Текст книги "Феодора"

Автор книги: Пол Уэллмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Девочка могла свободно проникать в зверинец и бродить среди клеток со скалящимися львами, леопардами, медведями, огромными черными быками с острыми, как пики, рогами, специально отточенными, чтобы легче пронзать противника под одобрительные вопли многотысячной толпы на Ипподроме. Смертельные поединки гладиаторов были уже запрещены церковью, но бои животных, истекающих кровью, остались одним из любимейших развлечений праздных жителей столицы.

Маленькая Феодора научилась клянчить милостыню у ворот Ипподрома и постепенно подружилась с городскими нищими. Айос на ослике привлек ее внимание, Феодора находила его забавным. Их знакомство переросло в дружбу, и ребенок стал незаменимым помощником хитрого попрошайки. Побираться на Большом рынке, раскинувшемся как раз напротив Ипподрома вдоль Виа Альта, было делом небезопасным. Торговцы не любили нищих и всячески стремились избавиться от них, призывая на помощь городскую стражу. Но Айос с помощью маленькой Феодоры успешно делал свое дело. Девочка обожала проводить время вместе с Айосом на огромном столичном базаре. Рынок напоминал ей целый город под крышей, живущий удивительной жизнью, наполненный особыми красками, звуками, ароматами. Он состоял из тысяч ларьков и палаток, теснившихся длинными рядами, с распахнутыми до темноты окошками, за которыми сидели торговцы. Разложив товар, торговцы громко зазывали покупателей, некоторые шумно спорили или бранились с соседями, иные же дремали в ожидании клиентов.

Между палатками тянулись узкие кривые проходы, накрытые ветхими навесами, пропускавшими солнечные лучи и дождевые потоки.

Ряды палаток делились на кварталы в соответствии с ремеслом их владельцев. Одни из них занимали седелыцики и кожевенных дел мастера, другие – булочники, третьи – горшечники, тут торговали благовониями, там – украшениями из золота, и так далее, в бесконечном разнообразии. Это был потрясающий воображение рынок, крупнейший в империи, и нищий, вроде Айоса, мог легко добыть здесь пропитание. Однако рано или поздно хозяева ларьков вызывали стражу, и тогда Феодора с удовольствием исполняла свою роль. Заметив приближающихся стражников, она бросалась к Айосу, сверкая темными глазами, с криком: «Скорее, скорее, Айос, они идут!» Пока солдаты добирались до места, где расположился нищий, он успевал юркнуть в одну из узких щелей и скрыться. Эту ее трогательную помощь и дружбу Айос никогда не забывал, испытывая что-то вроде нежности к живому и смышленому ребенку.

Часто они сидели и болтали, греясь на солнце у стены Ипподрома, нищий – в корзине на терпеливом ослике, девочка – рядом на земле. В Айосе горькая житейская мудрость сочеталась с грубоватым юмором, от него Феодора выучилась языку, на котором говорило Братство Нищих, он же показал ей потайные ходы, похожие на крысиные норы, тянувшиеся под трущобами и дворцами столицы.

С малолетства Феодора знала о ремесле матери, и оно казалось ей естественным, как любое другое занятие, дававшее деньги на еду и одежду. Детей часто оставляли следить за варевом на огне, пока мать уединялась с очередным клиентом, чтобы заработать на новую тунику или сандалии, если Ородонт проигрывал в кости или пропивал свое жалованье.

Однако настало время, когда матери пришлось оставить свое занятие. Она утратила молодость и привлекательность, и дочерям пора было начинать зарабатывать самим тем же способом. Таков был неписаный закон, по которому сын сапожника учился тачать башмаки, а сын пекаря – выпекать хлебы и булки.

Для того, чтобы юной девушке стать настоящей куртизанкой и брать приличную плату за свои услуги, необходимо было пройти специальное обучение и усвоить правила, диктуемые профессией. «Новообращенных» учили игре на арфе или флейте, искусству танца, декламации и сценическим приемам, чтобы вернее завлечь мужчину и завоевать его.

Существовала специальная школа – Дидаскалион[14]14
  Дидаскалион – учебное заведение, в котором преподавали дидаскалы, учителя духовных и мирских дисциплин


[Закрыть], где старые опытные куртизанки обучали девушек искусству любви. В те дни общество не осуждало такие заведения, наоборот, даже состоятельные семьи охотно отдавали туда дочерей, чтобы, пройдя курс обучения, молодые женщины могли составить себе удачную партию и чувствовать себя уверенно и счастливо в супружеской жизни.

Но мать Феодоры была бедна и беспечна. Жалованья Ородонта и ее случайных заработков на Дидаскалион не хватало, их дочери не умели ни петь, ни танцевать, не знали нот и не были обучены бесчисленным маленьким хитростям, складывавшимся в искусство возбуждать страсть в мужчине… Когда старшей, Комито, исполнилось пятнадцать, она первая начала зарабатывать, торгуя собой. Привлекательная и развитая физически, Комито надеялась на успех; ей очень хотелось иметь рабыню, прислуживающую ей, как было заведено у настоящих куртизанок. Впрочем, денег на покупку рабыни у семьи не было, и роль прислужницы досталась средней сестре. Одетая в грубую тунику, Феодора покорно исполняла все, что от нее требовалось.

Капризная и эгоистичная Комито наслаждалась новой для нее ролью госпожи. Она осыпала сестру оскорблениями, пинала и щипала за нерасторопность, и девочка покорно сносила все ее выходки. Вскоре Комито стали приглашать на ночные пирушки в богатые особняки, а маленькую «рабыню» запирали в подвале вместе с настоящими рабами. Наверху в ярко освещенных покоях звучала музыка, слышался смех и звон посуды, Комито была занята очередным любовником и не вспоминала о несчастном создании, томящемся в темной клетке вместе со сбродом, утратившим человеческий облик, ожесточившимся и понимающим только язык кнута и цепей. Ужас, пережитый Феодорой в душных и тесных подвалах, где она обычно забивалась в самый дальний угол, навечно остался в ее памяти. Она никому не рассказывала о страшных сценах, свидетелем которых ей пришлось стать среди полулюдей-полуживотных. Между тем она подрастала, ее тело утратило детские линии и приобрело женскую привлекательность. Неизбежное случилось, когда Феодоре было тринадцать лет. Грязный раб изнасиловал ее в одном из мрачных подвалов. На следующий день маленькая рабыня впервые не подчинилась сестре. Швырнув в нее скамеечкой, которую повсюду носила за своей госпожой, Феодора навсегда покинула дом.

Начались самые тяжелые месяцы в ее жизни. Для начинающей проститутки не нашлось места в лупанарии, где она имела бы по крайней мере крышу над головой. Ей пришлось перебраться в другой район столицы, на улицу Женщин, и начать зарабатывать как педана, прячась по темным закоулкам, кутаясь в тряпье и дрожа от холода, замерзая ночью у чужих порогов, рискуя быть избитой за медную монету. Она очутилась на самом дне, все ее существо протестовало против этих скотских условий, но гордость не позволяла ей вернуться домой. Там она не была нужна никому. Она сделала свой выбор, теперь оставалось бороться за жизнь или умереть в константинопольских трущобах.

Здесь она столкнулась с маленькими дешевыми педанами, вроде нее самой, какими были полны бедные кварталы. Большинство этих несчастных быстро умирали от дизентерии, неудачного выкидыша или побоев. Феодоре удалось выжить, в ней была заложена неистребимая тяга к жизни, какая-то таинственная сила придавала этому худенькому хрупкому телу стойкость и упорство. В самые голодные и черные дни жизнелюбие спасало ее, придавая живой блеск темным глазам и свежесть бледному личику.

Она пережила трудную зиму и весной начала работать как копа – при винной лавке, заманивая подвыпивших мужчин. У нее появились деньги на новую одежду и обувь, она даже сняла маленькую комнатушку рядом с лавкой. Казалось, самое страшное уже позади. Феодоре исполнилось пятнадцать, когда новый удар судьбы обрушился на нее. Она забеременела.

Болезни и беременность – две главные опасности, лишающие женщину заработка и толкающие ее в нищету. Средства, предохраняющие от беременности, вроде специально обработанного рыбьего пузыря, были дороги, Феодора надеялась только на удачу, до поры хранившую ее от обезображивающей проказы, дурных болезней и нежелательной беременности. Почувствовав неладное, девушка пришла в отчаяние. О том, чтобы родить, и помыслить было нельзя. Она не сможет прокормить младенца, да и как зарабатывать все это время?

Охваченная ужасом, Феодора кинулась к старой саге, торговавшей снадобьями. Средство для прерывания беременности имелось, но стоило пять золотых монет – сумма, немыслимая для бедной копы. Старая карга пространно объяснила Феодоре, что это зелье может убить не только нерожденного младенца, но и мать, поэтому всегда есть риск оказаться осужденной по византийским законам за двойное убийство. Несчастная девушка, еле волоча ноги, отправилась домой, всерьез подумывая о самоубийстве. Нужно было на что-то решиться.

На следующий день Феодора попыталась выкрасть деньги у одного из своих клиентов. Но посетитель лавки не был настолько пьян, как ей показалось. Он очнулся как раз в тот момент, когда она срезала кошелек с его пояса, и поднял крик. Феодору, пытавшуюся спастись бегством, схватили прямо на улице.

Это был конец. Ее ожидали тюрьма, публичная порка и клеймо – а ворам его выжигали на щеке, – и это значило, что больше она не сможет зарабатывать. Оцепенев от ужаса, Феодора не сопротивлялась окружившим ее преследователям.

Внезапно на улицу у винной лавки свернула процессия, состоявшая из восьми рабов, несших богатые носилки в сопровождении нескольких стражников. Привлеченная шумом, хозяйка носилок велела рабам остановиться и тотчас заметила бледную девушку со спутанными волосами и безумным взглядом, удерживаемую разъяренными мужчинами. Толпа притихла, когда высокая, изысканно одетая, привыкшая повелевать женщина вышла из носилок, и все узнали Македонию, богатую фамозу. Ходили слухи о ее дружбе с племянником императора Юстина. Немного денег хозяину лавки, еще горсть меди толпе, дабы умерить ее пыл, – и пленница на свободе. Взмах руки – и процессия двинулась дальше, унося константинопольскую фамозу и никому не известную маленькую копу. Когда подоспели городские стражники, носилки давно уже скрылись из виду.

Доброта и сердечность Македонии покорили Феодору. Богатая и влиятельная куртизанка спасла ее просто так, как спасают маленького беззащитного котенка от рук мучителей. Вспоминая пережитое, Феодора плакала по ночам и благословляла свою новую покровительницу. Ребенок не явился на свет…

Когда Феодора поправилась, Македония продолжала помогать ей, устраивая небольшие роли на сцене. Девушка обнаружила недюжинный комедийный талант. Она не умела петь и декламировать, но у нее было удивительно живое лицо, прирожденная пластичность, она так умело изображала известных в городе лиц, что публика покатывалась от хохота. Феодора остроумно импровизировала по ходу представления, и это всегда вызывало бурю оваций. Юная актриса быстро приобрела популярность и деньги. Она выучилась читать по-латыни и по-гречески и упорно совершенствовала свое мастерство, оттачивая жесты и движения, стала брать уроки декламации.

Македония поселила маленькую протеже в своем роскошном особняке на площади Афродиты. В салоне фамозы собиралось изысканное общество. Дома известных гетер посещали сливки столицы, точно так же, как во времена Бурбонов французские аристократы отдыхали и развлекались в особняках фавориток королей, герцогов и кардиналов.

Два года девушка прожила в гостеприимном доме фамозы, помогая хозяйке в постановке маленьких представлений для гостей, сервировке обедов и пиров, даваемых в доме беспрестанно. Юная актриса обладала живым воображением, тонким вкусом и быстро обучилась изящным манерам и умению вести светскую беседу.

Ей исполнилось семнадцать. Чувствуя себя вполне способной самой зарабатывать на жизнь, она оставила гостеприимный дом своей покровительницы и поселилась в квартале деликат неподалеку, сняв маленькую удобную квартиру. В ее жизни начался новый этап.

У нее было достаточно денег, чтобы не отдаваться за гроши первому встречному, низкие грубые простолюдины были напрочь исключены вместе с опасностью заразиться дурной болезнью. Купить ее услуги могли только состоятельные мужи, богатые молодые повесы или купцы вроде этого александрийца. Она считала себя счастливой, ее существование омрачали разве что долги, в которые она иногда залезала, тратясь на драгоценности и духи…

Такова была подлинная жизнь прелестной деликаты, о которой она и не думала рассказывать Дату за ужином. Никому и никогда не говорила она об отвращении и страхе перед нищетой, мысль о том, что она снова может оказаться на улице, приводила ее в содрогание. Красота ее вполне расцвела, восемнадцатилетняя обольстительница была окружена аурой божественной глупости, скрывавшей трезвый, ясный ум и горький опыт от посторонних глаз. Она ничего не забывала и не прощала, но извне вся ее жизнь напоминала игру, и обладавшие ею мужчины не могли обнаружить никакой логики в ее поступках и словах. Она все подвергала испытанию – себя, свои порывы и желания, своих любовников, их слабые и сильные стороны, все анализировала и оттачивала искусство брать верх над мужчиной, доводя его до совершенства.

Дат из Александрии счел себя счастливейшим из смертных, встретив подобное создание, но недаром в глубине его души мелькнул страх перед этой необычной женщиной.

ГЛАВА 3

На пятый день утром Феодора медленно приходила в себя после очередной бурно проведенной ночи. Попытки напрячь мозг и тело вызывали легкую дурноту, она чувствовала себя крайне истощенной.

Тея, боясь гнева госпожи, старалась не побеспокоить ее даже звуком, в доме стояла тишина. Ставни были приоткрыты, сквозь них доносился шум большого города.

Лежа на боку с закрытыми глазами, Феодора машинально вслушивалась в отдаленный городской гул. Девушка спала обнаженной, вытянувшись на алых простынях, которые выгодно оттеняли белизну ее нежной кожи.

Феодора, любившая свое великолепное выносливое тело, ненавидела вялость и ощущение бессилия в нем. Однако в то утро она была слишком слаба, всякое напряжение физических и душевных сил казалось ей мучительным. Наконец она сделала усилие и перевернулась на другой бок. Соседняя подушка была пуста, но еще хранила вмятину от головы. Феодора снова расслабилась и закрыла глаза. Потом, точно пытаясь вспомнить что-то, провела рукой по лицу, спустилась к шее. Пальцы нащупали ожерелье: тяжелая золотая цепь с тремя крупными изумрудами, мерцавшими зеленым огнем. Она окончательно проснулась, и лицо ее просияло. Ожерелье стоило не меньше тысячи золотых солидов – дорогой подарок, намного более дорогой, чем деньги. С тех пор, как появились фальшивомонетчики, в деньгах нельзя быть уверенным, к тому же они часто не соответствовали своему номиналу, люди «стригли» их, стараясь украсть хоть немного сплава от краев монеты.

Изумруды были подарком Дата из Александрии, который провел с Феодорой не одну, а целых четыре ночи. Каждое утро он спрашивал ее, какую плату она потребует, и каждый раз она прерывала этот разговор. И вот результат: он снял с шеи это великолепное золотое ожерелье с камнями и преподнес ей…

Это был первый по-настоящему дорогой подарок, полученный Феодорой. Купец, будучи уже не первой молодости, выказал себя, однако, хорошим любовником. Может быть, еще и потому Феодора вспомнила о нем с теплотой, в то время как ко всем остальным клиентам она испытывала презрение, смешанное с брезгливостью.

Обычно куртизанка видит мужчин далеко не с лучшей стороны. Одни слишком много пьют, другие вечно грязны, третьи грубы и жестоки с женщинами.

Большинство из них вели себя одинаково: сначала – глупые слова, затем – жеребячья страсть и, наконец, – слабость, испуг и пристыженное выражение лица, словно их унизили или застали на месте преступления. Феодора еще не до конца осознала свою силу, но уже имела возможность убедиться в ее действии. Ее всегда забавлял контраст между тем, каким человек казался, и каким он был на самом деле. В особенности это касалось сильных мира сего.

Военачальник, сенатор, богатый владелец загородной виллы, философ, поэт – все они были нелепы на алом ложе Феодоры. В любви она всегда выходила победительницей, и триумф ее женственности давал ей ощущение могущества. Результаты не всегда были пропорциональны затраченным усилиям, однако чудесное изумрудное ожерелье явилось свидетельством того, что ей удалось околдовать этого зрелого мужа, преуспевающего в торговле.

В комнате было светло. Несмотря на открытые ставни, греческий светильник на столе все еще горел. Утро выдалось жарким и безветренным. Феодора почувствовала, что тело покрылось легкой испариной, и решила искупаться. Она протянула тонкую белую руку к столику у кровати и постучала по лампе бронзовым молоточком в форме фаллоса.

Тотчас в комнату вошла Тея. Рабыня была на два года старше Феодоры, с влажными голубыми глазами и золотистыми волосами, уложенными в прическу, походившую на шлем.

– Что, александриец ушел? – спросила Феодора.

– Да, госпожа. Перед рассветом. Его корабль отплыл с утренним приливом. Вы спали, и господин не велел будить вас. Просил передать, что никогда вас не забудет. Он сказал, что вы принесли ему удачу: ему очень повезло в торговле слоновой костью.

Существовало поверье – женщина, в чьи объятия попадает мужчина, приносит ему удачу или несчастье. Феодора не верила предрассудкам, но всегда радовалась, если ее клиенту везло: это шло на пользу ее карьере.

Рабыня пожирала глазами изумрудное ожерелье. Она была вышколена, поэтому молча ждала распоряжений хозяйки.

– Ты спала, Тея?

– Да, госпожа.

– Комнаты в порядке?

– Да, это я всегда делаю в первую очередь.

Феодора слабо кивнула.

– Как ванна?

– Все готово, госпожа.

Феодора пошевелилась, превозмогая вялость. Немного помолчав, она спросила:

– Кто-нибудь заходил?

– Был молодой Герон.

– Я же приказала больше не пускать его!

– Я и не пустила, он оставил вам цветы и вощаную дощечку.

Феодора раздраженно заворочалась на ложе.

– Гони его прочь! Он знает, что с ним покончено! Нет, погоди, цветы выброси вон, а дощечку дай мне. Уверена, этот болван не мог написать ничего путного… Ладно, в конце концов давай ее сюда, это развеселит меня.

Тея подала хозяйке сложенную пополам дощечку. Та развернула ее, прочла и, состроив гримаску, отшвырнула в угол. Вот что писал молодой человек:

«Ты отказала мне, жестокая Феодора! Сколько раз я пытался поговорить с тобой – все тщетно, ты не хочешь слушать меня. О небеса, сейчас я сделаю то, на что толкает меня мое горе. Когда ты прочтешь эти строки, будет уже слишком поздно. Мое сердце, бившееся только для тебя, умрет. Герон».

Записка окончательно разбудила куртизанку. Она села на ложе, собрала темные густые волосы, рассыпавшиеся по плечам, потом потянулась и вскочила, прогнувшись и выпрямившись. Когда она зевнула, нежный рот стал похож на маленькое «о».

Стоя рядом с Теей, она казалась статуэткой. Каждая линия обнаженного тела была чиста и совершенна. Ее кожа была нежна и шелковиста, талия тонка, бедра и грудь изумительной формы, губы напоминали лепестки розы. Феодора походила на цветок – удивительный бессмертный цветок. Это была поистине прекрасная представительница человеческой породы, которой в ее дни не нашлось лучшего применения, чем продавать свое восхитительное тело.

Тея набросила на плечи хозяйки тонкую шелковую накидку, и Феодора села завтракать. Отрезая хлеб и фрукты маленькими ломтиками, она макала их в вино, разглядывая свое лицо в серебряном зеркале. Невольница занялась ее волосами.

Древние мудрецы твердят, что порочная жизнь оставляет на человеческих лицах неизгладимые следы. Однако лицо куртизанки было таким же безупречным, как и ее тело; ни разочарования, ни житейская грязь не оставили на нем своих отпечатков. Возможно, потому, что Феодора и не считала свою жизнь порочной.

– Ну-ка, дай мне еще раз эту дощечку.

Феодора прочла записку вслух.

– Как ты считаешь, Тея, что он задумал?

– Наверное, самоубийство, – осторожно предположила рабыня.

– A-а, у него не хватит на это смелости!

– А что думает госпожа?

– Пока не знаю. Он несносен, он требует, чтобы я принадлежала только ему, и никому больше. Бестолковый, чего он ждет от куртизанки – целомудрия? Пусть идет на невольничий рынок и купит себе интакту!

– Все мужчины бестолковы, – изрекла Тея.

– Знаешь, что я слыхала? Герои – один из этих презренных ювентов, я их ненавижу. Меня они не трогали, но на прошлой неделе им попалась Госсия, маленькая флейтистка. Бедное дитя до сих пор не может прийти в себя…

– Ужасно! – прошептала Тея, содрогнувшись. Разнузданные юнцы наводили ужас на всех обитательниц улицы Женщин.

– Герон запутался в долгах, – продолжала Феодора, – он уже не может сам себя содержать, стать его женой сейчас – хуже не придумаешь. Я люблю свободу. Я так ему и сказала.

– И что он ответил?

– Он был пьян и ударил меня. Это случилось за три дня до появления александрийца. Хорошо, что в это время явился другой посетитель – ростовщик Мирон, такой худой, лысоватый, ты его знаешь. Мы вдвоем еле вытолкали Герона из дому. Пришлось подарить Мирону любовь бесплатно, и это при том, что я и так на мели! А этот болван пишет… Господи, как много я получаю посланий, в которых мужчины собираются умереть из-за меня! И хоть бы один сдержал обещание!

– А Тимон, письмоводитель?

– Чепуха! Он был пьян, когда его переехала колесница. Несчастный случай.

– А Кальций?

– Да нет же! Этот принял сок болиголова[15]15
  прием концентрированного отвара или настоя травы болиголова в больших дозах может привести к смерти


[Закрыть], чтобы избежать долговой тюрьмы. Долги, а не я довели его до отчаяния.

– Моя госпожа слишком строга к себе.

– Твоя госпожа просто хорошо знает людей. Любая куртизанка в состоянии рассеять все горести и печали подобных мужей за полчаса. Кроме Герона кто-нибудь был?

– Если вы спрашиваете о торговцах…

– Продолжай.

– Снова был хозяин мебельной лавки. И ювелир с базара, насчет сережек, говорил, что пойдет жаловаться в магистрат. И еще продавец шелка очень торопил и угрожал…

– Кредиторы показывают зубы, – помрачнела Феодора. – Как назло. Уже заложены все дорогие вещи, кроме тебя, Тея. Мне бы очень не хотелось тебя продавать.

Рабыня побледнела. Она знала, что если ее продадут с молотка, она попадет в Стабулы, славившиеся ужасной жестокостью. Хозяйка, хоть и была строга, никогда не била девушку и даже разрешала ей обслуживать своих клиентов, когда сама была слаба или нездорова. Златокудрая Тея приятно оттеняла прелесть своей темноволосой госпожи.

Заметив тень ужаса на лице невольницы, Феодора смягчилась.

– Завтра все может измениться. У меня есть план, и это ожерелье поможет его осуществить.

План только начинал складываться у нее в голове. Живой ум Феодоры никогда не бездействовал, она была решительна и всегда находила выход из любой неблагоприятной ситуации. Часто само провидение, казалось, приходило ей на помощь. Большинство ее сверстниц, девушки из бедных семей, жили пассивно, влача уготованное им жалкое существование и даже не пытаясь спорить с судьбой, чтобы изменить ее к лучшему.

Феодора рано осознала, какое это несчастье – родиться женщиной. У женщины практически нет шансов утвердиться в жизни. Жестокая судьба то возвышает, то уничижает ее, она – игрушка в руках мужчины, истинного хозяина жизни. То, что мужчина порой теряет из-за женщины рассудок, в конце концов оборачивается против нее же.

Феодора не считала себя обделенной или несчастной. Она была куртизанкой и служила мужчинам, вкладывая в свою службу всю врожденную пылкость. С любовником она была воплощением женственности, она отдавалась до конца, и после ночи любви обычно спала целый день, свернувшись калачиком. Мужчины, хоть раз познавшие ее любовь, не хотели с ней расставаться…

Например, тот же юный Герои, сын сенатора Полемона. Любовь куртизанки, да еще такой прекрасной, как Феодора, считалась особым шиком, недаром она воспевалась поэтами в двенадцатистопных греческих стихах. Разумеется, на куртизанках не женились – для этого существовали женщины из приличных семей, с хорошей репутацией и богатым приданым. Юнцу нужно перебеситься до свадьбы – и поэтому ничего удивительного не было в диких клятвах, вздохах, слезах и проклятиях злой судьбе, приведшей его на улицу Женщин…

Закончив завтрак, Феодора направилась в купальню в сопровождении рабыни, которая несла благовония, притирания и свежие простыни.

В доме вместе с Феодорой обитали еще две куртизанки: Антонина и Хризомалло. Ванная же комната была общей для всех. Феодора издали услышала голоса девушек и, распахнув дверь, увидела славную сценку. Пухленькая белокожая Хризомалло только что вышла из воды, служанка вытирала ее пушистым полотенцем. Хризомалло стояла спиной к Феодоре, изящно изогнувшись, на ее нежных полных бедрах были заметны ямочки, привлекательные для мужского глаза. Хризомалло выглядела чуть старше Феодоры, а другой куртизанке, Антонине, было около двадцати. У нее были дивные золотисто-каштановые волосы и зеленые глаза; в этот момент Антонина лежала на массажной скамье, рабыня-нубийка занималась ее спиной. Рабыня была одета в короткую светлую юбочку, ее черная кожа блестела, груди раскачивались в такт каждому движению. Феодора про себя отметила контраст между розовым телом Антонины и склонившимся над ней эбеново-черным мускулистым телом рабыни.

Хризомалло вслух провозглашала формулу красоты, которую недавно узнала:

– Высота лба должна соответствовать расстоянию от центра нижней губы до нижней части подбородка, брови должны начинаться над внутренним углом глаза и кончаться над наружным углом, зрачку следует располагаться над углом рта, губы не должны быть ни слишком полными, ни слишком тонкими…

В этот момент Антонина заметила Феодору.

– Наконец-то! – вскричала она, прерывая Хризомалло. – Четыре дня тебя не было видно! Что, твой гость ушел?

– Сегодня утром.

– И что это был за мужчина, продержавший в объятиях нашу Феодору целых четыре дня?

Вместо ответа Феодора жестом велела Тее снять с себя накидку. Подруги разом завизжали.

– Новое ожерелье! – кричала Хризомалло.

– От него? – допытывалась Антонина. Одна вырвалась из рук служанки, другая вскочила со скамьи, и обе кинулись к подруге.

– Изумруды! – воскликнула Антонина. – Они должны быть настоящими – да, да! Чудеснейший камень! И в Эфиопии, и в Бактрии каждый знает, что это самый лучший камень!

– Удивительный подарок, – подтвердила Хризомалло. Нельзя было не заметить, что три нагие девушки являли собой восхитительную картину, именно с таких прекрасных женских тел Фидий[16]16
  Фидий – великий древнегреческий скульптор периода высокой классики, V века до н. э. Участвовал в реконструкции Акрополя в Афинах


[Закрыть] ваял своих знаменитых Трех Граций.

Нетерпеливые пальцы ощупали ожерелье, были оценены и качество работы, и стоимость.

– Кажется, ты неплохо провела время, – вздохнула Антонина. – А мы-то удивлялись, что ты могла делать четыре ночи напролет с этим бородатым козлом, старым и грубым!

Феодора улыбнулась.

– Дат, конечно, немолод. Но он не делал ничего плохого и не требовал ничего особенного. А что касается его бороды, то неплохо бы вспомнить диалоги Лукиана[17]17
  Лукиан (ок.120—ок.190) – греческий писатель-сатирик, уроженец Малой Азии


[Закрыть], в которых он дает советы куртизанкам.

И она начала декламировать строки греческого сатирика:

– Одевайся элегантно, будь веселой и любезной, не хихикай глупо, а улыбайся, это выглядит куда пристойней. Будь проницательной, но не хитри с тем, кто берет тебя в свой дом или добивается тебя. На пиру не ешь и не пей слишком много, иначе потом не сможешь помочь своему любовнику. Никогда не обсуждай подарки, не говори лишнего и не остри попусту. Смотри только на того мужчину, который платит тебе. В любви избегай непристойностей, будь внимательной и заботливой и позволь мужчине выказать себя хорошим любовником. Будь особенно любезной с некрасивым или уродливым, ибо если он состоятелен, то заплатит тебе вдвойне. Помни все это, и ты преуспеешь в своем деле…

Когда она закончила, Антонина вздохнула.

– О, да, я знаю Лукиана. В Дидаскалионе* мы учили это наизусть. Но никакие слова не сделают старика приятным тебе.

Хризомалло усмехнулась:

– У Антонины не зря позеленели глаза. Она завидует – ведь правда, дорогая?

– Завидую? Я? – вспыхнула Антонина. – Это просто смешно. Я вполне довольна. К тому же, – добавила она мрачно, – что проку в деньгах? Люстральный налог[18]18
  Люстральный налог – изначально люстрациями называли в Древнем Риме магические обряды, связанные с очищением от болезней и искуплением грехов. В позднюю эпоху различного рода люстральные налоги формально несли ту же функцию


[Закрыть] опять повысили, сборщики податей вьются вокруг, как туча саранчи. Если так пойдет и дальше, мне останется только вновь вернуться к добродетели.

– Ты намерена вернуться к добродетели, дорогая? – улыбнулась Феодора. – Это будет великое чудо, вроде падения луны на землю. Предсказатели сочтут, что близится конец света!

Это позабавило Антонину, и она рассмеялась, встряхнув кудрями. Прозвучавшая в ее словах горечь была понятна каждой куртизанке. Современному читателю трудно представить себе нравы и обычаи шестого столетия, в том числе и положение куртизанки в обществе. Христианская церковь все более активно преследовала торговлю телом, но все эти попытки сталкивались с традиционным отношением народа к древнему ремеслу. Общество не выказывало к жрицам любви ни ненависти, ни презрения, куртизанки жили свободно, открыто занимаясь своим делом, многие из них преуспевали и были вполне независимы, а мужчины считали удачей добиться благосклонности знаменитой фа-мозы.

В Константинополе, где проституцией занимались около тридцати тысяч женщин, богатые куртизанки пытались возродить славу гетер Древней Греции, где имя Аспазии[19]19
  Аспазия (род. ок. 470 до н. э.) – вторая жена Перикла, уроженка Милета, одна из выдающихся женщин Древней Греции; ее незаурядный ум ценили, в частности, последователи Сократа. В ее доме собирались художники, поэты, философы (Фидий, Сократ, Платон, Ксенофонт и др.)


[Закрыть] произносилось вместе с именем великого Перикла[20]20
  Перикл (ок. 490–429 до н. э.) – выдающийся афинский политик, стратег (главнокомандующий), вождь демократической группировки


[Закрыть], Сафо[21]21
  Сафо, или Сапфо (род. ок. 650 до н. э.) – древнегреческая поэтесса, уроженка Лесбоса


[Закрыть] царила среди современных ей поэтов, а Фрина не только без колебаний обнажала свое совершенное тело, но и была так богата, что за свои деньги восстановила разрушенные стены Фив.

Красота Феодоры и текущая в ее жилах греческая кровь как нельзя лучше способствовали преуспеянию в ее ремесле. Она родилась на Кипре, где, по преданию, появилась на свет Афродита, храм которой на Пафосе был когда-то одной из самых любимых и почитаемых святынь. Любовь во всех ее проявлениях считалась в Древней Греции высшим чувством. На знаменитом острове существовал веселый обычай, следуя которому каждая женщина, даже самая добродетельная по натуре, должна была хоть раз в жизни послужить Афродите и отдаться незнакомому мужчине. Это расценивалось как жертва божеству любви, могучей покровительнице всего живого на земле, и женщины Кипра не спешили расставаться со старыми традициями вопреки унылым христианским заповедям. Слово «киприанка» звучало для женского уха как тонкий комплимент и похвала ее искусству в любви.

Константин Великий приказал разрушить храм богини на Пафосе и построить на его месте христианский храм. Но старые обычаи не умирают вместе с разрушенными зданиями и не рождаются с написанием новых законов. Обворожительные женщины Кипра служили культу любви, как и раньше, и Феодора, не видя ничего предосудительного в ремесле куртизанки, гордилась красотой, доставшейся ей от предков, и возможностью продавать свою любовь за деньги назло нудным проповедникам и ханжам, предающим Афродиту поношению.