Текст книги "Нейропат"

Автор книги: Р. Скотт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Затем Томас вспомнил.

– Стоп, – сказал он.

– Что?

– Останови эту чертову колымагу! Стой!

«Тойоту» стало швырять из стороны в сторону. Покореженный металл хрустел. Миа затормозил.

– Есть окно, – сказал Томас, дотягиваясь до заднего сиденья, чтобы отстегнуть сына. – Надо поторопиться!

Им повезло. Покореженная «тойота» осталась позади, фары вдребезги разлетелись, ударившись о стены туннеля. Сгорбившись, они ковыляли, перешагивая через закопченные шпалы, мимо запертых дверей служебных помещений. Так они добрались до следующей станции. Стараясь не моргать от безжизненного света, Томас и Миа с ребенком на руках вразвалочку прошли под камерами слежения вместе с другими выходящими пассажирами.

Поднявшись на поверхность Нью-Йорка, они приняли обычный для горожан целеустремленный вид.

Вконец запыхавшись, они укрылись в каком-то переулке рядом с вымершим клубом. Сирены вспарывали воздух со всех сторон. Миа прижал Фрэнки к груди, баюкая его и почесывая спину. Он с опаской следил за Томасом. Подобно ему, он внутренним взором видел их – кто бы они ни были, – видел, как они просматривают биометрические характеристики, используя различные критерии поиска, прокручивают пленки всех камер, окружающих выход из подземки, которым воспользовались беглецы, – три года назад на всех ветках метро была установлена усовершенствованная комплексная система безопасности.

Антитеррористические меры. Они прикололи мир булавкой, как бабочку.

Томас вытащил из внутреннего кармана карточку цвета слоновой кости и поднес к уху телефон, который дал ему Нейл.

– Мистер Гайдж, – сказал он, пораженный тем, как искаженно прозвучал его собственный голос – Это я. То...

– Ни слова больше! – оборвал его миллиардер. – Их сети узнают имена и даже общее содержание разговора так же легко, как голоса. И постарайтесь сохранять спокойствие. Они отслеживают даже вокальные модуляции. Они прокачают все, чтобы найти вас. Все.

– Я-я не понимаю.

– Думаю, что понимаете... В противном случае вы не стали бы использовать устройство, искажающее голос.

– Послушайте... Мистер Гайдж, то, что вы сказали...

– Я не нуждаюсь в подобного рода разоблачениях. Не теперь.

Мысль Томаса бешено заработала. «Что делать?..»

– Тогда зачем вы встали? Зачем смотрите экстренный выпуск «Новостей»?

Молчание.

– Послушайте, мистер Гайдж. Я не знаю, где он, но ско...

– Просто скажите, где вы, – прервал его хриплый голос – Я пришлю машину.

Томас назвал ему ближайший перекресток и описал заколоченный бар.

– Пожалуйста, поторопитесь, – добавил Томас.

Но линия уже отключилась.

Он присел на корточки в темноте, удивленный тем, что ему так уютно без света. Потом всхлипнул, подумав о том, что сказала Сэм меньше трех дней назад.

«Остались только мученики...»

– Тс-с, – шепнул Миа его сыну. – Тс-с, дружок.

И посмотрел на Томаса широко раскрытыми, испуганными глазами.

«Он понимает, что после этого все изменится, – догадался Томас. – Он знает, на что идет».

– Ты доверяешь этой жопе? – спросил Миа.

– Да, – почти сразу ответил Томас – В каком-то смысле он потерял больше, чем у меня есть.

Они услышали приближающийся звук мотора. В просвете мелькнула полицейская патрульная машина, вздымая за собой мусор, как опавшие листья.

– Я должен ему доверять, – запинаясь, произнес Томас.

Машина, черная, блестящая, с темными окнами, подъехала через несколько минут. Она остановилась у входа в переулок. Водитель, роскошно одетый азиат, вышел, не заглушая мотора, и удалился.

– Я поведу, – сказал Миа, приподнимая Фрэнки.

– Нет, – ответил Томас, – как только мы выедем за городскую черту, я выкину тебя из машины.

– Ты что, мать твою, шу...

– Не хочу спугнуть Нейла. Ты должен понять.

Миа кивнул, повыше усадил Фрэнки на плечо, и они пошли к машине вместе.

Нейл был прав. На то, чтобы все вычислить и организовать, нужно время. Тебе удастся проскользнуть незамеченным, пока ты не колеблешься. Они использовали телевизор Билла, чтобы проехать через полицейский заслон. Потом они вышвырнули его ради собственной безопасности. Кто знает, что еще удумают федералы?

То ли виной тому была звуконепроницаемость черного автомобиля, а может, дело было попросту в их адреналиновом истощении, но обманчивое чувство нормальности закралось в них, пока они выезжали из города. Небо на востоке просветлело. На дорогах появились ранние утренние автомобили. Мир вдруг снова показался упорядоченным и даже угодливым.

Томас поймал себя на мысли о кофе, хотя знал, что ужасы для него всего лишь начинаются.

– Надеюсь, отберут посимпатичнее, – пробормотал Миа, уставясь на другой берег темного Гудзона.

– Что посимпатичнее? – спросил Томас.

– Фотку... Рано или поздно они станут расклеивать фотографии меня и моих прошлых делишек.

Томас мельком взглянул на своего соседа номер один.

– А ты что думал? – фыркнул Миа. – Что в заголовке утренней «Пост» будет написано: «Психолог и его сосед похищают получившего черепную травму ребенка»? Скорее так: «Психолог и трансвестит», поверь мне.

– Я об этом даже и не подумал.

– Спорю на свои розовые трусики. Психологи? Всем известно, что психологам доверять нельзя. Нельзя доверять всем, кто действительно знает правила. Если ты их узнал, значит, можешь ими манипулировать. А трансвеститы... Начать с того, что они уже и так изгои. Они даже одеваться правильно не могут, я уж не говорю – засадить в нужную дырку.

Томас уставился на дорожное полотно, выхватываемое светом фар, на тянущиеся в обе стороны разделительные линии, думая о слове «правильно».

Люди – верующие механизмы. Легковерные и фанатичные. Они устроены так, что их можно легко и совершенно необратимо запрограммировать, превратив в шестеренки в огромной системе взаимосвязанных действий, без которых было бы невозможно общество. Откуда эволюция могла знать, что умный, но упрямый маленький человеческий мозг в конце концов разовьет науку и технологию, а те, в свою очередь, будут преобразовывать общество стремительными темпами, за которыми не угонится ни одно пособие пользователя?.. Что одни изобретут новые правила, позволяющие эксплуатировать более широкие области, в то время как другие будут цепляться за устаревшие и уже не соответствующие новым условиям правила пользования?

Что над такими людьми, как Миа, будут насмехаться и осуждать их за неправильную любовь?

– И все равно это хорошо, – произнес Томас после паузы.

– Ты это о чем?

– Если только мы будем избегать любой конфронтации с «отклонениями от нормы», которые легко поддаются рациональному объяснению, если только обратимся к самим себе, я удивлюсь, что какие-либо из этих отклонений будут считаться подсудными. – Томас глубоко вдохнул, пожалуй, впервые за несколько недель. – Разумеется, угроз не избежать. Но есть неплохой шанс, что мы сумеем справиться со всеми препятствиями. – Он улыбнулся, на мгновение оторвав взгляд от дороги. – И все благодаря твоему своеобразному выбору вечерних туалетов.

Похоже, Миа это не очень-то убедило.

– Сразу видно, что ты не из Алабамы, – сказал он.

Полное солнце уже поднялось над горизонтом, когда он высадил Миа на бензоколонке недалеко от Тэрритауна.

– Будь осторожен, Томми, – сказал тот, наклоняясь к окну автомобиля, и посмотрел на развалившегося на заднем сиденье Фрэнки. – Его это тоже касается.

– Буду... – Томас проглотил застрявший в горле комок, – Помни... На несколько дней заляг на дно. Держись подальше от камер – от всего, что с этим связано. А потом возвращайся...

Задумчивый, почти неохотный кивок.

– Повнимательней следи за этим ублюдком. Помни: Нейл, которого ты знал, уже умер.

Несмотря ни на что, Томас пристально, почти с мольбой взглянул в лицо склонившегося над ним человека.

– Скажи, что это сработает.

Миа вздрогнул. На мгновение ему удалось выжать из себя ободряющую улыбку, но выражению явно не хватало убедительности. Он стал похож на человека, готового наизнанку вывернуться, чтобы помочь другу.

– Какого хрена, откуда мне знать, Томми?

Немой кивок, затаенное дыхание.

Миа убрал руки с дверцы, попятился.

– Безумная затея, – сказал он, глаза его были полны слез. Он пригладил волосы. И, хотя стоял прямо и неподвижно, казалось, что он в любой момент может упасть. – Безумней не придумаешь.

Томас щелкнул выключателем, проследил за тем, как темное стекло, поднимаясь, проглатывает его соседа. Он стал понемногу отъезжать и не заметил, что глаза Фрэнки широко распахнулись.

Пока тот не начал кричать.

Глава 17

31 августа, 8.26

Удачу от передышки отделяет то, насколько искренне ты загодя помолишься, – что-то вроде этого однажды сказала Томасу его бабушка. Его слова, едва не переходившие в рыдания, были достаточно искренними.

Скорее он сомневался в том, к кому обращается.

Блестящий черный «БМВ» обгонял машину за машиной, виляя между слоноподобными дальнобойщиками. Симпатичные студенточки, отпускающие шутки по сотовым и хохочущие над ними. Негодующие панки, почти не разжимающие губ, глумливо пялящиеся на спроектированное по немецкому образцу шоссе. Старушки, молитвенно глядящие вперед и обеими руками вцепившиеся в рулевое колесо. Ухоженные мамаши. Худощавые игроки в гольф. Бизнесмены в машинах с открытым верхом. Все они катили куда-то по воле бесшумных моторов, плавно скользящие, безнадежно разобщенные жизни.

И никто из них не обращал внимания на обгонявший их со свистом саркофаг, обтянутый изнутри кожей.

Дорожный шум звучал чуть громче шепота, сельский пейзаж, вздымаясь и опадая, проносился за окном, мир краткими вспышками мелькал за лобовым стеклом. Томас Байбл потянулся к заднему сиденью, чтобы успокоить своего единственного сына. Мальчик съежился, забился в угол, отстраняясь от его руки.

– Знаешь, ты ведь мой сын.

И снова – вопль, губы искривились, и лицо мальчика стало напоминать мордочку шимпанзе.

– Они использовали меня как наживку, чтобы найти дядю Кэсса. Помнишь Сэм, мой сладкий? Папиного друга?

Кашель, судороги.

– Сэм собиралась пожертвовать мной. – Томас с трудом проглотил слюну. – Когда все шло к тому, что меня зарежут на алтаре, она решила принести в жертву и тебя.

Фрэнки отбивался своими ручонками, царапая кожаную обивку.

– Ты мой, ты ведь это знаешь. Не важно, что там говорит дядя Кэсс.

Глаза – выпученные, как у быка на бойне. Вопль.

– Принести в жертву, – разрыдался Томас – Жертвуют всегда отцы.

Он позвонил Нейлу, как они и договаривались. Томас всегда выполнял договоренности. Если послушать Нору, то это была одна из причин, по которой она его бросила. Уж слишком в сильной степени он был частью механизма – проклятого механизма.

Держа превратившуюся в абстракцию дорогу на периферии зрения, он нацарапал адрес нового места на салфетке «Тако белл» [54]54
  Сеть мексиканских ресторанов.


[Закрыть] – где-то в Коннектикуте.

– Я могу на тебя положиться? – спросил он искаженный голос.

– Все сводится к догадкам, Паинька, – ответил Нейл. – А чьи догадки стоят того, чтобы из-за них подыхать?

Томас отключил телефон, мельком взглянул на пронзительно кричавшего сына. Посмотрел назад, на светящуюся в лучах летнего солнца дорогу, провожая взглядом землю обетованную – асфальт и кирпич. Горизонт, как всегда, не сокращал и не увеличивал расстояний, а все, что было поблизости, тут же сметало куда-то назад, в бездонную воронку.

О контроле он уже и забыл. Ему оставалось только одно – прерываемая рыданиями мольба: «Фрэнки-тс-с-тс-с-пожалуйста-Фрэнки-тссс-пожалуйста...»

Пустые слова. Трогательные слова. Слова, которые могли только хрипеть и пресмыкаться перед ужасными воплями сына, перед самой древней молитвой из всех. Первая великая передача.

Все, все обладало абсолютной проводимостью. Горы. Океаны. Даже звезды. Но все оставалось глухо. Ничто не внимало. Хруст черепов миллионов агнцев в челюстях миллиона львов. Миллиарды человеческих воплей, из которых не был услышан ни один. Только моментальный блеск в бездонных глубинах. И того меньше...

Никаких последствий, лишь неизбежность. И острие ножа, вонзающееся все глубже.

Умирают только дети – наконец понял Томас. Маленькие. Беспомощные. Ничего не понимающие.

В конце каждый становился ребенком.

Это казалось почти нормальным. Захолустье, старый друг, машущий с крыльца. Летний ветер, стремительно проносящийся сквозь ветви деревьев. Ребенок, которого надо поднять с задницы.

Голоса у Фрэнки уже не осталось, он давно без остатка истратил его на крик. Теперь он просто царапался и корчился, как умирающий наркоман. Лишь выкатившиеся из орбит детские глаза и старческая гримаса повествовали об ужасе, который волнами накатывался на его душу.

Это не мог быть его сын.

Этого не могло быть.

Томас поднялся по бетонным ступеням, оглядел белый, в колониальном стиле фасад, покосился на брызжущее светом солнце. Моргая, посмотрел на Нейла; мысли его были уже по ту сторону надежды или ненависти.

Неприкрытая улыбка. Воспаленные глаза.

Нейл придержал дверь так, чтобы он мог внести Фрэнки в полированный полумрак. Томас почувствовал, как чужая рука ободряюще легла на его плечо, когда он проходил мимо. Легкая боль от укола в затылке. Томас обернулся, слишком измотанный, чтобы встревожиться, не говоря уже поразиться. Он просто посмотрел на монстра, который был его лучшим другом. Колени его подогнулись, как ватные. Фрэнки выскользнул у него из рук. Все заколыхалось перед глазами, взвихрившиеся пылинки заметались в необъятном пространстве бытия.

– Эх, Паинька, – произнесла тень. – Пора бы уже знать. Не важно, каковы правила...

Мир рушился, подернутый бледновато-млечной дымкой.

«Меня заносит».

– Центральная нервная система homo sapiens , – говорил Нейл (хотя, когда он начал говорить, Томас припомнить не мог), – это совсем не то же, что сердце или желудок. Это не какой-то определенный орган с отдельными функциями. Очень многое в структуре нашего мозга предопределяется другими. В определенном смысле, Паинька, существует только один мозг, простирающийся по всей поверхности земного шара, энергично перепрограммирующий себя в ключ к тайнам мироздания. Единая центральная нервная система с восемью миллиардами синапсов.

Томас был намертво пригвожден к какому-то аппарату, почти вертикально. Что-то мешало ему повернуть голову. Ни единая клеточка его кожи, ни единый волосок не мог пошевельнуться. Череп его был словно припаян или замурован, став частью дома. Подняв глаза, он мог увидеть над бровями металлический край чего-то, не более. Комната перед ним была просторной: стены из шлакобетона выкрашены белой краской, незаконченный потолок заливал ослепительный флюоресцентный свет. Судя по расположению углов, он догадался, что находится в центре комнаты, но не видел ничего сзади. Справа в углу были сложены коробки, рядом стояла низкая тележка. Прямо перед ним были тесно составлены два стола с наваленными на них плоскими дисплеями, клавиатурами и несколькими незнакомыми Томасу устройствами. Нейл, в шортах и сандалиях, повернулся и присел на корточки перед открытой коробкой. Поблескивали неровно залитые застывшей пенкой трубки.

Нейл подошел к нему, держа вверх иглой шприц в обтянутой резиновой перчаткой руке.

– В данную минуту, мой друг, ты и я – единственные синапсы, имеющие какое-либо значение. – Он наклонился вперед, и Томас почувствовал резкий укол в шею. Нейл протер пятнышко комочком ваты. Подмигнул. – Кое-что, чтобы ты побыстрее отошел от анестезии.

– Фрэнки... – хрипло произнес Томас.

Казалось, это единственное слово, которое он в состоянии выговорить.

Красивое, мужественное лицо омрачилось.

– В плане произошли небольшие изменения, Паинька.

– Фрэнки! – пронзительно вскрикнул Томас.

Брызжа слюной, он стал биться, стараясь высвободиться из зажимов, которые его держали. Взгляд Нейла заставил его замолчать и притихнуть. Это было нечто, лишенное членов или придатков, обладавших хватательной способностью, нечто вроде змеиной души, такое же недосягаемое, как ухмыляющийся нацистский офицер или вооруженный ножом африканский повстанец с горящим взором.

– Не надо беспокоиться.

– Бе-беспокоиться? – сквозь слезы крикнул Томас – Что, ч-черт поб-бери?..

Нейл развернул клавиатуру, стоявшую на ближайшем столе, и начал что-то набирать на ней. Томас услышал доносившееся сверху гудение, словно где-то там находился принтер.

– Сукин сын! – неистово взревел он. – Чертов подонок! Я тебя убью! Убью!..

Но почти тут же замолчал – сначала от смятения, потом от забрезжившего понимания. Нейл был прав. Не о чем было беспокоиться. Как мог он быть таким ослом?

– Лучше? – спросил Нейл.

– Да, – усмехаясь, ответил Томас – Намного. Что ты сделал?

– Да ничего особенного... Так ты больше не волнуешься за Фрэнки?

– Пошел он. С ним будет порядок.

Нейл отрицательно покачал головой:

– Нет, Паинька. Боюсь, уже не будет.

– Нет?

– Нет. По сути, он уже умер.

– Шутишь? – рассмеялся Томас.

– Не шучу. Избавигься от аффекта мертвой петли – по крайней мере, такой дьявольской, какую делает Маккензи, – можно только одним способом.

– Каким же?

– Пуля в голову.

Томас зашелся самым искренним смехом. Рассудком он понимал, что в этом нет ничего смешного, но ему было смешно... И главное, все казалось настолько естественным – самая обычная вещь на свете.

– Ты всегда был психом.

Фрэнки. Бедный малыш. Ему, Томасу, будет не хватать маленького засранца...

– Значит, все это кажется тебе нормальным? – не скрывая любопытства, спросил Нейл.

Томас попытался пожать плечами.

– Что ж, полагаю, со стороны это может показаться странным, но, если вдуматься, это совершенно нормально.

– Как так?

Ответная ослепительная улыбка Томаса означала: «Ты что – дурак?»

– Мы же старинные друзья и привыкли дурачить друг друга, – пояснил он. – Вот только, боюсь, немного староваты для этого стали.

Нейл почесал за ухом ручкой.

– Но в какой-то степени ты понимаешь, что происходит, разве не так? Понимаешь, что я стимулировал нервные цепочки, отвечающие за твое чувство нормальности и окружающего благополучия?

Томас нахмурился, счастливый и растерянный.

– Ну, что сказать? Ты всегда был на все руки мастер.

Нейл смущенно покачал головой, как всегда, когда его циничные заявления оправдывались.

– Точно. – Он погрозил Томасу пальцем: мол, я же тебе говорил. – Благодаря этому я пошел нарасхват, это позволило мне заняться реальным делом.

– Ты освободил меня, Нейл.

– Конфабуляция [55]55
  Нарушение памяти.


[Закрыть]. Я имею в виду, ты только вдумайся, Паинька, что я всадил твоему сыну пулю, а ты искренне веришь, что все правильно, что все...

– Послушай, – прервал его Томас, пытаясь помотать головой, – ты снова слишком увлекся анализом. Знаю-знаю, посмотрите только на психолога, который упрекает кого-то за то, что тот слишком увлекся анализом, но порой так бывает, просто само собой выходит. Иногда ты просто...

– То же самое было с первыми террористами, которых я подвергал этой обработке, – прервал его Нейл. – Представляешь, я чуть не два дня спорил с одним, пытаясь доказать ему, в какую переделку он попал. Два долбаных дня! Будто у парня всего две кнопки: уловки и повтор. Ты знаешь, что в мозгу имеется целый модуль, предназначенный для выработки словесных обоснований?

– Да, да, – сказал Томас, понимая, как ему не хватало этих профессиональных перешептываний с Нейлом. – Да, Маккензи что-то мямлил про это.

– Поверь мне. – Нейл оценивающе посмотрел на него, – если ты хочешь ощутить, насколько рассудок – жизнь – это продукт механической штамповки, постарайся шагать в ногу с этим модулем. Я мог бы буквально всю оставшуюся жизнь спорить с тобой, а ты просто приводил бы мне причину за причиной, почему то, что я застрелил Фрэнки, – самая нормальная, самая разумная вещь на свете.

О чем он говорил? Жизнь была полна непредвиденных обстоятельств, которые никто был не властен контролировать. Даже самое свихнувшееся дерьмо в мире можно было признать резонным, учитывая те или иные конкретные обстоятельства.

– Послушай, – сказал Томас, – я понимаю, как это выглядит. Но, Нейл, тебе лучше, чем кому-либо другому, известно, что всегда есть нечто, что не углядишь простым глазом. – Не успев сказать это, Томас понял, что сказанное было напрасно. Нейл следил за ним обращенным внутрь себя взглядом, который всегда появлялся у него, когда он не столько слушал, сколько обдумывал, что сказать дальше. – Всегда есть что-то сверх! Нейл. Нейл? Послушай меня. Зри в корень.

Нейл выждал какое-то время с напускной учтивостью, так, словно хотел убедиться, что можно спокойно продолжать.

– Поверишь ли, что все окончательно сложилось у меня в голове, когда я как-то раз ужинал у родителей? – спросил он. – Ты же знаешь моего папашу: он вечно разводит рацеи о том, о сем, не давая тебе и словечко вставить, и никогда, ни разу и не подумает, что может ошибаться. Я просто сидел у них – мама приготовила индейку, – как вдруг меня осенило, что его обосновательный модуль перегружен, что единственная подлинная разница между ним и моими подопечными состоит в том, что его случайно запрограммировали. Я понял, что передо мной просто еще один механизм. И мама – тоже, со своим квохтаньем, что мало томила жаркое в духовке. Я сидел и наблюдал за тем, как они проходят один рутинный поведенческий цикл за другим. Ты только представь: увидеть, что твоя мать механизм?!

– Да брось ты, Нейл, – фыркнул Томас. – Послушай только себя! Твоя мать не механизм. Слишком уж она для этого свихнувшаяся дура!

Но Нейл не слушал.

– Думаю, что, работая на АНБ, я дошел до какого-то предела. Это случилось не сразу: я просто наблюдал определенные поведенческие типы и думал про себя, что они влекут за собой повышенную активность ядер, поставляя информации в префронтальную область коры мозга, так-так. Но после того ужина с индейкой до меня стало доходить, что все, что делают остальные, следует рассматривать в точно таких же терминах...

И снова его взгляд углубился внутрь.

– Тогда-то я и перечитал твою книгу.

Томас хохотнул, но из-за отсутствия движений руки и головы, которые обычно сопровождают хохот, звук получился странный.

– Ну что, дошел до дна, как думаешь?

Улыбка Нейла получилась одновременно скептической и искренней. Повернувшись к ближайшему столу, он вытащил из-под груды бумаг книгу в потрепанном переплете. Томас мельком заметил название, тисненное золотыми буквами на черном матерчатом корешке: «Сквозь потемки мозга». Нейл раскрыл ее на странице, заложенной одним из оранжевых стикеров, торчавших из книги, как языки. Приподняв и держа ее в вытянутой руке, как проповедник, он прочитал:

– «Если мы что-либо и знаем, то лишь следующее: части мозга, связанные с рассудком, получают доступ только к крохотной доле информации, обрабатываемой мозгом как таковым. Рассудочный опыт не просто продукт мозга, это продукт мозга, который видит только малейшую часть себя». – Нейл поднял глаза, вздернул бровь. – Так, значит, ты больше не согласен с этим?

Еще одна безуспешная попытка пожать плечами.

– Факты – вещь упрямая. Послушай, Нейл...

Но тот продолжал читать:

– «Магия фокусника зависит от того, насколько ему удастся отвлечь публику от своих манипуляций. Стоит нам только заглянуть через его плечо, как вся магия улетучивается. То же происходит и с рассудком. Забыв о манипуляциях, которые делают это возможным, опыт основывается на том, что нельзя назвать иначе как иллюзиями. Рассудок это всегда «сейчас», поскольку нервная система коррелирует с рассудком, который, хотя и способен осознавать время, не может осознавать время этого осознания. Рассудок всегда един, поскольку нервная система коррелирует с рассудком, который, хотя и способен дифференцировать окружающую среду, не может дифференцировать свои собственные процессы. Снова и снова основополагающие черты опыта обретают смысл, лишь когда мы подвергаем их анализу как результат разного рода несостоятельностей...»

Закрыв книгу, Нейл дочитал отрывок по памяти:

– «Вот почему рассудок исчезает всякий раз, как мы осмеливаемся заглянуть через плечо мозга. Все мы – не многим более чем ходячие, разговаривающие фокусы».

Он замолчал. Было слышно только монотонное гудение вентилятора, встроенного в механизм над головой Томаса. Воздух пропитался запахом озона и паленой резины.

– Хм, – наконец сказал Томас, – можно мне хлебнуть пивка?

Игры, конечно, играми, но ему чертовски захотелось пить.

– Да, это был удар, – ответил Нейл, явно имея в виду прочитанный отрывок. – Теперь было достаточно просто увидеть других людей в истинном свете... даже собственных родителей. Но как можно подумать такое о самом себе? Я имею в виду, глядя на тебя, – пытаться обхаживать человека, который убил твоего сына ради глотка пива, и при этом думать, что ничего естественнее не бывает! В конце концов, и я такой же. Я точно в такой же степени механизм, как и ты, точно в такой же степени результат процессов, которые не контролирую. А ведь когда-то я точно так же поддавался обману, не сомневался, что мне доступно иное знание, что, если бы меня подвергли такой же обработке, как тебя, кое-что бы изменилось, какая-то искра или остаток духовности разгорелись бы во мне и позволили переступить границы, предначертанные мне неврологией...

Нейл поднял книгу и потряс ее так, что она чуть не разлетелась у него в руках.

– Этого просто не может быть. И все-таки это есть...

Томас скептически уставился на него, хотя не переставал дивиться, как это здорово – снова спорить, болтать о всякой чепухе.

– Теперь мне действительно позволено говорить? – спросил он, улыбаясь.

– Всегда пожалуйста. – Нейл метнул в него один из своих знаменитых взглядов искоса, исподлобья.

У Томаса вдруг зачесалось в носу, что мигом напомнило ему о связывающих его путах. Но он знал стиль поведения Нейла и его штучки: если вы игнорировали что бы то ни было, Нейл в конечном счете не выдерживал и отступался. Вот почему было ошибкой просить у него пива.

– Так ты утверждаешь, – медленно начал Томас, – что весь этот дурдом, похищения, искалеченные люди и записи – все это из-за моей книги?

– Спор затеял ты, Паинька. Ты всегда был сильнее меня в теории.

– А ты, значит, просто человек практический.

– Предпочитаю все делать собственными руками, – пожал плечами Нейл.

Томас рассмеялся, хотя сотрясение неприятным дребезжанием отозвалось в голове.

– Тогда ответь мне на такую загадку: как ты мог заинтересоваться спором, который затеял я, вообще любым, если считаешь причины иллюзорными?

Нейл усмехнулся и покачал головой.

– Придумал бы что-нибудь получше. Причины могут быть обманчивы – результат того, что мозг в последнюю очередь осознает решение собственных проблем, но все же они функциональны, как ты мог догадаться, поскольку являются плодом реальной сделки. Пока мы с тобой спорим, пребывая в мире осмысленном и оправданном, и твой и мой мозг просто реагируют на входящую и исходящую слуховую информацию – в буквальном смысле перепрограммируют себя, откликаясь на сигналы друг друга и окружения. Вот где творится подлинное действо. Проектор – и экран. Вот почему мы с изумлением взираем на толковательную пропасть всякий раз, когда пытаемся отыскивать за одними причинами другие, хотя считаем, что совсем не сложно разобрать на составные части механизм, который делает это возможным. Вот почему философия – чушь собачья, тогда как наука преобразила мир.

Томас осклабился. Если бы не зажимы, он поднял бы руки, сдаваясь, однако вместо этого просто сказал:

– О!

Нейл попросту перефразировал его собственный ответ на этот вопрос из книги.

– А это какая страница?

– Триста восемьдесят вторая.

– Ты что, это дерьмо наизусть выучил?

Нейл нахмурился, сунул руку в карман и достал небольшой черный пульт дистанционного управления. Нажал на кнопку.

Внезапно Томас почувствовал острую боль, словно в каждую из бесчисленных пор вонзилась раскаленная добела булавка. Он завыл и закричал, утратив самообладание. Его чуть не вырвало.

Щелк. И он снова был счастлив.

Нейл улыбнулся.

– Решил сменить тему, – сказал он.

Сквозь пелену хорошего настроения Томас чувствовал дрожь, будто мороз пробрал его до костей.

– Надежная штука... Где мы были?

– Я объяснял, что мозг не снабжен механизмом слежения за собой, что у него недостает возможности обрабатывать информацию о самом себе, эволюционной родословной, что единственное, на что он способен, это малевать шаржи на самого себя.

– Ну да, – ответил Томас, – ты имеешь в виду сознание.

– Точно. Неподражаемый шарж.

– Но так не кажется.

– Конечно нет. Он должен казаться глубоким, непропорциональным и убийственным, потому что «глубина», «непропорциональность» и «убийственность» – неотъемлемые составляющие шаржа. Мы не можем переступить границы нашего рассудка и обозреть его со стороны, как наш мозг.

– Вот поэтому-то, – воскликнул Томас с интонацией, которую можно было описать как пьяное добродушие, – ты никогда никого не убедишь, что ты не псих!

– А кто сказал, что кого-то надо убеждать?

– Но тогда зачем было все это делать?

– Зачем? – повторил Нейл и снова стал перелистывать книгу Томаса. – «Наш мозг, –  громко начал читать он, – способен отследить свою собственную поведенческую реакцию, но полностью слеп к глубокой обработке механизмов, управляющих ею. Вместо того чтобы поступать в зависимости от этого или того, что заставляет механизм продвигаться вперед, мы совершаем наши поступки «по тем или иным причинам», проще говоря, для достижения желаемых результатов. Поставленная на голову случайность выдается за сознательность. Результаты и последствия – цели – становятся движущей силой наших действий, поскольку коррелирующая с сознанием нервная система не имеет доступа к подлинным нейрофизиологическим подспудным силам».

Он резко закрыл книгу, словно прихлопывая муху. Томас вздрогнул.

– Намерения? – спросил Нейл. – Суть? Все это призраки, Паинька, навязанные нам галлюцинации. Они кажутся реальными только потому, что мы оседлали нашу нервную систему и скачем на ней задом наперед.

Томас хмыкнул: слова Нейла позабавили его, но не произвели никакого впечатления.

– Тогда какова же суть и предназначение действий шаржа, именуемого Нейлом?

Слова его, похоже, застали Нейла врасплох. На долю секунды он воззрился на Томаса с почти безумной пристальностью.

– Нейл, – повторил он так, словно его имя было каким-то нелепым китайским словечком, – этого шаржа больше не существует...

– Тогда что же существует?

– Я отключил некоторые запрещающие цепочки, – почти неохотно произнес Нейл. – То, что ваш брат психолог называет страхом, беспокойством, – всю эту чушь. Теперь для меня это не более чем абстракции. Но, кроме того, я вырубил некоторые из наиболее обманчивых цепочек. Так, например, теперь я знаю, что абсолютно ничего не хочу. Я больше не позволяю дурачить себя мысли о том, что «я» вообще что-то делаю.