Текст книги "Обладать и ненавидеть (ЛП)"

Автор книги: Р. С. Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Она там сто лет.

Я зажмуриваюсь.

– О боже, давай вот без этого.

– Я лишь имею в виду… что, возможно, пришла пора заменить его новым. Не могла бы ты перестать собирать осколки фарфора голыми руками? Смотри, ты уже дважды порезалась.

Я скашиваю глаза. На левой руке крошечные порезы. Немногим хуже порезов от бумаги, и я их даже не чувствую. Слишком сосредоточенная на своей оплошности, я едва замечаю, как Уолт исчезает, а затем возвращается, держа что-то в руках. Он подает мне два пластыря, и я осторожно беру их, стараясь не коснуться его порезанными пальцами.

– Спасибо, – говорю, не в силах поднять на него взгляд.

Я промою и обработаю ранки позже, а пока заклеиваю их пластырем и протягиваю руку за тем, что еще принес Уолт: мешком для мусора, щеткой и совком.

Но вместо того, чтобы отдать все это мне, Уолт наклоняется и прямо в своем модном костюме начинает помогать мне убираться.

– Держи мешок, – сжато инструктирует он.

Я делаю, как мне велели: открываю мешок, чтобы он мог бросать туда все подметенное с пола и ковра. Он эффективно справляется с делом, разделяя участки пола на аккуратные сектора и стараясь собрать все до последнего кусочка фарфора.

– Я хотела бы извиниться… – начинаю я робко.

Уолт ничем не подтверждает, что слышит меня, но я все равно продолжаю:

– Пока тебя не было, я слегка увлеклась.

По-прежнему ничего.

– И я правда собиралась убраться до того, как ты вернешься домой.

– Ты переставила мою мебель, – сообщает он, как будто не веря своим глазам.

Ах, да. Я совсем забыла об этом.

– Да… Ну, я ее переставила, чтобы было лучше видно картину, и, как я уже говорила, я собиралась вернуть все на место.

– Как тебе удалось передвинуть журнальный столик? Ты ни за что не смогла бы сделать это одна. Он очень тяжелый.

– О, я просто очень сильно толкала.

– Мне трудно в это поверить.

Думаю о бедняге Терреле и, вложив в голос побольше убежденности, заверяю его:

– Я сильнее, чем кажусь.

Уолт что-то ворчит себе под нос, словно мало мне веря, но тему не развивает.

– Я заплачу за новый ковер. Старый, наверное, уже не спасти. Особенно с учетом разрыва.

– Разрыва?

О боже. Молодчина, Элизабет. Разрыв-то он еще не заметил.

– Да… ну… когда я двигала столик…

Я указываю на повреждение, и Уолт, приостановив работу, поворачивается, чтобы проследить за моим пальцем.

Все нервные окончания в моем теле находится в состоянии повышенной готовности. Я адски беспокоюсь о том, как он отреагирует. Если честно, мне даже немного страшно. Я смотрю на его затылок, отмечая гладкие темные волосы и четкую линию контраста между его кожей и воротничком рубашки. Жаль, мне не видно его лица, когда он сдержанно произносит:

– Это получилось случайно.

Я ошеломленно молчу.

Он дает мне презумпцию невиновности? Должно быть, я неверно расслышала.

– Да, но ковер безвозвратно испорчен. Я хотела бы отплатить покупку нового…

– Случайность есть случайность, и, кроме того, ущерб покроет страховка.

– Все равно. Я хочу, чтобы ты сказал, сколько он стоил, и я выпишу чек. На мой взгляд, так будет справедливо.

Без паузы он называет сумму, и я моргаю, моргаю, моргаю… пытаясь понять, как можно потратить столько денег на вещь, которую будут топтать ногами. С разинутым ртом медленно опускаю глаза.

– Ты серьезно?!

– Потому ковер и был застрахован, – говорит Уолт, вставая и напоминая мне, насколько мы разные не только в плане размера, но и в возрасте, утонченности и индивидуальности. – Ладно, осколки и еда уже убраны. Собери прочие свои вещи и поскорее промой порезы, пока не занеслась инфекция.

Затем он уходит, захватив принадлежности для уборки с собой, и до конца дня я его больше не вижу. Я вношу свою лепту в приведение в порядок остальной части библиотеки, но самостоятельно вернуть мебель на место так, чтобы не причинить еще больше ущерба, я не могу.

Когда, проснувшись наутро, я выхожу на цыпочках из гостевой спальни, в квартире никого нет. Уолт уже ушел. Заглядываю в библиотеку и потрясенно вижу, что он успел убрать несчастный ковер и переставить мебель красиво и аккуратно, но не туда, где она была раньше. Мало того, диваны и столик отодвинуты от камина, а на их месте стоят небольшой квадратный стол и стул, под которыми постелена широкая дорожка из прозрачного пластика – вроде тех, что в офисах кладут под рабочие кресла. Ну вот, теперь она защитит его паркет от дальнейшего повреждения.

Никакой пояснительной записки или списка распоряжений нет, но мне ясно, что Уолт разрешил мне пользоваться его библиотекой даже после вчерашнего.

Я снова провожу в библиотеке весь день, стараясь не выходить за пределы стола, который он мне предоставил. Поначалу у меня получается. Минут пять. Но люди работают в художественных студиях не без причины. Мне нужно пространство для работы, место, чтобы разложить наброски, карандаши и пастель. Я должна иметь возможность видеть все свои работы сразу, потому что я пытаюсь сузить круг своих любимых концепций, чтобы я могла перенести их на небольшие холсты. Их я потом понесу в художественные галерея.

Позже тем вечером, пока я сижу над наброском – пройдя все стадии от «я просто бездарность» до «а это на самом деле неплохо», – я чувствую в дверном проеме присутствие Уолта.

Волоски на шее поднимаются дыбом, но я продолжаю работать – или, по крайней мере, пытаюсь. Мои пальцы немного дрожат, они уже не так ловко держат пастель, как минуту назад.

На этот раз я не извиняюсь за состояние библиотеки. Я все уберу, как вчера. И между прочим, сегодня я не причинила непоправимого ущерба ничему из имущества Уолта, а это уже победа.

Не знаю, как долго он стоит на пороге, наблюдая за тем, как я рисую. В какой-то момент я забываю о нем и вновь концентрируюсь на работе. Я снова теряю счет времени, а когда, наконец, вспоминаю, что нужно оглянуться на дверь, его уже нет.

На следующее утро я встаю раньше обычного, чтобы выследить Уолта. Сегодня суббота, и большинство нормальных людей еще посапывают в постели, но Уолт не нормальный. Наверное, он уже собирается выдвинуться на работу, и мне нужно перехватить его до ухода. Нам многое следует обсудить.

Мне нужно сказать ему, что вчера вечером я закончила читать юридические документы. Там был скурпулезно описан наш брак – от того, как мы будем заполнять налоговые декларации, до того, как мне получить медицинскую страховку через его страховой договор, – но не было ни единого слова о том, что Уолт ожидает от меня как от жены. Очевидно, что этот брак не будет храниться в секрете, если люди в доме уже знают меня, как миссис Дженнингс. И вдобавок нам надо вернуться к разговору о том, что я ищу съемную квартиру, а не остаюсь здесь.

Я запрыгиваю в душ, подставляю лицо теплым струям и начинаю репетировать свою речь.

– Уолт… Уолтер… мистер Дженнингс…

Фу.

Буду просто говорить от чистого сердца и надеяться, что это прозвучит нормально.

Быстро помывшись, я спешу подготовиться к предстоящему дню, сушу волосы и наношу легкий макияж. Потом иду к шкафу, радуясь, что вчера нашла время перестирать кучу белья. Я беру свою любимую кремовую водолазку и заправляю ее в темные джинсы. Надеваю медальон и часы, затем беру чек, который выписала вчера, и тихо выскальзываю из комнаты.

Напрягаю слух, пытаясь определить, дома ли Уолт. Ничего не услышав, отправляюсь на кухню, и у меня падает сердце.

Я правда хотела, чтобы там был Уолт, и не только из-за того, что нам нужно поговорить.

Положив чек на стол, я открываю холодильник и бросаю взгляд на еду внутри. Не вдохновляет. Потом слышу голос:

– Я сейчас не за рабочим столом, поэтому передо мной нет модификаций устройства для клинических испытаний.

Разворачиваюсь и вижу, как Уолт выходит из кладовой, держа какие-то ингредиенты, которые он бросает на стол. Подняв глаза, он замечает меня, и я, немного смутившись, натянуто улыбаюсь. У него не только деловой звонок, который я, вероятно, прервала, но еще он полуголый. На нем только штаны от пижамы.

Увидеть Уолта без рубашки похоже по ощущению на момент, когда лет в двенадцать я случайно нашла один из маминых пикантных любовных романов. Мои щеки заливаются ярким румянцем, как будто я никогда раньше не видела обнаженного торса. Абсолютно нелепо. На занятиях я не раз рисовала с натуры голых людей – как мужчин, так и женщин. Не говоря уже о том, что у меня были парни. Несколько. И их я тоже видела голыми!

Так почему же меня так шокировал обнаженный торс Уолта?

В данный момент сказать сложно. Я слишком сосредоточена на том, чтобы проглотить комок в горле.

Уолт двигается первым, переключая внимание на ингредиенты, которые он принес из кладовой: банан, авокадо и банку арахисовой пасты, а также пакетики с семенами чиа и льна.

– В прошлом году Минздрав задержал одобрение шунтов для выведения спинномозговой жидкости из-за той же проблемы. Тебе нужно связаться с Майклом.

Я понятия не имею, о чем он говорит. Смотрю, как он чистит банан и кладет его в блендер, затем разрезает авокадо, ложкой вычерпывает из его половинок мякоть и тоже бросает все это в блендер. Сделав паузу, он огибает стол и идет к холодильнику – то есть, ко мне – и я не успеваю понять, чтобы стоило бы сдвинуться в сторону, как он оказывается прямо передо мной.

Наверное, человек на другом конце линии что-то рассказывает в эйрподсы Уолта, потому что он не произносит ни слова, а выжидающе глядит на меня сверху вниз.

– Отойди, – наконец произносит он одними губами.

Пискнув что-то похожее на извинение, я на шаг отхожу, чтобы он мог открыть холодильник и достать другие ингредиенты. Миндальное молоко и шпинат добавляются к тому, что лежит на столе, затем Уолт качает головой и начинает спорить с человеком на другом конце линии.

– Именно по этой причине у нас есть представители в операционных. Нет. Подожди…

Затем он исчезает в коридоре, оставив свою еду на столе.

Я слышу, как открывается дверь. Похоже, он ушел к себе в кабинет – в комнату за библиотекой, куда я еще не осмеливалась заглянуть, – поэтому пару минут я его жду. Может, он скоро вернется. Но проходят минуты, а его нет. Решаю, что, пока жду, можно приготовить себе на завтрак яичницу и, закончив есть, иду на цыпочках по коридору и останавливаюсь за его дверью. Уолт до сих пор разговаривает по телефону, и мне становится жалко его. Наверное, он проголодался.

Вернувшись на кухню, я, прищурившись, изучаю ингредиенты для его смузи. Можно либо убрать их, чтобы они не испортились, либо сделать для него смузи самой. Что бы я ни выбрала, я в любом случае могу облажаться. Он может разозлиться или из-за того, что по моей милости ему пришлось тратить время и доставать все из холодильника снова, или из-за того, что я сделала смузи как-то неправильно. Наверное, лучше все-таки попытаться помочь ему, чем ничего не делать вообще. Я бросаю горсть шпината поверх банана и авокадо, затем аккуратно отмеряю по две столовые ложки семян каждого вида и кладу их в смесь. Зачерпываю ложку арахисовой пасты и вливаю немного миндального молока. Бросив сверху немного льда, я включаю блендер, и смесь становится ярко-зеленой. Отпиваю глоточек, и результат приятно удивляет. Ну уж противно ему не будет точно.

Закончив, я убираюсь, одновременно прислушиваясь, и оказывается, что Уолт все еще разговаривает по телефону.

Я не уверена, ест ли он на завтрак что-то еще, кроме смузи, но решаю сделать яичницу-болтунью, а затем завариваю ему вкусный латте с помощью эспрессо-машины, в которой я теперь дока. В шкафчике, на полках с тарелками, я нахожу серебряный сервировочный поднос, ставлю на него всю еду, кладу вдобавок свой чек и несу поднос по коридору.

Теперь из кабинета ничего не доносится. Я поворачиваю за угол и вижу, что Уолт сидит за столом и сосредоточенно печатает на компьютере. Его наушники лежат рядом с клавиатурой, так что, по крайней мере, я не прерываю его разговор.

– Тук-тук.

Уолт поднимает взгляд и перестает печатать.

С робкой улыбкой протягиваю поднос, но Уолт почему-то не приглашает меня зайти в кабинет, что по какой-то нелепой причине меня задевает. Чувствую, как мои щеки снова краснеют, и как бы полуоборачиваюсь на пятках, чтобы убежать обратно по коридору.

– Я… я просто отнесу это на кухню. Съешь, когда проголодаешься.

Хочется провалиться сквозь землю. Серьезно, нет слов. О чем я только думала, решив приготовить ему завтрак?! Я ему вовсе не друг! Я чужой человек, которого он был вынужден приютить, и на его месте я бы хотела, чтобы со мной общались как можно меньше.

Я успеваю сделать два шага по коридору, прежде чем он заговаривает.

– Просто занеси поднос в кабинет.

Глава 8

С трясущимися руками я несу поднос обратно в кабинет Уолта.

Остановитесь. Хватит трястись, говорю я им, пытаясь обуздать непослушные конечности.

Если он это заметит, то поймет, что может влиять на мое самообладание. А мне бы не хотелось доставлять ему такое удовольствие.

Переступив порог, вижу, что Уолт как сидел у себя за столом, так и сидит, не обращая внимания на мое возвращение. Он не поднимает глаза, даже когда я останавливаюсь и жду его указаний.

Он просто продолжает печатать.

Мои руки, наконец, прекращают дрожать – раздражение побеждает нервозность.

– Ты вроде просил принести тебе завтрак. Мне же не послышалось, что ты так сказал?

– Можешь поставить поднос вон туда, – говорит он, по-прежнему не поднимая глаз.

Какая наглость. Вот честно.

Вместо того, чтобы озвучить свои мысли, я откашливаюсь и ставлю поднос – чуть менее аккуратно, чем могла бы сделать сначала, – прямо на бумаги у него на столе. Несколько капель латте выплескивается на поднос.

– Я бы хотела поговорить с тобой, – сообщаю решительно и вздергиваю подбородок.

Выгнув бровь, он тянется за своим смузи. Отпивает большой глоток и отвечает:

– Поговорить?

– Да. Я думаю, ты должен мне как минимум пару минут разговора.

Уолт берет тарелку с яичницей, никак не давая понять, можно мне продолжать или нет. Какое-то время я смотрю, как он ест, немного встревоженная тем обстоятельством, что меня так и тянет взглянуть на его голую грудь. Когда он подносит вилку ко рту, мышцы на его руке напрягаются, что привлекает все мое внимание целиком.

Он перехватывает мой взгляд до того, как я вновь обретаю способность его отвести.

Я стискиваю зубы от злости.

– Могу зайти в более подходящее время, – говорю, поднимая глаза к потолку.

– Я работаю по субботам. Сейчас такое же подходящее время, как и любое другое, если ты хочешь поговорить. Потом я до полудня буду на телефоне.

Что ж, прекрасно. Я все же способна удержать свой язык от вываливания изо рта. Уолт не настолько красивый!

– У меня есть пара вопросов, которые я хотела бы обсудить. – Стараюсь говорить деловым тоном, чтобы у него не возникло неверных идей, почему я его донимаю.

– Тогда вперед.

На столе вибрирует сотовый, и Уолт переводит звонок на автоответчик. Я воспринимаю это как хороший знак.

– Я хотела поблагодарить тебя за предложение пожить у тебя дома, и хотя сначала я думала, что пробуду здесь всего несколько дней, не станешь ли ты возражать, если я останусь еще ненадолго?

Я даю ему возможность спросить о причине, но он молчит, поэтому я все равно ее излагаю.

– Я художник – как ты, наверное, уже догадался, – а у тебя есть картина…

– «Банкетный натюрморт», – говорит он.

– Да, – отвечаю, внезапно преисполнившись энтузиазма от возможности обсудить ее с ним. Я подаюсь вперед. – В начале года я видела, что ее выставили на аукцион «Christie’s». Как она оказалась у тебя?

Он замечает ударение на словаа «у тебя» и прищуривается.

– Я купил ее, – просто говорит он.

Я немедленно даю заднюю, понимая, что, возможно, задела его самолюбие.

– Ясно. Ну… по понятным причинам картина меня привлекла, и я планирую нарисовать серию по ее мотивам. Что значит, что в идеале у меня должен быть доступ к ней на регулярной основе.

– Я же сказал, что тебе можно жить здесь, – говорит он, как будто раздраженный тем, что я вываливаю на него ненужную информацию.

– Да, и я благодарна, но для меня важно показать, что я не пользуюсь ситуацией тебе в ущерб. Вот там на подносе чек, – я указываю на сложенный вдвое листок, – который должен покрыть арендную плату за пару недель, а также часть стоимости испорченного мною ковра.

Уолт одной рукой берет чек и разворачивает его. Затем равнодушно бросает на стол и возвращается к завтраку.

– У тебя все?

Боже, а он крепкий орешек.

Возможно, раньше я бы постеснялась поднять следующую тему, но, похоже, испортить его мнение о себе еще сильнее я уже не могу, а значит мне можно продолжить.

– Нет, есть еще кое-что. Я дочитала то, что прислал твой юрист, и почти все в порядке…

– Хорошо.

– Но там ничего не написано о том, как я должна вести себя как твоя жена.

Под моим взглядом Уолт перестает есть, затем аккуратно кладет вилку на серебряный поднос. Его карие глаза встречаются с моими, и я ощущаю выброс адреналина.

– Я просто не знаю, чего ты от меня ожидаешь, – поясняю я.

– В каком отношении?

Я мгновение пожевываю губу, пытаясь придумать, как бы поделикатнее выразиться.

– Я знаю, что наш брак – просто бизнес, как ты уже говорил. – Уолт открывает рот, и я спешу прервать его, прежде чем он сможет заговорить и эффективно нанести мне в сердце удар каким-нибудь жестоко безразличным ответом. – Я не питаю иллюзий, что у тебя есть чувства ко мне или что-то типа того. – Чувствую, как щеки пылают, и торопливо продолжаю, чуть не спотыкаясь о слова в стремлении поскорее их произнести: – Просто, когда я сюда приехала, Ребекка и Террелл назвали меня миссис Дженнингс, и… ну, я не говорила им свое имя, поэтому, может, его сказал ты? Я предположила, что мы не будем рассказывать о нашем браке, и мне не хочется, чтобы ты думал, что я проболталась.

– Я попросил Мейсона сообщить им, что ты переедешь. Должно быть, он взял на себя смелость назвать им твое новое имя. Теперь, когда кот выпущен из мешка, я думаю, что это и к лучшему. Я поразмышлял в последние дни и понял, что наличие жены может послужить мне на пользу.

– Каким образом?

– Ну, во-первых, в Нью-Йорке у меня репутация немного… – он опускает взгляд и откашливается, – холодного человека. – Его карие глаза снова встречаются с моими, и уязвимости в них уже нет. – Думаю, что жена может смягчить этот образ.

Я невольно улыбаюсь. Здорово, что под внешностью робота у Уолта все-таки есть настоящие человеческие эмоции. Ему не нравится его репутация. Ему не нравится, когда его называют холодным. Интересно.

– Плюс я никогда не был заинтересован в браке, из-за чего в моих прошлых отношениях иногда возникали недоразумения. Теперь их не будет, поскольку я официально ушел с брачного рынка.

– Значит, ты планируешь и дальше с кем-то встречаться?

Говорю так, будто меня это шокирует.

Он хмурят брови.

– А почему нет?

Да, Элизабет, почему нет?!

Я выдавливаю смешок и качаю головой.

– Да нет, я просто… просто не знала. Если подумать, то да, ты, конечно, можешь и дальше с кем-то встречаться. Я вовсе не намекала, чтобы ты прекратил. Я… всего лишь… – Я запинаюсь, путаясь в мыслях, пока он внимательно наблюдает за мной. – Всего лишь подумала, что у тебя нет времени на такие дела, ведь ты очень много работаешь.

Он негромко хмыкает.

– Уверяю тебя, на такие дела я всегда найду время.

Вау.

Привет, бабочки в моем животе. Пожалуйста, успокойтесь. Он говорит о том, что без проблем найдет время на романтику с другими женщинами, а не со мной. Да и с чего вообще ему находить время на меня?!

– Значит, ты будешь не против, если я тоже буду с кем-то встречаться?

На первый взгляд, вопрос совершенно уместный, но в глубине души я знаю, что за ним стоит лишь желание доказать, что у меня тоже есть романтика в жизни. Много романтики. Целая куча.

– Конечно, нет, хотя я рассчитываю, что ты будешь проявлять осмотрительность. Теперь, когда мы женаты, наши отношения будут у всех на виду, и, как я уже упоминал, у меня есть репутация. Этот город меньше, чем кажется, а слухи распространяются быстро.

– Поняла.

Он возвращается к своему компьютеру.

– Я попрошу Мейсона, чтобы на следующей неделе он разместил в «Таймс» объявление о нашей свадьбе.

Хочется задать еще миллион вопросов – об объявлении, о его ожиданиях от меня, о договоренности, которую мы заключили, чтобы я продолжала жить здесь, – но я чувствую, что время для меня у Уолта закончилось, и ухожу к выходу из кабинета.

– Элизабет, – останавливает он меня на пороге.

Я оглядываюсь через плечо.

– Спасибо за завтрак.

Я улыбаюсь, после чего выхожу в коридор, приятно удивленная тем, как прошел разговор. Я бы не сказала, что Уолт принял меня как-то особо тепло, но он хотя бы ответил на мои вопросы, и теперь я больше не чувствую, будто иду по минному полю. Ладно… чувствую, но уже не так сильно.

Прибравшись на кухне, я возвращаюсь в библиотеку – уже предвкушая, как проведу там весь день. Заворачиваю за угол и, зайдя внутрь, вновь удивляюсь тому, что за ночь Уолт многое там изменил.

Я ошеломлена. Перемены немаленькие. Потребовалась бы целая команда людей, чтобы все это провернуть. Ни диванов, ни журнального столика теперь нет. Сняты и тяжелые шторы, чтобы в комнату проникал естественный свет. Мой маленький стол и стул остались на месте, но виниловое покрытие на полу стало в пять раз больше, и теперь у меня гораздо больше пространства для работы.

Однако самым примечательным является новый мольберт – и не просто мольберт. Я сразу узнаю фирму «Abiquiu Deluxe», потому что мечтала о мольберте их производства вот уже… лет, наверное, десять. Такие мольберты стояли в студиях у некоторых моих профессоров в RISD, и я пускала на них слюни при каждом удобном случае. Вместо того, чтобы стоять, напрягая спину, сгорбившись над столом, я смогу закреплять холст на нужной мне высоте и регулировать его наклон. Если держать холст вертикально, то излишки пастели будут падать и собираться на подносе мольберта, а не размазываться по рисунку.

Это «рендж-ровер» среди мольбертов, и, если честно, я готова расплакаться.

Не думая, я выскакиваю в коридор и бегу к кабинету Уолта. Дверь все еще открыта. Уолт разговаривает по телефону, он уже занят, но мне все равно. Я сжимаю ладони и одними губами произношу:

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – И подпрыгиваю от радости.

Он кивает – клянусь, на его лице тоже мелькает проблеск улыбки, – и я убегаю обратно в библиотеку.

Весь день я работаю и через стену слышу, как Уолт разговаривает по телефону и печатает на клавиатуре. Его слов не разобрать, но мне нравится это напоминание о том, что он здесь, в одной квартире со мной. Я и не подозревала, насколько одинокой была в последние несколько дней – в последние несколько, черт возьми, лет.

В колледже у меня было мало друзей. В самом начале кто-то узнал, кто я и из какого семейства, и это отдалило меня от однокурсников. Они решили, будто я заносчивый сноб, родившийся с серебряной ложкой во рту, и не было смысла пытаться им объяснить, что хоть я и выросла в мире богатых, но не совсем принадлежу ему. Они считали, что их места в престижном арт-колледже заработаны честным трудом, а мое просто подарено. Поэтому на мои работы всегда смотрели критически, и мне постоянно приходилось доказывать, что я чего-то стою, и работать как можно усерднее.

Меня в целом устраивало это вынужденное одиночество – так я могла полностью сосредоточиться на искусстве. За пять с половиной лет колледжа я добилась большого прогресса, отточила свою уникальную технику и нащупала собственный стиль. В моих пастельных полотнах появилась индивидуальность, и теперь, когда я закончила колледж – на семестр раньше, чем большинство однокурников, – можно было начать совершенствовать этот стиль и попробовать закрепиться в перенасыщенном мире искусства Нью-Йорка.

В субботу наши с Уолтом пути больше не пересекаются – что странно, учитывая нашу близость друг к другу. Обедая на кухне, я нервничаю и поглядываю на дверь в ожидании, что появится он, но он не выходит из кабинета. Вечером, пока я перед сном умываюсь, слышу, как подъезжает и затем отъезжает лифт. А возвращается Уолт только на следующий день, ближе к полудню.

Сидя у телевизора, я напрягаю слух, пытаясь определить, в мою сторону он идет или нет, но через десять минут чувствую себя глупо и снова переключаю внимание на экран.

Час спустя хлопает дверь, и Уолт снова уходит. Видимо, чаще всего мы с ним будем как два корабля, проплывающие мимо друг друга в ночи. Интересно, зачем ему такая большая квартира, если в большинство ее комнат он почти не заходит? Ему, наверное, было бы неплохо и в маленьких апартаментах, если б там было место для его стола и костюмов.

На следующей неделе эта мысль становится еще более очевидной. Ничего не меняется. Даже становится хуже. Я знаю, что в квартире Уолт все-таки был, лишь потому, что в один из дней он оставил на кухне записку с просьбой отдать несколько его костюмов Ребекке, чтобы та отнесла их в стирку. В записке указано название высококлассной химчистки, и я решаю отнести туда одежду сама, чтобы у меня наконец-то появилось занятие за пределами квартиры.

На двери, возвещая о моем прибытии, звякает колокольчик, и миниатюрная женщина за прилавком заученно улыбается, а затем ее глаза распахиваются от шока.

Я оглядываюсь за спину, гадая, что или кого она там увидела.

– Миссис Дженнингс! – восклицает женщина, а когда я вновь поворачиваюсь к ней, бегом огибает прилавок, чтобы забрать у меня костюмы.

Я хмурю брови, пытаясь вспомнить, знаю я ее или нет.

– Э-э… здравствуйте. Мы знакомы? – спрашиваю, продолжая ломать голову.

Она смеется и качает головой, потом быстро возвращается за прилавок и передает костюмы помощнице.

– Нет, нет. Я видела вас и мистера Дженнингса в газете!

Вид у меня, должно быть, по-прежнему озадаченный, поэтому она тянется за светло-розовыми очками для чтения и водружает их на переносицу, после чего перебирает бумаги на стойке, пока не находит газету.

– Вот, на первой странице.

Она передает мне воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс» и, улыбаясь, постукивает пальцем по фото.

И действительно, на черно-белой фотографии во всю первую полосу – я.

«Две великие американские династии объединились в тайном браке» – гласит жирный заголовок в верхней части страницы. На фотографии ниже мы с Уолтом стоим рядом друг с другом в зале суда: я смотрю на свои руки, фактически сжимая их, а Уолт, стоя в профиль, смотрит на меня сверху вниз. Для меня мы выглядим именно теми, кем и являемся: чужими людьми, вступающими в брак по расчету. Но женщина из химчистки подается вперед и постукивает по бумаге.

– Смотрите, как мило, когда он вот так на вас смотрит.

Так и тянет спросить – «вот так» это как?

Выражение его лица, как всегда, непроницаемо. Сжатые губы, острые скулы, нахмуренный лоб. Я ни за что на свете не смогла бы угадать его мысли, но женщина настаивает, что из нас получилась потрясающая пара.

– Взгляните на себя, – говорит она, касаясь на снимке меня. – Вы просто роскошны. Неудивительно, что он сделал вам предложение.

Я смотрю на себя, одетую в платье с леопардовым принтом. Волосы, касаясь щеки, лежат на плече. Лицо еще раскрасневшееся от холодного зимнего ветра. Пытаюсь взглянуть на нас объективно, чтобы понять, действительно ли мы красивая пара, но не могу. Я вижу лишь девушку, которая совершенно растеряна.

Я не знала, что нас кто-то фотографировал. Наверное, это был Мейсон – и, вероятно, по приказу Уолта, чтобы затем фотографии можно было использовать в объявлении, вроде этого. Я рада, что он нас снял. Пусть наш брак и фиктивный, иметь свое свадебное фото очень приятно.

В статье есть и другие фотографии: профессиональный снимок лица Уолта и снимок улыбающейся меня с прошлогодней семейной фотосессии в честь Рождества.

Не в силах удержаться, я бегло просматриваю начало статьи.

18 февраля Уолтер Дженнингс II и Элизабет Брайтон сочетались гражданским браком. Благодаря тесному сотрудничеству их семей, они дружили в течение многих лет и воссоединились незадолго до того, как миссис Дженнингс окончила Школу дизайна Род-Айленда и переехала в Нью-Йорк.

Интересно, кто скормил им эту информацию. Без сомнения, Мейсон. Что ж, полагаю, такой текст звучит лучше, чем «пара была вынуждена пожениться в стратегических целях ради управления целевым фондом и его распределения. Ах, какая романтика».

– Вы видите эту статью в первый раз? – спрашивает женщина.

Я смущенно киваю. Я даже не знала, что вчера ее опубликовали.

– Тогда возьмите газету себе.

– Спасибо. Большое спасибо.

Она улыбается и, сказав, что костюмы Уолта будут готовы к завтрашнему вечеру, подает мне квитанцию. Сумма немного шокирует, и я от всей души радуюсь, что у Уолта есть счет в химчистке.

Когда, взяв газету, я уже собираюсь уйти, женщина хмурится.

– Без кольца?

Не сразу понимаю, о чем она. Бросаю взгляд на квитанцию, как будто она могла иметь в виду что-то, что написано там.

– Что?

– Вы без обручального кольца? – уточняет она.

– Ой. – Я неловко смеюсь и выдаю первую пришедшую в голову ложь. – Я отдала его уменьшить.

Она понимающе закатывает глаза.

– Почему мужчины никогда не спрашивают нас о размере? Наверное, не хотят портить сюрприз.

Я смеюсь вместе с ней, показываю квитанцию в знак благодарности, а затем выскальзываю за дверь.

Возвращаясь домой, стараюсь, чтобы ветер не смял газету. Думаю, видел ли статью Уолт, а потом смеюсь над собой. Естественно, видел. Бьюсь об заклад, он даже сначала одобрил ее черновик перед тем, как ее отправили на печать.

Когда поворачиваю за угол, мое внимание привлекает антикварная лавка впереди. Не раздумывая ни секунды, захожу внутрь и иду прямиком к менеджеру за стойкой.

– Не могли бы вы показать ваши винтажные обручальные кольца?

Глава 9

– Что это?

Я поднимаю взгляд от разделочной доски и вижу Уолта, который стоит по другую сторону кухонного островка и смотрит на мою левую руку.

– Обручальное кольцо.

– От кого?

Невольно смеюсь.

– Ну, формально, от меня мне, но если кто-нибудь спросит, я скажу, что оно от тебя.

– Вряд ли я бы подарил такое кольцо.

Я не обижаюсь на критику. Кольцо представляет собой тоненькую полоску потускневшего золота. Внутри выгравировано имя – Эллен. Когда я спросила об этом менеджера антикварной лавки, она пожала плечами и сказала:

– Я не знаю, чье оно было, но Эллен – такое же хорошее имя, как и любое другое. Если вы купите его за наличные, сбавлю цену наполовину.

Это была сделка, от которой я не могла отказаться.

Очевидно, Уолту не понравилось кольцо, которое я выбрала для себя, потому что на следующее утро я нахожу на кухонном островке черную коробочку, а рядом записку.

Для Элизабет

Посмеиваясь, открываю коробочку. И с потрясенным вскриком роняю ее, отступив, словно ее содержимое может выпрыгнуть и укусить.