Текст книги "Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник)"

Автор книги: Поппи Брайт

Соавторы: Харлан Эллисон,Майкл Маршалл,Стивен Джонс,Джонатан Кэрролл,Мелани Тем,Томас Лиготти,Николас Ройл,Элизабет Масси,Кевин Джеттер (Джетер),Рэй Гартон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

– Почему я не удивлен?

– …Я послушала вашу передачу и была весьма разочарована: вы так и не дали ей высказать свою точку зрения. Я хочу сказать вот что: это очень мудрая женщина, очень приятная, у нее широкие взгляды и она не мужененавистница. Очень печально, что вы не позволили своим слушателям узнать о ней больше, и я думаю, сегодня это характерная черта нашей страны – здесь все больше женоненавистников. И, по-моему, вы тоже сторонник подобных взглядов.

Энди улыбнулся. Это та самая сторонница абортов, насчет которой его предупреждала Таня. Энди нисколько не интересовали ни аборты, ни запрет абортов – его это совершенно не касалось, – но большинство его слушателей были против; только это имело значение. С начала восьмидесятых, когда начали пересматривать законы об абортах, [21]21
  В США аборты разрешены с 1973 года, но одновременно Верховный суд несколько ослабил законодательную защиту права на аборт, дав штатам возможность вводить свои ограничения на сроки и обстоятельства проведения аборта. С легализацией аборта противостояние между противниками и сторонниками права на прерывание беременности только усилилось.


[Закрыть]это была горячая тема, и ему часто звонили, чтобы ее обсудить; поэтому он заранее приготовил ответ – забавный, саркастический, злой ответ – специально для слушателей вроде Дженис из Уитчиты.

– Дженис, дорогая, я могу быть кем угодно, но я – не женоненавистник. Женщины – мои любимые живые существа. Любой, кто меня знает, скажет вам, что Артур любит женщин. Но я против женщин – любительниц кастрировать. Это свободная страна, и вы вольны придерживаться собственного мнения, как и я, а мое мнение таково: мизКартрайт – одна из таких женщин. Поверьте мне, я считаю, что есть множество мужчин, которые заслуживают того, чтобы им отрезали яйца, но не все они таковы, и женщины, готовые кастрировать всех подряд, по моему мнению, не лучше психопатов, которые избивают жен. Итак, почему вы мне звоните? Какой у вас вопрос?

– Вообще-то, у меня нет вопроса, я просто хотела указать вам на то, что подобное отношение ко всему – отношение, которое вы сегодня продемонстрировали во время вашей передачи, – в значительной степени привело к самой устрашающей перемене в этой стране за всю мою жизнь.

– Скажите, пожалуйста, что же это за перемена?

– За последние несколько лет практически во всех штатах были приняты законы, лишающие женщин права распоряжаться собственным телом. Аборт стал преступлением. Как будто наши тела теперь являются собственностью государства! Но не существует законов, запрещающих мужчинам делать с их телами то, что им угодно! Представьте свои чувства, если бы был принят закон, обязывающий вас сделать вазэктомию! [22]22
  Иссечение семявыводящего протока, приводящее к стерилизации.


[Закрыть]Представьте, что вас арестовали за то, что вы не сделали обрезания! И если вы считаете, что аборт – преступление против морали, почему вы не можете хотя бы дать женщинам выбор? Почему вы не дадите им права совершить этот грех, если они чувствуют, что это необходимо?

– Вы закончили? – невозмутимо спросил он. – Это и есть ваш вопрос? Потому что в таком случае у меня имеется ответ.

– Да. Это мой вопрос.

– Прежде всего, все эти разговоры о вазэктомии и обрезании – дерьмо собачье, и я не буду мараться, отвечая на это. Ну хорошо. Вы и другие женщины считаете, что имеете право – неотчуждаемое право – делать со своим телом все, что вам угодно. Но я с этим не согласен и скажу почему. Вы когда-нибудь слышали о Джерри Льюисе?

– Конечно.

– Вы видели его телемарафон в пользу больных мышечной дистрофией?

– Ну… да, видела.

– Хорошо. Вот перед вами человек, который совершил финансовые чудеса ради борьбы с мышечной дистрофией, и все же существуют дети, больные этой болезнью. У них есть на это право? Разве у них есть право стать калеками?

– Это самая…

– У меня есть право заболеть раком?

– Это самая…

– А у моего отца было право умереть от удара? А у моей матери было право на сердечный приступ? Но с ними это случилось, и сейчас они мертвы.

– Это, без сомнения, самая…

– Я хочу сказать, что наши тела на самом деле не являются нашей собственностью. Если уж говорить об этом, то мы не владеем ими. Но если мы не имеем права выбирать, болеть ли нам этими ужасными болезнями и смертельными недугами, какое право имеете вы убивать живое существо, растущее внутри вашего тела?

– Это самая смехотворная речь, которую я когда-либо слышала за всю свою…

– Спасибо за звонок, Дженис. А теперь Дэвид из Тусона, штат Аризона, ждет, чтобы поговорить с ведущим. Дэвид?

– Привет, Артур, так здорово поговорить с вами, дружище, правда.

– Спасибо!

– Я обожаю ваше шоу и считаю, что наша страна нуждается в таких людях, как вы, которые не боятся говорить обо всем так, как оно есть. Я хочу сказать, что сыт по горло этими, ну, всеми этими либеральными ведущими ток-шоу, которые… думают, что всей этой чертовой страной должна управлять кучка педиков-коммунистов, которые… которые, гм… и, это самое, женщины! Они думают, представьте себе, что страной могут управлять женщины! То есть женщины вроде той, которая была у вас сегодня… как там ее? Та, которая ненавидит мужчин?

– Мелисса Картрайт.

– Ага, как будто женщины вроде нее могут управлять чертовой страной, то есть… не надо вешать мне лапшу на уши, ладно?

Энди самодовольно ухмыльнулся. Дэвид явно не блистал интеллектом, но он был типичным слушателем – другом, не противником, – и ему надо было дать зеленый свет.

– Вы совершенно правы, Дэвид. Вы держите руку на пульсе Америки, и я ценю ваш звонок. Пол из Андерсона, штат Калифорния, с чем вы звоните?

– Я слышал, вы получали угрозы убийства.

– Простите?

– Насколько я понимаю, вам угрожали смертью.

Это была правда; он до сих пор получал весьма неприятные письма. Но псевдоним и анонимность работы на радио защищали его.

– Да, это так. Существуют люди, которым не нравится то, что я делаю, и которые готовы убить меня за это. А что, вы один из них?

– А это вас волнует?

– Конечно, это меня волнует. Антиамериканские сумасшедшие, которые хотят убить меня за то, что я делаю? Разумеется, это волнует меня.

– Мне кажется, что вам не стоит тревожиться.

– Почему же, сэр?

– Потому что я не думаю, что вас убьют за то, что вы делаете. Я думаю, вас убьют за то, кем вы являетесь.

Волосы на затылке у Энди зашевелились, и он дрожащей рукой нажал на кнопку:

– Спокойной ночи, сэр, и не забывайте вовремя принимать свои лекарства. – Он тяжело вздохнул в микрофон. – Сегодня случайно не полнолуние, Таня?

Она засмеялась за своим стеклом.

– Таня, как вы знаете, мой исключительно талантливый продюсер, красавица и прекрасный человек. Понимаете? Вы видите, как хорошо я отношусь к женщинам? Итак, наш следующий звонок от женщины, и ее зовут Мэри. Как вы сегодня, Мэри?

– О… не слишком хорошо, Артур. – Говорила она тихо, дрожащим голосом, с придыханием.

Одна из его фанаток с личной проблемой. Артур поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

– Во-первых, мне нужно, чтобы вы все рассказали, дорогая. Хорошо?

– Хо… рошо.

– А теперь расскажите мне, что случилось?

– Ну, я насчет своего парня. Он… он причинил мне сильную боль, Артур, и я просто не знаю…

– Физическую боль? Он ударил вас?

– О, нет-нет…

– Ну слава богу. Тогда в чем проблема, дорогая?

– Я не знаю. Я подумала, что вы сможете мне помочь. Я каждый день слушаю вашу передачу, и вы такой умный, такой… мудрый, вы знаете жизнь.

– Точно. Итак, чем я могу вам помочь?

– Ну, понимаете, я просто хочу, чтобы он впустил меня в свою жизнь. И позволил мне впустить его в мою жизнь, понимаете?

Энди взглянул на Таню и повращал глазами.

– Я хочу сказать, что на самом деле у нас нет ничего общего, понимаете?

– Вы спите вместе?

– Да.

– По-моему, это и называется иметь нечто общее.

– Ну да, но… но… ну, все дело в мелочах. Важных мелочах. Я ничего о нем не знаю – о его жизни, его прошлом. Понимаете, я об этих мелочах, которые сближают людей. А он не хочет ничего знать обо мне. Ну, вроде того, чего я хочу в этой жизни, и то, через что мне пришлось пройти… Ну, то есть… примерно полтора года назад, когда я лежала в… в больнице.

– Вот как? Надеюсь, ничего серьезного?

– Ну, у меня были кое-какие, э, ну, кое-какие проблемы с нервами. Это была не… не обычная больница. Э-э… это была… была…

– Вы лежали в психушке, Мэри? Вы это хотите сказать? Ну давайте, признавайтесь.

Она хихикнула:

– Ну да. Точно.

– Ну что ж, у вас в мозгах на какое-то время случилось короткое замыкание. И как вы теперь?

– Я… ну, я… – Она пару раз шмыгнула носом. – Мне уже лучше. Ну, в общем, мне кажется, как будто он ничего не… чувствует. Ну, вы понимаете. Как будто у него нет настоящих эмоций. И еще я думаю, что я у него не одна.

– Ого, ну-ка, ну-ка, не вешайте трубку. Вы хотите сказать, что этот парень – ваш бойфренд и что он спит с другими женщинами?

– Ага.

– Ну что ж, милочка, вы ведь слушали меня несколько минут назад, когда я говорил, что некоторые парни заслуживают, чтобы им отрезали яйца?

– Ага.

– Ну так вот, этот клоун кажется мне первым кандидатом на кастрацию. Почему бы вам не отрезать яйца этому вшивому ублюдку и не запихнуть их в его лживую глотку? И скажите ему: Артур Колтон-младший считает, что он этого заслуживает.

Таня за стеклом ухмыльнулась и двумя пальцами сделала движение, будто щелкает ножницами.

– Марта ждет уже несколько минут. Давайте, Марта, вы в эфире.

– Привет, Артур, дорогой. – Пожилая женщина. – Боже мой, я так долго вас слушаю, что кажется, будто я знаю вас лично. – Она повторяла это каждый раз. – Я позвонила рассказать вам, что мой сын получил ту работу, насчет которой я вам говорила несколько недель назад.

«Боже мой», – подумал Артур.

– О, правда? – спросил он.

– Да! Сейчас они с женой переезжают в Нью-Джерси, где находится главный завод компании. Единственная проблема в том, что они не могут взять с собой собак, и дети очень расстроены.

– О, это ужасно. – Он забарабанил пальцами по пульту.

– Кстати, о собаках: мой Пуки с каждым днем все крупнее и крупнее. Помните, это такса, которую я завела месяц назад?

– М-м-м…

– Так вот, он такой умница, и…

– Берегите себя, Марта, поговорим с вами через неделю. Кейт из Прово, штат Юта.

– Какое право вы имеете, приятель, какое вы имеете право не давать людям высказаться? Вы говорите о свободе слова, но вы затыкаете людей, как будто это вещи. Вы кем себя возомнили? Какое вы имеете право?

– Ну, может, права у меня и нет, зато есть кнопка, которую я собираюсь нажать… прямо… сейчас. Ланкастер, штат Пенсильвания, вы в эфире.

– Привет, Артур, надеюсь, вы дадите мне высказаться и не прервете меня на полуслове.

– Посмотрим.

– Мне кажется, тот человек, что сейчас звонил, был в чем-то прав, говоря о свободе слова. Вы много рассуждаете об этом, и все же ваша передача – что угодно, только не пример свободы слова, потому что вы отключаете из эфира любого, кто с вами не согласен, прежде чем он высказался или задал вопрос. Это не называется свободой слова. Если вы настолько убеждены в своей правоте, почему вы не дадите им сказать? Чего вы боитесь? Почему вы не хотите обсудить с ними насущные проблемы?

– Понятно, понятно, мне часто задают этот вопрос. Понимаете ли, сэр, когда я говорю о свободе слова, я говорю о свободе слова в стране. Эта страна построена на свободе слова и хранит эту свободу, и это одна из причин, по которым я так люблю свою родину.

– Хранит – что вы хотите ска… а как же насчет сожжения флага?

– Придержите-ка язык на минутку, сэр, я сейчас и до этого дойду. Если вы считаете, что я против свободы слова, то зачем вы слушаете? Это свободная страна, сэр, вы не обязаны слушать. Если бы это не была свободная страна, существовал бы, возможно, закон, обязывающий вас слушать мою передачу, но такого закона нет, так почему вы слушаете? Мне кажется, потому, что в глубине души даже те люди, которые ненавидят меня, понимают, что я прав. А что касается сожжения флага, не начинайте все эти дерьмовые разговоры, которыми пользовались педики-либералы в восьмидесятых, когда все началось. Свобода слова не подразумевает свободу вандализма. Люди умирали за этот флаг, и сжечь его…

– Они умирали за то, что он олицетворяет, это большая…

– И этот флаг олицетворяет вещи, за которые они умирали, поэтому его сожжение является преступлением, как оно и должно быть, и люди, совершившие это, сейчас сидят в тюрьме, и надеюсь, они сгниют там. Это варварство, это предательство, это преступление. Вот от чего меня тошнит, сэр, так это от людей, подобных вам, которые… Послушайте, я скажу вам, почему я веду свою передачу так, как я ее веду. Потому, что я… люблю… свою… страну! Сейчас я объясню. Как я уже говорил, одна из вещей, которые я люблю в Америке, – это свобода слова. Она записана в Конституции, она дарована нам отцами-основателями. Она доступна всем, кто здесь живет. Я поддерживаю это. Но иногда, леди, джентльмены и Ланкастер, штат Пенсильвания, иногда она меня чертовски раздражает. Потому что эту свободу часто попирают те, кто представляет все неамериканское. Я сейчас говорю о тех, кто думает, что это здорово и классно – сжигать наш флаг, которые думают, что это просто кусок материи и что его сожжение – это заявление. А ведь вы и я, дорогие радиослушатели, мы знаем, что это все равно что нассать на нашу страну, все равно что нагадить на могилы тех людей, которые отдали свои жизни за нашу свободу. Те, кто не считает это преступлением – а это преступление, – попирают свободу слова. И я говорю об этих женщинах, об этих… этих… ну хорошо, я скажу это вслух, я не боюсь… этих шлюхах, которые думают, что имеют право трахаться с любым, кто движется, отлично зная, что могут забеременеть, а потом, когда это случается, они считают, что имеют полное право убить – выскрести и выбросить в помойку – ту самую жизнь, которую они породили. Эти женщины, считающие аборт – который тоже является преступлением – нормальным, классным методом контрацепции, потому что зародившаяся внутри них жизнь просто меша-а-а-ет им, они попирают американские свободы. Этот список можно продолжить. Педики, которые распространяют СПИД среди невинных людей. Вы думаете, СПИД просто так появляется в мешках с плазмой в банке крови? Вы думаете, он возникает из ниоткуда? Эти извращенцы, которые не могут удержать член в штанах, тоже попирают американские свободы. Люди, которые голосуют за подонков-либералов, принимающих законы, требующие от белого босса нанимать на работу чернокожего только потому, что он чернокожий, когда белый имеет более высокую квалификацию! Вам это нравится? Мне – нет. Я ничего не имею против чернокожих, у меня есть друзья-чернокожие, но некоторые из моих лучших друзей – белые! Эти люди – не либеральное дерьмо, а люди, голосующие за такие законы, попирают американские свободы. И евреи, захватившие контроль над американским кинематографом и телевидением, чтобы разрушать христианские ценности, веру и все, что нам дорого, – они попирают свободы Америки. Меня тошнит от этих людей. Но я понимаю, что они имеют право на эти свободы точно так же, как и я.

И тем не менее, народ, моя передача – это не страна. Это моя передача. Здесь я все контролирую. Эти люди, эти мешки с дерьмом, эти подонки, у них есть все права, и они топчут их. Но в этой передаче у них нет такого права. А также у людей, которые их поддерживают. Мои враги говорят, что я угрожаю американским свободам, а я говорю – это полное дерьмо. Мое шоу – это живое сердце Америки; сюда звонят люди, которые любят и ценят свои свободы и пользуются ими так, как хотели бы их предки. Мое шоу, сэр, не предназначено для людей, подобных вам, и я бы попросил вас больше сюда не звонить. Никогда! На самом деле я бы попросил вас больше не слушать меня. И еще, я покорнейше прошу вас взять ваше загаженное мухами, пропитанное дерьмом антиамериканское мнение и засунуть его себе в задницу. Приятного вечера! – Он нажал кнопку. – И если бы я не был в Америке – да благословит ее Господь, – я бы не смог этого сказать. – Он тяжело вздохнул. – Мы на пару минут прервемся на рекламу, затем я снова жду ваших звонков. Оставайтесь с нами!

Подняв голову, Энди увидел, что Гарольд и Таня стоя аплодируют ему в кабине звукооператора. Это была одна из лучших – а может быть, и лучшая – произнесенная им речь, и он ликовал. Он засмеялся, зная, что множество его слушателей по всей стране стоят сейчас перед радиоприемниками и аплодируют, как Гарольд и Таня. Он был в полном восторге от себя.

«…я не думаю, что вас убьют за то, что вы делаете. Я думаю, вас убьют за то, кем вы являетесь…»

«…за то, кем вы являетесь…»

«…кем вы являетесь…»

Энди пробрала дрожь. Возвращаясь домой, он никогда не позволял себе думать о работе, но, пока такси ехало по погруженному во тьму и изнемогающему от жары городу, он невольно вспоминал этот звонок, один из самых коротких за вечер…

Эти слова преследовали его.

Он даже запомнил имя звонившего: Пол из Андерсона, штат Калифорния.

«…я не думаю, что вас убьют за то, что вы делаете. Я думаю, вас убьют за то, кем вы являетесь…»

Энди, наклонившись вперед, велел шоферу:

– Остановитесь здесь, на углу.

Машина остановилась, и он, войдя в «Круглосуточный магазин деликатесов Сола», услышал «Разговор о сексе» с доктором Трейси Коннором, шоу, которое следовало за его передачей на РТШ. Приемник стоял у кассы.

– Энди! – крикнул Сол, улыбаясь и помахав ему рукой. Ему было под семьдесят, он был низеньким, толстым, лысым и громогласным.

– Привет, Солли, как дела?

– Дерьмово. Дерьмово дела! Я тут слушал этого мудилу Артура Колтона. Слышал его сегодня?

– Я такое не слушаю, Сол.

– А-а-а. – Он взмахнул мясистой рукой и скорчил рожу. – Полное дерьмо. Вот что это такое. Говорил, что евреи захватили кино и телик, чтобы уничтожить христианство. Как будто нам мало досталось! Как будто у нас и без него мало забот! Он хочет завести гоев еще сильнее? А-а, он совсем чокнутый.

– Так зачем ты его слушаешь, Солли?

Он пожал плечами, выпятил нижнюю губу и наклонил голову.

Энди усмехнулся:

– Ну, если это тебя утешит, Сол, я – не еврей, но я считаю, что ты – отличный парень.

Сол рассмеялся:

– Тебе как обычно?

Энди кивнул.

Выходя из магазина со своими сэндвичами и огурцом, Энди, озадаченный, покачал головой. Почему они не понимают? А если не понимают, то зачем слушают?

Войдя в темную квартиру и предвкушая поедание сэндвича, Энди вздрогнул: он почувствовал запах знакомых духов. Секунду постоял в дверях, всматриваясь в темноту, затем включил свет.

– Энди? – донесся из комнаты женский голос.

– Кто здесь?

– Это я.

Это оказалась Шерри. Энди разозлился, поняв, что его планы на вечер рухнули, и, пройдя по коридору, крикнул:

– Как, черт возьми, ты сюда попала?

Оказавшись в дверях спальни, он замер на месте. Комната была уставлена свечами, которые освещали Шерри, лежавшую на его латунной кровати в белье, оставлявшем мало простора для воображения. Одно колено было поднято, рука лежала между ног, светлые волосы рассыпались по плечам.

– Ничего себе, – ухмыльнулся Энди.

– Я уговорила консьержа впустить меня, – прошептала она. – В конце концов, он меня знает, верно? Он меня уже видел. Все нормально, да?

– Ну… вообще-то, у меня были другие планы…

Она провела ладонью между грудями и раздвинула ноги.

– Они были такими же заманчивыми?

– М-м-м… нет.

Когда он вошел в комнату, она поднялась и взяла с пола сумку; ее глаза блестели.

– Я подумала, что сегодня вечером надо попробовать нечто новенькое.

– Новенькое? – Он задрожал.

Она кивнула, уронила сумку и обняла его, затем последовал долгий, страстный поцелуй, и она начала снимать с него одежду. Когда она закончила с этим, они легли в кровать, продолжая целоваться, и она, вынув что-то из сумки, велела ему лечь на спину.

Шерри показала ему четыре бархатные ленточки.

– Тебя никогда не связывали?

Он рассмеялся:

– Нет. Но стоит хоть раз попробовать! – Улыбаясь, Энди подумал, что «Шейн» может убираться к дьяволу.

Шерри привязала его за запястья и щиколотки к кровати, положила сумку рядом, уселась на него верхом и начала покрывать его поцелуями. Член у него встал задолго до того, как она взяла его в рот и начала двигать головой вверх и вниз, гладя его тело нежными, словно кончики перьев, пальцами.

Энди показалось, что его мозг сейчас взорвется; он закрыл глаза и, содрогаясь, глухо застонал.

Она остановилась.

Он поднял голову: Шерри рылась в своей сумке.

– Ты готов к нестандартному сексу? – спросила она его.

Он выдохнул:

– Издеваешься? Конечно!

Она вытащила из сумки какой-то продолговатый предмет.

«Вибратор? – пронеслось у него в голове. – О боже!»

Послышался щелчок, и предмет зажужжал.

– О боже, – простонал Энди, откидываясь на подушку и закрывая глаза.

Она сжала его мошонку.

Странный шум не смолкал.

Шерри хихикнула.

Энди, улыбаясь, поднял голову и увидел это.

Она дрожащей рукой подняла предмет, и он блеснул в свете свечей.

Это был электрический нож для разделки мяса.

– Какого…

Шерри ухмыльнулась:

– Артур Колтон-младший сказал, что ты это заслужил.

И когда рука ее двинулась вниз – так медленно, невероятно медленно, – Энди с ужасной ясностью вспомнил тот звонок, свой ответ и закричал:

– Нет, нет, подожди, ты не знаешь, ты не понима…

Он услышат этот звук.

Он почувствовал боль.

Но прежде чем он смог вскрикнуть, что-то запихнули ему в рот…