Текст книги "Запретный французский (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Я больше не могу этого выносить ни секунды.
Абсурдность происходящего заставляет меня вскочить на ноги и бросить салфетку на стол.
– Куда ты?..
Бабушка не успевает закончить вопрос.
Я бегу за Эмметом, но у него преимущество в виде форы и более длинных шагов, полных гнева. Когда я замечаю его, он уже пересекает вестибюль отеля. Кричу ему, чтобы подождал, но, по-моему, он меня не слышит, распахивает дверь и скрывается в ночи.
Вместо того чтобы сдаться, я тихо ругаюсь и поторапливаюсь. Одна дурацкая туфля соскальзывает с ноги, и я раздраженно сбрасываю другую, радуясь, что избавилась от них, на бегу распахиваю дверь отеля. В меня тут же врезается ледяной ветер. Ноги немеют в считаные секунды. Глаза слезятся, и я изо всех сил стараюсь удержать их открытыми. Я обхватываю себя руками, пытаясь защититься, и поворачиваюсь по кругу в поисках Эммета.
Он идет по тротуару.
– Эммет! – Кричу я.
Завывающий ветер не утихает.
– ЭММЕТ!
Он оборачивается и смотрит на меня, на смуглом лице все еще читается гнев. Не проходит и секунды, как он разворачивается и бросается ко мне, срывая с себя пиджак, чтобы поплотнее закутать меня.
– Ты дура! Вернись в отель, – рычит он.
– Не уходи!
Он качает головой, уже беря меня за плечи, чтобы оттолкнуть назад.
– Лейни, вернись в отель! – требует он, его голос возвышается над ветром и шумом уличного движения. – На тебе нет чертовых туфель.
Боже, он в бешенстве. Из-за отца, из-за меня.
– Пожалуйста, не уходи. – Мой голос срывается от эмоций, но он не слушает. Он так хочет избавиться от меня.
Я уже чувствую, как момент начинает ускользать у меня из рук. Он проводит меня в вестибюль и исчезнет, это мимолетное мгновение откровенности закончится, и мы снова окажемся там, откуда начали, – станем врагами.
Я этого не вынесу.
Не вынесу ни вздоха, зная, что он меня ненавидит.
– Прости! – внезапно восклицаю я, настолько переполненная эмоциями, что едва не захлебываюсь словами. – Я не хотела принимать участия…
– Не надо, – обрывает он меня, его челюсть плотно сжата.
– Ты должен выслушать меня, Эммет. – Я хватаюсь за него, отчаянно пытаясь выговориться. – Последние несколько месяцев были невыносимыми. Я старалась угодить всем. Пыталась идеально сыграть роль для бабушки, но это убивает меня. Я впадаю в кататонию изо дня в день. До меня доходят слухи о тебе, о том, где ты, с кем ты…
– Где я и с кем, тебя не касается! – вспыхивает он, намереваясь дать волю своему гневу.
По моим щекам уже текут ледяные слезы.
– Как ты можешь так говорить? Как ты можешь быть таким слепым?! – Я вырываюсь из его объятий и толкаю его в грудь снова и снова, так что он вынужден отступать, по инерции мы несемся по тротуару прочь от отеля. – Это мое сердце ты топчешь, сокрушаешь мою гребаную душу своими безжалостными действиями. «Тебя не касается», и все же каждый слух о том, что ты с другой женщиной, как нож в грудь. Я забочусь о тебе, несмотря на то, что ты полный дурак, эгоист… жестокий человек. – Чем дольше я разглагольствую, тем холоднее становится мой тон, пока, в конце концов, я не кажусь полностью побежденной. – Ты не уважаешь никого, кроме себя. Разве ты этого не видишь? Я тоже в этом участвую. Я та, кого ты ранишь в этой войне с отцом.
Но он все равно не слушает.
– Ты сама во все это ввязалась, Лейни. Ты виновата не меньше меня.
– Ты прав. Я тоже виновата. Но знаешь ли ты, почему я с такой готовностью выполнила просьбу бабушки? Помимо моего желания угодить ей? – Я подхожу к нему вплотную, запрокидываю голову, встречаясь с ним взглядом. – Хочешь узнать мою самую страшную тайну? – Его темные глаза впиваются в меня, когда я тихо продолжаю: – Потому что я люблю тебя.
Нет.
Опускаю глаза и поправляюсь:
– Я любила тебя. Давно, когда была моложе. Я создала из тебя фантастический образ мужчины. Я оставляла тебе розы на причале каждый вечер, когда ты плавал…
Выражение его лица внезапно меняется, жесткость уступает место замешательству. Он качает головой.
– Ты что? Что ты имеешь в виду, ты…
Я вскидываю руки, и пиджак соскальзывает с плеч и комком падает на тротуар. Это не имеет значения, теперь у меня иммунитет к холоду.
– Это была я! – хлопаю себя по груди. – Я тайком спускалась из своей комнаты, чтобы наблюдать, как ты плаваешь ночь за ночью. Я была одержим тобой. Ты подарил мне книги в свой последний день в Сент-Джонсе, и знаешь что? Я так и не вернула их, даже когда окончила школу. Уплатила штрафы и забрала книги домой, и храню до сих пор. Они казались мне таким сокровищем, и было так стыдно признаться, но теперь, похоже, мне все равно.
Дикий смех вырывается из меня. Кажется, я сошла с ума. Я чувствую себя сумасшедшей.
– За последние несколько месяцев у меня совсем не осталось чувства собственного достоинства, так что, в некотором смысле, я чувствую себя свободнее, наконец-то признавшись в глупой влюбленности, потому что с ней покончено. – Я делаю шаг назад. – Ты добился этого.
Поворачиваюсь обратно к отелю, когда он произносит мое имя, всего один раз.
– Лейни.
В одном слове поэма. Оно нежное, душераздирающее и настолько умоляющее, что вызывает новые слезы, но не убеждает меня повернуть назад.
Не обращая внимания на босые ноги и размазанную по лицу тушь, открываю дверь отеля и иду искать бабушку. Нам нужно многое обсудить.
Глава 28
Лейни
Уже поздно, и нам пора спать. Сочельник вот-вот превратится в Рождество, а мы с бабушкой все еще сидим в гостиной, освещенные мерцающим светом рождественской елки, гордо стоящей в углу. Когда мы вернулись домой из «Четырех сезонов», я спросила, можем ли мы поговорить наедине. Она предусмотрительно попросила Джейкобса принести нам по горячему шоколаду с пряностями.
Несмотря на то что шоколад бодрящий и вкусный, я сделала всего несколько глотков.
С опаской смотрю на бабушку и обнаруживаю, что она тоже почти не притронулась к кружке. Она сидит лицом к елке с задумчивым выражением лица, изучая изящные белые гирлянды и фамильные украшения, которые мы вместе развешивали в начале декабря. Тот легкий зимний день кажется сейчас на расстоянии тысячи миль.
Она никогда не скрывала эмоций, но сегодня вечером она кажется хрупкой и печальной. Ее строгой маски нет на обычном месте.
Мне стыдно. Я бы предпочла и дальше заметать проблемы под ковер, но оставить все как есть уже не представляется возможным. Ковер уже переполнен. Кроме того, я уже зашла так далеко, и отступать сейчас кажется глупым.
Осторожно ставлю кружку на столик и поворачиваюсь к бабушке. Зловещий звук удара фарфора о дерево привлекает ее внимание, когда я начинаю говорить.
– Боюсь, разговор будет не из приятных.
Медленно ее губы растягиваются в меланхоличной улыбке. Она наклоняется вперед и тоже ставит кружку. Затем смотрит на меня с удивительной нежностью.
– О, давай покончим с этим. Вечер и так был достаточно драматичным. Если у меня не остановилось сердце за обеденным столом, когда по комнате разносились французские ругательства, я уверена, что справлюсь. Я не какой-нибудь увядающий цветок. Говори сейчас же. В чем дело?
Ее требовательный тон вытягивает из меня правду.
– Я не в восторге от того, как обстоят дела, – выпаливаю я. Затем, более мягко, продолжаю: – Это… – качаю головой и начинаю сначала. – Я так старалась соответствовать твоим требованиям, просто жить так, как ты бы хотела, но я поняла, что не могу. Больше нет. Я так долго, фактически с детства – боялась вызвать у тебя недовольство. Боялась, что, если выскажусь или пойду против твоих желаний, ты решишь, что во мне слишком много недостатков матери и недостаточно достоинств отца.
– Лейни, я…
– Пожалуйста. Дай мне закончить, – в отчаянии вырывается у меня. Я поднимаю раскрытые ладони. – Я чувствовала твою ненависть к моей матери так, словно это была ненависть ко мне, и ребенку тяжело чувствовать себя таким неправильным просто из-за того, что он существует. – Я уронила обе руки на колени, пытаясь унять дрожь от избытка адреналина. – Самым простым решением всегда было отодвинуть мое собственное счастье на второй план, но это делало жизнь слишком пустой. Как бы ни старалась избежать ее нависшей тени, я смирилась с тем фактом, что всегда буду дочерью своей матери.
Большую часть речи я смотрела куда угодно, только не на нее.
Моя нижняя губа дрожит, когда я набираюсь смелости встретиться с ней взглядом. Она печально смотрит на меня, качая головой.
– У меня разрывается сердце, когда ты так говоришь. Кажется, я действительно подвела тебя, если ты считаешь, что я не вижу тебя такой, какая ты есть – замечательной, доброй девушкой с золотым сердцем. – Она вздыхает. – Лейни, если позволишь, я не сомневаюсь, что ты набралась большого мужества, чтобы предстать передо мной и раскрыть секреты души, но я гораздо более проницательна, чем ты думаешь. В последнее время я вижу в тебе несчастье, твой дикий дух борется за свободу.
Я открываю и закрываю рот, шок на мгновение лишает меня дара речи.
– А теперь скажи мне, у тебя есть какой-нибудь план, который ты придумала? Ты собираешься в одиночку путешествовать с рюкзаком по Европе? Прогуляться по Аппалачской тропе? О боже, ты собираешься вставить кольцо в нос?
Я хмурю брови.
– Я… не думала об этом.
– О кольце в нос?
– Да…
Она выглядит успокоенной.
– Понятно.
– Честно говоря, мне неловко даже говорить об этом. Не хочу, чтобы ты думала, что я неблагодарная или глупая… или что не понимаю, насколько моя жизнь могла быть сложнее. – Я делаю паузу, чтобы обдумать все. – Дело в том, что я не ищу каких-то больших перемен. И искренне наслаждаюсь своей жизнью здесь, в Бостоне, с тобой, но… думаю, мне хочется больше независимости. Хочу распоряжаться своим расписанием и общественной жизнью. Хочу проводить больше времени у Моргана. О! И я хочу, чтобы моя зарплата поступала на банковский счет, которым я управляю. – По мере того как разговор продвигался, мой голос становился более решительным. – И мне не нравится ходить в ваши клубы на эти лекции. Ненавижу эти старомодные заведения, но я непременно должна быть рядом, когда ты ходишь в оперу и балет. И больше вы с Маргарет не будете подбирать мне наряды, словно я кукла!
К концу рассказа я почти выдохлась, и бабушка вовсе не выглядела разочарованной или раздраженной, напротив, она выглядела почти… гордой.
– А что насчет жилья?
Я слегка расслабляюсь, оглядывая знакомую гостиную, теплую и уютную мебель, любимые книги, расставленные на полках. Здесь я чувствую себя как дома, особенно сейчас, когда все вокруг обставлено привычным рождественским декором.
– Я подумала, что ничего страшного не случится, если останусь здесь…
Она торжественно кивает.
– Не вижу никаких проблем с тем, о чем ты просишь, хотя Маргарет будет грустно потерять доступ к твоему гардеробу.
Я улыбаюсь ее шутке, а затем снова перевожу взгляд на рождественскую елку.
– Разве это так низко с моей стороны – не требовать большего? Неужели я слаба, раз не хочу совсем уходить от этой жизни? Найти маленькую квартирку и проложить свой собственный путь? Не многие двадцатипятилетние люди все еще живут с бабушкой…
– А что другие двадцатипятилетние? Кто может сказать, что лучше для человека? Я думаю, того, что делает тебя счастливой, должно быть достаточно.
Я киваю.
– Верно. Просто… Мы не часто говорим об этом, но после того, как я так рано потеряла родителей… – прогоняю печаль, затаившуюся где-то на задворках сознания, и делаю глубокий вдох. – Думаю, я просто не совсем готова оставить тебя, если ты не против.
Затем она встает и подходит ко мне, наклоняясь, чтобы обнять покрепче. Бабушка прижимает меня к своей груди и целует мои волосы. Меня окутывает ее аромат и мягкость. Каждый дюйм ее тела – это утешение.
– Ты – самая драгоценная часть моей жизни, Лейни, но ты должна знать, что я никогда не сталкивалась с таким тяжелым испытанием, как воспитание детей, и даже в старости я не думаю, что вполне с этим справилась, – она отстраняется и обхватывает мое лицо. – Ты же понимаешь, я бы никогда не заставила тебя идти к алтарю, если бы ты этого не хотела. – Я слегка отстраняюсь, чтобы вытереть остатки слез, а она продолжает: – Если ты позволишь мне объясниться, признаю, что играла роль свахи… немного. Ройс хороший человек, и я не стану извиняться, что пыталась гарантировать твое будущее счастье, но теперь вижу, как сильно ошибалась. Совершенно очевидно, что ты всегда была предназначена Эммету.
У меня отвисает челюсть.
– Ты не можешь говорить серьезно. Ты что, совсем не слушала, что я только что сказала? Со старомодными помолвками покончено – все.
Она улыбается и похлопывает меня по плечу.
– Это мы еще посмотрим.
– Ты никогда не остановишься! – Я поддразниваю ее, а она подмигивает и пожимает плечами, изображая застенчивость.
– О, не думаю, что сейчас тебе стоит беспокоиться обо мне…
Глава 29
Эммет
Рождественским утром я получаю ровно один подарок, и это записка, отправленная курьером прямо мне домой.
В 8 утра я сижу у камина в пижаме в клетку, потягиваю гоголь-моголь с пряностями и нежусь, когда в дверь звонят. Мысль, что это может быть Лейни, пришедшая продолжить то, на чем мы остановились вчера, – единственное, что заставляет меня подняться с дивана.
К сожалению, когда открываю дверь, то вижу коренастого парня с конвертом в руках.
Секунду он оглядывает меня с ног до головы, явно не впечатленный моим внешним видом. Я знаю, что он видит. Я случайно поймал свое отражение в зеркале в прихожей, и мне пришлось посмотреть дважды: темные круги под глазами, грязные волосы, сердитый взгляд.
– Ты, э-э… – Он прищуривается, читая со своего iPhone. – Эммет Мерсье?
С его густым бостонским акцентом моя фамилия звучит коряво.
– Мер-сье-е-е-е, – огрызаюсь я, на что он отвечает:
– Как будто мне не все равно.
И как ни странно, мне становится смешно.
Даю ему щедрые чаевые и закрываю дверь, изучая маленький конверт. Вместо того чтобы сразу же открыть, я кладу его на стол и иду за гоголь-моголем. Пью, уставившись на конверт, лежащий на краю стола.
Словно боясь обжечься, переворачиваю конверт кончиком пальца. Как и предполагал, на запечатанном конверте вырисовываются рельефные буквы: ЭЭД.
Проглатываю остатки напитка и решаю, что, наверное, лучше просто покончить с этим. Не знаю, почему откладываю.
Открываю конверт и достаю толстую канцелярскую карточку. На ней всего одна строчка текста, написанного мелкими петляющими буквами: «Я отменила помолвку. Ты свободен».
Я перечитал три раза, пытаясь понять, обретет ли она новый смысл, если прочту в другом темпе.
«Я отменила помолвку. Ты свободен».
«Я отменила помолвку. Ты свободен».
«Я отменила помолвку. Ты свободен».
Но ничего не помогает.
Ощущения невесомости, которое, как я надеялся, должно было возникнуть в результате этого заявления, отсутствует. Более того, чувствую, что меня вот-вот стошнит.
Гоголь-моголь на завтрак может вызвать такую реакцию у человека.
Очевидно, что ЭЭД – это инициалы Лейни. Это ее способ расторгнуть нашу старомодную фиктивную помолвку. Я должен открыть шампанское и провозгласить тост за победу в этой тяжелой войне, но только сейчас, внезапно… я этого не хочу.
Разве это не смешно?
Это так забавно, что я наливаю еще порцию гоголь-моголя. Еще нет и 10 утра, а я уже пьян. Включаю рождественские песни и пою, а когда голос устает и в животе урчит, я надеваю обувь и выхожу на улицу в поисках еды, только все чертовы заведения закрыты, потому что сегодня Рождество. Бесцельно брожу кругами, пока не нахожу небольшой ресторан китайской кухни, который открыт. На вывеске написано, что еда только навынос. Я захожу, чтобы сделать заказ, пожилая женщина протягивает мне меню и деловым тоном спрашивает, что я хочу.
– Что? – спрашиваю я, с удивлением глядя на нее, и слезы внезапно застилают мне глаза.
– Чего ты хочешь? – снова спрашивает она, нетерпеливо тыча ручкой в мое меню.
– Дело в том, что… я больше не знаю. Я думал, что знаю. Действительно, черт возьми, думал, что знаю, только теперь я не так уверен, – хмурю брови от разочарования. – Вы понимаете?
Она не понимает.
Она просит меня уйти из ее ресторана.
Мне приходится довольствоваться хот-догами, которые продают в магазине «7/11» на соседней улице, – теми самыми, которые большую часть недели бесцельно крутятся на грязной ленте конвейера. Чтобы покончить причудливую праздничную трапезу, я беру наугад американское пиво из холодильника, а затем иду перекусить на обочину, стараясь как можно лучше разобраться в своих чувствах.
Это… мягко говоря, неудобно.
Подобное прозрение было бы замечательным, скажем, двадцать четыре часа назад.
Сейчас это агония.
Даже несмотря на огромное количество алкоголя, дурманящего мой мозг, я прекрасно понимаю, что это не просто желание получить то, что не могу. Это даже не тяжелый случай праздничной хандры.
Даже если бы я не был абсолютно уверен, мой водитель не преминул бы напомнить, что мои эпизоды с преследованием в галерее Morgan Fine Art, происходящие два раза в неделю, могут доказать, что под всем этим я испытываю очень реальные, очень очевидные чувства к Лейни Дэвенпорт. Конечно, испытываю. Всегда испытывал. Она задела меня за живое, даже когда мы были моложе. Для этого есть французское выражение: la douleur exquise – изысканная боль от любви к кому-то недостижимому.
Я отталкивал Лейни снова и снова, из-за какой-то самодовольной потребности в независимости, только для того, чтобы получить именно то, что хотел, и в итоге впасть от этого в отчаяние.
Пока я хандрю в пижамных штанах и халате, начинает идти снег, что кажется вполне уместным. Я смотрю на свой недоеденный хот-дог, покрытый коркой льда. Черт.
Телефон начинает звонить, и я достаю его из кармана. Когда отвечаю, Александр сообщает, что уже десять минут стучит в мою входную дверь.
Даже не пытаюсь придать интонации своему тону.
– Меня нет дома. Я на соседней улице.
– Где?
– На обочине.
– Ты где?
Он думает, что связь плохая.
– Я ем хот-дог.
– Господи Иисусе.
Не прошло и пяти минут, как его водитель заезжает на парковку прямо передо мной, и младший брат, которого я в прошлом бесчисленное количество раз вытаскивал из клубов, отчитывал и приводил в чувство, нависает надо мной в костюме от «Армани» и шерстяном пальто верблюжьего цвета.
– На тебе домашние тапочки.
Я опускаю взгляд.
Хм. Я и не подозревал.
– Почему ты здесь сидишь?
– Я напуган до смерти.
– Из-за чего? Изжоги? Потому что если ты доешь этот хот-дог, то потом пожалеешь об этом. Поверь мне.
Вдохновение нахлынуло внезапно.
– У тебя есть номер телефона Лейни?
Он улыбается и качает головой.
– Давай пока воздержимся от важных телефонных звонков. Ты не в лучшем состоянии, брат.
Отлично.
– Почему ты был у меня дома? – спрашиваю я.
– А где еще мне быть на Рождество?
– Однажды на Рождество я застал тебя в постели с тремя женщинами.
Он улыбается, ничуть не смущаясь.
– Что я могу сказать? Некоторые годы лучше, чем другие.
Я закатываю глаза и поднимаю руку, чтобы он помог мне подняться с заснеженной земли.
– Ты уже разговаривал с отцом сегодня?
– Он летит обратно в Париж и, без сомнения, вычеркнет нас из завещания.
Я пожимаю плечами.
– Оно того стоило.
Он ведет меня к ожидающей машине и следит, чтобы я сел на заднее сиденье, не ударившись головой.
– Я шучу. Он никогда бы не вычеркнул тебя из завещания. Для него ты – второе пришествие Христа. Он так сильно давит только потому, что видит в тебе столько от себя. Это жутко, правда. Чем старше ты становишься, тем больше походишь на него. – Александр содрогается. – Мне невыносима мысль, что его может быть двое.
– Я не так уж на него похож.
Брат разражается смехом, как будто я сказал самую нелепую вещь, которую он когда-либо слышал.
– Ты должен увидеть себя моими глазами.
Я смотрю в окно, как водитель объезжает квартал и совершает короткую поездку обратно к моему дому.
– Что бы ты сделал на моем месте? – Спрашиваю я, оглядываясь на него.
Он смотрит на меня с искренним выражением лица. В его взгляде нет ни тени веселья, когда он просто заявляет:
– Я бы с радостью женился на Лейни.
Я хмурюсь.
– Из-за настойчивости отца?
– Потому что Лейни – гребаная находка, и я был бы счастлив, если бы она была в моей постели каждую ночь.
В считаные секунды я хватаю его за шиворот. Во мне бушует ревность, которой немало поспособствовали гоголь-моголь и пиво. Я прижимаю его лицо к окну так, что его щека комично прижимается к стеклу.
– Господи, отпусти меня, идиот.
– Не смей, бл*дь, так о ней говорить.
– Как?! Ты рвешь воротник рубашки – это же «Гуччи»! Черт возьми, одна пуговица только что оторвалась.
– Она не для тебя, – выпаливаю я, как взбешенный псих.
– Ты сумасшедший!
Он наполовину зол, наполовину удивлен, хватает меня за предплечья и отталкивает от себя.
– Сегодня Рождество, – говорит он, поправляя воротник рубашки. – И кстати, ты платишь за эту пуговицу.
– Ах, отвали, Александр.
– Мы на месте, – говорит водитель, совершенно невозмутимо глядя на нас в зеркало заднего вида. Такое впечатление, что он уже столько раз был свидетелем драки двух братьев, что уже скучно.
Когда мы заходим домой, Александр говорит, что мне нужно принять душ. Я говорю, что ему пора уходить. Он игнорирует меня и направляется на кухню, устраиваясь поудобнее. Иду в комнату и срываю пижаму, чтобы смыть с себя запах пива и хот-дога.
К тому времени, как я переодеваюсь в джинсы и футболку, с влажными волосами и прочим, Александр уже чистит картошку на кухне, повязав вокруг талии мой льняной поварской фартук.
Он выгибает бровь, продолжая свою работу, и спрашивает меня по-французски:
– Почему ты ел хот-дог, если у тебя полный холодильник?
– Мне не хотелось готовить, и я не знал, что ты умеешь.
– Пришлось научиться после того, как покинул Сент-Джонс. Не то чтобы мама когда-нибудь учила нас.
Я фыркаю.
– Она ни разу в жизни не готовила.
– Вот именно. Так ты собираешься помогать или будешь просто стоять?
Я направляюсь к холодильнику.
– Каплун? Или пулярка? Моя домработница вчера ходила к мяснику. Она собиралась приготовить целый ужин, но я сказал, чтобы она не беспокоилась.
– Давай приготовим и то и другое.
Ну и ну.
– Кого ты собираешься кормить?
– Нас. Голубки Джонатан и Эмелия сейчас в Калифорнии, навещают семью. О маман и Игнасио я не беспокоюсь, и так как мы – бедные неудачники, нам больше не о ком переживать. – Он пожимает плечами. – Будет много остатков.
Александр начинает нарезать картофель дольками и сразу же опускает их в кастрюлю с кипящим молоком и чесноком. Он готовит одно из моих любимых блюд – гратен Дофинуа. На кухне уже витает божественный аромат.
– А как насчет той женщины, с которой ты обжимался в своем доме? – спрашиваю я. – Та, что была на кухне, я думал, мне придется тебя отрывать от нее.
Он хмурит брови, будто искренне озадачен.
– Я даже не помню, о ком ты говоришь.
Конечно, он не помнит.
Я начинаю собирать все необходимое для приготовления каплуна: свежую зелень, лук, чеснок, сливочное масло, лимоны, херес, соль и перец. Большую часть дня мы с Александром проводим на кухне, готовя и слушая любимых исполнителей: Эдит Пиаф и Жана Саблона. Мы утоляем аппетит сыром и вином, наслаждаясь двумя бутылками винтажного красного вина «Шато Марго».
В конце дня мы вкусно ужинаем, сидя за кухонным столом. Закончив, Александр кладет вилку и нож и откидывается на спинку стула, потягивая вино.
Я чувствую, что он изучает меня, но игнорирую, доедая свою еду.
Тем не менее он упорствует.
– В чем дело? У тебя такой вид, будто ты пытаешься решить все мировые проблемы в своей голове.
Он усмехается и качает головой.
– Я позволил тебе целый день дуться, потому что не хотел раскачивать лодку, но сейчас я выпил слишком много вина, и мне плевать, планируешь ли ты подправить мне лицо за то, что я заговорю о ней. Что ты собираешься делать с Лейни?
Не спеша откидываюсь на спинку стула и вытираю рот салфеткой, пока он выжидающе смотрит на меня.
Я пожимаю плечами.
– На мой взгляд, есть только один вариант, который принесет мне счастье.
Возвращаюсь к еде, но он машет мне рукой, чтобы я продолжал.
На самом деле все просто.
– Женюсь на ней.
Глава 30
Эммет
Дом Фэй Дэвенпорт впечатляет, как я и предполагал. Историческое здание, расположенное в самом центре Бостона, было отреставрировано и хорошо ухожено. На следующий день после Рождества я стучусь в парадную дверь, меня встречает дворецкий.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спрашивает он с подчеркнутой официальностью.
– Да. Я Эммет Мерсье, друг Лейни. Я надеялся переговорить с ней.
Он выглядит не впечатленным, внимательно изучает меня, скосив глаза на переносицу.
– Ее нет дома.
Я слышу знакомый презрительный голос позади него.
– Кто это, Джейкобс? Кто может быть настолько груб, чтобы нанести нам визит на следующий день после Рождества в столь ранний час?
Фэй Дэвенпорт появляется за спиной своего дворецкого с резко неодобрительным выражением лица, но как только она видит меня, стоящего на пороге, ее взгляд остывает. Более того, она выглядит почти довольной.
– А, Джейкобс, не нужно держать его на пороге – это жених Лейни. – Она нетерпеливо подталкивает меня. – Заходи уже. На улице жуткий холод, а ты выпускаешь весь теплый воздух.
Джейкобс отступает, давая мне войти, и проводит по коридору в гостиную, где Фэй садится на диван и жестом приглашает меня сесть напротив.
– Кофе? Чай?
– Кофе, пожалуйста. Черный.
Она кивает дворецкому, стоящему в дверях.
– Сделай две чашки, Джейкобс. Мне с сахаром. Спасибо.
Как только он уходит готовить кофе, Фэй устремляет на меня свой проницательный взгляд.
– Так ты пришел навестить мою внучку?
– Да, я бы хотел с ней поговорить.
– После того что ты выкинул за ужином, я думаю, нужно нечто большее, чем просто перекинуться парой слов.
Я почти смеюсь.
– Да, думаю, вы правы. Ее нет дома?
– Ушла погулять. Я понятия не имею, когда она вернется. Боюсь, тебе придется составить компанию мне.
Не уверен, возражаю я против этого или нет. Бабушка Лейни более чем заинтриговала меня.
Она чопорно складывает руки на коленях.
– Если ты пришел убедиться, что она отменила помолвку, то не стоит беспокоиться. Кажется, она уже двинулась дальше.
– Довольно быстро…
– Да, но ведь это был спектакль? Не похоже, что у нее возникли к тебе настоящие чувства.
– Вы говорите так уверенно.
– Я знаю свою внучку.
– Мне бы хотелось думать, что я тоже хорошо ее знаю.
Она недоуменно приподнимает брови.
– И все же последние несколько месяцев ты относился к ней с таким пренебрежением? Я боялась того дня, когда она встретит такого мужчину, как ты. В мое время для них было специальное название.
Я едва сдерживаю улыбку.
– Хотел бы я его услышать.
– «Распутник», мой дорогой мальчик, и тебе лучше спрятать улыбку. Не стоит так гордиться этим.
– Забавно, что вы так неправильно меня оцениваете.
– Скажи, где я ошибаюсь.
– Я забочусь о вашей внучке.
Она закатывает глаза, будто не верит мне, и я решаю, что, возможно, добьюсь большего успеха, если применю другой подход.
– Вы вышли замуж за дедушку Лейни, потому что любили его или потому что этого от вас ожидали?
Ее плечи напрягаются.
– Было другое время…
Я сижу тихо, давая понять, что она не ответила на мой вопрос.
Она нетерпеливо продолжает.
– Мой брак был заключен по договоренности, и, честно говоря, это было последнее, чего я хотела, но я поставила долг выше личных интересов, и я ни о чем не жалею.
– Я уважаю ваш выбор, но не смог бы поступить так же.
– Жениться, если не любишь?
Я против этой идеи.
– Да.
– Так в этом и заключалась проблема помолвки с Лейни?
– Вовсе нет.
Затем она хмурится, на ее лице читается раздражение.
– Перестань скрывать правду, выкладывай.
– Думаю, будет лучше, если я сначала поговорю с Лейни. – Я встаю и извиняюсь за столь короткий визит.
Джейкобс даже не вернулся с кофе, но если Лейни нет, я не вижу причин оставаться.
– Пожалуйста, передайте ей, что я заходил.
Глава 31
Лейни
Сегодня канун Нового года, и Коллетт пригласила меня на вечеринку, в основном из жалости. Я весь день дулась, и она решила, что у нас с Эмметом возникли проблемы. Не решаюсь рассказать ей всю правду о том, что происходит, да это и неважно, ее догадка достаточно близка к истине. Мы определенно попали в трудную ситуацию. Бабушка рассказала о его утреннем визите, и это привело меня в еще большую ярость. За несколько месяцев у него было столько возможностей прийти и поговорить со мной.
– Ты собираешься сказать «нет», – говорит Коллетт, поднимая руку, чтобы не дать мне сразу ответить. – Но будет узкий круг, только друзья и еще несколько человек, которых ты наверняка узнаешь. Мы арендовали шикарный бар, и он будет забит до отказа, так что если там будет кто-то, кого ты пытаешься избежать, могу поспорить, ты его даже не увидишь. Там будет достаточно незнакомцев, чтобы ты могла остаться неизвестной, если захочешь, ну, знаешь, притвориться кем-то другим на ночь.
– Мне нечего надеть.
Она опускает голову, чтобы посмотреть на меня исподлобья, совершенно не впечатленная отсутствием креативности в моем оправдании.
– Мы живем в Бостоне. Только в этом квартале около десяти бутиков.
– И все же, не знаю, когда я…
– Сходим в обед.
Кладу руки на столешницу. Я планировала отсидеться дома, одетая в пижаму и тапочки, но это звучит гораздо веселее.
– Хорошо.
Она приподнимает брови.
– Что?
Я смеюсь.
– Хорошо, я пойду.
– Ты шутишь.
– Нет. Куплю платье на обеде.
– Я помогу!
Верная своему слову, Коллетт сопровождает меня во время обеденного перерыва в каждый бутик в радиусе мили от Моргана. В большинстве нет ничего подходящего для новогодней ночи, а именно: облегающего, сексуального, блестящего и веселого. Однако в последнем магазине нам повезло. У них есть убийственное белое мини-платье с блестками, которое я покупаю прямо с манекена, даже не примерив, потому что нам нужно успеть вернуться к Моргану на встречу в 13:00.
В конце рабочего дня Коллетт не дает мне сбежать.
– Я знаю тебя. Ты пойдешь домой и потеряешь запал, а потом я получу одно из этих дурацких сообщений типа «Извини, планы изменились. Остаюсь дома». Нет. Считай меня своей чертовой феей-крестной. Пойдем. Когда я должна была рассылать электронные письма сегодня, я на самом деле записывала нас на прическу и макияж, и если мы поторопимся, то можем сначала перекусить в маленьком суши-баре за углом.
Тогда ладно. Кто я такая, чтобы спорить?
Вечер проходит в точности так, как планировала Коллетт, и в 21:30 я запираюсь в ее ванной, чтобы переодеться для вечеринки. Снимаю свою рабочую одежду и аккуратно складываю ее, затем расстегиваю молнию на платье. В лиф встроены чашечки, что приятно, потому что я определенно надела неподходящий бюстгальтер. Надеваю платье и осторожно подтягиваю, слегка паникуя, когда чувствую, что подол задирается до верхней части бедер.
