Текст книги "Мой профессор (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава 5
Эмелия
Кабинет профессора Барклая располагается в Рид-холле, в центре кампуса. Памятник архитектуры из белого кирпича находится рядом с зеленой зоной, а на лужайке полно студентов, наслаждающихся отдыхом после обеда. Люди бросают фрисби, распаковывают ланчи, а раскаты смеха дразнят меня, пока я иду прямо на место казни. Печали добавляет и то, что сегодня прекрасный осенний день.
Температура достигает семидесяти градусов по Фаренгейту, и все, чего мне хочется – это сесть на любимую скамейку, достать хорошую книгу и позагорать, как остальные студенты.
К сожалению, мне нужно появиться на одной встрече.
– Все будет не так уж и плохо, – заверяет меня Соня, пытаясь улыбнуться.
Когда девушка видит мое лицо, ее улыбка исчезает.
Мы не торопились идти в кабинет Барклая. Даже задержались на занятии. Медленно собирали вещи. Зашли в уборную. Медлили. Тем не менее я не нашла ни одной причины, которая может помочь выйти из положения.
Рабочий кабинет профессора находится на втором этаже здания. Мы медленно идем по коридору, я позволяю Соне обогнать меня. Удивительно, но она ведет себя тихо – такое с ней случается редко. Она уже извинилась, но от этого я на нее меньше не злюсь. Для Сони это была не более, чем шутка, поддразнивание с помощью фотографии. Она не хотела причинить никакого вреда, и это то, что я готова сказать Барклаю.
Мы подходим к закрытой двери и стучим, но никто не отвечает. Я думаю, что, учитывая нашу медлительность, он уже ждет нас здесь, но нет. Рядом с дверью стоит деревянный стул, напоминающий тот, на котором я сидела в аудитории. Жестом предлагаю подруге сесть не него, а сама прислоняюсь к стене.
Из коридора доносятся голоса, но мы с Соней молчим.
Дверь открывается, и я слышу уверенные, смелые шаги человека, который направляется к нам. Напрягаю слух, но не могу заставить себя поднять взгляд. Если это Барклай, то я скоро узнаю об этом. Если не он, то мне повезло. Человек приближается, и я замечаю сшитые на заказ серые брюки и коричневые кожаные оксфорды. Запах его одеколона такой тонкий, опьяняющий… словно предупреждающий о чем-то.
– Я хочу поговорить с каждой из вас наедине. Мисс Мерсье, подождите здесь.
Соня встает и идет за ним. Я поднимаю взгляд только после того, как она заходит внутрь, и занимаю место подруги.
Где-то тикают часы.
Мои ладони потеют.
Желудок завязывается в тугой узел.
Я слышу их тихий разговор, но не могу разобрать слов. Во всяком случае, он не кричит на подругу, хотя, честно говоря, это не в его стиле.
Интересно, какое наказание он назначит Соне и что ждет меня?
Такое ощущение, что сижу под дверью кабинета, заламывая руки, в течение уже нескольких часов. Наконец, она открывается, и подруга проходит мимо. Я знаю, что сейчас лучше не пытаться с ней заговорить. Профессор Барклай следует за ней, придерживает дверь в ожидании, пока я зайду. Я быстро поднимаюсь, опускаю голову и протискиваюсь мимо него. Когда дверь за мной закрывается, по спине бегут мурашки. Я заперта в одной комнате с монстром.
– Полагаю, ты знаешь, почему я пригласил тебя сюда сегодня, – говорит преподаватель, и я, наконец, смотрю на него.
Его внешний вид напоминает о том, что он – не чудовище. А мужчина с короткими каштановыми волосами, проницательными глазами и большими руками, на которых так привлекательно выступают вены. Он – человек, который раздосадован тем, что я оказалась здесь, в его личном кабинете. В сложившейся обстановке профессор кажется моложе, более человечным.
Я хотела бы ненавидеть его лекции. Было бы неплохо, чтобы он бесконечно бубнил, и от его подачи материала хотелось бы спать, но нет – во время занятий я сижу в аудитории и восхищаюсь.
И уже изучаю материалы наперед, читаю задания на несколько недель вперед и пытаюсь угнаться за ним. Я хочу научиться у него всему, что только возможно. Хочу гордиться собой и произвести впечатление на него.
– Фотография, – наконец говорю я, решив, что лучше говорить кратко, чтобы язык не доставил мне еще больше неприятностей.
Черты его лица омрачены разочарованием. Какой позор. Все, что он испытывает от общения со мной – это разочарование, раздражение, гнев. Хотя, наверное, так даже лучше. Смогу ли я пережить момент, когда он улыбнется?
Профессор массирует висок, обходит меня и усаживается за стол.
Положив руки на живот, я поворачиваюсь к нему лицом.
– Я хотел бы, чтобы Вы объяснили мне произошедшее.
Я сглатываю.
– Вы о фото? – спрашиваю я дрожащим голосом.
– Да.
– Ничего особенного. Соня… В смысле, это была просто шутка, – я не могу позволить ей взять на себя всю вину, даже если она этого заслуживает. – Она наложила наши лица на фото звезд.
Мне очень хочется, чтобы он нашел это хотя бы немного смешным, но он остается серьезным. Я стою в нескольких шагах от него, понимая, что он не предложил мне присесть. В его кабинете царят чистота и порядок. Позади преподавателя я замечаю полку, забитую книгами по архитектуре. Интересно, это из его личной библиотеки или он взял их в университетской?
Он молча смотрит на меня, и я понимаю, что профессор ждет подробности.
– Конечно, это было ненастоящее фото. Она просто попыталась сделать что-то смешное в этом дурацком приложении, которое нашла в интернете.
Мне кажется, я вижу, как дергается его челюсть.
– Почему на этом фото оказался я? – резко спрашивает он.
– Я…
Я не могу признать правду. И не скажу ему, почему Соня так поступила. Если я это сделаю, то умру прямо на этом месте. Поэтому я выбираю вариант для трусов.
– Я не знаю.
Он подается вперед на стуле, и я сглатываю.
– Попробуй еще раз.
В мыслях я стону, понимая, что простой вариант здесь не пройдет.
Соня, ты труп.
– Ладно… Хорошо… Как бы мне поделикатнее высказаться? Конечно же, Вы должны понимать, что, очевидно, не похожи на других профессоров в университете. Вы… – я чуть не говорю «привлекательный», но в последний момент решаю выбрать другое слово. – Молодой.
Кажется, он не понимает, к чему я клоню, поэтому мне приходится добавить:
– Поэтому все эти девушки приходят на Ваши лекции, хоть они и не зарегистрированы.
Наконец, он осознает все сказанное, и мне почти что жаль его. Ах, это ужасное положение страшно красивого человека.
– Когда Соня наложила Ваше лицо на тело знаменитости, она просто хотела пошутить. Уверяю Вас, в этом не было никакого злого умысла.
– Никакого злого умысла, – повторяет он, в гневе сжимая челюсть. – Хорошо. Что же, я скажу тебе то же самое, что сказал и твоей подруге. Может, для Вас это и шутка, но такие шалости могут поставить под угрозу мое положение в университете. Слух – это идея, а идеи уничтожить трудно.
О боже, он действительно относится к этому серьезно.
Соня показала ему это фото? Он видел, как глупо и нереалистично оно выглядит? Я хочу рассказать ему об этом, но прикусываю язык. Вместо подобных комментариев просто говорю, что мы бы никогда этого никому не показали.
– Это фото было у нее только на компьютере. Она бы никому не отправила его и не показала бы.
– И все-таки другие студенты как-то его увидели и предупредили меня, – его голубые глаза наполнены гневом.
Я вздрагиваю от его язвительного тона.
Дело плохо.
– Я вынес предупреждение Вашей подруге. Однако у Вас это уже третье предупреждение, мисс Мерсье. В этом случае так дальше продолжаться не может.
Я знаю, что если заговорю, то мой голос сорвется.
Продолжаться…
Неужели это значит, что?..
– Как Вы можете продолжать посещать мои лекции до конца семестра? Кажется, Вы постоянно отвлекаете других студентов и становитесь помехой на моих занятиях.
Ой.
Я опускаю взгляд.
– Еще не поздно поменять предмет, – отмечает он, его тон совсем немного смягчается.
Значит, он хочет от меня избавиться.
Не могу его за это винить.
– Мне нужен этот предмет, – умоляю я шепотом. Эти четыре слова – все, что мне удается выдавить из себя. Мое горло слишком сильно сжимается от эмоций, которые я сдерживаю.
– Есть и другие предметы архитектурного направления, которые подойдут для Вашего курса, – говорит он, откидываясь на спинку стула так, будто моя судьба уже решена.
– Но ни один из них не похож на Ваш. Я хочу изучать консервацию объектов в аспирантуре. Мне нужно, чтобы предмет отражал мой интерес в этой области, – я заставляю себя еще раз посмотреть на него. – Пожалуйста.
Затем он начинает изучать меня, и я впервые вижу, что его лицо почти полностью расслаблено. В его голубых глазах я заметила мягкость.
Профессор Барклай, Вы – настоящее воплощение красоты.
– Профессор Лин будет вести этот предмет весной, – он отводит взгляд. – Вы можете посетить лекции в этот период.
Ах, вон оно что.
Он решает мою судьбу таким надменным образом, словно я для него ничего не значу. А являюсь лишь проблемой, которую нужно быстро устранить. Помеха, как он сказал.
Мужество, которое я раньше пыталась собрать в кулак, теперь наконец-то мне подчиняется. Я поднимаю плечи, выпрямляюсь, и наши взгляды встречаются в противостоянии.
– Это все? – когда я спрашиваю его, слова звучат едко.
Плохо… Хуже всего то, что демонстрация моей уверенности его даже не беспокоит. Он выглядит… Скучающим.
– Да, – он кивает и без особого энтузиазма машет рукой в сторону двери, будто не понимает, почему я до сих пор стою у него в кабинете.
В своей жизни я никого не ненавидела так сильно, как профессора Барклая прямо сейчас.
Я почти… Почти что показываю ему средний палец прежде, чем развернуться на каблуках и выйти из его кабинета. Я демонстративно оставляю за собой дверь открытой. Если он хочет, чтобы она была закрытой, пусть, черт возьми, встанет и сделает это сам.
Глава 6
Эмелия
Сегодня вечером должно быть весело.
В конце концов, сегодня мне исполняется двадцать один.
Мои друзья категорически отказываются проводить этот день без вечеринки. Я пытаюсь отказаться от этого. В ход идет отговорка о том, что у меня была плохая неделя (она и правда ужасная из-за моей встречи с профессором Барклаем во вторник), я притворяюсь, что у меня головная боль и домашнее задание, но это их не убеждает.
Мы собираемся куда-нибудь сходить.
Но хуже всего то, что мы собираемся сходить куда-нибудь в тематических костюмах.
Неудивительно, что Соня занимается разработкой плана и выбирает тематику вечера. Она унижается передо мной всю неделю, печет мое любимое печенье, покупает цветы и ставит их на тумбочку в моей комнате, при каждом удобном случае извиняется за произошедшее во вторник. Даже предлагает снова встретиться с профессором Барклаем, чтобы признаться во всем и объяснить, что фото было только ее идеей. Однако я не думаю, что это помогло бы. И не хочу посещать его предмет. Не могу представить, что когда-нибудь снова появлюсь в лекционном зале и сяду на этот деревянный стул. На самом деле, если бы у меня была возможность поджечь его, я бы ею воспользовалась.
Мой костюм ждет меня на краю кровати.
Это наряд школьницы, напоминающий костюм Бритни Спирс в культовом клипе «Baby one more time», но у Сони не получается найти точную копию. Вместо оригинала на кровати лежит укороченный белый топ на пуговицах и плиссированная юбка, оба предмета маленькие и вульгарные. Подруга хочет, чтобы я заплела волосы в косички, но должен же быть обозначен какой-то предел. Кроме того, на это нет времени.
Все остальные тоже потрудились над внешним видом. Соня – это Бритни в эру ее «Oops! I did it again», в красном костюме из спандекса. Аннетт надевает парик цвета пожарной машины и черный наряд доминатрикс, вдохновленный «Toxic». СиДжей, который воспринимает свою роль слишком серьезно, одевается как Бритни в клипе «I’m a Slave 4 U». Он входит к нам, одетый только в зеленый спортивный бюстгальтер, черные байкерские шорты и огромное боа, обернутое вокруг шеи.
– «Это Бритни, сучка», – фраза, которая произносится уже больше двухсот раз за вечер, а ведь мы еще даже не выходим из квартиры.
Все уже примеряют свои роли, сидя в гостиной и распевая песни во все горло.
Я здесь и надеюсь, что они забудут обо мне.
Со времени смерти матери мой день рождения становится просто еще одним днем в году, который кажется особенно печальным и депрессивным. Каждый день я готовлюсь к этому. Знаю, что день будет плохим, и пытаюсь настроиться на то, чтобы он оказался лучше, но каждый год терплю поражение. Я не хочу, чтобы все происходило вот так. Хотелось бы мне любить жизнь так же, как Соня. В ее мизинце энтузиазма больше, чем во всем моем теле, но в свою защиту хочу сказать, что моя жизнь в каком-то роде… печальна.
Раньше только мама звонила в мой день рождения, но она умерла, поэтому, кроме трех Бритни в гостиной, никто даже не догадывается, какой сегодня день. Если бы не они, день прошел бы незаметно. На самом деле это происходит всю мою жизнь. Это странное чувство – не иметь семьи. Технически семья у меня есть. Это… сложно. Родственники, которые у меня «есть», не из тех, кто будет звонить в день рождения. На самом деле, мы вообще не разговариваем.
Это не значит, что я не интересуюсь их жизнью.
Например, прямо сейчас я просматриваю соцсети моего брата Александра. До этого я заглядываю в профиль к Эммету. Это то, чем я занимаюсь время от времени. Жизнь братьев кажется мне невероятно увлекательной. В ней всегда бесконечное количество вечеринок, благотворительных мероприятий, гонки Формулы-1, лето в Дубае, зима в Аспене, весна в Париже, и мне сложно хотя бы осознать все это.
Я раздумываю об образе Александра на вечере по сбору денег, когда меня вдруг окружают друзья. Должно быть, они в сговоре, потому что Аннет вырывает у меня ноутбук, Соня хватает мой костюм, а СиДжей обхватывает руками и поднимает с кровати.
– Хватит валяться! Больше никакого уныния, Бритни. Пора выходить! Совершай ошибки! Фотографируйся! Веди себя в соответствии с возрастом!
– Кстати, об ошибках, – говорит Соня, протягивая мне ликер.
– Что это? – я морщусь.
– Не имеет значения, – она подносит бутылку к моим губам, и он обжигает, как ад, спускаясь в желудок. – Оденем тебя, а потом ты снова выпьешь.
– Вы решили надо мной поиздеваться?
– Именно так, – говорит СиДжей, размахивая своими неоновыми ногтями перед лицом, чтобы показать их. Затем он огрызается на Соню. – Сдерни с нее рубашку.
– Эй! Полегче! Сама разденусь!
Чтобы продемонстрировать усилия, я добросовестно снимаю рубашку и отбрасываю в сторону. Соня и СиДжей присвистывают так, будто никогда раньше не видели меня в белье.
– Господи Иисусе, ты горячая. Чего бы я только ни отдал, чтобы родиться в этом теле, – говорит друг, задумчиво качая головой.
– Ладно, хватит. Ты тоже горячий. Перестань пялиться на меня и передай рубашку, – говорю я, прикрывая грудь и заставляя Соню прекратить застегивать пуговицы.
Одежда облегает тело, и я чувствую себя в этом так же нелепо, как и предполагала.
Соня завязывает рубашку у меня над пупком, после чего я надеваю юбку, потому что ничего не могу с этим поделать. Это день рождения моей мечты? Нет. Но все же невероятно мило со стороны моих друзей сделать для меня такой праздник? Абсолютно. Я знаю, они желают мне всего самого лучшего. Но они не понимают, почему такие дни, как сегодняшний, для меня сложны, и в этом весь смысл. Они все еще многого обо мне не знают, и даже те факты, которыми я делюсь с ними, не раскрывают всего.
Сначала никто не может разобраться в деталях.
Я помню разговор с СиДжеем во время нашего знакомства на первом курсе.
– Эмелия, напомни, откуда ты? – спросил парень. – Я думал, ты из Англии, но у тебя нет акцента.
– Сколько осталось до следующего занятия? – рассмеялась Соня. – Потому что это займет некоторое время.
– Это правда. У меня двойное гражданство, США и Шотландия.
– Так ты… из Шотландии? – СиДжей нахмурился.
– Нет. Моя мама – американка, а папа – француз, но в основном я росла в Шотландии.
– Ты следишь за историей? – спросила Соня.
– С трудом.
– Не забудь упомянуть про школу-интернат, – подруга нахмурилась.
– О, точно, я училась в школе-интернате в Йорке до приезда сюда, и, думаю, именно там выучила английский.
– Фактически ты в одинаковой степени шотландка, американка, англичанка и француженка.
– Все верно! – я ухмыльнулась, слегка поаплодировав ему.
– Тогда понятно, что у тебя с акцентом.
– Не думаешь, что я немного похожа на британку? – стала дразнить его я, изображая друзей из интерната.
Они рассмеялись.
– Только когда ты включаешь этот акцент. В остальном ты звучишь как старый американец. Без обид.
– Никаких обид.
Мне нравится объяснять свою жизнь так, чтобы все это казалось глупым и веселым. Проще умалчивать о правде: странное детство, проведенное в полуразрушенном замке в Шотландии, отец-француз, которого я никогда не встречала. Когда друзья спрашивают о нем, я вру, что он архитектор. И говорю, что именно из-за него я так интересуюсь этим предметом. Когда они спрашивают о маме, я говорю правду: ее убил рак, когда мне было семнадцать.
«Значит, не такая уж и большая семья», – всегда говорит кто-нибудь с жалостливой улыбкой, и в этот момент я часто меняю тему.
– Кто этот горячий красавчик? – спрашивает Аннет, уставившись в мой ноутбук. – Подожди, – она наклоняется ближе. – Александр Мерсье? Это твой родственник, Эмелия?
– Нет, – решительно настаиваю я, и в целом это правда. Мы не родственники. Я подхожу и закрываю ноутбук, прежде чем обращаюсь к ним с вопросом, который будет для них интересным. – Итак, какой макияж мне сделать?
* * *
Ганновер – это маленький студенческий городок. Если не считать поездок в Бостон и возможности завалиться без приглашения на одну из студенческих вечеринок в окрестностях кампуса, есть только одно место для прогулок – главная улица. Она находится прямо рядом с кампусом, там есть все – от CVS до Starbucks, а в центре много типичных студенческих баров, которые в выходные зачастую заполнены до отказа. В каждом своя атмосфера. The Roosevelt Room – крутой и дорогой. В The Nightingale темно и немного грязно, обычно здесь играет живая музыка и предлагают фирменные напитки. Мой любимый – это Murphy’s on the Green. Внутри он оформлен в стиле библиотеки: целые ряды книг на шкафах и полках, мебель из темного дерева, приглушенный свет. К сожалению, он считается любимым у всех. Мы планируем начать с The Roosevelt Room и добраться до Murphy’s on the Green в конце, если зайдем настолько далеко.
– Итак, какой у тебя статус на этот вечер? Ты полностью свободна? Одинока, но влюблена? В отношениях, но все запутанно? Или полностью предана одному человеку? – спрашивает СиДжей, когда мы заходим внутрь.
– Полностью свободна.
– Что случилось с Оуэном? – СиДжей визжит от радости.
– Мы расстались прошлой весной.
– «Мы расстались», – фыркает Соня. – Звучит так, будто это не она вырвала бедняге сердце. Он был одержим ею. И еще несколько дней после разрыва приходил к нам, чтобы попытаться ее вернуть.
– Похоже, у него были причины унижаться. Он изменял или что-то такое?
– Оуэн? Никогда. Он не из таких.
– Почему из-за этого в твоем голосе появляется разочарование?
– Не знаю, – но сразу же меняю настроение. – Я имею в виду, он был хорошим парнем, мы просто не подошли друг другу.
– Нашей маленькой Эмелии нравится… Определенный тип, а Оуэн был слишком милым.
– Соня!
– Что?! Это правда. Не стесняйся. Парень был абсолютно никчемным. Я не могу представить, на что похож секс с ним. Натурал-миссионер, никаких разговоров, вошел и вышел. Словно это медицинская процедура.
К сожалению, в этом она не ошибается.
Но все-таки я ощущаю необходимость объяснить.
– Я хочу чувствовать себя свободной, а Оуэн буквально делал секс грязным, не в веселом смысле. Будто думал, что было нечто, что мы не должны были делать; что-то, что нужно скрывать и чувствовать себя неловко.
– Знаешь, я могу помочь тебе хорошо провести время, если хочешь, – СиДжей поднимает брови.
– Я не в твоем вкусе.
Он пожимает плечами, после этого замечает симпатичного парня, идущего мимо нас, и тут же забывает о своем предложении.
В The Roosevelt Room наши наряды сразу же замечают и оценивают по достоинству. СиДжей и Соня приковывают внимание окружающих, мы с Аннет держимся за ними, стараясь выглядеть хорошо.
– Мне нужен еще один коктейль, – говорит мне Аннет, и я искренне соглашаюсь.
Единственный способ пережить этот вечер – напиться вдрызг.
Глава 7
Джонатан
Я никогда не бываю в Ганновере по выходным. Для меня это редкий случай, идеальное стечение обстоятельств, в результате которых я сижу в переполненном студенческом баре и потягиваю уже четвертую кружку пива.
В Дартмуте есть серия лекций, которые проводятся для преподавателей и сотрудников университета, а также аспирантов и приглашенных гостей. Каждый месяц на сцену выходит профессор или ведущий лектор и рассказывает о теме, представляющей интерес в их области. Это способ объединить Дартмут, преодолеть разрыв между дисциплинами, которые, по крайней мере, на бумаге кажутся совершенно несвязанными.
Впервые принимаю участие в этом мероприятии и выхожу на сцену, поэтому возможности уйти нет.
Вдобавок ко всему, сегодня вечером мальчишник у другого профессора, скромная вечеринка для парня – Гаррета, с которым я едва знаком. Когда в четверг он застал меня врасплох возле моего кабинета и пригласил присоединиться, я подумал, что буду в Бостоне и смогу избежать праздника под каким-нибудь предлогом, но он поспешил напомнить мне, что я буду в Ганновере.
– Мы собираемся куда-нибудь пойти после лекции. Ты должен присоединиться. Это хороший способ познакомиться с другими профессорами.
Меня это не убедило, и тогда он добавил, что это его мальчишник.
– Ничего дикого. Мы просто собираемся выпить пару кружек пива на Мейн-стрит.
Я не видел выхода из этой ситуации.
И хотя моя лекция закончилась почти три часа назад, и я мог бы уже вернуться в Бостон, в уютную домашнюю обстановку, я слушаю, как профессор рядом со мной бубнит о том, почему молекулярная физика более интересна, чем кажется на первый взгляд.
Пока что это звучит неубедительно.
Женщина напротив меня, Триша, профессор математики, встречается со мной взглядом и преувеличенно закатывает глаза.
– Хосе, оставь это. Молекулярная физика чертовски скучна, как и математика, – говорит она. – Просто смирись с этим и пей.
Я смеюсь, а она улыбается еще шире.
Она наклоняется ко мне.
– Я бы выпила еще пива. Хочешь?
Хочу ли я еще? Да. Должен ли я выпить еще? Вероятно, нет.
Но это была адская неделя. Несколько недель, на самом деле, и я все равно поеду домой на поезде. Потому что не готов заканчивать этот вечер.
Я отодвигаю свой стул.
– Да. Пойду возьму еще.
– Я присоединюсь к тебе, – говорит она, встает и обходит стол.
Сегодня вечером собирается интересная компания, состоящая из профессоров и друзей Гарретта, не принадлежащих к академическому миру. Поначалу было немного неловко пытаться объединить группу людей, которые не так уж хорошо знают друг друга, но выпивка льется рекой, и, возможно, сейчас я слишком пьян, чтобы обращать на это внимание.
– Это большая редкость, – говорит Триша, глядя на меня, пока мы идем к бару. – Видеть тебя здесь в выходные. Да и вообще видеть тебя.
– Я живу в Бостоне. Там находится офис моей фирмы. Трудно выкроить время.
– Понимаю. Я и сама большую часть времени отсиживаюсь в математическом корпусе.
– Я бы спросил о твоей работе, но…
Она смеется.
– Пожалуйста, не надо. Ради всего святого, давай поговорим о чем-нибудь другом.
Подходит бармен, и я прошу еще одну порцию. Он кивает, давая понять, что понял, но на это у него уйдет какое-то время. Заведение переполнено, и в данный момент он единственный бармен.
– Так у тебя есть семья? Жена? – спрашивает она, сосредоточив свое внимание на барной стойке и нервно теребя салфетку. Она пытается придать своему вопросу беззаботный вид, но складывается впечатление, что ей пришлось набраться смелости, чтобы задать его.
– Нет ни того ни другого.
– Девушка?
Я качаю головой, впервые осознавая, что Триша заинтересована во мне.
Господи, неужели я настолько туп? Или немного пьян и очень рассеян…
Я часто думаю об Эмелии. На самом деле, всегда.
Наш разговор в моем офисе во вторник проходит не так, как мне хотелось бы. Я прокручиваю в голове каждый момент и пытаюсь рассуждать, правильно ли я поступаю. Когда мои студенты подошли ко мне перед лекцией и объяснили увиденное, я вышел из себя. Подобные обвинения могут привести к краху карьеры. Я не могу оставить это без внимания.
Понимаю, что фотография является не более чем неудачной шуткой. Я думаю, что, даже если бы информация об этом просочилась, администрация Дартмута отнеслась бы ко мне с пониманием и списала бы это на оплошность двух студентов, но я не могу быть уверен.
По крайней мере, они должны разобраться в этом. Есть вероятность, что они начнут официальное расследование, чтобы убедиться, что делают все возможное для защиты уязвимых студентов, и тогда это оставило бы меня на милость мельницы слухов. Слухи бы распространились, а подобные обвинения никогда не могут быть полностью стерты из общественной памяти. От одной мысли об этом у меня закипает кровь.
Эмелия должна знать, насколько это глупо. И должна понимать, что у меня нет выбора, когда речь идет о наказании. Это первый проступок ее подруги, но третий Эмелии.
Однако Эмелия не осознает, что я только сейчас начинаю понимать, что, даже если бы она абсолютно ничего не делала и каждый день сидела на моей лекции в полном молчании, сдала все тесты на отлично и написала отличную курсовую работу, даже если бы никогда не было никакой поддельной фотографии… она всегда будет девушкой «из окна». И сильным отвлекающим фактором, зудом, который я не могу почесать, девушкой, которую я не могу выбросить из головы.
У меня есть грязные фантазии о ней на том деревянном стуле.
Моя студентка.
Так что нет, Триша, у меня нет девушки.
У меня есть только Эмелия.
– А как насчет тебя? Встречаешься с кем-нибудь?
Она выдавливает из себя смешок.
– Нет. Как уже сказала, большую часть времени я провожу в математическом корпусе, и, если ты можешь в это поверить, старикашки-математики не в моем вкусе.
– Тогда я буду твоим ведомым.
Горечь отказа отражается на ее лице лишь на мгновение, а затем она маскирует это подмигиванием и улыбкой.
– Ты в деле. Бармен возвращается с подносом пива, чтобы мы отнесли его за столик.
– Давай, пойдем осмотрим толпу. Сегодня вечером здесь должно быть несколько хороших парней, верно?
Как только мы занимаем свои места, у меня в кармане жужжит телефон, оповещая о входящем сообщении. Я проверяю, хотя и не должен. Это всегда по работе. Я быстро набираю ответ, но сохраняю его в черновиках, зная, что захочу просмотреть его утром, когда отосплюсь после выпитого. Свист у входной двери бара привлекает мое внимание. Я поднимаю взгляд от телефона, и мой желудок сжимается, когда вижу, как входит Эмелия с небольшой группой друзей.
Я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что она существует за пределами той скамейки во дворе. Она – не сон. А студентка в баре, от которой мне лучше держаться подальше. Ее не должно быть здесь. Жестокая судьба сыпет соль на рану.
Я не испытываю ни малейшего облегчения, видя ее. Знаю, как ужасно мы расстались во вторник. И что она, скорее всего, не хочет иметь со мной ничего общего.
Хорошо.
Это к лучшему.
Ее группа продвигается дальше, провожаемая одобрительными возгласами людей, мимо которых они проходят. Они в костюмах, вот почему все так возбуждены. Я узнаю среди них Соню. Она идет впереди, расталкивая толпу и кружась, чтобы продемонстрировать свой красный наряд. Эмелия замыкает шествие, в защитном жесте обхватив рукой живот, словно пытаясь скрыть часть обнаженной кожи, которую демонстрирует ее наряд.
На ней практически ничего нет, нелепый наряд школьницы, и люди, мимо которых она проходит, обращают на нее внимание. Один парень наклоняется и дотрагивается до ее руки, похоже, чтобы сделать ей комплимент, и она робко улыбается, прежде чем отойти в сторону.
Внутри меня зарождается первобытная злость и ревность, потребность крикнуть, чтобы они отвели от нее свои похотливые взгляды. Тронешь ее еще раз, и я сломаю твои гребаные руки.
– О боже мой! Это забавно. – Триша смеется. – Я думаю, что все эти дети одеты, как разные версии Бритни Спирс. Я узнаю костюм зеленой змеи и наряд школьницы, но не остальные. Может быть, я ошибаюсь.
Я застрял на ее выборе слов: дети.
Черт возьми.
Делаю еще глоток пива.
Эмелия – ребенок. Моя ученица. Почему я не могу напоминать себе об этом достаточное количество раз, чтобы это действительно запомнилось?
А может быть, проблема не в этом. Может быть, если я буду повторять себе это снова и снова, это не убедит меня держаться от нее подальше… Может быть, как раз наоборот.
Она садится в другом конце комнаты, и я испытываю облегчение оттого, что она далеко.
Разговоры вокруг меня остаются без внимания, пока я наблюдаю, как она и ее друзья заказывают напитки, фотографируются, улыбаются и смеются. Эмелия – часть всего этого, но в то время, когда все остальные, кажется, искренне веселятся, девушка только притворяется. Для меня это так очевидно. В тот момент, когда селфи сделано, ее улыбка исчезает.
Она поднимает глаза и замечает, что я наблюдаю за ней. Мне нравится, что я застаю ее врасплох так же, как она меня в первый день семестра, когда я поднял глаза в переполненной аудитории и увидел ее.
Она расширяет глаза от шока, а затем переводит взгляд в сторону, к своей группе, ее щеки заливает румянец. Я почти представляю себе ее мысли.
Не тот ли это мудак?
Я уверен, что она хотела бы, чтобы я ушел. Может быть, она проклинает меня в своей маленькой хорошенькой головке, после того как я разозлил ее во вторник.
Но потом она поднимает свой коктейль и внимательно смотрит в мою сторону, но не с ненавистью, а заинтригованно.
Я продолжаю разговор с Тришей и Хосе, участвуя в нем достаточно активно, чтобы они не могли упрекнуть меня в невнимательности, и в основном просто пью свое пиво и смотрю на Эмелию.
Она знает, что я наблюдаю за ней, наши взгляды дважды встретились, но не устраивает для меня шоу. Даже наоборот. Для человека в костюме она ведет себя так, будто хочет слиться с толпой. Сидит в кабинке, которую делит со своими друзьями, и маленькими глотками пьет свой напиток. Соня и парень, с которым они вместе, держат в руках камеру и записывают видео. Четвертый человек из их группы отлучился, чтобы ответить на телефонный звонок. Эмелия сидит тихо, одна в толпе, вертя соломинку в стакане.
Люди из моей компании в конце концов начинают уходить. Я закрываю свой счет и предлагаю оплатить счет остальных – подарок Гаррету. Все поднимают бокалы и аплодируют в мою честь. Я не могу быть уверен, но клянусь, что чувствую, как Эмелия снова наблюдает за мной.
