Текст книги "Обладать и ненавидеть (ЛП)"

Автор книги: Р. С. Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Я оставила кольцо там сегодня утром, и теперь я представляю, как он крутит его в пальцах, изучая. Мысль о том, что я могла непреднамеренно причинить ему боль, наполняет меня такой болью, что я закрываю глаза, надеясь, что все это исчезнет.

– Мне показалось неправильным брать его с собой.

Он испускает тяжелый вздох.

– Так это… разрыв?

– Мы все равно собирались развестись, – указываю я.

– Развестись? – в его голосе звучит почти облегчение, когда он спешит продолжить. – Так вот в чем дело? Разговор в библиотеке прошлом вечером? Господи, ты могла бы просто сказать что-нибудь…

– Прекрати так говорить! – я взрываюсь. – Я знаю, ты думаешь, что мне было бы так легко просто сказать об этом, сказать правильные вещи в нужный момент, но я не какой-то идеальный робот, Уолт. Я могу существовать только так, как умею. Я такая, какая есть.

– Пожалуйста, попытайся объяснить мне, что происходит, – умоляет он с отчаянием.

– Я не хочу сидеть здесь и говорить о нашем разводе. Неужели ты этого не понимаешь? Неужели ты не понимаешь, что, возможно, я действительно испугалась, осознав, что влюбилась в мужчину, который только притворялся моим мужем? Последние несколько дней, ты и я… мы…

– Элизабет.

Он произносит мое имя так же, как любовник ласкал бы мою щеку, и я знаю, что если открою рот, мои слова будут сопровождаться слезами, а я не хочу, чтобы это произошло. Последнее, чего я хочу, – это казаться в его глазах еще более инфантильной.

– Мне нужно идти, – быстро говорю я.

– Не вешай трубку! – гремит он.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала?! – Я вскидываю руками в воздух, когда правда начинает извергаться из меня. – Мы фиктивно поженились! Мы произнесли клятвы в здании суда, и они ничего не значили. Ты думаешь, я этого не знаю? А теперь посмотри на меня! Я была той идиоткой, которая случайно забыла возненавидеть тебя. Моя бдительность ослабла, и день за днем ты просто… ты делал невозможным не влюбиться в тебя. Я на самом деле подумала про себя: это ведь правильно? Любить человека, за которым я замужем, – разве не так это должно быть?!

Он пытается прервать меня, но на данный момент меня невозможно прервать. Он открыл клапан, и теперь все выливается из меня одним большим катастрофическим потоком.

– Когда я подписывала те дурацкие бумаги, которые прислали твои адвокаты, я думала, что мы будем женаты вечно. – Я саркастически смеюсь, а по моему лицу текут слезы. – Какая же я тупая?!

– Не могла бы ты, пожалуйста, остановиться? Ты не тупая…

– О боже мой. – Я чувствую, что задыхаюсь, когда смущение перерастает в печаль. – Я не могу поверить, что я действительно так подумала. – Я быстро соскальзываю с кровати, начинаю расхаживать по комнате, прижимая ладонь ко лбу, когда, кажется, ко мне приходит все это осознание сразу. – Я не могу поверить, что предполагала, что такого мужчину, как ты, просто заставят жениться, и у него не будет запасного плана. Ты, наверное, с самого начала знал, что это не продлится долго. Какими были для тебя последние несколько дней? Небольшое приятное развлечение? Способ скоротать время, пока твои адвокаты готовят документы о разводе?

Мне вдруг становится плохо. Мой желудок скручивается, и я вешаю трубку, бросаю телефон на кровать и бегу в ванную. Я умываюсь в туалете, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Если бы у меня был коричневый бумажный пакет, я бы вдыхала и выдыхала в него, чтобы подавить свое беспокойство. Вместо этого я заставляю себя сосредоточиться на пятне на бочке унитаза и делаю глубокие вдохи, пытаясь успокоиться.

Что происходит?

Что, черт возьми, я наделала?

Я соскальзываю на пол и обхватываю ноги руками, чтобы уткнуться лбом в колени.

Это было плохо.

То, что только что произошло по телефону, прямо противоположно тому, чего я хотела. Сегодня я ушла из квартиры Уолта, потому что не хотела, чтобы он видел меня такой. Я даже не узнаю эту версию себя.

Я смеюсь, потому что все это так истерично. Я в истерике.

Я в истерике, потому что влюблена.

Я влюблена в мужчину, на которого только что несколько раз накричала, прежде чем повесить трубку.

Это так плохо. Хуже, чем плохо. Катастрофически.

Глава 28

В ту ночь мне нелегко заснуть. Я запутываюсь в простынях, перекатываюсь взад-вперед, на один бок, потом на другой, смотрю в потолок, умоляя свое тело сотрудничать. В конце концов, я засыпаю, полулежа поперек кровати, настолько глубоко отключившись, что сначала звук моего телефонного звонка включается в мой сон.

Затем, с приливом адреналина, мой мозг кричит: «Проснись! Возьми свой телефон!»

Мои глаза распахиваются, когда я протягиваю руку через кровать, чтобы схватить его и прочитать экран, только чтобы вздохнуть с облегчением, когда я вижу, что это Надежда, а не Уолт.

– Выставка начинается! – говорит она, когда звонок соединяется.

– Что? – спрашиваю я, стирая сон с глаз.

– Да! Мы меняем расписание, подбираем другого художника и оформляем твои холсты, пока мы разговариваем.

Я резко принимаю сидячее положение, прикрывая рот рукой.

– Срань господня! – я съеживаюсь. – Прости! Притворись, что я этого не говорила.

Надежда смеется.

– Послушай, у меня есть несколько вещей, которые мне нужны от тебя. Сначала короткая биография. Возможно, ты видела у Ани такое прошлым вечером. Если нет, загляни на наш веб-сайт – он даст тебе представление о нужном нам формате. У меня также есть несколько французских журналистов, которые хотели бы взять у тебя интервью, чтобы сопроводить свои статьи. Я знаю, это может показаться невеселым, но это лучший способ заявить о себе, так что тебе просто нужно улыбаться и терпеть это

– Все в порядке. Я справлюсь.

– Кроме того, я знаю, что ты все еще просишь своего адвоката просмотреть наш контракт…

– Она сказала, что сможет отправить его мне раньше, чем ожидалось. Надеюсь, я подпишу его для тебя уже сегодня.

– Отлично. Еще я отправлю тебе по электронной почте подтверждение твоего рейса, как только мой помощник закажет билет. Думаю, тебе следует быть в Париже по крайней мере за несколько дней до выставки, чтобы ты могла акклиматизироваться и помочь с окончательными деталями.

– Так это происходит на самом деле? – мой голос звучит ошеломленно.

– Да, – подчеркивает она. – Это происходит. Когда ты сможешь достать мне последний фрагмент, над которым ты работаешь?

– Завтра. Я думаю. Сегодня я буду работать как сумасшедшая.

– Хорошо. Позвони в Штейн Галерею, когда закончишь, спроси Марка. Он попросит одного из парней прийти и упаковать холст для отправки. Позвони, если я тебе понадоблюсь, но я, возможно, не смогу быстро ответить, так как сейчас собираюсь садиться на свой рейс.

Я желаю ей счастливого пути, а затем мы вешаем трубку. Секунд тридцать, максимум минуту, я в восторге от этой новости, мечтая увидеть свои работы, висящие в галерее Штейн в Париже. Затем я поднимаю взгляд от телефона, и мой холодный, пустой гостиничный номер смотрит на меня в ответ. Мой взгляд перебегает с моей импровизированной студии у окна на мой чемодан с одеждой, сваленной в кучу на нем.

Волнение от моего телефонного разговора с Надеждой, похоже, не обладает той стойкостью, на которую я надеялась. Моя нынешняя ситуация отказывается игнорироваться.

«Париж!» – напоминаю я себе.

«Уолт», – парирует мой мозг.

Этот одинокий гостиничный номер снова погружает меня в дурное настроение, от которого я, кажется, не могу избавиться. Я соскальзываю с кровати и раздвигаю занавески, надеясь увидеть проблеск солнечного света. Но сегодня туманное пасмурное утро, погода вполне соответствует моему настроению.

Мне нужно много поработать над последней картиной, но сначала мне нужно что-нибудь съесть. Я надеваю штаны для йоги и толстовку и спускаюсь в вестибюль отеля, чтобы выбрать их предложения на завтрак. Водянистые яйца и полуфабрикаты – практически мой единственный выбор, поэтому я кладу несколько яиц на тарелку и наливаю в пенопластовую чашку столько кофе, сколько в нее вмещается.

За столиком в углу я ем и листаю газету «Нью-Йорк Таймс», которую кто-то оставил. В разделе «Искусство» я не так уж удивлена, увидев небольшую заметку о выставке Ани, которая была два дня назад. К ней прилагается сетка фотографий с мероприятия, которые освещают ее работу, а также известных жителей Нью-Йорка, которые присутствовали на мероприятии. Мое сердце замирает, когда я вижу фотографию Уолта и меня. Я наклоняюсь, чтобы изучить изображение. В нем мы смотрим на последнюю работу Ани – ее адаптацию Ван Гога. Фотограф поймал нас сбоку. Я занимаю большую часть кадра, но Уолт возвышается на голову выше меня с другой стороны, его рука прижата к моей пояснице. Я наклонилась к нему, чего не помню, чтобы делала в то время. Мы выглядим расслабленными вместе, нам комфортно в объятиях друг друга.

Подпись гласит просто:

– Мистер и миссис Уолтер Дженнингс II.

Я отодвигаю газету в сторону и откусываю кусочек яичницы.

После этого еда кажется еще хуже, если это вообще возможно. После первого кусочка я игнорирую свою тарелку и сосредотачиваюсь на своем кофе. Я очень стараюсь больше не смотреть на газету. В основном мне это удается, но время от времени мои глаза меня предают.

Я снова подтягиваю газету к себе и, прищурившись, смотрю на нас. Боже, мы выглядим очаровательно. Влюбленными.

Я намеренно ставлю свою кофейную чашку поверх изображения, закрывая его от моего взгляда. Это хорошо работает, пока я не захочу сделать еще глоток кофе.

Мой телефон вибрирует рядом с газетой от звонка Мэтью.

Я не отвечаю на него. Вместо этого я постукиваю пальцами по столу, ожидая, пока он перейдет на голосовую почту, а затем сразу же прослушиваю сообщение, которое он мне оставил.

– Элизабет, привет. Это Мэтью. Я знаю, что ты, возможно, не захочешь говорить со мной прямо сейчас, но послушай, я надеюсь, что с тобой все в порядке. Уолт позвонил мне вчера вечером, беспокоясь о тебе. Он спросил, видел ли я тебя, что не имело никакого смысла, пока он не сказал мне, что ты съехала. Я что-то пропустил? Вы, ребята, казались довольно счастливыми прошлой ночью… Я не знаю. Я, наверное, последний человек, с которым ты хочешь разговаривать, но если ты действительно хочешь поговорить, я здесь. Клянусь, я твой друг, а не просто информатор моего брата. – Он смеется. – В любом случае, да, серьезно, я надеюсь, что ты в порядке. Верно. Пока.

Мне стыдно за то, что я проигнорировала его звонок, поэтому я отвечаю ему.

Элизабет: Привет, спасибо, что написал. Я в порядке.

Мэтью: Привет. Ты уверена?

Элизабет: Да, просто выясняю кое-какие вещи для себя. Все хорошо.

Мэтью: Мой брат действительно беспокоится о тебе. Не хочу совать свой нос куда не следует, но я никогда не видел его таким.

Часть меня хочет попросить его рассказать подробнее. Что он делает? Он сердится? Ему грустно? Насколько грустно? Но я знаю, что это не очень хорошая идея. Вместо этого я отключаю телефон, убираю со стола и возвращаюсь наверх в свою комнату, чтобы приступить к работе.

Остаток дня я больше не смотрю на свой телефон. Я должна сосредоточиться на этой заключительной части моей выставки, и последнее, что я хочу сделать, это отвлечься и не выполнить свое обещание Надежде сделать это вовремя. Такая возможность выпадает раз в жизни для моей карьеры, и как бы мне ни хотелось задернуть шторы и свернуться калачиком в своей постели, я должна просто все разделить. Работаю сейчас, впадаю в отчаяние после моей выставки в Париже.

Только когда я лежу в постели в 23:32 вечера, собираясь заснуть, я снова проверяю свой телефон и вижу пропущенный звонок от Уолта.

После этого он отправил сообщение.

Уолт: Наверное, я должен дать тебе пространство, но я не могу. Встретимся за ужином? Нам нужно поговорить, и завтра утром я уезжаю на конференцию по устройствам в Калифорнию.

Вместо того, чтобы ответить ему, я прокручиваю список своих недавно пропущенных звонков и навожу большой палец на его имя. Боже, я хочу поговорить с ним. Я так скучаю по нему, что мне больно лежать здесь, зная, что он всего в десяти минутах езды.

Я нажимаю большим пальцем на его имя, прежде чем успеваю передумать, а затем мое сердце учащенно бьется, когда идут гудки. Предвкушение заставляет мой пульс ускориться. Через мгновение я услышу его голос. Я закрою глаза и буду слушать, как он говорит, и притворяться, что все будет хорошо. Мы с ним во всем разберемся.

Но звонок не соединяется. Уолт, должно быть, уже спит. Я кладу телефон на прикроватный столик, отворачиваюсь от него и закрываю глаза.

Утром я проверяю свой телефон, чтобы увидеть первое из серии пропущенных соединений.

Уолт: Эй, я спал, когда ты позвонила. Мне нужно было быть в аэропорту в 4:45 утра, поэтому я лег пораньше. Позвони мне, когда проснешься.

Я звоню ему, но он, должно быть, все еще в самолете.

Позже, когда я в душе, он перезванивает. Я проклинаю все, абсолютно злясь на Вселенную за то, что она делает это с нами.

Когда я перезваниваю ему, он отвечает после первого гудка.

– Элизабет.

– Уолт. Привет. Извини. Мы…

– Скучаем друг по другу. Я знаю. Послушай, через несколько минут я собираюсь выйти на сцену с основным докладом.

– Мистер Дженнингс, – говорит мужчина на заднем плане. – Нам нужно проверить микрофон.

Он вздыхает, и это звучит так, словно он в тупике.

– Элизабет, я позвоню тебе позже, когда вернусь в свой гостиничный номер. Держи свой телефон при себе.

– Хорошо.

Я делаю в точности так, как он говорит. Я включаю громкость своего телефона на самую громкую настройку и держу его при себе весь день, пока рисую, пока переписываюсь с Надеждой по электронной почте, пока согласовываю с Марком из Галереи Штейн время получения готового последнего холста, пока иду, чтобы купить дешевый ужин в закусочной на вынос дальше по улице, пока я ем на скамейке в парке, наблюдая, как дети играют в пятнашки.

Он не перезванивает, пока я не оказываюсь в постели, просматривая Reddit на своем телефоне (прим. сайт, сочетающий черты социальной сети и форума, на котором зарегистрированные пользователи могут размещать ссылки на какую-либо понравившуюся информацию в интернете и обсуждать её).

Я отвечаю немедленно, облегчение переполняет меня.

– Кажется все против нас.

Он вздыхает, когда на заднем плане хлопает дверь.

– Я только что вошел в свой гостиничный номер. Боже, это был долгий день.

Я представляю, как он в изнеможении проводит рукой по волосам.

– Ты уже поужинал? – я спрашиваю.

– Я собираюсь заказать доставку еды в номер.

– О. Я могла бы отпустить тебя, чтобы ты…

– Элизабет.

– Я просто…

– Да, я знаю, что ты предлагаешь, но нет. Мы не положим трубку, пока ты меня не выслушаешь.

Я сажусь в постели, откидываясь на подушки.

– Но просто дай мне две секунды. Где их чертово меню? – Я слышу, как он шаркает по комнате, хватая телефон отеля, затем отчетливый звук, когда он набирает номер для обслуживания номеров. Кто-то, должно быть, отвечает довольно быстро, потому что Уолт говорит сразу же, заказывая чизбургер.

Они, должно быть, спрашивают о напитке, потому что Уолт отвечает:

– Вода подойдет. Добавьте салат на гарнир, пожалуйста.

На мгновение воцаряется тишина, а затем он благодарит человека на другом конце провода и вешает трубку.

– Элизабет? Ты здесь?

– Да.

– Хорошо. На это у них уйдет около двух часов.

Я улыбаюсь.

– Почему обслуживание номеров всегда занимает целую вечность?

– Я понятия не имею, но это универсальный закон. Подожди, дай мне переодеться. Я был в этом весь день. Фу, мне бы не помешал душ.

– Так прими душ.

– Верно, и шанс потерять тебя?

– Я останусь на телефоне, клянусь.

– Хорошо, но я возьму тебя с собой в ванную, – говорит он.

Я слышу, как открывается дверь, а затем включается душ. Вода разбрызгивается по кафелю и стеклу, а это значит, что он, должно быть, в действительно хорошем отеле. Никакой пластиковой бежевой занавески для душа для него.

– Ты меня слышишь? – спрашивает он.

– Едва ли.

– Я буду быстр.

Это настоящая пытка – разговаривать по телефону с Уолтом, слушая, как он раздевается. Мои уши покалывает от каждого малейшего звука: щелчка молнии, шуршания одежды, звона металла о кафель. Звук душа становится громче, когда он открывает дверь и заходит внутрь. Его тело частично перекрывает поток, заглушая звук. Я закрываю глаза и слушаю, представляя, как он выглядит, вода стекает по его мышцам, когда он намыливает свое тело.

Так проходит еще несколько минут, и я нетерпеливо ерзаю на кровати, пытаясь не обращать внимания на то, что мои щеки начинают гореть.

Вода отключается, и дверь душа снова открывается. Новый мысленный образ заменяет предыдущий: Уолт выходит из душа, блестящий, мокрый, голый и чистый. Вода капает с его темных волос, капли скатываются по шее и груди. Я слышу, как он разворачивает полотенце и начинает вытираться.

– Элизабет?

Я сглатываю.

– Я здесь.

– Хорошо. Позволь мне захватить какую-нибудь одежду.

– Все это было частью твоей уловки? – спрашиваю я, лишь отчасти поддразнивая.

– Что?

– Чтобы дозвониться до меня и заставить выслушать это?

Он хихикает.

– Уверяю тебя, все это было сделано совершенно невинно. Хотя, честно говоря, я бы никогда не смог слушать, если бы ситуация была обратной.

Дрожь пробегает у меня по спине, и вместо того, чтобы еще больше увлечь меня запретными темами, это заставляет меня вернуться к текущей проблеме.

– Ты хотел поговорить со мной о том дне? Прояснить ситуацию? – спрашиваю я, мой тон меняется на что-то более серьезное.

– Да, хотя я не уверен, как начать с этого вот так. Мне так странно разговаривать с тобой таким образом. Я бы хотел, чтобы ты приехала в Калифорнию. Сможешь ли ты? Придешь? Я пробуду здесь до воскресенья.

Смех вырывается из меня, потому что это так абсурдно.

– Нет. Я… нет, Уолт. Вообще-то я лечу в Париж в субботу.

Помощник Надежды прислал мой номер подтверждения и информацию о рейсе ранее сегодня днем.

– Париж? – спрашивает он, выглядя озадаченным, и что ж, в этом есть смысл.

– Да. Для моей выставки в Галерее Штейн.

– Какой выставки?

Я объясняю ему изменение в расписании, как Надежда поместила меня на место, которое было ранее заполнено, не в силах сдержать улыбку на моем лице, когда я перехожу к деталям. Даже после всего, мне приятно поделиться этим с ним. Теперь я понимаю, что он единственный человек, которому я хотела рассказать это.

– На самом деле это все было неожиданно и быстро. Я узнала об этом только вчера, поэтому стараюсь завершить все как можно быстрее.

– Это… – его голос замолкает, как будто он не уверен, что сказать. – Элизабет, это… Поздравляю. Ты должна по-настоящему гордиться собой.

– Так и есть. Да. Спасибо.

– Как долго ты там пробудешь?

– Думаю, неделю. Как раз достаточно времени, чтобы помочь с окончательными решениями о выставке, а затем, конечно, присутствовать на ней. Мне нужно сделать кое-что для прессы, ничего серьезного, но да…

– Вау.

– Да, это будет большая работа.

– Похоже на то…

Наступает долгая пауза, пока я смотрю на потолок, не зная, что сказать дальше.

– Уолт, как ты думаешь, может нам стоит поговорить, когда я вернусь из Парижа? Попробуем разобраться во всем этом позже? Таким образом, у нас будет немного времени, чтобы все обдумать? Я просто… Я не горжусь своим поведением той ночью…

– Здесь нечего стесняться.

И все же мои щеки краснеют.

– Знаю, просто…

На самом деле я не могу объяснить ему, каковы мои мотивы откладывать этот разговор, потому что это не то, чем я особенно горжусь. Просто для меня пространство равносильно надежде… надежде, что мы с ним действительно сможем уладить весь этот бардак после моей выставки. Я беспокоюсь, что если мы с ним сейчас поговорим, если наши пути разойдутся, я могу провести следующие две недели в подавленном состоянии, не в состоянии насладиться этим важным моментом в моей карьере.

– Две недели – это не так уж много, – продолжаю я. – Давай просто… Мы поговорим, когда я вернусь. Хорошо?

Я даже не понимала, что хочу, чтобы он не согласился и форсировал спор, признался в своей любви прямо здесь и сейчас, но я слышу:

– Хорошо.

Я чувствую, как будто мое сердце раскалывается надвое.

– Удачи в Париже.

– Спасибо. Я… да, я поговорю с тобой после.

– После, – повторяет он мне, прежде чем я вешаю трубку.

Глава 29

Моя выставка занимает большую часть моего внимания на следующей неделе, но не все. Я все еще каким-то образом нахожу время, чтобы погуглить Уолта и прочитать скучные технические статьи о конференции, которую он посещает. Журналисты узнали подробности о будущем «Диомедики». Судя по всему, они только что завершили клинические испытания новой инсулиновой помпы, и цены на акции стремительно растут. Уолт ведет Твиттер вместе с Илоном Маском и Джеффом Безосом (прим. американский предприниматель, основатель интернет-компании Amazon.com, основатель и владелец аэрокосмической компании Blue Origin, владелец издательского дома The Washington Post). Мне приятно, что я вообще знаю его, не говоря уже о том, чтобы притворяться его женой.

Меня немного раздражает, что Уолт дает мне пространство, о котором я просила. От него нет ни звука, ни звонков, ни сообщений, пока я готовлюсь к своей поездке в Париж.

Я собираю свой чемодан и договариваюсь с работником стойки регистрации в моем отеле. Он позволит мне оставить мой чемодан с художественными принадлежностями в одном из шкафов отеля на неделю, пока меня не будет, в обмен на 50 долларов. Я надеюсь, он не понимает, что принадлежности в чемодане стоят намного больше, хотя я не уверена, что существует огромный черный рынок в основном использованных пастельных карандашей.

Мы с Надеждой находимся в постоянном контакте, пока я готовлюсь к отъезду. Штейн поселит меня в отеле рядом с галереей, а также позаботятся о моем перелете. Я нахожусь в кресле первого класса по пути сюда, что кажется чудесным. Мне действительно удается немного поспать, после того как я говорю себе перестать листать Твиттер в поисках дополнительной информации о времени, проведенном Уолтом в Калифорнии.

Я говорю себе, что перестану думать о нем, как только приземлюсь в Париже. Я даже делаю это своей личной миссией, и мне это почти удается. Когда Надежда встречает меня в аэропорту, она вовлекает меня в бурную деятельность. Воскресенье и понедельник мы проводим в Галерее Штейн, сосредоточив внимание на порядке моих работ и подтверждая, что нам нравится общий ход коллекции. Во вторник я встречаюсь с прессой в отеле, перескакивая с одного интервью на другое, так что к концу дня мой голос кажется хриплым. В среду утром Надежда пригласила профессионального фотографа встретиться со мной в моем гостиничном номере, чтобы она могла сделать несколько моих снимков. Пиар-команда Штейн отправит лучший снимок во французскую прессу и использует его в выставке.

– Ты устала? – спрашивает меня Надежда в четверг вечером, когда мы сидим в ресторане в ожидании нашей еды.

Мы не одни. За нашим столом есть еще несколько человек из Штейн, которые помогают координировать мою выставку. Я должна была бы стараться произвести хорошее впечатление, но, честно говоря, я могла бы заснуть на столе в любой момент.

Я съеживаюсь.

– Это так заметно?

– Только слегка.

Я смеюсь.

– Завтра у тебя будет легкий день. Нам нужно будет встретиться в галерее утром, чтобы убедиться, что все готово, но потом у тебя будет свободный день. Не трать его в пустую. Исследуй город. Или, черт возьми, вздремни.

Я последовала ее совету, проигнорировав соблазн крупных музеев, таких как Лувр и д'Орсе, в пользу посещения Фонда Картье, музея, основанного брендом роскошных часов, в котором представлено современное искусство.

К услугам гостей большой современный сад, утопающий в зелени. Как и в Нью-Йорке, в Париж пришла весна. В легкой куртке я могу посидеть на каскадных пологих ступенях, наслаждаясь сочетанием пышного сада и индустриального фасада музея. Это первый значительный промежуток времени, который я действительно провела наедине с собой с тех пор, как приехала сюда, и я не удивлена, что меня встречает зов одиночества. У меня с собой альбом для рисования, поэтому я вытаскиваю его из сумки, перелистывая последнюю страницу, и понимаю, что ничего в нем не рисовала с тех пор, как сделала набросок Уолта в его квартире. Я смотрю на его рисунок, и мне кажется, что моя тоска носит физический характер, проявляясь в виде боли в груди, которую я, кажется, не могу унять даже после того, как закрываю свой альбом для рисования.

Я отказываюсь от идеи рисовать, и вместо этого смотрю на людей в саду. В начале дня здесь тихо. Семья занимает место рядом со мной, их двое малышей беснуются. Одна из них, маленькая девочка с короткими светлыми волосами и в цветастом платье, убегает от своей сестры, дико хихикая, прежде чем врезаться прямо в меня. Я протягиваю руку, ловя ее осторожно, чтобы она не упала со ступенек.

– Простите! – говорит ее мать, спеша забрать своего ребенка.

– Нет. Нет, все в порядке, – говорю я, улыбаясь, чтобы дать ей понять, что меня это нисколько не беспокоит.

Она верит мне на слово и садится обратно. Я отпускаю малышку, как только понимаю, что она твердо стоит на ногах.

Маленькая девочка указывает на мой альбом для рисования и говорит что-то по-французски.

– Dessine une image (прим. фран. рисуете картинки)?

Я хмурюсь, не понимая.

Она указывает сильнее, повторяя снова:

– Image. Image.

Поняв намек, я открываю альбом, чтобы показать ей свои рисунки, и ее большие карие глаза расширяются. Не спрашивая, она начинает перелистывать страницы. Я поднимаю взгляд и вижу, что ее мама наблюдает за нами, одаривая меня благодарной улыбкой.

– Хочешь, я тебя нарисую? – я спрашиваю.

Маленькая девочка выглядит смущенной, поэтому я открываю чистую страницу и машу карандашом. Она сразу же понимает намек.

– Dessin! Dessin (прим. фран. рисунок)!

Я пытаюсь нарисовать ее, хотя это дается ей нелегко. Вместо того, чтобы позировать, она танцует передо мной по саду, устраивая шоу. Я быстро рисую, мой карандаш летает по странице, запечатлевая вихрь ее движений, взмах ее юбки, когда она радостно кружится.

Ради потомков я подписываю внизу и вырываю страницу из альбома для рисования, чтобы передать его девочке. Она бросается показывать его своей матери, и женщина смотрит на меня, говоря на ломаном английском.

– Возможно… вы… однажды станете знаменитым художником, – говорит она с улыбкой.

Я улыбаюсь в ответ, надеясь, что она права.

Я едва могу заснуть в ночь перед моим выступлением. Я лежу в постели, просматривая свое расписание и пытаясь вспомнить какие-нибудь детали, которые я могла забыть в последнюю минуту. Мое платье уже висит на обратной стороне двери в ванную. Я решила надеть то же платье с леопардовым принтом, которое носила, когда выходила замуж за Уолта. Я подумывала о том, чтобы пойти и купить что-нибудь новое для выставки, но я не хотела создавать у кого-либо ложное впечатление о том, кто я на самом деле, не говоря уже о том, что я предпочла бы не тратить те небольшие деньги, которые у меня есть, на какой-нибудь безвкусный блейзер и брюки. Кроме того, мне нравится это платье, и мне особенно нравится, когда оно сочетается с моими ботинками «Док Мартенс».

Я надеваю его на следующий день, когда готовлюсь, и начинаю подбирать к нему свои украшения. Я бережно отношусь к бабушкиным часам и своему крошечному медальону. Мне неприятно, что я замечаю, каким «голым» теперь кажется мой левый безымянный палец.

В Париже я придерживалась своего оружия, в основном избегая социальных сетей и Google, чтобы не сводить себя с ума новостями об Уолте. Я уже несколько раз чуть не написала ему эсэмэску. Трудно не думать о нем в городе, столь известном своим искусством. Я вижу за каждым углом что-то, что ему понравилось бы, картину или скульптуру, которые, я знаю, он хотел бы увидеть.

Я бы хотела, чтобы он был здесь, со мной.

Я бы хотела, чтобы он был рядом со мной сегодня вечером, но я горжусь собой за то, что справилась сама.

Я смотрю на себя в зеркало в отеле и встряхиваю руками.

– Вот оно, – говорю я своему отражению.

Это единственный в жизни шанс сделать себе имя как начинающему молодому художнику. Не облажайся. Я смеюсь про себя и качаю головой, хватая сумочку и телефон, прежде чем спуститься в вестибюль отеля. Надежда уже ждет меня, к ней присоединилась Аньес, глава отдела по связям с общественностью парижской галереи Штейна. Они обе аплодируют моему наряду.

– Это идеально. Очень по-американски, – говорит Аньес с усмешкой.

Я понятия не имею, что она имеет в виду, но я воспринимаю это как комплимент.

Мы садимся в машину у отеля и едем до галереи. Заходящее солнце заливает каменные фасады парижских зданий Османа золотистым светом. Вдоль Сены мы проезжаем мимо торговцев с сувенирами. Туристы толпятся вокруг них, обменивая евро на маленькие безделушки. Мотоцикл проносится перед нами, отвлекая мое внимание от реки, когда мы замедляем ход и останавливаемся перед галереей.

Отель Штейн Paris расположен в старом здании с видом на Сену. В нем есть старинные двойные двери, выкрашенные в темно-зеленый цвет, а окна украшены декоративными перилами из кованого железа. Здесь уже собрались люди, несколько журналистов с камерами, висящими на шее. Команда поставщиков провизии заканчивает установку бара на открытом воздухе.

Каждый раз, когда я приходила в галерею на этой неделе, чтобы помочь с настройкой и окончательным решением макета, это казалось таким же сюрреалистичным, как и в прошлый раз. Даже сейчас мне хочется ущипнуть себя. Почему я здесь? Как я вообще могу быть достойна такого шоу, как это?

Кофейня арт.

Верно.

Ладно, посмотрим, что произойдет дальше.

– Мы выходим. Не забудь улыбаться, – говорит мне Аньес, прежде чем открыть заднюю дверцу машины.

Я последняя, кто выходит на тротуар, и чувствую, что все взгляды устремлены на меня, когда я направляюсь ко входу в галерею. Я даже не на каблуках, и все равно я боюсь, что споткнусь и упаду.

– Элизабет. Можем мы перекинуться парой слов? – спрашивает журналист, останавливая меня прежде, чем я успеваю зайти внутрь. Я смотрю на Аньес, и она кивает в знак подтверждения.

Сразу же меня окружает небольшая группа из журналистов, атакующих миллионами разных вопросов. Они хотят знать, как я себя чувствую сегодня вечером, что значит для меня эта коллекция. Я понятия не имею, как мне ответить. Слова просто вырываются из меня, и когда я ухожу несколько минут спустя, я пытаюсь вспомнить, что, черт возьми, я говорила. Я вообще связывала воедино законченные предложения? Аньес уверяет меня, что все было хорошо.

– Я, кажется, нервничала?

– Совсем немного, – говорит она, подмигивая.

Верно.

Я делаю глубокий вдох и захожу в галерею, застыв в недоумении, когда впервые рассматриваю свою завершенную коллекцию. Мои холсты висят ровными рядами вдоль белых оштукатуренных стен, заключенные в декоративные рамы, изготовленные на заказ. Антикварные латунные светильники галереи освещают каждый из них, подчеркивая детали многослойной пастели и краски. Моя работа воплотилась в жизнь.