Текст книги "Мой профессор (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Глава 31
Эмелия
Когда я выйду замуж, то сделаю это в весенний день в Данлани. Под дубом, среди цветов, прямо рядом с мамой и, надеюсь, с помощью мистера Пармера. Стоя напротив жениха, скажу «согласна» и буду думать о цитате Ф. Скотта Фицджеральда: «Их губы соприкоснулись, как молодые полевые цветы в дикой природе». Потом мы сядем прямо там и устроим пикник, откроем бутылку шампанского и будем наслаждаться этим простым моментом. Все будет не идеально. Я забуду охладить шампанское. Мой новоиспеченный муж случайно прольет его немного мне на платье, когда будет наливать нам по бокалу. Поднимется ветер и будет трепать мои волосы, но эти маленькие мгновения будут лучше, чем я могла бы себе представить. Во время церемонии муж возьмет меня за руку раньше, чем ему скажут, как будто ему нужен якорь. Облака расступятся, и выглянет яркое солнце, долгожданное облегчение и знак, что впереди нас ждут хорошие времена. Я буду думать о маме и чувствовать ее любовь.
Свадьба Сони – полная противоположность тому, что я хотела бы, но она настолько идеально подходит ей, что знаю: для нее это будет самый лучший день. Все немного чересчур, начиная с количества человек: четырнадцать подружек невесты и четырнадцать шаферов. На вчерашней репетиции мы едва поместились у алтаря.
– Ближе, – говорит свадебный координатор с натянутой улыбкой. – Подходите ближе.
С момента моего приезда и до сих пор проходит одна вечеринка за другой: приветственный обед, час коктейлей, репетиционный ужин, бранч для подружек невесты. Я знакомлюсь с таким количеством тетушек и дядюшек, что уже никого не различаю.
Идеальный сценарий: общительная невеста из большой семьи и общительный жених из еще большей семьи. Родители Уэсли еще расширяют список гостей и включают в него целую кучу людей, которых им нужно пригласить по той или иной причине: друзей из гольф-клуба, знакомых с работы, деловых партнеров. Это не столько свадьба, сколько светское мероприятие для гостей из трех штатов.
Мы находимся на курорте в северной части штата Нью-Йорк, который расположен в долине, окруженной яблоневым садом, тыквенными грядками и частным прудом. В воздухе витает осень. Золотисто-желтые и темно-красные листья хрустят под ногами. На свадьбу здесь собирается около трехсот гостей, и, хотя курорт может вместить еще несколько сотен, Соня и Уэсли арендуют все помещение. На расходах не экономят.
Я перегружена и измотана, а ведь это даже не я выхожу замуж.
Я нахожусь с Соней в ее номере, пока она готовится к церемонии. К комнате примыкает еще один люкс, где размещается команда визажистов и парикмахеров, которые занимаются подружками невесты. Я закончила совсем недавно и теперь сижу, наблюдая, как Соне наносят последние штрихи в макияже.
– Ты и так выглядишь сногсшибательно, – говорю ей, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком слащаво.
– Не надо, – говорит она, не открывая глаз от визажиста. – Я слышу эмоции в твоем голосе. Если ты заплачешь, я тоже заплачу.
– Хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты что-нибудь слышала сегодня от Уэсли? Это разрешено?
– Мы не разговаривали со вчерашнего вечера. За ужином ребята наполняли его стакан каждые пять секунд, так что не сомневаюсь, что он сейчас где-то дремлет.
Улыбаюсь этому изображению.
– У него еще есть время, чтобы подготовиться. Уверена, что все будет хорошо.
Она вздыхает.
– Ах, радость быть мужчиной. Он примет пятиминутный душ, побреется, расчешет волосы и будет выглядеть так, словно готов пройти по красной дорожке.
– Наклоните голову назад, – говорит ей визажист.
– Что ж, все это того стоит, я обещаю. Ты бы видела, какая ты хорошенькая.
На коленях у нее жужжит телефон от входящего сообщения, но, поскольку визажист работает над тенями для век, Соня передает свой телефон мне.
– Прочитай, хорошо?
– Это от твоей мамы. Она говорит, что ей удалось успокоить Линду, и теперь все идет хорошо. Кто такая Линда?
Соня стонет.
– Моя двоюродная бабушка. Она обиделась, что я не посадила ее рядом с бабушкой вчера на репетиционном ужине.
– Конечно, она понимает, что ты стараешься изо всех сил.
– Можно подумать, но нет, она подняла из-за этого большой шум.
– Что ж, постарайся не беспокоиться обо всем этом сейчас.
– Не буду. Отвлеки меня. Ты разговаривала с Купером с тех пор, как приехала?
Честно говоря, из-за всего, что происходит в моей жизни, я не подготовилась должным образом к тому, что в эти выходные встречусь лицом к лицу с бывшим парнем, и, будто жизнь хотела сорвать с меня пластырь, я увидела его сразу, как только вошла в вестибюль в день приезда. Он такой же, каким я его запомнила: воплощение мальчишеского обаяния с растрепанными светлыми волосами и непринужденным стилем калифорнийского серфера. Он стоял у стойки с Самантой, регистрируясь.
Я остановилась у входа с чемоданом, собираясь повернуться и выбежать обратно на улицу, но тут Купер оглянулся через плечо и поймал меня, не оставив времени на раздумья.
Когда он заметил, что я стою там, то не улыбнулся. Он был слишком ошеломлен, а затем, словно вспомнив, что надо вести себя нормально, слегка помахал мне рукой и слегка приподнял уголки губ. Я подошла, не то чтобы у меня был выбор, мне тоже нужно было зарегистрироваться, поэтому я вытерпела неловкую встречу.
– Саманта, это Эмелия, моя бывшая девушка.
Ее глаза тут же расширились. Невозможно сказать, чего она ожидала от меня, женщины, с которой встречался Купер, когда сделал ее своей любовницей. Если бы мы снимались в мыльной опере, произошла бы ссора, которая закончилась вызовом службы безопасности.
– Теперь просто друг, – поправила я, пытаясь донести до нее, что никакой вражды не было. Единственным моим возражением против встречи с новой девушкой Купера была неизбежная светская беседа, которую мы должны были выдержать после знакомства.
Я увидела облегчение на ее лице, когда она поняла, что эти выходные будут и вполовину не такими плохими, как она ожидала.
– Так ты теперь живешь в Бостоне? – спросила она. – Так круто. Ты приехала на свадьбу одна?
– Да, только приехала, – сказал я, указывая на свой чемодан.
– Без «плюс один»?
Я натянуто улыбнулась.
– Нет. В эти выходные я здесь одна.
Она приблизилась на полшага к Куперу, ее пальцы коснулись его. Молчаливое напоминание было ясным: теперь я твоя девушка, а не она.
– Все в порядке, – говорю я Соне. – Я столкнулась с ним при регистрации и снова вчера на позднем завтраке, но он был занят спором с официантом о яйцах, которые они принесли для Саманты. Думаю, она хотела, чтобы они были полегче, а ей принесли омлет или что-то в этом роде.
– Ненавижу ее.
Я морщусь.
– Не делай этого из-за меня. Она нормальная.
– Ладно, тогда она мне сильно не нравится. Ты знаешь, мне больно видеть ее за главным столом вместе с нами на приеме, но ничего не поделаешь.
– Серьезно, меня это ни капельки не волнует.
Стук в дверь оповещает нас, что фотограф готов войти и сделать снимки готовящейся Сони. К нам присоединяются подружки невесты, ее мама и двоюродные сестры. Комната внезапно заполняется до отказа, а Соня улыбается от уха до уха. Сижу и наблюдаю за тем, как грусть задерживается на периферии моего настроения. В такие дни я не могу не скучать по маме. Она могла бы быть моей второй половинкой на этой свадьбе. И с удовольствием посмотрела бы, как я наряжаюсь. Она бы сказала мне, какая я взрослая, красивая и уверенная в себе. И вот, поскольку ее здесь нет, я говорю себе все это и пытаюсь в это поверить.
Свадебная церемония проходит на улице, перед яблоневым садом. Я иду к алтарю с Купером, а затем стою позади своей лучшей подруги, когда она становится женой. Белые гортензии рассыпаются по арке, под которой стоят Соня и Уэсли, обмениваясь клятвами. Наворачиваются слезы, и мне приходится на мгновение склонить голову и вытереть глаза, когда Уэсли обещает любить и беречь Соню вечно.
Следует час коктейлей, и я медленно потягиваю бокал шампанского. Не хочу выставить себя на посмешище во время последующей речи. Несмотря на присутствие большого количества гостей, чувствую себя не в своей тарелке. Я немного поболтала со старыми друзьями по колледжу: Аннетт и СиДжей такие же, какими я их помню, живут в Калифорнии и Вашингтоне соответственно, и у них все хорошо. Соню тянут во все стороны, она болтает, улыбается и позирует для фотографий. Купер и Саманта держатся от меня как можно дальше, что, вообще-то, предпочтительно. Ближе к концу фуршета ко мне подходит шафер, двоюродный брат Уэсли, и развлекает меня разговором. Он такой красивый, высокий и освежающе непринужденный. Ямочка на его правой щеке никогда не исчезает, такой он улыбчивый. В течение нескольких минут я пытаюсь дать ему шанс, в основном из любопытства. Может ли кто-нибудь отвлечь меня от одержимости профессором Барклаем?
Даже забавно, что я пытаюсь.
Речь для свадьбы Сони написана уже давно. В ту ночь, когда Уэсли сделал ей предложение, я начинаю вести дневник, в котором записываю свои идеи и мысли о том, что могу сказать ей в этот знаменательный день. Я заполняю страницы забавными историями и анекдотами из колледжа. Если натыкалась на совет по поводу брака, читала подходящий отрывок в книге или милую строчку из стихотворения, то добавляла ее в дневник. Каждый раз, когда она писала мне что-нибудь приятное об Уэсли, я добавляла это туда же. Сегодня утром, перед началом праздничного дня, когда мы с ней валялись без дела, я отдала ей дневник.
– Это вся моя речь, все, что я сказала бы, если бы у меня было на это десять часов.
Открыв обложку, она обнаружила нашу фотографию, приклеенную на первой странице. Она была сделана в тот день, когда мы переехали в общежитие для первокурсников и стали соседями по комнате.
– Позже, на приеме, я расскажу о том, как терпелива и добра любовь и как Уэсли повезло, что у него есть ты, но правда в том, что мне тоже повезло, что ты у меня есть. Ты была мне сестрой, кем-то, кого я принимала как должное снова и снова. Знаю, что наши отношения не всегда были легкими. Знаю, что иногда я крепкий орешек, но я так сильно люблю тебя, Соня. Ты не представляешь, как ты важна для меня.
Теперь, перед толпой гостей, я делюсь сокращенной версией этого дневника. Они узнают только основные моменты, приторно-сладкую версию того, почему Соня и Уэсли созданы друг для друга, историю их первого свидания, когда Соня примчалась домой и гордо заявила, что ее больше нет на рынке.
Ближе к концу речи, я поднимаю глаза от карточки, и мой взгляд притягивается к двойным дверям в задней части банкетного зала.
Мой желудок туго сжимается.
Сначала я не верю своим глазам.
Профессор Барклай стоит там, прислонившись к стене, скрытый слабым освещением.
Перед ним проходит официант, и я ожидаю, что он рассеется, как иллюзия, как песок, унесенный ветром, но он остается. Никто, кажется, не понимает его серьезности. Никто больше не оборачивается, чтобы посмотреть. Их внимание приковано ко мне и Куперу, а также к жениху и невесте, сидящим за главным столом.
Он одет в строгий черный смокинг, из нагрудного кармана которого выглядывает сложенный белый квадратик. На лице нет улыбки, вместо этого он смотрит на меня с тихим благоговением, наблюдает, как я заикаюсь и заканчиваю речь, полагаясь только на мышечную память.
– Мы все чувствуем себя счастливыми, что празднуем здесь с Уэсли и Соней, – говорю я, чувствуя себя как во сне. – Эти два человека действительно созданы друг для друга. Давайте поднимем наши бокалы за жениха и невесту и пожелаем им любви и счастья на всю жизнь. Выпьем!
Делаю глоток шампанского, и тут все аплодируют. Передаю микрофон Куперу и пытаюсь сосредоточиться на настоящем, но у меня не получается. Профессор Барклай на свадьбе Сони, хотя я его не приглашала, а снова и снова отталкивала его, хотя он мой босс, а я бывшая студентка, которую он не замечал, несмотря на то, что путь вперед сложен… он здесь.
Меня трясет от мощного коктейля из адреналина и остаточных нервов, вызванных необходимостью выступать перед аудиторией в несколько сотен человек. Всего на мгновение отвожу взгляд от Купера, возвращаясь к месту, где стоял профессор Барклай, но обнаруживаю, что его там уже нет. Немедленно начинаю осматривать толпу в поисках его, но тут Купер произносит мое имя, и я ругаю себя за то, что не уделяю больше внимания его речи. Он рассказывает историю о том, как Уэсли, Соня, он и я поехали в отпуск на пляж и были ужалены медузами. Я теряю нить. Понятия не имею, почему эта история имеет отношение к свадьбе Сони и Уэсли, но опять же, в данный момент я не самый лучший слушатель в мире.
Наконец, Купер заканчивает свою речь, и мы поднимаем бокалы с шампанским в честь Сони и Уэсли. Официанты плавно отправляются убирать пустые тарелки со столов, а отец Сони встает, чтобы занять наше место.
Мне ничего не остается, как занять свое место и постараться быть внимательной. Я сижу по левую руку от невесты и не хочу никого отвлекать от прослушивания речи. Заставляю себя переключить внимание на отца Сони, и, хотя послушно слушаю, не слышу ни единого слова. В голове гудит. Заламываю руки под столом. Аудитория смеется, и через полминуты я присоединяюсь.
Поздравления продолжаются. После речи отца Сони, выступает отец Уэсли, и я скрежещу зубами. Затем диджей объявляет первый танец молодоженов, и мои глаза жадно блуждают по залу, но я не вижу профессора Барклая. Десертный стол и открытый бар, фотографы и гости… столик за столиком заполнены незнакомцами. Я начинаю терять веру в то, что вообще его видела.
Тем не менее отказываюсь от поисков, когда диджей приглашает гостей присоединиться к молодоженам на танцполе. Все участники свадебной вечеринки встают вокруг меня, и тут я чувствую, как чья-то рука касается моего плеча.
Ожидаю, что это будет двоюродный брат Уэсли, тот самый, с фуршета, который пытается в очередной раз привлечь мой интерес.
Вместо этого позади меня раздается знакомый голос.
– Потанцуешь со мной?
Мое сердце замирает, когда я оборачиваюсь. Профессор Барклай стоит там, во плоти, протягивая мне руку.
Если я встаю, то не осознаю этого. Если и позволяю ему вывести меня на танцпол, то только потому, что слишком ошеломлена.
Концентрируюсь на деталях, чтобы не быть слишком ошеломленной: на том, как идеально он укладывает волосы, по-особому, по-модному для такого случая, на едва заметном беспокойстве на его бровях, как будто ему тоже нелегко, на правде, которая так прекрасно видна в его ясных голубых глазах, что я удивляюсь, как не заметила ее раньше.
Он отводит меня в угол танцпола и обнимает своими крепкими руками, когда знакомые струнные инструменты вступают в низкий ангельский голос Эллы Джеймс в «At Last». Провожу руками вверх, пока не соединяю их на его шее.
«Жизнь похожа на песню», – говорит нам Элла, а профессор Барклай притягивает меня еще ближе, бедро к бедру, и мы плавно покачиваемся. Мое горло сжимается, когда я пытаюсь смириться с тем, что он здесь, обнимает меня.
– Не плачь, – говорит он мне, убирая одну руку с моего бедра, чтобы дотянуться до лица и смахнуть слезы большим пальцем.
– Я не плачу, – обещаю я, хотя доказательства налицо.
– Эмелия.
– Ты проделал весь этот путь. – Мои брови приподнимаются, когда меня осеняет осознание. – Как? Как ты узнал, где меня найти?
У него хватает наглости покраснеть, как будто он и так не самый очаровательный мужчина на свете.
– Сначала я был озадачен, но в своем личном деле ты указала Соню в качестве контактного лица для экстренной помощи. Я попросил свою помощницу позвонить ей и спросить о свадьбе. – Он улыбается. – Очевидно, было удобно, что именно она выходила замуж. Остальное… получилось само собой.
Смеюсь над простотой его довольно важного великого жеста.
– Я так счастлива, что ты здесь.
– Потому что иначе ты была бы одна на танцполе? – он язвит, пытаясь вызвать у меня улыбку.
– Да будет тебе известно, я бы не была одинока. Обещала танец дедушке Сони.
Он улыбается.
– Уверен, что он в любой момент приедет за тобой. – Выражение его лица внезапно становится серьезным, хотя он продолжает дразнить меня. – Но не думаю, что смогу тебя отпустить.
Головокружительный взгляд, которым он смотрит на меня, способен растопить сердце любого циника.
– Проф…
Он сжимает мое бедро в знак протеста.
– Джонатан, – поправляюсь я.
– Скажи еще раз.
Не могу удержаться от улыбки.
– Джонатан, – повторяю я, на этот раз почти напевая, чтобы рассмешить его.
С этой толикой уверенности в себе я дарю ему свою честность.
– По правде говоря, я хотела, чтобы ты пришел, но была слишком напугана, чтобы пригласить тебя. Когда подняла глаза и увидела тебя на другом конце комнаты… это самое большое счастье, которое я испытывала за долгое время.
Это так смело, я никогда не вела себя с ним так. Последние несколько недель именно я ставлю между нами преграды, но он здесь, а значит, бежать больше нет смысла.
– Я сказал, что не буду форсировать события, – говорит он мне, – но чувствую, что у меня нет выбора. Невозможно избежать того, чтобы я не поставил на кон свое сердце. Я бы пожалел, что не пришел за тобой. Поэтому должен заявить о своих чувствах, и если после этого ты решишь, что все равно будешь счастлива с кем-то другим…
– Нет, – быстро говорю я, внезапно нуждаясь в том, чтобы он это знал.
Проходит секунда молчания, мгновение, когда наши глаза не отрываются друг от друга, и моя надежда на наше будущее повисает на краю пропасти.
– Я влюблен в тебя.
Он обрушивает на меня это откровение, как будто это не четыре самых важных слова, которые я когда-либо слышала.
Любовь.
Элла гордилась бы мной.
Открываю рот, собираясь ответить, но тут диджей говорит в микрофон:
– Давайте поприветствуем все пары на танцполе! Покажите, на что вы способны!
Его поддержка вызывает аплодисменты и крики, и Джонатан с озорной улыбкой берет меня за руку и мягко выталкивает одной рукой, прежде чем быстро закружить обратно и заключить в свои объятия.
Как только песня заканчивается, я слышу, как выкрикивают мое имя, и, обернувшись, вижу Соню, спешащую ко мне в своем белом платье.
Только сейчас до меня доходит, что все это время она знала, что Джонатан появится здесь, на ее свадьбе, и ни разу не намекнула мне на это. Я не злюсь, а впечатлена.
– Вижу, ты нашла себе пару, – говорит она, подмигивая.
Я прекрасно играю свою роль.
– Соня, ты помнишь Джонатана.
– Рад снова тебя видеть, – говорит он ей.
Она краснеет, встретившись с ним взглядом (не могу сказать, что виню ее), а затем кивает и улыбается.
– Я так счастлива, что ты смог прийти. Хотела бы я видеть лицо Эмелии, когда она поняла, что ты пришел сюда, чтобы сделать ей сюрприз.
– Вообще-то, я увидела его во время моей речи подружки невесты, – признаюсь я.
У нее отвисает челюсть.
– Ты шутишь! Джонатан, ты должен встретиться с Уэсли!
Джонатан смотрит на меня, и я киваю. С этого момента мы во власти невесты.
Глава 32
Эмелия
Позже тем вечером, поднимаясь на лифте в номер Джонатана, мы не разговариваем, но он прижимает меня к себе. Его рука лениво лежит на моей талии, прижимая меня, пока другие гости входят в лифт и выходят из него. Когда мы поднимаемся на верхний этаж, он ведет нас по коридору. Проведя карточкой-ключом, он толкает дверь и придерживает ее приоткрытой для меня, но, когда она закрывается с тяжелым стуком, он оставляет меня стоять в тамбуре, а сам идет к мини-бару.
Не знаю, как изменится динамика наших отношений, когда мы станем ближе. Интересно, всегда ли мы будем хотеть одного и того же, всегда ли мы будем подходить друг другу так, как сейчас? Тот простой факт, что я начала называть его Джонатаном, а не профессором Барклаем, важен сам по себе, но, хотя мы и становимся равными во всем остальном, я не уверена, что те же правила будут применяться в любых обстоятельствах.
Его номер вдвое больше, чем тот, в котором останавливаюсь я, шикарный, роскошный, на ступень выше. Должно быть, горничная подготовила постель ко сну, потому что горит лампа рядом с кроватью и торшер в дальнем углу. Света достаточно, чтобы не включать ничего другого, но он все равно угрюмый, заманчивый. Кладу свой клатч на консоль у двери и наблюдаю, как Джонатан наливает себе выпить. Жду, но он мне не предлагает. Хотя весь вечер он был вежливым джентльменом, сейчас это не так. Теперь он медленно помешивает напиток, не обращая внимания на то, что я жду, когда он закончит. Он медленно поворачивается и смотрит на меня, делая первый глоток. Ему не нравится. Он добавляет еще и снова перемешивает.
Остаюсь стоять у двери, играя в ту же игру, что и он.
Он делает еще один глоток, затем прижимает толстый хрустальный бокал к бедру. Когда он говорит, я очарована.
– Почему бы тебе не войти? – говорит он почти насмешливо.
– Ты меня не приглашал, – тихо говорю я.
Он одобрительно кивает, в выражении его лица играет некое хитрое озорство.
– Дело в том, Эмелия, что мне не нужно связывать тебя или приковывать, чтобы ты подчинилась. Ты склонна делать в точности то, что я говорю, и не просто подчиняешься мне, а делаешь это потому, что тебе это нужно так же, как и мне. Ты получаешь удовольствие оттого, что такая послушная девочка. Разденься для меня.
Должно быть, шок отражается в выражении моего лица, но он не смотрит на меня, чтобы узнать, что я думаю о его оценке или приказе. Джонатан неторопливо подходит к шезлонгу в углу комнаты, самому темному месту в номере. Он и близко не так освещен, как мне бы хотелось. У меня нет возможности разглядеть нюансы выражения его лица, нет возможности определить, раздражен он или доволен тем, что я все еще стою здесь и пытаюсь прийти в себя.
Знаю о его просьбе и о том, что он не станет повторять.
Он, кажется, доволен тем, что сидит там, как дьявол в черном, с бокалом в руке.
Проглатываю комок в горле и делаю шаг вперед на дрожащих ногах.
Мое платье длиной до пола и тяжелое, а благодаря молнии, расположенной посередине спины, я смогла надеть его только с помощью другой подружки невесты. Я подхожу к Джонатану и поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он понял, что мне от него нужно. Он наклоняется вперед и осторожно тянет крошечную молнию вниз, пока она не касается основания моего позвоночника. Мягкая ткань расходится, когда он откидывается назад, давая мне понять, что остальное мне придется доделывать самостоятельно.
Поворачиваюсь к нему лицом, отходя на достаточное расстояние, чтобы он не мог дотянуться до меня, даже если бы попытался. Чувствую себя недосягаемой, ценной вещью, поставленной на полку, которой можно любоваться, но к которой нельзя прикасаться.
Его глаза мерцают, когда спускаю тонкие бретельки платья с одного плеча, затем с другого. Я раздевалась подобным образом миллион раз, и все же это кажется новым, как будто никогда не чувствовала, как ткань скользит по моей коже. Мурашки пробегают по рукам, когда платье спадает и собирается на бедрах. Джонатан делает еще один глоток напитка, допивая его, а затем ставит стакан на стол, чтобы сосредоточить все свое внимание на мне.
Стягиваю одежду с бедер и позволяю ей упасть до конца и собраться на полу у моих ног. Я остаюсь в трусиках, лифчике без бретелек и туфлях на каблуках.
Не сомневаюсь, что ему нравится, как туфли смотрятся на ногах, но я все равно наклоняюсь и расстегиваю ремешки, снимая их с тихим вздохом облегчения. С босыми ногами чувствую себя лучше, меньше, да, но не менее сексуально.
Я заканчиваю и жду, когда он продолжит.
Что мне делать дальше?
Проходит долгое мгновение, пока я жду, затаив дыхание, но Джонатан просто сидит там со всем терпением на свете. Потом я внезапно понимаю, что еще не все. Я еще не закончила делать то, что он мне приказывает.
«Разденься для меня».
Облизываю губы, оттягивая время. Затем, пытаясь скрыть дрожь в руках, тянусь назад и расстегиваю лифчик. На мгновение он замирает на месте, а затем соскальзывает вниз и приземляется поверх смятого платья. Стоя перед ним в одних трусиках, чувствую себя хрупкой и незащищенной, обнаженной и свободной.
Осознаю каждое движение, мои ребра поднимаются и опускаются с каждым тревожным вздохом.
Джонатан потирает нижнюю губу и наклоняется вперед.
– Иди сюда.
Не колеблясь ни секунды, переступаю через платье, лифчик и туфли на каблуках, быстро направляясь к нему и испытывая облегчение, когда он берет меня за бедра и усаживает к себе на колени. Прохладная ткань смокинга заставляет меня дрожать. Мы на контрасте: одетый и раздетая, уверенный и нервная. Его руки скользят вверх и накрывают мою обнаженную кожу, поднимаясь выше, пока он не обхватывает шею сзади.
– Моя маленькая Эмелия. Твоя речь была прекрасна, – говорит он, делая мне комплимент. – Ты была прекрасна.
Я плыву, наслаждаясь его похвалой и наклоняясь вперед, чтобы украсть быстрый поцелуй.
Он позволяет это мгновение, а затем отстраняет меня обратно, разделяя нас ровно настолько, что мне становится холодно в гостиничном номере, и он должен это заметить. Прохлада в воздухе ощущается по всему телу, но он не двигается, чтобы придвинуть меня ближе или заключить в свои объятия.
Я страдаю, и ему это нравится, а значит, и мне. Сбивает с толку то, как все это работает, как неразрывно мы связаны друг с другом. Его удовольствие – это мое удовольствие, его боль – это моя боль. В моих прошлых отношениях это никогда так не работало, и знание этого, хотя и захватывающее, в то же время пугающее, вот почему мне требуется так много времени, чтобы смириться и открыться потенциальной боли.
– Я доверяю тебе, – говорю я ему, нуждаясь в том, чтобы он знал.
Доверие для меня так же важно, как и любовь. Доверие – это не поверхностное чувство, не то, чем можно поделиться с незнакомцами. Отсутствие семьи в жизни означает, что круг людей, которые мне дороги, чрезвычайно мал. На самом деле, я не уверена, что есть кто-то, кроме Сони, и из-за этого у меня так мало людей, на которых я могу положиться. Мне всегда казалось, что я против всего мира, но сейчас я сижу на коленях у Джонатана, обнаженная, и мне кажется, что я опираюсь на скалу. И хотя могу пошатнуться и споткнуться, он все равно будет рядом. Всегда.
Наконец он обхватывает шею, чтобы притянуть к себе для еще одного поцелуя, и на этот раз он не короткий. На этот раз они следуют один за другим, пока наши рты не понимают, что делать, и это не кажется таким же легким, как дышать. Мы становимся все более нетерпеливыми. Руки блуждают. Его теплая ладонь накрывает мою грудь, а мои пальцы перебирают его волосы.
Несправедливо, что он скрыт под барьером смокинга. Я стону от досады, а он хихикает, прижимаясь к моим губам.
Мне все равно, что я слышу, как рвутся швы, когда освобождаю его от галстука. Следующим идет пиджак, и, по крайней мере, на этот раз он помогает мне, выдергивая из него руки и отбрасывая в сторону. Он едва поспевает за мной, пока я расстегиваю пуговицы на его рубашке. Вскоре его гладкая, загорелая кожа становится подарком, который я принимаю с жадностью. Мои руки скользят по его груди, стягивая рубашку с плеч, пока я прокладываю дорожку поцелуев вниз по его грудине, по грудным мышцам, обратно к ключице. Хочу впитать его тепло, стать его частью. Хочу получить беспрепятственный доступ к нему сегодня и каждую последующую ночь.
– Эмелия, – произносит он с мягкой усмешкой, переходящей в глубокий стон, когда я ерзаю у него на коленях.
Нелепость того, что мы так долго жили друг без друга, превращает этот момент в безумие. Что я делала, спя одна в своей квартире? Почему так долго сопротивлялась мысли о нас?
Займись со мной любовью. Займись со мной любовью. Займись со мной любовью. Первая фраза рождается в моей голове, но я воплощаю ее в жизнь, умоляя его, пока он не вынужден обхватить ладонями мои щеки, запрокинуть мою голову назад и посмотреть мне прямо в глаза.
– Скажи, что любишь меня, – настаивает он.
– Я люблю тебя.
Слова срываются с моих губ, как будто они ждали этого всю мою жизнь.
– Еще раз, – надменно произносит он.
– Я люблю тебя, – говорю я, на этот раз более решительно, даже раздраженно. Разве ты этого не видишь? Разве ты этого не чувствуешь?
Моя искра зажигает его. То нетерпение, которое я испытывала мгновение назад, он испытывает сейчас, поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением. Его рука скользит в мои трусики, и я поднимаюсь на колени, чтобы позволить ему взять больше, почувствовать больше. Ничто не насытит меня, ничего не хватит. Его брюки сползают, и нас разделяет только хлопок и шелк, когда я снова сажусь на него сверху и двигаю бедрами, пытаясь облегчить наши страдания.
Он запускает пальцы в мои волосы и откидывает голову назад, чтобы поцеловать меня в шею и ниже, в грудь. Мои трусики отодвинуты в сторону и нетерпеливо стянуты вниз. Встаю и освобождаю сначала одну ногу, затем другую. Он снова усаживает меня к себе на колени, крепко обхватывая мои бедра, а затем мы вместе двигаемся, раскачиваемся, задерживая дыхание от того, насколько это невероятно хорошо.
Я хочу, чтобы его боксеры исчезли.
Хочу достичь этого финального момента, чтобы испытать, каково это, почувствовать его внутри себя.
Кресло широкое, но недостаточно для такого рода занятий. Я начинаю падать назад, опрокидывая нас, а Джонатан смеется. У него нет другого выбора, кроме как упасть со мной, чтобы помочь смягчить удар, когда мы с грохотом заваливаемся на пол.
Мои руки работают торопливо, дергая за пояс его боксеров, стягивая их вниз так быстро, как только могу. Опускаю взгляд, и мои губы приоткрываются, когда смотрю на него, но у меня есть только мгновение, чтобы выразить свое одобрение, прежде чем он украдкой целует меня еще раз и начинает раздвигать мои ноги. Мы заключаем молчаливое соглашение, когда я позволяю ему устроиться на мне сверху. Притягиваю к себе еще сильнее, наслаждаясь его тяжестью. Он опускает руку между нами и наблюдает за моей реакцией, когда начинает прижиматься ко мне, осторожно, чтобы убедиться, что я все еще здесь, с ним, желаю этого. Мои ногти впиваются в его предплечья, пока я терплю момент неприятного напряжения, всего на волосок от боли, а затем оно ослабевает, и он замирает.
– Я люблю тебя, – шепчет он мне в волосы.
Все эмоции, которые копятся во мне в течение дня, больше нельзя сдерживать ни на минуту. Слезы, которые он смахнул на танцполе, возвращаются, когда он прижимается ко мне всем телом. Мы наслаждаемся этим чувством. Это настоящее блаженство. Затем он начинает медленно выходить из меня и снова входить, медленно, медленно, медленно, доводя нас до сумасшедшего ритма. Я говорю ему, что тоже люблю его.
Мы лежим на полу, на куче одежды, и его рука придерживает мою голову, чтобы смягчить удар, каждый раз, когда он двигает бедрами и попадает в точку внутри меня, от чего поджимаются пальцы на ногах. Я питаюсь его неутомимостью. Снова, снова и снова. Темп не снижается. Мы приближаемся к краю, и я вздрагиваю, когда он проникает слишком глубоко, вскрикиваю, когда его большой палец проводит у меня между ног, по тому самому месту, где нужно облегчение. Ногтями впиваюсь ему в спину, когда взрываюсь, покалывание бушует внутри меня, и он нарочно отстраняется, поднимает меня с пола и несет к кровати. Это пытка, и я говорю ему об этом, но он игнорирует мои жалобы. Пристально смотрит на меня, распростертую на одеяле, и я делаю то же самое. Он такой уверенный, стоит, не смущаясь своей наготы.
