Текст книги "Запретный французский (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
«Ред Сокс» преуспевают в этом сезоне, дождевые тучи рассеются, зима в этом году может быть суровой, и нет, он не хотел бы еще одно печенье.
Ройсу чуть за сорок, и он лыс, но в той красивой манере, которая присуща некоторым мужчинам. Растительность на лице помогает придать резкости детскому лицу. Он стильно одевается и невероятно вежлив. В нем есть чем восхищаться: непринужденная улыбка, уверенное поведение, доброта, которой он делится с каждым. Незнакомец, водитель, государственный служащий – он относится ко всем одинаково.
Он происходит из состоятельной бостонской семьи – старые деньги, но это не мешает ему руководить успешной консалтинговой фирмой. Не уверена, кого именно он консультирует. Знаю только, что это как-то связано с технологиями и политикой, хотя и не совсем уверена, как они сочетаются. Стыдно, конечно, не знать, чем зарабатывает на жизнь твой жених.
Это бабушка назначила встречу. На мой двадцать пятый день рождения вместо подарка она пригласила на завтрак в столовую и объяснила, что хочет кое-что обсудить со мной.
Мою помолвку.
В тот самый момент, когда она произнесла эти тяжелые слова, я как раз поглощала яйца «Бенедикт». И была поражена, как и любой другой человек на моем месте, и в итоге пронесла еду мимо рта. Канадский бекон, яйцо-пашот и голландский соус посыпались на ее драгоценный персидский ковер XVII века, и я ахнула от ужаса. Уборка предстояла большая. Три горничные, стоя на четвереньках, прочесывали ковер в перчатках, стараясь собрать все до последней капли (не то чтобы это имело значение – позже в тот же день бабушка отправила ковер в профессиональную чистку). Она усадила меня обратно и вздохнула, словно ей надоело возиться со мной весь день.
Бабушка может быть такой, и это не только из-за возраста. Она интроверт и легко перевозбуждается. Ненавидит толпу и беспорядок, и вы можете себе представить, как весело было маленькой девочке жить в ее доме. Игрушки должны были быть убраны и аккуратно разложены, прежде чем мне разрешат спуститься к ужину. Для игровой комнаты она заказала огромный трехэтажный кукольный домик, но мне не разрешалось к нему прикасаться, потому что, по ее словам, приводить его в порядок было слишком хлопотно.
Помолвка, казалось, была уже предрешена.
– Он прекрасный человек, – сказала она мне, глядя на ковер своими проницательными карими глазами в поисках пропущенных пятен. – У его родителей безупречная репутация. Я глубоко копала и не нашла никаких скандалов. Проверила несколько поколений – родословная сохранена.
Видимо, она ожидала, что это произведет впечатление, поэтому я широко раскрыла глаза и издала одобрительный возглас.
Если не считать неудачи с яйцами, моя реакция на ее объявление о помолвке была на удивление спокойной. Я уже знала, что произойдет нечто подобное, и у меня было время смириться.
За несколько недель до этого я случайно услышала, как бабушка разговаривала с Маргарет наедине. Я только что вернулась с прогулки – одной из «если я прямо сейчас не выйду из этого дома, могу сойти с ума». Бывают дни, когда балкон не помогает. Беспокойство берет верх, и я испытываю непреодолимое чувство срочности. Когда такое случается, нет другого выбора, кроме как отправиться на долгую прогулку. Это помогает – выбраться из дома и осмотреть окрестности. Мне нравится проходить мимо людей и угадывать подробности их жизни. Мне нравятся эндорфины и нагрузка, и обычно к тому времени, как я возвращаюсь домой, кажется, что все в мире снова в порядке.
В ту ночь Маргарет и бабушка, должно быть, не поняли, что я вернулась домой, или, может быть, решили, что у меня хватит ума не подслушивать, потому что они не потрудились закрыть дверь в комнату бабушки и не замолчали, когда я подошла ближе, прислушиваясь только потому, что услышала, как они произнесли мое имя, когда я уже собирался пройти мимо.
Я заглянула внутрь и увидела бабушку, сидящую за своим огромным богато украшенным туалетным столиком. Это единственное место в доме, которое до сих пор восхищает меня. Столик всегда до отказа заполнен ювелирными изделиями, аккуратно разложенными в ряд помадами, духами на серебряных подносах. До сих пор помню, как в детстве пробиралась в ее комнату, отчаянно желая примерить драгоценности, и как меня за это ругали.
Бабушка была сама на себя не похожа, по крайней мере, на ту версию, которую она любит представлять миру. Она сидела на стульчике без спинки в голубом хлопчатобумажном халате и домашних тапочках. Плечи были опущены, спина выгнута, седые волосы не собраны. Лицо было умытым и бледным, в отражении виднелась каждая нежная морщинка и старческие пятнышки. Она вдруг показалась мне такой восприимчивой к жизненным битвам, смертной, в чем я старалась себе не признаваться.
– Что будет с ней, когда меня не станет? Сейчас я здорова, но что будет завтра? Она должна выйти замуж, и поскорее.
– Кажется, она счастлива здесь, – запротестовала Маргарет.
– Она не может оставаться здесь вечно.
– Я бы заботилась о ней.
– Это не выход, Маргарет. Я хочу, чтобы она познакомилась с благородным человеком, который поможет разбавить дурную кровь.
Дурная кровь, о которой она говорила, исходила от моей матери, главной злодейки в жизни бабушки.
По ее словам, мой отец, Джеймс Дэвенпорт, добился больших успехов. Он, как и я, окончил Сент-Джонс. Продолжил обучение в Принстоне и окончил его с отличием. Был инвестиционным банкиром и председателем двух некоммерческих организаций. Одним из самых востребованных холостяков в Бостоне, когда однажды зашел пообедать в кафе и увидел мою маму, работающую за стойкой.
По словам бабушки, у него не было ни единого шанса.
Не имело значения, что она была дочерью бразильских иммигрантов из рабочего класса или что ее детство было далеко от роскошной среды, к которой привык он сам. У матери было то, чего нельзя купить за деньги: чарующая красота.
Бабушка утверждает, что отец с самого начала попал в сети матери, и последующая история может поставить Лану Дель Рей на колени. Сначала мать была неприступной. Отец умолял дать ему шанс. Получив разрешение на первое свидание, он так стремился произвести впечатление, что на второе увез маму в Милан. Я была зачата всего через несколько недель. Последовала поспешная женитьба, хотя бабушка умоляла отца передумать. Даже тогда были заметны тревожные сигналы, взлеты и падения. Их отношения никогда не были мирными, поэтому неудивительно, что появление плачущего новорожденного только усугубило ситуацию. К этому моменту то, что осталось от медового месяца, резко закончилось. Мелкие ссоры переросли в крики. Они сталкивались лбами при каждом удобном случае. Из того, что мне рассказывали, мать чувствовала себя задушенной отцом, и ее жажда свободы только подстегивала его. Он стремился к контролю. Хотел, чтобы мы трое были счастливы, чтобы жили так, как он считал нужным. После моего рождения он купил дом в Бостоне, а когда это не решило проблем, купил второй, на этот раз побольше. И все же мать не была счастлива. Больше подарков, больше мебели, больше путешествий. Отец был готов на все, чтобы почувствовать себя достойным женщины, которую так отчаянно любил.
Ссоры становились все ожесточеннее, обе стороны плевались ядом. Однажды, во время особенно тяжелого периода, мать оставила нас на две недели и уехала к родителям. Бабушка решила, что на этом все, конец, но вскоре они помирились и возобновили роман, и казались счастливее, чем когда-либо. Но несколько месяцев спустя все повторилось.
Возможно, в те первые годы счастье было искренним. В памяти всплывают моменты, когда мы вместе ходили в зоопарк, смеялись перед зебрами, отец нес меня на плечах, а мама фотографировала. В другой раз она позволила глотнуть газировки, от которой я чихнула, и немного вытекло из носа. Помню, как я разразилась хохотом.
К сожалению, эти мимолетные воспоминания не помогают. Они не могут затмить кошмар, во что в конечном итоге превратились их отношения. Измены, ложь и публичные скандалы – ничему не было предела. Мама спала с лучшим другом отца целый год, прежде чем он узнал об этом. Он не бросил ее. Следующим стал его деловой партнер. Отец злился и обижался, но тем не менее не уходил. Чтобы справиться с ситуацией, он начал сильно пить. Бабушка беспокоилась все больше и больше, но родители отталкивали ее и держали на расстоянии, потому что это было проще, чем вовлекать ее в хаос. Мать знала, что Фэй Дэвенпорт ненавидит ее, и не хотела находиться рядом с бабушкой, а это означало, что отец тоже очень редко виделся со своей матерью.
Один ужасный порок, казалось, косвенно приводил к другому. Пьянства, измен и драк было недостаточно. Чтобы завоевать расположение матери, поддержать ее интерес, отец тратил безудержно, влезая в огромные долги в погоне за удовольствиями. Все, что угодно, лишь бы она была счастлива, все, что можно использовать как бальзам на гноящуюся рану дисфункции.
К тому времени я уже училась в начальной школе Сент-Джонса, а когда были каникулы, то жила с бабушкой. Мы путешествовали, где только можно, осматривали Лувр, загорали на Фиджи, устраивали сафари в Южной Африке. В конце концов, их пренебрежение, на самом деле, было проявлением доброты, неустанно напоминала она мне. Позволить бабушке взять меня на воспитание, когда они сами явно не справлялись с этой задачей, возможно, было наименее эгоистичным поступком, который они когда-либо совершали, и, честно говоря, в то время я не осознавала, что что-то не так, ведь была совсем маленькой. Я думала, что это нормально – проводить большую часть времени вдали от родителей. Большинство детей в Сент-Джонсе в лучшем случае редко виделись с семьей. Занятые люди, ведущие насыщенный образ жизни, казались нормой в мире элитной школы-интерната.
Так могло продолжаться вечно. Бесконечный круговорот безумия продолжался бы, если бы мать не погибла в автокатастрофе, один из ее любовников проехал на красный свет.
После ее смерти отец опустился на самое дно, запил и так и не смог выбраться. Его настиг конец под дулом пистолета.
Мне было двенадцать, когда они умерли.
Думать о них невыносимо.
На самом деле я стараюсь этого не делать, но бабушка время от времени вспоминает о них в качестве предостережения. В последний раз, когда она говорила о них, она взяла меня за подбородок и повернула лицо так, чтобы мои глаза уловили свет, льющийся из окон.
– Твоя мать была красавицей, – бабушка вздохнула. – И в тебе слишком много от нее.
Глава 11
Эммет
Что мне больше всего запомнилось в Лейни Дэвенпорт? Ее глаза. Все в Сент-Джонсе были одержимы ими. Они называли их призрачными и страшными, потому что боялись их красоты, боялись ее самой. Она была хитрой или, лучше сказать, проницательной, словно могла заглянуть в самую душу человека, если уделяла ему достаточно внимания. Раньше она была тихой, застенчивой, молодой, но сейчас, похоже, ничего этого в ней нет. Да, она все еще моложе меня, но уже женщина, совсем другая, чем в последний раз, когда я видел ее в Сент-Джонсе.
Прошла неделя после выставки, а я уже не раз заходил на сайт галереи Morgan Fine Art. Это мышечная память, набираю URL-адрес, нажимаю на страницу «О компании», затем «Персонал». Ее профессиональная фотография черно-белая, и она не соответствует действительности. Бледно-зеленые глаза не блестят так, как мне хотелось бы.
Желание увидеть ее снова возникло из любопытства, а теперь переросло в нечто более острое, в зуд, который нужно утолить.
К сожалению, я занят, я всегда занят.
Как и хотел отец, я работаю в GHV. Я видел, как он действует. Он – акула. За тридцать лет он вырастил GHV из ничего. Сейчас мы контролируем около 50 дочерних компаний, каждая из которых управляет небольшим количеством престижных брендов. Все ведущие французские и итальянские дома моды, всемирно известные компании по производству элитных вин и спиртных напитков, часов и ювелирных изделий… список постоянно растет.
Собственно, именно поэтому я и приехал в Бостон. Хотя сейчас живу в основном в Париже, работа заставляет меня бывать повсюду. Следующие несколько недель я пробуду в городе, чтобы помочь GHV в приобретении компании Leclerc & Co., американского ретейлера предметов роскоши, штаб-квартира которой находится здесь. Компания продает все – от ювелирных изделий до чистого серебра, фарфора, хрусталя, канцелярских товаров, парфюмерии, часов и изделий из кожи. В Соединенных Штатах это имя – известный бренд, и мы давно на него нацелились, хотя покупка далась нелегко.
В ноябре прошлого года мы предложили Leclerc & Co. 16,8 миллиарда долларов. Ожидалось, что сделка завершится к июлю этого года. Однако в ходе аудита финансовых показателей компании наша команда обнаружила, что они выплачивали акционерам миллионные дивиденды, несмотря на финансовые потери в размере более 40 миллионов долларов в прошлом году.
СМИ жаждали новостей, и в прошлом месяце GHV опубликовала заявление, в котором указала, что поглощение не состоится и что сделка недействительна. Впоследствии компания Leclerc подала на нас в суд с просьбой обязать к покупке или возместить ущерб. Мы планировали подать встречный иск, утверждая, что неправильное руководство привело к аннулированию соглашения о купле-продаже, но притормозили, потому что цель не изменилась. Мы по-прежнему хотим приобрести Leclerc & Co., но для этого потребуются новые условия и снижение цены выкупа. И вот я здесь, пытаюсь вытащить нас из этого дерьма.
Помимо этого, GHV открывает штаб-квартиру в Бостоне. На данный момент наши североамериканские офисы расположены в Нью-Йорке, но мы недовольны местом по нескольким причинам. Управляющий зданием ленив и привел его в негодность. Сотрудники уже давно хотят перемен. Мы подняли вопрос о переводе филиала в Бостон, и почти все были согласны. Те, кто хотел остаться в Нью-Йорке, перейдут на удаленную работу и смогут ездить в Бостон по мере необходимости.
Бостон подходит по многим причинам. Мы смогли приобрести здесь здание, расположенное в центре города, между Бостон-Коммон и Пост-офис-сквер. В наши планы входит его реконструкция с сохранением исторической архитектуры, что является дорогостоящим и медленным процессом, но в конечном итоге оно того стоит. Предполагалось, что Александр возглавит проект реконструкции, но он больше заинтересован в других мероприятиях, о чем свидетельствует вечеринка, на которой я сейчас присутствую.
Его квартира – пентхаус с видом на Бостон. Он прекрасно устроился на последнем этаже, ни о чем не беспокоясь. Жизнь второго сына…
Можно подумать, я завидую ему, но все наоборот. Мне нравится груз, который я несу на плечах. Ответственность меня устраивает. У Александра слишком много свободного времени, прекрасный пример того, как праздные руки становятся игрушками дьявола. Знаю, что он снова употребляет наркотики, гоняется за женщинами, избегает моих звонков.
Вечеринка оказалась хуже, чем я ожидал. Он впустил полгорода. Сложилось впечатление, что он проводит социальный эксперимент: оставляет дверь открытой и смотрит, какие чудаки забредут. В этот самый момент кто-то трахается в его спальне. Я знаю это. Будь на его месте, я бы включил пожарную сигнализацию и очистил квартиру. Он не знает этих людей. Если бы я спросил у кого-нибудь из них фамилию Александра, они бы замялись с ответом.
Пробираюсь сквозь группы тусовщиков, игнорируя всех. Мне не хочется тратить на них время, особенно когда у меня есть цель. Я сказал себе, что пришел сюда сегодня вечером, чтобы поговорить с Александром, но в глубине души тлела надежда.
Лейни может быть здесь.
Это более чем возможно. Здесь будут присутствовать и другие выпускники Сент-Джонса, друзья, с которыми я без особого энтузиазма поддерживал отношения со времен школы-интерната, с некоторыми больше, чем с другими. Осматриваю переполненную комнату в поисках темных волос и зеленых глаз. Я обманываю себя, представляя, что вижу ее тысячу раз. Одна голова слишком светлая. Другая недостаточно темная. Женщина на два дюйма ниже ростом.
Когда замечаю двух подруг из Сент-Джонса, чувствую первый проблеск надежды, потому что одна из них – Коллетт. Знаю, что она работает с Лейни в Morgan's, я видел ее в списке сотрудников на сайте галереи рядом с Лейни. Как удобно.
Они с Харрисоном сидят в гостиной, отгородив тихое местечко среди хаоса. Харрисон курит на патио, а Коллетт, похоже, уже затянулась косяком, поэтому, чтобы избавить себя от мучительной необходимости разговаривать с ними на трезвую голову, коротко машу им и направляюсь на кухню приготовить что-нибудь выпить.
К сожалению, именно там нахожу брата. Он целуется с девушкой и ведет себя так, будто собирается взять ее прямо у шкафчиков.
Весьма обеспокоенный этим зрелищем, направляюсь к барной стойке в углу.
– Это, должно быть, противоречит правилам пожарной безопасности, – упрекает грубый голос, и я не оборачиваюсь, чтобы убедиться, что это мой старый друг Джонатан.
Сейчас он в Бостоне, партнер в архитектурной фирме, специализирующейся на сохранении исторических памятников. Он не единственный призрак из прошлого, который вернулся в мою жизнь в последнее время. Кажется, все собрались в Бостоне. Даже Эмелия, сводная сестра, которую я так презирал в юности, сейчас в городе, работает в фирме Джонатана. Я понял, что она не такое уж чудовище, каким ее считал. Она даже дружит с Александром. Я заметил ее сегодня на вечеринке. Мог бы подойти и поговорить с ней, но примирение с прошлым придется отложить.
С большей решимостью, чем когда-либо, начинаю рыться в барных шкафчиках Александра. Мне нужен стакан, в который поместится приличная порция бурбона.
– Да ладно, у нас небольшая компания, – возражает Александр.
Музыка в гостиной взлетает до максимума, опровергая его слова.
– Ладно, может, стоит немного сбавить обороты.
Так что, возможно, он не совсем потерял голову…
– Твои соседи, наверное, уже позвонили и пожаловались на шум, – предупреждает Джонатан.
Поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как брат со стоном отталкивает девушку, которой увлечен, и спешит в гостиную, приглушить музыку. Проходя мимо, он встречается со мной взглядом, и я ничего не делаю, только смотрю на него. С таким же успехом я мог быть родителем, пытающимся донести, что не злюсь, а просто разочарован.
– Ты что, отец? – девушка Александра спрашивает Джонатана, явно раздраженная.
И это уже слишком. Я не могу удержаться от громкого смеха.
Джонатан поворачивается, замечает меня и в три больших шага выхватывает бутылку бурбона у меня из рук, чтобы налить себе.
Саркастически приподнимаю бровь.
– Ты опоздал. Последние полчаса мне пришлось терпеть эту вечеринку в одиночестве.
Он невозмутимо возвращает мне бутылку.
– Ты мог уйти.
Он прав, мог. Ненавижу подобное дерьмо.
– Я жду кое-кого.
Джонатан смотрит на меня с любопытством, ожидая, что я продолжу, но мне не хочется.
– Пошли, – говорю я, кивая в сторону коридора. – Коллетт и Харрисон здесь.
Как только мы берем по бокалу, я веду его в гостиную, друзья не сдвинулись с места. Стул Коллетт стоит на самом краю между гостиной и балконом, и она откинула его на задние ножки, чтобы оказаться наполовину снаружи. Ее голова запрокинута к ночному небу. Я хочу спросить ее о Лейни, но это кажется слишком прямолинейным, слишком очевидным.
Харрисон стоит за ее стулом, раскуривая косяк, когда замечает, что мы входим в комнату.
– Король прибыл! – говорит он, отвешивая мне театральный поклон.
– Я здесь уже полчаса, придурок. И здоровался с тобой.
Харрисон лениво пожимает плечами.
– Ну, тогда, Джонатан, этот поклон был для тебя. Будешь?
Он протягивает ему косяк, но Джонатан качает головой.
Он даже не удосужился предложить мне. Я не против травки, просто не употреблял уже много лет и хочу сегодня быть в здравом уме.
Коллетт берет косяк у Харрисона и делает короткую затяжку, прежде чем помахать нам с Джонатаном пальцами в знак приветствия. Она выдыхает дым длинной ровной струйкой, затем откидывает голову назад и продолжает размышлять. Мне почти любопытно, о чем она думает.
Сажусь на диван напротив незажженного камина, внезапно жалея, что у меня нет сигары, чтобы снять нервное напряжение. Возможно, не стоило отказываться от косяка. Нога подпрыгивает. Взгляд все время прикован к двери, как будто Лейни может пройти мимо в любой момент.
Снова чувствую себя пятнадцатилетним, тревожным и, как ни странно, надеющимся.
Не обращаю внимания на разговор. Коллетт болтает о небе, о том, какое оно красивое, и как она может видеть звезды. Мне все это безразлично, и терпение настолько истощилось, что я, наконец, просто спрашиваю то, что так давно хотел узнать.
– Где твоя подруга?
– Кто?
– Элейн.
Это настоящее имя Лейни, но я ни разу не называл ее так. Сейчас я это делаю, потому что это тонкий способ немного увеличить дистанцию между нами, как будто на самом деле меня не волнует ответ на вопрос. Интересно, обманываюсь ли я?
Она пожимает плечами.
– Кто знает. Ее невозможно поймать.
Харрисон говорит.
– Я не видел эту девушку целую вечность. Она сейчас в Бостоне?
– Элейн? – Спрашивает Джонатан, совершенно растерявшись.
Он не знал ее.
– Лейни Дэвенпорт, – отвечает Коллетт, закатывая глаза. – Она училась в Сент-Джонсе в то же время, что и мы, но она лет на пять-шесть младше, а это значит, что ты определенно не знал ее, Джонатан.
– Тогда откуда ты ее знаешь? – спрашивает он меня.
Я не отвечаю. Потягиваю напиток и смотрю в темный камин, стараясь, чтобы жгучая боль в груди не отразилась на лице.
Когда молчание затягивается, за меня отвечает Коллетт.
– Она классная. Дружила с моей младшей сестрой. Тогда я не очень хорошо ее знала, но теперь мы обе работаем в Morgan's, и стали ближе.
– Лейни было трудно не заметить, – вставляет Харрисон.
Мои пальцы рефлекторно сжимаются вокруг бокала с бурбоном.
– Я бы утверждал прямо противоположное.
Харрисон смеется.
– Мы говорим об одной и той же девушке? – Он изображает фигуру в виде песочных часов.
И тут до меня доходит, что Харрисон понятия не имеет, о ком говорит. Какой идиот, он перепутал ее с кем-то. У Лейни никогда не было фигуры «песочные часы», и уж точно не было, когда ей едва исполнилось тринадцать.
Коллетт не волнует, что он ошибается, она все равно стонет от отвращения.
– Она была ребенком, ненормальный.
Совершенно невозмутимый, Харрисон снова затягивается косяком, а я остаюсь с теми же вопросами, что и раньше.
Хочется расспросить Коллетт о Лейни, но придерживаю язык и позволяю бурбону впитаться, пока друзья продолжают болтать. Нет никакого желания присоединяться к ним. Когда я берусь за что-то, что меня интересует, думаю только об этом. Это хорошо работает в моей сфере деятельности, но может быть и утомительным. Я всегда был таким, мой мозг постоянно работал вхолостую. Именно поэтому я люблю плавать. Больше, чем любое другое занятие, плавание способно успокоить разум. Если я достаточно долго и усердно плаваю в бассейне или озере, как я это делал в Сент-Джонсе, усталость всегда заглушает шум.
Забавно оглядываться на тот период моей жизни и понимать, что с тех пор мало что изменилось. Конечно, я во многом повзрослел. Вот уже более двенадцати лет тружусь, не покладая рук, и у меня есть заслуги и достижения. Зловоние кумовства больше не преследует меня так, как в молодости.
И все же в глубине души мучает тот же вопрос, который беспокоил меня и тогда.
На земле нет человека, более связанного ожиданиями, чем я. Я так и не смог избавиться от этого чувства, даже когда стремление угодить отцу переросло в страсть к развитию GHV. Я люблю компанию, и, несомненно, привязан к ней так, как не привязаны другие мужчины. Я научился жить с этим, компенсируя это множеством нездоровых способов.
В любой сфере моей жизни, где позволена свобода, я перегибаю палку.
Возьмем, к примеру, отношения: от обязательств у меня мурашки по коже. Одной мысли, что кто-то может распоряжаться моим временем вне офиса, достаточно, чтобы захотелось удалить все контакты женщин из телефона. Будь я проклят, если кто-то, кроме гребаного отца, будет что-то требовать от меня.
Я также много путешествую. Мне нравится жизнь путешественника. У меня есть дом в Париже, еще один в Лондоне, один в Нью-Йорке, а теперь и здесь, в Бостоне. Я приехал в город всего три недели назад, но за это время успел вместе с брокером приобрести жилье в центре города, в нескольких минутах ходьбы от будущей штаб-квартиры GHV. К сожалению, квартира не была обставлена. Вернее, была, но мебель мне не подошла. Я все вывез и сейчас работаю с командой из «Пирс Уотерхаус», чтобы, надеюсь, в течение следующего месяца сделать ее пригодной для жизни.
Конечно, они сказали, что сроки изготовления товаров, которые они пытались найти для меня, превышают шесть месяцев, но я не живу в мире, где мне приходится ждать. За деньги можно купить все, что захочу. Итак, несколько недель. А пока я живу в пентхаусе отеля Mandarin Oriental. Вариант не идеальный, но для работы подходит. У них есть приличный бассейн и тренажерный зал, и пока что обслуживание на высшем уровне.
Поэтому в некотором роде интересно, что Лейни вообще смогла привлечь мое внимание. Сам факт, что я выкроил время из графика, чтобы заглянуть в галерею, и пришел сюда сегодня в надежде, что она будет здесь, совершенно не соответствует действительности. Секс есть секс, и последние двенадцать лет, с тех пор как покинул Сент-Джонс, я не был хорошим мальчиком, но я все также не знаю, что такое влюбленность. Признаки страстного желания и безумного увлечения для меня совершенно непонятны. Раньше я подшучивал над помощником моего отца, Уилсоном, за то, что он вел себя как киборг, и вот теперь сам на полпути к этому.
Размышляю обо всем этом и потягиваю бурбон, пока вечеринка продолжается. Только когда Коллетт присаживается на диван, понимаю, что Джонатан ушел, чтобы разыскать Эмелию. Кажется, мой старый друг влюбился. Харрисон тем временем отключился на стуле в углу. Коллетт закинула ноги на кофейный столик и начала листать что-то в телефоне.
Вот и настал мой момент, и я не могу упустить его.
– Значит, вы дружите с Лейни, но не приглашаете ее на такие мероприятия?
Она смеется, и на долю секунды кажется, что я раскрыл всю колоду карт. Я был слишком очевиден – ясно, насколько она мне интересна.
Затем Коллетт качает головой, откладывает телефон и смотрит на меня, как на сумасшедшего.
– Ни в коем случае. Девушка похожа на фарфоровую куклу. Знаешь, такая, на которую приятно смотреть, но не трогать. Ее сюда не затащить. Она не бывает нигде, кроме галереи, и даже там редко, только по вторникам и четвергам, после обеда, часа по четыре. Кроме того, ее старая бабуля держит Лейни под замком. Это чертовски странно, если хочешь знать мое мнение. В каком-то смысле она все еще ведет себя как ребенок.
– Она моложе нас… Может быть, ты не знакома с ее друзьями? Может быть, она слишком застенчива, чтобы рассказать тебе, чем занимается по выходным.
Она взвешивает этот вариант, прежде чем окончательно покачать головой.
– Сомневаюсь. Я и раньше расспрашивала ее, например, пыталась выяснить, чем она увлекается, ходит ли на вечеринки, и было ясно, что она понятия не имеет, как устроен мир. – Коллетт замечает, что я хмурюсь, и пытается немного успокоить, протягивая руку. – Мне очень жаль. Правда, это не так уж странно. Просто… она милая, но я не знаю… с ней что-то не так.
Боже, у меня разрывается сердце, когда слышу это.
Бедная Лейни.
Думаю о том, как грустно было бы той тринадцатилетней девочке, если бы она поняла, что, даже когда вырастет, люди все равно будут неправильно понимать ее и считать странной.
Но я-то знаю лучше.
И теперь, благодаря Коллетт, я точно знаю, когда и как смогу снова увидеть ее.
Глава 12
Эммет
Мне нужно проскочить через одно препятствие, прежде чем смогу увидеться с Лейни в галерее Моргана: встреча за ланчем с папой.
От этого никуда не деться. Вчера он прибыл в Бостон и пробудет здесь всего одну ночь, а затем отправится во Флориду на Гран-при Майами Формулы-1, который состоится в эти выходные. GHV является давним спонсором команды Mercedes. Он поддерживает тесную дружбу с Тото Вольффом и никогда не упускает возможности понаблюдать за гонками из паддока Mercedes. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я преданный поклонник Scuderia Ferrari.
Отец ждет в ресторане в отдельной комнате в глубине зала. Уилсон сидит рядом с ним, они оба усердно работают. Когда вхожу, они не останавливаются из-за меня.
Корзинка с хлебом, стоящая перед ними, остается нетронутой, пока Уилсон отправляет электронное письмо отцу о результатах за середину месяца на нашем рынке в Юго-Восточной Азии. Мы внимательно следим за этим, потому что в начале года Fashion group GHV открыла там двадцать новых магазинов, десять только в Сингапуре.
– Как мы и ожидали, многочисленное население региона и растущая покупательная способность представляют собой весьма выгодную возможность для GHV, – заявляет Уилсон. – Выручка на рынке предметов роскоши составила 5,1 миллиарда долларов только за первую половину этого месяца.
Отец кивает мне и указывает на кресло напротив, спрашивая:
– Что возглавляло список?
– Часы и ювелирные изделия, – отвечаю я, прежде чем Уилсон успевает ответить.
Я прочитал отчет в машине по пути сюда.
Беру кусочек еще теплого хлеба и кладу на тарелку, прежде чем добавить:
– На эту категорию приходится почти сорок два процента общего дохода, за ней следуют мода – двадцать восемь процентов, косметика и парфюмерия – шестнадцать процентов. Остальное – изделия из кожи. Есть масло?
За спиной материализуется официант и ставит рядом с тарелкой блюдо с охлажденным маслом.
– Сэр, могу я предложить вам выпить?
– Он будет неразбавленный бурбон, – говорит отец, нетерпеливо отмахиваясь от официанта.
– Вообще-то, я возьму пиво. Стаут или портер, что у вас есть, подойдет.
Официант кланяется.
– Конечно.
Суровый взгляд отца оценивает меня через стол. Он ненавидит, когда я противоречу ему на публике, и неважно, что это произошло только в присутствии Уилсона и какого-то двадцатилетнего парня, который оплачивает обучение в колледже, работая в Ментоне. Да, отец только что уехал из Парижа и на обед выбрал французский ресторан. Не дай бог, он съест чизбургер.
Его взгляд блуждает по моему одеянию, и я уверен, что он ищет что-то неуместное, чтобы прокомментировать, но не находит. В некотором смысле мне его жаль. Стареющий лев, сидящий напротив сына, знает, что его дни в прайде сочтены. Я не собираюсь выгонять его из компании или убивать – это не «Крестный отец», но даже без моей помощи время идет. Седина на висках и морщинки, которые начинают появляться в уголках его глаз, тому подтверждение.
