Текст книги "По следам снежного человека"
Автор книги: Ральф Иззард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Длина (от затылка до лба по линии, проходящей на 7,5 см ниже верхушки)….. 16
Строение такое же, как у ломкой кожи, повсюду совершенно однообразное, цвет скальпа черноватый. Кожа отличается изумительной толщиной, везде одинаковой и равняющейся 0,32 сантиметра; она значительно толще, чем кожа (местной выделки) дикого тара и даже домашнего яка. У основания скальп имеет форму широкого овала; возможно, он слегка видоизменился от времени и употребления (см. ниже), но, принимая во внимание большую плотность, я не думаю, чтобы это было так.
Наружная поверхность теперь почти голая, и кожа очень гладкая; однако совершенно очевидно, что первоначально она была покрыта шерстью и все еще повсюду густо испещрена остатками волос. Некоторая часть шерсти сохранилась. По общему тону она рыжеватая, местами черновато-бурая. Отдельные волоски, длиной всего в несколько сантиметров, очень жесткие и напоминают щетину. Имелись ли раньше более длинные волоски, определить невозможно. На той части скальпа, которая, по-видимому, соответствует лбу, волосы отклонены назад и по бокам слегка свисают, совсем как у человека, между тем как на затылке они падают назад почти отвесно. Этот признак выражен довольно резко и является, как мне думается, естественным.
Имеется одна замечательная особенность – гребень, или „киль“, идущий от основания лба прямо вверх через макушку и вниз по затылку. Гребень одинаковой ширины – почти 2,5 сантиметра. Он покрыт щетинообразными волосами того же цвета, что и остальная часть скальпа; их длина не превышает 3 сантиметров, и с каждой стороны они наклонены внутрь, встречаясь посередине и образуя гребень, в поперечном сечении представляющий собой, таким образом, треугольник. Подобно остальным волосам, значительная часть гребня исчезла, но он отчетливо выделяется в виде слегка выступающего валика на коже.
Волосы очень прочно сидят в коже, и даже теперь требуется некоторое усилие, чтобы их вырвать.
История
Храм, или гомпа, в Пангбоче построен в глубокой древности. Его история хорошо известна монахам соседнего монастыря Тхьянгбоче и подробно описана в книгах старинного тибетского монастыря в Ронгбуке. Храм был основан либо в честь одного местного ламы, либо им самим. Этот лама по имени Сан-Дордже отличался, по преданию, большой святостью; наследственный лама монастыря является его перевоплощением. Теперешнее перевоплощение – двенадцатое по счету после Сан-Дордже; все подробности о каждом ламе записаны и хорошо известны. По имеющимся записям, голова Йе-Те была впервые получена во времена пятого перевоплощения. Как и повсюду в здешних местах, ламу выбирают в детском возрасте, и он остается в своей должности до конца жизни. Период пребывания ламы в своей должности можно принять равным пятидесяти годам; таким образом, возраст скальпа равняется примерно тремстам пятидесяти годам. Подтверждением этому служит тот общеизвестный факт, что правление первых семи далай-лам в Лхасе охватывало период в триста восемьдесят два года.
Скальп хорошо сохранился, если не считать отсутствия волос. Это вполне естественно даже по истечении столь большого промежутка времени. На такой высоте и в здешнем климате вредных насекомых очень мало. Кроме того, скальп тщательно хранится в шкафу внутри прочно построенного и сухого храма.
Я расспрашивал шерпов относительно того, какую роль играет этот скальп, и пришел к выводу, что сам по себе (т. е. как скальп Йе-Те) он вовсе не является чем-то священным; однако, поскольку он хранится в храме среди священных предметов, то косвенно приобрел некоторую святость – подобно тому, как это происходит с алтарной утварью в христианской церкви. Во время некоторых празднеств, когда разодетые танцоры в масках исполняют полурелигиозные пляски, тот или иной участник надевает скальп. Весьма вероятно, он хранится попросту для этого. Нет никаких оснований предполагать, что он является предметом поклонения окрестных жителей, и многие шерпы, возможно даже большинство из них, вряд ли знают о его существовании.
Скальп очень охотно показывают и разрешают брать в руки; но расстаться с ним из-за его косвенной связи с культом не хотят.
В заключение скажу следующее: я совершенно убежден, что это скальп какого-то неизвестного животного; по его остроконечной шлемоподобной форме следует считать по меньшей мере вероятным, что он принадлежит животному, которое обычно ходит на двух ногах».
Меня особенно заинтересовало третье сообщение, так как я только что получил открытку от сэра Джона Ханта, гласившую:
«Дорогой Ралф,
боюсь, что моя открытка уже не застанет Вас, но если застанет, я очень советую заполучить скальп йети, который показывали в Пангбоче Чарлзу Эвансу. Он несомненно является очень важным ключом. Впрочем, Вы, конечно, подумали об этом сами! Шлю Вам наилучшие пожелания. Да сопутствует Вам удача.
Джон Хант».
Часть вторая
Преследование
Глава 8
Мы двигаемся вперед и совершаем первую вылазку
Я остановлюсь лишь на основных этапах нашего путешествия с тремя сотнями носильщиков до Намче-Базара. К величайшему удовольствию, оно не ознаменовалось почти никакими событиями. Зимние условия, которых мы опасались, оказались на удивление нетрудными: даже на самых высоких перевалах снега было мало, и, хотя большая часть кули шла босиком, с голыми до колен ногами и для защиты от холода имела только одеяло, никто не обморозился. Выйдя на пять дней позже, Неми шел по нашим следам во главе семидесяти носильщиков, тащивших радиооборудование.
Том, Саксена и я прибыли в Банепу в ночь на 25 января. В лагере на поросшем дерном плато над самым городом мы застали хаос, в котором никого нельзя было винить. Джон Джексон сообщил, что радиаторы четырех сильно изношенных машин, которые везли наши грузы, закипали на каждом повороте дороги, и так как пришлось переправляться по четырем или пяти поистине опасным мостам, то караван добрался лишь затемно. При разгрузке машин пришлось очень спешить, и все снаряжение свалили в огромную кучу. Прежде чем приступить к сортировке, надо было разыскать ящик с электрическими фонарями. Таких ящиков, на вид совершенно одинаковых, имелось двести шестьдесят, и нужный мог оказаться в самом низу или на самом верху кучи. После этого возникла проблема отыскать что-нибудь из еды, что-нибудь, в чем можно спать, и что-нибудь, чем можно покрыться. В конце концов мы удовлетворились одной из больших палаток, предназначенных для шерпов, и все девятеро кое-как устроились в ней.
На ужин было жареное мясо, пудинг из почек и спагетти – довольно тяжелая еда при всех обстоятельствах, но наиболее съедобная комбинация, оказавшаяся под рукой. Нельзя сказать, что наша экспедиция отличалась особенно плохой организацией; подобные неполадки при первой ночевке дело обычное. Неизменно требуется два-три дня, чтобы все утряслось, для всего нашлось место и все распределилось по местам.
Ночь была очень холодная с сильным утренним заморозком на почве, но это нас не тревожило, так как мы имели достаточно запасной одежды и постельных принадлежностей и могли обеспечить себе в будущем полный комфорт для ночевок. Наша армия кули прибыла перед рассветом, но возня с составлением реестра размещения грузов и с неизбежными для первого дня мелочами привела к тому, что мы смогли двинуться в путь лишь незадолго до полудня.
Порекомендовать Банепу в качестве хорошей лагерной стоянки я не могу. Жители деревни более чем назойливы, и хотя у нас имелось достаточно шерпов, которым можно было доверить охрану грузов, соблазнительные предметы снаряжения исчезали, как только какое-нибудь неожиданное событие отвлекало общее внимание.
Для описания остальной части путешествия до Намче-Базара я приведу выдержки из корреспонденций с дороги, написанных мной во время остановок.
«Чьябус, 28 января.
На третий день мы достигли этой горной деревушки, расположенной на высоте 2250 метров над уровнем моря. До „страны снежного человека“ остается еще по крайней мере две недели пути, но мы намеренно двигаемся медленно в надежде, что шерп Неми, зять Тенсинга, догонит нас. Ему поручена доставка грузов и снаряжения, не прибывших в Катманду до нашего отъезда. Пока что условия передвижения совершенно не соответствовали нашим ожиданиям. Конечно, ночи очень холодные, но днем тепло и солнечно. Прекрасно возделанная страна, по, которой мы проходили, даже в это время года изобиловала апельсинами, лимонами, ананасами (по 4 пенса за штуку) и свежими овощами. Трудно себе представить, что впереди нас скоро, быть может, ожидают долгие недели суровой зимы.
После первого перехода мы остановились чуть пониже деревни хуксов, а утро принесло нам первую из тех хозяйственных неувязок, которые неизменно случаются в начале почти каждой экспедиции. Мы отправили повара Нараяна вперед приготовить завтрак, но тот продолжал все идти и идти, и лишь далеко за полдень мы, наконец, догнали яичницу с беконом. Для второй ночевки мы разбили лагерь на полосе каменистого берега в поросшем лесом ущелье около Долалг-хата, где Сун-Коси встречается еще с двумя реками. Там мы смогли умыться, а я даже выкупался. Представление продолжалось ровно одну секунду, и никто не последовал моему примеру. Усевшись в кружок, мы отдыхали, наблюдали за множеством разнообразных птиц и вообще наслаждались жизнью, как вдруг случилось мрачное происшествие. Протяжные унылые звуки, извлекавшиеся из раковины, возвестили о прибытии траурной процессии. Обнаженные до пояса мужчины несли труп, завернутый в рваную развевавшуюся простыню и подвешенный к шесту. Пройдя через наш лагерь с криками „Сторонитесь, оспа!“, они остановились примерно в пятидесяти шагах, где с соответствующими церемониями ужасная ноша была брошена в быстро мчащийся поток для последнего путешествия. Труп дважды подпрыгнул, прежде чем исчез, унесенный рекой. Затем участники траурной процессии окунулись с головой, снова появились на поверхности и, как бы смыв с себя всякую печаль, принялись смеяться и обрызгивать друг друга водой, после чего пустились в обратный путь вверх по склону.
Это событие вызвало у нас большое беспокойство, так как умерший человек жил в той самой деревне, куда спустился наш караван, чтобы купить продукты и остановиться на дневку. Перспектива эпидемии оспы среди наших кули, из которых вряд ли кто-нибудь делал себе предохранительную прививку, отнюдь не радовала нас.
Сегодня мы поднялись от реки на 1250 метров и достигли того места, где теперь находимся. Подъем в самом начале маршрута оказался для нас тяжелым испытанием. Однако мы все прибыли в полном порядке, хотя и шли в разном темпе. Наши восходители Джон Джексон и Стекли Дживс, привычные к такого рода упражнениям и жаждавшие поскорее войти в форму, мчались впереди.
Билл Эдгар, врач экспедиции, держался наравне с ними. Для Джералда Рассела и для меня лучше всего подходило определение „честные труженики“; Джералд придумал интересное новшество – он опирался при ходьбе на прочную дубинку из стебля сахарного тростника. Она служила ему одновременно в качестве опоры и для освежения; когда он чувствовал желание подкрепиться, ему достаточно было отрезать несколько сантиметров от верхушки стебля. Том Стобарт, который мог соревноваться в ходьбе с кем угодно, то и дело задерживался для сбора семян и растений; я ему помогал, а доктор Бисуас останавливался, чтобы определять птиц и делать записи об окружавшей их среде. Место, выбранное нами для третьего лагеря, поистине великолепно. С высоты к югу открывается вид на тянущиеся одна за другой цепи коричневых, синих и пурпурных гор. С вершины небольшой возвышенности, расположенной позади, виднеется растянувшаяся во всю ширь горизонта линия покрытых снегом и льдом Гималаев, напоминающая волну с пенящимся гребнем.
Было решено, не вполне с моего одобрения, что наша экспедиция будет бородатой. В прошлом году во время путешествия на Эверест я брился каждый день, а бородатые эверестцы, когда я встречался с ними, приветствовали меня обвинениями в желании пофорсить. Подоплека этого заключается в следующем: три года назад в Корее я обнаружил, что моя борода, которая во время войны была известна на нижней палубе под почтительным названием „Черная Бесс“, теперь сильно поседела и подходила больше для „Старого моряка“[32]32
«Старый моряк» – поэма английского поэта С. Т. Колриджа, в которой рассказывается о матросе, убившем альбатроса и испытавшем после этого сверхъестественные несчастья.
[Закрыть], чем для относительно молодого человека, каким я себя еще чувствую. Впрочем, после того как я высказал свое несогласие с общим решением о бородах, я через некоторое время обнаружил исчезновение моего запаса лезвий для бритья, и теперь у меня нет никакого выбора. Вскоре наши бороды представят собой любопытное сочетание красок от золотого руна белокурого Тома Стобарта и до завидной черноты доктора Бисуаса, с огненно-рыжим Расселом в качестве промежуточного звена».
«Тарса, 1 февраля.
Завтра, на восьмой день пути, мы должны дойти до Тхосе, довольно большой деревни, расположенной примерно на половине дороги к Намче-Базару.
Самое большое через два-три дня мы вступим в страну шерпов. В своем движении с запада на восток мы пересекаем отроги Гималаев, и наш путь представлял ряд казавшихся бесконечными подъемов, за которыми следовали такие же длинные спуски, дававшие всем нам полную возможность сокрушаться по поводу того, как легко теряется с таким трудом набранная высота.
Два перевала высотой в 2400 метров лежат уже позади, а сегодня мы остановились на ночь в лесистой горной лощине, расположенной примерно на 500 метров ниже нашего первого перевала в 2700 метров. С высшей точки каждой горной седловины я тщательно осматривал горизонт в обоих направлениях: позади не появилась ли арьергардная партия во главе с шерпом Неми, и впереди – в надежде не приближается ли еще один нарочный от Чарлза Стонора, находящегося в Намче-Базаре и на прошлой неделе сообщившего нам радостные и волнующие известия.
Не знаю, является ли установившаяся погода нормальной для этого времени года или же нам особенно повезло, но пока нет никаких оснований жаловаться. Днем бывало так тепло, что мы имели возможность три раза купаться, в последний раз в горном озерке на высоте 1500 метров, где солнце жгло очень сильно и выстиранное в реке белье за час совершенно высохло. Конечно, иногда по ночам стоял жестокий холод, но мы могли обезопасить себя от обеих крайностей, наполняя перед сном грелки кипящим лимонадом. Всю ночь от грелок нам в спальных мешках было тепло, а затем на следующий день мы пили прохладное питье.
Больше всего нас заботило благополучие нашего каравана; многие кули, по-видимому, не имели теплых одеял. Поэтому нам приходилось приноравливать переходы так, чтобы всякий раз к наступлению ночи находиться вблизи от какой-нибудь деревни, где наши люди могли бы найти для себя подходящую пищу и пристанище.
На каждые пятьдесят носильщиков был назначен сирдар, а всем караваном ведал главный сирдар, внушительная личность с татарскими усами, каштановой окладистой бородой, в синей саржевой куртке, бриджах, светло-красном кашне и с зонтиком в качестве знака своего достоинства. Мы отправили двух человек вперед, чтобы предупреждать окрестных жителей о нашем прибытии. Этот метод оказался настолько удачным, что крестьяне толпами спускались к дороге и выносили на продажу лотки апельсинов, лимонов, бананов, чесноку и других свежих овощей, рис и мясо, сигареты для кули и прежде всего чанг, род пива из риса и проса. Вернее, его можно определить как алкогольную кашу, которую, мешая увесистой палкой, приводят во взвешенное состояние. Вкус к этому напитку вырабатывается привычкой, и я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из уроженцев Запада пожелал развить его в себе.
Верховье долины Мачерма, которое, как рассказывают, часто посещал йети
У озера Дуд-Покхари: Анг Тсеринг указывает на следы йети, идущие параллельно его собственным; следы йети длиной 20–23 см и шириной 10–13 см. Обратите внимание, что след моих ботинок 11-го размера двойной и не может служить для сравнения. Шаг йети здесь короче, так как тот взбирался на крутой травянистый берег
Следы йети в верховье долины Дуд-Коси за Мачермой. Они идут слева. Путаные следы справа принадлежат нам, так как мы ходим взад и вперед, изучая следы йети. На ровной местности шаг йети повсюду равнялся 68 см. В этот критический период погода все время не благоприятствовала съемкам. Почти всегда стоял густой туман
Сирдар Анг Тсеринг указывает в сторону верховья долины истоков Дуд-Коси. Позади гигантского барьера простирается Тибет. Чо-Ойю виднеется в левом углу фотографии. Гьячунг Канг – в правом углу; вид по долине Мачерма к востоку. Передовой базовый лагерь едва различим под черной скалой в левом нижнем углу фотографии.
В центре гора Тавече
Тавече; на переднем плане шерпы Норбу, Анг Тсеринг и Анг Тилай. За Тавече находится долина Чола-Кхолы, где партия Джексона шла по следам йети в то время, когда был сделан этот снимок
Ледяная пещера в леднике ниже Чангула (Волчьего перевала); на нем побывали Джексон, Эдгар и Иззард
Конечный подъем к перевалу, ведущему из верховья долины истоков Дуд-Коси в Долину Бхоте-Коси (вышина приблизительно 5700 м)
Вид на Эверест с верхней точки 5700-метрового перевала в верховье долины истоков Дуд-Коси. Эверест слева; только с этого места можно увидеть в профиль и старый северный путь к вершине, и южный путь сэра Джона Ханта. Южный путь спускается к Южной седловине, вновь повышается к вершине Лхоцзе. Вершина Нупцзе чуть впереди Лхоцзе
До сих пор никто из кули не сбежал, и не было никаких несчастных случаев, хотя один человек и его груз чуть не попали в беду на знаменитом мосту ниже Чарикота. Этот мост представляет собой две цепи из звеньев местной ковки со свисающими проволочными петлями, которые, служат опорами для пешеходной дорожки из кое-как скрепленных между собой досок шириной в 15 сантиметров. Все сооружение раскачивается на высоте около 20 метров над рекой Чарнакола. После того как половина носильщиков благополучно перешла мост там, где одна из досок стала еще более неустойчивой, чем обычно, появилось опасное место. За мгновение до того как кули должен был ступить на него, доска взмыла вверх, и незадачливый парень с грузом на спине повис, держась за одну из цепей. К счастью, в критическом пункте мы поставили „регулировщика“, и тот благополучно вытащил кули за головную повязку. После этого происшествия остальных носильщиков направили вброд, и против такого обхода никто не возражал».
«Джунбеси, 6 февраля.
Мы прибыли сюда сегодня, преодолев утром перевал Ламджура-Бханджьянг. Этот перевал порядка от 3600 до 3900 метров – самый высокий из всех, лежащих на пути от Катманду до цели нашего назначения, Намче-Базара. Подъем на него мог оказаться жестоким испытанием, в особенности для кули, большая часть которых шла босиком.
На самом деле, с ясного неба ослепительно, даже немилосердно, сияло солнце, и многие из нас сняли с себя все, кроме рубашки и брюк-тиролек. Снег лежал лишь отдельными пятнами в тени, и глубина его не превышала каких-нибудь 2,5 сантиметра. Некоторые рододендроны уже покрылись малиново-красными цветами. Мы находили кустики голубых и лиловато-розовых примул, а на половине подъема на перевал Джералд Рассел наткнулся на совершенно спелую землянику. Пока что (а теперь до Намче оставалось всего четыре дня пути), по общему мнению, нам очень везет.
Пройдя перевал Ламджура, мы очутились в совершенно иной стране. Мы поднялись над расположенными террасами склонами предгорий непальцев-земледельцев и вступили в глубокие ущелья, поросшие великолепными соснами, елями и кедрами. Изменился и вид домов; соломенные крыши остались позади; здесь крыши из дранки, прижатой камнями, похожие на те, какие можно увидеть в альпийских деревнях Швейцарии. Теперь мы уже несомненно в стране шерпов.
По окончании дневных переходов тяжелее всего из участников экспедиции приходится нашему врачу Биллу Эдгару; каждый вечер к нему обращаются до двадцати человек с самыми различными болезнями.
Так как до сих пор из-за зимних условий во время перехода был потерян всего один день, мы сочли целесообразным дать носильщикам суточный отдых в деревне Тхосе, расположенной на полпути. На этой стоянке Том смог продемонстрировать свое искусство. Хотя он прошел в Лондоне специально для экспедиции курс хлебопечения, большинство из нас сомневалось в исходе эксперимента. Но результат оказался блестящим. На следующий день впервые испробовали свои силы оба наши восходителя – Джон Джексон и Стенли Дживс. Высоко на склоне утеса заметили гнездо беркута, и наша пара спустилась туда на веревке; склон противоположного утеса послужил великолепной естественной трибуной для зрителей, не скупившихся на громкое подбадривание и советы. Результатом длившихся почти два часа головоломных упражнений явилось одно-единственное яйцо темно-золотистого цвета, обильно испещренное бурыми крапинками. Группа тибетцев, присоединившаяся к зрителям, стала настойчиво просить, чтобы им разрешили прикоснуться лбом к яйцу, так как этот почтительный жест по отношению к редкому и ценному предмету обеспечит им на некоторое время удачу».
Как раз вблизи от гнезда беркута произошло событие, которого Джералд и я не видели, уйдя вперед, чтобы присмотреть за разбивкой следующего лагеря. Привожу рассказ Тома Стобарта о случившемся:
«Под выступом утеса, метрах в тридцати над нашими головами, висело несколько огромных пчелиных гнезд, имевших около двух метров в поперечнике и кишмя кишевших пчелами. Дикие пчелы часто нападают и жалят до смерти, а поэтому очень опасны, но в Индии я добывал такие гнезда, и при мысли о меде у меня потекли слюнки. Я предложил попытаться сбить одно из гнезд выстрелом. Затем, как следует завернувшись, я влез бы в него и собрал мед.
Мы спрятались за кустами шагах в семидесяти, и Чанк Лагус трижды выстрелил по гнездам. Пчелы сильно взволновались, но этим дело и ограничилось. Билл Эдгар вооружился полевым биноклем. „Они как будто не обращают никакого внимания“, – сказал он.
В это мгновение на нас обрушился ад. Лагус первым бросился бежать по тропинке, колотя себя по голове. Пху Дордже, стойкий шерп, побывавший на Эвересте, последовал за ним. Стенли Дживс спокойно сидел до тех пор, пока туча пчел не облепила его зонтик. Тут началось беспорядочное бегство. Кули побросали грузы и пустились наутек. Один человек свалился с моста в реку, и все участники экспедиции как бы посходили с ума, пытаясь удрать, причем половина из нас вопила от боли, а вторая половина корчилась от смеха. Только через полчаса мы смогли, крадучись, пройти это место, но даже еще тогда кое-кто подвергся преследованию. Пчелы нанесли нам поражение».
На второй день, после того как мы покинули Джунбеси, мы спустились в ущелье реки Дуд-Коси («Молочной реки»), названной так потому, что многочисленные водопады, тянущиеся непрерывно один за другим на много километров, превращают ее воды в белую пену.
После двух дней пути вверх по реке вдоль левого (по течению) берега мы подошли к деревне, оставив назавтра легкий переход до Намче-Базара. Последняя ночевка оказалась очень неприятной для носильщиков. Мы расположились лагерем под открытым небом на расстоянии нескольких километров от ближайшей деревни. Шел снег, и ночь была очень холодная. Бесчисленные костры, зажженные вокруг лагеря, служили для носильщиков единственным средством согреться, и мы радовались тому, что наш путь уже почти окончен, так как долго выдержать в таких условиях было бы невозможно.
На следующий день в полдень мы очутились у начала шестисотметрового подъема по скалистому склону к Намче-Базару. Мы не прошли и трети пути, как столкнулись с первой группой шерпов из Намче, предупрежденных Чарлзом и поспешно спускавшихся нам навстречу. Они принесли с собой большие деревянные бутыли чанга, и мы остановились выпить поднесенную в знак приветствия чашу, а затем все вместе двинулись дальше. У следующего поворота нас ждала еще одна небольшая группа друзей, опять с чангом, затем третья. Вскоре мы все стали очень веселыми.
Миновав поворот, примерно на полпути по склону, мы увидели Чарлза Стонора: бронзового от загара, очень поздоровевшего, с длинной палкой, в красных тибетских сапогах. Теперь наше движение превратилось в праздничное шествие и так продолжалось до тех пор, пока мы не достигли места, предназначенного для лагеря на седловине над столицей шерпов. Ночью облака рассеялись и ледяные вершины гор громоздились со всех сторон, мерцая в лунном свете. Мы сидели в общей палатке, с увлечением слушая рассказ Чарлза о предпринятых им в одиночку поисках йети.
Мы должны были пробыть в Намче-Базаре два дня, чтобы расплатиться с носильщиками из Катманду и нанять шерпов для доставки нашего снаряжения в горы до базового лагеря. У Тома и у меня в деревне имелось много друзей, и нам было интересно снова повидаться с ними и послушать их рассказы. Здесь произошла радостная встреча с Киркиа, шерпом, сопровождавшим меня в прошлом году до ледопада на Эвересте. Между прочим, он сообщил мне, что Гьялсен, бывший тогда сирдаром и вышедший из строя у подножия ледника Кхумбу, умер этой зимой по дороге к каким-то горячим источникам в Тибете. Умер также шерп-гонец, доставивший весть о подъеме на Эверест в Катманду за невероятно короткий срок в шесть с половиной дней. В прошлом году мне понадобилось тринадцать дней, чтобы добраться от Намче-Базара до Катманду, что, пожалуй, являлось рекордом для европейца, а этот первоклассный гонец трижды попался мне тогда на пути, успев два раза подняться и один раз спуститься. Следовавшие один за другим исключительные по быстроте переходы, очевидно, подорвали его здоровье, так как несколько месяцев спустя он заболел и умер от паралича сердца.
Другой наш приятель, Судхир Чандра Мукхерджее, был представителем индийского правительства в Намче-Базаре. В ближайшие месяцы Мукхерджее предстояло оказать нам огромную помощь; в частности, он взял на себя передачу на коротких волнах со своей радиостанции наших донесений в Катманду. Мы были рады, что смогли оказать ему некоторую услугу, снабдив лекарствами и другими мелочами.
От Мукхерджее я узнал, что учитель из Намче-Базара Тширинг Дордже, который принес мне большую пользу во время моего прошлогоднего посещения, закрыл свою маленькую школу во дворе храма и покинул город. Состоятельные жители Намче-Базара, вероятно одного из самых процветающих поселений в Непале, жаждали, чтобы их дети получили образование, но пришли в ужас, когда узнали, что им придется платить небольшой налог на содержание школы; итак, малыши из Намче снова должны были довольствоваться обрывками английских фраз, которые они слышали от участников экспедиций, не всегда выражавшихся наиболее изысканным образом.
В субботу 13 февраля мы устроили первый большой военный совет. Мы решили организовать базовый лагерь в окрестностях монастыря Тхьянгбоче, а затем разбиться на три группы по три человека каждая и совершить первую вылазку. Руководителями этих групп были выбраны: Джон Джексон, Том Стобарт и Чарлз Стонор. Вопрос, кто будет сопровождать каждого руководителя, в значительной мере решался сам собой в виду необходимости иметь в каждой партии квалифицированного зоолога и опытного фотографа-кинооператора. В результате мы договорились о следующих составах:
группа № 1 – Джон, Стен и Бис;
группа № 2 – Том, Билл и Джералд;
группа № 3 – Чарлз, Чанк и я.
Теперь следовало распределить районы деятельности. В конце концов мы решили, что партия Джона направится вверх по ущелью Имджа-Кхолы мимо монастыря Тхьянгбоче и деревни Пангбоче до слияния рек Имджа-Кхола и Чола-Кхола. Затем она свернет налево вверх по долине Чола-Кхолы и организует передовой базовый лагерь на летнем пастбище яков у деревушки Пхалонг-Карпа, которая расположена как раз под языком ледника Кхумбу, стекающего у Эвереста. По сообщениям опрошенных Чарлзом шерпов, крики йети слышали на склонах над деревней Пхалонг-Карпа всего шесть недель назад. Следует также напомнить, что швейцарская экспедиция 1952 г. видела многочисленные следы йети на самом леднике Кхумбу, хотя впоследствии руководитель швейцарцев доктор Висс-Дюнан высказал мнение, что они могли принадлежать медведю.
Партия Тома пойдет с партией Джона до слияния Имджа-Кхолы с Чола-Кхолой. Затем Том предполагал подняться вверх по долине Имджа-Кхолы, чтобы организовать передовой лагерь у летней пастушьей деревни Дингбоче. Оттуда он собирался совершить рекогносцировку вверх по маленькой долине, приютившейся под сенью горы Ама-Даблам, к нескольким хижинам, представляющим собой деревушку Мингбо. Как уже сообщал Чарлз, именно здесь в 1949 г. отсиживался в хижине, спасаясь от йети, шерп Мингма из деревни Пангбоче. Прибытие в этот день самого Мингмы придало нашим поискам некоторую реальность. Хотя он явно был застенчивым и лишенным фантазии человеком, нам в конце концов удалось убедить его пройтись взад и вперед, подражая неуклюжей походке йети и испуская характерные для того мяукающие визгливые крики.
Партия Чарлза должна была взобраться по склону ущелья в верхнем течении Дуд-Коси до Мачермы, а может быть, и дальше до Дуд-Покхари («Молочного озера»). Чарлз сказал нам, что в этом районе часто слышали крики йети, а осенью местные пастухи нередко встречали его следы.
За последние шесть месяцев вблизи от Мачермы были задраны два теленка яка, и их гибель приписывали йети, хотя с одинаковым вероятием можно предположить, что виновниками были волки или барсы (дальнейший опыт дал почти бесспорные доказательства того, что телят умертвили волки).
Никто из нас не ожидал сенсационного успеха от первой попытки. Мы вполне примирились с перспективой, что пройдет много недель, нам придется совершить бесчисленное количество вылазок и лишь после этого мы сможем сообщить какие-нибудь определенные факты. Из сведений, собранных Чарлзом путем расспросов, мы достаточно знали об отличительных свойствах и образе жизни йети: тонком обонянии; остром слухе; о том, что внезапное появление необычных предметов немедленно обращает его в бегство. Поэтому мы намеревались возможно реже пользоваться палатками и спать, как это уже делал Чарлз, в неглубоких пещерах, трещинах, под защитой скал. Мы решили ограничить срок первого маршрута семью-восемью днями, чтобы освоиться с местностью и окончательно акклиматизироваться, прежде чем приняться за работу на более внушительной высоте.
Ложась спать, мы испытывали возбуждение при мысли о том, что, наконец, приступим к поискам. То был субботний вечер, который Том предложил каждую неделю отмечать праздничным обедом из продуктов, содержавшихся в «ящиках-люкс». У нас был поджаренный хлеб с сардинами, луковый суп, курица по-венгерски, и печеные яблоки с кремом: все это сопровождалось двумя большими рюмками джина на человека. Когда расхваливали повара за превосходный обед, Стен также подал голос: «Да, но он был бы еще лучше, если бы его завернуть в спальный мешок!»
