-то на русском языке. Сержант Брончевич ответил, и они проследовали на берег.
– Где командир? – Спросил Гордунов у часового.
– Дальше по этой дороге. Где-то на улице.
Гордунов не ждал большего. Он не собирался останавливаться, пока не найдет Карченко. И не возьмет ситуацию под некое подобие контроля.
В нескольких сонях метров дальше по дороге между зданиями кипел бой. Ближе к мосту расположились солдаты, прикрывающие главную дорогу и боковые улицы. Пулеметы. Гранатометные расчеты.
– Где ваш командир роты? – Спросил Гордунов у ждущего пулеметчика.
Темная фигура что-то пробормотала, оторвав почерневшее лицо от оружия.
– Он не понимает русского, – отозвался голос из тени.
– Где капитан Карченко?
– Он был здесь только что. Но ушел. – Затем голос сильно изменился. – Извините, товарищ подполковник. Я не узнал вас.
– Где ваш взводный?
– На наблюдательном пункте к северу.
Они потеряли слишком много времени.
– Бронч, дай мне связь.
Сержант замешкался на минуту, но затем протянул ему гарнитуру.
– «Сокол», я «Орел», прием.
– Я «Сокол», прием.
– Я на вашем берегу. Где ты сейчас, севернее моста?
– Немного ниже. У главной дороги.
– Хорошо. Я рядом. Следите за улицей, я иду. – Гордунов передал гарнитуру связисту и хромой рысью двинулся вперед. – Пошли!
Взрыв выбил последние остатки стекол из окон. Гордунов продолжал бежать. На дальнем конце улицы загорелись несколько домов. В свете пламени носились темные фигуры, но нельзя было понять, это были советские солдаты или противник.
– Сюда!
Гордунов бросился через улицу, кувыркнулся и вскочил в дверной проем. Его тело уже покрылось ссадинами и царапинами, этими неизбежными последствиями боя в городе. Вместе с болью в лодыжке, они заставляли Гордунова ощущать себя раненым. Но он знал, что испытания только начались.
Брончевич подождал, пока Гордунов освободит дверной проем, и тоже побежал к нему, будучи неспособным так кувыркаться с рацией на спине.
В слабом свете пожаров Карченко, казалось, ожидал, что само небо в любой момент может упасть на него.
– Ты хоть как-то контролируешь этот бардак? – Потребовал ответа Гордунов.
– Товарищ командир, мы пытаемся наладить оборону.
– Кто блокирует дороги?
– Лейтенант Свиркин отвечает за прямую оборону. Гуртаев занимает позиции вокруг въезда на мост.
Прямую оборону, подумал Гордунов. Чтобы это не значило, лейтенант будет стоять насмерть. Гордунов немного успокоился.
– А сам ты чем занят? – Спросил он у Карченко.
– Здесь командный пункт роты. Между передовым заслоном и мостом.
– Где майор Духонин?
– Погиб.
– Я знаю. Но где он? Где тело?
Карченко не ответил.
– Я тебя спрашиваю, где тело?
– Я не знаю.
– Вы бросили его?
– Нет, он уже был мертв.
– И вы бросили тело.
– Его просто на части разорвало. А мы должны были двигаться. Там были танки.
– Вы бросили его, – сказал Гордунов с холодным отвращением в голосе. Это не было вопросом эмоций. Гордунов считал себя жестким человеком и гордился этим. Он был самым жестким курсантом в своей группе и чемпионом училища по боксу. И гордился своими крепкими нервами. Но когда он в первый раз увидел, что душманы делали с погибшими советскими солдатами, у него отняло дар речи. Зрелище наполняло низ живота льдом. Именно поэтому десантники не бросали погибших. И никогда не сдавались в плен. Тела предназначались только для похоронной команды.
Для Гордунова не было разницы между бойцами, погибшими в Афганистане и теми, кто погиб здесь от рук британцев или немцев. Это был вопрос воинской чести и гордости, такой же, как ношение чистой и хорошо подогнанной формы на параде. Десант всегда забирает тела своих убитых.
– Танки бы передавили нас всех, – сказал Карченко, просто умоляя командира понять его. – Мы должны были оставить ту позицию.
Духонин всегда оставался невредим. Он был ветераном. Профессионалом. Он пережил страшные бои в провинции Герат в Афганистане. Его грудь была так исполосована швами, что, казалось, расстегивается на «молниях». Теперь он ушел.
– С боеприпасами все в порядке? – Спросил Гордунов, тщательно контролируя голос.
– У нас осталось все, что мы взяли. Похоже, в полете Анурееву досталось гораздо сильнее.
– У тебя и целей больше, – сказал Гордунов. – Слушай внимательно. Я отправил Левина на юг за еще одним взводом. Мне нужно, чтобы вы перекрыли все подходы к мосту, все сто восемьдесят градусов. Можешь сконцентрироваться на северном участке, но я бы не стал бросать туда все. И перемести КП ближе к мосту. Здесь его могут захватить раньше, чем ты поймешь, что происходит. И организуй побольше наблюдательных постов.
Серия взрывов сотрясла улицу.
– Меня удивляет, что противник так запросто ведет огонь по зданиям, – сказал Карченко. – В домах полно гражданских, вы же знаете. Да, их не видно, но они здесь. Шестеро прячутся в этом подвале. У них такой вид, будто думают, что мы собираемся их съесть.
– Держи бойцов под контролем, – сказал Гордунов. – Что скажешь о противнике? Кого здесь больше, британцев или немцев?
– Смешанные силы. Танки немецкие. Похоже, что мы наткнулись на немецкую танковую часть, которая переправлялась через Везер по понтонным мостам. Но около зоны высадки были британские силы.
– Ну, англичанам все равно, куда стрелять. Это не их страна.
– Это серьезные ребята. Особенно, для тыловых частей.
– А мы серьезнее. Возьми, наконец, этот бардак под контроль. – Гордунов посмотрел на часы. – Через полтора часа прибудешь в больницу на том берегу. Возьми с собой Левина, если он к тому времени подойдет. Я буду ждать там Ануреева. И я хочу быть, черт тебя подери, уверен, что до рассвета все наши силы займут позиции. Мы взяли мост достаточно легко. Теперь нужно удержать его.
– Как долго? Как вы думаете, когда подойдут наши?
Пулеметная очередь просвистела по улице, ударив в стену над их головами.
– Скорее всего, завтра. – Гордунов поднялся на ноги и вышел в темноту. Брончевич последовал за ним.
Карченко не справится, подумал Гордунов. Но он не знал, кем его можно заменить. Духонин был надежным человеком, его продолжением на этом берегу реки. Теперь Духонина не было. И не было больше никого, кому бы он мог настолько доверять.
Он подумал о Левине. Тот не имел никакого опыта, но и замполита приходилось принимать в расчет, раз уж дело зашло так далеко. Возможно, Левин был еще на восточном берегу, а, может быть, уже перебрался с взводом на западный, туда, где действовал Карченко. Или туда, где бой был еще более напряженным. Гордунова коробило от мысли, что ему придется полагаться на замполита. Он вообще терпеть не мог полагаться на кого бы то ни было. Он мог рассчитывать только на Духонина, потому что оба они были из афганского «братства».
В темноте Гордунов столкнулся с выскочившей из тени черной фигурой.
Они оба упали. Фигура окликнула его на чужом языке.
Гордунов выстрелил в нее в упор.
Из темноты раздались ответные выстрелы. Гордунов залег и открыл огонь из-за тела солдата, которого только что застрелил. Когда тело начало двигаться, Гордунов выхватил нож и вонзил ему в горло.
Несколько чужих голосов перекликались где-то впереди. Вокруг захлопали незнакомые звуки выстрелов.
Гордунов вытащил из разгрузки гранату, привстал и бросил ее в переулок.
Раздался взрыв. Гордунов подобрался к двери ближайшего здания. Она была заперта.
– Я ранен, я ранен…
Бронч. Рация.
Гордунов замер. Радист лежал, распластавшись на дороге. Он кричал снова и снова, жалуясь на боль от ранения иностранным оружием.
Гордунов смотрел в темноту. Он ждал, когда они покажутся. Как будто по команде, рация затрещала. Затем раздался искаженный электроникой голос на русском языке.
Идите к ней. Ну же, подумал Гордунов. Я знаю, что вы этого хотите.
Радист стонал, лежа лицом вниз, а рация продолжала дразнить вражеских солдат.
Пользуйтесь возможностью, думал Гордунов. Давайте.
Глаза уловили движение. И Гордунов словно вернулся в смертельно опасные афганские горы. Он не дал идущему впереди врагу отвлечь себя. Он заметил в темноте, что еще один солдат прикрывал первого. Как только он застыл, Гордунов дал по нему очередь, а затем перевел оружие на того, что двигался впереди вдоль стены.
Тот открыл ответный огонь. Но дико мазал.
Гордунов толкнул дверь достаточно сильно, чтобы выломать ее. Затем он потащил внутрь раненого радиста.
Руки были залиты кровью. Как будто он тащил мокрую свернутую палатку. Казалось, парень должен был развалиться оттого, что его тащили. В него попали полной очередью. Удивительно, что он все еще подавал признаки жизни.
Гордунов стащил рацию со спины парня, взяв окровавленный микрофон.
– «Сокол», я «Орел».
– Я «Сокол». Вы в порядке? Нам показалось, что вы попали в перестрелку.
– Радист тяжело ранен. Я дальше по улице от вас, на углу одного из переулков. Можете прислать кого-нибудь сюда?
– Отправляю помощь.
– Назад! – Закричал Гордунов. Он резко повернулся, выпустив из рук раненого, и нажал на курок, не отпуская, пока затвор не щелкнул в последний раз, говоря, что магазин пуст. Тень в последний раз дернулась у стены, где ее настигли пули. Гордунов поспешно вставил новый магазин и, вытащив фонарик, осторожно осветил помещение.
Это был старик. С охотничьим ружьем.
Придурок, подумал Гордунов. Долбаный старый придурок.
Но он испугался. Впервые за многие годы его кто-то застал врасплох.
Раненый парень молился. Это не удивило Гордунова. Он знал по Афганистану, что многие умирающие молились, независимо от того, были они верующими или нет. Даже замполиты, которые были профессиональными атеистами, обращались к богу в свои последние минуты жизни. Гордунов заставил себя вернуться к задаче.
– «Гриф», я «Орел».
– Я «Гриф», прием.
– Что у вас?
– Заняли южный мост. Спорадические бои по обе стороны реки. Силы, которые вы запросили, в пути.
– Потери?
– Тяжелые. Британцы поймали нас в засаду, когда мы в первый раз вошли на мост. Но мы заняли его.
– Насколько тяжелые?
– У меня осталась сотня солдат.
– Вместе с твоей ротой?
– Так точно. Мы так и не нашли взвод ПТО. Должно быть, они погибли. У нас около двадцати пленных. И столько же раненых.
– Тогда все нормально. Закрепитесь в зданиях и держитесь. Я отправлю к вам врача из больницы. Поддержите «Сокола» минометным огнем. Нужно создать эшелонированную оборону по обе стороны реки.
– Я сделаю все возможное.
Радист умер. Гордунов словно ощутил изменение в комнате. Когда парень затих, ему показалось, будто он оказался в доме с призраками.
– «Орел», это «Сокол», прием.
– Я «Орел», прием.
– Мы не можем вас найти. Где вы сейчас?
– Не важно, – ответил Гордунов. – Помощь уже не нужна. Просто смотрите внимательно, я выхожу.
Гордунов мгновение сидел в тишине, собираясь с силами. Поблизости было тихо. Только приливы и отливы стрельбы на улицах. В этот миг почти полной тишины, боль в лодыжке, казалось, усилилась, как будто кто-то начал методично увеличивать поток сообщений по нервам в ноге.
Гордунов поднялся на колени. Глубоко дыша, он надел рацию на плечи. В последний момент он вспомнил, что нужно проверить карманы радиста на предмет данных для работы с ней. Документы были пропитаны кровью. Он вытер руки о стоящий рядом стул, проведя руками вперед и назад по грубой ткани обивки. Затем поднялся на ноги.
И упал. Лодыжка не смогла принять дополнительный вес рации. Когда он упал, угол стола впился ему в спину.
Глубоко дыша в попытке заглушить боль, Гордунов заставил себя снова подняться на ноги.
Один шаг. И еще один.
Он вышел на улицу. Не было никаких признаков Карченко. Просто замечательно, подумал он. Вверх по ведущей на север улице, у того, что казалось отсюда железнодорожным переездом, горели здания, освещая черный корпус танка. В переулках кипел бой.
Свет вырывал из темноты мертвые тела. Гордунов не испытывал никаких эмоций. Трупы были абстракцией, которая сейчас не имела никакого значения. Он медленно пошел. Каждый шаг, в сочетании с тяжестью рации, отдавался дикой болью в ноге. Казалось, что боль была жидким пламенем, разливавшимся по нервам. Нельзя было и думать о том, чтобы двигаться тактически грамотно.
Разгорающиеся пожары освещали улицу ярче, чем могла бы полная луна. Гордунов приблизился к позициям у моста, но никто не окликнул его. Вместо этого он заметил, как к нему бросились Карченко и еще один солдат.
– С ума сошел?! Ложись! – Крикнул Карченко. И запоздало добавил. – Товарищ подполковник?
– Помоги. У меня с ногой что-то.
Карченко потянулся, позволяя Гордунову опереться. Гордунов обхватил его плечи рукой, ослабляя давление на ногу.
– Все в порядке, – сказал Гордунов. – Мы взяли оба моста.
– Разрешите воспользоваться рацией. Массеников, возьми рацию у командира.
– Все в порядке, – повторил Гордунов. – Нужно просто удержать их. Я проходил через такое и раньше.
ОДИНАДЦАТЬ
Чибисов смотрел на обедающего командующего фронтом, стараясь угадать его настроение. Обычно манеры старика очень точно отражали его. Но сейчас тот рассеянно ковырялся в отбивных и фасоли, просто заправляя тело, словно оно было обычным военным оборудованием. Ореол беспокойства окружал Малинского с тех пор, как он вернулся из поездки на командные пункты армий фронта. Чибисов, однако, был неуверен, было ли его беспокойство подлинным или происходило от того, что ему лично приходилось решать множество практических задач, несмотря на помощь аппарата штаба фронта. Сложность современных боевых действий была достаточной, чтобы сломить любого командира, который слишком много о них думал. В целом, ситуация развивалась чрезвычайно успешно, особенно на севере, в полосе наступления армии Трименко. Но были и множащиеся с каждым часом трудности, способные перерасти в огромные проблемы. Некоторые проблемы были заранее спрогнозированы и учтены при составлении планов. Другие, особенно то, с какой скоростью гибли некоторые подразделения по обе стороны линии фронта, а также скорость наступления, перегружали системы управления войсками, приближая их к критической точке. Хотя эти проблемы были теоретически спрогнозированы в мирное время, никто не разработал практических способов их решения. Сам Чибисов тоже столкнулся с некоторыми сюрпризами разума, обнаружив, что некоторые доклады с фронта нервировали его буквально на интуитивном уровне.
Малинский отказался, как обычно, выслушивать полные отчеты офицеров штаба. Хотя командующий фронтом понимал значение церемониала и своей личной власти, он также понимал и опасности формализма. На данный момент решающее значение имела непрерывность наступления. Штаб был завален запросами и требованиями, и перерыв в его работе сейчас мог стоить слишком дорого. Малинский просто попросил начальника штаба проинформировать его о ключевых событиях и проблемах, представляющих особый интерес, во время обеда в своем кабинете.
– Наступление Трименко развивается прекрасно, – сказал Чибисов, указав на красные стрелки, углубляющиеся в позиции противника на карте. – Голландцы оказались слишком слабыми, а немцы слишком нерасторопными.
– Но Трименко сообщил, что дивизия Далиева находится в тяжелом положении, – ответил Малинский. – Половина дивизии потеряна или утратила боеспособность. – Но подлинной тревоги в его голосе еще не было. Малинский принялся за еще один кусок мяса.
– У него слишком широкий фронт наступления, – сказал Чибисов. – Но мы ожидали этого. Далиеву фактически была поставлена такая задача. И эта жертва, похоже, полностью себя оправдала. Его наступление отвлекло на себя внимание немцев. В целом, вторая гвардейская танковая армия наступает с опережением графика. Трименко сообщил, что его передовой отряд вошел в Зольтау, а еще один движется по тылу голландских войск, не встречая серьезного сопротивления. Он готов отправить отдельный танковый полк к Везеру. Передовые силы дивизии Малышева будут готовы к наступлению через несколько часов. Ситуация, конечно, не так хороша, как на учениях, но ключевые силы вышли на заданные позиции. И да, Корбатов занял Люнебург.
– Я знаю, – сказал Малинский и его голос стал тише. Он покачал головой, принимая откровенно сбитый с толку вид.
– Павел Павлович… Я все еще думаю, что все дело…
Затем он пожал плечами и переключил ум на решение проблем, относящихся к его компетенции.
– У Трименко сегодня вечером наступает кризис. Он сам это знает. Но ничего не может с этим сделать. Немцы собираются контратаковать его. Я удивлен, что они еще не контратаковали. Если они подождут еще немного, пока шестнадцатая танковая дивизия завершит марш и займет позиции, все будет замечательно. Тогда немцы смогут продвинуться на север хоть до Эльбы, и все равно будут пойманы в ловушку последующими силами. Но сейчас шестнадцатая танковая дивизия на марше. Трименко крайне уязвим, пока его войска растянулись и не прибыли свежие силы. Сложная задача даже для учений.
– Трименко уже сообщил о местных контратаках на левом фланге двадцать первой мотострелковой дивизии.
– И я буду рад, настолько же, насколько и Трименко, если немцы и голландцы ограничатся местными контратаками. Пусть напрасно теряют силы. До тех пор, пока их будут опьянять маленькие местные успехи, они будут слепы, чтобы увидеть общую картину. – Малинский бросил нож и вилку, которые с легким цокотом упали на тарелку. Он посмотрел на карту, словно наводя резкость в глазах.
– Если бы я был командиром немецкого корпуса, я бы думал примерно так: мне не следует контратаковать силами менее одной дивизии с частями усиления, а лучше двух. Местные контратаки, в конечном счете, бессмысленны. Нужен мощный контрудар, чтобы остановить Трименко. – Малинский всмотрелся в обозначенные на карте позиции вражеских сил. – Если немцы не нанесут его сегодня вечером, они дураки. Или дилетанты. – Малинский мгновение смотрел сквозь карту. – Возможно, Павел Павлович, мы все эти годы переоценивали немцев… Затем его лицо расслабилось, подавая Чибисову привычный знак, что можно продолжать доклад.
– На южном фасе двадцатая гвардейская армия примерно на шесть часов отстает от графика, – сказал Чибисов. – Основная проблема, как мне представляется, заключается в характере ландшафта. Бельгийцы очень эффективно воспользовались минами и инженерными заграждениями на важнейших тактических направлениях, сузив их до предела. Нам пришлось прибегнуть к массированным вертолетным десантам в их тылы, чтобы сломить сопротивление. Ситуация, по существу, под контролем, но мы определенно недооценили трудности на этом участке. Возможно, нашим важнейшим преимуществом стал полученный в Афганистане опыт применения вертолетных десантов в гористой местности.
– Как действуют бельгийские силы?
– Весьма упорно. Обороняются очень решительно. Я действительно не ожидал этого. Самый большой их недостаток – нехватка огневой мощи. Кроме того, местность сильно ограничивает перемещение их войск и подвоз подкреплений – настолько же, насколько мешает и нам. Мы движемся вперед, а они пытаются смещаться в сторону. Кроме того, данные Дудорова указывают на то, что бельгийцы имеют серьезные проблемы с материально-техническим обеспечением.
– Как и наши силы? – Спросил Малинский.
– Некоторое сходство действительно имеется. Каждое участвующее в бою подразделение требует все больше танковых и артиллерийских снарядов. Уровень потребления просто нереальный. Похоже, мы просто засыпаем их снарядами. У танков не остается боеприпасов, чтобы развить прорыв.
– Что с нашим транспортом?
Чибисов почти незаметно двинулся, уменьшая нагрузку на спину.
– Мы должны найти способ уменьшись его уязвимость, – ответил он. – Наши основные транспортные маршруты несколько раз подвергались серьезным налетам авиации НАТО. Организация дорожного движения чрезвычайно затруднена, особенно у переправ через Эльбу.
Малинский встревожено посмотрел на него.
– Насколько серьезно?
– В количественном отношении? Ущерб пока приемлем. Но если так будет продолжаться, наши перевозки могут быть… Болезненно ослаблены.
– Болезненно? – Повторил Малинский, улыбаясь через силу. – В ваших устах это уже театральщина, Павел Павлович.
Чибисов покраснел. Опыт войны такого масштаба и интенсивности сделал явно недостаточным тот сухой набор терминов выпускника академии генштаба, которым он привык пользоваться в жизни. Если снабжение поддавалось хоть какому-то контролю, то с фронта поступал такой поток противоречивой информации, что Чибисов не мог заставить себя верить всему. Теперь же, докладывая обработанные с безошибочной точностью данные, он пытался преподнести их с нужной интонацией, правильными выражениями, чтобы доклад звучал адекватно ситуации.
– ВВС НАТО, – продолжил Чибисов, – показали большую устойчивость, чем мы ожидали. Хотя мы добились впечатляющих успехов в ходе первого удара, силы, противостоящие ЦГА на юге, похоже, увязли, поэтому исход войны в воздухе остается неопределенным. Если мы добьемся решающего превосходства в течение следующих сорока восьми часов, наши ВВС смогут хотя бы минимально удовлетворять потребностям сухопутных войск. Если же НАТО усилит глубокие воздушные рейды с ударами по объектам нашей тыловой инфраструктуры, мы столкнемся с серьезными проблемами со снабжением войск в ближайшие три дня. Ситуация действительно сложна, начальник тыла сейчас сходит с ума. У него есть боеприпасы, топливо, а также достаточно транспорта для их перевозки, но собрать и то, и другое и третье в нужное время в нужном месте крайне сложно. Действительно, товарищ командующий фронтом, если мы столкнулись с этими проблемами в первый же день наступления, то наши планы…
– Мы продолжим придерживаться плана, – твердо сказал Малинский. – Подразделения будут вести бой теми силами, которые есть у них в распоряжении. Единственное, чем мы не можем пожертвовать, единственная вещь, которая у нас действительно в крайнем дефиците – это время. Это момент, когда решается судьба. – Малинский сидел прямо, но его голос был дружественным и искренним. – Если бы я мог оторвать вас от работы, Павел Павлович, я бы отправил вас на фронт, чтобы просто взглянуть на это. Несмотря на все наши теории и расчеты, бесконечные планы и нормы, я не думаю, что кто-то из нас готов к тому, что там происходит. Это все… Слишком быстро. – Малинский медленно повернул голову, словно разворачивая в сторону цели башню танка. – Я сейчас не могу изменить планы, как бы я не хотел, независимо от того, насколько они плохи. Да, мы можем корректировать детали. Но ни времени, ни возможностей на что-то большее у нас нет. – Его глаза сияли в темноте. – Скорость – великая вещь, Павел Павлович. Скорость и мощь. По сравнению с этим наступлением, гитлеровский блицкриг кажется крестьянской телегой. – Командующий фронтом прервался, чтобы сделать глоток чая, но Чибисов понял по выражению его лица, что старик на самом деле даже не попробовал его.
– Я не знаю, – продолжил Малинский. – Мы разрабатывали планы так подробно… Возможно, даже слишком погрязли в деталях. Мы диалектически рассмотрели вопросы механизации войск, новых видов оружия и технологий. Мы учли особенности дорожной сети и изучили средства связи. Мы разработали автоматизированные системы управления войсками и стратегические средства радиоэлектронной борьбы. Но, так или иначе, мы не смогли хорошо свести все это воедино. Что бы сказали вы, Павел Павлович, и ваши товарищи-математики? Что мы не написали хорошую связующую программу? Но, возможно, ее нельзя было написать. По крайней мере, я не заметил, чтобы противник лучше справился с этой задачей. На самом деле, у них дела обстоят значительно хуже. – Малинский наклонился вперед, вдруг подняв руку и выставив указательный палец, как будто поучал Чибисова. Но старик обращался к отсутствующей аудитории. – Пожалейте командира без хорошего плана. Если мы хотим все сделать правильно, у нас должны быть планы на все случаи жизни. Конечно, говоря по правде, чрезмерное планирование мешает работе производства. Но на поле боя по-другому нельзя. Возможно, разница в том, что в одном случае требуется последовательность, а в другом – синхронность действий… Но я видел результаты собственными глазами. Нужно поддерживать движущую силу плана. Не останавливаться. Если у противника есть свои планы, то не давайте ему времени, чтобы он начал их реализовывать. Заставьте его реагировать неадекватно, делать глупости, не давайте увидеть ситуацию в целостности. Забейте собственный план ему в горло.
Малинский откинулся в кресле, вдруг мягко улыбнувшись.
– Но что-то я начал читать лекции. И вам, Павел Павлович, и тем, кого здесь нет. Расскажите мне лучше о ваших компьютерах. Что твориться на этом новом театре боевых действий? – Спросил Малинский с мальчишеским задором в голосе.
– По правде говоря, – сказал Чибисов – было много разочарований. Компьютеры сами по себе достаточно надежны, но люди, работающие с ними, слишком нерасторопны. И объем данных таков, что наши лучшие средства связи едва справляются. Я считаю, товарищ командующий фронтом, что лично упустил очень важный момент. Наряду с планированием таких привычных задач, как обеспечение войск топливом, боеприпасами, питанием, а также организацией и тому подобными вопросами, современные боевые планы должны включать и такой вопрос, как написание и отладка компьютерных программ. Вы сами знаете, сколько офицеров подчас просто боятся новых технологий, настаивая на том, что от компьютеров нужно отказаться, потому что они станут непригодны к использованию в первый же день войны. И в некоторой степени они правы, имеющиеся в нашем распоряжении системы показали ограниченные возможности в реальной боевой обстановке, а некоторые и вовсе оказались непригодны. Тем не менее, учитывая сегодняшний объем необходимых данных, если мы откажемся от автоматизированных систем их обработки, мы окажемся в трагическом положении. Хотя некоторые системы показали недостаточную эффективность, потребность в информации даже выше, чем ожидалось. Проблемы, с которыми мы столкнулись – это симптомы, а не сама болезнь. Современные боевые действия чрезвычайно зависимы от огромного количества очень точной информации – для целеуказания, разведки, работы службы тыла, даже для принятия фундаментальных решений. Те, кто цепляется за прошлое, ошибочно полагают, что стоит отказаться от компьютеров, исчезнет и потребность в обрабатываемых ими данных. Конечно, эта не та ошибка, которую хороший марксист-ленинист может допустить. С другой стороны, многие из нас были настолько влюблены в свою технику, что подчас путали цели и средства. И никто не предполагал, насколько современная война станет зависима от такого огромного объема данных. – На мрачной ноте закончил свой доклад Чибисов и отвел глаза от пристального взгляда Малинского. – В конечном счете, я подвел Вас, армию и Партию. Сейчас это кажется таким очевидным, стоит обернуться назад.
– И ваши заслуги будут отмечены по достоинству, друг мой, – сказал Малинский. Чибисов поморщился от неожиданности. – Все показатели вашей работы находятся там, – Малинский указал рукой на карту. – Я знаю о проблемах с компьютерами. Но сейчас проблемы есть у всех. Но вы честны, а это то, что отличает вас от слепого фанатика. Просто используйте компьютеры в пределах возможного. Я подозреваю, что наши проблемы возникают потому, что мы только начали пользоваться всеми этими возможностями. Быть может, следующая война будет полностью вестись компьютерами. Но мы пока находимся в переходном периоде. И поэтому мы должны вернуться в область военной науки. Дальше все зависит от воинского искусства. И от нашей воли.
– Товарищ командующий фронтом, – начал Чибисов. Привычный формализм в его голосе звучал несколько странно, было понятно, что он пытался подобрать правильный тон. Его совершенно застигло врасплох обращение «друг мой». – Как я понимаю, вашим последним пунктом поездки на фронт был передовой командный пункт генерал-лейтенанта Старухина. Я должен поинтересоваться вашей оценкой действий третьей ударной армии.
Малинский напряженно нахмурился.
– Старухин! Павел Павлович, он орал на офицеров своего штаба так, что срывал голос. Я действительно не понимаю, как они умудряются работать. Если командир все время кричит, это только мешает работе. Но Старухин лает и караван идет. Удивительное дело. Я считаю, что такое поведение больше характерно для командиров прошлого поколения. Но Старухин все еще умудряется выжимать из него результат. Однако я обеспокоен. Угроза силам Трименко носит локальный характер, и была до определенной степени предусмотрена нашими планами. Но Старухин должен довести дело до конца. Мы должны прорвать оборону НАТО в центре. Я дал ему разрешение задействовать дивизии второго эшелона армии этим вечером. И мы еще больше поддержим его, если потребуется. Очевидно, тонкие замыслы с британцами не пройдут. Они весьма упорные ребята.
– Как я понимаю, операция по форсированию канала на его участке идет весьма тяжело?
– Одна из его дивизий потеряла целый полк менее чем за полчаса. От него осталось несколько машин и впавших в прострацию офицеров штаба. Но дивизия форсировала канал, обошла британцев с юга, вышла в тыл целой бригаде, прижала ее к собственным минным полям и уничтожила. Старухин продолжает наступление. Но недостаточно быстро. И я не ощущаю перелома. Мы отбрасываем британцев, но они сохраняют управление. Их выбивают с одной высоты, но они окапываются на следующей. Если Старухин не добьется перелома сегодня вечером или завтра утром, мне придется рассмотреть вариант с задействованием в прорыве сил сорок девятого армейского корпуса. И мне это очень не нравиться.