Текст книги "Шкура льва"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Нет, нет, отец! Не говорите так.

– Я хочу получить прощение.

– Но не от меня, не от меня! Что я должен прощать? Я многим вам обязан и надеялся отдать этот долг, когда вы совсем состаритесь. Я хотел заботиться о вас, быть вам надеждой и опорой, какой вы были мне в годы моего детства.

– Как чудесно, Жюстен, – вздохнул сэр Ричард, с улыбкой глядя на своего приемного сына и потирая ослабевшей рукой бледное лицо. – Мне было очень приятно услышать это от тебя.

Его тело содрогнулось в конвульсии. Он откинулся назад, закашлявшись, на его губах запузырилась кровь. Кэрилл осторожно вытер пену и попросил стоящего в оцепенении Бентли принести лекарства.

– Ну, вот и конец, – тихо произнес сэр Ричард. – Господь был благосклонен ко мне и теперь оказывает мне последнюю милость: я умираю на своей кровати, и со мной двое единственных моих друзей – ты, Жюстен, и Бентли.

А мог бы расстаться с жизнью на виселице, окруженный праздной толпой.

Бентли, потерявший самообладание при звуках своего имени, упал, рыдая, на колени. Сэр Ричард протянул руку и прикоснулся к его голове.

– Ты будешь служить мистеру Кэриллу, Бентли. Если ты проявишь по отношению к нему такую же преданность, как и ко мне, он будет хорошим хозяином.

Потом он сделал такой жест, будто вспомнил о чем-то очень важном, и мановением руки велел слуге удалиться.

– В секретере есть ящичек, – сказал он, когда Бентли оказался за пределами слышимости. – Там лежат бумаги, имеющие к тебе прямое отношение – свидетельства о твоем рождении и о смерти твоей матери. Я сохранил их для того, чтобы иметь возможность подтвердить твою личность, когда Остермора постигнет возмездие. Теперь они не нужны. Сожги их. Так будет лучше.

Мистер Кэрилл понимающе кивнул, и лицо сэра Ричарда вновь исказилось в приступе кашля. Бентли тут же подошел к кровати.

Когда припадок миновал, сэр Ричард еще раз обернулся к Жюстену, который пытался приподнять отца, чтобы облегчить ему дыхание.

– Прошу тебя, будь добр к Бентли, – пробормотал он тихим, утомленным голосом. – Ты – мой наследник, Жюстен. Я уладил все дела перед отъездом из Парижа. Стало темно. Сними нагар со свечей – они очень тускло горят…

Внезапно он дернулся, поддерживаемый Жюстеном, и, приподняв руки, потянулся к изножию кровати. Его зрачки расширились; на лице старика сначала появилось выражение удивления, потом умиротворенности.

– Антуанетта! – громко воскликнул он. – Антуа…

И сэр Ричард отошел в мир иной со счастливой улыбкой на устах.

Глава 17
Среди могил

Тем временем мистер Грин и его помощники старались исправить положение, тщательно обыскивая письменный стол сэра Ричарда и внимательнейшим образом просматривая каждый обнаруженный там клочок бумаги. Из этого читатель может сделать вывод о том, что мистер Грин был человеком, ставящим служебный долг превыше любых иных соображений.

Мистер Грин приказал убийце сэра Ричарда отправляться вон и молить Господа, чтобы тот спас его от веревки, которая уже давно по нему плакала.

Своего четвертого клеврета мистер Грин отправил к лорду Ротерби с запиской, в которой просил совета, стоит ли немедленно арестовать мистера Кэрилла, а сам с удвоенным усердием продолжал обыск, добравшись до спальни, в которой лежал сэр Ричард. Он тщательно исследовал каждую щель, каждый укромный уголок, вытащил из-под умершего и осмотрел все простыни и матрацы, и даже мистер Кэрилл и Бентли подверглись личному обыску. Но все напрасно. Не было найдено ни единого доказательства измены.

Однако если доказательств предательства и изменнической деятельности не было, то свидетельств, подтверждающих личность сэра Ричарда, нашлось немало, и мистер Грин их конфисковал во избежание неприятных вопросов, касающихся обстоятельств смерти баронета.

Однако подобных вопросов не последовало. Мистер Грин и его люди заявили лорду Картерету, будто бы посыльный министра Джерри (фамилия неизвестна) застрелил сэра Ричарда в целях самозащиты, поскольку во время ареста по подозрению в измене баронет угрожал пистолетом мистеру Грину, у которого имелся ордер, подписанный самим министром.

Поначалу сэр Картерет был очень недоволен тем, что захватить сэра Ричарда живым не удалось, но по размышлении он решил не преувеличивать значения этой утраты. Баронет был крайне упрямым человеком, и вряд, ли можно было рассчитывать получить от него сколь-нибудь важные признания. И следствие, до сих пор не добившись результатов, которых ожидало правительство, было бы вынуждено предать гласности факт существования заговора, а в те неспокойные времена власти менее всего были заинтересованы в этом. Во всем, что касалось якобитства, заметим, что лорд Картерет благоразумно придерживался крайней осторожности. Любая огласка могла превратить тлеющие угли в бушующее пламя, а он предпочитал потихоньку гасить их, держа ситуацию под контролем.

Он не сомневался, что этот самый Джерри оказал стране громадную услугу, застрелив столь выдающегося якобитского агента, каким был сэр Ричард Эверард. Так что его светлость не желал не только задавать лишних вопросов, но и вообще слышать об этом деле.

Что касается лорда Ротерби, то, произойди все это днем раньше, он, несомненно, велел бы мистеру Грину арестовать Кэрилла по подозрению в измене. Однако случилось так, что в тот вечер его посетила мать и рассказала, что ей удалось выжать из лорда Остермора признание в том, что они с мистером Кэриллом решили написать королю Якову.

Графиня полагала, что, прежде чем выступить против мистера Кэрилла, нужно было разузнать, до какой степени лорд Остермор завяз в этом деле. Арест Кэрилла мог привести к разоблачению, которое оказалось бы куда губительнее для графа, чем любые махинации Южноморской компании.

– Мадам, – сказал ей Ротерби, – именно эти аргументы я приводил в нашей предыдущей беседе, вы же в ответ назвали меня тупым болваном, поскольку я не видел возможности не впутывать лорда в эту историю.

– Молчи! – воскликнула графиня, нервно постукивая веером по костяшкам пальцев. – Я назвала тебя тупым болваном? Это еще мягко сказано – чересчур мягко! По-моему, ты куда хуже! Неужели тебе все равно, кто расскажет министру о заговоре – ты или Кэрилл, если его арестуют? Разберись, в чем состоит заговор, и расскажи о нем лорду Картерету, изложив ему свою точку зрения.

Ротерби смотрел на мать, взбешенный ее упреками.

– Может быть, я и вправду столь глуп, как считает ваша светлость, но я, по-правде, не вижу разницы между нынешней ситуацией и той, которая была раньше.

– Разницы никакой, но тогда дело представлялось нам по-другому, – нетерпеливо сказала она. – Мы считали, что твой отец не выдаст себя, уповая на свойственную ему осторожность. Похоже, мы ошиблись. Он отдал себя в руки мистера Кэрилла. И прежде, чем мы продолжим, надо предоставить министру доказательства наличия заговора.

Лорд Ротерби почувствовал, что попал между Сциллой и Харибдой [32]32
  Попал между Сциллой и Харибдой – то есть оказался в трудном положении. Сцилла и Харибда – скалы-чудовшца в древнегреческой мифологии, расположенные в узком морском проливе одна против другой и пожиравшие моряков с проходивших мимо судов.


[Закрыть], и, когда вечером к нему прибыл посланец мистера Грина, он лишь яростно стиснул зубы, вынужденный отложить дело и дожидаться момента, когда ситуация окажется менее напряженной. Он отправил мистеру Грину записку, в которой категорически запретил ему предпринимать какие бы то ни было шаги по отношению к мистеру Кэриллу до тех пор, пока они не обсудят сложившееся положение.

Мистер Грин с облегчением вздохнул. Арестуй он Кэрилла, тот мог бы возбудить дело об убийстве сэра Ричарда – дело, которое, по твердому убеждению мистера Грина, его начальник, сэр Картерет, предпочел бы замять. Мистер Грин был уверен, что, если отпустить Кэрилла, он не станет поднимать скандал. И он был прав. Охваченный горем, мистер Кэрилл и не думал требовать расследования обстоятельств убийства. К тому же пришлось бы выдвигать обвинение против правительственного чиновника, имевшего ордер на арест сэра Ричарда, и его ничтожного приспешника, но смысла в этом было не больше, чем обвинять пистолет, из которого был произведен выстрел. И пистолет, и сыщик были всего лишь орудиями, едва ли отличающимися по степени ответственности.

Мистер Кэрилл терзался мучительной болью. Чувство одиночества было невыносимым. Он потерял человека, заменявшего ему друзей и близких, он остался один во всем мире.

Наконец мистер Кэрилл нашел утешение, вспоминая слова сэра Ричарда, сказанные им на смертном одре – о том, что его жизнь не была счастлива, отравленная жаждой мести, которая, словно червь в бутоне розы, отняла у него радость бытия. Сэра Ричарда пришли арестовать, и, поскольку он был разоблачен, злополучный выстрел оказался милосердным избавлением от того, что могло произойти – от виселицы, толпы и пыток перед смертью. Гибель от пули была лучше – лучше в тысячу раз.

Все эти мысли лежали тяжелым камнем на душе Кэрилла, не, когда он провожал умершего в последний путь, он почувствовал облегчение, размышляя о том, что судьба, как это ни странно, оказалась благосклонна к сэру Ричарду. Но стоило мистеру Кэриллу услышать стук комьев земли, сыплющейся на крышку гроба с останками человека, который был ему отцом, матерью и братом, – и его вновь охватил приступ мучительной боли.

Он уже уходил с кладбища, когда кто-то осторожно прикоснулся к его руке. Кэрилл резко обернулся и, увидев прекрасное лицо Гортензии Уинтроп, остановился, гадая, как она здесь очутилась. На девушке был длинный темный плащ с капюшоном. В пятидесяти ярдах у стены кладбищенской церкви стоял ее портшез.

– Я лишь хотела сказать, что сочувствую вашему горю, – сказала она.

Мистер Кэрилл удивленно смотрел на нее.

– Откуда вы узнали? – спросил он.

– Я догадалась, – ответила девушка. – Я слышала, что вы были с ним, когда это случилось, – графиня обронила несколько слов о происшедшем. Лорду Ротерби принесли записку от шпика, который должен был арестовать сэра Ричарда Эверарда. Я поняла, что он был вашим приемным отцом – вы и сами его так называли; я и пришла, чтобы сказать, как я сочувствую вам и переживаю за вас.

Кэрилл схватил ее руки и поднес их к губам, не обращая внимания на окружающих.

– Это так любезно с вашей стороны, – сказал он.

Гортензия повела его обратно на кладбище. Вдоль стены кладбищенской церкви протянулась липовая аллея – летом прихожане прогуливались здесь после воскресной службы. Именно сюда девушка и вела Кэрилла – он шел, механически передвигая ногами. Сочувствие, как это нередко бывает, вновь погрузило его в печаль.

– У меня такое чувство, будто я похоронил вместе с ним свое сердце, – сказал мистер Кэрилл, указывая рукой на площадку среди могил, где суетились рабочие с лопатами. – Он был единственным человеком, который меня любил.

– Ах, это неправда, – в нежном голосе Гортензии звучала скорее печаль, чем упрек.

– Нет, правда. Я скорблю лишь о себе, страдая от одиночества. Так бывает со всеми людьми. Вместо того, чтобы говорить, что мы оплакиваем умершего, было бы куда честнее говорить, что мы оплакиваем живого. Мы совершаем ошибку, скорбя о кончине близких.

– Не говорите так, – попросила она. – Это ужасные слова.

– Что ж, правда редко бывает хороша, и оттого мы так часто грешим против истины, – он вздохнул. – И все же мне очень приятно, что вы нашли для меня несколько слов в утешение. Если что-то и способно рассеять мрак моего горя, так это ваше сочувствие.

Они молча дошли до конца аллеи и повернули обратно. Гортензия заговорила, спрашивая Кэрилла, что он собирается делать дальше.

– Вернусь во Францию, – ответил он. – Лучше было мне не приезжать в Англию.

– Мне кажется, вы ошибаетесь, – сказала она просто и откровенно, без следа кокетства, которое выглядело бы кощунственно в этот момент и в этом месте.

Мистер Кэрилл искоса бросил на нее быстрый взгляд, остановился и повернулся.

– Что ж, я рад, – сказал он. – Тем легче мне будет уехать.

– Я не это имела в виду! – воскликнула она, протягивая к нему руки. – Вы знаете, знаете, что я хотела сказать! Вы знаете – не можете не знать, – что заставило меня прийти к вам в этот час. Я знала, что вам нужны утешение и поддержка. И как жестоко с вашей стороны говорить, будто вы похоронили единственного человека, который вас любил!

Его пальцы сжали руку девушки.

– Нет, не надо! – охрипшим голосом заговорил мистер Кэрилл, и в его глазах загорелся огонь, а на щеках запылал лихорадочный румянец. – Не надо! Или я забуду о том, кто я и что я, и воспользуюсь вашим нелепым увлечением.

– Вы считаете, что это просто увлечение, Жюстен? – спросила она.

– Еще хуже – чистое помешательство! Но это пройдет, и вы еще скажете мне спасибо за то, что я оказался тверд и позволил вам избавиться от этого чувства.

Девушка печально покачала головой и тихо сказала:

– Значит, все, что было между нами – не более чем…

– Да, – ответил он, – и того, что было, более чем достаточно. Мне нечего предложить женщине; у меня нет даже имени.

– Имени? – с глубокой печалью повторила она. – Неужели вы думаете, будто для меня это что-то значит? Ваши слова свидетельствуют лишь о глупой предубежденности.

– Предвзятость – это великое искусство жизни, – со вздохом ответил мистер Кэрилл.

Гортензия сделала нетерпеливый жест и продолжала:

– Жюстен, вы говорили, что любите меня, эти слова дают мне право – по крайней мере, я так считаю – сказать вам то, что я говорю. Вы один на свете – ни друзей, ни родственников. Единственный человек, который был для вас всем, похоронен на этом кладбище. Неужели вы хотите вернуться во Францию в полном одиночестве?

– Я понял! – воскликнул Кэрилл. – Теперь я понял. Вас привела сюда жалость ко мне, несчастному и одинокому. Не так ли, Гортензия?

– Я не стану отрицать, что без жалости не могло бы быть смелости. Моя жалость не оскорбительна для вас, Жюстен, я жалею потому, что люблю вас.

Мистер Кэрилл положил руки на плечи девушки, глядя на нее горящими глазами.

– Ваши слова вселяют в меня гордость, – сказал он.

На затем его руки вновь бессильно повисли. Мистер Кэрилл вздохнул и горестно покачал головой.

– И все же я отказываюсь. Мне придется просить вашей руки у вашего опекуна, и что я отвечу ему, когда он пожелает узнать о моих родителях, моей семье и тому подобных вещах?

Гортензия заметила, что Жюстен вновь побледнел.

– А нужно ли входить в такие подробности? Важен человек сам по себе, а не его отец и не его семья. – Девушка сделала паузу. – Вы заставляете меня упрашивать. – Ее щеки порозовели. – И я не скажу более ни слова. Я уже и так сказала больше, чем собиралась. Вы просили прощения за то, что принудили меня к этому. Что ж, вы знаете о моих мыслях, о моих самых потаенных чувствах. Вы знаете: мне нет дела до того, что у вас нет имени. Решайте сами.

Мистер Кэрилл кивнул. Он попытался еще раз выразить свое восхищение ее благородством; затем провел Гортензию через ворота к ожидавшему ее портшезу.

– Каково бы ни было мое решение, – сказал он на прощание, – я буду исходить из ваших интересов, не из моих. И что бы я ни решил – поверьте, я говорю от всей души – это был самый лучший час в моей жизни.

Глава 18
Призрак прошлого

Мистера Кэрилла охватило неодолимое искушение.

Целых два дня он оставался дома, не принимал гостей, пытаясь себя перебороть. Наконец Кэрилл принял необычное решение, в котором проявилась вся его натура.

Он отправится к лорду Остермору и попросит руки мисс Уинтроп. При этом будет вполне откровенен с графом и все расскажет ему о себе, утаив лишь имена родителей.

Мистер Кэрилл был всецело захвачен своей идеей. Ситуация складывалась крайне нелепая, и ему очень хотелось посмотреть, что из этого выйдет. Он должен узнать у своего собственного отца, может ли человек его происхождения осмелиться просить руки приемной дочери графа – в этом было что-то трагикомическое. Это была задача, от которой человек с характером мистера Кэрилла не в силах был отступиться. И он, не откладывая, приступил к выполнению замысла.

Он велел Ледюку вызвать экипаж и, одевшись в траур, но с присущей ему аккуратностью, отправился на Линкольн-Филдз.

Погруженный в свои мысли, мистер Кэрилл не обратил ни малейшего внимания на переполох, царивший в Стреттон-Хаузе. За воротами замка стояли две кареты, подле одной толпились несколько человек, занятых беседой.

Не обращая на них внимания, Кэрилл поднялся по ступеням, не заметив также и тяжелого взгляда, брошенного на него привратником.

В зале он увидел нескольких слуг, сбившихся в кучку и переговаривавшихся с видом заговорщиков, попавших в беду. Поглощенные разговором, они не замечали приближающегося мистера Кэрилла до тех пор, пока он не ткнул одного из них в плечо своей тростью.

– В чем дело? Чем это вы так увлеклись?

Слуги чуть отодвинулись и замерли, внимательно и даже с любопытством глядя на вошедшего.

– Сообщите обо мне его светлости и передайте, что я желаю переговорить с ним.

Слуги нерешительно переглянулись; вперед выступил дворецкий по имени Хамфриз.

– Неужели ваша честь не знает, что произошло? – сказал он, выражая своим видом и голосом печаль и озабоченность.

– И что же? – отрывисто спросил мистер Кэрилл, заинтригованный такой таинственностью. – Что произошло?

– Его светлость очень плох, сэр. Нынче утром с ним случился удар, когда за ним пришли.

– Удар? За ним пришли? – повторил он, пораженный необычным выражением, с которым слуга произнес эти три слова. – Кто за ним пришел?

– Посыльный, сэр, – удрученно ответил дворецкий. – Неужели вы не слышали? – И, посмотрев в бледное лицо Кэрилла, продолжал, не дожидаясь ответа: – Вчера герцог Уортон предъявил его светлости обвинение, связанное с банкротством Южноморской компании, и сегодня утром лорд Картерет отдал приказ арестовать его.

– О дьявол! – воскликнул мистер Кэрилл с удивлением в голосе, в котором прозвучала также и некоторая озабоченность. – И, вы говорите, у него случился удар?

– Апоплексия, ваша честь. Сейчас у него врачи; сам доктор Джеймс пришел. Его светлости ставят банки – я слышал это от мистера Тома, камердинера. А я думал, вы знаете, сэр. Мне казалось, весь город только об этом и говорит.

Мистер Кэрилл и сам не мог понять, какое впечатление произвело на него это известие. Но в целом оно оставило его равнодушным.

– Очень жаль, – сказал он и на мгновение задумался. – Вы могли бы передать мисс Уинтроп, что я хочу с ней побеседовать?

Хамфриз провел мистера Кэрилла в маленький, отделанный белым и золотым будуар Гортензии. За то недолгое время, что он провел в ожидании, Кэрилл успел уяснить себе сложившуюся ситуацию, и искушение, терзавшее его три последних дня, охватило его с новой неодолимой силой. Если лорд Остермор умрет, нашептывал ему внутренний голос, то ему не придется более колебаться. Гортензия останется в одиночестве, как и он сам; даже хуже, поскольку оставаться с ее светлостью в Стреттоне, откуда девушка уже пыталась бежать, было бы совершенно невыносимо, и разве мог Кэрилл предложить Гортензии что-либо иное, чем стать его женой?

Вскоре она пришла – бледная, с испуганными глазами. Взяв протянутую руку Кэрилла, попыталась улыбнуться.

– Это так любезно с вашей стороны – прийти ко мне в такую минуту, – сказала девушка.

– Вы ошибаетесь, – ответил мистер Кэрилл. – Это вполне естественно. Я и понятия не имел о том, что произошло. Я пришел просить у его светлости вашей руки.

На ее щеках появился легкий румянец.

– Итак, вы решились?

– Я решил, что решать должен граф, – ответил он.

– А теперь?

– А теперь, видно, решать придется мне, если его светлость умрет.

Лицо Гортензии омрачилось.

– Сэр Джеймс не теряет надежды. – И затем печально добавила: – Я даже не знаю – просить ли у Господа смерти графа или его выздоровления?

– Отчего же?

– Оттого, что, если он выживет, может произойти худшее. Агент министра даже теперь продолжает рыскать среди его бумаг. Сейчас он в библиотеке, роется в столе его светлости.

Мистер Кэрилл вздрогнул. Он тут же вспомнил о тайнике, в котором граф прятал письмо короля Якова и ответное послание, уличающее его светлость в измене. Если тайник будет обнаружен, Остермор будет приперт к стенке, и если он и оправится от удара, то лишь для того, чтобы оказаться на эшафоте.

Несколько секунд мистер Кэрилл хладнокровно размышлял. Затем ему пришло в голову, что, случись такое, разоблачение Остермора коснется и его самого, поскольку именно он передал графу письмо от находящегося в изгнании Стюарта, который, впрочем, уже сам жалел о том, что написал его.

Мистер Кэрилл похолодел от страха. Он не мог оставаться безучастным. Он должен сделать все, что в его силах, чтобы помешать разоблачению, иначе, если Остермор выживет и будет обвинен в измене, всю жизнь его будут терзать угрызения совести. Кэрилл уже давно и решительно расстался со своим намерением отомстить графу и теперь не мог оставаться в стороне и наблюдать за тем, как то немногое, что он успел сделать на пути к первоначальной цели, губит этого человека.

– Бумаги нужно спасти, – коротко сказал мистер Кэрилл. – Я немедленно иду в библиотеку.

– Но пшик уже там, – повторила Гортензия.

– Неважно, – ответил Кэрилл, направляясь к двери. – В столе его светлости лежат бумаги, которые могут стоить ему жизни, если их найдут.

При этих словах девушка замерла от страха.

– Так, значит, вы… вы? – воскликнула она. – Так значит, правда, что вы – якобит?

– Да, правда, – ответил он.

– Лорд Ротерби все знает, – сообщила она. – Он мне сам сказал. Если… если вы не сможете ему помешать – вы погибли! – На прелестном лице девушки отразился ужас.

– Если лорда Остермора казнят по обвинению в измене, это будет означать нечто худшее, чем моя гибель – правда, гибель не в том смысле, как вы об этом думаете.

– Но что вы можете сделать?

– Сейчас пойду и узнаю что.

– В таком случае, я иду с вами.

Несколько секунд мистер Кэрилл колебался, глядя на Гортензию, затем он открыл дверь и, пропустив девушку вперед, пошел следом. Они пересекли зал и вдвоем вошли в библиотеку.

Дверцы графского секретера были распахнуты. Над столом, стоя спиной к вошедшим, склонился невысокий плотный мужчина в костюме табачного цвета. Он обернулся на звук закрывающейся двери, и вошедшие увидели любезное круглощекое лицо мистера Грина.

– А! – воскликнул мистер Кэрилл. – Опять вы, вездесущий мистер Грин!

Шпик выпрямился и поздоровался; хотя его голос был несколько суховат, на подвижном лице мистера Грина, словно маска, красовалась его привычная улыбка.

– Вы что-то ищете? – спросил он.

– Я как раз хотел задать этот вопрос вам, – ответил мистер Кэрилл. – Ведь совершенно ясно, что вы что-то разыскиваете. Я, вероятно, мог бы помочь вам.

– Не сомневаюсь, – на лице мистера Грина появилось новое выражение, на сей раз несколько ироническое. – Ничуть не сомневаюсь! Вы можете помочь мне, выйдя из комнаты! Я произвожу обыск, и ваша помощь мне ни к чему.

Мистер Кэрилл, как ни в чем не бывало, двинулся к столу. Гортензия предпочла оставаться молчаливым зрителем, не выдавая терзающих ее опасений.

– Нынче утром вы крайне невежливы, мистер Грин, – оживленно заговорил Кэрилл. – Вы очень невежливы, а зря, вы могли бы найти во мне весьма полезного друга.

– Уже нашел, – печально ответил мистер Грин.

– У вас тонкое чувство юмора, – заметил мистер Кэрилл, склонив голову набок, с уважением поглядывая на шпика.

– И еще более острый нюх на якобитов, – отозвался мистер Грин.

– Вот видите, последнее слово всегда остается за ним, – сказал мистер Кэрилл Гортензии.

– Послушайте, сэр, – хмуро произнес Грин. – Месяц или около того назад я наблюдал за вами по поручению моих друзей, которые, в свою очередь, тоже кое перед кем отчитываются.

– Ваши слова меня шокируют, сэр. Они задевают самые основы моей веры в человека. Я считал вас честным человеком, но теперь сдается мне, что вы, по вашим же словам, всего лишь мерзкий негодяй, забывший о своем долге перед государством. Я собираюсь встретиться с лордом Картеретом и все ему рассказать.

– Очень скоро вам предоставится такая возможность! Прощайте! Мне нужно работать. – И мистер Грин повернулся к столу.

– Напрасный труд, – сказал мистер Кэрилл, доставая табакерку. – Вы можете искать до скончания века, но ничего не найдете – если, конечно, не разломаете стол на кусочки. Там есть тайник, мистер Грин. И я мог бы продать вам его секрет.

Шпик вновь обернулся, впившись своими проницательными глазами в лицо Кэрилла.

– Продать? Он того не стоит.

– Вы так полагаете? Фу! Там лежит письмо, которое я привез из Франции и которое вы с таким усердием искали в Мэйдстоуне, мистер Грин. – Кэрилл постучал пальцами по полированной столешнице. – Но без моей помощи вам его не найти. Тайник очень хорошо спрятан. Так что же, сэр, не хотите ли поторговаться? Это могло бы сберечь вам уйму времени и сил.

Мистер Грин смотрел на него, задумчиво облизывая губы, словно кошка.

– И что вы предлагаете? – холодно спросил он. Его мозг напряженно работал – Грин пытался сообразить, что кроется за откровенностью мистера Кэрилла, в искренность которого шпик, разумеется, не поверил.

– Мне известно не только имя, – сказал Кэрилл. Он постучал пальцами по табакерке, и в этот момент память подсказала ему, что нужно делать. – Вы видели «Неразлучную парочку»? – спросил он.

– Неразлучную парочку? – повторил мистер Грин и, озадаченный, пустил в ход свой тяжеловесный юмор: – Я не видывал неразлучных парочек – все они рано или поздно разлучаются.

– Ха! Да вы шутник! Но я-то говорю о пьесе «Неразлучная парочка».

– А, пьеса? Кажется, видел – несколько лет назад, когда ее играли впервые. Но какое это имеет…

– Вы сейчас поймете, – сказал мистер Кэрилл с улыбкой, которая очень не понравилась шпику. – Вы помните уловку сэра Гарри Уайлдерса, к которой он прибег, чтобы избавиться от настырного старого болвана? Вы помните, как он это сделал?

Мистер Грин чуть склонил голову, внимательно и нетерпеливо глядя на Кэрилла.

– Нет, не помню, – сказал он и, чтобы быть готовым к любой неожиданности, сунул руку в карман, где лежал пистолет. – И что же он сделал?

– Я покажу вам, – ответил мистер Кэрилл. – Сэр Уайлдерс поступил вот так… – И он резким движением швырнул содержимое табакерки в лицо шпика.

Мистер Грин отскочил назад и, вскрикнув от боли, закрыл глаза руками, невольно сыграв роль надоедливого старого болвана из комедии. Глаза щипало и жгло так, что он был не в силах открыть их, и мистер Грин в бешенстве метался по комнате, завывая, как пожарная сирена.

– Это скоро пройдет, – успокоил его мистер Кэрилл. – Уйметесь, и боль уляжется. – Он подошел к двери, распахнул ее и позвал: – Эй, подойдите кто-нибудь!

На его крик прибежали сразу трое. Кэрилл взял за плечи ослепшего, ревущего от боли мистера Грина и передал его попечению слуг.

– С этим джентльменом случилась неприятность. Дайте ему теплой воды – пусть промоет глаза… Это пройдет, мистер Грин, я уверяю вас – это скоро пройдет.

Он закрыл дверь, запер ее и обернулся к Гортензии, мрачно улыбаясь. Затем он быстрым шагом подошел к столу, девушка за ним. Кэрилл вынул нижний правый ящик в верхней части секретера – так же, как это делал чуть больше недели назад лорд Остермор. Сунув руку в образовавшееся отверстие, он несколько секунд водил рукой по внутренним стенкам, но безрезультатно. Затем прошелся по ним еще раз, ощупывая доски более тщательно, дюйм за дюймом, и наконец услышал щелчок. Распахнулась дверца тайника, мистер Кэрилл вынул из углубления бумаги и развернул их. Это были те самые документы, которые он уже видел – письмо короля и ответ Остермора, подписанный и готовый к отправке.

– Их нужно сжечь, – сказал мистер Кэрилл, – и сжечь немедля – в любой момент Грин может вернуться или прислать своего человека. Позовите Хамфриза. Пусть принесет свечу.

Когда Гортензия вернулась в библиотеку, она была крайне взволнована.

– Уезжайте! Прошу вас! – умоляющим голосом сказала девушка. – Вы должны немедленно вернуться во Францию.

– Да, оставаться здесь опасно. И все же… – Кэрилл протянул к Гортензии руки.

– Я поеду за вами, – пообещала она. – Я отправлюсь сразу после того, как его светлость поправится, или… или умрет.

– Вы хорошо все обдумали, милая? – спросил мистер Кэрилл, обнимая девушку и глядя ей в глаза.

– Я не смогу жить без вас.

Его вновь охватило сомнение.

– Расскажите лорду Остермору – расскажите ему все, – попросил Кэрилл. – И прислушайтесь к его совету. Его мнение – это мнение общества.

– А что мне общество? Во всем мире для меня существуете только вы! – воскликнула она.

Раздался стук в дверь. Кэрилл отстранил от себя Гортензию и открыл замок. На пороге стоял Хамфриз с зажженной свечой в руках. Мистер Кэрилл взял ее, поблагодарил слугу и закрыл дверь перед его носом, не обращая внимания на то, что Хамфриз явно собирался что-то ему сказать.

Мистер Кэрилл вернулся к столу.

– Нужно убедиться, что там больше ничего нет, – сказал он и сунул свечу в тайник. Сначала ему показалось, что там пусто, но когда свет проник дальше, он увидел в глубине тайника что-то белое. Мистер Кэрилл протянул руку и достал маленький пакет, перевязанный лентой, которая когда-то была зеленой, но теперь выцвела и пожелтела. Положив пакет на стол, он вновь принялся за поиски, но больше в тайнике ничего не было. Кэрилл закрыл его и вставил на место ящик. Гортензия наблюдала за ним, стоя по другую сторону стола. Кэрилл сел и взял пакет в руки.

Лента легко развязалась, и из пакета высыпались с полдюжины листков, рассыпавшись по столу. От листков шел смешанный запах затхлости и духов, которыми их пропитали много лет назад.

Мистер Кэрилл развернул один из сложенных листков и увидел, что это было письмо на французском; чернила выцвели и пожелтели. Тонкий изящный почерк был ему знаком. Мистер Кэрилл взглянул на подпись, стоявшую в конце письма. Перед глазами поплыло: «АНТУАНЕТТА». «Celle qui t'adore, Antoinette», – прочитал Кэрилл, и слова эти, казалось, заслонили собой весь мир; все его сознание, каждая клеточка его существа, его чувства сосредоточились на них – он видел след мечтаний обманутой женщины.

Читать он не стал. Ему показалось кощунственным читать письмо девушки, его матери, человеку, которого та любила и который жестоко обманул ее.

Мистер Кэрилл рассмотрел и другие письма; он разворачивал их одно за другим, убеждаясь, что в них написано примерно то же самое, что и в первом. Просматривая их, он поймал себя за мысли – как странно, что Остермор так берег эти листки. Возможно, что он положил письма в тайник и забыл о них. Такое объяснение куда лучше согласовывалось с тем, что Кэрилл знал о своем отце, чем предположение, будто столь холодный, эгоистичный человек был настолько покорен исполненными нежности посланиями, что решил их сберечь.

Кэрилл механически перебирал письма, совсем забыв о необходимости сжечь найденные им компрометирующие документы, забыв совершенно обо всем, даже о Гортензии. Она же молча смотрела на него, поражаясь медлительности и в еще большей степени – печали, набежавшей на его лицо.