Текст книги "Нейропат"

Автор книги: Р. Скотт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Нейропат

Выпускникам курса «Популярная культура» осени 2003 года

Предисловие автора

В основу предлагаемой вам истории взяты реальные положения, разрабатываемые в современной нейробиологии, психологии и когнитологии. Несмотря на незатихающие дискуссии – а их немало, – один факт остается неоспоримым: мы, люди, совсем не то, что о себе думаем.

***

Где еще мог взять Данте материалы для своего «Ада», как не в нашем реальном мире? И ему вполне удалось создать убедительную картину ада.

Шопенгауэр

Тебе лучше знать.

В конце концов, ты смотришь про это в «Новостях»: наискосок припаркованные патрульные машины, толпящиеся представители правопорядка, которые бросают на тебя хмурые взгляды. Ты видишь оцепление, провисшие ленты, и тебе становится ясно, что там, поодаль, лежит нечто ужасное, останки, которые нельзя выставлять на всеобщее обозрение. Ты понимаешь, что там – место преступления.

И земля там ходит ходуном.

– Костоправ, – говорит красотка из «Новостей», – продолжает терроризировать жителей Нью-Йорка.

Услышав это, ты вздрагиваешь – ведь ты тоже жительница Нью-Йорка. В кадре возникает миссис Альварес, типичная соседка, которая оплакивает утрату такой неповторимой, такой красивой... На вид – хорошая женщина. Ты прикидываешь расстояние между домом миссис Альварес и твоим и думаешь, не позвонить ли приятелю. Не ходил ли он в тот ресторан за углом?

Смотришь на телефон, лежащий рядом с ключами. Тебе просто хочется позвонить кому-то, но ты поджимаешь ноги, обхватывая колени руками, и проводишь пальцами по гладкому педикюру.

«Бедная девушка», – думаешь ты и хмуришь брови, стараясь представить ужасную правду, которая таится за словами представительницы нью-йоркского департамента полиции.

Множественные рваные раны. Сплошные кровоподтеки. Но там что-то большее. Дыма без огня не бывает. Разумеется, вся эта болтовня телекрасотки насчет позвоночника – чтобы добавить «перчику» и повысить рейтинг. А как насчет другого? Секса? В конце концов, это не убийство ради убийства, тут была своя цель.

«Бедная девушка», – думаешь ты, еще плотнее сдвигая колени.

Просто, как и у тебя, у нее были свои тайны, маленькие сердечные тайны, которые порочный мир хотел выведать.

Мелькают кадры – грубая нагота мокрой плоти. Во рту у тебя появляется металлический привкус. Ты вдыхаешь козлиную вонь немытого мужского паха. На какое-то мгновение ты слышишь ее пронзительный крик...

Встревоженная, ты чувствуешь флюиды между экраном и собственным большим пальцем, ласково поглаживающим ногти на ногах. У тебя хорошенькие ножки, решаешь ты.

Согласен.

Не знаю, может, дело в представителях мужского пола. Это бы тебя не удивило. Твой последний дружок просто помешался – ну, не совсем, но почти, – не переставая просит полизать ему сама знаешь что. А тот, что был до него, про того мы лучше помолчим.

Ты моргаешь, проводишь двумя пальцами по виску и щеке жестом, который напомнил бы твоему отцу о твоей матери. Твои глаза – соблазнительные, надо признать, – обежав взглядом комнату, возвращаются к экрану. Ты вдруг решаешь, что детектив слева от сотрудницы департамента полиции приносит домой фотографии с мест преступлений. Этот вид, эта проседь.

Ты фыркаешь и вздыхаешь, чувствуя себя в тепле и безопасности, – одинокой.

«Глупости», – решаешь ты.

И переключаешь телевизор на развлекательную программу.

И вот тут-то ты слышишь легкий стук в окно. И замираешь.

Это не условный стук, в нем нет ритма и последовательности, – просто ветер, от которого дребезжит стекло. Просто я.

Ты выключаешь звук, стараешься увидеть в окне собственное отражение – отражение миловидной девушки и в конце концов видишь свое лицо. Ты стоишь, как бронзовое изваяние под лампой, затаив дыхание от нерешительности. Твоя спина выгибается.

Ты подходишь к круглому аквариуму.

Глава 01

17 августа, 6.05

Любовь умирает мучительно.

Вот уже два года, как они развелись, а ему все еще снилась она... Нора. Как легкое облачко, светящаяся отраженным светом устремленных на нее восхищенных глаз. Это был ее день – ее, и только ее, – и Томасу было приятно целиком посвятить этот день ей. Гулко бухала музыка. Пол дрожал, все улыбались и совершали множество телодвижений. Дедушка из Северной Каролины тряс руками, как проповедник на воскресном собрании. Двоюродные братья из Калифорнии заставляли женщин млеть от восторга, подражая танцорам с MTV . Тетушка из общества «Следи за своим весом» ошарашивала позами, достойными журнала «Космополитен». Зрители смеялись и одобрительно кричали, поглядывая на светящиеся экранчики зажатых в ладонях мобильных телефонов. Томас наблюдал за ними от стойки бара.

Он лучезарно улыбнулся закадычному приятелю Нейлу, но присоединиться к нему отказался. Томас подумал, что тот похож на актера – этот блуждающий взгляд темных глаз, совсем как у Монтгомери Клифта, [1]1
  Монтгомери Клифт (1920-1966) – американский актер. (Здесь и далее примечания редактора.)


[Закрыть] празднующего конец света.

– Добро пожаловать! – крикнул Нейл, стараясь заглушить возгласы ликования. – Добро пожаловать в Мир Диснея, [2]2
  Метафора отсылает к Walt Disney World – знаменитому развлекательному комплексу в Орландо, штат Флорида, основанному Уолтом Диснеем в 1965 году.


[Закрыть] старина!

Томас кивнул почти рефлекторно, как бывает, когда друзья говорят что-либо неподобающее, но сделал при этом большие глаза. Нейл никогда не мог пройти мимо, не вмешавшись. Томас полагал, что именно это делает его таким незаурядным.

– Отстань, – сказал он.

Нейл раскинул руки, словно взывая ко всем живущим на свете.

– Итак. Вы видите и понимаете все не хуже меня. Сначала ухаживания. Затем узы крепнут. Размножение... – Он ухмыльнулся одновременно торжественно и заговорщицки. Никто, казалось Томасу, не смог бы изобразить такую двусмысленную улыбку. – И это все только часть программы нашего Паиньки.

Какого черта он никак не угомонится?

– Нейл...

– Что, нечего ответить?

Томас увидел пробиравшуюся к нему Нору, которая смеялась какой-то шуточке дяди, стиснувшего дряхлые руки. Она всегда была прекрасна, и сейчас, на этом торжестве, оказавшись в центре внимания, представлялась невероятной, неземной, этаким видением, которое сбросит свои одежды для него, и только для него. Нахмурившись, Томас повернулся к другу, чтобы сказать: она – Нора – и есть его ответ.

Это было внове для него самого.

– Пора повзрослеть, тебе не кажется? – сказал он. – Пора уйти от всего этого.

– Конечно, – ответил Нейл. – Пора спать.

Нора танцевала между ними, схватив за руку пошатывающегося Томаса.

– Чудаки вы, ребята! – крикнула она.

Нора всегда чувствовала, когда они дурачатся, и всегда знала, как вернуть их к суровой реальности, какой живут все здравомыслящие люди. Они покачивались, как захмелевшие любовники, и Томас от смеха не мог даже говорить. Нора смеялась вместе с ним. На вечеринках публика вечно судачила о том, как они умудряются понимать друг друга. А разве это было не от души? Разве кто-то кого-то «подначивал»?

«У них свой кайф», – сказал бы Нейл.

– Чувствуешь?! – крикнула Нора, глядя на своего хмельного партнера. – Все они любят нас, Томми! Все они лю... лю... люб...

Будильник затрезвонил оглушительно и бесцеремонно, как опрокидывающийся кузов мусоровоза. Томас Байбл тяжело прихлопнул его, прищурившись от острых солнечных лучей. Он чувствовал себя скомканным, как грязный носовой платок в кармане.

Да, здорово он напился!

Он провел языком по зубам – и поморщился.

Несколько мгновений Томас просидел скорчившись, соображая, выдержит ли желудок, пока он будет ковылять до ванной. Чертовы сны. Почему, спрашивается, после всех этих лет ему должна сниться собственная свадьба? И он укорял в этом не столько запавшие в память образы, сколько самое счастье...

Он был слишком стар для всей этой чепухи, особенно в рабочий день... нет, даже хуже, не просто рабочий, а еще и детский. Ему уже представлялись упреки Норы, ее сердитый голос и торжествующие глаза: «И что я слышу?..»

Ванная провоняла виски, но, по крайней мере, крышка унитаза была закрыта. Томас, не глядя, спустил воду, потом сел в ванну и включил душ. Вода с душистой пенкой показалась приятной – настолько, что он даже встал, чтобы вымыть голову.

Потом он накинул халат и спустился по лестнице, утихомиривая разлаявшегося пса – общительного черного лабрадора по кличке Бармен. Проходя через гостиную, он попутно собирал стаканы из-под виски и пивные бутылки. Хотел было пошарить и в кабинете, но наполовину приоткрытая дверь натужно заскрипела. Прямо за ней на ковре валялись мятые, вывернутые наизнанку джинсы. Томас подумал, уж не вторгнуться ли туда и совершить какую-нибудь мелкую мстительную выходку – скажем, заорать на спящего, как сержант-строевик, или запрыгать, или выкинуть еще какую-нибудь глупость, – но решил, что не стоит.

Адвил [3]3
  Таблетки от головной боли.


[Закрыть] был на кухне.

Этот дом, одно из первых фермерских строений, был сооружен намного раньше остальных в округе. Скрипучие половицы. Высокие потолки. Тесноватые комнатки. Никакого гаража. Бетонное крыльцо, достаточно большое, чтобы на нем могла усесться парочка мормонов.

«Уютно», – сказал агент по продаже недвижимости.

«Клаустрофобично», – не переставала жаловаться Нора.

И все же Томас полюбил это место. Несколько лет он вкладывал время и деньги в его обновление – так, чтобы человек XXI века чувствовал себя здесь нормально. В особенности кухня со всеми ее приспособлениями и обложенными фарфоровой плиткой стенами теперь обрела свое лицо и излучала тепло домашнего очага. В утреннем свете все здесь блестело. Стулья отбрасывали четкие тени на кафельный пол.

Если бы только Нора не забрала все растения. Включив кофеварку, Томас почувствовал себя намного лучше – почти человеком.

«Сила привычки», – подумал он.

Даже наполовину отравленный, старый мозг ценил заведенный порядок.

Вечер накануне представлялся почти безумием.

Томас накинулся на черствые пышки «Криспи кремз», запивая их кофе, в надежде, что желудок успокоится. Посидев несколько минут, слушая, как гудит холодильник, он переместился к гранитной стойке и принялся готовить завтрак. Еще не успев услышать детей, он уже понял, что они проснулись. Бар всегда смывался с кухни и опрометью мчался наверх, прежде чем оттуда начинали доноситься приглушенные крики. Как все лабрадоры, он обожал своих истязателей.

– Нет! – донесся до Томаса пронзительный вопль его дочери Рипли. – Нет, нет, нет! – кричала она, сбегая по ступеням.

– Па! – Восьмилетняя Рипли влетела на кухню. Она была худенькой и гибкой, в пижамке с мультяшной уткой, у нее было личико феи и длинные черные волосы, такие же, как у бабушки. Рипли юркнула на свое место с тем странным сочетанием сосредоточенности и рассеянности, которое характеризовало все, за что бы она ни бралась, и сообщила:

– Фрэнки снова показал мне свой сам-знаешь-что!

Томас моргнул. Он всегда был защитником раннего сексуального воспитания, но не мог не видеть, почему большинство родителей старается держать джинна в бутылке как можно дольше. Они считали, что говорить об этом стыдно. Во всяком случае, для себя Томас формулировал это именно так.

Рипли скорчила гримаску.

– Свою штуку, папа. – Она еще больше нахмурилась, чтобы произнести казенное слово с казенным женским выражением. – Свой пе-е-енис.

Томас только в ужасе пялился на нее. «Черт возьми, Том, – послышался ему голос Норы. – Им нужна каждому своя комната. Сколько раз...»

– Фрэнки! – позвал Томас, обращаясь наверх и вздрогнув от того, как громко у него это получилось. – Помнишь, что мы говорили о твоих утренних выкрутасах?..

Он помолчал, искоса поглядывая на Рипли. Она не сводила глаз с отца.

– Выкрутасах, папочка? Э-э...

Томас потер переносицу и вздохнул. Нора его убьет. Раздраженное «да» выплыло из недр дома. Фрэнки явно упал духом.

– Держи свой клювик в трусах, сын человеческий. Будь так добр.

Стыдиться нечего, убеждал себя Томас. Достаточно посмотреть, что творится вокруг. Рипли уже сама не своя, когда речь заходит о том, что ей надеть; рассуждает, насколько косметика «Лореаль» лучше, чем «Кавергерл» и все остальное. Скоро они будут вздрагивать при виде собственных фотографий, при звуке своих голосов на автоответчике, ржавых пятен на своем автомобиле и так далее, и так далее. Скоро они станут примерными маленькими потребителями, заклеивая тем или иным пластырем свои бесчисленные грешки.

Разве что он сможет это предотвратить.

Через несколько минут маленький Фрэнки вошел на кухню, шаркая по плиткам пола и жмурясь от солнечного света. У Томаса словно камень с души упал, когда он увидел, что пижама с изображением Серебряного Серфера [4]4
  Серебряный Серфер – злодей, появившийся из глубин космоса и сеющий разрушения. Персонаж фильма Тима Стори «Фантастическая четверка: Вторжение Серебряного Серфера» (2007).


[Закрыть] застегнута донизу. Четырехлетний сынишка тер заспанные глаза, широко разводя локти. Несмотря на свою мелкотравчатость, Фрэнки любил двигаться преувеличенно размашисто, даже гримаски у него получались какие-то преувеличенные. Руками он размахивал сильнее, чем нужно; шагая, слишком высоко поднимал ноги – даже сидел он больше, чем следует. Он занимал слишком много места для такого маленького ребенка, как пространственно, так и эмоционально.

Рипли разглядывала брата с выражением угрюмой скуки.

– Никому не нужно, чтобы ты показывал это, – сказала она, тыча пальцем в его пах.

С треском разбив очередное яйцо, Томас удрученно улыбнулся.

– А что? – спросил Фрэнки.

– А то, что это странно. Показывать свои причиндалы собственной сестре – странно. Фу! Больной.

– Я не больной! Папа сказал, что это нормально. Верно, пап?

– Да... – начал было Томас, но тут же скривился и затряс головой. – То есть я хотел сказать, нет... И все-таки – да.

В чем проблема? Разве не он вел семинар по детской сексуальности для старшекурсников Колумбийского университета? Не ему ли было знать о «правильности с точки зрения развития» большинства детских отклонений?

Томас поднял руки и встал над столом, стараясь выглядеть строгим и беспристрастным одновременно. Дети, впрочем, уже позабыли о нем. Набив рот тостами, они препирались хнычущими голосами, что было характерно для их общения.

– Да уймитесь же. Послушайте, девочки и мальчики. Пожалуйста.

Теперь Рипли и Фрэнки тараторили в один голос:

– Нет, ты!..

– Нет, ты!..

Боже Всемогущий, голова просто раскалывается.

– Да послушайте же вы, скандалисты! – крикнул Томас. – У вашего старика выдалась крутая ночка.

– Опять напился с дядей Кэссом, да? – фыркнула Рипли.

– Можно, мы разбудим его, папа? – попросил Фрэнки. – Ну, можно, мы разбудим его, пожалуйста?

Откуда это неясное, дурное предчувствие? «Просто тяжелая ночь, – сказал он себе. – Днем во всем разберусь».

– Нет. Не трогайте его. Лучше послушайте меня! Я уже говорил, что у вашего старика была бурная ночь. И теперь ему нужно, чтобы его дети дали ему немного передохнуть.

Оба посмотрели на отца весело и настороженно. Они видели его насквозь – умные маленькие изверги. Несчастный папуля. Когда они выводили его из себя, то всем своим видом показывали: они понимают его притворство. А потом ему самому уже начинало казаться, что он действительно притворяется. Что-что, а манипулировать людьми они умели, шельмецы.

Томас сделал глубокий вдох.

– Я сказал, что вашему старику нужно, чтобы дети дали ему немного передохнуть.

Дети мгновенно переглянулись, словно желая убедиться, что оба в одинаково озорном настроении, а затем начали смеяться.

– Сама себя обслужи, девка! – крикнул Фрэнки, подражая какому-то фильму, который они смотрели не так давно. С тех пор это стало обязательной шуткой к завтраку.

Тут Томас понял, что погиб. Он признал поражение, взъерошив детям волосы и расцеловав их в макушки.

– Только не говорите «девка», – пробормотал он.

Потом и сам принялся за завтрак, подобно примерной девке, обслужившей господ. Он успел позабыть, как любил когда-то проводить утреннее время в будни с детьми. Даже с похмелья.

Как правило, он виделся с Франклином и Рипли только по воскресным дням – так значилось в соглашении об опеке. Однако Нора попросила взять их на неделю, ей, видите ли, нужно было съездить в Сан-Франциско. Обычно взять детей не составляло проблемы, однако Нора выбрала самый неудобный момент: конец лета, дети уже устали отдыхать, а он, Томас, по горло загружен работой в приемной комиссии и готовит новые курсы для грядущего семестра.

Слава богу, вызвался помочь его сосед Миа.

Настоящее имя Миа было Эмилио, но все звали его Миа – скорее всего, потому, что фамилия его была Ферроу. [5]5
  По ассоциативной связи с Миа Ферроу (р. 1945), известной американской киноактрисой.


[Закрыть] Отличный был мужик: сам он определял себя как марксиста-любителя и гомосексуалиста-профессионала. Он писал технические тексты для « JDS юнифейз» [6]6
  Американская корпорация, один из крупнейших в мире производителей лазерного оборудования.


[Закрыть] и обычно работал вне дома. Хотя он постоянно кричал о том, что ни во что не ставит детей, но становился положительно сентиментален, когда речь заходила о Фрэнки и Рипли. Он жаловался на них, как закоренелые фаны жалуются на победную серию своей команды, словно принося доказательства покорности переменчивым богам. Томас подозревал, что его любовь к детям была во многом сродни отеческой, иными словами, неотличимой от гордости.

Опаздывая, Томас поторапливал детей, когда они шли через лужайку. Район был достаточно молодым для того, чтобы щеголять извилистыми дорожками и большим разнообразием зеленых насаждений, но слишком старым для сверхпретенциозности. Миа, стоя на крыльце, обсуждал что-то со своим партнером Биллом Маком. У Миа были темные, коротко стриженные, как у морского пехотинца, волосы, а лицо его давало понять всем и каждому, что у этого человека нет ни капли лишнего жира. Телосложения он был, скорее, субтильного, если бы не мощные плечи и руки. Словом, сложен был Миа, как акробат.

– Просто здорово, – говорил Миа. —Ё-моё, на грани фантастики, Билл.

Обернувшись, он простодушно улыбнулся Байблам, тесной группкой стоявшим на нижних ступеньках.

– Привет, детки, – сказал он. – Вы как раз вовремя, чтобы попрощаться.

– Привет, Уильям, – осторожно обратился Томас к Биллу. В прошлом месяце Билл решил, что хочет, чтобы отныне его величали «Уильям» – по его словам, в этом варианте было больше «культурно-столичного шика».

– Го-о-о-споди боже, – протянул Миа с интонацией, которая была чем-то средним между тоном избивающего жену алабамского пентюха и калифорнийского гея. – Почему не называть его просто Вилли?

– «Вилли-Винки» – в самый раз! – выкрикнул Фрэнки с шотландским акцентом. Еще одно киношное выражение.

Миа громко расхохотался.

– Добрый день, Томас, – радостно откликнулся Билл. – А как поживают наши Байблы?

– У папы похмелье, а Фрэнки показывал мне свою пакость, – ответила Рипли.

На губах Билла появилась загадочная – точь-в-точь как у Моны Лизы – улыбка.

– Да-да, – сказал он. – У меня есть одна маленькая штучка... – Он сморщил нос. – Думаю, мой намек понятен...

Бочком протиснувшись сквозь Байблов, он направился к своей старой «тойоте» – один из первых борцов за охрану окружающей среды любил прокатиться с ветерком. В своем костюме-тройке он выглядел как блондин из «Каталога Сирза».

«Подрочить и сдохнуть», – прочел Томас по губам Миа, когда Билл выехал с подъездной дорожки.

Сколько он их знал, Билл и Миа делали все, что обычно делают статистически обреченные пары. Они кривлялись, когда говорил кто-то третий, – пугающее указание на неотвратимо скорый разрыв. Послушать, так они питали друг к другу неугасимую вражду. Буквально на каждом шагу и в любом обществе смачно чмокали друг друга. И все же каким-то образом им удавалось не только выжить, но и цвести и пахнуть. И безусловно, их отношения длились намного дольше, чем отношения между Байблами.

– Ничего серьезного? – Томас не столько спрашивал, сколько проверял.

Уже много лет он помогал обоим улаживать, казалось бы, неотвратимые роковые размолвки, обычно удерживая одного из них от очередного выкидона так, чтобы другой об этом не знал. Томас называл это «партизанской терапией».

– Порядок, профессор. Геи любят жопы, помните? Извиняюсь за свой французский.

– Папа тоже говорит по-французски, – сказала Рипли.

– Никогда и не сомневался, моя сладкая.

Миа кивнул на черный мини-фургон, припаркованный рядом с «акурой» Томаса, поднял брови.

– Компания, профессор? Быть может, это Гатоге?

Усмехнувшись, Томас закрыл глаза и покачал головой.

Миа был жутко любопытен. Безнадежный случай.

– Нет. Ничего подобного.

Томас был рабом привычки.

За годы, что прошли с тех пор, как они с Норой перебрались в предместье, часовая поездка в Манхэттен превратилась в своего рода отдушину. Томасу нравилась многолюдная анонимность всего этого. Литературные снобы могли сколько угодно ерничать по поводу «одиночества постиндустриальной толпы», но можно было немало сказать и в защиту уединенности и свободы личности. Бесчисленное множество людей соединялось в толпы, казалось, что жизнь каждого из них бьет через край и большинство обладает достаточным здравым смыслом, чтобы не делиться этим богатством с незнакомцами.

Это было похоже на чудо.

Томас представил, что несколько университетских выпускников где-то издают газету, целиком посвященную этой теме. Несколько выпускников где-то издают газету обо всем.

Теперь, когда охотники истребили всю крупную дичь, все маленькие таинства оказались под прицелом академической науки – все то, что делает людей людьми.

Обычно в метро, по пути в Манхэттен, Томас читал «Нью-Йорк таймc», но иногда, как сегодня, он просто, борясь с дремотой, смотрел на Гудзон. Он не сомневался, что ни одна река в мире не достойна более поверхностного созерцания, чем Гудзон.

Ему надо было многое обдумать. Инцестуальный эксгибиционизм Фрэнки заботил его меньше всего.

Он мельком взглянул на первую страницу «Тайме» в руках соседа и увидел заголовки, которые ожидал увидеть. «Европейский союз заявляет, что американской гуманитарной помощи недостаточно». «Могут погибнуть 50 тысяч человек, – говорят официальные лица России». И конечно: «Костоправ наносит новый удар: еще одно тело с вырванным позвоночником обнаружено в Бруклине».

Томас попытался прочитать неясные колонки текста под заголовком. Единственные слова, которые он смог различить, были «позвоночник» и «выпотрошено». Томас моргнул и прищурился, ругая себя за то, что предается нездоровому любопытству. Тысячелетия назад, когда люди жили небольшими общинами, внимание, обращенное на случайные акты насилия, обычно вознаграждалось увеличением собственной способности к размножению. Вот почему в человеческом мозге было заложено обращать на это внимание.

Но теперь? Это было чуть больше, чем потворство своим желаниям. Лакомство для рудиментов каменного века. Чтобы отвлечься, Томас подумал о прошедшей ночи.

«Он просто долбал меня... Да?»

Томас выбрался из теплой влажности подземки на углу Бродвея и 116-й улицы. И скорчился над перилами – на него нахлынуло то, что отец всегда называл «воротит». И поделом – нечего было мешать пиво с виски. Зачем он только согласился?

Странно, однако движение нью-йоркского транспорта и толпы подействовало благотворно.

Колумбийский университет был на удивление оживленным, учитывая, что учебный год еще не начался. Десятки студентов сидели на Лоу-Плаза, все как один бережно держа учебники, стаканчики с кофе и вездесущие ноутбуки. Томасу всегда доставляла истинное удовольствие прогулка до Шермерхорн-холла: все эти мощенные булыжником дворики и кирпичные ограды скверов – контраст травы и старых камней, скромное величие академизма. Он прошел в тени церкви Святого Павла и, казалось, ощутил утреннюю прохладу, источаемую толщей ее стен. Несмотря на все свои тыловые изъяны, Шермерхорн-холл был идеальным вместилищем для психологического факультета. У дизайнеров университета явно был бзик по поводу внутренних пространств: анклавы внутри анклавов. Казалось, Шермерхорну и подобает быть сокровенным, точно так же как и то, что ему подобает быть старым: камень стен выщерблен, стены покоятся на зыбких фундаментах – здание, возведенное людьми, которые еще относились к душе всерьез.

Вероятно, потому, что он был с похмелья, Томас помедлил перед входом, бросив взгляд на вторую половину надписи, начертанной наверху:

Обратись к земле, и она наставит тебя.

«Похвальная заповедь, – подумал он. – Но что, если человечество мутит при одной мысли о таком занятии?»

Томас заглянул в факультетскую канцелярию, чтобы проверить свою корреспонденцию.

– О, профессор Байбл, – услышал он голос Сьюзен, руководителя референтов.

Покачиваясь в дверном проеме, Томас улыбнулся ей и сказал в рифму:

– Только побыстрее, Сьюзи – что творится в моем пузе.

Сьюзен сделала серьезное лицо и указала глазами на двух женщин и мужчину, слоняющихся возле противоположной двери. Казалось, они наблюдают за ним с каким-то особым интересом.

– Чем могу быть полезен? – спросил Томас.

В их изучающих взглядах угадывалось нечто смутно агрессивное.

– Профессор Байбл? Томас Байбл? – спросила темноволосая женщина, шагнув навстречу ему и протягивая руку.

Томас не ответил, убежденный, что она и без того знает, кто он. Что-то в их поведении давало понять, что в нагрудном кармане у каждого лежат фотографии, а в рукаве спрятано по досье.

– Меня зовут Шелли Атта, – продолжала женщина после некоторой заминки. – А это Саманта Логан и Дэн Джерард.

Логан была высокой, очень привлекательной блондинкой. Несмотря на строгий деловой костюм, что-то в ее облике указывало на то, что она не противница орального секса и татуированных лодыжек. Голубоглазый, с каштановыми галльскими волосами, Джерард походил на вконец измочаленного капитана футбольной команды: уже слегка расплывшегося, не обращающего внимания на выцветшие горчичные пятна на лацканах. Парень из тех, которые по-обезьяньи гримасничают, когда нарежутся. Вряд ли это была супружеская пара.

– Здесь есть место, где мы могли бы потолковать? – спросила Атта.

– Желательно какое-нибудь местечко, где было бы видео, – добавила Логан.

– О чем потолковать? – спросил Томас.

Глаза Шелли Атты раздраженно сузились. Она была ширококостная и в зависимости от выражения лица могла походить либо на почтенную матрону, либо на властную начальницу. Сейчас она обрела вид именно начальницы:

– Мы из ФБР, профессор Байбл... Я уже спрашивала – есть здесь место, где мы могли бы побеседовать?

– Думаю, подойдет мой кабинет, – ответил Томас, резко поворачиваясь на каблуках, как деловой человек, каким он и был.

Томас попросил их удостоверения и просмотрел по пути в кабинет. После чего почувствовал себя болваном. Уж они-то точно смотрели на него как на болвана.

По многим мелким причинам Томас не доверял силам «укрепления закона» во всех многообразных обличьях. Однажды его соседом был коп из нью-йоркского департамента полиции – полный мудак. Нарциссизм. Вопиющая безалаберность, внешняя и внутренняя. Называйте как угодно. Затем был потрясный случай, когда Томас несколько лет назад заехал в какую-то дыру в Джорджии. Местный шериф стопорнул его потрепанный «фольксваген», из которого можно было выжать шестьдесят четыре, ну, шестьдесят пять миль в час, – за то, что он якобы гнал чуть ли не на все сто. Он до сих пор помнил выражение лица этого типа, наклонившегося к окну автомобиля: казалось, что тот проголодался, а он, Томас, был жареным цыпленком из Кентукки.

Но основная причина состояла в том, что он знал, какое хрупкое создание человек. Это была его работа – изучать все, что люди предпочли бы не знать о самих себе. Он знал, как быстро и как глубоко может исказиться их природа в зависимости от того, кто в данном случае обладает большей властью. Он знал поведенческие последствия подобных искажений и знал также, как часто в результате страдают ни в чем не повинные люди.

Отперев дверь, Томас пригласил трех агентов в бумажную тишину небольшой комнаты, служившей ему кабинетом. В отличие от некоторых коллег, он никогда не стремился превратить служебное помещение в некое подобие «дома». У него не было комфортабельных кресел для старшекурсников, никаких фотографий Ницше, Скиннера [7]7
  Беррес Фредерик Скиннер (1904-1990) – американский психолог.


[Закрыть] или Че Гевары – только книги и стакеры.

Агенты внимательно просмотрели книжные полки. Привлекательная блондинка с умным видом провела пальцем по корешку его первой и единственной книги «Сквозь потемки мозга». Агент Атта, похоже, искала улики в виде порнографических картинок или наркотиков. Дэн Джерард был либо по натуре человеком беспокойным, либо его угнетал царивший вокруг беспорядок. Легкая форма обсессивно-компульсивного расстройства? [8]8
  Обсессивно-компульсивное расстройство – хроническое и очень тяжелое психиотическое нарушение, характеризующееся навязчивыми идеями.


[Закрыть]

– Так в чем дело? – снова спросил Томас.

– Сначала посмотрим вот это, – сказала Шелли, доставая из кармана серебристый диск.

У Томаса свело желудок. Они намеренно выбивали у него почву из-под ног, лишали любой возможности подготовиться к тому, что ему предстояло увидеть. Он понимал, что они будут следить за ним внимательно, изучать, как он будет реагировать...

Что, черт побери, происходит?

ФБР здесь, в его кабинете. Сюр какой-то.

Повернувшись к компьютеру, Томас внезапно расслабился, даже улыбнулся. То-то детям будет потеха, когда он им про это расскажет. «ФБР, папа? Не может быть!»

Должно быть, это какое-то недоразумение.

Они ждали, пока загрузится программа. Такое ожидание всегда тягостно, даже когда ты один.

– Байбл, – раздался сзади голос агента Джерарда. – Что это за фамилия такая?

«Сбивает с толку, – подумал Томас – Играет на моем невольном неприятии. Так мне труднее скрыть любую реакцию, которую можно было бы вменить в вину».

Однако они и понятия не имели, как тяжко ему с похмелья. Он сомневался, что даже выстрел над самым ухом сможет заставить его подпрыгнуть.

Томас развернулся в кресле и тускло взглянул на Джерарда.

– Хватайте вон те стулья, – сказал он, указывая в дальний конец кабинета, – и садитесь.

Агент Джерард бросил нервный взгляд на агента Атту, затем сделал что велено.

Один вне игры. Осталось двое.

Томас запустил диск. Теперь все сидели.

Экран был темным.

– А эти работают? – спросила агент Атта, указывая на расположенные на панели динамики.

Томас проскочил через пару разных «окон».

– Тебе нравится ? – утробно прозвучало из динамиков.

Судя по всему, голос принадлежал мужчине, но был искажен электроникой и походил на захлебывающееся бормотание синтезатора, лежащего на дне океана. У Томаса мурашки пробежали по телу. Это еще что такое?

– Что вы делаете?

Это был женский, ничем не искаженный задыхающийся голос Судя по интонации, женщина была в замешательстве, словно ей хотелось, чтобы ее привели в ужас, но...

– Я спрашиваю. Тебе нравится?

– М-м-м... О боже, да, да, да...

Она была слишком возбуждена.

На экране возникла какая-то световая неразбериха, затем Томас увидел снятую на домашнее видео женщину. Она сидела в чем-то, похожем на черное кожаное кресло, на ней было розовое платье с узорами, настолько промокшее от воды или пота, что оно прилипло к телу, как полупрозрачный презерватив. Она дышала тяжело, как собака, спина ее была выгнута, соски отвердели. Лицо оставалось за кадром.

– Да... Тебе нравится, – гулко произнес голос.