Текст книги "Запретный французский (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Он пожимает плечами, не обращая внимания на угрозу.
– О, я сомневаюсь. Мой отец не беспокоится обо мне. Думаю, по большей части он просто счастлив, когда я не на реабилитации. Именно Эммет несет на своих плечах весь мир. Отец ожидает от него слишком многого, а Эммет, каким бы идиотом ни был, никогда не перестает соответствовать обстоятельствам. Я постоянно говорю ему, что все, что нужно сделать, это облажаться раз или два, и отец забудет о нем, как забыл обо мне.
– Проблема решена, – подхватываю я.
Он смеется.
– Вот именно. Между нами говоря, я не знаю, из-за чего сыр-бор… – Он пробегает взглядом по моему платью и не пытается скрыть, что откровенно разглядывает меня. – Эммет ведет себя так, будто ему подсунули какого-то людоеда. А ты, честно говоря, просто восхитительна.
– А еще я твоя будущая сестра.
Он вздергивает брови.
– О, табу. Все только что стало интереснее…
Не могу удержаться от смеха над его идиотизмом. Приятно общаться с таким прямолинейным человеком, и неважно, что это – его легкая улыбка или добрые глаза, я знаю, что он просто дразнит меня. В нем нет похоти.
– Честно говоря, я ценю, что ты подошел поболтать. Я была слишком напугана, чтобы подойти сама.
– О да. Общение с отцом и братом так влияет на человека. Все ставят меня в один ряд с ними, не понимая, что я – золотистый ретривер в семье. Я лаю, но не кусаюсь.
– Приятно слышать, – говорю я с благодарной улыбкой.
– Теперь, наверное, лучше пожелать тебе удачи.
– Почему?
Он берет меня за плечо и начинает медленно разворачивать лицом к комнате.
– Потому что только что вошел мужчина, и, если мои инстинкты верны, он ищет тебя.
Я подавляю панику и заканчиваю поворачиваться, ожидая увидеть Эммета.
Вместо него – Юджин, человек из Leclerc & Co, который навещал меня в Нью-Йорке, и, очевидно, он здесь по заданию.
– Я ищу Элейн Дэвенпорт, – говорит он на весь зал с блеском восторга в глазах.
Моя паника сменяется ужасом.
Александр отходит, убирая руку с моего плеча, когда взгляд Юджина останавливается на мне. Он улыбается и меняет курс, направляясь ко мне, наслаждаясь зрелищностью момента, и говорит достаточно громко, чтобы его слышала большая часть зала.
– Поскольку ваш жених не смог присутствовать, чтобы отпраздновать с вами, он попросил меня передать это.
В комнате воцаряется тишина, когда Юджин достает черную бархатную коробочку.
Я чувствую, как краска сходит с лица.
Честно говоря, когда я попросила Юджина узнать мнение Эммета о камнях, то не ожидала увидеть Юджина снова. Я предполагала, что Эммет не захочет участвовать в выборе обручального кольца.
Но, очевидно, я недооценила Эммета, потому что, когда Юджин медленно открывает бархатную коробочку и показывает мне, что внутри, становится ясно, что он послал мне сообщение.
В коробочке спрятан кроваво-красный рубин ужасающих размеров, закрепленный четырьмя зубцами на тонком золотом ободке.
Толпа устремляется вперед, чтобы посмотреть.
– О, как оригинально! – восклицает Диана.
– Не видела ничего подобного, – добавляет Коллетт.
Юджин оживляется, видя их интерес.
– Это довольно редкая реликвия, относящаяся к временам французской монархии. Ходят слухи, что камень когда-то принадлежал Марии-Антуанетте.
«О, Эммет. Ты мог быть и поделикатнее…»
Я не двигаюсь, чтобы забрать кольцо, поэтому подходит бабушка, достает его из коробочки и надевает на мой безымянный палец. Оно мне не подходит. Кольцо слишком большое, а камень такой тяжелый, что соскальзывает в сторону – дурное предзнаменование.
– Он… большой, – бормочет бабушка себе под нос.
Я могу сказать, что она не одобряет, и понятно почему.
Всем остальным кажется, что это милый жест со стороны жениха, но это не так. Не могу выносить вид драгоценного камня, и то, что остаток ночи я провожу, протягивая руку, чтобы другие могли его рассмотреть, не помогает. Я улыбаюсь в ответ на комплименты и изо всех сил стараюсь казаться восхищенной, но как только возвращаюсь в свою комнату после окончания вечеринки, снимаю кольцо с пальца и позволяю ему со звоном упасть на серебряный поднос с украшениями.
Оно лежит там изо дня в день, так и не надетое. Я почти уверена, что бабушка будет настаивать, чтобы я носила его, хотя бы для вида, но она молчит. В конце концов, Маргарет или Джейкобс аккуратно укладывают кольцо обратно в черную бархатную коробочку для сохранности.
Если бы я могла вернуть его в Leclerc & Co, я бы это сделала.
Когда люди спрашивают о кольце, я отвечаю, что мне пришлось отослать его, чтобы изменить размер. Никто не подвергает историю сомнению.
Мы с Эмметом не виделись и не разговаривали друг с другом с утра после благотворительного вечера в Нью-Йорке. Не уверена, что он все еще в Бостоне. Я отказываюсь искать его в социальных сетях, то же самое касается его брата и других друзей из Сент-Джонса. Если Коллетт заводит о нем разговор на работе, я ухожу от вопросов.
В городе наступает зима, и на смену легким кашемировым пальто приходят толстые шерстяные пальто и куртки Canada Goose. В первую неделю декабря выпадает снег, и я пробираюсь по покрытым слякотью тротуарам, направляясь на публичную лекцию Анри Зернера, заслуженного профессора истории искусств в Гарварде. Зернер написал книгу «Искусство Ренессанса во Франции: изобретение классицизма», которую я читала, будучи студентом бакалавриата. Мой потрепанный экземпляр до сих пор стоит на книжной полке, испещренный аннотациями. В моем мире Зернер – знаменитость, и, хотя в 2015 году он ушел на пенсию, проучив студентов 42 года, я не удивлена, что университет снова пригласил его выступить с циклом публичных лекций.
Когда прихожу в аудиторию кампуса, то обнаруживаю, что зал заполнен меньше, чем я ожидала. Жаль, учитывая, что Зернер был пионером в области истории искусств, особенно эпохи Возрождения. По крайней мере, мы здесь, и я уверена, что в последнюю минуту придут еще несколько человек.
Я рискнула и пригласила Коллетт посетить лекцию вместе. Она уже здесь, сидит в первом ряду рядом с другой женщиной, которую я не узнаю, пока не подхожу к проходу и не замечаю ее профиль.
Останавливаюсь на полпути. Если бы я не была так взволнована лекцией Зернера, то развернулась бы и вышла из аудитории.
Коллетт замечает меня и машет рукой. Я проскальзываю мимо нескольких сидящих гостей и неохотно занимаю свободное место слева от нее.
– Эй! Лейни, ты знакома с Мирандой? Она моя подруга. Я встретила ее в последнюю минуту и пригласила пойти с нами.
Поворачиваюсь и встречаю взгляд Миранды. Вблизи она выглядит потрясающе. Карие глаза такие светлые, почти карамельные. Светлые волосы аккуратно уложены, а яркая красная помада идеально подходит к цвету лица.
– Нет, не официально, но кажется, что знаю, по всему, что слышала о тебе.
Она склоняет голову набок.
– О? Странно. Я не узнаю тебя. Ты из Сент-Джонса? Я училась в Симмонсе, в Коннектикуте.
Мне трудно поверить, что она не знает, кто я. Не могу понять, притворяется она или нет, улыбка такая убедительная, но, учитывая, что она была с Эмметом утром после того, как стало известно о нашей помолвке (и, возможно, ночью), она не могла не знать.
– Да, Лейни училась в Сент-Джонсе, хотя она на несколько лет младше нас. Она работает со мной в галерее Morgan Fine Art, и, о боже, она помолвлена с Эмметом.
Улыбка Миранды не меняется ни на дюйм.
– Да, конечно. – Затем она хихикает, как будто Коллетт сказала что-то смешное. – Поздравляю.
Желудок сжимается, когда я киваю, а затем поворачиваюсь к сцене.
На протяжении всей лекции я безуспешно пытаюсь сосредоточиться. Сомневаюсь, что улавливаю половину того, что говорит Зернер, и это невероятно раздражает. Настроение портится, когда он заканчивает и приглашает всех в фойе перекусить и продолжить обсуждение.
– Хотела бы я остаться, – говорит Миранда, снимая пальто со спинки стула. – Но, вообще-то, я собираюсь на поздний ужин. Не хочу заставлять своего кавалера ждать.
Ее насмешливый взгляд встречается с моим, и намерения кристально ясны: она собирается встретиться с Эмметом.
Стараюсь, чтобы моя улыбка была приторно-сладкой, и отвечаю:
– Желаю отлично провести время!
Но это предел моей способности притворяться. Я отказываюсь от закусок и выхожу в холодную ночь, обеспокоенная, что снова пошел снег.
Две недели спустя теплый дневной свет проникает сквозь занавески в гостиную бабушки. В камине тихо потрескивает огонь. Джейкобс разливает чай на четверых, используя антикварный чайный сервиз Reed & Barton из чистого серебра, который бабушка приобрела на аукционе в прошлом году за сумму, равную ВВП небольшой страны.
Мы принимаем гостей. Не так давно Диана приехала в дом бабушки со своей внучкой Викторией. Виктория всего на несколько лет старше меня, и бабушка хотела бы, чтобы я стала такой, как она. На бумаге у нас много общих качеств: мы выросли в школе-интернате, получили образование в Лиге Плюща, светские люди, утонченные, лощеные, но Виктория излучает уверенность. Куда бы она ни пошла, мир следует за ней. На вечеринках и званых вечерах, которые мы посещаем, она всегда в гуще событий, руководит шоу, в то время как я держусь в стороне. Наши пути редко пересекаются, хотя она достаточно мила в случаях, когда мы вынуждены находиться в обществе друг друга из-за наших бабушек.
Последние пятнадцать минут Виктория болтала без умолку, рассказывая истории из своей жизни. Глупый казус с лондонской модисткой. Ужасное свидание вслепую со шведским наследником судоходства. «Удивительный» духовный семинар, который она только что закончила на Бали. Ее пригласила подруга – Кейт Хадсон.
Я слушаю и потягиваю чай, кивая, когда это уместно, пытаюсь не привлекать внимания, но безуспешно.
Возможно, она чувствует, что теряет мое внимание, потому что наклоняется и приподнимает брови.
– О! Не могу поверить, что еще не говорила тебе – ты знаешь, кого я видела прошлой ночью?
Следует многозначительная пауза, и я понимаю, что на самом деле должна угадать.
– К-Кейт Хадсон?
Она закатывает глаза.
– Нет, глупышка. Эммет был в «Парке номер 9» с очаровательной блондинкой. Я сидела через один столик от них, но не расслышала имени его спутницы. Может, ты ее знаешь? Она была выше ростом, и мне кажется, что я недавно видела ее в городе. Она была стройной, с короткой стрижкой. У нее потрясающая винтажная сумка от «Шанель», о которой я чуть не спросила. Она твоя подруга?
Я качаю головой.
Она определенно не подруга.
Ее улыбка увядает, и легкий румянец заливает щеки, она смотрит на свою бабушку в поисках поддержки.
– Ах, ну что ж. Уверена, что они всего лишь знакомые. Ты же знаешь, как это бывает…
Она хочет сказать, что среди представителей высшего света мужчины и женщины нередко расторгают браки или, в данном случае, фиктивные помолвки. Обычно это делается осмотрительно, но не всегда. Здесь нет папарацци, которые могли бы запечатлеть скандальные моменты, мы слишком осмотрительны, но сплетники вроде Виктории берут на себя труд выведать все непристойные подробности, чтобы разнести новость по свету.
Она едва ли первая, кто сообщает мне о походах Эммета. За последние несколько недель, это единственное, о чем со мной хотят поговорить:
– Вчера вечером он был с потрясающей женщиной в клубе «Сомерсет».
– На аукционе в Бостонской публичной библиотеке он шел под руку с женщиной.
– Мне показалось, что вчера вечером я видел его с кем-то на улице Сореллинас, но, возможно, ошибся…
Хоть я и хотела, чтобы сердце стало черствым, но, оказывается, невозможно не чувствовать себя уязвленной. Каждая история так же болезненна, как и предыдущая. Эммет, похоже, намерен разгуливать по городу с таким количеством женщин, с каким только сможет, и я уверена, что этим дело не закончится. Я давлю на раны, представляя, как он забирает их домой в конце ночи, ползет к ним, точно так же, как он делал это со мной на пирсе в Италии… его губы накрывают их губы, тяжелое тело прижимает их к кровати…
Когда Диана и Виктория уходят, бабушка встает, и вся тщательная грация и элегантность, которые она излучала последние два часа, мгновенно улетучиваются.
Она поворачивается ко мне, выражение ее лица становится убийственным.
– Он выставляет тебя дурой! – шипит она, глядя так, словно надеется, что я разделю ее ярость.
Я протягиваю руку и осторожно ставлю недопитый чай на кофейный столик, избегая ее взгляда.
– Он волен поступать, как ему заблагорассудится. Мы не женаты, – ровным голосом отвечаю я.
– Вы обручены и весь мир знает об этом! Дело не в церемонии или дурацком свидетельстве о браке.
– Не думаю, что это имеет значение…
– Имеет, но ты слишком молода и наивна, чтобы понять. А может, тебе просто все равно, но ты сделаешь, как я говорю, и приведешь его в чувство.
Я почти смеюсь.
– Ты слишком переоцениваешь меня, если думаешь, что это возможно. Эммет не подчиняется никому, кроме отца.
Я ошибалась, полагая, что это положит конец тираде. Если уж на то пошло, я только что усугубила ситуацию.
– Тогда, я полагаю, мне придется поговорить с ним.
Съеживаюсь и немедленно встаю, пытаясь поймать ее, прежде чем она выйдет из комнаты.
– Нет, пожалуйста…
Но она уже приняла решение. Не сомневаюсь, что в эту самую минуту она звонит Фредерику.
Глава 26
Эммет
Во мне живет гнев, который я не могу подавить. Если я занят, я могу почти забыть о его существовании, но он всегда на заднем плане, на слабом огне.
Всю вторую половину ноября и начало декабря я работаю как вол. Мотаюсь туда-сюда из Нью-Йорка в Париж. Я близок к завершению сделки по приобретению компании Leclerc & Co., и у меня было четыре встречи с командой реставрации из «Бэнкс и Барклай» по поводу новой штаб-квартиры GHV в Бостоне.
Я также продвинулся вперед в обустройстве своего дома. Хотя он и далек от завершения, в нем можно жить. Пирс Уотерхаус закончил меблировку нескольких комнат на первом этаже, и этого достаточно, чтобы я мог съехать из отеля Mandarin Oriental за две недели до Рождества.
Как только заканчиваю распаковывать последнюю коробку, я сожалею о своем решении.
В городе уже становится одиноко. Дни становятся короче, ночь с каждым днем наступает все раньше. Снегопад не прекращается, и из-за погодных условий все вынуждены сидеть по домам. В Mandarin Oriental я мог бы выпить что-нибудь в баре или поужинать внизу и почувствовать себя не таким одиноким и брошенным. В моем тихом доме это не так просто.
Праздники вступают в свои права. Здания по всему городу украшаются красными бантами и мерцающими огнями, а я, как Скрудж (прим. – персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь»), ненавижу все это и мечтаю, чтобы праздники прошли побыстрее. Кажется, счастливые семьи следуют за мной, куда бы я ни пошел. Я прохожу мимо детей, лепящих снеговиков, туристов на коньках, импровизированного киоска с горячим какао, которым заведуют две сестры с темными косичками, украшенными на концах зелеными и красными бусинками.
– Мистер! Эй, мистер! Хотите горячего шоколада?! – спрашивает меня младшая из них.
– Нет, – ворчливо отвечаю я, ускоряя шаг.
Клянусь, у нее на глазах выступили слезы. Я делаю всего два шага, после чего тяжело вздыхаю, поворачиваюсь и достаю из бумажника пятидесятидолларовую купюру, чтобы положить ее в пластиковый стаканчик, который до сих пор был наполнен только мелочью.
– О! СПАСИБО!
Я планирую провести Рождество, прикованным к рабочему столу. На самом деле, это вынужденная мера. Сейчас невероятно напряженный сезон для GHV. На четвертый квартал приходится больше всего заработков, и именно в это время приходится тушить больше всего пожаров. Даже Александр, кажется, сосредоточен на работе, что для него большая редкость.
Кроме этого, ничего не изменилось, в том числе в отношении помолвки с Лейни.
Отец нанял свадебного организатора после вечеринки по случаю помолвки, на которой я не присутствовал, но я заблокировал ее адрес электронной почты, а когда она создала еще один, заблокировал и его. Если свадьба и состоится, я ничего об этом не знаю.
Недавно мне позвонил папа, и как только я ответил, он стал упрекать и ругать меня на французском. Неблагодарный. Глупый. Импульсивный.
– Ты выставляешь ее на посмешище, разъезжая по городу с разными женщинами.
Ее – это Лейни.
– Мне все равно, есть ли у тебя любовницы, но ты будешь вести себя так, будто я правильно тебя воспитал. Ты будешь вести себя прилично и проявлять к Дэвенпортам больше уважения, чем сейчас.
Он решил, что его тирада убедит меня подчиниться, но я повесил трубку и позвонил Миранде, чтобы сказать ей, что мы должны пойти на ужин. Неважно где, это не имело значения, лишь бы было похоже на большой средний палец для отца.
Все это время, в суматохе праздников и ссор с отцом, у меня выработалась привычка, на которую я стал полагаться, секрет, который не раскрываю никому, кроме своего водителя, да и то только потому, что он принимает в нем непосредственное участие. По вторникам и четвергам, во второй половине дня, если у меня перерыв между встречами или я свободен, я говорю ему ехать к Моргану, и когда мы приезжаем, он паркуется перед галереей и не глушит «Рендж Ровер». Я не планирую выходить из машины, и он это знает.
Вместо этого я сижу и всматриваюсь в окна от пола до потолка в поисках Лейни. Мне не всегда везет, но иногда удается увидеть ее. Однажды она стояла прямо у входной двери и разговаривала с пожилой женщиной. Я не знал, кто она – художница, коллекционер, дилер, но они о чем-то увлеченно беседовали, и выразительная улыбка Лейни почти ощущалась через стекло. Я бы просидел так весь день, если бы позволял график.
В другой раз я застал Лейни, когда она уходила с работы, закутанная в толстый слой одежды, что я едва мог разглядеть ее лицо. Я посмотрел на небо, обеспокоенный тяжелыми облаками и обещанием еще большего снегопада. Тротуары уже были покрыты несколькими дюймами снега.
Конечно, она собирается идти пешком, подумал я, уже потянувшись к ручке своей дверцы.
Но она бросилась к стоящей на холостом ходу машине, припаркованной прямо перед моей, не нуждаясь в спасении.
Мой план провести Рождество прикованным к столу был прерван телефонным звонком и приглашением от Александра.
– Маман приезжает в город на каникулы.
– Шутишь. Когда ты в последний раз ее видел?
Он задумывается.
– Сан-Тропе, три года назад. Или четыре? Она встречалась с тем длинноволосым певцом.
– Верно. Игнасио. Ему было сколько, двадцать?
– Если бы. Он едва говорил по-английски, но ей, похоже, было все равно.
– Как ты думаешь, они еще вместе?
– Думаю, увидим.
Все приготовления сделаны, и, по-видимому, отец тоже участвует. О, радость. В последний раз мы были все вместе на выпускном Александра в колледже. Не сомневаюсь, будет зрелище, но сегодня канун Рождества, и я лучше проведу ночь со своей неблагополучной семьей, чем один.
У меня целая охапка подарков, которые ассистент помог достать: редкая модель Birkin для мамы, сноуборд, сделанный в сотрудничестве с Жан-Мишелем Баския, для Александра и совершенно непрактичная перьевая ручка La Dona Menagerie для отца.
Порывы ветра пронизывают, когда я выхожу из машины и спешу в отель «Четыре сезона», где мы собираемся поужинать. Личный консьерж ждет прямо за дверью, а рядом посыльный с серебряной тележкой. Коридорный немедленно выгружает подарки, после чего меня проводят по коридору мимо шумного обеденного зала, где бостонцы наслаждаются рождественским фуршетом, в приватную комнату, скрытую за плотными бордовыми шторами.
– Вы прибыли как раз вовремя, мистер Мерсье, – говорит мне консьерж с доброй улыбкой. – Пожалуйста, наслаждайтесь вечером в отеле «Четыре сезона» и дайте знать, если мы сможем вам еще чем-нибудь помочь.
Он слегка кланяется, затем отодвигает занавеску, пропуская меня. Вхожу в комнату и обнаруживаю, что все места за обеденным столом уже заняты, за исключением одного. Я прихожу последним. Во главе стола, как император на троне, восседает отец. Рядом с ним – мама, а слева от нее – Игнасио. Александр сидит рядом с Игнасио. По другую сторону от отца Фэй Дэвенпорт подносит к губам бокал с красным вином, окидывая меня холодным взглядом. Справа от нее, не отрывая взгляда от стола, сидит Лейни.
– Какой ужасный сюрприз.
Лейни морщится, но никто не произносит ни слова. Отец бросает на меня агрессивный неодобрительный взгляд. Мама слишком поглощена собой, чтобы понять, что я сказал.
– Эммет! Мой драгоценный мальчик!
Она вскакивает со своего места, демонстрируя материнскую привязанность, и обходит стол, широко раскинув руки. Я оказываюсь в объятиях, которых не хочу, крепко прижатый матерью, которую вообще не считаю семьей. С тех пор как я видел ее в последний раз, она успела измениться. Когда она отстраняется, чтобы посмотреть на меня, я замечаю, что нос стал тоньше, немного непропорционален остальной части лица. Брови изогнуты неестественно высоко, а губы и щеки чрезмерно пухлые. Она по-прежнему красива, но ее трудно разглядеть под всей этой фальшью.
Она пытается встряхнуть меня, но у нее не хватает сил.
– Ты непослушный мальчик. Я понятия не имела, что ты помолвлен!
– Я не помолвлен, – категорично отвечаю я.
– Эммет. – Предупреждение отца разносится в воздухе.
Александр смеется.
Игнасио тоже смеется, не понимая, что происходит.
Фэй Дэвенпорт выглядит так, будто хочет оторвать мне голову, а Лейни абсолютно ничего не делает. Как будто меня здесь вообще нет.
Единственное свободное место за столом рядом с ней. Мне невыносима мысль, что они заранее организовали рассадку, будто все, что нам нужно, чтобы безумно влюбиться и таким образом решить проблему – это поужинать вместе.
Официант спешит отодвинуть стул, но я отмахиваюсь и делаю это сам. Он зловеще скрипит, и я замечаю, как Лейни вздрагивает.
Значит, она знает, что я пришел.
Это уместно, учитывая, что я презирающе, раздражающе, отчаянно ощущаю ее присутствие. На ней облегающее красное бархатное платье с длинными рукавами, которое облегает фигуру. Глубокий V-образный вырез украшен бриллиантовым колье, но безымянный палец по-прежнему обнажен. Странно, учитывая, что рубин, который я ей подарил, идеально подошел бы к наряду.
– Где твое кольцо? – Спрашиваю я, заняв свое место.
Она сжимает левую руку в маленький кулачок, а затем кладет ее на колени.
– Подгоняют по размеру.
– Какая жалость. Уверен, тебе больно не носить его на пальце, чтобы демонстрировать право собственности.
– Очаровательно.
Она слегка отворачивается от меня, думаю, это тонкий способ сказать мне, чтобы я отвалил.
Я почти улыбаюсь.
– Не знал, что ты будешь здесь сегодня. Надеюсь, ты не ждешь подарка.
– Не стоит беспокоиться, – говорит Александр, прерывая нашу приватную беседу. – Я принес тебе кое-что, Лейни.
Она оживляется и с любопытной улыбкой смотрит на моего брата.
Волна раздражения поднимается и обвивается вокруг шеи, сжимая горло.
– Какой дружеский жест, брат. Когда ты нашел время? Разве мы даем тебе недостаточно работы в GHV?
Александр только смеется, наслаждаясь происходящим.
Он достает три подарочные коробки от Cartier из сумки, которая, должно быть, лежала у его ног.
– Я собирался подарить потом, после ужина, но зачем ждать?
Он раздает их маме, Фэй и Лейни. Они благодарят его и говорят, что в этом не было необходимости, затем открывают их одновременно, чтобы показать одинаковые теннисные браслеты с изумрудами и бриллиантами.
Щеки Лейни розовеют от восторга, когда она достает его из коробки и любуется в теплом свете люстр.
– Это потрясающе, Александр. Действительно. Тебе не следовало.
На другом конце стола мама радостно визжит и тут же просит Игнасио помочь ей надеть браслет.
Даже Фэй одаривает Александра одобрительной улыбкой.
Лейни наклоняется к нему через стол и тихим голосом говорит:
– Мне никогда раньше не дарили украшения… Ну, никто кроме бабушки.
Ее голос звучит раздражающе интимно. Как будто я здесь не сижу.
– Я подарил тебе кольцо, – напоминаю ей, ничуть не смущаясь.
Она даже не удостаивает меня взглядом, отвечая:
– Это был не столько подарок, сколько окровавленная лошадиная голова.
Раскатистый смех Александра привлекает внимание всех за столом как раз перед тем, как в зал входит группа официантов, каждый из которых останавливается за стулом, прежде чем подать наше первое блюдо.
Это кростини с козьим сыром, гранатовыми зернами и розмарином, и мы все едим, изображая вежливую беседу.
Фэй и отец, похоже, умеют вести себя так, словно они старые друзья. Игнасио и Александр увлеченно обсуждают текущее положение дел в Формуле-1. Мама проверяет свое отражение в компактном зеркальце, подкрашивает губы, откусив ровно один кусочек закуски, а затем отодвигает его в сторону, чтобы не наесться.
Мы с Лейни, кажется, находимся на собственном маленьком острове, притворяясь, что друг друга не существует, пока поглощаем закуски и потягиваем вино. Конечно, это далеко от правды. Я обнаружил, что не могу отвести от нее взгляда. Детали, которые я воспринимал как должное до тех пор, пока мы не расстались, изящный изгиб запястья, осторожность, с которой она проводит пальцем по бокалу с вином, каждый укус – кажутся мне интереснее, чем все остальное в комнате.
На ней духи, в которых поэтично сочетаются амбровые и цветочные ноты. Я узнаю этот аромат по нашим предыдущим встречам, и с каждым вдохом ощущаю печальную ясность.
Я списал свое одиночество на праздники и незнакомую обстановку. Думал, что, возможно, поездка в Париж немного развеет грусть, но теперь я понимаю, что бегство на другой континент не избавит меня от этого чувства. Сидя рядом с Лейни и стараясь не замечать и не восхищаться каждым ее движением, я понимаю, что все гораздо сложнее.
Подали второе блюдо, затем третье. Мы перешли к цитрусовому салату, политому медом, и граноле с фисташками и маком, когда наконец-то заговорили о слоне в комнате.
– А теперь, почему бы нам не обсудить самую интересную тему? – выпаливает мама, переводя взгляд с меня на Лейни. – Вы уже определились с датой свадьбы? У меня не получится, если это произойдет слишком рано. В феврале я еду в Сингапур, не говоря уже о том, что мне понадобится несколько месяцев, чтобы подобрать платье. Думаю, сшить на заказ от «Версаче». Или от «Балмена»? Вариантов бесконечное множество, но я хочу быть уверена, что у меня будет достаточно времени как минимум на три примерки.
Лейни разворачивает и сворачивает салфетку у себя на коленях.
– Поздней весной, – отвечает за нас отец. – В Париже.
Мать радостно хлопает в ладоши.
– О, чудесно! И где? Я могу назвать несколько дизайнеров, которые хотели бы, чтобы их работы были представлены в Опере Гарнье или Малом дворце.
– Думаю, мы остановились на Музее Оранжери, – отвечает он.
Выслушав более чем достаточно, я не могу не высказаться.
– Кто это «мы»?
Отец вздыхает.
– Я бы предпочел поужинать в цивилизованной обстановке, – говорит он, ведя себя так, словно проблема здесь во мне.
Господи, вся эта комната нуждается в психотерапии.
Маман, совершенно не замечая нарастающего напряжения, продолжает.
– А как насчет цветов? Надеюсь, ничего фиолетового. Они абсолютно не подходят к моему цвету лица. И никакого красного тоже. Я бы предпочла бледно-розовые. Так, а теперь скажи, будет ли Игнасио шафером или…
Не в силах больше слушать ее болтовню, я перебиваю.
– Свадьбы не будет, – говорю я, четко выговаривая каждое слово.
За столом воцаряется тишина, и отец аккуратно кладет приборы на тарелку, набираясь терпения, прежде чем поднять на меня взгляд.
– Что, по-твоему, ты получишь, ведя себя как капризный ребенок?
Смеюсь над абсурдностью его вопроса.
– Свободу от диктатора.
– Свободу? – Он усмехается. – В этом мире не существует свободы, Эммет. Я думал, ты и так это прекрасно понимаешь, но, возможно, ты недостаточно хорошо усвоил концепцию, пока рос и бесчинствовал в школе-интернате.
– Ты путаешь меня с Александром.
Брат вскидывает руки.
– Эй! Не втягивай меня.
Отец игнорирует его, пылающая ярость направлена исключительно на меня.
– Ты избалованный и неблагодарный. Если мой отец просил меня что-то сделать, я это делал. – Его щелкающие пальцы пронзают тишину. – Вот так, – настаивает он.
– Когда это я делал не так, как ты просил? В школе? На работе? Я несу ответственность, которую ты на меня возложил, лучше, чем большинство мужчин, и все же ты требуешь большего.
Он усмехается.
– Да. Я вряд ли буду похлопывать тебя по плечу за то, что ты терпел тяготы детства с серебряной ложкой во рту.
Я поднимаюсь и встаю.
– В этом-то все дело? Тебя возмущает, что ты был вынужден стать самостоятельным человеком, сделать себя сам, в то время как я – нет. Твой отец был простым фабричным рабочим, а мать – скромной портнихой, и все же теперь ты один из богатейших людей в мире. И все же ты несчастлив. Ты считаешь нас с Александром неблагодарными, потому что мы не родились нищими на улицах. Ты жалеешь, что нам не пришлось так же, как тебе, карабкаться наверх.
Его лицо краснеет от гнева.
– Ты должен проявить немного уважения, – выплевывает отец, бросая салфетку на стол.
Он сталкивается с бутылкой вина, опрокидывая ее. Лейни подскакивает и пытается помочь, когда красное вино проливается на белую льняную скатерть. Бабушка, покачав головой, усаживает ее обратно на стул.
Мама зажимает рот рукой, на глаза наворачиваются крокодиловы слезы из-за того, что немного красного вина попало ей на платье.
Александр пытается разрядить обстановку.
– Это бесполезно.
Он прав. Это бесполезно.
Мы с отцом никогда не сходимся во взглядах, и, хотя я мог бы отступить и решить этот вопрос, просто подчинившись его требованиям, я этого не сделаю. Я дошел до предела, позволив ему играть роль кукловода в моей жизни. Если не начну действовать сейчас, это никогда не закончится.
Я уже на ногах. Нет смысла оставаться.
Они могут продолжать этот фарс с рождественским ужином.
Глава 27
Лейни
Наблюдая, как красное вино медленно разливается по скатерти, я словно переживаю последние отголоски сна наяву. Я сижу в стороне от хаоса, который царит вокруг, от плача и криков – все это приглушено, будто я нахожусь в звуконепроницаемой коробке.
Сядь прямо.
Сохраняй спокойствие.
Будь вежлива.
Веди себя благородно.
Никогда не спорь.
Эммет и его отец ведут себя как два альфа-волка, рвущие плоть друг друга, а потом… Эммет ушел.
Ссора окончена.
Бабушка успокаивающе кладет руку мне на плечо.
– Ты вела себя чудесно, дорогая.
Только на этот раз ее похвала не доставляет удовольствия.
Ее слова – не тот бальзам, который мне нужен. Я хмурюсь и качаю головой, оглядывая комнату, перевожу взгляд сначала на нелепую мать Эммета, кричащую о своем испорченном платье, затем на его властного отца, который все еще расхаживает по комнате, сжав кулаки, и, наконец, на брата, который вернулся к еде, как будто ничего не случилось.
