Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 11. Торгово-техническая лига"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

При всей серьезности Адзеля в нем не было ни капли ханжества. Он любил хорошо поесть и выпить – когда было что, – особо предпочитая ржаное виски, каковой напиток он употреблял пивными кружками. В шахматы и покер с ним было лучше не садиться. Он очень хорошо пел – все, от родных своих напевов до человеческих народных баллад и самых последних популярных песенок. Адзель наотрез отказывался исполнять кое-что из своего репертуара, например «Эскимоску Нелл»,в присутствии Бетти. Усердное изучение истории человечества привило ему до смешного анахроничную скромность. Шутки у него такие тонкие, что я не все их понимаю, а скорее всего не все и замечаю.

За все про все я очень любил Адзеля, страдал от его бедности и так и не сумел придумать никакого способа ему помочь.

Я посадил машину перед его домом. Рассыпающаяся халупа смутно чернела в густом тумане, освещенном лихорадочными отблесками каких-то далеких огней. От неумолчного, ничем не приглушенного шума грузового транспорта закладывало уши. Прежде чем выйти с Бетти из кабины, я прихватил парализующий пистолет.

Звонок у Адзеля давно сломался, но он быстро открыл на наш стук.

– Заходите, пожалуйста, заходите.

В лучах флюоресцентных ламп зеленые чешуйки сверкали, как изумруды. На нас пахнуло благовониями.

– А почему ты с оружием, Джимми? – Он недоуменно уставился на мой пистолет.

– Так ведь ночь, темно, – объяснил я. – В таком хулиганском районе…

– Да? – удивился мой тысячекилограммовый друг. – А меня вот никто еще ни разу не тронул.

Мы вошли. Взмахом руки он указал нам на циновки. Вся мебель комнаты состояла из этих циновок, пары дешевых столов и полок, лично сколоченных им из подобранных в мусоре досок и забитых книгами и кассетами. Старинная японская ширма – копия, конечно же, – закрывала дальний конец комнаты, где находились небольшая плита и хитрое, специально для него предназначенное канализационное устройство. На стенах – два свитка, горный пейзаж и сострадательный Будда.

Адзель засуетился, заваривая для нас чай. Он до сих пор не сумел привыкнуть к тесноте своей комнаты, дважды мне пришлось проявить чудеса ловкости, уворачиваясь от его хвоста (я ничего не сказал, иначе Адзель убил бы добрые полчаса на извинения).

– Я очень рад вас видеть, – прогудел он. – Однако из беседы по телефону я понял, что вы находитесь сейчас не в самых хороших обстоятельствах.

– Мы надеялись, что ты поможешь нам успокоиться, – сказала Бетти. Я лично чувствовал некоторое недовольство. Спору нет, Адзель – прекрасный товарищ, но неужели нам с Бетти не хватило бы для успокоения компании друг друга? Последние недели я и так почти ее не видел.

Адзель подал чай. Чайник у него был пятилитровый, но – благодаря, возможно, этим занятиям микрометрикой – мой далеко не миниатюрный друг прекрасно обращается с самыми крошечными и нежными чашками и способен провести чайную церемонию по полной программе. Чем он и занялся в приличествующей такому случаю тишине. Я внутренне кипел, как тот чайник. Прелестный, возможно, обычай, но разговор со Снайдером как-то не прибавил мне любви ко всем восточным традициям, вместе взятым.

В конце концов Адзель поставил флейтовую музыку, присел перед нами – то есть опустил на циновку заднюю часть туловища и привстал на передние колени – и торжественно произнес:

–= Прошу вас, друзья, поделитесь со мной своими бедами.

– Да мы их столько раз уже пережевывали, – сказала Бетти. – Я пришла сюда, чтобы мирно посидеть.

– Конечно, – с той же торжественностью ответил Адзель. – С величайшей охотой вас поддерживаю. Не хотели бы вы вместе со мной провести краткую трансцендентальную медитацию?

Вот тут уже я не выдержал.

– Нет!

Адзель и Бетти удивленно обернулись на этот истошный вопль, и я тут же начал оправдываться:

– Простите, пожалуйста… но… путаница все какая-то, и все идет наперекосяк и…

Огромная четырехпалая лапа опустилась на мое плечо и сжала его – мягко, чуть-чуть, совсем как мамина рука.

– Расскажи мне все, Джимми.

И тогда меня словно прорвало, я начал торопливо, взахлеб описывать свое нелепое, дурацкое положение.

– Снайдер просто не понимает, – закончил я. – Ему кажется, что все эти уравнения, факты можно освоить за несколько дней.

– А разве нельзя? Например, гипнопедия…

– Ну что ты говоришь, разве сам не понимаешь? Ну да, могу вызубрить все, как попка, но только знания эти не проникнут в меня до мозга костей – где им и следует быть. А потом на экзамене мне подкинут задачку, требующую оригинального мышления. И ведь обязательно подкинут – иначе как определить, сумею ли я справиться, если в космосе возникнет чрезвычайная ситуация.

– Или на незнакомой планете. – Длинная голова понимающе кивнула. – Да-а.

– Это не про меня – купцы, их приключения, – с горечью сказал я. – Но ведь и на регулярных транспортниках всякое бывает.

Некоторое время он смотрел на меня в упор, а затем пророкотал:

– Один знакомый говорит пару слов другому – так действует ваша техническая цивилизация, или я ошибаюсь? Зоту.Есть у тебя хоть какая возможность быстро справиться с этой задачей и вернуться к своей настоящей работе?

– Нет. Мастер Снайдер говорил о демонстрационном стенде или передвижной платформе для шествия. Для этого придется изучить культурную атмосферу, разработать общую схему, согласовать ее с местным комитетом, сконструировать эту штуковину – и упаси Бог, если она окажется малозрелищной либо малоэтнической, – затем построить ее, испытать, найти промахи конфигурации, исправить их и… А к тому же – какой из меня художник? Какую бы хитрую механизму я ни сделал, вряд ли ойа окажется шибко впечатляющей.

– Адзель! – неожиданно вмешалась Бетти. – Ты же знаешь о Древнем Востоке гораздо больше нас. Может, у тебя есть какие предложения?

– Возможно, возможно. – Раздался звук, вроде как при работе рашпилем. Воданит задумчиво потер свой подбородок. – Мотивы… дайте-ка я посмотрю.

Он снял с полки какую-то книгу и начал ее перелистывать.

– В буддийском искусстве они имеют по преимуществу языческое происхождение – так же, кстати, как и в христианском… Гр-рр’м... Бетти, дорогая, пока я тут копаюсь, не хотела бы и ты облегчить свою душу?

Бетти сидела, стиснув пальцы и молча уставившись в пол. Решив, что лучше ей не мешать, я осторожно поднялся с циновки, подошел к Адзелю и заглянул ему через плечо – нет, конечно, через локоть.

– Вообще-то это не моя проблема, а папина, – нерешительно начала она. – Может быть, ее и нет вовсе, если один из выбранных нами вариантов будет принят. Но если нет… сколько еще можем мы исследовать материал и выдавливать из себя мысли? Времени не осталось, а ему нужно много времени, чтобы подобрать состав, провести репетиции, позаботиться об оформлении… Извините, – вымученно улыбнулась она, заметив непонимание Адзеля. – Я забегаю вперед. Мы…

– Стойте! – прервал ее я, хлопнув ладонью по странице книги. – Что это такое?.. Прости, Бетти.

Она мгновенно вскочила на ноги.

– Ты что-нибудь нашел?

– Н-не знаю. – От волнения я начал заикаться. – Н-но… Адзель, ведь это почти что ты. Что это?

– Лун. – Он прищурился, чтобы прочитать (умеет же!) мелкие иероглифы.

– Дракон?

– Так – и неправильно – назвали его европейцы. – Адзелю явно нравилось читать нам лекцию. – Настоящий дракон, порождение мифологий Ближнего Востока и Европы, он злое чудовище, символ разрушительных сил. В китайской и родственных ей традициях эти рептилиеобразные существа – представители сил добрых, благожелательных. Лунобитает в небе, лив океане, а цяо– в горах и болотах. Но это – только основные, есть и другие, имеющие иные названия. Главный из них – лун,именно его изображали при различных церемониях….

Затрещал телефон.

– Подойди, пожалуйста, Бетти, – попросил Адзель, не желая прерывать свое повествование. – Наверное, хотят сообщить мне об изменении расписания занятий. Так вот, Джимми, обрати внимание на когти передних и задних лап. Их количество – важная классификационная характеристика…

– Папа! – вскрикнула Бетти. Скосив глаза, я увидел на экране Джона Райфеншталя, такого же печального, как и его дочь.

– Я очень надеялся тебя найти, – устало сказал он. Бетти говорила мне, что последние дни, уходя из дома, обязательно оставляет список телефонов, по которым ее искать. – Я только что окончил трехчасовую беседу с председателем совета, – продолжал Райфеншталь. – Они отклонили все наши предложения.

– Уже? – прошептала она. – Но почему, почему?

– По разным причинам. «Кармен» кажется им слишком местной, слишком привязанной к своему пространству и эпохе. В наше время почти никто не поймет, что движет ее персонажами. «Альфа Центавра» посвящена космическим путешествиям, а именно это и нежелательно. «Травиата» лишена зрелищности. Да, соглашаются они, «Гибель богов» заряжена мистическим смыслом, как им того и хочется, но вот она уже слишкомкартинна. Современная аудитория ее не примет, если только мы не придадим театральным эффектам правдоподобие, но тогда эти эффекты уведут внимание зрителей от живых исполни-тел ей, которые должны быть в центре внимания, ведь мы прославляем человека. И так далее, и так далее.

– Да у них в головах сплошная каша!

– Но в их руках – сила. Ладно. Ну как, выдержишь ты еще несколько сот километров пленки?

– А куда же деться?

– Извините, пожалуйста, за непрошеное вмешательство, мастер Райфеншталь. – Все головы повернулись к Адзелю. – Мы незнакомы, но я давно восхищаюсь вашими работами. Скажите, пожалуйста, а вы не думали о китайской опере?

– Этим займутся сами китайцы, мастер… э-э… – дирижер смущенно замялся.

– Адзель. – Мой чешуйчатый друг вошел в поле зрения камеры, его клыки, обнажившиеся в дружелюбной улыбке, поблескивали – должен признать – весьма зловеще. – Считаю большой для себя честью познакомиться, сэр… э-э… сэр?

От ужаса Джон Райфеншталь задохнулся и побелел как полотно.

– П-п-прост-ти-т-те, п-пожалуйста, – прозаикался он, обретя наконец дар речи и стирая со лба обильный пот. – Мне и в голову не приходило, что вы… Понимаете, я тут все время думаю о Вагнере, а потом вдруг вижу перед собой Фафнира собственной персоной…

Я не знал ни Вагнера, ни всех этих имен, однако сразу все понял. Быстро переглянувшись, мы с Бетти издали торжествующий вопль.

Предвидя реакцию Саймона Снайдера, я настоял на личной встрече. Куратор восседал за письменным столом в окружении компьютеров, коммуникаторов и информационных систем.

– В чем дело, Джим? – на узких, плотно сжатых губах появилось некое подобие улыбки. – Вдохновение посетило? Тебе не кажется, что один день – это очень мало, когда стоит такой серьезный вопрос?

– Хватило, – нагло ответил я. – Мы уже говорили с председателем китайско-американского комитета, сам он в восторге, но хотел бы заручиться вашим одобрением – ведь все будет происходить от имени учебных заведений.

– Мы? – нахмурился куратор. – У тебя что, появился напарник?

– Более того, сэр, он и естьоснова проекта, даже – весь проект. Какое может быть китайское шествие без дракона? А какой бутафорский дракон может сравниться с настоящим? Мы возьмем этого воданита, наденем ему парик и фальшивые усы, на ноги – когти, чешую покроем лаком…

– Инопланетянин? – теперь Снайдер уже не хмурился, он презрительно усмехался. – Ты огорчаешь меня, Джим. Очень огорчаешь. Я ожидал от тебя совсем иного – что ты почувствуешь важность поручения, сумеешь приложить свои способности. Весь смысл Фестиваля в прославлении рода человеческого, а ты хочешь использовать чуждое нам существо. Нет. Боюсь, я никак не смогу…

– Подождите, пожалуйста, сэр, вы ведь не успели даже познакомиться с Адзелем. – Я вскочил со стула, распахнул дверь в прихожую и позвал: – Заходи.

Адзель начал заходить, он заходил метр за метром, пока в кабинете не стало тесно от чешуйчатого хвостатого тела, от шипов и клыков.

– Вы не представляете, сэр, как я рад этой возможности, – прогремел он, сжимая руку Снайдера своей огромной лапой и приветливо улыбаясь ему прямо в лицо. – Какой прекрасный случай выразить мое восхищение земной культурой и тем самым помочь прославлению вашей замечательной расы:

– М-мм, ну да, конечно, – обессиленно промямлил Снайдер.

Я заранее предупредил Адзеля, что ему нет нужды особо афишировать свой пацифизм и благоприобретенное на Земле вегетарианство.

– Я ни на мгновение не сомневался, сэр, – продолжил дракон, – что вы одобрите блестящую идею Джимми. Не хотелось бы скрывать от вас, что лично я имею еще один побудительный мотив – местная ассоциация владельцев ресторанов обещала кормить всех участников репетиций. Имея крайне скудную стипендию, – язык, которым он облизнулся, промелькнул в двух сантиметрах от хрящеватого носа Снайдера, – я сильно недоедаю.

И ведь чистейшая правда, хотя, может быть, и не вся. Иначе Адзель просто не мог. Не сдерживаемый подобными условностями и предрассудками, я наклонился к уху куратора.

– Не бойтесь, сэр, он, конечно, легко возбудим, но вполне безопасен, если никто его не расстраивает.

– Ну что ж, – Снайдер откашлялся, отодвинулся назад, тут же уперся в компьютер и снова откашлялся. – Ну что ж, э-э-э… да. Да, Джим, твоей идее нельзя отказать в оригинальности. В ней есть нечто такое, – он болезненно сморщился, но сумел наконец выдавить из себя, – …нечто, показывающее мне, что ты… – он опять на мгновение смолк и закончил, глядя на меня с нескрываемой уже ненавистью: – Что далеко ты пойдешь.

– Очевидно, вы зафиксируете свое мнение? – невинно поинтересовался Адзель. – Вы прямо сейчас и занесете его в личное дело Джимми?

Я с трудом дождался конца этой – крайне, конечно, необходимой – процедуры. У Бетти, ее отца и моего приятеля была назначена сегодня беседа с председателем совета управляющих Сан-Францискской Оперы.

Шествие прошло «на ура». Вне себя от восторга, местные торговцы решили возобновить древнюю традицию встречи лунного Нового года. Адзель будет непременным участником этих праздников – до своего, конечно, отъезда. В вознаграждение мой товарищ получил неограниченную возможность кормиться в китайском ресторане «Серебряный дракон» – на туристах торговцы заработают гораздо больше.

Постановка вагнеровского «Зигфрида» имела гораздо большее значение – во всяком случае, губернатор Сан-Франциско сказал, что она имеет очень большое значение.

– Не говоря уж о возвращении к жизни музыкального шедевра, столетиями пребывавшего в забвении, – провозгласил он в своей речи перед последним представлением оперы, – гений Джона Райфеншталя проявился и в подборе исполнителей, чем придал Фестивалю Человека новую, неожиданную глубину. Райфеншталь напоминает нам, что поиски корней и гордость своим прошлым несовместимы с шовинизмом. Мы должны всегда протягивать руку дружбы всем нашим братьям по разуму изо всех уголков великого Божьего мира.

А то, договорил я за него, они еще потеряют охоту прилетать на Землю и тратить здесь свои деньги.

Шутки шутками, но что-то в его словах было. Кроме того, опера и сама по себе стала сенсацией; думаю, в ближайшие годы последуют постановки всего Кольца Нибелунгов и у нас, и по всему Содружеству, причем мастеру Райфеншталю в любой момент обеспечено место режиссера-постановщика, а Адзелю – исполнителя роли Фафнира. С оплатой, конечно же, по высшему разряду.

Но я всего этого не увижу. Не будет меня здесь. После благополучного завершения всех хлопот мы с Бетти и Адзелем устроили грандиозную гульбу в его новой квартире. Приняв пятый магнум шампанского, он посмотрел на меня слегка разъезжающимися глазами и изрек:

– Джимми, при всех моих стараниях я никак не мог найти подходящий способ выразить свою к тебе любовь, хотя бы частично отблагодарить твою участливость и доброту.

– Ну о чем ты там, – смущенно пробормотал я, воспользовавшись паузой – если можно так назвать время, пока он громоподобно икал.

– Дело в том, – Адзель поучающе покачал огромным своим пальцем, – что только плохой друг может преподнести опасный подарок. – Он выстрелил очередной пробкой, а затем наполнил наши бокалы и свою пивную кружку. – Я хочу сказать, Джимми, что знал, конечно же, о твоем желании отправиться в глубокий космос, и не в роли извозчика по наезженным маршрутам, но открывателем, пионером. Однако все время оставался вопрос – справишься ли ты с неожиданными обстоятельствами?

Я разинул рот, но не смог произнести ни слова, только глядел на Адзеля и пытался справиться с бешеным сердцебиением. Бетти крепко сжала мою руку.

– Но ты убедил меня, что справишься, – продолжил не совсем трезвый дракон. – Вряд ли мастер Снайдер даст тебе наилучшую характеристику для Академии, но это неважно. Изобретательность и, я вполне могу сказать, твердость, проявленные тобой при разрешении этой проблемы, убедили меня, что ты, Джимми, из тех, кто умеет выжить в любых условиях. – Он опрокинул еще пол-литра пузырящейся жидкости и только тоща завязал на своем подарке бантик. – Я здесь по стипендии, предоставленной Лигой, и, конечно же, имею в Лиге знакомства. Переписываюсь кое с кем. Некий Мастер-Купец, с которым у меня прекраснейшие отношения, будет в самое ближайшее время подыскивать себе подмастерье. Моей рекомендации ему вполне достаточно. Тебя интересует такая возможность?

Я буквально рухнул на руки Бетти. Она говорит, что обязательно полетит вместе со мной, – как-нибудь уж исхитримся.

ТРЕУГОЛЬНОЕ КОЛЕСО
_{Перевод с английского
А. Александровой}

_{Three-Cornered Wheel}

_{Copyright © 1963 by Poul Anderson}

Некоторые замечания о лейтмотиве

Любой, кто хоть что-то смыслил в науке, знал, что получение энергии из атомного ядра невозможно. Тут и была открыта цепная реакция.

Как легко можно доказать, излучатели энергии – «лучей смерти» в популярной фантастике – неизбежно будут раскаляться сами, а не сжигать мишень, что сделает их неприменимыми на практике. Тут кто-то изобрел лазер.

Общеизвестно, что для создания ускорения космический корабль должен выбрасывать вещество, а его команда будет страдать от перегрузки все время, кроме периодов свободного падения, не говоря уже о том, что нечего и мечтать о маневрировании в космосе. Но нашлись иконоборцы, которые придумали способ использовать положительные и отрицательные гравитационные поля.

При скорости корабля меньшей, чем скорость света, путешествие к звездам требует столетий. Поэтому другие солнца и их планеты недостижимы для человечества Уравнения Эйнштейна доказывают это со всей очевидностью. Но был открыт квантовый надпрыжок, и тут же сверхсветовые корабли заполонили Галактику.

Одно за другим рушились непреодолимые препятствия: самые основополагающие законы природы, как выяснилось, имели набранные мелким шрифтом примечания, и непочтительные исследователи перепиливали одну за другой решетки, препятствующие выходу человечества на свободу. Теперь уже требовалась изрядная неосторожность, чтобы утверждать, будто существует абсолютно незыблемая истина или принципиально недостижимая цель.

Я как раз такой чудак. Поэтому я утверждаю, прямо и недвусмысленно, что существуют некоторые вечные жизненные ценности. Это, конечно, человеческие ценности, Mutaiis mutandis [9]9
  Mutatis mutandis (лат.) – изменив то, что требуется. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть], возможно, они также являются ценностями и для любого мыслящего вида на любой обитаемой планете Вселенной, но я не настаиваю на этом утверждении. На чем я настаиваю – это что человек, дитя Земли, живет по определенным неизменным законам.

К ним относятся:

Первый закон Паркинсона: объем любой работы увеличивается, пока не окажутся заняты все имеющиеся в наличии сотрудники.

Второй закон Паркинсона: траты растут вместе с доходом.

Откровение Старджена: девяносто процентов всего – дрянь.

Закон Мэрфи: все, что может испортиться, испортится.

Четвертый закон термодинамики: на любое дело нужно больше времени и денег, чем планировалось.

Мое утверждение не столь безответственно, как может показаться: приведенные характеристики образуют часть моего определения человека.

Вэнс Холл

Комментарии к «Философии» Ноя Аркрайта

1

– Нет!

Рибо, отпрыск Легнора, Гилригорский Страж Границы, отпрянул от рисунка, как если бы тот внезапно ожил.

– О чем ты только думаешь? – выдохнул он. – Сожги это! Сожги немедленно! – Его дрожащая рука указала на большую жаровню: выбивавшиеся из нее язычки пламени слегка разгоняли сумрак, сгустившийся в приемном зале. – Кинь его в огонь! И я ничего не видел, а ты мне ничего не показывал. Ты понял?

Дэвид Фолкейн выпустил из рук листок бумаги с наброском. Тот медленно спланировал на стол – все-таки атмосферное давление на этой планете было на четверть больше земного.

– Да что… – его голос по-дурацки сорвался. Злость на себя вытеснила страх. Дэвид расправил плечи и решительно посмотрел в глаза айвенгца. – В чем дело? Это же просто рисунок!

– Ты нарисовал малкино! – Рибо содрогнулся. – А ведь ты не Посвященный и даже не принадлежишь к нашему виду.

Фолкейн во все глаза смотрел на инопланетянина – как будто потомок землян мог что-нибудь прочесть на этом нечеловеческом лице. В тусклом красном солнечном свете, косо падавшем из узких окон, Рибо больше походил на льва, чем на Homo sapiens, да и это сходство было отдаленным. Его тело лишь в общих чертах напоминало человеческое: две руки, две ноги, короткое и широкое туловище. Конечности были мощными и длинными, ходил Рибо, наклонившись вперед, так что, несмотря на его более чем двухметровый рост, Дэвид мог смотреть ему в лицо, не задирая головы. Каждый из трех оканчивавшихся острыми черными когтями пальцев на руке айвенгца имел на один сустав больше, чем у человека, а большие пальцы смотрели наружу. Покрывавший все тело инопланетянина рыжий мех походил на жесткие перья – каждый волосок имел несколько мохнатых отростков. Лицо было плоским, нос отсутствовал вовсе – дыхательные отверстия располагались по бокам мощных челюстей. Но если и можно было что-то прочесть в огромных зеленых глазах и в выражении неожиданно подвижного, почти женственного рта, этому препятствовала затеняющая лицо косматая каштановая грива – начинаясь на массивной круглоухой голове, она спускалась до середины мускулистой спины. Оканчивающийся кисточкой хвост нервно подергивался. Пара коротких кольчужных штанов и кожаная перевязь с тяжелым боевым топором подчеркивали экзотическую внешность хозяина замка.

Тем не менее, как было известно Фолкейну, мозг инопланетянина был развит ничуть не меньше, чем его собственный. Беда была только в том, что развивался он не на Земле. К тому же, в дополнение ко всем эволюционным различиям, разум айвенгца сформировала культура, до конца не понятная ни одному человеку… Так в какой же мере можно рассчитывать найти общий язык?

Юноша облизал потрескавшиеся в сухом холодном воздухе Айвенго губы. Его рука не коснулась бластера, но он внезапно осознал, как приятно ощущать на бедре солидную тяжесть оружия. Преодолевая растерянность, Дэвид выдавил из себя:

– Я приношу извинения, если мои действия оказались оскорбительны. Ты должен понять, что чужестранец может нарушить обычаи по неведению. Не объяснишь ли ты мне, в чем Дело?

Напряжение немного отпустило Рибо. Его глаза, более чувствительные к низкочастотной части спектра, обшарили углы зала, скрытые тенями от не столь острого взгляда гостя. Но никто не прятался за покрытыми причудливой резьбой каменными колоннами. Кроме языков пламени в жаровне и струйки едкого дыма, в просторном помещении все было недвижимо. Снаружи – Фолкейн неожиданно ощутил, как далеки от него эти свободные просторы, – бесконечный ветер завывал в горах вокруг Гилригора.

– Да, – ответил Страж Границы, – я понимаю, что ты действовал по незнанию. Ты можешь не сомневаться в моем дружеском к тебе расположении – не только потому, что ты в настоящий момент мой гость, но и ради того глотка свежего воздуха, которым ты и твои спутники оказались в нашей затхлой стране.

– Которым мы могли бы оказаться, – поправил его Фолкейн. – Будущее зависит от того, останемся ли мы в живых, не забудь. А это, в свою очередь, зависит от твоей помощи. «Хорошо сказано, – поздравил себя юноша – Вот слышал бы это Шустер. Может быть, тогда он перестал бы бубнить, что из меня никогда не получится торговец, если я не научусь как следует управляться со словами».

– Я не смогу помочь вам, если с меня живьем сдерут кожу, – резко ответил Рибо. – Сожги это, говорю.

Фолкейн, прищурившись, всматривался в свой рисунок. На нем была изображена большая платформа на колесах, в которую можно было бы запрячь двадцать фастиг. Всю дорогу от космического корабля до замка он предвкушал, как потрясен и обрадован будет его благородный хозяин. Он уже видел себя не Дэви-на-побегушках, не Дэви-прислугой-за все, подмастерьем и бесплатным слугой господина торгового агента Мартина Шустера, а Фолкейном с Гермеса, Прометеем, даровавшим благодарным жителям Ларсума великую идею колеса. «Что же здесь не так?» – растерянно подумал он. Эта мысль тут же, с характерным для его семнадцати лет максимализмом, приобрела обобщенную форму: «Почему все всегда выходит не так?»

Дэвид по инкрустированному раковинами полу подошел к жаровне и бросил рисунок в огонь. Листок вспыхнул, съежился, превратился в пепел. Обернувшись к Рибо, Фолкейн заметил, что тот окончательно успокоился. Страж Границы налил в кубок вина из графина на столе и выпил его одним глотком.

– Хорошее вино, – пророкотал он. – Хотел бы я, чтобы ты составил мне компанию. Так печально, когда не можешь предложить гостю угощение.

– Ты же знаешь, ваша еда – для нас яд, – ответил Фолкейн. – Кстати, это одна из причин, почему нам необходимо перевезти работопроизводитель из Гилригора на наш корабль, и не откладывая. Но все же объясни мне, что плохого в устройстве, которое я нарисовал? Его легко построить. Такие устройства – мы называем их повозками – одно из самых важных изобретений моего народа. Во многом благодаря им мы стали больше чем просто…

Фолкейн оборвал себя прежде, чем слово «дикари» или «варвары» сорвалось с его языка. Ведь наследственная должность Рибо – Стража Границы – как раз и обязывала его следить за тем, чтобы племена дикарей оставались по свою сторону гор Касун. Ларсум – цивилизованная страна, с развитым сельским хозяйством, металлургией, городами, дорогами, торговлей, грамотным населением.

Со всеми достижениями цивилизации. – кроме колеса. Жители переносили грузы на спине или перевозили их на вьючных животных, на лодках, на волокушах, зимой на санях – только не на колесных повозках. Задумавшись обо всем этом, Дэвид припомнил, что даже и катки никогда не использовались.

– Идея заключается в том, что круглые предметы катятся, – рискнул он продолжить тему.

Рибо начертил в воздухе магический знак, отвращающий зло.

– Лучше не будем говорить об этом. – Но тут же с солдатской расторопностью передумал. – Однако я должен тебе объяснить, ничего не поделаешь. Видишь ли, малкино – слишком священный предмет, чтобы употреблять его для низких житейских надобностей. Наказание за нарушение закона – смерть, с провинившегося сдирают кожу: иначе гнев Бога падет на всю страну.

Фолкейн вступил в очередное сражение с чужим языком. Ознакомительные ленты на борту «Что за веселье» позволили ему освоить разговорную речь, но не могли передать семантических тонкостей – первая экспедиция на Айвенго пробыла на планете недостаточно долго для этого. Произнесенное Рибо слово, которое Дэвид мысленно перевел как «священный», подразумевало больше, чем просто принадлежность к религиозным понятиям: в нем звучали обертоны могущества, маны [10]10
  Мана – в верованиях народов Меланезии и Полинезии сверхъестественная сила, присущая некоторым людям, животным, предметам.


[Закрыть], еще чего-то невыразимого. Ладно, Бог с ним.

– Что такое малкино!

– Это… это круглое. Я не могу его тебе нарисовать – это позволено только Посвященным. Это нечто абсолютно круглое.

– А, понятно. Мы называем это «круг» или, если речь идет об объемном предмете, «сфера». Колесо тоже круглое. Ну, я думаю, можно бы сделать колесо и слегка неправильной формы.

– Нет. – Рибо встряхнул гривой. – Если только форма не станет столь неправильной, что колесо уже не сможет катиться. Даже если бы Посвященные и позволили – а я совершенно уверен, что они не позволят и из-за своей вражды к вам, и из-за приверженности догме, – крестьяне так перепугаются, что разорвут вас на части. – Взгляд светящихся в полумраке глаз Рибо переместился на бластер Фолкейна. – Да, конечно, у вас могучее оружие, выбрасывающее огонь. Но вас всего четверо. Что вы сможете против тысяч воинов, стреляющих в вас, прячась за холмами и деревьями?

Фолкейн припомнил увиденное – сначала в Эске, потом во время своей поездки на запад вдоль Дороги Солнца и теперь в замке. Все архитектурные формы состояли из резко очерченных многоугольников. Мебель и утварь были или квадратными, или вытянутыми. Даже самые изысканные драгоценности, вроде золотого кубка Рибо, включали в свои орнаменты лишь вытянутые эллипсы или небольшие дуги.

Дэвид почувствовал растерянность.

– Почему? – хрипло спросил он. – Что делает эту… эту форму… столь священной?

– Ну… – Рибо тяжело опустился в кресло, обвив хвостом его ножку. Его рука поглаживала восьмигранную рукоять топора, и он не смотрел на Фолкейна. – Ну… древние обычаи. Я, конечно, грамотен, но все же не ученый. Посвященные могли бы рассказать тебе больше. Дело в том, что… Круг и шар – знаки Бога. В каком-то смысле они и есть Бог. Ты видишь их на небе. Солнце и луны – шары. Наш мир тоже круглый, хотя и не вполне, и Посвященные говорят, что другие планеты имеют такую же форму, а звезды размещаются в огромной сфере – Вселенной. Все небесные тела движутся по окружностям. Наконец, круг и сфера – совершенные формы. Не так ли? А все, что совершенно, – прямое проявление Бога.

Фолкейну были понятны эти рассуждения – он немного был знаком с классической греческой философией. Несмотря на то что колония на Гермесе давно отделилась от Земли и образовала независимое герцогство, там гордились древним наследием и обучали космогонии в школах. Дэвида так и подмывало выпалить: «Ты ошибаешься! Ни одна планета или звезда не имеют правильной сферической формы, их орбиты – эллипсы, да и вообще, ваше солнце – паршивый красный карлик – вовсе не центр Вселенной. Я был в космосе, и я знаю!» – но бесконечные наставления Шустера научили его осторожности, и он сдержался. Он ничего бы не добился своими разоблачениями, только усугубил бы вражду жрецов, а может быть, и превратил во врага Рибо, который пока что был настроен дружелюбно.

Как можно доказать что-то, если это идет вразрез с традицией, которой три или четыре тысячи лет? Ларсум – изолированная страна, отделенная горами, пустыней, океаном и воинственными дикарями от остального мира. Сюда доходят лишь смутные слухи о том, что происходит за ее пределами. С точки зрения Рибо, единственное разумное объяснение появления лишенных меха чужаков с клювами, торчащими надо ртами, – это что они прилетели с какого-то отдаленного континента. Памятуя отчеты первой экспедиции о том, как встревожены и возмущены были Посвященные в Эске сообщением, что корабль прилетел со звезд, как яростно они отрицали самую возможность этого, Шустер настойчиво предостерегал своих спутников от обсуждения данной темы. Да и вообще, единственное, что сейчас имеет значение, – успеть убраться с планеты прежде, чем все они умрут с голода.