Текст книги "Феодора"

Автор книги: Пол Уэллмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Потому что гости взирали не на божественно-пленительную Хиону, клонящуюся к ним из раковины, как следовало ожидать, а на Феодору.

Преисполненные достоинства и невозмутимой красоты, ее лицо и фигура резко контрастировали с бешеной пляской остальных персонажей. Она одна была достойна той роли, которую взяла на себя, оставаясь неподвижной. Нужно было встать выше всего житейского, чтобы произвести фурор, подобный тому, что произвела эта девушка, поразившая воображение каждого мужчины в этом зале и заставившая присутствующих забыть обо всем на свете.

Это сверхъестественное существо, плывущее в необыкновенной раковине, пьянило их своим очарованием. Почтенных мужей пробрала дрожь, и они в едином порыве привстали со своих мест. Жар страсти, волна острейшего вожделения захлестнули комнату, останавливая дыхание, заливая краской лица и странным образом искажая черты. Ни у одного из присутствующих не возникло желания задуматься о тех обстоятельствах, по воле которых центральной фигурой этого ослепительного действа стала не Хиона, хозяйка пира. Им было достаточно того, что перед ними была несравненная Феодора.

Совершенная фигура, прекрасное лицо, сияние глаз, нежная улыбка полураскрытых губ воспламеняли желание, поглощавшее целиком мысли, пробуждавшее инстинкты, примитивные, как сама жизнь.

В этот момент Феодора могла управлять ими малейшим движением пальца. Их тела дрожали, языки облизывали пересохшие губы, потные руки были вытянуты, словно стремились схватить богиню.

Только Трибониан вполне владел собой. Он осознавал невероятную власть этой девушки, но ему было очень любопытно наблюдать ее воздействие на других.

Он видел Сильвия Тестора, трепещущего от возбуждения, с глазами, налитыми кровью, всегдашняя полуулыбка исчезла с его лица; Филона, философа, смертельно побледневшего и кусающего губы, старого толстощекого Гермогена, хватающего ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег; Иоанна Каппадокийца, моментально очнувшегося и уставившегося на девушку, разинув рот, его лысая голова блестела в свете ламп, венок съехал набекрень, лицо пошло багровыми пятнами не то от ярости, не то от страсти; Экебола, смотревшего на девушку в раковине, словно она была настоящей Афродитой, – он весь, казалось, был охвачен огнем, а глаза сверкали, как уголья.

Трижды под оглушительную 'музыку проплыла богиня по залу, окруженная все возрастающими волнами неистовства Нереид и морских духов. И с каждым кругом публику охватывало все большее возбуждение, пот бисером усыпал лица гостей, они глотали слюну и пучили глаза; зал, казалось, готов взорваться, зрители задыхались, погружаясь в пульсирующую магию, источаемую плотью удивительного женского создания, с которого они не спускали глаз.

Наконец, когда все это стало просто невыносимым и человеческие нервы, казалось, не в состоянии вынести дальнейшего нагнетания страсти, танцовщики установили громадную раковину в центре зала и удалились.

Афродита покинула раковину и на мгновение застыла перед гостями в грациозной позе, блистая совершенной наготой.

Сластолюбцы повскакивали со своих мест, вновь разразившись бурной овацией.

Девушка смотрела на них, слегка улыбаясь шквалу эмоций, вызванному ею.

Но она перестаралась. Пьяные, полностью потерявшие контроль над собой мужчины начали, спотыкаясь, продвигаться к ней, простирая руки.

Улыбка мигом исчезла с лица Феодоры. Она почувствовала опасность и съежилась перед этой сумасшедшей похотью, озираясь в поисках места, где можно было укрыться. Но вокруг были только налитые кровью лица, изменившиеся до неузнаваемости, и все они приближались к ней, словно загоняя в ловушку…

Внезапно произошло непредвиденное – в зале появилась Хиона.

Она была в таком виде, что все внимание гостей тут же обратилось к ней. Не так уж и долго занимались ею Герои и его молодчики, но и в это короткое время они весьма преуспели.

Несчастная была покрыта грязью, одежда ее изорвана, прическа растрепана, волосы закрывали все лицо, драгоценности исчезли, синяки покрывали все тело, грим размазался, на щеках чернели потеки от слез. Возле собственного дома, в каком-то темном закоулке, она подверглась зверскому изнасилованию и, несмотря на то, что была опытной куртизанкой, теперь едва держалась на ногах. Юнцы, с такой дерзостью выкравшие ее, освободили ее как раз вовремя, чтобы она могла увидеть триумф Феодоры.

Теперь, в ярости и унижении, Хиона совершенно вышла из себя.

– Вон отсюда! – завопила она гостям, – уходите все;!!! Приглашенные уставились на нее, недоумевая. Куртизанка теперь уже вовсе не казалась ослепительной, а была нелепа и вызывала жалость.

Кто-то воскликнул, осененный догадкой:

– Ювенты!

Это было как озарение. Хорошо осведомленные об опасностях улицы Женщин, распутники в зале прекрасно поняли, что произошло с Хионой. Самая высокая по положению в столице куртизанка в минуту своего торжества разделила участь самой низкой из своих сестер!

– Они похитили ее с собственного пира! – воскликнул кто-то.

– Ну и дьяволы! Нет, каковы! – отозвался другой.

– Зато даром, – заметил третий.

И вдруг их сдержанные смешки перешли в гогот. Подвыпившие мужчины хлопали себя по ляжкам, не переставая веселиться и тыкать пальцами в несчастную, потерпевшую поражение женщину.

Губы Хионы, вся помада с которых размазалась по подбородку, шевелились, но взрывы оглушительного смеха перекрывали ее голос. Забыв всю важность момента, забыв о том, что за люди были перед нею – забыв обо всем на свете в страстном желании поскорее остаться одной и без промедления расквитаться с Феодорой, этой дьяволицей, Хиона яростно кричала, чтобы гости сейчас же убирались.

Она полностью утратила контроль над собой. Схватив с подставки греческую вазу, подаренную Иоанном Каппадокийцем, она швырнула ею в гостей. Тяжелый сосуд пролетел, едва не задев лоб Филона, ударился о стену и разлетелся на мелкие черепки.

В припадке бешенства Хиона метнула следом небольшую мраморную статуэтку Эроса, которая могла бы причинить серьезное увечье, если бы достигла цели.

Странное это было зрелище: разъяренная, взлохмаченная, полуголая женщина, бросающая драгоценные вещи в медленно отступающих, ошарашенных мужчин – ее гостей.

Однако удивление уступило место всеобщему гневу: как достойные мужи могут мириться с подобным обращением, да еще от куртизанки.

Настала очередь Хионы съежиться от страха.

Угрозы сотрясли зал:

– Вышвырнуть ее на улицу!

– Нет! На кухню! Запереть ее в собственной кухне!

– Прочь отсюда, гнусная шлюха!

Мужчины начали наступать. Хиона заслонилась руками и попыталась бежать, но тут же была схвачена.

К ее счастью, вся эта погоня вернула мужчинам чувство юмора, так что Хиона не получила новых увечий. Но ночь, которая должна была стать триумфальной, обернулась для нее горчайшим унижением. Запертая в кухне, Хиона провела несколько часов в темноте и одиночестве, среди котлов и прочей утвари, проклиная все на свете, беспомощная, а тем временем ее дом оглашался неистовыми криками развратников, приглашенных ею же самой.

У тех все шло давно заведенным порядком.

Сначала – торги. Каждую девушку выставляли и продавали, как на рынке, с молотка, причем деньги получала она сама. Ни одной не удалось избежать этой участи: и Нереиды, и подруги пирующих, и сама Феодора – все участвовали в этом чувственном безумии.

Так как женщин было больше, чем мужчин, к друзьям присутствующих были отправлены гонцы с приглашениями принять участие в оргии. Новоприбывшим достались танцовщицы и те деликаты, которые остались без пары.

Хиона слышала, как ее жилище буквально сотрясается от взрывов смеха, беготни, треска сокрушаемой мебели, звона разбиваемых ваз, временами до нее доносился шепот, настойчивые просьбы, мольбы, вздохи и стоны: звуки преследования, пленения и экстаза, симфония сладострастия.

Но Феодора не задумывалась об этом, потому что для нее это было обычным проявлением византийских нравов, прекрасно ей известных. В роскошной постели Хионы она отдавала себя Экеболу, только что назначенному наместником и заплатившему за нее сумму, достаточную, чтобы купить пожизненные услуги рабыни-наложницы. Теперь будущий наместник пытался получить за свои деньги все, что только возможно за одну ночь.

Трибониан посмеивался над собой – он упустил шанс быть с девушкой, которая казалась ему столь желанной. Теперь он проводил время с маленькой танцовщицей, которую приобрел «на торгах», цитируя ей Валерия Флакка, латинского поэта, и Вакхилида, древнего грека, чьи стихи казались ему особенно подходящими к случаю, до тех пор, пока бедное дитя с прекрасным телом и почти полным отсутствием мозгов, не уснуло, оставив безуспешные попытки понять, о чем идет речь.

Филон, философ из Пергама, не думал ни о чем, бормоча нечто невнятное во сне. Вся его высокая философия была принесена в жертву чудовищному опьянению, так что он не заметил даже, как куртизанка стащила его кошелек и сбежала еще до наступления рассвета.

Сильвий Тестор перестал помышлять о чем бы то ни было после того, как обнаружил, что вино лишило его основной мужской способности, к тому же в купленной им девушке он обнаружил сходство с собственной женой, Софронией, которую терпеть не мог. Придя в бешенство, он покинул пиршественный зал, приказав слугам подать носилки и отнести его домой.

Иоанн Каппадокиец ни о чем не думал. Всю ночь он прохрапел на полу возле ложа, предназначенного для него и Хионы.

ГЛАВА 8

В одну-единственную ночь Феодора прославилась на весь Константинополь. Дворцовые щеголи, никогда не слыхавшие о ней, останавливали друг друга в императорских покоях, чтобы посплетничать и кое-что разузнать о храброй деликате. В присутствии дюжины придворных Трибониан позабавил принца-правителя рассказом о событиях в доме Хионы. Язвительный законник преподнес случившееся как дуэль соперниц, пустивших в ход изощреннейшие средства женского искусства мстить – хитрость, предательство, коварство, – и заставил слушателей хохотать до слез, не пощадив ни гостей, ни хозяйку дома.

Слухи о злополучном пире просочились из дворца и кварталов знати в город, обрастая пикантными подробностями. Богатые матроны напускали на себя равнодушие и кисло улыбались, их мужья посмеивались, простые граждане, евнухи и слуги горячо обсуждали последние столичные сплетни. Имя деликаты было у всех на устах. На улицах, базарах, площадях, в лавках и банях горожане смаковали свежие новости, касающиеся улицы Женщин. Сами ее обитательницы не упустили ни одной мелочи: как Феодора долго скрывала ненависть к фамозе и сумела завоевать ее доверие, как гениально все подстроила, как удалось ей заручиться поддержкой ювентов, соблазнив Герона и сделав его своим сообщником, как надменная Хиона сама угодила в ловушку, а в финале праздника деликата поразила воображение всех мужчин, представ перед ними богиней любви, Афродитой-обольстительницей. Судачили, что Феодора теперь непременно выкупит дом Македонии и станет новой фамозой, затмив прочих роскошью и великолепием.

Куртизанки Византии, мастерицы на всяческие пакости и шпильки в адрес соперниц, с восхищением произносили имя дерзкой маленькой деликаты, не побоявшейся отомстить за Македонию любовнице могущественного префекта.

Улица Женщин не любила добившихся в жизни слишком большого успеха, и со временем те, кто прославлял Феодору, так же станут завидовать ей и так же ненавидеть ее.

Но сейчас Феодора была в зените славы – о ней говорил весь город. Сама она никуда не выходила, вяло отвечая на бесконечные расспросы удивленных Антонины и Хризомалло. Ненависти к Хионе она больше не чувствовала. Подруга была отомщена, дело сделано. Крашеная толстуха получила по заслугам. У нее остались рабы, дом, драгоценности, но фамоза больше не была фамозой, краски ее поблекли, она вышла из моды. Ни один мужчина не сможет увлечься женщиной, над которой хохочет весь город. Боэцианка безвозвратно утратила репутацию. Одинокая, она безвыходно сидела в доме на площади Афродиты, рыдала, бранила и колотила слуг, срывая на них бессильную злость, и на всей улице Женщин, от Стабул до мраморной богини, не нашлось никого, кто пришел бы утешить ее.

Феодора знала, что Хиона попытается мстить, но сейчас это ее не волновало. Деликате доставляли вороха писем, букеты, вощаные таблички от знакомых и незнакомых мужчин, среди подписей мелькали известные имена.

Читая очередное послание, Феодора улыбалась.

«О, великолепная, несравненная, безжалостная Феодора!» – писал Трибониан.

Однако, перебирая письма, девушка раздумывала, как заплатить ростовщикам и отдать долг ювелиру. Из слуг у нее одна Тея, имущество заложено. Как бы пригодилось сейчас ожерелье александрийца! Но она не жалела о том, что отдала драгоценность Македонии. Придется потерпеть и выкручиваться самой. Конечно, можно воспользоваться деньгами пожилого и богатого патрона, хоть бы и Трибониана. Но нет… ей ни с кем не хотелось быть связанной надолго, ни одному мужчине она не могла довериться до конца. Феодора высоко ценила свободу и свои честолюбивые планы хотела осуществить без чьей-либо помощи, полагаясь только на себя.

Помочь деликате сделаться ослепительной фамозой мог сейчас только один человек – тот, кто храпел в пиршественном зале Хионы, раскинувшись на полу среди битой посуды и остатков ужина…

Иоанн Каппадокиец, всесильный префект, очнулся наконец после бурно проведенной ночи. В голове стучала сотня молотов, желудок резало, в глазах стоял туман. Префект с усилием поднялся, сделал несколько шагов, и его стошнило. Он уселся на ложе, поджав колени и обхватив голову руками. Никогда еще ему не было так скверно после попойки. Он застонал, снова повалился на пол и вытянулся, пытаясь устроить поудобнее разламывающуюся голову.

Через несколько минут Иоанн услышал странные звуки. Он прислушался – в покоях кто-то рыдал. Монотонные завывания раздражали префекта. Проклятие, кому тут еще плохо? Неужели кто-то страдает больше, чем он? Каппадокиец в сердцах помянул Юпитера, кряхтя, поднялся, стиснул зубы и поплелся в комнаты.

Хиона лежала на ложе, вокруг нее хлопотали две трясущиеся рабыни, меняя холодные компрессы. Она уже приняла ванну, но была явно не в форме – лицо бледное, без косметики, глаза опухли от слез, волосы всклокочены.

Челядь пребывала в смятении. Госпожа обрушивала свой гнев на каждого, кто подворачивался ей под руку. Щека одной рабыни горела, спины обеих были исполосованы кнутом, евнухи едва держались на ногах после порки. Деметрий, надсмотрщик, так и не приходил в себя и не мог поведать хозяйке, как ювенты проникли во двор. Хиона вопила, что призовет его к порядку и, если он останется жив, собственноручно разделается с ним.

Увидев префекта, рабыни забились в угол. Хиона открыла глаза и обнаружила, что в комнате находится некто, кого она не успела угостить кнутом. Заросший черной щетиной префект скалил желтые зубы, словно медведь, и морщился от боли.

– Иоанн! – закричала Хиона. – Иоанн, почему ты не защитил меня?

– Что? Что случилось? – прохрипел префект. – О, моя голова!..

Он сжал виски ладонями.

– Они схватили меня, они вытащили меня на улицу, и все это она, эта маленькая волчица! О, я разорву ее на куски!

Каппадокиец таращил глаза, ничего не понимая. Рабыня попыталась приблизиться к хозяйке, но та в гневе отпихнула ее и разразилась рыданиями. Потерявший терпение префект взорвался.

– Да в чем дело? – гаркнул он так, что стекла задрожали. – Что с тобой?

Хиона вздрогнула и перестала рыдать.

– Ты ничего не знаешь? Они сделали со мной ужасную вещь… пока ты спал… И теперь еще ты кричишь на меня? – губы ее дрожали.

– Ужасную? Какую еще ужасную вещь? Объясни толком! Хиона долго и сбивчиво повествовала своему любовнику о ночной оргии, то впадая в ярость, то всхлипывая и поскуливая.

Иоанн наконец понял, что произошло.

– Так ты говоришь, они заперли тебя в каморке для мытья посуды? Они смеялись над тобой?

– Да, ты бы только слышал…

– Проклятие! – внезапно вскричал он. – Знаешь, что теперь тебе надо делать?

– Мне? Что мне делать? Что ты имеешь в виду?

– Ты сделалась посмешищем сама и делаешь посмешищем меня! Это все твои дурацкие затеи, этот пир, все знают, что ты его затеяла на мои деньги! Да надо мной теперь будут потешаться, как над последним идиотом!

– Иоанн! Как ты смеешь обвинять меня! Как ты можешь так говорить!

И Хиона вдруг поняла, что префект смотрит на нее не так, как раньше. Исчезла прекрасная фамоза, жрица любви, он видел перед собой жалкую женщину, немолодую, располневшую, с опухшим лицом. Иоанн махнул рукой, поморщился и двинулся к выходу.

– Куда ты? – закричала Хиона. – Иоанн, вернись, не уходи! Не оставляй меня сейчас, ты мне так нужен! Помоги мне! – Хиона вскочила с кровати и повисла на нем.

– Чем? Чем я могу помочь тебе?

– Ты можешь наказать их! Отомсти им! Я их всех узнала, хотя было темно. Там был Герои, этот молокосос, сын Полемона, и еще другие… Самая отвратительная – это Феодора вместе со своими маленькими замарашками… Отомсти им!

Несмотря на головную боль, префект рассмеялся.

– Ты это серьезно? Ты считаешь, что префект столицы будет заниматься склоками двух шлюх? Значит, в мои обязанности входит мстить какой-то проститутке?

– Шлюхи? Проститутки? Ты никогда раньше не называл меня так, Иоанн, ты же говорил, что любишь меня!

– Посмотри на себя! Ты – просто старая корова! Оставь меня, пусти!

Он оторвал от себя несчастную женщину и вышел из покоев.

Хиона долго стояла в дверях, не проронив больше ни слова. Потом упала на ложе и вновь зарыдала. Рабыни жались друг к дружке, не зная, что делать, и ждали, пока хозяйка, наплакавшись, не уснет.

Но Хиона уже решила, что необходимо сделать. Больше она не будет стегать рабов кнутом, их следует продать как можно выгоднее. Дом и мебель тоже следует продать сегодня же. Себе она оставит пару слуг и драгоценности. Сутки у нее есть, раньше эскувиты сюда не доберутся. Она хорошо знала бывшего любовника. А ночью – бежать из столицы.

Так Константинополь за неделю лишился двух знаменитых фамоз. Не то чтобы их исчезновение наделало в городе много шуму, но на улице Женщин об этом судачили весьма оживленно. Здесь было немало претенденток на вакантные места, и вскоре новые обольстительницы получили заветные титулы, а жизнь в столице потекла своим чередом…

Среди цветов и вощаных табличек Феодора обнаружила послание Экебола. Новоиспеченный наместник Киренаики писал:

«Божественная Феодора! Я должен видеть тебя и говорить с тобой! Я буду у тебя сегодня вечером. Вечно твой раб, я целую твои ручки. Экебол».

Девушка почувствовала легкую досаду: Экебол ей не нравился – кожа сальная, нос слишком длинный, глаза близко посажены. Ей приходилось спать с мужчинами куда уродливее, чем он, но он оставил ее холодной, и встречаться с ним ей не хотелось. Но дело есть дело, Экебол проговорился, что знаком с префектом, а куртизанке всегда следует быть любезной с влиятельными мужами.

Феодора приняла ванну, убрала волосы, подкрасилась и села ждать гостя.

Экебол явился довольно поздно.

– Извини, я не мог быть раньше, – церемонно поклонился он. – Неотложные дела. Нужно было проследить за погрузкой моего багажа на корабль.

– Вы нас покидаете?

– Да, завтра с утренним приливом. – Он пристально смотрел на нее, но ей казалось, что Экебол рассматривает кончик собственного носа. Это позабавило Феодору, и она улыбнулась.

– Я желаю вам удачи и счастья.

– У меня не может быть счастья без тебя. Только ты можешь дать его мне.

– Что я могу дать будущему наместнику?

– Ты можешь сделать меня счастливейшим из смертных! Феодора, прелестная Феодора, я хочу тебя!

Экебол вдруг упал на колени и стал покрывать поцелуями руки девушки.

– Уедем со мной! Я умоляю, Феодора, уедем! Я холост, ты будешь жить в моем доме, ты будешь властительницей! Скажи только – и я исполню любое твое желание!

Феодору удивил этот порыв. Но прозябать в глухой провинции, когда она может царить в Константинополе? И с этим вульгарным Экеболом? Она с трудом удержалась от смеха.

Экебол не унимался:

– Ты не будешь больше куртизанкой. Если захочешь, я женюсь на тебе, и ты станешь хозяйкой моего дома. Подумай о своем счастье, подумай! Соглашайся, умоляю тебя!

Любая деликата сочла бы такое предложение лестным. Стать постоянной любовницей знатного и богатого мужа, обладавшего властью, очень заманчиво. Положение любовницы ни к чему не обязывало, можно было сбежать от постылого и надоевшего – подарки и драгоценности останутся; супруга же, по римским законам, принадлежит мужу. С другой стороны, брак дает право наследования имущества. И все же честолюбивой деликате совершенно не хотелось тащиться в забытую Богом Киренаику, но и недвусмысленно отказывать было не в ее правилах. Она медлила.

– Вы оказали мне честь своим предложением. Но я не могу решить сразу. Я должна подумать.

Экебол поднялся с колен, держа ее за руки.

– Ты будешь счастлива, клянусь!

– О, я и не сомневалась, но…

Экеболу не терпелось. Удача шла к нему в руки, он получил долгожданный пост, и ему казалось, что для полного счастья ему недостает одного – этой девушки.

– У меня совсем мало времени, – умолял он. – Когда же ты решишь?

– Мне необходимо кое-что уладить. Ваше предложение так неожиданно… У меня были другие планы…

– Оставь все, любимая! Оставь все, уедем! Твой муж, твой раб исполнит все твои капризы и прихоти…

Он опять принялся целовать ее руки. Феодора осторожно высвободила их и вежливо проговорила:

– Я просто не в состоянии ответить сейчас.

– Но когда же?

Когда? Да никогда. Но Феодора кокетливо улыбнулась:

– Скоро. Мой ответ удивит вас.

Это могло значить все. Или ничего. Экебол удалился довольный. Он не получил прямого отказа, которого боялся, и теперь был полон надежд и планов на будущее.

Вечером после ужина Тея обнаружила кусочек папируса, просунутый кем-то в дверь.

Феодора собралась отдыхать, вовсе не ожидая гостей. Тея отнесла записку хозяйке. Там было нацарапано одно слово: «Немедленно» и внизу – силуэт ослика. Феодора спокойно свернула папирус и бросила в огонь. Она знала, что это послание от Айоса и что дело не терпит отлагательства.

– Принеси мне накидку, – приказала она рабыне.

– Госпожа уходит? – тревожно спросила Тея.

– Ла.

– Но это опасно…

– Я должна идти. Запри дверь и никого не впускай, поняла?

– Да, госпожа…

Феодора захлопнула дверь перед испуганной Теей и шагнула в темноту.

Днем Айоса можно было легко найти на площади, но сейчас деликата быстро пошла вниз по улице Женщин.

Ночь, окутавшая эту улицу и тесные кварталы, примыкавшие к ней, таила смертельную опасность для одинокой путницы. Не только бесшабашные и распутные ювенты, но и грабители, убийцы, иные ублюдки готовы были наброситься на несчастную жертву из-за медной монеты или дешевых серег. По утрам в узких каменных переулках находили задушенных или зарезанных женщин, но виновников их гибели отыскать было невозможно.

Феодора упрямо спешила вперед, прячась в тени стен домов. Маршрут был знаком ей с детства: она знала здесь каждый камень, сидела в пыли рядом с Айосом, бродила с нищими возле этих порогов, убегала от стражников. Она знала, что Айос ждет ее, чтобы сообщить что-то необыкновенно важное, и это придавало ей решимости.

Вдруг она почувствовала, что ее преследуют. Она ускорила шаг. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, ладони стали влажными. Феодора добежала до угла и нырнула под каменную арку. В лицо ей ударил запах нечистот, летучая мышь задела волосы крылом. Девушка едва не вскрикнула.

Преследователь догонял. Инстинктивно Феодора прижалась к стене. Черный силуэт перекрыл выход, обдав запахом пота и перегара, грубые пальцы впились в плечо.

– Куда спешишь, малышка? – грабитель приблизил к ней обезображенное лицо с бельмом на глазу.

– Никуда… я по поручению…

– Хо, поручение подождет!

– О, нет, пусти меня, мне нужно идти! – она попыталась вырваться.

– Ах ты, маленькая шлюха! – прорычал он.

Пальцы сжали ее горло. Феодора отчаянно завизжала.

В этот миг сразу с нескольких сторон раздался крик: «Братья! Братья! Братья!» Гулкое эхо заметалось по переулку, послышался топот нескольких пар ног. Под покровом темноты невидимые тени спешили на помощь Феодоре. Грабитель вскрикнул, получив удар палкой по темени, отпрянул и исчез.

Девушка была близка к обмороку. Она боялась пошевелиться. Все мгновенно стихло. Трудно было поверить, что несколько секунд назад она едва не погибла.

«Братья!» – клич Братства Нищих. Они охраняли Феодору и без колебаний проломили бы череп грабителю. Разбойник упустил добычу, но был рад, что благополучно унес ноги.

– Спасибо, братья! – Феодора не узнала собственный голос.

Из темноты донеслось:

– Иди спокойно, маленькая сестра. Мы следим за тобой. Иди, он ждет тебя.

– Спасибо! Спасибо вам и ему.

Ответа не последовало. Феодора кинулась дальше. Дорога вела вниз, к городским докам. Проход сузился, теперь девушка могла коснуться влажных стен, расставив руки. Снизу потянуло морской сыростью. Теперь предстояло преодолеть те четыреста двенадцать ступеней, которые она любила считать в детстве. Днем эта выщербленная тысячами ног лестница кишела грузчиками и купцами, сновавшими вверх и вниз, но сейчас тут не было ни души. Феодора ощупывала каждую ступеньку ногой, опасаясь упасть.

Наконец она одолела лестницу и свернула в мрачный проход, миновав кучи мусора и полуразрушенные склады. Услышав приглушенный свист, она остановилась. Рядом с ней распахнулась дверь низкого каменного строения, и Феодора без колебаний шагнула в темноту проема. В кромешной черноте она вытянула руки вперед и нащупала дверь, которая легко поддалась, и девушка оказалась в тесной клетушке, похожей на склеп. Напротив входа на скамье стояло блюдце с маслом, плавающий фитиль давал тусклый свет, отбрасывающий причудливые тени на облупленные стены. Прямо под этим светильником, на полу, на куче лохмотьев сидело существо с огромной головой на тонкой шее.

Не мигая, Айос смотрел на вошедшую.