Текст книги "Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник)"
Автор книги: Поппи Брайт
Соавторы: Харлан Эллисон,Майкл Маршалл,Стивен Джонс,Джонатан Кэрролл,Мелани Тем,Томас Лиготти,Николас Ройл,Элизабет Масси,Кевин Джеттер (Джетер),Рэй Гартон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)
– Ладно, Пи, – сказал кто-то, – он уже получил. Сматываемся.
– Не-а, – ответила девушка (неужели та, что говорила с ним по телефону?) и выступила вперед. – Мы с ним еще не разобрались.
Грег зажал ноздри, чтобы остановить кровь; оказалось, что нос не сломан. Однако щека быстро распухала. Он взглянул в лицо девчонке.
Она была совсем молода, лет пятнадцати-шестнадцати; ее череп покрывал короткий ежик светлых волос. Голова была неестественно велика, и из-за короткой стрижки детское личико казалось крошечным, словно было нарисовано на пасхальном яйце. Он видел ее, когда приезжал сюда в прошлый раз. В ушах у нее болтались серьги в виде монет, на виске вытатуирована голубая свастика – правильной формы, что было здесь редкостью.
– Пошли…
Пи улыбнулась Грегу, облизнула губы, как кошка.
– Вы еще нуждаетесь в предупреждениях, господин художник?
Остальные столпились у нее за спиной. Она была невысокой и тощей; скинхеды в темноте по сравнению с ней походили на гигантских медведей.
– Вы все поняли?
Грег кивнул. Он бы сделал все, что угодно, только бы они оставили его в покое. Нужно было спешить к Гарри.
– Отлично. Рисуйте как следует, потому что мы наблюдаем за вами!
В доме через дорогу зажегся свет, и Грег смог лучше разглядеть лица нападавших. В отличие от Пи, они отнюдь не были юнцами; облачение скинхедов смотрелось на них как маскарадные костюмы. Из дома донеслись приглушенные голоса, и свет погас.
– Двинь ему, Пенелопа! – сказал кто-то.
Пи снова улыбнулась:
– Не-е, Баззо. Теперь он знает, что почем. Нельзя его калечить. Он – важная птица. Верно, господин художник?
Грег поднялся на ноги. Зубы и кости были на месте, но его еще трясло. Во рту что-то болело, он сплюнул много крови.
– Грязное животное!
Со зрением было что-то не так. Пи раздвоилась, вокруг ее фигуры мерцал огненный ореол.
– Спокойной ночи, – сказала Пи. – Будьте хорошим мальчиком.
Затем они исчезли, оставив лишь тени. Грег бросился бежать по тротуару, расшвыривая заляпанные уксусом листки из «Комет», которыми был усыпан асфальт. Дверь квартиры Гарри оказалась распахнутой, цепочка сломана, в коридоре горел свет.
Грег нашел его на кухне – он лежал на полу, и из натужно хрипевшего принтера на него медленно выползал бесконечный лист бумаги.
Он помог Гарри сесть, налил ему чашку воды из-под крана. Его не слишком сильно избили, хотя на лбу красовался синяк. Гарри был в ужасном состоянии. Грег никогда не видел его без вставной челюсти, и теперь у него изо рта текла слюна, как у младенца; он механически вытирал ее рукавом свитера, пытался что-то сказать, но не мог.
Телефон был вырван из стены вместе с проводами. Скрежет принтера действовал Грегу на нервы. Он сел на стол и попытался сообразить, как его выключить, ничего не испортив, – модель была незнакомая.
Затем его взгляд упал на текст. Это был набросок сценария комиксов про доктора Тьму на первый месяц. Грег невольно принялся читать.
Это был не тот сценарий, с которым он работал. Еще сырой, но его, без сомнения, написал Гарри, и Грегу придется рисовать к нему иллюстрации.
Грег, будучи не в силах подавить дрожь, продолжал читать.
– Простите, – сказал Гарри. – Это был он. Они привели его сюда. Онбыл здесь еще до того, как Дональд начал писать про него. И он всегда будет здесь!
Грег обернулся к старику. Гарри стоял над ним, положив руку ему на плечо. Грег покачал головой, и Гарри печально кивнул:
– Это правда. На самом деле мы всегда это знали.
За спиной Гарри виднелся коридор. А дальше, в открытую дверь, Грег видел ночную улицу. Человек-тень был там, и он смеялся…
Смех превратился в стрекот принтера.
Грег продолжал читать.
Он помедлил мгновение, прежде чем выбрать личину, которую наденет сегодня. Личность Чемберса надоела, она слишком его ограничивала. Сейчас настали смутные времена, надо переходить к жестким методам. Он вспомнил всех людей, в которых превращался; перед ним появился список имен, замелькали лица…
Сидя за письменным столом на вершине пирамиды из стекла и стали, он чувствовал возбуждение, которое давала власть.
Там, в ночи, ползали торговцы крэком и анархисты, черные и желтые иммигранты, предатели и бездельники, уклоняющиеся от военной службы. Сегодня они узнают, что он вернулся.
Медиамагнат – полезная «крыша». Она помогла ему найти точку опоры в новые времена, позволила со стороны взглянуть на печальное положение в стране.
Он подумал о тех истинных патриотах, которые были отвергнуты. Освальд Мосли, Юнити Митфорд, [96]96
Юнити Митфорд(1914–1948) – английская аристократка, сторонница нацизма и поклонница Гитлера.
[Закрыть]Уильям Джойс, [97]97
Уильям Джойс(1906–1946) – нацистский пропагандист, ведущий англоязычных передач германского радио.
[Закрыть]Дональд Монкрифф. Что за лживые твари пришли вслед за ними! Но на этот раз все будет иначе. Больше он не станет прогибаться перед иностранцами.Он застегнул плащ у горла, снял самую последнюю маску. Улыбаясь тонкогубому лицу в темном зеркале, надел очки.
Личный лифт был готов везти его к «Акуле Тьмы». Он сунул в кобуру свой верный пневматический пистолет.
Затем он бросился навстречу судьбе, наслаждаясь предвкушением охоты. Он вернулся!
Больше не будет бледных подражаний, нерешительных трусов и опасных слабаков.
Он – настоящий.
Рекс Кэш, «Возвращение доктора Тьмы» (1991)
Грег стоял у мольберта и рисовал. Ему больше ничего не оставалось делать. Он ненавидел то, чем занимался, но должен был наносить на бумагу черные пятна, заканчивать наброски. Это было все, что от него осталось. На картинке доктор Тьма врывался на встречу заговорщиков. Африканские коммунисты наводнили Лондон, строили отвратительные козни с целью саботажа британского бизнеса, собирались взорвать здание фондовой биржи. Но доктор их остановит. Грег обводил толстые губы Папы Доминика, жреца вуду, пытался изобразить страх в глазах негодяя, увидевшего направленный на него пистолет доктора.
«Представляете, – сказала Пи, – мне дали возможность писать для „Аргуса“. „Печать Истины“ – так будет называться моя колонка. Я могу писать о музыке, политике, моде – о чем угодно. Я буду настоящей маленькой репортершей».
Кросби сказал, что Дерек Лич в восторге от комиксов. Доктор Тьма шел нарасхват. Весь город покрывали граффити с его именем; попадались парни с защитными очками, вытатуированными вокруг глаз. Критик, объявивший «Черта с два» шедевром, назвал новые комиксы «расистским бредом». Грега больше не приглашали на конференции, старые друзья при встрече с ним переходили на другую сторону улицы. Его телефон почти всегда молчал. Звонил только Кросби. К его удивлению, Тамара после первых выпусков «Аргуса» отказалась от своих десяти процентов и посоветовала ему найти себе другого агента. Не общался он и с Гарри – сценарии ему привозил специальный курьер. Грег представлял себе старика, печально выстукивавшего на своем «Амстраде» истории в духе Дональда Монкриффа. Он прекрасно понимал, как чувствует себя писатель.
Он включил радио. По-прежнему не утихали бунты. Полиция была озабочена волной убийств из пневматического оружия, но, казалось, мало что могла предпринять. Жертвами в основном были главари банд, хотя немалое число убитых и раненых составляли выходцы из Вест-Индии и Азии. Кеннет Худ, известный священник, пытался успокоить хулиганов и получил пулю в голову. Он был близок к смерти, и еще двое полицейских и семеро бунтовщиков погибли в яростной драке, последовавшей за покушением на его жизнь. Грег представил себе человека-тень на крыше – как он прицеливается, шляпа опущена на глаза, полы плаща хлопают, словно крылья демона.
Грег рисовал «Акулу Тьмы», скользившую по ночному городу и расшвыривавшую по сторонам прислужников Папы Доминика, которые размахивали бутылками с зажигательной смесью. «Солнце слишком долго светило на бесстыжих предателей, – писал Гарри, – теперь должна прийти ночь, а вместе с ночью приходит доктор Тьма».
Сначала Грег хотел уехать из города, но его ждали на вокзале – девушка, которую называли Пи, и еще несколько человек. Они вернули его домой. Теперь они называли себя не скинхедами, а шейдхедами, [98]98
От англ.shade – тень.
[Закрыть]носили шляпы и плащи, как доктор, рваные черные рубахи поверх рваных футболок, узкие джинсы и ботинки «Доктор Мартенс» со стальными носами.
Пи почти все время была с ним. Сначала она маячила где-то на краю поля зрения, наблюдая за его работой. В конце концов он сдался и подозвал ее. Теперь она буквально жила в его квартире, звонила доктору, готовила Грегу еду, согревала его холостяцкую постель. Они достаточно жестко обошлись с ним, теперь нужно было успокоить и подкупить. Так он лучше работал.
По радио выступал Дерек Лич, защищая своих охранников. Он вмешался, желая помочь полиции, воспользовался своими новыми вертолетами, чтобы руководить ее действиями, посылал своих людей в бой, словно войска. Полиция была этим явно недовольна, но общественное мнение оказалось на стороне магната. Лич сказал что-то насчет «духа доктора Тьмы», и рука Грега дрогнула, на бумаге появилась клякса.
«Осторожнее, осторожнее», – сказала Пи, промакивая чернила куском ткани и спасая картинку. Ее волосы отросли. До красоток из «Комет» ей было далеко, но она, как ни странно, превращалась в хозяйственную девушку, и у нее проявился материнский инстинкт. В конце концов, шейдхеды ведь считали, что женщина должна быть хозяйкой на кухне и шлюхой в постели.
На последней картинке доктор Тьма стоял над поверженными врагами, подняв кулак в вызывающем салюте. В стеклах его очков отражались языки пламени.
Новости закончились, зазвучал новый сингл «Крестоносцев» – «Англия навсегда». Он приближался к первым местам в чартах.
Грег выглянул в окно. Ему показалось, что горизонт освещен пламенем пожаров.
Он взял тонкое перо и склонился над полосой, чтобы прорисовать мелкие детали. Он жалел, что сдался сразу: струсил после первого же избиения. Иногда он говорил себе, что делает это ради Гарри, чтобы защитить старика. Но это была ложь. Они – не Регги Брэндон и Хэнк Хемингуэй. В пытках не было необходимости; они не клялись никогда не сдаваться, не отступать и не трусить. Несколько добрых тумаков и обещание еще парочки – этого оказалось достаточно. Плюс больше денег в месяц, чем каждый из них зарабатывал когда-либо за год.
На следующей неделе доктор казнит Папу Доминика. Потом разберется с бастующими, безработными, уклоняющимися от армии и прочим дерьмом…
На мольберт упала тень, мелькнули полы плаща. Грег, обернувшись, взглянул в закрытые очками глаза своего настоящего хозяина.
Доктор Тьма был им доволен.
Д. Ф. ЛЬЮИС
Мэдж [99]99
Madge (англ.) – сова-сипуха. А также не очень лестное британское прозвище Луизы Вероники Чикконе, больше известной под именем Мадонна.
[Закрыть]
(Пер. В. Двининой)
Д. Ф. Льюис на сегодняшний день, вероятно, самый плодовитый из публикуемых авторов, творящих в жанре ужасов. И это не пустая похвальба, – возможно, читателю будет легче понять это, если он узнает, что большинство рассказов Льюиса занимают максимум две-три страницы.
«Мэдж» не исключение. Однако, несмотря на краткость, Дес Льюис ухитряется вложить в свою компактную прозу столько энергии, сколько иным писателям не выжать и из целого романа.
В последнее время фантастика Льюиса появляется в таких небольших изданиях, как «Winter Chills», «BBR», «Cobweb», «Dementia 13», «Flickers'n'Frames», «Peeping Тот», «Dreams & Nightmares», «Dark Star», «Deathrealm», «Arrows of Desire», «Dream», «Overspace», «After Hours», а также в сборниках «The Year's Best Horror Stories» и, конечно же, нашем «Best New Horror».
Женщина пела о своем возлюбленном.
Напев утопал в шуме морского прибоя, а слушатели с растрепанными ветром волосами покачивались в такт мелодии. Они не первый раз внимали этой истории, наверное сознавая, какая глубокая скорбь скрыта в ней, но никогда еще песня не звучала так заунывно и проникновенно.
Женщина на миг умолкла, переводя дыхание, и поплотнее завернулась в шаль, спасаясь от привычных соленых брызг, долетавших до берега, и затянула новые – ранее исполнявшиеся разве что для себя поздней ночью на сон грядущий – куплеты.
Слушатели замерли; поднесенные к губам кружки застыли, дожидаясь конца песни и жадных глотков… Но конец сейчас был непредсказуем. Многие задержали дыхание. Впрочем, когда дуют столь свирепые ветры, легкие способны наполняться и без согласия разума или тела.
Песня вторгалась в такие пределы, в которые ничей слух, будь на то его воля, не осмелился бы проникнуть. Люди надеялись, что рокот накатывающихся волн заглушит…
Позднее, лежа в постели, в разгар шторма, она пела колыбельную за колыбельной – не только чтобы призвать к себе дрему из угольно-черного мрака, но и желая убаюкать своего партнера на эту ночь, которому отдых нужен был как воздух. Ему предстояло выдюжить неделю адской работы на баркасе. Впрочем, они любили друг друга долго и неистово, так что сон наверняка не заставит себя ждать.
Он прошептал:
– Твоя сегодняшняя песня… Она была тяжела, Мэдж, почти невыносима.
– Мне и самой иногда невмочь, но я твердо решила испробовать все варианты.
– Люди не знали, куда прятать лица… А я надеялся, что сегодня ты выберешь меня. Наверное, ты прочла это по моим глазам, и вот я здесь.
– Мне нужен был кто-то сильный; сильнее всех, кто приходил сюда прежде. Не только потому, что я не припомню столь свирепого шторма, но и оттого, что мать как-то сказала мне, что, если я пропою песню от начала до конца, не прерываясь, тот, о ком в ней говорится, узнает, что он может наконец отдохнуть. Но ему захочется увидеть меня в последний раз. И если он явится сегодня, я хочу, чтобы он увидел, как я счастлива – ублаженная таким жеребцом, как ты!
– Мэдж, а если ему будет горько увидеть меня в постели с тобой?
– Призракам не бывает горько, глупыш! Они могут лишь надеяться на счастье тех, кого покидают. Здесь сказки и песни ошибаются.
– Ну, раз ты так говоришь…
Шторм взревел еще громче. Должно быть, громче, чем стонет Земля в конце времен.
Женщина прижалась к любовнику крепче и почувствовала, как на миг, на один священный и безгрешный миг, остановилось его – и ее – дыхание.
На рассвете, когда шторм торопливо удалился, пробудившаяся ото сна деревня вновь услышала пение. На этот раз мелодия была утренней и слова – легкими.
Мать Мэдж опять нашла дочь в окаменевших объятиях побелевших рук, воспевающей нового призрака.
Волны отступили, унеся с собой рокот. Но когда песня завершилась, женщина услышала хлюпанье сапог по грязи и сердитое ворчание бородатых рыбаков, которые тянули к далекому морю свои лодки, прокладывая в сыром песке свежие колеи.
ЧЕРРИ УАЙЛДЕР
Дверь за гобеленом
(Пер. О. Ратниковой)
Черри Уайлдер родилась и выросла в Новой Зеландии, сейчас живет в Германии. Ее первый рассказ был опубликован в 1974 году, и, несмотря на то, что она больше известна среди поклонников научной фантастики, к жанру хоррор она тоже приложила руку.
Рассказы Уайлдер появлялись в таких журналах и антологиях, как «New Terrors», «Dark Voices», «Skin of the Soul», «Interzone», «Omni» и «Isaac Asimov's Science Fiction Magazine». Среди ее книг – «Вторая натура» («Second Nature»), трилогии «Торин» («Torin») и «Правители Хилора» («Rulers of Hylor»), а также роман в жанре хоррор «Жестокие замыслы» («Cruel Designs»), действие которого происходит в Германии.
Подобно рассказу Уайлдер «Дом на Кладбищенской улице» («The House on Cemetery Street»), который стал одним из самых популярных произведений и был опубликован в первом томе нашей антологии, «Дверь за гобеленом» на первый взгляд не похожа на «ужастик», но напряжение нарастает постепенно и в конце концов разрешается в неожиданной развязке.
«Пансион Гварди» представлял собой мрачное здание в пятнадцати минутах быстрой ходьбы от Академии. [100]100
Галерея Академии– художественный музей, в котором хранится самая большая коллекция венецианской живописи XIV–XVIII веков. Академия и музей расположены на южном берегу Большого канала, что дало название одному из трех мостов через этот канал.
[Закрыть]Оно стояло в конце кирпичного туннеля на берегу давным-давно засыпанного канала. Пансион был прижат к наспех построенной задней стене какого-то дворца… Возможно, много десятилетий назад он являлся флигелем более величественного сооружения.
Выглянув из окна своей спальни и повернув голову вправо, Сьюзен Филд могла разглядеть крылья и заднюю часть туловища каменного льва, которые вырисовывались на фоне голубого неба. Спальня была очень маленькой, но, к счастью, располагалась за углом от двери в большую комнату, которую душными летними ночами занимали Джейми и Олив. Сьюзен была осведомлена о некоторых «фактах их жизни» и понимала, что судьба сыграла с ее братом и невесткой злую шутку. Плохо уже то, что из-за семейных неурядиц они венчались в деревенской церкви Оксфордшира. Но еще хуже, что во время свадебного путешествия им пришлось терпеть рядом – о ужас! – четырнадцатилетнюю сестру новобрачного…
Все знают – молодоженам необходимо уединение. Хотя Сьюзен не была уверена, что понимает значение этого слова. Уединение вдвоем в кровати? Вдали от семьи и друзей? Венеция кишела людьми, а молодая пара ни за что бы не отправилась в путь без личной горничной Олив – Кидсон, суровой пятидесятилетней женщины.
Сьюзен решила быть приятной и держаться в тени. Она настолько преуспела, что почти превратилась в призрак: Джейми и Олив подпрыгивали на месте, когда она заговаривала или тянула кого-то из них за рукав. Сьюзен с изумлением смотрела на свое отражение в одном из тысячи зеркал в золотых рамах, отставала от брата и невестки на переполненных улицах, терялась и снова находила дорогу. Она исследовала все комнаты пансиона, подходящие для обособленного времяпровождения. Ее любимой стала комната для написания писем, обставленная мебелью с потускневшей позолотой. Там стоял письменный стол, покрытый сизой кожей, а в окна, выходившие на восток, лился неяркий, какой-то водянистый свет. Никто не писал здесь писем, но чернильницы были полны, имелся сосуд с песком и промокательная бумага. Никто бы не удивился, обнаружив и гусиные перья со свитками пергамента.
Сьюзен покупала открытки, но отправлять их было некому – разве что самой себе. Она отсылала их в лондонский дом, который сейчас был совершенно пуст, и представляла, как письма падают через щель в почтовом ящике на ковер и ее призрак бежит вниз по лестнице, чтобы их поднять.
Одна стена в комнате не имела ни окон, ни обоев; она была сложена из серого камня и закрыта четырьмя большими экранами из ткани. Три экрана были наполнены повторяющимися узорами из арабесок и цветов, а на центральном – самом большом – вытканы две женщины, садящиеся в гондолу. Гуляки в масках праздно наблюдали за ними с моста; поднималась луна; слуги несли следом украшенную лентами мандолину, комнатную собачку и корзину цветов. Картина показалась Сьюзен интересной, и она часами сидела перед ней. Решила, что дамы (одна из них – молодая девушка, другая – постарше) возвращались домой из гостей, возможно – с приема или маскарада. Старшая женщина носила маску, ее волосы были напудрены.
Иногда Сьюзен приходилось просто вытаскивать из комнаты для писем.
– Вот ты где, Пенс! – говорил Джейми, ее старший брат-задира.
– Они ждут, мисс! – строгим, неодобрительным тоном изрекала Кидсон.
– Ах, poverina… [101]101
Бедняжка (ит.).
[Закрыть]– вздыхала Синьора, полная рыжеволосая дама.
Хуже всего была миссис Портер, супруга Кэнона Портера, которая познакомилась со Сьюзен во время завтрака во дворе. У этой доброй женщины возник необычайно сильный интерес к девушке, и она предложила «заботиться» о ней, пока молодожены гуляли вдвоем. Миссис Портер читала лондонские газеты, даже самые желтые, и, когда Сьюзен оказывалась в ее лапах, задавала разные вопросы. Та, краснея, отказывалась отвечать.
К счастью, у миссис Портер была тяжелая поступь и привычка окликать Сьюзен, прежде чем войти. Девушка нашла себе тайник за одним из узорчатых гобеленов – оказалось, что в нише стены есть дверь. Как только, найдя комнату пустой, миссис Портер удалялась, Сьюзен выскальзывала в коридор, сбегала вниз по короткой черной лестнице во двор и садилась рядом с Джейми и Олив. Она сидела в тени, они улыбались и зевали на солнце. Миссис Портер, спешившая сообщить, что ребенка нигде нет, смотрела на нее как на привидение.
В «Пансионе Гварди» больше не было никого, стоившего внимания: две семьи из Германии, группа студентов из школы Слейд Скул [102]102
Художественная школа в Лондоне, подразделение университетского колледжа Лондона.
[Закрыть]и веселые богемные девушки, которых подозревали в курении. Еще был один американец – шапочный знакомый Джейми по Кембриджу. Хэдли, по словам брата, был эдаким сухарем, изучавшим старые здания и даже писавшим о них книги. Не стоило беспокоиться об излишнем любопытстве старины Хэдли: он жил словно во сне. Сьюзен с завистью смотрела на него – не веселого и не богемного, сидевшего слегка развалясь в тени олеандров. На одной из открыток, адресованных самой себе, она написала: «Иногда мне кажется, что я живу в кошмарном сне».
В это бесконечное лето они много раз бывали на площади Сан-Марко. Мельком и вдалеке видели Хэдли, который смотрел на пустое место, оставленное Кампанилой, рухнувшей около года назад. [103]103
Кампанила– колокольная башня собора Святого Марка, полностью обрушилась 14 июля 1902 года; восстановлена в 1912 году.
[Закрыть]Примерно тогда же, прошлым летом, закончились и золотые деньки Сьюзен: лондонский дом украшали к коронации, [104]104
Имеется в виду коронация английского короля Эдуарда VII (1841–1910), состоявшаяся 9 августа 1902 года.
[Закрыть]но отец – а как еще его назвать? – отправлялся ночевать в свой клуб. Мать плакала в комнате с задернутыми шторами. С тех пор миссис Филд ни для кого не было дома, кроме врача и сиделки, которые однажды ночью увезли ее из дома в закрытой карете.
И теперь, в мерцающей пещере собора, они все скрывались от своих соседей, Фаркваров, и знакомых семьи Олив, неких мисс Блэк. Витые колонны, за которыми они бродили, пока не очистился горизонт, были сделаны из порфира и стремились вверх, словно змеи, задушившие Лаокоона.
Как-то в небольшой церкви Сьюзен буквально пришлось прятаться – ведь она была живым доказательством того, что все не так, как должно быть. Молодожены вышли вперед (Олив – сама мягкость и сплошной румянец, Джейми – расправив плечи), чтобы обезоружить двоих мисс Блэк. Сьюзен мгновенно скользнула в боковую часовню. Именно здесь она впервые увидела это.
Она скрючилась на одном из узких черных стульев для молящихся, пригнув голову. Горело несколько свечей; на стене был изображен святой с Девой Марией и ангелами. Свечи освещали небольшой стеклянный ящик на алтаре, в котором хранились мощи. На куске шелка абрикосового цвета, расшитого золотом и бирюзой, лежал осколок черной кости. Эти цвета вызвали у Сьюзен такие живые ассоциации, что перехватило дыхание от тоски. Опять тот же сон, и она – в комнате с гобеленами…
Это был не совсем сон о доме. Лучше. Ее привезли в закрытом экипаже к портику с колоннами. Из дверей полился золотистый свет, и низкий, приятный голос воскликнул: «Сага mia!» [105]105
Моя дорогая (ит).
[Закрыть]Она взбежала вверх по ступеням и бросилась в объятия женщины, одетой в платье такого же цвета. Их окружила толпа людей, и кто-то сказал: «Мы ужасно рады тебя видеть!» Она поняла, что это награда за какой-то героический поступок – помощь некоему важному лицу, скрытому за облаком.
Снова оказавшись в комнате для писем – она едва дождалась возвращения в пансион, – Сьюзен вдруг заметила, что на леди в маске, изображенной на экране, был плащ такого же цвета. Ей пришло в голову, что сцена на гобелене означает не конец, а начало какого-то приключения. Леди в маске вела свою спутницу из гондолы к дверям палаццо. Девушка засомневалась: маски на мосту, Арлекин и Коломбина, и третья, с головой мертвеца, словно говорят: «Иди же, глупая гусыня! Чего тут бояться?»
Днем, во время долгой летней сиесты, Сьюзен покидала свою комнату и кралась по пустым коридорам в комнату с гобеленами. Она ложилась на полосатый диван у окна. Потоки теплого воздуха проносились по комнате, приподнимая верхние края гобеленов и звеня стеклянными подвесками канделябра. Однажды она услышала негромкий звон, будто одна из стеклянных призм упала на пол. Подойдя, она увидела у каменной стены серебряную цепочку со сломанной застежкой. В следующий раз это оказался крошечный флакон из венецианского стекла, белый с золотом и с пробкой в виде рыбы. Через несколько дней примерно в той же части комнаты появился миниатюрный черный лаковый веер. В сложенном виде он был не больше ее ладони.
Сьюзен обнаружила, что гобелены висят на каменной стене подобно знаменам и прикреплены к древкам шнуром. Еще выше, в тени, виднелись два каменных выступа в форме львиных голов. Однажды во время сиесты, когда Сьюзен была уверена, что никто не войдет в комнату, она растянулась на ковре и увидела, что львиные головы, как она и подозревала, прикрывали два темных отверстия в стене – вентиляторы, заложенные или действующие. В этот момент с гобеленов полетела пыль, и Сьюзен заморгала. У нее перед глазами, как летучая рыба, мелькнула полоска бумаги с искусно сложенными вместе концами – она выпала из второй львиной головы, нависавшей над гобеленом.
Сьюзен вскочила и подбежала к крайнему экрану. Дверь в нише была заперта, но, казалось, не на засов; когда Сьюзен повернула ручку и нажала, дверь немного подалась. В полутьме у нее над головой что-то звякнуло; она отогнула гобелен и в вечернем свете разглядела большой ключ, висевший на вделанном в стену крюке.
Примерно в это же время произошло грубое вторжение внешнего мира. В почтовое отделение, где Джеймс Филд забирал свои номера «Таймс», из Лондона на его имя прибыла пачка писем. В ужасном смущении он отвел Сьюзен в сторону и сел с ней на каменную скамью. Олив, стоявшая неподалеку, раскрыла зонтик от солнца и стала пристально разглядывать лагуну. Одно письмо было адресовано Сьюзен; оно было написано на плотной кремовой бумаге каллиграфическим почерком чужого человека – клерка из адвокатской конторы.
Должно быть, им нелегко далось это письмо. Как к ней обратиться? Сьюзен… И многозначительное многоточие. «В свете данных, обнаруженных в ходе судебного разбирательства» для всех заинтересованных лиц предпочтительнее, чтобы отныне она называлась Сьюзен Энн Маркхем.
В августе ей предстояло поступить под этим именем в школу мадам Керн в Берне, Швейцария, и для нее лучше всего привыкнуть к новым обстоятельствам жизни.
Письмо походило на послание от самого Господа Бога. Сначала, на несколько секунд, Сьюзен решила, что его написал адвокат или даже судья. Но самое ужасное было в последних строках, выведенных тем же каллиграфическим почерком, и в знакомой подписи. «Ваша мать по-прежнему находится на попечении доктора Расмуссена на водах в Малверне. Искренне Ваш X. Б. Л. Филд».
Так он подписывал свои письма к торговцам; боль, причиненная его отречением, накрыла девушку черной волной. Она задрожала и стиснула руку Джейми. Маркхем – девичья фамилия их матери, у них были дальние родственники с таким именем.
– Папаша слишком далеко зашел, – расстроенно произнес Джейми. – По закону он не может заставить тебя сделать это.
– Он хочет, – сказала Сьюзен, – избавиться от меня.
Джеймс Филд попытался объяснить ей причины катастрофы, поразившей их семью, но было уже поздно.
– Понимаешь, Пенс, – наконец проговорил он, – в конце концов, все это может оказаться неправдой. Мать очень больна, доктора говорят, что она… что она лишилась рассудка. Иногда женщины обвиняют себя в… в вещах, которых они не совершали.
Сьюзен почувствовала, что снова краснеет. Миссис Потер спрашивала ее, известно ли ей значение слова «адюльтер».
– Но если мама сошла с ума, – возразила она, – почему отец так жесток к ней… и ко мне?
Джейми покачал головой – объяснение становилось слишком тяжелым. Олив в нетерпении оглянулась. Жестокость его отца, привычная и вполне естественная неверность, были причиной всего.
– Он хотел стать свободным, – сказал Джейми. – Развестись.
Он не сводил взгляда с торговца сувенирами с украшенным лентами лотком, который подходил к Олив. Вскочил и отправился прогнать маленького нахала. Счастливые молодожены стояли под зонтиком, прижавшись друг к другу. Сьюзен казалось, что их окутывает мерцающий туман, поднявшийся над водой. Вокруг плыли купола и колоннады воображаемого города. Пожилая пара, усевшись на каменную скамью, принялась кормить голубей. Она была уверена, что эти люди ее не видят.
Она медленно побрела прочь, чтобы купить открытку. Засовывая письмо в сумку, она прикоснулась к флакончику из венецианского стекла, холодному, словно зеленые глубины моря. У колонны, увенчанной фигурой крокодила, она краем глаза заметила мелькнувший подол абрикосового цвета. Сьюзен не поняла, были ли там обе дамы – молодая девушка и женщина в маске. Когда она повернула голову, они исчезли. Какой-то джентльмен поклонился ей:
– Доброе утро, мисс Филд!
Это оказался Хэдли, американец. Он увидел ее, и она благодарно улыбнулась ему в ответ.
Вскоре после этого Джеймс и Олив на пять дней уехали в Падую. Кидсон, разумеется, отправилась с ними, и Сьюзен оставили в надежных руках миссис Портер. Она вела себя примерно, а добрая женщина, казалось, потеряла интерес к ее скандальной истории. Сьюзен, тщательно причесанная, вовремя появлялась к завтраку, и предполагалось, что после этого она отправляется «бродить по пансиону с книгой». Кэнон Портер даже одолжил ей свое «Путешествие с ослом». [106]106
Книга Р. Стивенсона (1879).
[Закрыть]
Сьюзен бродила, и тайное знание не давало ей покоя. Она не знала точно, когда именно оно пришло к ней… Это не было внезапным откровением, но она понимала, что обязана рискнуть и рассказать об этом кому-то из взрослых. Ее выбор сузился: веселые студентки уехали во Флоренцию. Но оказалось несложно замешкаться за завтраком и подойти к столу Хэдли, когда они остались во дворе вдвоем.
Эштон Хэдли что-то читал о произошедшем скандале в лондонских газетах. Его удивил и показался слегка неприличным тот факт, что школьница сопровождает Филда и его жену в свадебном путешествии. Они были красивой парой, и даже Хэдли, которому нравилось считать себя уставшим от жизни, заметил окружавшую их чувственную ауру. И вдруг эта девочка, безукоризненная англичанка, Алиса-подросток, в своей невинной манере пытается его заарканить. Всего семь лет отделяли это начинавшее созревать создание от Олив, сиявшей, как Венера, вышедшая из морских волн. Его одолели болезненные воспоминания о молодых американских кузинах, которые веселились и флиртовали с ним с высокомерной уверенностью, а потом выходили замуж за других парней.
Он не хотел быть невежливым – подтвердил, что у него есть свободная минутка и что он знаком со старыми зданиями. Когда она потребовала от него сохранить тайну, его губы слегка скривились. Начало было интригующим.
– Одна женщина, – сказала Сьюзен, – заключена в старом палаццо, за стеной комнаты для писем.
Хэдли закрыл том Рескина и пристально уставился на девушку. Она говорила совершенно серьезно.
– Заключена?
– Она не может выйти. Ее держат там насильно, – объяснила Сьюзен. – Она посылает… сообщения через дыру в стене.
Он начинал понимать, что бедная девочка не в своем уме. Она была бледна, под синими глазами залегли тени. Хэдли потерял почву под ногами, ему захотелось поскорее передать девочку ее опекунам или родственникам. Он вспомнил о наводящей страх миссис Портер и помедлил. В первый раз ему пришло в голову, что Сьюзен Филд ужасно одинока.
