Текст книги "Нейропат"

Автор книги: Р. Скотт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Томас понял, что голос принадлежит человеку, ведущему съемку.

– Что... Ч-ч-то вы делаете?

– Создаю довод.

– О бо-о-о-о-же-е-е-е!

Объектив нырнул вниз, и Томас увидел ее раскачивающиеся голые бедра. Казалось, что она с кем-то совокупляется... но никто ее не трогал. По крайней мере, Томас никого не видел.

– Создаю любовь.

– М-м-м-м... М-м-м-м... – стонала безликая женщина; как ни странно, голос ее звучал по-детски.

– Еще?

Камера рывком поднялась, и Томас увидел ее лицо. Это была крашеная блондинка с пухлым ртом и гаремным типом красоты голливудской старлетки. Она откинула голову вправо, на плечо. Остекленевшие глаза блуждали, накрашенные губы округлились.

– Пожа-а-а-а-лу-у-уй-ста, – тяжело выдохнула она.

Ее тело напряглось и оцепенело. На какое-то мгновение губы искривились, как у Элвиса. Затем она стала в буквальном смысле исступленно выть и корчиться. Но скоро вой перешел в отрывистые вопли, в свою очередь сменившиеся странным приглушенным воркованием. За воркованием последовали прерывистые всхлипы, и она забилась в судорогах, скосив глаза к носу, изо рта текли слюни.

– О мой боже... боже... боже... – причитала она.

– Еще?

– О, пожалуйста, да! – Она проглотила слюну, потом зачастила, быстро-быстро дыша: – Да, да, да, да!

Затем она снова появилась в кадре, и камера дернулась еще выше.

Томас вскочил с кресла и крикнул:

– Вы что, черт подери, надо мной издеваетесь?!

Верх черепной коробки женщины был спилен. Меленькие иголки и проводки ощетинились над бугром мозговой ткани. Лобные доли поблескивали в свете лампы.

– Спокойнее, мистер Байбл, – сказала агент Атта.

Томас изо всех сил стиснул голову, дергая себя за волосы.

– Да вы, к чертям собачьим, понимаете, что я могу в суд на вас подать за то, что вы показываете мне это... это... Что это вообще, черт возьми, такое?

– Это переслали по почте из Квантико, Виргиния, позавчера.

– Ах, так это ваша чертова почта? Да? Так вы что, состоите в клубе «Изнасилование месяца» или как?

– Насколько мы можем судить, – нерешительно произнесла Шелли Атта, – женщина на видео не подверглась сексуальному насилию.

– Ты свободна, – прокаркал голос из океанских глубин. – Тебе это известно? Ты можешь уйти в любой момент, когда пожелаешь.

Томас щелкнул клавишей «пауза». Изображение женщины, закусившей нижнюю губу, застыло на экране. Томас отвернулся, и его взгляд заметался по клаустрофобически тесному кабинету. Казалось, воздух перенасыщен испарениями. От кого-то разило квашеной капустой.

– Скажите, – произнесла вторая женщина, Саманта, – вам известно местонахождение...

– Нет, – прервал ее Томас, – ничего я вам не скажу, пока вы не объясните мне, кто это и что это. Я, между прочим, психолог. Тактика неформального допроса мне знакома, и я отказываюсь помогать вам до тех пор, пока вы не прекратите играть в игрушки и не объясните, что это за чертовщина.

Агент Атта хмуро посмотрела на него. Агент Джерард безучастно взирал на застывшую на экране картинку.

– Я расскажу, что нам известно, – сказала Саманта Логан. – Согласно биометрическим данным, женщина, которую вы видите, Синтия Повски, или Сладенькая, порностарлетка из Эскондидо, Калифорния, которая по отчетам весь последний месяц считалась пропавшей без вести. Наши аналитики уверяют, что съемка реальная, а нейрохирурги, с которыми мы консультировались, настаивают на том, что изображенный уровень... манипулирования вполне возможен. То, чему вы были свидетелем, профессор Байбл, – реальность. Как ни странно это прозвучит, но кто-то похищает людей и насилует их мозг.

– Людей? – переспросил Томас, в ушах у него шумело. – Вы хотите сказать, что эта женщина не первая?

Агент Логан кивнула.

И вдруг Томас понял.

– Вы ищете нейрохирурга...

Он вспомнил о прошлой ночи.

– Как выяснилось при расследовании, – сказала Шелли Атта, – в Принстоне вы жили в одной комнате с Нейлом Кэссиди.

– Да, все правильно... Так, вы думаете, это сделал Нейл?

– Мы почти уверены в этом...

Томас замахал руками, словно отгоняя некую силу, с которой его личный мир не мог справиться.

– Нет. Нет! Послушайте, вы не знаете Нейла. Просто немыслимо, чтобы он пошел на такое. Немыслимо.

Перед его внутренним взглядом предстал Нейл, сияя белоснежной, как в рекламе, улыбкой.

– А почему вы так уверены, профессор? – спросила агент Логан.

– Потому что Нейл психически здоров. Когда я чувствую, что начинаю сходить с ума и не могу отличить черное от белого, я звоню Нейлу... именно как психически здоровому человеку. Кто бы это ни делал, он явно пережил психическую травму. Статистически шансы на то, что нечто подобное произойдет с мужчиной моего возраста, почти равны нулю.

– Значит, вы поддерживаете с Нейлом близкие отношения? – спросил агент Джерард.

Томас молча кивнул.

– Насколько близкие? – спросила агент Атта.

– Дружеские... А какое, собственно, ваше дело?

Томас сделал паузу и постарался взять себя в руки – а там пусть эти федералы нащупывают его уязвимые места.

«Мысли трезво, – напомнил он себе. – Мысли ясно».

Но судорожно извивающееся тело Синтии Повски стояло перед глазами. Казалось, он все еще слышит ее стоны. Он даже чувствовал запах ее пота.

– Послушайте, – продолжал он, уже успокоившись. – Ваш главный подозреваемый – мой очень близкий друг. И знаете что? Если бы речь шла о ком-то, с кем я незнаком, – скажем, о главном нейрохирурге больницы Джона Хопкинса, – я, вероятно, с гораздо большим желанием стал бы играть в ваши игры. Но я в курсе, как все это делается. Вы что-то разнюхиваете. Это может быть общая или какая-то особая информация. Суть в том, что я не знаю, что именно вы разнюхиваете, а отсюда следует, что я не могу понять, помогаю ли своему приятелю или топлю его.

– Вы не доверяете нам? – спросила агент Логан.

– Вы шутите?

– Мы хорошие, профессор Байбл, – сказала агент Атта.

– Конечно хорошие... Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, как рассуждают плохие? Это ужасно. Добавьте к этому противоречивые интересы, обычно порождаемые такими иерархическими структурами, как ФБР, где решения, принимаемые в интересах карьеры, частенько противоречат решениям, принимаемым в интересах истины. Добавьте к этому экстренную отмену конституционных положений, гарантирующих должное судебное разбирательство...

– Было бы глупо доверять нам, – устало и с неудовольствием произнесла Атта. – Неразумно.

– Совершенно верно, – ровным голосом откликнулся Томас – Можно даже было бы сказать – ненормально.

Глава 02

17 августа, 9.38

Не считая двух молодых девушек с проколотыми веками и бровями, в вагоне никого не было. Когда они заметили, что он с недоумением и насмешкой наблюдает за ними, Томас отвел взгляд. И стал внимательно смотреть на извечный Гудзон, стараясь отогнать снедавший его страх.

«Возможно, когда погибнет следующая...» – сказала агент Атта, прежде чем выйти из кабинета.

Томас хотел было тут же позвонить Нейлу, предупредить, расспросить и всякое такое, но остановился, уже готовясь набрать номер. Он понял, что ему нужно встретиться с Нейлом. Нужно увидеть его реакцию.

«Возможно, когда погибнет следующая...»

Странно, как многое, что само по себе очевидно, ускользает от людей под давлением обстоятельств. Сколько неувиденного было бы увидено, сколько понято непонятого. В кабинете Томас вел себя слишком эмоционально и упустил нечто, взывавшее о бережном и тщательном рассмотрении. Но как можно было сохранить ясность мысли после просмотра этого... этого нейропорно?

Кроме того, Нейл был его самым близким другом. Даже ближе, чем брат Томаса, Чарли.

Это была какая-то ошибка.

И все же что-то во взгляде агента Атты не давало ему покоя.

«Никто», – говорили ее глаза.

Никто из родных и близких не осмелился бы утверждать, что их приятель/сын/муж мог вытворять такое. И она была права. Обычно одни судят себя по своим намерениям, другие – по результатам. Исследование за исследованием подтверждало, что люди считают себя более милосердными, более сострадательными, более добросовестными, чем другие, не потому, что они на самом деле таковы, – как могли они стать таковыми, будучи не лучше и не хуже других? – но потому, что хотели быть такими и почти полностью закрывали глаза на тот факт, что и другим хочется того же самого. Намерения приобретали небывалый вес, когда доходило до самооценки, и уж никак не шли в счет, когда доходило до оценки других. Как выяснилось, единственное исключение составляют влюбленные.

Вот что означало быть «значительным» в применении к другому: быть включенным в круговую поруку заблуждений, к которым каждый привык считать себя непричастным.

И тут появляется Синтия Повски – дрожащая, задыхающаяся, бьющаяся в корчах, словно она перекатывала между ляжками мяч для сквоша...

– Еще?

– Па-жа-а-а-луй-у-ста...

Но что он сказал бы им?

«Нейл? Ах, этот психопат... Да, вчера мы здорово налакались у меня виски. Он даже концы отдал прямо у меня на диване».

И от него ждали этого?

Нет. Они не заслужили его доверия. И он никоим образом не собирался сдавать своего старинного и ближайшего друга. Сначала нужно поговорить с ним, выслушать, так сказать, вторую сторону.

А стороны всегда есть.

В дверь вчера позвонили в 19.58. Томас запомнил время так точно, потому что Рипли и Фрэнки умоляли его разрешить им посмотреть «Остина Пауэрса», который начинался ровно в восемь и шел весь ужин. Томас только загрузил посудомойку, а Фрэнки бушевал в гостиной, настоятельно требуя отмены родительского контроля.

Томас распахнул дверь, не переставая уговаривать Фрэнки, чтобы тот не гнал волну, и увидел Нейла. Нейл отмахивался от мошек и мотыльков, которые вились вокруг лампы над крыльцом.

– Какого черта тебя сюда занесло?

Нейл расцвел своей наиобольстительнейшей улыбкой, которая проникает дамам в самые трусики, и поднял над головой коричневый бумажный пакет. Одет он был в своем лучшем неописуемом стиле: шорты цвета хаки, индусские сандалии и черная рубашка – писк нанотехнологий! – со вставкой, на которой голая Мэрилин Монро беспрестанно плавала в черно-белом бассейне. Из-за тощего телосложения и бойкой, бесшабашной манеры вести себя он скорее напоминал студента младших курсов, рассчитывающего раздобыть немного травки, чем уважаемого нейрохирурга. Только лицо его было совсем иным. Несмотря на постоянную смену выражений, оно всегда наводило на мысль о каких-то незаживающих ранах или о чем-то невозмутимо возвышенном, словно в своем предшествовавшем воплощении Нейл был боксером или тибетским ламой.

Его мини-фургон маячил сзади, на подъездной дорожке.

– Возникла необходимость в жидкостной терапии, – заявил Нейл.

– Папа! – завопила Рипли своим самым злющим голосом. – Уже начинается!

– «Остин Пауэрc», – пояснил Томас.

– Потрясно, бэби, – сказал Нейл, хлопая его по плечу.

Через час до Томаса дошло, что он уже в стельку пьян.

Рипли свернулась клубочком на диванных подушках между ним и Нейлом: сон сморил ее мгновенно. Фрэнки сидел на полу, буквально пожирая глазами экран, и хохотал, когда Остин ловко уворачивался от пуль из хлебного мякиша.

– Не устал? – спросил Томас сына.

– Не-а-а-а.

Томас виновато посмотрел на Нейла.

– Я обещал посмотреть вместе с ними.

После развода дети стали особенно требовательны, когда речь шла про обещания. Порой Томас задавался вопросом, сколько грошовых клятв и обетов ему придется дать, чтобы выкарабкаться из ямы, которую они вырыли вместе с Норой.

Нейл расхохотался, кивнул на Фрэнки, который монотонно раскачивался, как героинщик, по мере того как фильм про Остина близился к концу.

– Только подумай, – сказал Нейл, – вот в эту самую минуту мозгом твоего сына целиком и полностью управляют сигналы извне.

Томас фыркнул, хотя не был уверен, что замечание такое уж смешное. Это была их старая, еще со времен колледжа, игра – описывать повседневные события в наукообразных терминах. Поскольку наука рассматривала все в понятиях количества и функции, а не качества и намерения, то описываемый ею мир мог показаться пугающе чуждым. Конечно, Нейл был совершенно прав: мозгом Фрэнки управляли сигналы извне. Но в то же время это был просто мальчишка, который в полном упоении смотрит какую-то бредятину по телевизору.

– И в любую минуту, – ответил Томас, – газообразные молекулы моей толстой кишки приведут в действие обонятельные рецепторы твоих ноздрей.

Нейл взглянул на него и нахмурился; в зрачках его отражался экран. Затем он рассмеялся и заткнул рот и нос своей нанотехнологичной рубашкой. Черно-белая Мэрилин распласталась возле пирамиды.

В комнате раздалась оглушительная пулеметная очередь. Фрэнки обернулся и, как он выражался, «насупленно» посмотрел на Томаса:

– Ну и навонял, папочка!

Томас поднес палец к губам.

– Тс-с-с! Ты же знаешь, что Рипли может и не такое выдать.

– Теперь у меня в ноздрях тоже молекулы! – с усмешкой сказал Фрэнки Нейлу. – Вонючки.

Но не весельем, а гневом сверкнули глаза Нейла, причем вспышка была такой быстрой, что Томас был уверен – ему померещилось.

Томас пожал плечами, полусонно улыбнулся, как человек, которому только что вынесли приговор.

– Это все из-за ланча в закусочной.

Уложив детей, или «маленьких Гедеонов», [9]9
  «Гедеоновы братья» – неопротестанты.


[Закрыть] как любил называть их Нейл, Томас нашел его в гостиной: тот рассматривал книжные полки. Ярко горел верхний свет, придавая плывшей брассом голой Мэрилин призрачный вид.

– Разновидность женофобии, не так ли? – кивнул Томас на рубашку.

Нейл обернулся, покачал головой и пожал плечом – его фирменный знак.

– Против натуры не попрешь.

Томас состроил гримасу.

– Где твоя книга? – спросил Нейл, озирая ландшафт корешков с названиями. Одни были потрепанные, обтерханные, другие выглядели как новенькие.

Томас недовольно поморщился, как всегда, когда упоминали его книгу.

– В подвале, вместе с другими.

– Понижение в должности? – улыбнулся Нейл.

Томас вновь уселся на диван, посмотрел на полные до краев стаканы виски, которые налил Нейл, но вместо этого сделал большой глоток пива.

– Так что новенького, Нейл? Как дела в Бетесде? [10]10
  Город в США.


[Закрыть]

Несмотря на всю привязанность к другу, Томаса раздражало, что из того всегда силком приходилось вытягивать подробности личной жизни. Это была неотъемлемая часть более масштабного неравенства, которое тенью влачилось за их отношениями. Нейл всегда был... уклончив, хотя и не скрытен до подозрительности. Скорее, в этом было нечто аристократическое, словно текущая в его жилах кровь давала ему право не раскрываться полностью.

Нейл отвернулся от полок. В свете лампы лицо его выглядело бледным и невыразительным.

– Да никак.

Томас поднял голову, сомневаясь, правильно ли понял друга.

– Ты ушел? Нейл, тебе следовало бы...

– Никуда я не ушел.

– Значит, вытурили?

– Просто я никогда не работал там. – Нейл помолчал. – Бетесда была, ну... Господи, не знаю, как и сказать, чтобы не получилась дешевка. Бетесда была, ну, скажем... просто прикрытием.

– Решил меня разыграть? – нахмурился Томас.

Смеясь, Нейл покачал головой. И простер руки – то ли как проповедник, то ли как политик.

– Нет, я серьезно. Моей ноги там никогда не было.

– Но тогда...

– Чем я занимался?

– Это что – шутка? – заморгал Томас – Значит, все это время ты врал про то, где работаешь? Нейл...

– Не совсем так, Паинька. Вернее, совсем не так. Лгать насчет Бетесды было частью моей работы.

– Частью твоей работы...

– Я работал на больших людей. На Агентство национальной безопасности. Если они приказывают тебе врать – ври, не важно кому, и да поможет тебе Господь, если ты этого не сделаешь.

– АНБ?

– Чертовски невероятно, правда? – снова расхохотался Нейл. – Я тайный агент, Паинька. Чертов ученый-невидимка! Цель – поставить с ног на голову всю технологию самого Господа Бога!

Томас тоже рассмеялся, но через силу. Странно, как в компании близких людей психоз может казаться чем-то нормальным. А может, и нет. В конце концов, есть некая черта, позволяющая любому отличить здорового человека от сумасшедшего.

– Я знал, что тебя это позабавит, – продолжал Нейл. – Вот почему...

Он вытащил еще бутылку виски и со стуком водрузил ее на кофейный столик. Томас вздрогнул.

Что такого было во лжи, что делало ее столь расхожим явлением? Все врали напропалую. Томасу была известна даже статистика: он знал, что мужчины врут, прежде всего, чтобы продвинуться, тогда как женщины, прежде всего, чтобы пощадить чужие чувства, и так далее. Но дело было гораздо серьезнее, чем типичность явления или его тупая повторяемость. Было что-то в самой сущности лжи, что ставило ее пугающе высоко в перечне причиненных травм или нанесенного ущерба. Набор инструментов не был бы набором инструментов, не окажись в нем плоскогубцев – согнуть или отогнуть что-либо.

– Но почему ты это сделал? – спросил Томас. – Почему пошел... к ним?

Порой Нейл улыбался своей особенной улыбкой. «Лукаво» слишком короткое слово, чтобы описать явление во всей его полноте. Даже эпитету «заговорщически» явно недостает требуемого числа слогов.

– Из любви к своей стране, – ответил он. – Бог да хранит отечество.

– Чушь собачья. Так ты патриот? Я тебя умоляю.

– Эй, парень, – хрипло произнес Нейл, – мое среднее образование покруче твоего.

На сей раз Томас не засмеялся. Это была их старая шутка по поводу того, что патриотизм не что иное, как «чувство локтя», набранное крупным шрифтом, орудие поощрения солидарности, навязывания согласия, особенно во времена кризисов или столкновения общественных интересов.

– Так почему же ты это сделал?

Нейл ссутулился на диване.

– Во имя свободы.

– Свободы?

– Да ты и понятия об этой свободе не имеешь, Паинька. О возможности. Об отсутствии сдерживающих факторов... – Нейл помолчал, словно обдумывая, уж не прозвучит ли то, что он хочет сказать, пустым бахвальством. – Теперь я знаю о человеческом мозге больше, чем любой из людей на земле.

– Опять чушь.

– Нет. Знаю. Правда знаю.

– Докажи, – фыркнул Томас.

На губах Нейла промелькнула все та же улыбка.

– Терпение, Паинька. Терпение.

– Так чем же ты занимался?

– Ты просто не поверишь... Я как доктор Менгеле. [11]11
  Немецкий врач, в годы Второй мировой войны проводивший опыты на узниках лагеря Освенцим.


[Закрыть]

– Попробую представить. – Томас сглотнул, изо всех сил стараясь вникнуть в происходящее.

– Началось с мелочей: так, эксперименты по технике ведения допросов с ограничением внешних раздражителей. Они отдали в наше распоряжение террориста-фундаменталиста, назовем его Али Баба, который, как они думали, поможет им раскрыть еще несколько ячеек мусульман-террористов в Америке. Несколько раз нам удалось снять с него показания через подсадного сокамерника и выяснить, как он представляет себе свою казнь и, что еще более важно, как он представляет себе рай. Затем мы устроили его казнь...

– Что вы сделали?..

– А, ты всегда все понимаешь буквально... – покачал головой Нейл. – Мы инсценировали его казнь, подстроив все так, чтобы он воспринял свою казнь как настоящую. Но вместо того чтобы убить его, мы просто ввели его в глубокий-глубокий транс. Затем поместили в специально подготовленный резервуар, изолировав от внешних раздражителей, накачали МДМА  [12]12
  Метилендиоксиметамфетамин, или экстази, – психоактивное вещество.


[Закрыть]  и опиатами, дали его телу какое-то время на акклиматизацию, а потом пробудили...

– И что случилось?

– Он очнулся в небытии: ни единого шороха, ни лучика света, никаких запахов, никаких осязательных ощущений – только сплошной кайф. Он попытался вопить, биться, словом, всякое такое – ничего не понимающий мозг в условиях сенсорного голода непроизвольно стремится наладить обратную связь, – но мы устроили этому типу двигательный паралич, чтобы лишить его малейшей возможности хоть что-то ощущать. У него не оставалось выбора, и ему было хорошо с микрофоном, который мы ему подсунули. Когда результаты МРВ [13]13
  Магнитно-резонансная визуализация, применяется для исследования микроскопических объектов.


[Закрыть] показали, что его зрительные центры спонтанно восстанавливаются, мы заставили его предстать перед Богом.

– Что?

– Перед Богом, говорю. Мы заставили его предстать перед Богом – профессиональным разведчиком из Бахрейна, это такая шельма! Али Баба на самом деле думал, что умер и попал на небеса. И хочу тебе сказать: когда вопросы задает Бог, люди всегда отвечают.

На лице Томаса теперь легко можно было прочесть ужас. Ужас и смятение. Нейл всегда обращался к разным частям твоего мозга, вел вещание одновременно на разных частотах – это было одной из причин того, почему его общество и развлекало, и доводило чуть ли не до нервного срыва... Но это? Что он такое говорит?

– И?..

– И ничего. Пустышка. Но после того как мы усовершенствовали технику, особенно научились направлять их галлюцинации в нужное русло, мы узнали все, можешь мне поверить. По крайней мере, от террористов-фундаменталистов. Экологические террористы оказались орешками покрепче.

– Так, значит, вот чем ты занимался все эти годы?

– Господи, конечно нет! Это было только начало. После первых успехов программы во мне признали восходящую звезду. Из отдела психоманипулирования меня перевели в нейро... Они приоткрыли завесу в тайное тайных, дружище, и позволили мне заглянуть в дивный мир секретных операций.

Томас опустил бутылку с пивом.

– Так в АНБ существует отдел психоманипулирования?..

– А чего удивительного? Как ты думаешь, почему Вашингтон или Пекин кишмя кишит шпионами? Потому что там принимаются решения. Где бы ни принимались важные решения – повсюду будут шпионы. И наконец, – он постучал пальцем по виску, – все важные решения принимаются именно тут. Так почему бы и нет?

Томас плеснул еще виски и протянул один стакан Нейлу.

– Потому, что это безнравственно, – сказал он. – И просто потому, что это гадость.

– Безнравственно? Тебе кажется, что это безнравственно?

– Именно, твою мать.

Нейл хмуро улыбнулся.

– Но разве не ты сам всегда утверждал, что мораль это притворство? Что все мы – марионетки из плоти и крови, которых обманом заставляют верить, что мы живем в нравственном и осмысленном мире?

Томас кивнул.

– Да, это довод.

От разговора на эту тему у него засосало под ложечкой. Свидетельство старых ошибок.

– Ладно, – сказал Нейл. – Мы сейчас говорим о подозреваемых в терроризме.

– Опять чушь, – ответил Томас – Это всего лишь часть доисторического мира грез, в котором мы живем. Человек оценивает угрозы так, словно все еще живет в каменном веке, в общине из ста или пятидесяти людей, а не в мире, населенном миллиардами. Терроризм это же театр, сам знаешь. Скользкая ванна куда более опасна. Господи, кампании против замкнутых на себе эротических иллюзий, разрушающих личность, спасли бы больше жизней! Власти просто используют наши психологически уязвимые места, чтобы обеспечить выполнение своих планов.

Нейл взглянул на него.

– А как насчет Москвы?

– Это не имеет никакого отношения к тому...

– Знаешь, – перебил его Нейл, – иногда трудно не пожалеть их, даже если достоверно знаешь, в скольких смертях они замешаны. Просто головы у нас забиты всяким мусором. Те, кто постарше, вообще считают их кем-то вроде капитана Кирка. [14]14
  Персонаж американского телесериала «Звездный путь».


[Закрыть] Наше злостное сканирование умов не затрагивает человеческого духа. Один старый религиозный террорист даже как-то сказал мне, что его душа – это цитадель, у врат которой стоит сам Господь...

Он запнулся, словно задумался, терзаемый угрызениями совести. Понурил голову.

– Что ты сказал? – запинаясь, спросил Томас.

Он все еще не мог поверить, что у них идет такой разговор.

– Что мне насрать на его дух. Меня интересовало, что у него на уме. Я знал, что его воля всего лишь еще один нервный механизм и, когда она окажется вне игры, он как миленький выложит мне все, что интересует наших оперативников. И я был прав. К тому времени мы продвинулись уже гораздо дальше лишения сенсорных способностей. Используя разнообразные данные об исполнительных функциях мозга – ну, помнишь знаменитые эксперименты Роша по выяснению разницы между индивидами со слабой и сильной волей? – мы просто изолировали цепочки, ответственные за преступные замыслы, и перекрывали их. Это было так же просто, как щелкнуть выключателем. – Смех Нейла больше напоминал громкое фырканье. – Кто бы мог подумать?

– Что подумать?

– Что все наше долбаное «мозговое сканирование» так смехотворно далеко от истины. Зачем выдумывать машину для чтения мыслей, когда тебе всего-то нужно отключить пару цепочек – и человек сам все выложит.

Онемев, Томас воззрился на него. Нейл, его лучший друг, признавался, что он из плохих парней... Разве нет?

– Я... – начал Томас слабым голосом. – Не знаю, что сказать, не говоря уж – подумать.

– Что, заклинило?

Томас изучающе посмотрел на стоявший перед ним стакан, ободок которого светился отраженным светом:

– Все не так просто.

– Да брось ты, Паинька. Желания поднимаются из самых глубин нашего мозга. Это похоже на пластическую хирургию. Ты только подумай – целых пять мощных каналов Интернета целиком посвящены пластической хирургии. Эволюция приучила нас определять пригодность наших сородичей сугубо по внешнему виду. А раз уж техника позволяет нам манипулировать кожей и костями, то, значит, пришла очередь желаний. Старые табу постепенно стираются, и не успеешь опомниться, как пластическая хирургия, поставленная на промышленную основу, позволит нации избавиться от четверти биобалласта, а тем, кто так успешно будет перекраивать наши лица, понадобятся нейрохирургические пилы вместо таких безобидных карандашиков и щеточек. Если раньше мы не могли полностью осуществлять свои желания, то теперь человек сможет пересоздать, заново изваять себя. Генная инженерия. Или допинги в спорте. Называй как хочешь. Нейроманипуляция. Нейрокосметическая хирургия. И ты еще говоришь мне, что, по-твоему, этого можно избежать?

Томас пристально посмотрел на него и спокойно ответил:

– Нет... я говорю тебе, что, по-моему, это неверный путь.

Нейл пожал плечами и отвел взгляд.

– Если ты хочешь сказать, что большинство не одобрит этого, то ты прав. – В его глазах появился мрачный, угрожающий блеск. – А может, мне на это наплевать?

Томас налил еще по одной порции виски, не потому, что ему хотелось выпить, а потому, что это казалось безопаснее, чем отвечать. Забавно, как легко могли позабыться годы совместной учебы, как все напластования умствований оказывались шелухой и оставался мальчик с незажившей душевной раной, уязвленный и обманутый друг.

– Дана ли тебе власть десницы Божьей? – вдруг спросил Нейл, явно цитируя что-то.

Томас рассмеялся.

– Не понимаю.

– Это Им так запрограммировано, – сказал Нейл. – Так почему не прокатиться на халяву?

Хмель всегда был плохим товарищем в таких разговорах. Содержание влетало в одно ухо и вылетало в другое; в осадке оставались эмоции. Каким-то образом хмель делал острое тупым, а тупое острым.

– Почему ты рассказываешь мне все это сейчас? – спросил Томас.

– Потому, – ответил Нейл, вновь примеряя улыбку беззаботного весельчака. – Я ушел.

– Но... – Томас запнулся.

Внезапно его осенило, что Нейл не просто нарушает обязательство о неразглашении, за что может быть привлечен к уголовной ответственности. Он совершает предательство. Идет по канату над бездной...

Смертельной бездной.

– Всего и делов-то? – спросил Томас.

– Всего и делов.

– Не думал, что они позволяют таким парням уходить.

– Они и не позволяют.

– Но делают исключение... Например, для тебя.

Снова лукавая улыбка. Нейл провел пальцем по темной тесьме на обивке дивана.

– У них не было выбора.

– Не было выбора, – повторил Томас, со страхом глядя на стоящий перед ним неопорожненный стакан виски. – Почему?

– Потому что я подготовил почву, – ответил Нейл. – Все было спланировано давно, заранее.

Несмотря на хмельной туман, Томас вдруг почувствовал тревогу. Что-то подсказывало ему, что надо быть осторожным.

– Значит, ты действительно думаешь, что это неверно... я хочу сказать – то, чем ты занимался?

Нейл наклонился вперед, облокотился на колени, как баскетбольный тренер.

– Мир на грани, Паинька... Просто я первый переступил эту грань.

Томас понимал, что он имеет в виду, но почему-то решил, что лучше притвориться непонимающим.

– На грани? Какой грани?

Однако Нейл не купился.

– Дело в детях?

– О чем ты?

– Причина – в них?

– Какая причина?

– Причина того, что ты вернулся в Мир Диснея.

«Мир Диснея» – это было одно из их понятий, обозначавшее мир в понимании масс, мир, подернутый пеленой тщеславия, после того как тщеславие удовлетворено. Мир, зиждущийся скорей на психологической потребности, чем на физическом факте. Мир, населенный миллиардом героев, со сплошными хеппи-эндами, где не было места неизвестности, а идти наперекор собственным слабостям было уделом неудачников.

Гнев Томаса успел остыть.

– Ты напился, Нейл. Они здесь ни при чем.

– Знаешь, я с трудом припоминаю, каково это...

– С трудом припоминаешь что?

– Каково это – сидеть между двух стульев. Знаешь, во-первых, отцовская любовь – простейший способ, которым природа дурачит нас, теша надеждой на продление рода, иллюзией увековечить...

– Никто меня не дурачит... Слушай, Нейл, ты начинаешь всерьез меня злить...

– Не дурачит? Хм. Тогда скажи, почему ты любишь своего сына?

– Потому что это мой сын.

– И это объяснение?

Томас сверкнул глазами.

– Другого мне не надо.

– Конечно, другого тебе не надо, – сказал Нейл. – Эволюция по-другому и не совершается. Надо немало постараться, чтобы воспитать ребенка до возраста, когда он сможет размножаться.

Томас залпом выпил виски и стиснул зубы от отвращения и тревоги. Что, черт возьми, происходит?

– Из-за любви к детям, – продолжал Нейл, – ты тратишь на них огромные средства, обучаешь их, кормишь, защищаешь, ты даже умереть за них готов. Ты во всем потакаешь своим генам, при этом по причинам, не имеющим ничего общего с суровой реальностью естественного отбора. – Нейл нахмурился и снова откинулся на подушки. Зацепился ногами за край кофейного столика. – И по-твоему, это не называется «дурачить»?

– Мы по-разному описываем одно и то же, – ответил Томас. – С разных точек зрения.

Нейл прикончил остатки виски.

– Послушай-ка, – продолжал он, судорожно глотая воздух, – я ведь на твоей стороне, Паинька. Не ты ли посвятил целую главу тем способам, которыми мы заморачиваемся, чтобы чувствовать себя более комфортно? А как насчет занятий когнитивной психологией, которые ты вел? Не ты ли рассказывал мне, что потратил первые две недели, обсуждая отношения между личными интересами и потребностями общества? И неужели все фильмы, побуждавшие людей «следовать зову сердца», были просто иным способом, с помощью которого культура пыталась упрочить свой статус-кво?..

– Хватит! – крикнул Томас – О чем ты толкуешь, Нейл? Неужели ты действительно хочешь уговорить меня разлюбить собственных детей?

И снова Нейл пожал одним плечом.

– Просто к слову пришлось, – бесцеремонно и с убедительностью кошмара заявил он. Мэрилин продолжала свой бесплотный заплыв по его широкой груди. – Просто напоминаю о том, что тебе и без меня известно.