Текст книги "Запретный французский (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
– Мы заказали дегустационное меню, – говорит он, пытаясь любым доступным способом утвердить свое превосходство.
У меня не хватает духу спорить о еде.
– Звучит неплохо. Итак, зачем мы собрались?
Уилсон что-то печатает на ноутбуке. Вероятно, его проинструктировали составлять протокол совещания.
Насколько знаю, он документирует каждую деталь:
12:36 – Эммет намазывает ужасающее количество масла на правую часть хлеба.
12:36 – Эммет откусывает кусочек хлеба, проглатывая каждую унцию масла, которое он намазал.
12:37 – Эммет тянется за добавкой.
12:38 – Эммет бросает на меня неодобрительный взгляд.
– До конца недели в новостных лентах появится информация об изменениях, произошедших в холдинговой компании нашей семьи. Я хотел, чтобы ты был предупрежден первым.
Как любезно с его стороны.
Откладываю хлеб, поскольку, похоже, мы действительно будем говорить о чем-то интересном.
– Как тебе хорошо известно, моя цель – чтобы вы с Александром возглавили компанию после того, как я уйду в отставку, хотя не радуйтесь, до этого еще несколько лет.
Отвечаю коротким смешком.
– Ценю заверение, что ты созвал этот обед не для того, чтобы поделиться новостью о том, что ты на смертном одре, но просто хочу уточнить, что я не стремлюсь занять твое место.
Борьба за престолонаследие в семье Мерсье – это история, которую СМИ любят муссировать в последние дни, но она очень далека от истины. У меня много претензий к отцу, но они не касаются того, как он руководит GHV. Полностью осознаю, что он является лидером в индустрии, и большую часть времени я все еще испытываю перед ним благоговейный трепет.
Он кивает, словно соглашаясь поверить мне.
– Чтобы защитить нашу долю собственности, семейная холдинговая компания Мерсье будет преобразована в акционерное общество. Большая часть акционерного капитала будет принадлежать тебе. Оставшиеся сорок девять процентов будут принадлежать Александру, а я пока останусь управляющим генеральным партнером.
Меня все это не шокирует. Он готовил меня к тому, чтобы я занял место у руля GHV с самого моего рождения. Мы неоднократно говорили об этом акционерном партнерстве, хотя теперь, когда это происходит, кажется, что это будет связано с определенными условиями.
Он поправляет и без того прямо лежащую салатную вилку, чтобы она точно совпадала с обеденной тарелкой, прежде чем продолжить:
– Я намерен, чтобы семья Мерсье контролировала и управляла GHV до бесконечности.
– Конечно. Даю слово, что, если с тобой что-нибудь случится, я продолжу руководить компанией, следуя твоим лучшим практикам и стандартам.
– Этого уже недостаточно. Я намерен обеспечить будущее GHV и после вас.
Я едва сдерживаю ухмылку.
– Теперь пытаешься играть в повелителя вселенной?
– Да, буду стараться изо всех сил, черт возьми, – говорит отец напористо.
– Что именно это означает?
Почти ожидаю, что он скажет, что планирует клонировать себя. Это кажется более реалистичным, чем его реальный ответ.
– Думаю, тебе уже давно пора произвести на свет законного наследника. Желательно не одного.
Я недоверчиво смеюсь. Его требование совершенно абсурдно.
– Неужели я пропустил что-то забавное? – спрашивает он язвительным тоном, бросив короткий взгляд на Уилсона в поисках поддержки.
Уилсон держит рот на замке.
Откидываюсь на спинку стула, что, на его взгляд, слишком бесцеремонно.
– Мне жаль, но за пределами работы ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь.
Он пожимает плечами и кладет пальцы домиком на столе.
– Пока что тебе следует воспринимать мои пожелания, как настоятельное предложение. Возможно, в будущем я не буду столь снисходителен.
– Это угроза?
Я был неправ – возможно, это все же «Крестный отец».
– Определенно, – смело подтверждает отец, когда в зал на серебряных подносах вносят первые блюда из дегустационного меню. Неважно, что у меня внезапно пропал аппетит.
Когда водитель подъезжает к галерее Моргана, у меня настолько плохое настроение, что я не сразу выхожу из машины. Нахмурившись, смотрю в окно, разглядывая галерею. Она не слишком привлекательна, хотя и намеренно часть психологии этих современных галерей заложена в их дизайне. Они часто состоят из пустых помещений с белыми стенами. И предназначены для того, чтобы отпугнуть потенциальных клиентов, создать элитарный порог, который большинство людей не осмеливаются переступить.
– Хотите, чтобы я объехал квартал? – спрашивает водитель, вероятно, ощущая напряжение, исходящее от меня, как клубы дыма.
– Все в порядке. Припаркуйтесь поближе. Понятия не имею, сколько времени это займет.
Открываю дверь и выхожу из машины, застегивая пиджак, когда подхожу к галерее. Дверь заперта до тех пор, пока охранник не разрешит мне войти, нажав на кнопку. Я киваю ему в знак благодарности и прохожу вглубь помещения, стук ботинок по бетону отдается эхом.
Звучит негромкая классическая музыка, но за ее пределами царит абсолютная тишина. За белой стойкой администратора никого нет.
Из боковой комнаты появляется Лейни, одетая в черные брюки, сшитые на заказ, и мягкую шелковую блузку кремового цвета. Ее длинные волосы распущены и заправлены за ухо, она просматривает небольшой журнал, яростно перелистывая страницы взад и вперед. – Извините, я не вижу в расписании записи на…
Затем она поднимает глаза и видит, что это я, и ее фраза обрывается.
– Ох.
Ее щеки заливает румянец. Розовый и чарующий. Встревоженный взгляд скользит по столу, затем возвращается ко мне.
– Ты здесь, чтобы увидеть Коллетт? Она только что ушла на ланч.
Глаза устремляется к окнам, как будто она надеется, что коллега внезапно появится.
– Если бы хотел увидеть Коллетт, я бы обязательно пришел, когда ее не было на обеде.
Мой ответ заставляет ее нахмуриться.
Очевидно, я еще не до конца остыл после разговора с отцом.
– Ты здесь для того, чтобы изучить картины? – Она взволнована, закрывает свой журнал и крепко прижимает к груди. – Со времени пятничной выставки у нас нет ничего нового, но я могла бы рассказать о других художниках, если хочешь.
Наступает долгая пауза, во время которой я просто смотрю на нее, впитывая в себя существование глаз цвета шалфея, а затем из меня вырывается ответ.
– Честно говоря, Лейни, не уверен, зачем я здесь.
В моем голосе звучит полное поражение, но это не мешает уголку ее мягкого рта приподняться.
– О боже. Если ты заблудился, уверена, что у тебя на телефоне есть приложение Google Maps. Или я могла бы нарисовать тебе простую карту Бостона? – поддразнивает она.
Я не могу сдержать широкой улыбки.
Осторожно подхожу к ней, зная о ее сердечке, как у колибри, и о склонности к бегству.
– Ты не дала мне ответить на вопрос тем вечером. Я помню тебя.
Она хмурится.
– Ну, честно говоря, это заняло у тебя некоторое время.
– Ты изменилась.
Хочу скользнуть взглядом по линиям ее тела, но не делаю этого.
– Я стала старше, – говорит она, уверенно вздергивая подбородок.
– Но по сравнению со мной все еще молода.
Она улыбается.
– Да, только теперь, кажется, не возражаю.
– А что еще изменилось?
Она отступает на шаг и обводит рукой комнату.
– О, теперь я прячусь в художественных галереях, а не в библиотеках.
– Правда, нечасто. Мне сказали, что ты бываешь здесь всего несколько дней в неделю.
Лейни прикладывает руку к груди.
– Обо мне говорят? Должна ли я чувствовать себя польщенной?
Делаю шаг к ней, пытаясь восстановить дистанцию.
– Чем ты занимаешься в остальное время? Когда тебя здесь нет?
– О, чем занимается любая женщина, если у нее нет детей? Ты не представляешь, сколько внимания женщина в моем положении уделяет своему гардеробу: покупкам, примеркам, переделкам и так далее.
Я не выгляжу впечатленным ее поддразниванием. Кажется, она настаивает на том, чтобы превратить все в шутку.
– Что еще, Лейни?
– В большинство дней я пью чай и часто бываю в Бостоне, посещая лекции или званые вечера.
– А по вечерам? Ты встречаешься с друзьями?
– Ужасно назойливо с твоей стороны предполагать, что у меня есть друзья.
– Ты слишком интересна, чтобы не увлечь кого-нибудь.
– Это комплимент, который я запомню навсегда. Спасибо.
– Лейни, – говорю я настойчиво, как будто я директор, а она провинившаяся ученица.
Она наклоняется ко мне, ее глаза светятся озорством.
– Не понимаю, почему я оказалась в центре внимания. Давай поменяемся ролями. Что ты любишь делать в свободное время, когда тебе больше не приходится мучить все женское население Сент-Джонса?
– Работаю.
Она закатывает глаза.
– А кроме работы?
– Встречаюсь с друзьями.
– Люди из Сент-Джонса? Полагаю, именно так ты узнал мой рабочий график…
Я не стал подтверждать. В этом нет смысла. Если она не собирается быть правдивой в своих ответах, почему я должен?
Она фыркает и отступает назад, протягивая руку и приглашая меня пройти в галерею.
– Ну, раз уж ты здесь… почему бы нам не посмотреть картины? Я покажу тебе свои любимые и скажу, какие стоит купить. Ты будешь хорошим мальчиком и сделаешь, как я говорю.
У меня возникает внезапное желание поцеловать ее красивые губы, склонить чашу весов и напомнить о ее прошлых увлечениях мной. Это девушка хранила мою фотографию под подушкой, хрупкая девочка, которая выросла.
Она машет рукой, приглашая пройти.
– В этой комнате находится работа Дэвида Хокни, которую нам пришлось отвоевывать у консигнанта. Он был давним клиентом Ларри Гагосяна, но в конце концов мы его переманили. Ты бы удивился, узнав, какое влияние оказывают крупные галереи.
– Хокни – это прекрасно. У вас есть работы Жан-Мишеля Баския?
Она останавливается и поворачивается ко мне.
– Повтори еще раз.
– Что?
– Его имя. Все коверкают его произношение, но у вас, французов, оно само сходит с языка.
– Жан-Мишель Баския, – вкрадчиво произнося, повторяю я, не скрывая акцент.
Она закатывает глаза, как будто вот-вот кончит, затем изображает поцелуй и продолжает водить меня по залу.
– У нас нет Баския. В наши дни они редко переходят из рук в руки.
– Сообщишь мне, если узнаешь, что они появились в продаже?
– Конечно. А теперь подойди и посмотри.
Она проводит меня в боковую комнату с двойными дверями, перед которыми требуется просканировать маленький брелок, прежде чем они откроются. Комната просторная, но пустая. Здесь четыре белые стены и четыре картины, каждая из которых расположена отдельно, чтобы не возникало путаницы в их значимости.
Лейни – эксперт в своей области. Нет ни одного факта об этих четырех работах, который бы она не знала наизусть: цена, происхождение, сопоставимые работы и подробности творческого процесса художника. Я пришел сегодня не для того, чтобы покупать картины или даже изучать их, но не могу прервать ее. Мне слишком интересно то, что она хочет сказать.
Наконец мы останавливаемся перед картиной Хокни, которую она хотела показать мне. Это пейзаж, выполненный в ярких, насыщенных тонах, под названием «Холм Гарроуби». Композиция напоминает работы Ван Гога и Матисса, и она говорит, что другая версия этой же картины принадлежит Бостонскому музею изобразительных искусств.
– Хотя мне больше нравится эта.
Лейни нетерпеливо наблюдает, как я рассматриваю картину, слегка подавшись вперед на цыпочках, чтобы быть ближе. Очевидно, она хочет, чтобы картина мне понравилась так же сильно, как и ей, и я понимаю, что мне действительно нравится картина, но в основном я просто наслаждаюсь девушкой.
– Мне нравится, – говорю я, просто кивая.
Она сдувается.
– Но ты не впечатлен.
Почти извиняюсь, такой грустной она выглядит, и девушка, должно быть, замечает раскаяние на моем суровом лице, потому что машет рукой.
– Нет-нет, все в порядке. Я бы предпочла, чтобы ты был предельно честен со мной. Так я смогу привить тебе вкус к тому, что тебе нравится. Думаю, ты одурачил меня на выставке. Вел себя так, словно тебе было все равно, какую вещь выберут дизайнеры, лишь бы она была дорогой. Вполне мужской поступок – покупать подобные произведения искусства. Думаю, что все женщины обмахивались веерами.
– Это было немного чересчур. Мне даже немного стыдно за это. Я увлекся, пытаясь привлечь внимание красивой девушки.
Она смеется.
– Ты шутишь! – Затем она наклоняется ко мне, надеясь услышать какую-нибудь непристойную сплетню. – Кто? Это был один из дизайнеров? Потому что я действительно думаю, что та рыжеволосая великолепна.
Я просто стою, засунув руки в карманы, и смотрю на нее, завороженный невинностью.
Ее глаза округляются от шока, когда наступает ясность. Лейни открывает рот, закрывает его, делает полшага назад, смотрит на меня, словно собираясь что-то сказать, и, наконец, уходит, направляясь к картине в другом конце комнаты. Как будто она хочет притвориться, что последних нескольких секунд никогда не было, стереть их.
Остаюсь на месте, давая ей время сориентироваться. Не знаю, зачем я это сказал. Это констатация очевидного. Да, она сногсшибательна, но не думаю, что это нужно было признавать вслух и в такой откровенно флиртующей форме. Я пришел сюда сегодня не за ней, по крайней мере, не в романтическом смысле.
Вздыхаю и начинаю пробираться к ней. В воздухе что-то меняется.
Хотя Лейни стоит спиной, она полностью осознает мое присутствие. Ее поза жесткая и напряженная.
Уже почти открываю рот, чтобы извиниться и вернуть все назад. Подхожу и начинаю это делать, но она отвлекается от картины на стене, которой была занята, и заговаривает раньше, чем я успеваю.
– Ты был зол раньше, когда только приехал, верно?
Смена темы удивляет меня.
– О? Что меня выдало?
– Резкий ответ о Коллетт был тревожным сигналом, хотя я в нем и не нуждалась. Ты вошел сюда с тем же видом, что и в Сент-Джонсе, не скрывая чувств. Вот здесь, – говорит она, нежно касаясь моего лба. – …всегда столько напряжения.
Расслабляю лицо, и она опускает руку. Ее мимолетное прикосновение остается на лице, как крошечные булавочные уколы.
– Не хочешь рассказать, почему был расстроен? Это как-то связано с работой? Или что-то другое? – Она наклоняется и шепчет: – Я умею хранить секреты, помнишь?
Ее слова звучат как заклинание, вызывая ощущение дежавю.
Перестаю притворяться, что рассматриваю картину, и поворачиваюсь к ней лицом, внезапно желая, чтобы именно она, а не кто-либо другой, узнал правду.
– Обедал с отцом. Хотя обычно наши совместные трапезы проходят сносно, сегодня все было по-другому. Он ясно дал понять, что хочет, чтобы я женился. Более того, он требует этого.
После короткой паузы из нее вырывается смешок, и она прикрывает рот рукой.
Она частично убирает ее, сохраняя на лице выражение раскаяния.
– Прости. Я не хотела смеяться. Просто… наши жизни такие разные, и все же кажется, что мы всегда ведем похожие войны. Я и сама почти замужем. Буквально на днях бабушка устроила помолвку. Скоро я стану женой.
Хмурюсь из-за ее шутливого поведения.
– Ты шутишь!
Она качает головой.
– Похоже, ты не так сильно обеспокоена перспективой, как следовало бы.
Она опускает руку, а затем изображает совершенно скромную улыбку, словно говоря: «Что я могу поделать?».
– Я просто послушная.
Как она может так добровольно отказываться от жизни? Как может позволять бабушке распоряжаться ее судьбой?
– Я никогда не женюсь. Не вижу в этом смысла.
Не впечатлившись, Лейни замечает:
– Циник – какая редкость. И, полагаю, ты считаешь, что любовь – это фикция? Маркетинговый ход, придуманный Холлмарком и Расселом Стовером?
Решительно качаю головой.
– Ничего подобного. Я вообще не думаю о любви. Предоставляю другим наслаждаться ею. Если это фарс, пусть они им и занимаются. Не хочу иметь с этим ничего общего.
– Значит, ты бросишь вызов отцу?
– Конечно. Его просьба абсурдна.
Ее брови быстро поднялись и опустились.
– Что ж, ты должен сообщить мне, как все пройдет.
– Ты могла бы тоже сделать это.
Она тоскливо улыбается.
– Могла бы…
– Но ты не станешь, – решаю я удрученно.
– Не надо смотреть на меня так, с жалостью. Я довольна жизнью. Даже счастлива. И поддерживаю тебя в бунте. Борись, Эммет. От всего сердца поддержу тебя, издалека, конечно. Ты надолго в Бостоне?
– Дольше, чем ожидалось.
– О.
Похоже, она не слишком обрадовалась этой новости.
– Хочешь от меня избавиться?
Лейни сглатывает, и я наблюдаю за каждым нежным движением мускула на ее шее.
– Нет. Конечно, нет. Не вижу ничего плохого в том, чтобы мы остались друзьями. Я ухожу с рынка, а ты… – Она на мгновение задумывается, прежде чем улыбнуться. – Никогда не будешь. Это прекрасно. А теперь давай посмотрим на картины, хорошо?
Протягиваю ей руку, она легко кладет ее на сгиб моего локтя, и затем мы возвращаемся в главную галерею, двое друзей.
Глава 13
Лейни
Мы с Эмметом, возможно, и договорились о дружбе, но после визита в галерею я не видела его две недели. Неприятно осознавать, что прошло уже две недели. На самом деле, прошло чуть больше двух недель, если считать с точностью до дня. Я старалась этого не делать. В жизни есть определенная легкость, если быть осторожной и не открывать заманчивых дверей, и не погружаться слишком глубоко в гипотетические размышления. После окончания колледжа и переезда к бабушке я старалась укротить дикость внутри себя. Не хочу быть похожей на мать, а это значит, что я должна слушаться бабушку, позволять ей вести меня по жизни, чтобы все было просто и комфортно.
После визита Эммета жизнь продолжалась так, как будто его не было в Бостоне. Однажды вечером я присоединилась к группе вынужденных знакомых за ранним ужином. Отработала в свою обычную смену в Моргане, затем волонтером в YMCA, ведя уроки рисования для детей, надела дизайнерское платье и сопровождала бабушку в Бостонский балет. Мы смотрели «Мою одержимость», сборник из четырех балетов, в которых рассказывается о преданности и страсти влюбленных. Я едва могла усидеть на месте, наблюдая, как танцоры двигаются по сцене, как вызывающе демонстрируются их мускулистые тела в костюмах телесного цвета. Была удивлена, что бабушка позволила мне досидеть до конца представления. Видно было, что ей не нравится, этот чопорный взгляд, выражающий неодобрение, скорее всего, сохранится на целых двадцать четыре часа.
Однако мне понравилось. Я бы посмотрела все сначала, сразу как закончилось. Еще, еще, еще. Я встала вместе с остальными зрителями, чтобы поаплодировать, а после, когда гости начали пробираться к выходу из театра, посмотрела вниз из ложи, в которой мы сидели, и замерла. Эммет был там, в толпе, он шел с блондинкой. Она выглядела прелестно в облегающем темно-синем платье. Длинные вьющиеся волосы струились по спине. Казалось, если и они не были официально парой, то определенно стремились к этому. Он положил руку ей на поясницу, чтобы провести сквозь людское море, а я боролась с тем, чтобы горло не сжималось и эмоции не вырвались на поверхность.
Бабушка не обратила внимания на мое поведение.
– Нам пора. Я не планирую оставаться на прием. Кто бы ни позволял этим хореографам демонстрировать такие откровенно крамольные…
Игнорирую ее и перегибаюсь через перила балкона, чтобы не потерять Эммета из виду до самой последней секунды. Это позволило прекрасно разглядеть его улыбку, адресованную блондинке, и эти выдающиеся ямочки на щеках, предназначенные другой.
«Посмотри вверх», – мысленно взмолилась я.
Он исчез за дверями вестибюля, и мои руки соскользнули с перил, после я повернулась и позволила служителю в костюме вывести нас с бабушкой из зарезервированной ложи. Я послушно прошла сквозь толпу зрителей и села в машину, ожидавшую у тротуара. Тяжелая дверь захлопнулась за нами.
Последние несколько недель Ройс был в отъезде по работе. Думаю, я должна по нему скучать, но скоро мы увидимся, причем в Италии. Мы едем в огромную виллу на западном берегу озера Комо, чтобы отпраздновать 60-летие Виктора Сейнсбери, хорошего друга бабушки. Он житель Манхэттена с хорошими связями, который, кажется, знает всех и каждого. Он входит в совет директоров MoMA, в течение пятнадцати лет занимал пост президента Christie's и широко известен, как самый выдающийся коллекционер современного искусства в мире.
Из разговора с бабушкой я знаю, что список гостей на празднике, который продлится неделю, будет скромным. Среди них не будет голливудских знаменитостей или влиятельных людей из социальных сетей. Никто не будет позировать для селфи или размещать посты в лентах. Речь идет об обособленной власти. Члены королевской семьи, магнаты, представители высшего света.
Очевидно, что я к ним не принадлежу, но вот я здесь, на заднем сиденье конного экипажа, сижу напротив бабушки. Одно из колес попадает в выбоину на дороге, и нас сильно заносит вправо. Боюсь, что мы можем перевернуться, поэтому вскрикиваю и хватаюсь за сиденье.
Бабушка и глазом не моргнула, пока мы тащились дальше.
Вздыхаю и разжимаю смертельную хватку.
– Это немного театрально, тебе не кажется?
Она осматривает роскошный интерьер из синего бархата с неподдельным вожделением в глазах.
– Это изумительно, прямо из 1800-х годов. Каждая деталь – совершенство.
– Как мистеру Сэйнсбери удалось заполучить столько старинных карет?
– Он их заказал. Вообще-то, это была моя идея. На создание небольшого парка, который будет использоваться для вечеринки, ушло более двух лет, и как только закончится наша неделя здесь, кареты будут выставлены на аукцион Christie's в Лондоне. Один экипаж уже предварительно продан Национальной галерее.
Карета – лишь последняя в длинной череде транспорта, которым мы пользовались в течение последних двенадцати часов. Частный самолет доставил нас из Бостона в Милан, где нас ждал арендованный автомобиль, чтобы отвезти в Комо. Там мы позавтракали, а затем продолжили путешествие к швейцарскому берегу озера Комо. В пункте назначения нас остановили у больших ворот и встретили вереницей экипажей. Целая толпа сопровождающих в темно-синих костюмах с дамасским узором поспешили забрать багаж и предложить нам напитки. Я отказалась от бокала шампанского, и, пока мы катились по очередной выбоине, была рада, что сделала это. Платье не уцелело бы.
Наконец, карета замедляет ход и останавливается, и я выглядываю из занавешенного окошка за секунду до того, как его открывает служитель. Затем следует реплика на итальянском, и хотя я кое-что понимаю, предоставляю бабушке отвечать. Она бегло говорит по-французски и по-итальянски, и если на нее надавить, то и по-немецки. В Сент-Джонсе я несколько лет изучала иностранные языки и, кстати, преуспела в этом, но теперь все это испарилось.
Сопровождающий протягивает руку в перчатке, чтобы помочь мне спуститься с повозки, и, когда я твердо стою на гравии, наконец, поднимаю взгляд.
Едва не задыхаюсь, передо мной открывается самый живописный вид, который когда-либо видела.
Вдалеке возвышается величественная трехэтажная вилла Бальбьяно с коричневым оштукатуренным фасадом. На каждом окне темно-оливковые ставни. Каменная арка манит гостей войти, но, чтобы добраться до нее, сначала нужно пройти мимо прудов, покрытых лилиями, и длинной полосы садов. Здесь растут безупречно подстриженные топиарии и высокие кипарисовые деревья. Живые изгороди взмывают ввысь, отбрасывая тень на наш путь. За виллой находится озеро, а за озером горный хребет, уступающий место безоблачному голубому небу.
Еще не побывав на вилле, уже знаю, что это будет самое романтичное место, которое я когда-либо посещала. Хорошо, что я здесь с бабушкой в качестве спутника…
Как только входим, замечаем хозяина. Виктор отдает распоряжения слуге, который несет цветочную композицию размером со скромный автомобиль, когда замечает нас с бабушкой. Его лицо тут же озаряется волнением.
– Фэй Дэвенпорт! Моя самая желанная гостья, – говорит Виктор, бросаясь нам навстречу. – Я так рад, что вы приехали.
На нем итальянское хлопковое поло Riviera, белые брюки-чинос и светло-голубые замшевые мокасины. Вьющиеся волосы цвета соли с перцем коротко подстрижены, а очки в прозрачной оправе подчеркивают красивое загорелое лицо. Несмотря на то что сейчас конец октября, он выглядит так, словно все лето загорал в Италии.
Виктор пылко целует бабушку, затем отступает на шаг и поворачивается ко мне. Он без стеснения окидывает меня взглядом, явно оценивая мое платье-макси с поясом от Dior.
– Посмотри на себя! Боже мой, ты становишься все красивее с каждым разом, когда я тебя вижу. Не могу дождаться, когда увижу, как на этой неделе мужчины будут слетаться на тебя. Если не будешь осторожна, то можешь стать принцессой. Ты же понимаешь, что наследный принц…
Бабушка решительно откашливается, прерывая его.
– Об этом уже позаботились, Виктор.
Его глаза загораются озорством.
– Правда? Наша дорогая Элейн ушла с рынка?
Бабушка коротко кивает.
– Помолвлена несколько недель назад.
– И кто же этот счастливчик?
Он переводит взгляд между нами, но бабушка отвечает:
– Об этом еще не объявлено.
Виктор вскидывает руки в знак протеста.
– Да ладно, конечно, ты можешь мне рассказать. Я бы никогда, ни одной живой душе не рассказал.
Изогнутая бровь бабушки говорит ему все, что нужно знать о ее мнении относительно его способности хранить секреты.
– Ладно, не рассказывай. Не факт, что я все равно не узнаю. Он будет здесь на этой неделе?
Она неохотно кивает ему, что только еще больше его возбуждает.
– Это просто восхитительно. О, я не могу дождаться сегодняшнего ужина. – Он указывает на меня пальцем и прищуривает свои ясные голубые глаза. – Буду следить за тобой, как ястреб.
– Замечательно, – говорит бабушка. – А теперь можем мы посмотреть нашу комнату или ты оставил хорошие манеры в Штатах?
Виктор разражается лающим смехом.
– Боже, иногда ты бываешь такой язвительной. Это то, что я люблю в тебе больше всего. Идем-идем. Я покажу вам комнаты, а затем попрошу кого-нибудь из слуг провести экскурсию по вилле и территории вокруг нее. Вы бывали здесь раньше?
– Нет, но я уже знаю, что предпочитаю виллу Понти, – говорит бабушка с ноткой неодобрения.
Он едва скрывает, что закатывает глаза. Мне это нравится. Очень немногие люди могут противостоять бабушке и дожить до того, чтобы рассказать эту историю. Напротив, в этой ситуации она, кажется, ценит, что он бросает ей вызов.
– Конечно. Вилла Понти прекрасна. К сожалению, на этой неделе там гостят Макконахи, и мне не хотелось выставлять милого Мэтью на улицу. Нет, боюсь, придется довольствоваться этой роскошной виллой. – Он заговорщицки подмигивает мне, прежде чем взять бабушку за руку, положить ее на свой согнутый локоть и провести нас через главный холл. – Вилла – настоящая жемчужина. Это самая большая частная резиденция на озере Комо, и она до краев наполнена предметами старины, некоторые из которых восходят к первоначальному владельцу, кардиналу Толомео Галлио. Они также приобрели несколько впечатляющих экспонатов, чтобы заполнить залы, и некоторые из них я помог им найти, когда еще работал в Christie's. – Он поворачивается ко мне. – Здесь есть фреска ХVII века, написанная братьями Рекки, которая вам понравится. Я покажу позже. А пока поднимитесь наверх. Я разместил вас на втором этаже, в номере с видом на озеро.
Номер? То есть всего один?
Едва сдерживаю желание застонать. Я и не подозревала, что мы с бабушкой будем жить в одном номере всю неделю.
Виктор, должно быть, чувствует наше недовольство.
– Не волнуйтесь, номер большой, и у тебя, Лейни, будет своя маленькая комната с кроватью. Просто тебе придется проходить в нее через комнату твоей бабушки. Странно, я знаю, но эти старые виллы были построены в другое время. Подозреваю, что когда-то она использовалась в качестве детской.
– Этого более чем достаточно, – заверяю я его, гарантируя одобрительный кивок со стороны бабушки.
Знаю, что нельзя жаловаться на условия проживания. Он мог бы оставить меня на заднем дворе с потертым спальным мешком, и я бы улыбнулась и горячо поблагодарила его. Бабушка не зря прививала мне хорошие манеры.
– Хотя список приглашенных эксклюзивен, в нем сорок пять человек, мне пришлось тщательно продумать размещение в номерах. Будьте уверены, у вас есть отдельная ванная комната и личный дворецкий, который будет заниматься вашими нуждами. А вот и он, с вашим багажом. Уверен, он быстро разберет его. А теперь, если позволите, я слышу, что прибывают новые гости, и мне нужно сыграть роль почтительного хозяина.
На прощание он посылает каждой воздушный поцелуй и направляется к лестнице.
Войдя в комнату, я приятно удивляюсь. Апартаменты небольшие, но не скудные. Бабушке нравится вся эта антикварная мебель, а мне то, что, как и обещал Виктор, рядом с главной спальней есть отдельная комната. Внутри кровать маленькая, может быть, односпальная, но я с удовольствием ее занимаю. Есть окно и плотные шторы, а также небольшой комод. Вся остальная мебель находится в главной спальне, где бабушка разговаривает с дворецким.
Он представляется как мистер Моретти. Невысокий итальянец средних лет в таком же синем костюме с дамасским узором, как и другие служащие, которых мы видели. Он усердно работает над распаковкой нашего багажа и, по сути, почти закончил.
Во время работы он делится информацией о вилле. Несмотря на сильный итальянский акцент, его английский безупречен.
– Я бы хотела узнать больше о территории, – говорит бабушка, подходя к большому окну, выглядывая из него.
– Конечно. – Рассказывая, он продолжает развешивать одежду. – Участок на берегу озера простирается на две мили. Есть обширные сады, бассейн, частный пирс и лодочный эллинг. По всему периметру проложена прекрасная пешеходная дорожка, а если физическая активность не по душе, то у заднего крыльца есть прекрасная зона отдыха, где в послеобеденное время довольно тенисто. Если погода будет благоприятствовать, мы будем завтракать и обедать на открытом воздухе. Ужин будет подан в официальной столовой, примыкающей к бальному залу.
Покончив с работой, он закрывает дверцы шкафа и поворачивается к нам с ровной осанкой, аккуратно переплетая руки в перчатках.
– Я взял на себя смелость разложить одежду из ваших чемоданов в зависимости от случая, от самой повседневной до официальной. Я отпарю костюмы для маскарада. И также заметил, что на платье молодой леди не хватает блесток – я уже отнес его в прачечную. Если это приемлемо, то починю его.
Бабушка поворачивается и внимательно смотрит на него.
– Да, пожалуйста. Вы сказали, мистер Моретти? Благодаря вам знакомство с виллой Бальбьяно прошло очень приятно. Нам ничего не нужно до вечера. Я люблю пить «Фабиолу» ранними вечерами, когда бываю в Италии.
– Конечно. Предпочитаете сладкий вермут или сухой?
– Сухой. И убедитесь, что бокал для коктейля охлажденный.
Он почтительно кланяется, затем поворачивается ко мне.
– А для вас?
Я улыбаюсь.
– Ничего, спасибо. Возможно, завтра выпью апероль-спритц, но боюсь, что смена часовых поясов слишком быстро скажется на мне, если я выпью что-нибудь перед ужином.
