Текст книги "Шкура льва"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15
Любовь и ярость

Спускаясь по лестнице после разговора с матерью, лорд Ротерби увидел Гортензию, пересекавшую зал. Позабыв о приличествующих его титулу манерах, виконт ринулся вниз, преодолев оставшиеся ступени в два прыжка. Его светлость был возбужден и рассержен, и в этот момент соображения личного достоинства не имели для него никакого значения. Впрочем, такое случалось с ним нередко.

– Гортензия! Гортензия! – крикнул он. Услышав его голос, девушка остановилась.

Большую часть последнего месяца виконт проводил в своей комнате, словно узник, и за это время они с Гортензией ни разу не обменялись и парой слов. Их встречи были редки.

Девушка сама удивилась спокойствию, с которым остановилась, услышав его призыв. Она любила Ротерби – или думала, что любит – всего лишь месяц назад, но сумела усилием воли избавиться от своего увлечения. Угасшее было чувство могло вспыхнуть вновь в своем противоположном обличье, и поначалу Гортензия решила, что именно это с ней и происходит. Но сейчас она поняла, что ее любовь окончательно умерла, поскольку ее былая привязанность так и не превратилась в ненависть. Возможно, она ощущала неприязнь, но это было холодное чувство, порождающее лишь полное безразличие, которое выражалось только в стремлении избегать встречи с человеком, на которого оно было направлено.

Пораженный спокойствием, написанным на ее исполненном возвышенной красоты лице, в каждой линии ее стройной грациозной фигуры, виконт на мгновение замер и, встретив холодный равнодушный взгляд карих глаз, сконфуженно опустил голову.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя от смущения. Подойдя к расположенной в правой стене залы двери маленькой комнаты, Ротерби открыл ее, поклонился и пригласил девушку войти.

– Прежде чем уйти, я прошу вас уделить мне пять минут, Гортензия, – его голос был в равной мере просящим и повелительным.

После краткого раздумья она слегка наклонила голову и направилась туда, куда приглашал ее виконт.

Это была солнечная комната, окрашенная в светлые тона и изысканно обставленная, с высокими стеклянными дверьми, открывавшимися в сад. Две трети площади выложенного полированным камнем пола закрывал светло-зеленый ковер с фестонами в виде розовых бутонов. На отделанной белым деревом стене сияло зеркало, по обе стороны которого были укреплены канделябры из позолоченной бронзы. В маленькой нише стоял открытый спинет [31]31
  Спинет – разновидность клавесина, предшественника современного фортепиано; отличался небольшими размерами и прямоугольной формой.


[Закрыть], на котором лежали ноты, несколько книг и стояла изумрудно-зеленая глиняная чаша с розами, наполнявшими комнату сильным ароматом. Рядом с двумя изящными столиками соседствовали кресла, гобеленовая обивка которых была расшита иллюстрациями к басням Лафонтена.

Гортензия считала эту комнату своей гостиной, что признавалось всеми – даже графиней.

Виконт, аккуратно затворил дверь. Гортензия села на стул у спинета, повернувшись к инструменту спиной и положив руки на колени, с холодной невозмутимостью ожидая объяснений.

Ротерби встал рядом с девушкой, опершись локтем об угол спинета. Его смуглое с крупными чертами лицо обрамляли ниспадавшие завитки парика.

– Я лишь хотел попрощаться, Гортензия, – сказал он. – Наконец-то я покидаю Стреттон-Хауз. Уезжаю сегодня же.

– Я рада, – ответила она ровным бесцветным голосом, – что все устроилось и вы теперь можете поступать, как вам заблагорассудится.

– Вы рады? – спросил он, чуть нахмурившись и слегка наклоняясь к девушке. – Вы рады? За мистера Кэрилла?

Она спокойно и бесстрашно посмотрела ему в лицо.

– И за вас тоже.

Темные беспокойные глаза виконта впились в глаза Гортензии, но она не дрогнула под его пристальным взглядом.

– Это правда? – требовательно произнес он.

– Отчего же. Я не жажду вашей смерти.

– Вы желаете, чтобы меня здесь не было! – воскликнул он. – Вы этого хотите? Сознайтесь, вы только об этом и мечтаете?

– Я даже и не думала об этом, – заявила Гортензия с безжалостной прямотой.

Он тихо и злобно рассмеялся.

– Итак, никакой надежды, верно? Вы даже и не думали об этом – может быть, вы даже и не вспоминали обо мне?

– Разве это не лучшее из того, что я могла сделать? Вы не дали мне повода думать о вас хорошо. С моей стороны было весьма любезно – не думать о вас вообще.

– Любезно? – передразнил ее Ротерби. – Вы полагаете, это любезно – забыть меня, человека, который вас любит?

Гортензия тут же поднялась на ноги и направилась к двери, на ее щеках появился румянец.

– Ваша светлость, – сказала она, – нам не о чем больше говорить.

– Нет, есть! – воскликнул он. – Я хочу сказать еще кое-что.

Ротерби преградил ей путь.

– Я попросил у вас встречи не только для того, чтобы попрощаться, – его голос внезапно смягчился. – Прежде чем уехать, я хочу услышать, что вы прощаете меня. – В его тихом голосе послышались нотки раскаяния. Он опустился перед девушкой на колени и протянул к ней руку. – Я не встану, пока не получу прощения, дитя мое.

– Что ж, если это все, что вам надо, то я охотно вас прощаю, – ответила она по-прежнему бесстрастно.

Виконт нахмурился.

– Охотно! – воскликнул он. – Вы прощаете меня слишком охотно, чтобы быть искренней. Такое прощение я не приму.

– Вам трудно угодить. Хорошо. Я прощаю вас от всего сердца.

– Правда? – воскликнул Ротерби и попытался поймать ее руки, но девушка спрятала их за спину. – Вы не питаете ко мне неприязни?

На сей раз Гортензия устремила на виконта спокойный критический взгляд, вынудивший его опустить глаза.

– За что?

– За то, что я сделал, что собирался сделать.

– Интересно, знаете ли вы обо всем, что сделали? – задумчиво спросила она. – Сказать вам, сэр? Вы избавили меня от заблуждений. Я хотела избежать одной напасти, но вы помогли мне понять, что я рискую навлечь на себя еще большую. Я была слепа, но вы открыли мне глаза. Вы спасли меня от меня самой. Вы заставили меня страдать, но это была исцеляющая боль. Отчего же мне обижаться на вас?

Ротерби встал с колен. Он встал поодаль, глядя на девушку из-под нахмуренных бровей, и в его глазах горел сердитый огонек.

– Мне кажется, – закончила Гортензия, – что нам больше не о чем говорить. Я поняла вас еще в тот памятный день в Мэйдстоуне. Прощайте.

Она шагнула к двери, но виконт снова преградил ей путь, на сей раз куда решительнее.

– Подождите, – серьезным тоном произнес он. – Подождите. Я причинил вам зло. Как бы жестоко ни звучали ваши слова – я их заслужил. Но я хочу загладить свою вину. Я люблю вас, Гортензия.

Она задумчиво улыбнулась.

– Об этом поздно говорить.

– Но почему? – с жаром спросил он, схватив девушку за руки. – Почему поздно?

– Позвольте мне уйти, – сказала она скорее требовательным, чем просящим, голосом и сделала попытку высвободить руки.

– Я хочу, чтобы вы стали моей женой, Гортензия, моей законной супругой.

Девушка посмотрела на виконта и рассмеялась холодным презрительным смехом, в котором, впрочем, не слышалось горечи.

– У вас и прежде появлялось такое желание, но вы пренебрегли возможностью, которую вам давало мое глупое увлечение. И – о Боже, – я благодарна вам за это!

– Не говорите так! – взмолился он. – Не говорите так! Я люблю вас, неужели вы не понимаете?

– Разве можно было не понять после того, как вы представили мне исчерпывающие доказательства своей искренности и преданности?

– Вы издеваетесь надо мной? – спросил виконт, справившись с приступом гнева. – Неужели вы считаете меня настолько ничтожным, что оттачиваете на мне свое остроумие?

– Разве я дала вам повод подумать такое? Позвольте мне уйти.

Виконт еще мгновение стоял, держа девушку за руки и глядя на нее с мольбой и яростью. Вдруг из груди вырвался хриплый вздох, и он с силой привлек к себе Гортензию, склонив над нею потемневшее пунцовое лицо.

– Отпустите меня, ваша светлость, – воскликнула девушка трепещущим от страха голосом. – Отпустите!

– Я люблю вас, Гортензия! Я не могу без вас! – простонал он, осыпая жадными поцелуями ее щеки и губы. По ее телу от головы до ног пробежала горячая волна стыда, и девушка беспомощно забилась в крепких руках виконта.

– Животное! – крикнула она и, высвободив руку, ударила его по лицу. – Гадина! Трус!

Они отпрянули друг от друга, тяжело дыша. Гортензия прислонилась к спинету, ее грудь судорожно вздымалась. Виконт бормотал проклятья – ударив Ротерби по лицу, девушка угодила пальцем ему в глаз, и боль, заставившая его ослабить хватку и отпустить Гортензию, сорвала последние покровы с истинной сущности этого человека.

– Может быть, вы уйдете? – гневно спросила она, разъяренная гнусными воплями виконта. – Уйдете или мне позвать на помощь?

Его светлость стоял, глядя на нее, поправляя парик и стараясь обрести внешнее спокойствие.

– Итак, – сказал он, – вы презираете меня? Вы не выйдете за меня замуж? Отказываетесь от такой возможности? Но почему? Отчего?

– Видимо, потому, что не вижу особой чести в таком союзе, – ответила она, справившись с собой. – Так вы уйдете?

Ротерби не двинулся.

– Ведь вы меня любили…

– Неправда! – воскликнула Гортензия. – Мне так казалось… к моему стыду.

– Вы любили меня, – настаивал он. – Вы и теперь любили бы меня, если бы не этот проклятый Кэрилл, французский шут, втершийся к вам доверие, словно ползучая скользкая гадина!

– Говорить о человеке гадости за глаза – это так вам к лицу, сэр! Вы неплохо научились нападать со спины!

Насмешка пронзила виконта болью, какую способна вызвать только истинная правда, и его гнев утих. Его светлость стоял красный и растерянный. Затем он пришел в себя.

– Известно ли вам, кто он и что он? – спросил виконт. – Так я вам расскажу. Он шпион – шпион короля Якова. Одно мое слово – и этот французишка будет болтаться на веревке.

Ее взгляд обдал виконта презрением.

– Было бы глупостью поверить вам, – высокомерно ответила девушка.

– Спросите его сами, – Ротерби рассмеялся, повернулся и пошел к двери. Остановившись, он окинул Гортензию сардоническим взглядом. – Между нами все кончено, мадемуазель. Все кончено! Я повешу вашего ненаглядного голубка в Тибурне. Так ему и передайте.

Он распахнул дверь и вышел, оставив в комнате похолодевшую от страха девушку.

Может быть, это была пустая угроза, цель которой – испугать ее? Первым побуждением Гортензии было немедленно отыскать мистера Кэрилла, расспросить его и поделиться своими опасениями. Но какое она имела право? По какому праву она могла задавать вопросы, касающиеся столь секретных дел? Она представила себе, как он поднимет брови – надменно, как это делал он всегда – и окинет ее взглядом с ног до головы, словно пытаясь проникнуть в сущность этого странного создания, что осмеливается задавать ему подобные вопросы. Она представила себе улыбку и остроту, которыми он ответит на ее любопытство.

На следующий день недомогание Кэрилла обострилось, и он счел за лучшее покинуть Стреттон-Хауз и вернуться домой, на Олд-Палас-Ярд.

Перед отъездом Кирилл еще раз переговорил с лордом Остермором. Его светлость, по чьей инициативе состоялась беседа, вновь повторил большую часть того, что было сказано им накануне в беседке, и мистер Кэрилл вновь привел те же аргументы в пользу оттяжки дела, которые упоминал тогда же.

– Подождите хотя бы день-другой, – просил он, – после моего отъезда за границу, чтобы я успел сообразить, куда дует ветер.

– А разве это неясно?

– Я могу дать правильный ответ, только если у меня будет возможность подумать. Не сомневайтесь: я не уеду во Францию, не известив вас. У вас еще будет достаточно времени, чтобы передать письмо, если вы, конечно, не измените своих намерений.

– Будь по-вашему, – ответил граф. – Мы все обговорили, а письмо будет у меня в большей безопасности, чем у вас в кармане, – он легонько постучал по секретеру. – И все же посмотрите, что я написал его величеству, и скажите, не нужно ли что-нибудь изменить.

Граф вынул из гнезда правый ящик, сунул в образовавшееся отверстие руку и шарил ей внутри стола до тех пор, пока, по-видимому, не нащупал пружину: в этот момент распахнулся маленький тайничок. Его светлость выудил оттуда два документа: тонкий пергамент послания короля Якова и ответ лорда Остермора, написанный на плотном листе. Граф развернул его, передал мистеру Кэриллу, и тот принялся читать.

Письмо было составлено крайне неосторожно; лорд Остермор совершенно не позаботился о сохранении тайны, он излагал свои мысли прямо и откровенно, и каждая строчка письма неопровержимо свидетельствовала об измене и заговоре.

Мистер Кэрилл вернул письмо. Его лицо помрачнело.

– Это чрезвычайно опасный документ, – заявил он. – Я не вижу необходимости писать столь подробно.

– Я хочу, чтобы его величество знал, как искренне я ему предан.

– Я думаю, лучше будет сжечь это послание. Когда настанет время отправлять, вы напишете другое.

Однако лорд Остермор был не из тех людей, которые прислушиваются к разумным советам.

– Фу! Письмо здесь в полной безопасности. О тайнике никто не знает, – он положил оба документа в тайник, закрыл его и вставил на место выдвижной ящик.

Мистер Кэрилл еще раз пообещал графу извещать его обо всем, что сумеет узнать, и отбыл из Стреттона.

Тем временем его светлость Ротерби рьяно взялся за осуществление задуманного. Разговор с Гортензией послужил еще одним стимулом к действию, которое могло стать губительным для мистера Кэрилла. Виконт поселился на улице Португал-Роу в каменном доме отца, и вечером по прибытии он пригласил к себе мистера Грина, желая услышать новости.

Однако тот мало что мог сообщить, но очень надеялся чем-нибудь поживиться. Поблескивая маленькими глазками и сияя улыбкой, как будто охота за сведениями, способными привести человека на виселицу, была веселым развлечением, соглядатай заверил лорда Ротерби, что мистера Кэрилла, вне всяких сомнений, можно будет уличить в любой момент, как только он вновь окажется поблизости.

– Именно по этой причине я в соответствии с желанием вашей светлости позволил сэру Ричарду Эверарду зайти так далеко. Пронюхай лорд Картерет, какие сведения я скрываю, мне грозили бы крупные неприятности. Но…

– К черту! – сказал Ротерби. – Покончив с этим делом, вы будете хорошо вознаграждены за свои услуги. К тому же, ни одна душа в Лондоне – я имею в виду людей правительства – не ведает о том, что сэр Ричард сейчас в городе. Так чего же вам опасаться?

– Верно, – отозвался мистер Грин, потирая пухлой ручкой круглую щеку. – В противном случае я был бы вынужден обратиться к министру за разрешением на ордер.

– Так подождите с этим, – сказал Ротерби, – и действуйте в согласии с моими указаниями. От этого вы только выиграете. Подождите, пока мистер Кэрилл не скомпрометирует себя излишне частыми визитами к сэру Ричарду. Затем берите ордер – я скажу, когда – и одной прекрасной ночью, когда Кэрилл будет где-нибудь неподалеку от сэра Эверарда, пустите его в ход. Сумеем ли мы добыть доказательства против него или нет, все равно то обстоятельство, что его обнаружили у агента опального короля, поможет нам привести его на виселицу. А уж тогда мы позаботимся об остальном.

На лице мистера Грина появилась злорадная улыбка.

– Я отдал бы оба уха, чтобы прижать эту змею! Ей-богу, отдал бы! Он надул меня в Мэйдстоуне, и я две недели не мог оправиться от его пинка.

– Ничего, он у нас еще помашет ногами – обеими сразу, – сказал Ротерби.

Глава 16
Мистер Грин предъявляет ордер

Пятью днями позже, вечером, когда уже сгустились сумерки, мистер Кэрилл, чье выздоровление продвинулось настолько, что он вновь почувствовал себя в своей тарелке, быстрым шагом подошел к дому на углу улицы Мейден-стрит, где проживал сэр Ричард Эверард. Он заметил нескольких мужчин, стоявших на перекрестке Чандос и Брэдфорд, но мысль о том, что оттуда они могут наблюдать за дверью дома сэра Ричарда, пришла ему в голову лишь после того, как, зайдя за угол, он столкнулся с человеком, шедшим навстречу. Тот немедленно шагнул в сторону, бормоча извинения и уступая мистеру Кэриллу дорогу. Но Кэрилл остановился.

– А, мистер Грин? – приветливо сказал он. – Как поживаете? Ловите запоздавших гуляк?

Мистер Грин сделал попытку скрыть испуг, оскалив белые зубы в улыбке.

– Никак не забудете моей ошибки, мистер Кэрилл, – ответил он.

Мистер Кэрилл ласково улыбался.

– Я вижу, вы научились истинно христианскому смирению. Вы не сердитесь на меня за последствия вашей оплошности.

Мистер Грин пожал плечами.

– Вы были правы, сэр. Да, вы были правы! Человеку моей профессии приходится рисковать. Приходится расплачиваться за ошибки – пояснил он.

Кэрилл продолжал улыбаться. Если бы не наступившая темнота, мистер Грин мог бы заметить, что у его рта появились жесткие складки.

– Да вы сама скромность, – сказал мистер Кэрилл. – Собираетесь с силами, чтобы нанести удар? В кого вы и ваши друзья собираетесь вонзить свои когти на этот раз? – спросил он, ткнув тростью в сторону болтавшихся на углу мужчин.

– Мои друзья? – негодующе спросил Грин. – Что вы, сэр? Мои друзья – подумать только! Они вовсе не друзья мне.

– Нет? Значит, я ошибся. Очень уж они похожи на сыщиков, с которыми вы водите компанию, разве нет? Всего хорошего, мистер Грин. – Кэрилл, холодный и безразличный, шагнул вперед, свернул в узкую дверь радом с лавочкой перчаточника и поднялся по лестнице в квартиру сэра Ричарда.

Мистер Грин смотрел ему вслед. Выругавшись сквозь зубы, он подозвал одного из мужчин, знакомство с которыми только что отрицал.

– Каков нахал! Пошел туда, хотя и застукал нас. Какой спокойный, какой, черт побери, хладнокровный наглец! Ну ничего, он у нас еще похолодеет, клянусь! – И быстро спросил у своего спутника: – Джерри, сэр Ричард там?

– Да, – отозвался Джерри, грубый, рослый оборванец. – Он там все эти два часа.

– У нас есть шанс захватить их обоих – вероятно, такой возможности больше не представится. Игра окончена. Наш приятель все понял, – мистер Грин был не на шутку взбешен. Момент для ареста еще не созрел, но оттягивать его теперь, когда их планы раскрыты, значило бы дать сэру Ричарду и всем остальным заговорщикам возможность ускользнуть. – Наручники с собой? – резким тоном спросил пшик.

Джерри хлопнул по отвисшему карману и подмигнул. Мистер Грин сдвинул треуголку на глаза и задумался, заложив руки за спину.

– А, ладно! – решился он. – Надо кончать с ними нынче же ночью. Ждать бессмысленно. Мы дадим джентльменам время устроиться поудобнее, а уж потом поднимемся наверх и зададим жару. – И подозвал остальных ищеек.

Тем временем мистер Кэрилл поднимался по лестнице, полный дурных предчувствий. В последнем письме, полученном в тот памятный день в Стреттон-Хаузе, сэр Ричард писал, что он уезжает из города, но намерен вернуться через неделю. К отъезду его вынудило дело, связанное опять-таки с упрямцем Эттербери. Сэр Ричард поехал в Рочестер, надеясь уговорить епископа бросить затею, которая так не понравилась королю. Однако его старания оказались напрасны. Эттербери держал его при себе, всячески развлекая, надеясь, в свою очередь, вовлечь агента в дело, которое всецело поглотило самого епископа и его сообщников. Однако сэр Ричард твердо стоял на своем, и, когда он в конце концов решил уехать из Рочестера и вернуться в город к своему приемному сыну, отношения между этими двумя приверженцами династии Стюартов заметно охладели.

Вернувшись в Лондон – его отсутствие в городе не ускользнуло от внимания мистера Грина, который был очень этим встревожен, – сэр Ричард послал письмо мистеру Кэриллу, и тот не замедлил ответить, явившись к нему лично.

Приемный отец встретил его с распростертыми объятиями, с радостью на лице и сияющими старческими глазами, что должно было обрадовать гостя, но лишь сильнее опечалило его, и, когда сэр Ричард отошел назад, чтобы еще раз на него взглянуть, Кэрилл тяжело вздохнул.

– Ты такой бледный, мальчик мой, – сказал старик. – Ты так похудел, – и он принялся поносить Ротерби и все семейство Остермора, ставших тому причиной.

– Не будем об этом, – попросил мистер Кэрилл, усаживаясь в кресло. – Ротерби и так уже наказан. Весь город считает его мерзавцем, лишь чудом избежавшим виселицы. Я удивлен тем, что он до сих пор не уехал. На его месте я, пожалуй, отправился бы путешествовать год-другой.

– Почему ты пощадил его, когда твоя шпага была у его груди?

– Мне вовсе не хотелось с ним драться: я знал, что он мой брат.

Сэр Ричард удивленно посмотрел на него.

– Я не знал, что ты так сентиментален, Жюстен, – сказал он и вздохнул, потирая длинными белыми пальцами худощавое лицо. – Я думал, мне удалось воспитать в тебе твердость. А что сам Остермор?

– Что Остермор?

– Ты не пытался еще раз уговорить его примкнуть к королю Якову?

– Зачем, если возможность упущена? Его предательство теперь приведет к предательству Эттербери и всех остальных. Остермор поддерживал с ними связь.

– Так ли? Епископ об этом ничего не говорил.

– Мне об этом рассказал сам граф. И я знаю, через кого эта связь осуществлялась. Неужели Остермор не знал, что они выжмут из него все до последней капли? Граф крайне неосторожен. Настоящий тупица, глуп настолько, что сам не сознает своей глупости.

– Так что же делать? – спросил сэр Ричард, нахмурившись.

– Лучше всего вернуться домой, во Францию.

– И оставить все как есть? – Сэр Ричард задумался, потом покачал головой и горько улыбнулся. – Неужели ты мог бы удовлетвориться подобным решением? Уехать с тем, с чем приехал, найти нужного человека и забыть о нем? Неужели ты мог бы так поступить?

Мистер Кэрилл посмотрел на баронета и подумал, не стоит ли ему честно и прямо высказать свои мысли. Но он знал, что ответного понимания ему не добиться. Он был не в силах бороться с фанатизмом, проявляемым в этом деле сэром Ричардом. Если бы он честно рассказал о том, как ему не хочется выполнять порученное и как он рад тому, что обстоятельства сделали его задачу невыполнимой, он лишь поразил бы сэра Ричарда в самое уязвимое место и не достиг бы желаемого.

– Неважно, чего я хочу, – медленно, почти устало произнес мистер Кэрилл. – Важно лишь, что я должен сделать. Здесь, в Англии, делать больше нечего. К тому же либо я серьезно заблуждаюсь, либо пребывание здесь грозит вам опасностью.

– Какой опасностью? – безразличным голосом спросил сэр Ричард.

– За вами следят.

– Фу! Да я привык к этому. За мной следят всю мою жизнь.

– На сей раз за вами шпионят люди министра. Я заметил по меньшей мере трех-четырех человек, следивших за вашей дверью. А перед тем, как войти, я чуть не сшиб с ног мистера Грина – самого упрямого из них. Я с ним уже познакомился. Это тот самый человек, который обыскал меня в Мэйдстоуне; с тех пор он не спускал с меня глаз, но это меня не слишком беспокоило. Но теперь он обратил внимание на вас – это значит, что он вас подозревает. А коли так, то чем скорее мы уедем из Англии, тем лучше для вас.

Сэр Ричард невозмутимо покачал головой. На его худом старческом лице не отразилось и следа беспокойства.

– Все это чепуха! – сказал он. – Я не уеду с пустыми руками. После столько лет ожидания…

В дверь постучали, и в комнату вошел слуга сэра Ричарда. Его лицо было бледно, в глазах застыл испуг.

– Сэр Ричард, – сказал он тихим голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Сюда пришли несколько человек и требуют встречи с вами.

Мистер Кэрилл повернулся в кресле.

– И уж, конечно, они не представились? – спросил он таким же тихим голосом.

Слуга молча кивнул. Кэрилл выругался сквозь зубы. Сэр Ричард поднялся на ноги.

– Я сейчас занят, – спокойно сказал он. – И никого не принимаю. Спросите, чего им надо. Если дело важное, пусть приходят завтра.

– Дело чрезвычайно важное и неотложное, сэр Ричард Эверард, – послышался голос мистера Грина, вошедшего в комнату вслед за слугой. За его спиной в прихожей виднелись силуэты еще нескольких человек.

– Сэр! – недовольно воскликнул баронет. – Ваше вторжение абсолютно незаконно! Бентли, проводи джентльменов к выходу.

Бентли взял мистера Грина за плечо. Тот стряхнул его руку и вынул бумагу.

– У меня ордер на ваш арест, сэр Ричард. Ордер, подписанный министром лордом Картеретом.

Мистер Кэрилл решительно направился к шпику. Тот отступил на шаг и занял оборонительную позицию под прикрытием низкорослого, но крепкого с виду телохранителя.

– Держитесь на должном расстоянии, сэр, – с угрозой в голосе потребовал мистер Грин. – Или вам придется пожалеть. Эй! Джерри! Битти!

Джерри, Битти и еще двое головорезов сгрудились подле двери, не переступая, впрочем, порога. Кэрилл обернулся к сэру Ричарду, но мистер Грин опередил его.

– Сэр Ричард, – сказал он, – надеюсь, вы понимаете, что мы – не более чем орудие закона. Мне очень жаль, что я вынужден вас арестовать. Это не по нашей прихоти, ведь мы лишь исполняем приказ. Надеюсь, вы не захотите причинять моим людям неудобств и предпочтете сдаться по-хорошему.

Вместо ответа сэр Ричард открыл ящик письменного стола, около которого он стоял, и вынул оттуда пистолет.

Но ему не позволили даже выразить свои намерения. Комнату потряс выстрел, раздавшийся из дверей. Вспыхнуло пламя, сэр Ричард повалился на стол, а затем соскользнул на пол.

Джерри, испуганный появлением пистолета в руке сэра Ричарда, тут же выстрелил, чтобы помешать баронету осуществить его намерения, что и привело к столь печальному результату.

Все были в замешательстве. Мистер Кэрилл, не обращая внимания на шпиков, едкий дым и запах пороха, бросился к сэру Ричарду и, охваченный тревогой, с помощью Бентли поднял приемного отца. Мистер Грин тем временем распекал Джерри, а тот оправдывался, говоря, будто поступил так, испугавшись, что сэр Ричард собирается стрелять.

Мистер Грин подошел к Кэриллу.

– Я глубоко сожалею… – начал он.

– К черту ваши сожаления! – прорычал мистер Кэрилл, грозно сверкая глазами. – Вы его убили!

– Если сэр Ричард умрет, этому болвану не поздоровится! – воскликнул мистер Грин.

– Что мне с того? Да хоть повесьте этого навозного червя, какая от этого польза? Вернет ли это сэра Ричарда к жизни? Пошлите своих людей за доктором. И пусть поторапливаются.

Мистер Грин с готовностью повиновался. Он сожалел о случившемся, к тому же такая смерть сэра Ричарда вовсе не входила в его планы. С помощью слуги, который плакал, словно ребенок – он жил у сэра Ричарда более десяти лет и был предан ему, как собака хозяину, – Кэрилл расстегнул жилет и рубашку раненого и увидел в правой части его груди отверстие от пули.

Сэра Ричарда осторожно подняли. Мистер Грин хотел помочь, но Кэрилл рявкнул на него, и тот в испуге отступил. Кэрилл и Бентли вдвоем отнесли баронета в соседнюю комнату и, уложив его на кровать, сделали то немногое, что было в их силах – устроили раненого поудобнее и остановили кровотечение. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем появился врач.

Наконец он пришел – низенький, похожий на птичку человечек с большим серым париком на голове, заостренным личиком и маленькими глазками, сверкавшими за стеклами очков в роговой оправе.

Мистер Грин встретил его в прихожей и в нескольких словах объяснил, что здесь произошло. Затем доктор вошел в спальню и, сняв шляпу и отложив трость, начал осмотр.

Мистер Кэрилл и Бентли стояли поодаль, стараясь не мешать врачу. Он наклонился, нащупал пульс и осмотрел края раны, определяя направление отверстия и местоположение пули, затем прищелкнул языком с видом крайнего неодобрения.

– Прискорбно, весьма прискорбно, – воскликнул он. – Такой крепкий человек, несмотря на преклонный возраст! Так вы говорите, сэр, он якобит?

– Он будет жить? – кратко спросил мистер Кэрилл, напоминая врачу, что его сюда вызвали не для политических дискуссий.

Доктор поджал губы и посмотрел на Кэрилла поверх очков.

– Он будет жить…

– Слава Богу! – выдохнул Кэрилл.

– …не долее часа, – закончил доктор, не догадываясь о том, как близок был мистер Кэрилл к тому, чтобы ударить его. Он опять повернулся к пациенту, доставая зонд. Мистер Кэрилл услышал, как он бормочет, словно попугай: «Очень, очень прискорбно».

Повисла тишина, прерываемая лишь изредка маленьким доктором, который продолжал прищелкивать языком. Мистер Кэрилл стоял рядом, мучаясь острейшей болью, какую он когда-либо испытывал. Раненый застонал. Мистер Кэрилл подошел поближе.

Сэр Ричард открыл глаза и посмотрел на доктора, на слугу, а затем перевел взгляд на своего приемного сына и чуть заметно улыбнулся ему. Врач взял мистера Кэрилла за рукав и отвел его в сторону.

– Я не могу достать пулю, – сказал он. – Да и толку в этом нет, – он грустно покачал головой. – Разорвано легкое. Ему недолго осталось… Тут я бессилен.

Мистер Кэрилл молча кивнул. Его лицо исказилось от боли. Он махнул рукой, отпуская доктора, и тот вышел из комнаты вместе с Бентли. Когда слуга вернулся, мистер Кэрилл стоял на коленях у кровати, держа руку сэра Ричарда, который разговаривал с ним слабым охрипшим голосом, временами захлебываясь и кашляя.

– Не печалься, Жюстен, – говорил он. – Я уже стар. Пришел мой час. Я… я даже рад, что так получилось. Это гораздо лучше, чем попасть к ним в лапы. Они бы не пощадили меня. А так – и быстрее, и… легче.

Жюстен молча сжал его руку.

– Ты будешь грустить обо мне, – закончил старик. – Мы были друзьями, мой мальчик, добрыми друзьями – тридцать лет.

– Отец! – дрожащим голосом воскликнул Жюстен.

Сэр Ричард улыбнулся.

– Я хотел бы быть твоим настоящим отцом. Ты был мне хорошим сыном – лучшего и быть не могло.

Вошел Бентли, неся высокий стакан с сердечными каплями, прописанными доктором. Сэр Ричард жадно выпил и удовлетворенно вздохнул, возвращая стакан.

– Сколько мне осталось, Жюстен? – спросил он.

– Недолго, отец, – печально отозвался Кэрилл.

– Хорошо. Я доволен. Я счастлив, мой мальчик. Поверь мне, я счастлив. Что мне жизнь? Я растратил ее в погоне за призраком, – он говорил задумчиво и спокойно, как говорят люди, находящиеся на грани жизни и смерти и отвлеченно размышляющие о прошлом пути.

Его сознание было яснее, чем когда бы то ни было; ничем не замутненное, освобожденное наконец от оков фанатической ненависти к Остермору, теперь сэр Ричард видел вещи в истинном свете. Он тяжело вздохнул.

– Это послужит мне наказанием, – сказал он, глядя на Жюстена большими глазами, в которых светилась бесконечная печаль. – Ты помнишь, Жюстен, ту ночь у тебя дома, первую ночь, когда мы беседовали здесь, в Лондоне, о деле, которое тебе предстояло выполнить? О деле, которое я тебе навязал? Помнишь, как ты говорил, что все это бессмысленно и отвратительно?

– Помню, – отозвался Жюстен, со страхом и внутренней дрожью представляя, что же последует за этими словами.

– Да, ты был прав, мой мальчик, а я заблуждался, и мое заблуждение оказалось чудовищным. Я должен был оставить отмщение Господу, и вот его кара. Сама жизнь Остермора была наказанием. И смерть будет наказанием ему. Теперь-то я это понимаю. Остермор заплатил сполна. И я должен был этим удовлетвориться. В конце концов, он твой кровный отец, и ты не должен был поднимать на него руку. Так чувствовал ты, и я рад, поскольку это лишь подчеркивает твои достоинства. Сможешь ли ты простить меня?