Текст книги "Обладать и ненавидеть (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Сначала я отправляюсь на кухню, чтобы попить воды. Когда делаю первый глоток, слышу, как звенит прибывший лифт. Наверное, Уолт отлучался на пробежку, или – в идеале – он ходил нам за пончиками.
Улыбаясь этой нелепой мысли, быстро сворачиваю за угол и, к своему шоку, обнаруживаю Камилу, которая стоит около входа в прихожую с коробкой пирожных в руках.
Когда она меня замечает, на ее лице мелькает мимолетное раздражение, на затем она заставляет себя улыбнуться.
– Доброе утро, Элизабет.
О боже, как же неловко. Я еще в пижаме, и, вероятно, с засохшей слюной на подбородке и отпечатком подушки на щеке. Она же одета в кремовое облегающее платье и жакет в тон с небрежно завязанным на тонкой талии пояском. Ее коричневые кожаные сапоги до колен начищены до блеска и добавляют еще несколько дюймов к ее и без того устрашающему росту.
Ее волосы гладкие, слегка завитые.
Макияж легкий и безупречный.
Я восхищена. Искренне.
Настолько, что забываю с ней поздороваться. Я выдавливаю кроткое «привет» как раз перед тем, как позади меня появляется Уолт. Обернувшись, вижу, что на нем черные домашние штаны и серая футболка. Его каштановые волосы слегка растрепаны, на остром подбородке виднеется легкая щетина – короче говоря, зрелище, на которое впору попускать слюни.
Он водит взглядом между Камилой и мной, а я перевожу взгляд с него на Камилу. Похоже, мы все растерялись.
Камила хмурится.
– Вы только что встали? – спрашивает она. – Обычно, Уолт, ты просыпаешься рано.
– Я с шести утра работаю у себя в кабинете, – говорит он, приструниваяя ее. – Тебе следовало сначала позвонить. Если ты хотела поговорить, я мог бы приехать к тебе, или мы могли бы позавтракать вместе.
Она застенчиво улыбается и поднимает коробку с пирожными, словно это предложение мира.
– Я подумала, что должна извиниться перед вами обоими за то, что было вчера. Я вела себя, мягко говоря, не слишком красиво.
Она что, шутит?
– Ты справилась лучше, чем это получилось бы у меня, – не подумав, брякаю я. И пытаюсь изобразить дружелюбную улыбку, просто чтобы она поняла, что я говорю искренне.
Боже, если бы мы поменялись местами, и Уолт был бы моим мужчиной… внутри все сжимается от ревности при одной только мысли. И что еще хуже, эта ревность не утихает, когда Уолт проходит мимо меня, чтобы взять коробку из ее рук.
Его лица я не вижу, но вижу, как Камила поднимает глаза и глядит на него, будто на сошедшего с неба Иисуса. Внезапно ощущаю себя третьим лишним, неуклюжим дублером, который должен стоять в стороне.
– Давай отнесу это на кухню, чтобы вы могли поговорить, – говорю я Уолту, делаю шаг вперед и, забрав у него пирожные, спешу убраться из прихожей.
По дороге на кухню заглядываю в коробку, хотя аппетита у меня нет. Камила принесла изысканные миндальные круассаны, профитроли и слоеные булочки с шоколадом. Наверняка из какой-нибудь дорогой французской кондитерской. Банальные пончики точно не для нее.
Закрываю коробку, сажусь на табурет у кухонного островка и кручу на пальце кольцо, гадая, как долго продлится их разговор. Я ношу это кольцо с тех пор, как Уолт попросил его не снимать, и начинаю привыкать к его размеру и весу, словно оно продолжение моего тела.
Голоса Уолта и Камилы не доносятся до кухни, так что я понятия не имею, что они обсуждают. Барабаню пальцами по столешнице, потом приоткрываю коробку с выпечкой, отщипываю кусочек круассана и завариваю себе кофе. В итоге мое терпение иссякает, и я, соскользнув с табурета, подкрадываюсь к двери. Я не собираюсь подслушивать. А если и собираюсь, то всего на секунду! Только так я могу получить представление о том, как идет их разговор!
Я прижимаюсь спиной к стене, затем, попытавшись вызвать в воображении какие-нибудь шпионские приемчики, выглядываю за дверь. И вижу, что они обнимаются в прихожей. Камила стоит, уткнувшись лицом Уолту в грудь, а Уолт ласково обнимает ее за плечи. В горле возникает болезненный ком, и я, быстро отпрянув, бегу в свою комнату.
Мне не следовало этого делать. Захлестываемая раздражением и стыдом, я закрываю за собой дверь, опускаю глаза и снимаю с пальца кольцо.
Глава 13
Позже тем утром я проверяю, что на горизонте все чисто, и выхожу из квартиры. Одевшись в удобные кроссовки, леггинсы и мешковатую толстовку, я планирую оставаться на улице как можно дольше. Вероятно, весь день. В сумке лежат альбомы для рисования. Хочу спрятаться в парке и рисовать до тех пор, пока не закоченеют руки. Если повезет, найду несколько интересных сюжетов, которые помогут отвлечься от ситуации, от которой я, кажется, не могу убежать.
Говорю себе, что просто устала, что вчера у меня был тяжелый день. Пытаюсь оправдать свое состояние, напоминая себе о походе в дурацкую галерее.
Увидев в парке скамейку, сажусь и смотрю куда-то в пространство так долго, что белка принимает меня за статую. Когда я двигаюсь, он пищит и быстро убегает.
Принимаюсь, наконец, рисовать, но сотни раз начинаю и останавливаюсь, быстро теряя интерес, потому что мои мысли то и дело возвращаются к квартире. Интересно, чем сейчас занимаются Уолт и Камила? Интересно, закончили ли они говорить? Будет ли она там, когда я вернусь?
В момент, когда я осознаю, что мне не хочется, чтобы они помирились, я начинаю твердить себе прямо противоположное. Они отличная пара. Она явно питает к нему глубокие чувства, а он, вероятно, чувствует то же самое к ней.
Захлопываю альбом и отправляюсь гулять по городу, слушая музыку, пока солнце не начинает опускаться за горизонт.
Воздух становится холоднее, и поскольку я без пальто, то вынуждена вернуться в теплую квартиру Уолта. Поднимаясь на лифте, натягиваю на лицо мягкую улыбку и готовлюсь к тому, что сейчас увижу их вместе.
Двери открываются, я выхожу из лифта и снимаю кроссовки, а затем беру их, чтобы отнести в свою комнату. В квартире тихо и темно. Уолта нет дома.
В сумке вибрирует телефон – это смска от матери, напоминание о том, что нужно спросить Уолта об увеличении выплат из траста.
Если честно, то после нашего разговора я не планировала выполнять ее просьбу. Во многом из-за того, что я не хотела бросать тень на свою зарождающуюся дружбу с Уолтом. Я не хотела ставить себя в один ряд с моими родителями. Однако теперь я не вижу причин не передавать ему мамину просьбу. Мы с ним не друзья. Мы просто соседи.
Завернув к нему в кабинет, я нахожу листок фирменного бланка и ручку.
Как можно быстрее записываю вопрос и кладу листок на клавиатуру, чтобы Уолт его точно увидел, а затем иду в свою комнату, горя желанием смыть с себя этот день.
По пути в душ снимаю леггинсы и толстовку, потом поворачиваю кран так, чтобы вода была максимально горячей.
Как только стеклянная дверца начинает запотевать от пара, я вхожу в душ и глубоко вздыхаю.
Все-таки не существует таких проблем, которых не мог бы облегчить горячий душ.
Внезапно раздается громкий стук в дверь, и я вскрикиваю от неожиданности.
– Элизабет! – нетерпеливо зовет Уолт.
– Я в душе! – кричу, как будто он это еще не понял. Слышно же, как льется вода.
– Скажи своим родителям, что их просьба отклонена.
– Что?
Вода шумит, и я не уверена, что расслышала его правильно.
– Скажи им, чтобы они продали оставшиеся активы, сократили и консолидировали долги, которые я не погасил несколько недель назад…
– Мы можем поговорить об этом через минуту?! Прямо сейчас я слегка занята.
Он не отвечает.
– Уолт? – кричу я, пытаясь убедиться, что он меня слышит.
Ничего.
Черт возьми!
Наспех смываю с волос кондиционер, выключаю воду и выбегаю из душа, чтобы догнать его.
Я быстро натягиваю пижаму, не потрудившись высушить мокрые волосы. Разберусь с ними через минуту. Прямо сейчас более насущная задача – поговорить с Уолтом, пока есть такая возможность. К тому времени, как я догоняю его, он уже вернулся к себе кабинет и комкает оставленную мною записку.
Он мельком бросает взгляд на меня и, выбросив записку в мусорную корзину, возвращается к работе, как будто я, мокрая насвкозь, не стою на пороге.
– Я расслышала тебя правильно? Ты не собираешься им помогать?
– Именно так.
– Ты серьезно? Мне их просьба кажется вполне разумной.
– Это не так. Дай им палец, они откусят всю руку. Особенно твой отец, – говорит он, перебирая бумаги.
– Уолт, в их глазах денег недостаточно, и ты это знаешь. Основываясь на том немногом, что ты рассказал мне о трасте, мне кажется, что там достаточно средств, чтобы обеспечить чуть более крупные выплаты, которые больше соответствовали бы нынешнему образу жизни моих родителей.
– Их нынешний образ жизни сумбурный и совершенно неприемлемый, – говорит он язвительным тоном. – Они доказали, что не умеют разумно распоряжаться деньгами, поэтому будет безумием продолжать давать им большие суммы.
Ладно, тут его не переубедить, поэтому я решаю попробовать новую тактику.
– Тогда я бы хотела отдать им свою ежемесячную выплату. Я ею пользоваться не буду, так что наверняка есть возможность передавать ее им.
– Слишком поздно. Эти деньги будут перенаправляться в твой пенсионный фонд.
– Пусть они перенаправляются в их пенсионный фонд.
– Нет, Элизабет. Это все? Ты зря отнимаешь у меня время.
Я переступаю порог его кабинета.
– Нет, это не все. Еще я хочу сказать, что иногда ты бываешь очень упрямым и раздражающим!
– Спасибо, – говорит он, совершенно не задетый моей детской вспышкой.
Это лишь вызывает желание уколоть его побольнее, но есть ощущение, что он получит от этого удовольствие, поэтому я разворачиваюсь и вылетаю из кабинета, стараясь топать как можно громче по пути в свою комнату.
– Я не собираюсь менять свое решение! – кричит он.
Вместо ответа я хлопаю дверью.
***
Утром в воскресенье, пока я сижу на кухне, пью кофе и читаю, Уолт возвращается с пробежки. Покрытый испариной, он, тяжело дыша, вынимает из ушей эйрподсы и бросает их на кухонный стол.
– Доброе утро.
Я демонстративно не отвечаю.
– Хорошо спала? – спрашивает он.
В ответ только хмыкаю.
– Я вот отлично. Проспал целых семь часов.
– Я не спрашивала, – говорю, переворачивая страницу.
– Встал в пять утра, поработал немного, а потом сходил на пробежку.
– Мог бы не говорить – я даже отсюда чувствую запах твоего пота. Не планируешь принять душ?
Клянусь, он улыбается, но сразу же отворачивается, чтобы я не успела заметить. Пока я поглядываю на него, он берет кружку, наливает эспрессо, а затем добавляет немного молока. Затем медленно – намеренно медленно – все перемешивает и, постучав ложкой по краю кружки, кладет ее на салфетку. Не сводя с меня глаз, он подносит кружку ко рту и делает глоток.
Ну все, с меня хватит. Я захлопываю книгу и отодвигаю ее в сторону.
– Я бы хотела продолжить нашу вчерашнюю дискуссию.
– У тебя нет закладки? – Он с притворным ужасом вздергивает бровь. – Какая дикая женщина. Как ты запоминаешь, на каком месте остановилась?
– Просто запоминаю и все, – вру я. – Не пытайся отвлечь меня.
– Как я уже сказал вчера вечером, свое решение я не изменю. Хочешь яичницу?
Он поворачивается к холодильнику, открывает его и осматривает полки.
– Нет. Я уже поела. Думаю, ты упрямишься в этом вопросе специально. Похоже, что ты получаешь какое-то извращенного удовольствие от отказа менять свое мнение после того, как оно принято.
– Я меняю мнение постоянно. Вот например я думал, что хочу яичницу, но теперь понимаю, что предпочел бы овсянку.
Он с грохотом захлопывает дверцу холодильника и уходит в кладовую.
Соскользнув с табурета, иду за ним следом. Но осознаю насколько мало в кладовой места лишь после того, как мы оба втискиваемся туда с нашими горячими темпераментами.
– Эй, может выслушаешь меня? – говорю я и тыкаю его в спину.
Он поворачивается ко мне лицом. Его рука взлетает и ловит мою, прежде чем я успеваю ее опустить. Прищурившись, он смотрит на нее сверху вниз.
– Может, дадим им еще один шанс? – спрашиваю его. – Просто чуточку больше денег?
– Где твое кольцо?
– О, господи, ты меня вообще слушаешь?
Пытаюсь вырвать у него свою руку, но он не отпускает. Его хватка не причиняет боли, но она сильная и напористая. Кажется, что его рука раза в два больше моей.
– Я думал, мы договорились, что ты будешь носить его.
Закатываю глаза.
– Оно слишком гигантское. До нелепого.
– Я купил его для тебя.
Мое сердце подпрыгивает в груди.
– Из-за нашей договоренности, – добавляет Уолт мгновением позже.
Снова дергаю руку, и на этот раз он ее отпускает.
– Точно. Я надену его, если тебе так уж надо, но вообще я бы предпочла это не делать.
Он тянется к коробке с овсянкой на полке рядом с моей головой, а затем уходит обратно на кухню, оставляя меня стоять в кладовой.
– Рад, что все разрешилось.
Нет, ничего не разрешилось.
– А вот у тебя кольца нет, – заявляю я, пытаясь придерживаться справедливого подхода.
– Ты же мне его не купила, – отвечает он просто.
Жду, что он рассмеется или бросит на меня шутливый взгляд через плечо, но ни того, ни другого не происходит.
Сбитая с толку, хмурюсь. Почему мне вдруг стало жалко его?
Не надо жалеть его, напоминаю себе. У него есть девушка! Наш брак – фиктивный! Почему я начинаю об этом забывать?
– Брат вчера попросил у меня номер твоего телефона, – говорит Уолт, меняя тему.
– Да, он сказал, что после того, что произошло в пятницу, он хочет связать меня со своими знакомыми из мира искусства.
– А что произошло в пятницу?
Я хмурюсь. Точно. Я же не говорила Уолту о своем походе в художественную галерею.
Может, оно к лучшему.
Траектория, по которой мы с Уолтом движемся, вряд ли хороша для нас обоих. Разве мы не должны держаться на расстоянии?
– Ничего особенного. Но это было мило с его стороны – протянуть руку помощи. Кстати, а это нормально? Я имею в виду… если я с ним подружусь?
– Что здесь такого?
– Не знаю. Эта ситуация начинает казаться чересчур сложной.
Он упирает руки в бедра.
– Тогда давай ее упростим. Носи кольцо, на людях веди себя подобающим образом, а в частном порядке делай все, что захочешь.
– А что насчет просьбы моих родителей?
– Элизабет.
– Уолт.
Он возводит глаза к потолку, делает глубокий вдох, а затем смягчается.
– Я увеличу их ежемесячное пособие. Немного. Но если я замечу, что…
Он резко умолкает, потому что я обнимаю его, сжав его талию с такой силой, как будто пытаясь выдавить из него всю начинку.
– Спасибо.
Он стоит неподвижно, слегка приподняв руки в воздух, словно боится того, что я могу сделать дальше.
Я смеюсь и отступаю назад.
– Ну уж не надо изображать такой ужас. Это я должна испытывать отвращение к нашим объятиям. В конце концов, ты еще потный.
Глава 14
Мэтью пишет мне в воскресенье вечером, спрашивая, не хочу ли я присоединиться к нему на послеобеденный кофе на следующий день. Поскольку у него более плотный график, чем у меня, я предлагаю встретиться с ним возле кампуса Нью-Йоркского университета, а затем прихожу пораньше, чтобы забронировать столик. Я сижу в углу кофейни, потягиваю эспрессо с небольшим количеством молока и пытаюсь понять, почему Уолту это так нравится. По-моему, кофе должен быть черным. Я делаю еще один крошечный глоток и борюсь с желанием исказить свое лицо.
Когда Мэтью приходит, несколько человек в кафе узнают его, стараясь изо всех сил поприветствовать, когда он пробирается между столиками ко мне.
– Долго ждала? – спрашивает он, снимая через голову кожаную сумку и вешая ее на спинку стула. – Прости. Мой урок закончился в 15:00.
– Нет. Не совсем. Я пока наслаждалась видом, – говорю я, поднимая свой альбом для рисования.
Он смеется и поворачивается назад, оглядывая толпу, пока не видит женщину в очереди и не машет ей рукой.
– Это Надежда, женщина, с которой я хотел тебя познакомить. Я сейчас вернусь.
Он оставляет свои вещи на столе и направляется к стойке, чтобы поздороваться с Надеждой. Он наклоняется, чтобы обнять ее, знакомое приветствие, разделяемое ими обоими. Меня сразу привлекают цвета, которые она носит. В пасмурный, холодный день в Нью-Йорке почти все одеты в черное и серое. Ее ярко-синий свитер и темно-синие брюки легко выделяются на фоне ярко-пурпурного платка, который позволяет увидеть несколько дюймов ее темных волос у линии роста. Ее помада идеально подходит – на тон или два темнее, чем ее шарф. В ее глазах вспыхивают искорки, когда она смеется над чем-то, что говорит Мэтью, прежде чем они делают шаг вперед, чтобы заказать кофе.
Я нервничаю, когда они направляются ко мне со своими напитками, нервничаю, что буду показывать ей свои эскизы и рассказывать о концепции моей текущей серии после того, что произошло в пятницу, но ее улыбка заразительна, широкая улыбка, которую я немедленно возвращаю, когда они подходят к столу.
– Ты, должно быть, Элизабет. Привет! Рада с тобой познакомиться.
– Привет! Да. Я так благодарна, что ты смогла встретиться со мной сегодня, – говорю я, вскакивая на ноги, чтобы протянуть и пожать ей руку.
– Что я могу сказать? Мне невозможно отказать, – поддразнивает Мэтью.
Надежда смеется и игриво закатывает глаза, глядя на меня.
– Вот, садитесь, – говорю я, отодвигая свои вещи в сторону, чтобы у них было место поставить свои напитки.
В кафе тесновато, особенно в послеполуденный час пик. В итоге мы теснимся друг к другу, и я слушаю, как они перебрасываются друг с другом шутками, такими легкими и беззаботными, что я не могу удержаться от улыбки.
– Они все еще заставляют тебя преподавать на тех курсах для первокурсников? – спрашивает Надежда.
Мэтью подмигивает.
– Кто-то должен это делать. Это не так уж плохо. Они все такие же тихие сидят с широко раскрытыми, удивленными глазами.
Она смеется и кивает.
– Где ты сейчас у Штейна? – спрашивает он. – Все еще в Верхнем Вест-Сайде?
– Я была там, но на самом деле я направляюсь во Францию через несколько недель, чтобы стать заместителем директора в парижской галерее.
– Ты серьезно? – я спрашиваю об этом с отвисшей челюстью. – Я правильно расслышала? Ты работаешь в «Стейн»?
Галерея, названная так в честь американской писательницы Гертруды Стейн, была неотъемлемой частью художественного сообщества с начала 1900-х годов. Большинство людей этого не осознают, но Гертруда Стейн большую часть своей жизни была увлеченным коллекционером произведений искусства в Париже. Она помогла начать карьеру Матисса и Пикассо, и она была одним из первых защитников кубизма – еще тогда, когда большинство критиков абсолютно ненавидели авангардное искусство.
Я, конечно, заявила обо всем этом вслух, практически заикаясь от волнения.
Надежда, к ее чести, даже не выглядит слегка смущенной моей неуклюжей неловкостью.
– Я тоже все еще щиплю себя, пытаясь поверить. Это отличная галерея, – говорит она, изо всех сил стараясь, чтобы я не чувствовала себя дурочкой.
– Как ты это сделала? Когда ты это сделала? Кто…? – я качаю головой, когда мои вопросы громоздятся один на другой.
Мэтью смеется и похлопывает меня по руке.
– Элизабет – художница, ищущая представления.
– О, правда? С какими техниками ты в основном работаешь?
– Пастель, уголь и акриловые краски. Мне также нравится накладывать слои и наращивать холст. Хотя пастельные тона – моя фишка.
Если ей скучно, она этого не показывает, и это большое облегчение.
– У тебя есть какие-нибудь твои работы с…
– Да, – говорю я, бросаясь в бой абсолютно без колебаний.
Я достаю несколько эскизов, которые принесла с собой, те, которые собиралась показать Мэтью, и она внимательно изучает их, не торопясь.
– Я понимаю, к чему ты клонишь, – говорит она мне, просматривая их. – Твой выбор цвета почти напоминает Матисса, что поначалу довольно хорошо, потому что в нем все еще есть остатки классической композиции.
– Да! – я с энтузиазмом киваю. – Вот именно! Постимпрессионисты, такие как Матисс, отходили от популярной художественной культуры своего времени, и я как бы переворачиваю это с ног на голову с помощью этой серии, извлекая знаменитые направления кубизма и фовизма и перенося их в 17 век с детальным изучением картин голландского барокко, таких как «Банкетный натюрморт».
– Разве эта картина не принадлежит твоему брату? – спрашивает она Мэтью.
Он кивает, потягивая кофе.
Она восторженно мурлычет, кивая головой.
– Мне это нравится, Элизабет. Думаю, для начала это очень хорошо. Будут ли твои последние работы немного больше, чем эти?
– Я надеюсь, что нет. Я хочу, чтобы они оставались доступными, если не по цене, то, по крайней мере, по размеру. Я хочу, чтобы коллекционеры могли легко выставлять их в комнате, будь то на книжной полке или консоли, без необходимости очищать всю стену.
– Хорошо. Но думаю, ты ошиблась с размером.
Мэтью встречается со мной взглядом, а затем небрежно касается моего колена рукой под столом. Я и не подозревала, что так сильно дергаю ногами, и сразу же останавливаюсь. Он убирает руку и снова сосредотачивает свое внимание на Надежде.
– Так ты собираешься помочь бедной девочке или нет? – спрашивает он с обаятельной улыбкой.
Надежда смеется и откидывается назад, раскладывая мои рисунки на столе.
– Я не удивлена, что ее до сих пор не забрали. Нет, не смотри так угрюмо. Вы уже должны знать, что искусство продается не потому, что оно хорошее, а потому, что рынок считает его хорошим. Я действительно думаю, что в Бруклине есть несколько галерей, которые были бы заинтересованы в этой коллекции, но я не буду указывать тебе в этом направлении, потому что я сама достаточно заинтригована ими.
Я растерянно моргаю, пытаясь понять, к чему именно она клонит.
– Я уезжаю в Париж только в следующем месяце, но когда я это сделаю, я хотела бы показать завершенную серию главному тамошнему галеристу. – Когда я не сразу отвечаю – видимо, из-за нехватки мозговых клеток, – она смеется и продолжает: – В общем, я спрашиваю, не могла бы ты подготовить мне небольшую серию в течение следующих нескольких недель?
– Да!
Я, конечно, согласна, не совсем понимая, что это будет означать. Серия, говорит она мне, должна состоять по крайней мере из пятнадцати произведений – пятнадцати произведений искусства, настолько замечательных, что они сразу же должны поразить парижан.
Мы заканчиваем в кафе и выходим на улицу. Я обмениваюсь контактной информацией с Надеждой, и мы планируем, когда я свяжусь с ней в следующий раз, затем она направляется на юг по тротуару, оставляя меня рядом с Мэтью.
Я поворачиваюсь к нему, и он сияет. Я лучезарно улыбаюсь ему в ответ, совершенно не находя слов.
– Честно говоря, я не думал, что это сработает так хорошо, – говорит он со смехом. – Ты у меня в долгу
– Да! Что угодно! Чего ты хочешь?
Он качает головой.
– Нет, я шучу. Ты мне ничего не должна. Что нам теперь делать? Праздновать?
– Ты с ума сошел? Абсолютно нет. У нас нет времени. Мне нужно сходить в магазин художественных принадлежностей.
– Хорошо, тогда пошли. Здесь есть один в нескольких кварталах отсюда, а еще прямо по соседству есть магазин фотоаппаратов.
Мы направляемся туда вместе в головокружительном темпе, соприкасаясь плечами при ходьбе и разговоре. Он обращает внимание на то, куда мы идем, лучше, чем я. Время от времени он протягивает руку, чтобы направить меня в сторону, чтобы мы не перекрывали поток машин, пока я говорю.
– Париж, Мэтью. ПАРИЖ!
– Я знаю. Звучит довольно круто.
– Лучше, чем круто. Круто – и близко не подходит к описанию того, что я сейчас чувствую. Я хочу позвонить всем, кого знаю, и сообщить им хорошие новости. Я хочу позвонить…
– Кому? – спрашивает он.
Грустный смех вырывается из меня, когда я осознаю правду.
– Никому. Честно говоря, мне некому звонить.
Улыбка Мэтью исчезает, когда он смотрит на меня сверху вниз.
– Нет, не делай этого. Не расстраивайся. Я не хочу грустить. Я так взволнован, что готов кричать. Я позвоню тебе. Как тебе это? Достань свой телефон.
Он так и делает, подыгрывая мне, и я набираю его номер.
– Привет? Мэтью Дженнингс? – спрашиваю я, как только звонок соединяется.
– Да. И кто же мне звонит?
– Элизабет Брайтон, – говорю я с дразнящей улыбкой, пока мы продолжаем идти бок о бок.
Он кривит лицо, как будто совершенно сбит с толку.
– Кто?
– Э-ли-за-бет Брайтон, – повторяю я, четко выговаривая слоги.
– О да, это наводит на размышления. Ты та девушка, на которой женат мой брат?
Я протягиваю руку, чтобы слегка ударить его по плечу.
– Прекрати дразнить. У меня большие новости. ОГРОМНЫЕ новости.
– Давай, скажи это.
– Я могла бы… возможно… могла бы продавать свои работы в парижской галерее.
– Правда?
Я срываюсь с места и нажимаю отбой, когда мы сворачиваем за угол и оказываемся лицом к лицу с магазином предметов искусства – короче говоря, моей Меккой (прим. город в Саудовской Аравии, место паломничества мусульман со всего мира).
Несколько часов спустя мы вместе едем на лифте обратно в квартиру Уолта, держа в руках бумажные пакеты.
– Спасибо. Ты не должен был помогать мне тащить эти вещи, – говорю я Мэтью, когда мы выходим в галерею.
– Как еще ты собиралась это сделать? Нанять повозочную лошадь?
– Элизабет? – окликает Уолт.
Мы оба синхронно поворачиваемся, когда он выходит из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем. На нем темно-зеленый свитер и джинсы. Непринужденный, но все же болезненно привлекательный.
Что-то пахнет просто восхитительно, и Мэтью тоже это замечает.
– Тебе доставили ужин? – спрашивает он, практически облизываясь.
– Я сам приготовил, – говорит Уолт, перекидывая полотенце через плечо, прежде чем подойти ко мне, чтобы взять пакеты из моих рук.
– Для одного? – спрашивает Мэтью.
– На двоих, – отвечает Уолт, поймав мой взгляд.
– Ой? Камила придет? Вы с ней во всем разобрались? – спрашивает Мэтью, небрежно бросая мои сумки возле двери.
– Нет.
Моя голова поворачивается в его сторону, мой рот открывается с вопросом, который я слишком стесняюсь задать.
Нет, она не придет? Или нет, ты не разобрался с ней?
Уолт заглядывает в сумки, чтобы увидеть мои художественные принадлежности. Затем, не дожидаясь приглашения, он поворачивает в сторону библиотеки, чтобы отнести их туда.
– Мэтью, принеси сюда эти сумки для Элизабет, – говорит Уолт.
Младший брат закатывает глаза на старшего брата, но, тем не менее, он делает, как его просят. Я улыбаюсь и кричу им обоим «спасибо», прежде чем войти в кухню.
Фрэнк Синатра тихо играет на скрытых динамиках. Бутылка красного вина дышит рядом с двумя бокалами. Рядом стоит салат из капусты, заправленный изюмом и нарезанным миндалем. Тарелки уже расставлены вместе со столовыми приборами.
– На кого ты пытаешься произвести впечатление? – дразнит Мэтью, когда они вдвоем следуют за мной на кухню мгновение спустя.
Мои щеки горят, когда я думаю о том факте, что Уолт, вероятно, готовил ужин для меня. Если только он не пригласил кого-нибудь еще?
Я оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как он пожимает плечами.
– Я хотел приготовить, а готовить на двоих так же легко, как и на одного.
– Это ягненок? – спрашивает Мэтью.
– Тушеные бараньи отбивные с клюквенно-горчичном чатни (прим. большая группа традиционных индийских соусов, оттеняющих вкус основного блюда).
– Пахнет действительно вкусно, – говорю я ему с легкой улыбкой.
Он кивает, но не смотрит на меня.
– Похоже, здесь хватит для нас всех, если ты хочешь остаться, Мэтью, – говорю я, пытаясь быть милой.
– Учитывая, что я планировал съесть хлопья, когда вернусь домой, думаю, что приму твое предложение.
Мы легко делим ужин Уолта на троих, разливаем бутылку вина, сидя в углу длинного обеденного стола. Мы с Мэтью садимся друг напротив друга, а Уолт садится с краю. Он молчит, пока мы едим, хотя в этом нет ничего нового. Он так легко отступает на задний план, скорее принимая участие в разговоре, чем участвуя, особенно в присутствии Мэтью, который, кажется, впитывает внимание, как губка.
Мэтью говорит достаточно для всех, рассказывая Уолту о нашем дне, рассказывая ему о моей встрече с Надеждой, а затем рассказывая о нашем времени в магазине предметов искусства.
– Мне пришлось практически оттащить Элизабет от прилавка с красками. Клянусь, она бы просидела там весь день, если бы я ей позволил. И ради всего святого, не позволяй ей смотреть на мольберты, иначе тебе никогда не сбежать.
– Неправда! Я закончила быстро по сравнению с тем, как надолго ты завис в магазине фотоаппаратов. Как будто ты никогда раньше не видел линзы. Думаю, что в какой-то момент у тебя даже текли слюнки.
– Похоже, вы вдвоем хорошо провели время, – отвечает Уолт, поднимая бокал с вином и делая большой глоток. – Ты закончил с этим?
Он внезапно встает и тянется к тарелке Мэтью, заставляя своего брата быстро доедать последний кусочек, прежде чем он упустит шанс.
– Эй! Я все еще…
– Рад, что ты смог остаться на ужин, но мне рано вставать.
Его тон ясно говорит: «Ты злоупотребил своим гостеприимством».
Затем он поворачивается к кухне, унося тарелку Мэтью.
Мэтью смотрит на меня в поисках поддержки, но я ни за что не выйду на ринг от его имени.
– Я понимаю это громко и ясно, – кричит Мэтью со смехом и качает головой.
Затем он допивает остатки вина и встает.
– Элизабет, проводишь меня?
Я делаю, как он просит, хотя и хочу быстро попрощаться, чтобы поспешить обратно на кухню и помочь с уборкой.
– Большое тебе спасибо за то, что познакомил меня с Надеждой. Все это так волнующе, даже если из этого ничего не выйдет.
Он натягивает куртку.
– Все получится, – говорит он, полный уверенности, прежде чем наклониться и поцеловать меня в щеку. – Я напишу тебе позже на этой неделе. Может быть, мы сможем поужинать или еще что-нибудь.
Я слышу звон посуды на кухне, поэтому быстро соглашаюсь и начинаю пятиться назад.
– Да, давай сделаем это.
Уолт уже стоит у раковины спиной ко мне, оттирая посуду губкой, когда я спешу на кухню.
– Вот, дай мне, – говорю я, дотрагиваясь до его предплечья, чтобы привлечь его внимание.
Его мышцы напрягаются под моей рукой, и я быстро отдергиваюсь, сразу же сожалея, что прикоснулась к нему.
– Все в порядке. Я справлюсь.
– Но ты приготовил ужин, и это, должно быть, заняло целую вечность. Все было действительно потрясающе вкусно. Я хотела сказать тебе это, пока мы ели, но Мэтью не переставал говорить ни на полсекунды, – я смеюсь.
Уолт не отвечает и не отдает губку, поэтому я пытаюсь забрать ее у него.
– Я сказал, я справлюсь.
Я напрягаюсь, услышав раздражение в его голосе, отступаю назад и опускаю руки.
Наступает оглушительная тишина, а затем он тянется за другой тарелкой и отпускает меня со словами:
– Спокойной ночи, Элизабет.
Не зная, что еще сказать, я отступаю обратно в свою комнату, счастливая быть за закрытой дверью, чтобы не бояться, что он увидит, как расстроило меня его настроение.
Боже, он бесит.
Полная противоположность своему брату.
С Мэтью это солнечные и счастливые дни. С Уолтом все наоборот. Я думала, что мы постепенно приближаемся к дружбе, и если не к этому, то, по крайней мере, к взаимному уважению друг к другу.
