Текст книги "Шкура льва"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Это не объяснение, – задумчиво проговорил мистер Кэрилл. – Это чистой воды оскорбление.

– Чего вы еще заслуживаете? – бросила она через плечо. – И как вы только смели!

– Так скоро полюбить вас? – спросил он и перефразировал:

– Да кто вообще любил не с первого чтоб взгляда, Гортензия?

– Вы не имеете права на мое имя, сэр.

– Хотя и даровал оное на мое, – ответил он с робким упреком.

– Вы будете наказаны, – пообещала девушка и, возмущенная до глубины души, удалилась.

– Наказан? О жестокая! Можешь ли ты быть…

 
«Холодной с тем, кто мил к тебе?
Медведь и тигр, я слышал часто,
Любовью за любовь воздастся».
 

Но ее уже не было. Мистер Кэрилл поднял глаза на луну и с упреком посвятил ее в свою тайну.

– Это твое бледное лицо ослепило меня, – громко сказал он. – Видишь, сколь ужасный, а значит, сколь великолепный почин я сделал! – И он рассмеялся, однако, совершенно безрадостно.

Он расхаживал по газону в лунном свете, задумчивый и теперь, казалось, совсем невеселый. Его жизнь, по всей видимости, запутывалась все больше и больше, а хваленая привычка смеяться над ее хитросплетениями едва ли уже могла показать ему выход из лабиринта.

Глава 6
Возвращение Гортензии

Пока мистер Кэрилл гуляет по саду в свете луны, поговорим, читатель, об этом человеке. Если мы вообще хотим понять его, что представляется делом отнюдь не легким, учитывая то обстоятельство, что сам он себя, по своему признанию, не понимает. Делал ли когда-либо человек искреннее заявление о внезапной страсти столь легкомысленно, как он, или, подобрав для этого выражения, подходящие разве для того, чтобы отдалить от себя вожделенную награду? Выбирал ли когда-либо человек время с меньшей разборчивостью или слова с меньшей осторожностью? Определенно нет. Однако предположить, что мистеру Кэриллу это было невдомек, значило бы предположить в нем простофилю, коим он, конечно же, не являлся.

Вам должно было показаться, как это, очевидно, показалось мисс Уинтроп, что мистер Кэрилл смеялся над ней и что он на самом деле дерзкий, самодовольный хлыщ, и никто больше. Это не так. Смеяться-то он, конечно, смеялся, однако все его насмешки были целиком направлены против своих же чувств, на которые он, рожденный вне брака и связанный обещанием выполнить задачу, обрекающую его на гибель, считал, что не имеет права. Мистер Кэрилл дал выход своим чувствам, выбрав, однако, для этого время и выражения, лишившие их всякой важности. Он предпочел выставить чувства напоказ словно бы специально для того, чтобы Гортензия могла с абсолютным отвращением растоптать их.

Вероятно, свою роль тут сыграло и понимание того, что, выжди он еще и предстань перед ней в качестве искреннего, преданного любовника, ему пришлось бы со всей искренностью поведать ей свою странную историю незаконнорожденного, воздвигнув таким образом между ними непреодолимый барьер. Лучше уж, очевидно, подумал Кэрилл, с самого начала представить страсть, на которую не могло быть надежды, в шуточном свете. Теперь, я надеюсь, под этой нахальной наружностью фата-пересмешника вы уловили образ настоящего, страдающего человека.

Мистер Кэрилл еще некоторое время продолжал бродить по росистому газону после ухода Гортензии, и глубокое уныние овладело душой человека, считавшего серьезность глупостью. До сих пор его ненависть к отцу была скорее теоретической, развитой в нем Эверардом и принятой им так же, как мы принимаем уже доказанную теорему Евклида. Это была ненависть искусственная, построенная на принципе (так как ему просто-напросто внушили), что если он не будет ею движим, то его сочтут недостойным называться сыном своей матери. Сегодняшний день многое изменил. Его обида неожиданно стала настоящей и очень горькой. И все это потому, что четыре часа назад он взглянул в карие глаза мисс Уинтроп. Если бы она могла догадываться о той жестокой самоиронии, с которой Кэрилл, внешне легко, предложил ей свое имя, она бы, возможно, почувствовала некоторую жалость к нему, себя не жалевшему.

Мистер Кэрилл вздохнул и продекламировал строку из Конгрива [13]13
  Конгрив, Уильям (1670–1729) – английский писатель, один из создателей комедии нравов, где изображались пороки, лицемерие и ханжество современного общества.


[Закрыть]: «Женщина – прекрасный образ в омуте; кто прыгнет в оный, канет тот».

Появился хозяин гостиницы, приглашая его к ужину. Но Кэрилл попросил передать его светлости свои извинения: он переутомился и отправился в постель.

Они встретились за завтраком в ранний час утра. Мисс Уинтроп была холодна и замкнута, граф Остермор молчалив и раздражителен, мистер Кэрилл, по обыкновению, весел и разговорчив. Вскоре вся компания снова отправилась в путь. Однако обстановка нисколько не улучшилась. Его светлость дремал в углу экипажа, мисс Уинтроп более интересовалась цветными шпалерами, нежели мистером Кэриллом, которого игнорировала, когда он говорил, и коему не отвечала, когда он задавал вопросы. В конце концов и мистер Кэрилл погрузился в унылое молчание, пытаясь, тем не менее, убедить себя долгими бессловесными аргументами, что дела обстоят как нельзя лучше.

Они въехали на окраины Лондона примерно два часа спустя, а когда до полудня оставалось еще около часа, карета остановилась за оградой дома графа в Линкольн-Инн-Филдз.

Откуда ни возьмись, возникла череда лакеев, в сопровождении которой господа вступили в роскошную резиденцию, являвшуюся частью того немногого, что осталось у лорда Остермора после краха Южноморской компании [14]14
  Южноморская компания – (South Sea Company) – английская акционерная финансовая компания, основанная в 1711 году для торговли с испанской Америкой (главным образом рабами). Первоначально компания гарантировала ежегодный доход в размере 6 процентов. Но с 1718 года, когда формальный правителем компании стал король Георг, доверие к «иноморцам» резко возросло, что послужило толчком к различным финансовым махинациям, в которые оказались замешаны даже королевские министры. Финансовый бум достиг расцвета в 1720 году, а осенью этого года компания лопнула как мыльный пузырь. Формально Южноморская компания прекратила свое существование в 1853 году.


[Закрыть].

Мистер Кэрилл немного задержался, чтобы послать Ледюка по адресу на Олд-Палас-Ярд, где он снял квартиру. Затем он проследовал за его светлостью и Гортензией.

Из внутреннего холла слуга проводил мистера Кэрилла по вестибюлю в комнату справа, оказавшуюся библиотекой и привычным убежищем его светлости. Это была просторная комната с колоннами, богато отделанная дамасским шелком и прекрасно меблированная; высокие двухстворчатые окна открывались на террасу, располагавшуюся над садом.

За спинами вошедших раздался быстрый шелест юбок, и мистер Кэрилл с поклоном отступил в сторону, пропуская высокую даму, проплывшую мимо него и удостоившую его не большим вниманием, чем одного из своих многочисленных слуг. Дама была средних лет, с орлиными чертами лица и выпиравшим подбородком, квадратным, как башмак. Ее бледные щеки были нарумянены до чахоточного оттенка, голову венчал чудовищный убор, как у какой-нибудь лошади на параде лорд-мэра, платье, представлявшее собой смесь экстравагантности и абсурда, заканчивалось юбкой с невообразимым кринолином.

Дама вплыла в комнату, как вступающий в бой линейный корабль, и еще с порога дала первый залп по мисс Уинтроп.

– Вот так-так! – пронзительно закричала она. – Ты вернулась! И зачем ты вернулась? Я что, должна жить в одном доме с тобой, ты, бесстыдница, думавшая о своей репутации не больше, чем последняя судомойка!

Гортензия подняла негодующие глаза, сверкавшие на побледневшем лице. Ее губы были плотно сжаты в решимости не отвечать на оскорбительные выпады.

Мистер Кэрилл почти не сомневался, что вошедшая дама – настоящий дракон в юбке.

– Любовь моя… дорогая… – начал было граф елейным тоном, делая шаг вперед и желая как-то отвлечь внимание графини, он махнул рукой в направлении мистера Кэрилла. – Позвольте мне представить…

– Разве я разговаривала с вами? – Она повернулась, готовясь бомбардировать супруга. – Разве вы и так недостаточно навредили? Будь у вас хоть немного мозгов… уважай вы меня, как подобает мужу… вы же оставили все как есть и предоставили ее самой себе.

– У меня был долг по отношению к ее отцу, что касается…

– А как насчет вашего долга по отношению ко мне? – распалялась леди Остермор, злобно сощурив глаза. Более всего в тот момент она уже напоминала мистеру Кэриллу стервятника. – Вы забыли об этом? Или вы не задумываетесь о приличиях и не уважаете собственную жену?

Ее резкий голос эхом пронесся по дому, собрав в холле небольшую группку разинувших рты слуг. Щадя мисс Уинтроп, мистер Кэрилл взял на себя процедуру закрыть дверь. Графиня повернулась на звук.

– Кто это? – спросила она, обмеривая элегантную фигуру злобным взглядом. Мистер Кэрилл же инстинктивно ощутил, что миледи оказала ему честь, сразу же его невзлюбив.

– Это джентльмен, который… который… – Его светлость решил, видимо, что лучше не распространяться об обстоятельствах их знакомства, и поспешил перевести разговор в другое русло. – Я собирался представить его, дорогая. Это мистер Кэрилл, мистер Жюстен Кэрилл. А это, сэр, миледи Остермор.

Мистер Кэрилл отвесил ей глубокий поклон. Ее светлость в ответ фыркнула.

– Это ваш родственник, милорд? – В презрительном тоне, каким был задан этот вопрос, содержался намек, больно ранивший мистера Кэрилла. Подразумевавшееся ею в беспричинной оскорбительной насмешке являлось не чем иным, как истинной и ужасной правдой.

– Какой-то дальний родственник, очевидно, – объяснил граф. – До вчерашнего дня я не имел чести быть с ним знакомым. Мистер Кэрилл из Франции.

– Тогда вы, несомненно, станете якобитом, – были ее первые, обращенные к гостю бескомпромиссные слова.

Мистер Кэрилл отвесил леди еще один поклон.

– Если это произойдет, ваша светлость будет первой, кто об этом узнает, – ответил он с той раздражающей учтивостью, в которую облекал свои наиболее саркастические замечания.

Ее светлость округлила глаза. К такому тону она не привыкла.

– И какие же дела могут быть у вас с его светлостью?

– Дела его светлости, я полагаю, – ответил мистер Кэрилл тоном столь изысканной вежливости и почтительности, что слова, казалось, потеряли свою дерзость.

– А вы что скажете, сэр? – вопросила она требовательно, однако с дрожью в голосе.

– Дорогая! – поспешно вставил лорд Остермор, побагровев своим и без того красным лицом. – Да будет вам известно, что мы находимся в неоплатном долгу у мистера Кэрилла. Это он спас Гортензию.

– Спас шлюху, так, что ли? И от чего, скажите на милость?

Гортензия поднялась, побледнев от гнева, и обратилась к своему опекуну:

– Милорд, я не останусь, чтобы выслушивать о себе подобное. Позвольте мне уйти. Как может ее светлость говорить мне в лицо такие вещи, да еще при посторонних!

– При посторонних! – возопила графиня. – Надо же! Тебя так заботит то, что услышит о тебе этот господин? Да о тебе из-за твоей милой проделки скоро будет судачить весь этот распутный город!

– Сильвия! – Его светлость попытался снова утихомирить ее. – Немного спокойствия! Немного милосердия! Гортензия вела себя глупо. Она и сама так считает. Хотя, по правде говоря, винить надо не ее.

– А кого – меня?

– Любовь моя! Разве я это имел в виду?

– Удивительно, что нет. На самом деле, удивительно! О, Гортензию, милую, незапятнанную голубку, винить нельзя! Чего же она заслуживает в таком случае?

– Жалости, мадам, – сказал его светлость, неожиданно вскипев, – ибо ее угораздило послушать вашего бесчестного сына.

– Моего сына? Моего сына? – воскликнула графиня, срываясь на визг и покраснев до такой степени, что не стало видно безобразных румян на ее лице. – А разве он не является и вашим сыном, милорд?

– Бывают минуты, – через силу выговорил он, – когда мне верится в это с трудом.

Уж кому-кому, а ее светлости по натуре несловоохотливый лорд Остермор наговорил необычайно много. Это был настоящий мятеж. Она хватала ртом воздух, стараясь подыскать нужные слова. Между тем милорд продолжал с совершенно нехарактерным для него красноречием, вызванным пристрастным отношением к сыну:

– Он позорит свое имя! И всегда позорил. Еще мальчиком он показал себя лжецом и вором, и, воздайся ему по заслугам, он бы уже давным-давно был в Ньюгейте [15]15
  Ньюгейт – долговая тюрьма в Лондоне.


[Закрыть]– и это в лучшем случае. Теперь, повзрослев, он стал безудержным развратником, пьяницей, повесой и скандалистом. Таким я давно его знал, но сегодня он продемонстрировал себя с еще худшей стороны. Я-то думал, что хотя бы моя подопечная неуязвима для его низости. Это последняя капля. Я не могу простить такое. Я отрекусь от него. Его ноги больше не будет в моем доме. Пусть он и дальше якшается с герцогом Уортоном и прочими своими беспутными дружками из клуба «Пламя преисподней». Я же для него потерян. Потерян, говорю вам!

Леди Остермор с трудом сглотнула. Цвет ее лица под румянами из багрового стал пепельным.

– А я, значит, должна терпеть присутствие этой развратницы?

– Милорд! О милорд, разрешите мне уйти, – с мольбой в голосе проговорила Гортензия.

– Скатертью дорога, – глумливо произнесла ее светлость. – Уходи! И лучше всего – обратно к нему. Неужели ты думала, что тебе будет куда вернуться?

Девушка снова умоляюще повернулась к своему опекуну. Но графиня, пришедшая в ярость оттого, что ее игнорируют, устремилась к ней и схватила ее за запястье своей напоминающей клешню рукой.

– Отвечай мне! Зачем ты вернулась? Что теперь прикажешь с тобой, бесстыдницей, делать? Где мы найдем тебе мужа?

– Мне не нужен муж, мадам, – сказала Гортензия.

– Желаешь, значит, умереть старой девой? Чушь! Этого ты не хочешь, голубушка, но это мы тебе можем устроить. Так где мы теперь найдем тебе мужа?

Ее взгляд остановился на стоявшем у одного из окон мистере Кэрилле, на обычно бесстрастном лице которого было написано отвращение.

– Может быть, джентльмен из Франции – джентльмен, который тебя спас, – усмехнулась она, – подскажет нам подходящую кандидатуру?

– С превеликим удовольствием, мадам. – Ответ мистера Кэрилла испугал всех, в том числе и его самого. Осознав, что сказал липшее, руководствуясь собственным чувством, он добавил: – Я упомянул об этом лишь для того, чтобы показать вашей светлости, сколь ошибочны ваши заключения.

Пораженная графиня ослабила свою хватку на запястье Гортензии и оглядела мистера Кэрилла с ног до головы взглядом, полным презрения.

– Черт подери! – выругалась она. – Значит, насколько я поняла, ее спасение – как вы это называете – вами было не случайно?

– Совершенно верно, мадам, и оказалось весьма счастливой случайностью для вашего сына.

– Для моего сына? Что вы имеете в виду?

– Оно спасло его от повешения, ваша светлость, – сообщил ей мистер Кэрилл, давая иную пищу для размышлений и отвлекая от травли Гортензии.

– От повешения? – выдохнула она. – Вы говорите о лорде Ротерби?

– Да, о нем, и все сказанное – абсолютная правда, – вставил граф. – Знаете ли вы – да где вам! – до какой степени дошел ваш драгоценный сынок в своих злодеяниях? В Мэйдстоуне, где я настиг их – в «Адаме и Еве», – с ними был липовый священник, помогавший ему склонить бедняжку к фиктивному браку.

Ее светлость вытаращила глаза.

– К фиктивному браку? – эхом отозвалась она. – К браку? Неужели! – И снова она издала свой неприятный смешок. – Так не она ли настаивала на нем, эта недотрога? Вы поражаете меня!

– Очевидно, дорогая, вы не понимаете. Если бы священник лорда Ротерби не был изобличен присутствующим здесь мистером Кэриллом…

– Вы хотите заставить меня поверить, что этот человек не являлся священником?

– О! – вскричала Гортензия. – У вашей светлости черная душа. Да простит вас Господь!

– А вот кто простит тебя? – огрызнулась графиня.

– Я не нуждаюсь в прощении, ибо не совершила ничего дурного. Глупость – признаю. Я потеряла разум, послушавшись негодяя.

Леди Остермор собирала силы для новой атаки. Но мистер Кэрилл предугадал ее. С его стороны это, несомненно, было большой дерзостью, однако он не мог не видеть состояния Гортензии. К тому же он почувствовал, что даже лорд Остермор более не способен перечить супруге.

– В ваших же интересах, мадам, было бы помнить о том, – начал он своим удивительно четким голосом, – что лорд Ротерби даже теперь ни в коей мере не избавлен от опасности.

Графиня посмотрела на невозмутимого джентльмена, и его слова врезались ей в мозг. Она содрогнулась от страха и негодования.

– Что? О чем это вы говорите? – выговорила она.

– О том, что в этот самый час, если дело получило огласку, от вашего сына могут потребовать объяснений. Английские законы весьма суровы к преступлениям, подобным совершенному лордом Ротерби, а попытка фиктивного брака, в доказательствах чего нет недостатка, настолько отягчит преступление похищения, что ему, если на него донесут, придется совсем нелегко.

Миледи от неожиданности открыла рот. В словах мистера Кэрилла она уловила более чем предостережение. Ей почти показалось, что он угрожал.

– Кто… Кто может сообщить? – с вызовом спросила она.

– Ах – кто? – спросил мистер Кэрилл, со вздохом поднимая глаза. – Может выясниться, что посланник министра, который был в Мэйдстоуне по другому делу, находился в «Адаме и Еве» в это же время вместе с двумя из своих судебных приставов и стал свидетелем всего произошедшего. И кроме того, – он махнул рукой на дверь, – слуги есть слуги. Я не сомневаюсь, что они подслушивают. Никогда не знаешь, когда слуга перестает быть слугой и становится твоим врагом.

– К черту слуг! – выругалась графиня, подводя черту под его рассуждениями. – Кто этот посланник министра? Кто он?

– Его зовут мистер Грин. Это все, что мне известно.

– И где его можно найти?

– Не знаю.

Она повернулась к лорду Остермору.

– Где Ротерби? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответил он голосом, выдававшим, как мало его это заботит.

– Его надо найти. Молчание этого человека надо купить. Я не позволю опозорить моего сына, посадив его, возможно, в тюрьму. Его надо найти.

Тревога графини была неподдельной. Она двинулась к двери, потом остановилась и повернулась снова.

– А пока пусть ваша светлость подумает, где вам следует разместить несчастную девушку, являющуюся причиной всей этой суматохи.

И она величаво покинула комнату, яростно захлопнув за собой дверь.

Глава 7
Отец и сын

Мистер Кэрилл остался отобедать в Стреттон-Хаузе.

Несмотря на то, что в это утро они преодолели всего-навсего путь от Кройдона, он захотел сначала отправиться на свою квартиру, чтобы переодеться к обеду. Однако ему пришлось отказаться от первоначального намерения.

В распоряжении мистера Кэрилла осталось около получаса после бурной сцены с ее светлостью, когда он опять – хоть теперь и в меньшей степени – сыграл роль спасителя мисс Уинтроп, за что девушка перед тем, как удалиться, наградила мистера Кэрилла дружеской улыбкой, давшей ему повод считать, что Гортензия склонна простить ему вчерашнюю глупость.

В эти полчаса мистер Кэрилл снова целиком отдался размышлениям по поводу своего положения. В отношении лорда Остермора он не питал иллюзий, оценивая того не выше, чем он стоил. Но, будучи проницательным и справедливым в своем суждении, он был вынужден признаться, что нашел собственного отца совершенно не таким человеком, какого рассчитывал увидеть. Он ожидал обнаружить растленного старого повесу, порочное создание, погрязшее в грехе и бесчестии. А встретил слабого, покладистого и довольно скучного человека, чей тягчайший грех, казалось, заключался в эгоизме, зачастую неотделимом от вышеназванных черт характера. Если Остермор и не состоял в числе тех, кто вызывает устойчивую симпатию, то и сильной неприязни он не возбуждал. Его бесцветная натура могла породить лишь безразличие.

Мистер Кэрилл с некоторой тревогой понял, что склонен выказывать старику определенное расположение и готов пожалеть его, обремененного столь недостойным сыном и кошмарной женой. Мистер Кэрилл был убежден, что творимое человеком зло играет с ним скверную шутку, наказывая его в этой жизни, и поэтому, как подкаблучный муж мегеры и игнорируемый отец, граф Остермор невольно искупает грех своей молодости.

Мистер Кэрилл полагал также, что по большому счету человек лишен свободы воли. Не человек, а его природа, не отягощенная совестью, должна нести ответственность за его поступки, будь они плохими или хорошими.

Однако, оправдывая своего отца по причине его слабости и недалекости, мистер Кэрилл почувствовал, что тем самым проявляет неверность по отношению к взрастившему его Эверарду и своей покойной матери. Мысль о стоящей перед ним задаче возникла у него в голове, бросив Кэрилла в холодный пот. Там, во Франции, он позволил приемному отцу убедить себя и обязался осуществить план мщения. Эверард воспитал в нем веру, что отмщение за мать есть единственное оправдание его собственного существования. Но теперь, когда мистер Кэрилл лицом к лицу встретился с человеком, бывшим его родным отцом, его колебания сменились истинным ужасом. Ему виделось абсолютно очевидным, что сыну не пристало выполнять функции палача по отношению к тому, кто, несмотря ни на что, по-прежнему оставался его отцом. Это было чудовищно, противоестественно.

Мистер Кэрилл сидел в библиотеке в ожидании его светлости и объявления об обеде. Перед ним лежала книга, но глаза его были устремлены в окно, на раскинувшиеся ровные лужайки, иссушенные веселым летним солнцем. А мысли его были совсем невеселы. Заглянув в свою душу, мистер Кэрилл увидел, что не может и не хочет выполнить то, зачем приехал. Он дождется приезда Эверарда, чтобы так ему и сказать. Он знал, что разыграется настоящая буря. Но лучше уж она, чем взять на себя такой грех. А в том, что это грех, и грех неискупимый, Кэрилл уже не сомневался.

Приняв решение, он встал и подошел к окну. Его рассудок еще недавно метался в поисках выхода, душа истерзалась сомнениями. Но теперь, когда категорическая резолюция была принята, спокойствие и мир воцарились в нем, словно бы доказывая, насколько он прав и заблуждаются остальные.

Вошел лорд Остермор, заявив, что обедать они будут только вдвоем.

– Ее светлость, – объяснил он, – отправилась лично на поиски лорда Ротерби. Она полагает, что знает, где его найти – в каком-нибудь отвратительном притоне, конечно, куда графине лучше бы отправить слугу. Но ведь женщины – своенравные лошадки, упрямые и своенравные! Вы не находите их таковыми, мистер Кэрилл?

– Я нахожу, что подобное мнение характерно для большинства мужей, – сказал мистер Кэрилл, потом задал вопрос, касающийся мисс Уинтроп, удивившись ее отсутствию за столом.

– Бедняжка не покидает своей комнаты, – ответствовал граф. – Она перенервничала… перенервничала! Боюсь, ее светлость… – Он резко замолчал и кашлянул. – Так что обедать мы будем одни.

Вдвоем они и обедали. Остермор, невзирая на появившиеся трещины в его благосостоянии, содержал прекрасный стол и искусного повара, и мистер Кэрилл был рад отметить в своем родителе эту прекрасную черту.

За трапезой разговор носил отрывочный характер. Когда же скатерть подняли, а стол очистили от всего, за исключением тарелок с фруктами и графинов с портвейном, мадерой и другими белыми винами, наступило время для светской беседы.

Мистер Кэрилл откинулся в своем кресле, держа в пальцах ножку рюмки, наблюдая за игрой солнечных лучей в красноватом янтаре вина и размышляя над необычайно странным поведением человека, по чистой случайности оказавшегося за одним столом с собственным отцом, о том не подозревавшим. Вопрос его светлости частично пробудил его от дум, в которые он начал погружаться.

– Вы рассчитываете надолго задержаться в Англии, мистер Кэрилл?

– Это будет зависеть, – последовал неопределенный ответ, – от успеха одного дела, что я приехал осуществить.

– А где вы живете во Франции? – поинтересовался милорд, будто бы пытаясь поддержать вежливую беседу.

Убаюканный собственными размышлениями до полной беззаботности, мистер Кэрилл ответил совершенно правдиво:

– В Малиньи, в Нормандии.

В следующее мгновение раздался звон разбитого стекла, понявший свою неосторожность мистер Кэрилл похолодел.

Слуга тут же оказался рядом, поставив перед его светлостью новую рюмку, после чего Остермор знаком приказал ему удалиться.

Пауза была достаточной, чтобы мистер Кэрилл пришел в себя, и, несмотря на то, что его сердце стучало сильнее обычного, внешне он сохранял все ту же лениво-безразличную позу, как если бы ему было невдомек, что сказанное им доставило его отцу по меньшей мере беспокойство.

– Вы… вы живете в Малиньи? – спросил граф, с лица которого начисто пропал обычный для него румянец. И снова: – Вы живете в Малиньи, и… и… ваша фамилия Кэрилл?

Мистер Кэрилл быстро поднял глаза, словно бы внезапно догадавшись, что его светлость выказывает удивление.

– Ну да, – сказал он. – А что в этом странного?

– Как же это понимать – то, что вы, оказывается, живете там? Вы, вообще, каким-то образом связаны с семьей Малиньи? Быть может, по линии матери?

Мистер Кэрилл поднял свою рюмку.

– Я полагаю, – беззаботно начал он, – что в свое время там жила какая-то такая семья. Но, очевидно, для нее наступили черные дни. – Он сделал глоток вина. – Теперь уже никого из них не осталось, – пояснил мистер Кэрилл, ставя рюмку. – Последние умерли, по-моему, в Англии. – Его глаза, не отрываясь, смотрели на графа, но их выражение казалось абсолютно праздным. – Поэтому моему отцу и удалось купить поместье.

Мистер Кэрилл не считал, что солгал, утаив тот факт, что упомянутый им отец является всего лишь приемным отцом.

Облегчение тотчас отразилось на лице лорда Остермора. Совершенно ясно, думал он, что здесь простое совпадение, и ничего более. Да и чем еще это могло быть? Чего он боялся? Он не знал. Граф по-прежнему расценивал все это как довольно странные вещи, о чем и не преминул заметить гостю.

– И что тут странного? – вопросил мистер Кэрилл. – Не в том ли дело, что ваша светлость некогда была знакома с этой исчезнувшей семьей?

– Был, сэр, когда-то – впрочем, весьма поверхностно – с одним или двумя из ее членов. Вот это-то и странно. К тому же, видите ли, сэр, моя фамилия тоже Кэрилл.

– Справедливо – и все-таки я не вижу тут никакого столь уж необычайного совпадения, особенно если ваше знакомство с этими Малиньи было только поверхностным.

– Ну да, вы правы. Вы правы. В конечном итоге никакого великого совпадения тут нет. Просто фамилия Малиньи напомнила мне… об ошибке моей молодости. Это-то и взволновало меня.

– Об ошибке? – спросил мистер Кэрилл, подняв брови.

– Увы, об ошибке… об ошибке, едва меня не погубившей, ибо, дойди о ней слух до ушей моего отца, он расправился бы со мной без сожаления. Он был суровым человеком, мой отец, настоящим пуританином.

– Даже большим пуританином, чем ваша светлость? – вкрадчиво осведомился мистер Кэрилл, маскируя клокотавшую в нем ярость.

Лорд Остермор рассмеялся.

– А вы острослов, мистер Кэрилл… ужасный острослов! – Потом, вернувшись к прежней теме, будоражившей его память, он продолжил: – Тем не менее факт остается фактом, клянусь честью. Мой отец расправился бы со мной. К счастью, она умерла.

– Кто умер? – спросил мистер Кэрилл, проявляя признаки интереса.

– Девушка. Разве я не рассказал вам про девушку? Это она была ошибкой: Антуанетта де Малиньи. Но она умерла, и весьма своевременно, черт возьми! С ее стороны это было дьявольски мило. Это разрубило… как же это называется?.. Узел?

– Гордиев узел? – предположил мистер Кэрилл.

– Точно – гордиев узел. Выживи она и узнай обо всем мой отец… Господи! Да он уничтожил бы меня, уничтожил! – повторил он и осушил рюмку.

Бледный, как полотно, мистер Кэрилл мгновение сидел совершенно неподвижно. И вдруг, взяв со стола нож, он срезал на своем пиджаке самую нижнюю пуговицу, которую щелчком направил по столу к лорду Остермору.

– Перейдем к другому, – резко проговорил он. – Здесь письмо, что вы ожидали из-за границы.

– Что? Что вы сказали? – Лорд Остермор поднял пуговицу. Она была сделана из шелка и украшена тканым узором из золотой нити. Он покрутил ее в пальцах, смотря то на нее, то на гостя тяжелым взглядом.

– Что? Письмо? – пробормотал он, сбитый с толку.

– Если ваша светлость вскроет пуговицу, то увидит, что пишет его величество. – Он упомянул монарха очень внушительным тоном, так чтобы не могло остаться и тени сомнений по поводу того, какого короля он имеет в виду.

– Боже мой! – вскричал граф. – Господи! Так вот как вы одурачили мистера Грина? Честное слово, ну и изобретательность! Вы, значит, и есть тот самый курьер?

– Я и есть, – холодно ответил мистер Кэрилл.

– А почему вы не сказали об этом раньше?

Долю секунды мистер Кэрилл колебался.

– Потому что я не считал, что для того настало время, – сказал он.