Текст книги "Феодора"

Автор книги: Пол Уэллмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 6

Сенатор Полемон, тяжело отдуваясь и вытирая пот, пересекал Августеон. Он не заходил в префектуру, так как напрасно прождал сына все утро. Герои появился дома за полночь и на заре снова исчез, не сказав ни слова. Сенатор, обычно снисходительный к проделкам юноши, сейчас пребывал в ярости. Это уж слишком! Попадись ему Герои сейчас под руку, шалопаю не поздоровилось бы. Полемон обещал друзьям, что явится на дворцовый прием вместе с сыном, там будут сенатор Тестор с супругой Софронией и дочерью Тиспасой, которую Полемон уже считал своей невесткой. Теперь начнутся ненужные расспросы и пересуды. Обескураженный сенатор не знал, что и говорить, а Фаустина наотрез отказалась сопровождать мужа, и Полемону не на кого было излить свое раздражение и недовольство.

После нескольких теплых дней выдалось сырое и холодное утро, к полудню из-за туч наконец пробились солнечные лучи, осветив дворцовый парк и великолепные постройки.

Дворцовый комплекс занимал почти треть старой столицы, его окружала высокая каменная стена, дном и ночью охраняемая эскувитами. Здесь находились несколько дворцов и множество хозяйственных построек – контор, жилых помещений для челяди, казарм, хранилищ. Всего здесь обитало около пяти тысяч человек – солдат, чиновников, евнухов, офицеров, не говоря уже о рабах и прислуге; их целью было поддержание роскоши и величия, подобающих правителю великой империи.

Дворцовый квартал имел четыре входа: ворота, ведущие с Августеона ко дворцу Халк, где императорская чета устраивала приемы; ворота Святого Стефана, названные так из-за расположенной рядом церкви; ворота Гормизды – южный вход на дворцовую территорию, рядом с которыми стоял небольшой изящный дворец Гормизды, служивший резиденцией принцу Юстиниану; и, наконец, Водные ворота с запада, где Пропонтис подступал прямо к каменным ступеням причала и суда доставляли грузы и пассажиров непосредственно во дворец. Существовал еще один выход – на кафисму Ипподрома, откуда двор мог наблюдать за скачками, но этот выход был почти всегда закрыт, старый Юстин из-за болезни редко посещал конные ристания.

Проникнуть на территорию дворца без специального пропуска было практически невозможно, но сенатора По-лемона эскувиты знали в лицо и никогда не останавливали его. Возле ворот Халк Полемон нагнал двух молодых людей, неторопливо продвигавшихся в том же направлении.

– Привет тебе, Трибониан! – окликнул сенатор одного, замедляя ход и приноравливаясь к их шагу. Тот оглянулся. Ему было лет тридцать – высокий, элегантный, со смуглым лицом, которому нос с горбинкой придавал ястребиное выражение. Поверх туники на мужчине была яркокрасная накидка, заколотая на плече дорогой фибулой[30]30
  Фибула – застежка или пряжка для скрепления одежды, состоявшая из иглы и скобы


[Закрыть], на руке – золотой браслет с крупным аметистом. Наряд дополняла трость с набалдашником из слоновой кости, как и полагалось дворцовому щеголю. Трибониан, помощник императорского квестора[31]31
  Квестор – одно из высших должностных лиц, ведавшее законодательной частью власти и назначением чиновников


[Закрыть], был известен как блестящий знаток римского права.

– А, сенатор! – любезно улыбнулся юрист. – На аудиенцию? Разрешите представить вам моего спутника. Эке-бол из Тира, он впервые в столице, прибыл, чтобы получить пост наместника Киренаики[32]32
  Киренаика – область на севере Африки, один из важных культурных и торговых центров Древнего Мира


[Закрыть].

Полемон насторожился. Пост заметный, лакомый кусок. Весьма полезное знакомство. Теперь сенатор старался быть как можно любезнее.

– Я надеюсь, пребывание в столице доставляет вам удовольствие? – осведомился он, после того как Трибониан представил приезжего.

– Я наслаждаюсь, благодарю, – отвечал гость.

Ему было около сорока. Коренастый, невысокий, с иссиня-черными кудрями левантинца и семитским носом, Экебол имел умное, энергичное лицо и чувственный рот, выдававший ценителя наслаждений. Однако близко посаженные глаза немного портили облик будущего проконсула. Одет он был, как столичный щеголь: слишком много красного и желтого, золотой пояс, золотые цепочки на шее, по браслету на каждой руке, пальцы украшены крупными драгоценными камнями.

Троица прошла через ворота, и Полемон про себя отметил, что гость приятно удивлен тем, что эскувиты молча подняли свои внушительные копья в знак приветствия. Очутившись на дворцовой территории, Экебол остановился, пораженный: перед ними раскинулся великолепный ландшафт с лужайками, мраморными статуями, постройками, скрытыми среди деревьев цветниками и фонтанами.

– Приемы обычно проходят здесь, во дворце Халк[33]33
  ворец Халк, или Халкэ – одна из двух главных частей дворцового комплекса Константинополя, называвшаяся также «нижним дворцом»; широкой системой галерей дворец Халкэ был соединен с «верхним дворцом», двухэтажным Дафнеем, или Дафнэ


[Закрыть], – заметил Трибониан, указывая на внушительное строение неподалеку от входа, сверкавшее на солнце бронзовой черепицей. К зданию вели широкие мраморные ступени, на которых застыли эскувиты в парадном одеянии.

– Так здесь пребывает император?

– О, нет, – поспешил ответить Полемон. – Император здесь не живет. Здесь даются официальные аудиенции, находится тронный зал, казармы эскувитов и помещения суда. В подвалах содержатся те, кого обвиняют в государственной измене, и, разумеется, эта тюрьма специально приспособлена для них.

Экебол понял, что речь идет об орудиях пыток. По слухам, узники, обвиненные в государственной измене, попадали в руки императорских палачей – бывших рабов с вырезанными языками, неспособных повторить то, что они могли услышать от своих жертв. Впрочем, из тюрьмы под дворцом Халк живым не вышел еще ни один узник.

– Я покажу вам императорскую резиденцию, – улыбнулся Трибониан. – Видите, вон там высится здание из желтого мрамора? Это дворец Дафны. Чуть дальше, за ним, – он указал тростью, – виднеется небольшое строение из зеленого мрамора. А от него тянется галерея к строению побольше. Вот там и живет Юстин, это дворец Сигма.

– Благодарю вас, вы чрезвычайно любезны. Расскажите же мне и об остальных зданиях.

– Дом с плоской крышей, чуть южнее дворца Дафны, занимают евнухи…

– Слишком много их развелось, – недовольно проворчал Полемон, – кишат в императорских учреждениях, словно вши, к тому же пользуются куда большими привилегиями, чем заслуженные люди.

– Большой квадратный дом справа, – продолжал Трибониан, – это главная казарма эскувитов. Здесь же живет городской префект, их начальник, кроме того, он имеет собственную виллу в Сике. Немного южнее, за стеной, находится дворец Гормизды, его крыша видна отсюда. Это резиденция наследного принца Юстиниана. Он много работает и не любит придворной суеты. Я полагаю, Юстиниана ждет большое будущее.

– Сейчас нет времени, чтобы показать вам все интересное, – снова вставил Полемон. – Но, полагаю, одно маленькое строение покажется вам забавным. Видите – оно вон там, под ярко-красной черепицей, позади дворца Сигма?

– Да, вижу.

– Это знаменитый Порфировый дворец. Каждая императрица должна разрешаться от бремени только там, и все наследники появляются на свет «в порфире». Любопытно, не правда ли?

Экебол вежливо улыбнулся.

– Не знаю. Такова традиция, а я сторонник традиций.

– В таком случае, – проговорил Трибониан, – вы получите удовольствие от аудиенции, чего не могу сказать о себе.

Полемон пропустил собеседников вперед и замешкался на ступеньках. Трибониан, понизив голос, обратился к Экеболу:

– Прием будет скучен, зато потом, насколько я понял, городской префект приглашает нас на пирушку, где соберется весьма изысканное столичное общество.

– Да, Иоанн говорил об этом. Куртизанки, не так ли?

– Это не просто куртизанки, мой друг! Речь идет о Хионе – она фамоза, известнейшая личность в столице! Каппадокиец часто навещает ее, поскольку истинный ценитель наслаждений только там найдет то, что ему нужно.

Экебол слегка пожал плечами.

– У нас тоже есть куртизанки.

– Куртизанки бывают разные, так же, как и женщины вообще.

– В отношении женщин не могу с вами согласиться.

– Мой друг, вы что-то упустили в жизни. Я советую вам уделить женщинам больше внимания, и вы не пожалеете. Это как изысканные стихи, смысл которых понимаешь не вдруг. Я считаю, что женщины – увлекательнейший предмет для изучения.

– Вы женаты, Трибониан?

– О, нет! Когда я приглашен на обед, то пробую все блюда постепенно, отдельно закуски, отдельно десерт. Не могу же я есть одно и то же весь вечер!

– Под вашим руководством, дорогой Трибониан, я далеко продвинусь в науке наслаждений! – рассмеялся Экебол.

Трибониан тонко улыбнулся.

– Вы, мой друг, не нуждаетесь в руководстве. Главное занятие Хионы и ее подруг – дарить нам удовольствие. И за это мы и все прочие горожане должны быть им особенно благодарны.

– Почему же?

– Потому что удовольствие стало необходимостью в наши дни. Когда-то жизнь римских граждан была до краев наполнена волнующими событиями. Велись нескончаемые войны, и каждый был солдатом. Необходимо было усмирять мятежные провинции, создавать новые законы и обычаи, а это, в свою очередь, давало толчок литературе и искусствам. Постоянное чувство опасности, мгновения триумфа или поражения – все это делало жизнь драгоценной. Страх заставлял по-особому ощущать полноту бытия. Ведь поистине лучше испытать бурю чувств за короткое время, чем прожить долгую пресную жизнь.

– А что же теперь?

– Вот уже целое столетие, как нам не хватает перемен и свежих впечатлений. Провинции управляются без нас, войны ведутся наемниками, законы установлены раз и навсегда. У каждого свое место в жизни, свои повседневные обязанности, все мы скованы' цепями рутины. Единственное, что остается нам, чтобы не умереть со скуки, – зрелища на Ипподроме и любовь. А любовь, мой друг, – это всегда приключение.

Трибониан улыбнулся.

– Всем этим я оправдываю собственное сластолюбие, о котором неодобрительно отзываются некоторые мои праведные друзья, например сенатор Полемон, и матроны императорской свиты, хотя, Бог свидетель, проституция у нас не ограничивается улицей Женщин, и я мог бы назвать вам имена знатных патрицианок, которые образцово выполняют домашние обязанности и соблюдают приличия, но никогда не упускают удобного случая, и зачастую их любовниками становятся мужья лучших подруг.

Они вошли в просторный зал с мраморным полом, богато украшенный мозаикой и бронзовыми скульптурами. Константин ограбил не одну державу, чтобы украсить свой дворец и столицу, и в парадном зале были выставлены поистине бесценные сокровища. Мраморные ступени вели к дверям, инкрустированным слоновой костью и завешенным пурпурным шелком, за которыми находился тронный зал, или консисторий.

– Судя по звукам, – заметил Трибониан, – у императора музыканты. Давайте войдем. Боюсь, ваше представление несколько затянется, но у вас будет время осмотреться…

В отличие от своего предшественника Анастасия, чей двор собирался почти ежедневно, кроме религиозных праздников, император Юстин давал аудиенции только по четвергам.

Тронный зал, олицетворяющий могущество и богатство империи, был величествен. Высокий потолок и стены украшали мозаики, изображающие сцены из жизни Христа. Одна из них представляла картину Рождества Христова. Богоматерь и Младенца в яслях окружало стадо любопытных коров, отодвигая на задний план пастухов, мудрецов и ангелов, не говоря уже о святом Иосифе[34]34
  Имеется в виду Иосиф Обручник, супруг Девы Марии


[Закрыть]. Другая изображала Крещение: Бог-Отец восседал на облаке, позой и внешностью очень напоминая греческого Зевса, Сын скромно стоял по пояс в воде, Святой Дух в виде голубя опускался ему на голову, а Иоанн Креститель в одеянии из леопардовой шкуры стоял на камне, готовясь совершить священное омовение.

Сцены такого рода украшали стены, а пространство между ними заполняли сонмы святых с нимбами над головами, и хотя позы их были несколько неестественны и чопорны, сами фигуры, составленные из разноцветных кусочков смальты, образовывали прелестную композицию, весьма приятную для глаза.

В дальнем конце консистория под золотым пологом располагался высокий помост, крытый красным бархатом. К возвышению вели семь ступеней, покрытых такой же тканью, а на мраморном полу перед помостом лежали три порфировые плиты, отмечающие те места, где даже властители других держав должны были падать ниц, прежде чем приблизиться к императорскому трону.

Повсюду стояли изящные ложа и кресла, покрытые затейливой резьбой, на полу там и тут лежали восточные ковры и вышитые подушки. Но все это было только видимостью, ибо никто из присутствующих и не думал садиться.

На помосте, на тронах с высокими спинками, украшенными драгоценными камнями и пурпурным шелком, восседали оба императорских величества. Юстин в державной мантии сидел справа. Одутловатый старик, страдающий от многочисленных болезней, был уже утомлен и боролся с дремотой. Лицо императора хранило выражение туповатого безразличия.

Императрица Евфимия, толстая и неуклюжая дряхлеющая женщина, с раздражением наблюдала за залом. Невероятнодорогое одеяние, затканное золотом, и драгоценная диадема не могли скрыть деревенскую топорность облика ее величества.

У ступеней помоста несколько египетских музыкантов наигрывали простую заунывную мелодию. Тронный зал постепенно заполнялся сенаторами, чиновниками, иноземными гостями, церковными сановниками, придворными, патрицианками. Тут были изможденные аскеты и дородные жизнелюбцы, военачальники и послы других стран в диковинных нарядах; вдоль стен застыли неизменные эскувиты, беспрерывно сновали туда-сюда евнухи и секретари. Пестрая толпа все время пребывала в движении: одни медленно прогуливались от группы к группе, другие болтали, сойдясь вместе, но все старались сохранить проход от дверей зала к помосту, чтобы просители и придворные могли свободно проследовать к императорской чете.

Египетские музыканты играли без умолку. После нескольких недель ожидания у них появилась возможность выступать во дворце, и они старались изо всех сил.

Евфимии давно надоела их музыка, и она с нетерпением ждала, когда главный евнух остановит музыкантов взмахом серебряного жезла. Императрица хмуро поглядывала на гостей в тронном зале. Простоту и невыразительность черт ее лица еще больше подчеркивали нити драгоценных камней, свисающих с головного убора. Ей казалось, что предметом обсуждения этих людей является именно она. Евфимия не сомневалась, что весь двор смеется над ней, шушукаясь по углам, и не только двор – но и весь город, и вся империя. Она стеснялась своей необразованности, неуклюжести, ей были тяжелы и неприятны дворцовые обязанности. Дочь простого земледельца с горечью сознавала, что история их с Юстином отношений у всех на устах.

Сорок лет назад Юстин, деревенский пастух из Македонии, отправился служить в армию императора. Получив после боя свою часть награбленной добычи, он позволил себе роскошь, о которой давно мечтал: приобрел наложницу.

Это произошло в годы правления Зенона, во времена нашествия остготов[35]35
  Остготы (остроготы, грейтунги) – восточная ветвь германского племени готов. В начале III века жили в причерноморских степях, в бассейне Нижнего Днепра и частично в Крыму. В результате Великого переселения народов и соглашения с императором Зеноном вторглись в Италию, где основали королевство, впоследствии завоеванное Византией (554). Остготы были почти полностью истреблены.


[Закрыть], когда варварские орды, периодически нарушавшие покой империи, встали у границ Далмации, решая, вторгнуться ли в Иллирию или податься на запад, на Апеннинский полуостров. Хитрая политика Зенона и стойкость его пограничных отрядов заставили-таки лавину варварских всадников покатиться на запад. Восточная империя счастливо избежала опасности, трофеи Далматинской кампании доставили в Константинополь. Ничего особенного: оружие, домашний скот, нехитрый скарб и рабы.

Юстин, неотесанный воин тридцати лет, не имевший не малейшего желания обзаводиться семьей, пришел на невольничий рынок за наложницей, и его поразила одна девушка из варварского племени. Она стояла на помосте, здоровая, с бело-розовым цветущим телом, ее лодыжки и запястья были толстоваты, но Юстин не отличался утонченным вкусом, – и с необыкновенными золотистыми волосами, ниспадавшими почти до колен. Эти волосы так пленили Юстина, что он не заметил грубоватых черт лица их обладательницы. Обычная деревенская девушка, стыдливая и неопытная, захваченная в плен императорской кавалерией, стояла сейчас перед глазеющими на нее мужчинами совершенно голая! Трогательными незаметными движениями плеч и бедер она старалась перекинуть вперед хотя бы несколько прядей своих роскошных волос, чтобы прикрыться ими. Эти жалкие попытки испуганной невинности спрятать свою наготу и золотящиеся волосы так поразили сурового солдата, что он тут же купил ее, заплатив значительно больше, чем намеревался вначале. Позже он не упускал случая напомнить супруге об этом.

Юстин назвал свою наложницу Лупициной – «светом любви» или «возлюбленной». Она понимала, от какой страшной участи он спас ее, перекупив у владельца стабулы[36]36
  Стабула – здесь: публичный дом или притон


[Закрыть], и всячески старалась угодить своему господину. Наложница по римским законам принадлежала хозяину, словно вещь, и выбора у нее не было. Все последующие сорок лет Лупицина так и оставалась наложницей. В последнее время ходили слухи, что она стала официальной супругой императора, но старый рубака и слышать не хотел о церемонии бракосочетания. В его-то годы! К тому же наследников у них все равно нет!

С годами великолепные золотистые волосы стали грязно-серыми, а стареющую Лупицину постоянно терзала мысль, что она – незаконная жена и все окружающие потешаются над нею. Безо всякого волнения и интереса следила она за драматическими событиями, кипевшими вокруг нее. Она знала, как ее Юстин взошел на престол три года назад.

Старый Анастасий умер, и двором фактически управлял Амантий, хитрый и влиятельный придворный евнух, обладавший богатством и властью. Однако официально взойти на трон он не мог и намеревался сделать императором своего ставленника. Выбор пал на некоего Феокрита.

План Амантия был прост. Когда у покойного императора не оказывалось прямых наследников, решающее значение при выборе главы империи имели голоса эскувитов, дворцовой гвардии. Амантий передал начальнику эскувитов крупную сумму из государственной казны с условием, что его солдаты поддержат кандидатуру Феокрита. Командовал в ту пору эскувитами старый Юстин, которого евнух давно знал и считал беспросветным тупицей. Проницательный Амантий не мог и предположить, что у Юстина хватит ума и смелости пойти ему наперекор. Этот просчет стоил Амантию жизни.

Юстин распорядился деньгами так, что солдаты единогласно поддержали своего командира, и он перебрался из скромного жилища прямо во дворец. Амантий был поражен таким вероломством, хотя и сам ловко упражнялся в бесконечных предательствах и изменах, однако ему вместе с незадачливым Феокритом пришлось навсегда исчезнуть в подземельях под дворцом Халк.

Пожилая крестьянка очутилась на троне. Она сменила имя – теперь ее звали Евфимией, «доброй вестью». Это был ее первый и последний самостоятельный поступок. Она безвыходно жила во дворце Сигма, с огромной неохотой изредка выбираясь на богослужения в собор Святой Софии и на официальные церемонии. Для нее эти выходы были пыткой, и она подолгу изливала свое недовольство Юстину, оставаясь с ним наедине в дворцовых покоях.

Из-за утреннего тумана в тронном зале было холодно и сыро. Придворные дамы в легких туалетах мерзли, не переставая ворчать и жаловаться.

– Здесь словно в могильном склепе, – заметила Софрония, жена сенатора Тестора, бледная худощавая женщина, дрожа от холода и кутаясь в алую шаль.

Невысокая полная дама, к которой она обращалась, брюзгливо ответила:

– Императрица – скупердяйка. Она говорит, что слишком дорого без конца жечь древесный уголь в жаровнях.

Женщину звали Флора, мужем ее был известный полководец Милон, чьей главной воинской доблестью было стремительное отступление в Дакии[37]37
  Дакия – страна фракийского племени даков, располагавшаяся между Дунаем, Тисой, Карпатами и Днестром (приблизительно соответствует территории современной Румынии)


[Закрыть]. Полководец бежал с поля боя так резво, что оказался одним из немногих уцелевших в кровавой резне, учиненной готами.

– Можно только молить Бога, чтобы этот прием поскорее закончился, – продолжала Софрония. – Когда наконец эти проклятые египтяне перестанут бренчать? Если я не простужусь сегодня, это будет истинное чудо. Да и у нашей Тиспасы слабые легкие.

Ее дочь, невзрачное создание со смуглой кожей и печальными глазами, стоявшая рядом, закашлялась, как ребенок, надеющийся привлечь к себе внимание. Тиспаса была так некрасива, что один ее вид отбивал всякую охоту говорить с ней. За всю жизнь у нее не было ни одного поклонника.

Флора взглянула на девушку с плохо скрываемым презрением и не удержалась от ехидного вопроса:

– Кстати, дорогая, а где же Герон?

– Я не знаю, – уныло отвечала Тиспаса.

– Радостное событие не за горами, и нам хотелось бы видеть вас вместе, воркующих, как два голубка. Ты совсем не видела его сегодня?

– Нет, – выдавила Тиспаса.

Ей хотелось разрыдаться от досады. Жених так и не появился, хотя и обещал. Только потому, что Герон должен был прийти, ее мать настояла, чтобы она тоже присутствовала на приеме. Тиспаса вовсе не была влюблена в Герона, она видела его всего несколько раз, и то мельком, но его отсутствие было сейчас унизительным для нее. Будущий брак сулил ей респектабельное положение матроны, и вдруг жених накануне свадьбы повел себя так вызывающе!

– Должно быть, задерживается, – хмыкнула Флора. – Ну что ж, скоро юные возлюбленные окончательно соединятся после долгой разлуки.

Тиспаса не нашлась что ответить, а Софрония помрачнела, как грозовая туча. Холодно улыбаясь, Флора отошла от них, покачивая пухлыми бедрами под голубой туникой.

– Бедняжка, – обронила она, глядя через плечо на Тиспасу. – Она с каждым днем становится все более костлявой и жалкой. Просто не представляю, что с ней будет, если она не выскочит замуж и не родит парочку детей. Высохнет, как щепка. Посмотрите на меня! Я могу похвастаться, словно Корнелия, мать Гракхов, своими отпрысками!

– Да, нельзя не согласиться, глядя на вас, дорогая, что вы ни в коей мере не высохли, – заметила одна из дам.

– Иначе и быть не могло, милочка. Супруг не позволил бы мне этого. Как и все мужчины, он ценит только тех женщин, у которых есть кое-что поверх костей!

Флора гордо отошла к следующей группе, не услышав ответной реплики: «Если бы военачальник Милон ускользнул из ее объятий, как он сумел ускользнуть от готов, она бы высохла куда сильнее, чем Тиспаса».

В это время в другом углу тронного зала Полемон заметил городского префекта и устремился к нему.

Иоанн из Каппадокии, среднего возраста, внушительный, грузный, двигался медленно, словно бык, собравшийся бодаться. Наружность он имел довольно неприятную, одевался всегда очень богато, хотя его манера носить накидку выдавала провинциала. Отсутствие волос на голове Иоанна возмещалось чрезмерной волосатостью других частей тела: брови были подобны настоящим черным зарослям, такая же поросль торчала из ноздрей; руки, ноги и грудь покрывала косматая шерсть, а подбородок от постоянного бритья казался иссиня-черным. Хитрый взгляд из-под тяжелых век, темные мешки под глазами; во всем его облике сквозила звериная сила.

Он был одним из самых влиятельных императорских чиновников, командовал эскувитами, ведал всеми делами города, его огромная власть простиралась даже на провинции. Префект добился своего поста без чьей-либо помощи и протекции, у него не было ни образования, ни изысканных манер, ни внешнего благообразия. Преуспел он исключительно благодаря своей напористости и хитрости. Его родная провинция граничила с Персией. Там он угодил в армию и случайно оказался в столице. Никто не знал его настоящего имени, Иоанном он стал, приняв крещение; злые языки болтали, что на его вилле в Сике до сих пор стоит алтарь сирийской богини Астарты, поклонение которой состоит в буйных оргиях и кровавых жертвоприношениях.

Иоанн умел льстить и угождать, как никто. Он делался совершенно необходимым, потворствуя всем желаниям, прихотям и слабостям начальника. Войдя в доверие, он предавал его при первой же возможности и спешил занять освободившееся место.

Сенатор знал необычайную жадность Иоанна, однако начал издалека, с расспросов о здоровье и обычной придворной лести. Префект слушал рассеянно, поглядывая на кучку просителей, столпившихся в дверях, и прикидывая, какую мзду он получит с них, допустив на прием к императору.

– Я заметил новые корабли на рейде, – перешел наконец Полемон к делу. – Отличные корабли.

– Да, неплохие. Корабельщики поработали на славу, – отозвался Каппадокиец.

– Уже снаряжены?

– Не все. Но готовы рабы-гребцы и экипажи. Часть судов уже способна к пробному походу.

– А когда же на них установят боевое снаряжение?

– Мой дорогой сенатор, откуда мне это знать?

Полемон покачался на пятках, заложив руки за спину и подняв глаза к потолку.

– До меня дошли слухи о морских операциях на Эвксинском побережье Персии. Если бы некто узнал, где именно они будут разворачиваться, это могло бы оказаться очень выгодным.

– Выгодным? Кому именно? – Иоанн наконец сосредоточился.

– Гм… Предположим, некто собирается вложить в это дело кругленькую сумму в надежде получить неплохие барыши, и он был бы весьма признателен тому, кто… скажем, сообщит ему кое-какие сведения…

– Что ж, предположим. И в какую же сумму оцениваются подобные сведения?

– Не менее чем в тысячу золотых.

– Дорогой сенатор! – осклабился префект, обнажая желтые зубы. – Это не слишком заманчивое предложение.

– А, допустим, пять тысяч?

– Еще лучше – половина всей прибыли!

– И без всякого риска?

– Конечно!

– Но предприятие может оказаться неудачным. Вместо прибыли – огромные убытки, и тогда…

– Тогда, разумеется, не о чем и толковать. Но лучше бы заранее выдать расписку.

– Половина? И рискую только я? Но, дорогой префект, это немилосердно!

Каппадокиец расхохотался.

– Мы ведь рассуждали сугубо теоретически, а вы все-таки перешли на личности!

Полемон натянуто улыбнулся.

– Такова моя манера говорить, не более. Что касается суммы – сначала она показалась мне непомерной, но, пожалуй, мы договоримся. Если информация окажется полезной.

– Поскольку мы попросту рассуждаем, я осмелюсь предположить, что мирный договор с Персией может быть нарушен в самое ближайшее время. Кроме того, наш флот мог бы, я подчеркиваю – мог бы – появиться еще в одном месте…

– Где?

– Эфиопы создают напряженность на южной границе Египта.

– Эфиопия? Ничего не слыхал об этом. Карательная экспедиция? Когда же?

– С точки зрения теории военное снаряжение устанавливают на галерах в течение месяца после укомплектования команды.

– Ого! Целый месяц! Время у нас есть.

– И сколько вы намереваетесь выручить на этом деле, сенатор?

– Рассчитываю на сто тысяч золотых от продажи пшеницы и масла.

– Что ж, опять-таки теоретически, прибыль выйдет куда больше.

– Благодарю вас, дорогой префект.

– Не стоит, сенатор, я всегда к вашим услугам. Завтра мой распорядитель зайдет к вам в контору. – Иоанн понизил голос. – Сюда идут Трибониан и мой протеже, Экебол из Тира, я вам его с удовольствием представлю.

– Мы уже знакомы, тем не менее почту за честь.

Теперь Полемон знал, каковы политические связи его нового знакомца, и поспешил придать своему лицу самое любезное выражение. Префект тоже улыбался, так что подошедшие молодые люди ни за что бы не догадались, о чем шла речь минуту назад.

– Кстати, сенатор, – заметил префект, – я что-то не вижу вашего сына.

– Понятия не имею, где он. Обещал быть, но, видно, где-то болтается со своими приятелями, – раздраженно ответил Полемон.

Трибониан улыбнулся.

– Может, все дело в женщине, сенатор?

– Вряд ли, у него свадьба на носу! – буркнул Полемон, втайне опасавшийся именно этого.

– Ну и что с того? – возразил юрист. – Это вполне естественно для возраста Герона. Последнее увлечение. И это едва ли предосудительно по отношению к браку, имущественной сделке, которую не стоит путать с романтическими чувствами. Женатый мужчина отнюдь не становится монахом, вы должны это помнить. Кто из почтенных мужей в этом августейшем зале обходится без любовницы? Я полагаю, вы не настолько старомодны, чтобы требовать от такого юноши, как Герон, полного отказа от приятного времяпрепровождения ради… – он отыскал глазами унылую фигурку Тиспасы, – ради светских приличий, – закончил Трибониан с легкой гримасой.

– Я-то не настолько старомоден, как вы полагаете, – фыркнул Полемон, чувствуя подвох, но не вполне улавливая иронию собеседника, – но вот Сильвий Тестор – наверняка. Едва ли бы он это одобрил. Да, кстати, вот и он. Пойду поприветствую его.

И грузный сенатор заторопился навстречу маленькому лысому человечку. Трибониан задумчиво проводил его взглядом.

– Неужели Полемон не знает, что Сильвий Тестор – один из самых отъявленных наших распутников, хотя и весьма осмотрителен в своих похождениях? – проговорил он. – Вы еще увидите его у Хионы, Экебол.

– Уж он-то непременно будет там, – подтвердил Каппадокиец, усмехаясь, – и коль скоро разговор зашел о Хионе, я обещаю вам что-то совершенно особенное. Она сама сказала мне об этом.

– По крайней мере, там будет с кем поговорить. Здесь это абсолютно невозможно, – заметил Трибониан.

– Почему же невозможно? – поинтересовался Экебол.

– Из-за характера императрицы. Она исключила из своего окружения всех женщин, наделенных молодостью, красотой или остроумием. Патрицианки, выбранные для императорской свиты, слишком пресны и благоразумны, чтобы быть интересными. Беседы же с куртизанками столь же восхитительны, как и все остальное, что они предлагают.

– А вот наконец и Юстиниан! – прервал их Иоанн.

Экебол уставился на принца с любопытством провинциала.

Юстиниан, племянник императора, прибыл с опозданием, задержавшись из-за очередных дел. Как обычно, он был одет очень просто: скромная белая туника и пурпурная мантия. Это был рослый мужчина лет сорока, со свежим цветом лица, вьющимися густыми волосами и врожденным благородством осанки. Несмотря на любезную улыбку на губах, лицо его оставалось бесстрастным, так что невозможно было понять, что у него на уме. Он был вежлив и внимателен к каждому.

– Приветствую вас, ваше высочество, да пребудете вы в неизменном здравии! – проговорил префект.

– И да увенчаются успехом все ваши труды на благо империи! – добавил Трибониан.

– Благодарю вас, друзья, – отвечал Юстиниан.

Ему представили Экебола, которого он прежде никогда не видел.

Хотя Иоанн Каппадокиец беспрестанно льстил принцу-регенту, втайне он был невысокого мнения об умственных способностях его высочества. Все знали, что старый император доверил любимому племяннику управление империей, и подразумевалось, что именно Юстиниан станет преемником своего дяди на троне.

Но у Каппадокийца были кое-какие соображения, столь тайные, что он никогда не поделился бы ими ни с кем. Смена царствующих особ всегда непредсказуема. Разве не был Юстин простым начальником стражи? Другой начальник императорской гвардии тоже мог бы воспользоваться случаем и последовать его примеру. Конечно, у Юстина есть племянник, но и у старого Анастасия было целых два племянника, до сих пор, между прочим, живущих в столице, но это нисколько не повлияло на возвышение Юстина.

Иоанн, сделавший свою карьеру, шагая по трупам, вынашивал самые черные намерения в отношении наследника.

Однако сейчас он был сама доброта, забота и преданность.