Текст книги "Сады Солнца"

Автор книги: Пол Макоули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

3

Плутон приближался к перигелию. Его сильно вытянутая орбита теперь не только оказалась внутри орбиты Нептуна, но и приблизилась на минимально возможное расстояние к Урану: ледяного гиганта и карлика разделяли менее двух миллиардов километров. Насколько понимали Свободные дальние, лучше времени для визита на Плутон не найти.

К нему пошли на двух кораблях с быстрыми термоядерными реакторами: на буксире Ньюта Джонса и Мэси Миннот «Слон» и на шаттле «Из Эдема», несущем двадцать четыре человека, в том числе шестерых детей. Их присутствие напомнило Мэси, что для дальних космос – естественная среда обитания. Не то, что нужно терпеть и где нужно выживать, но место жизни. Потому дальние без колебаний брали детей в путешествие к неизвестному на кораблях с недопроявленными экспериментальными моторами. Конечно, у старших детей было больше опыта кораблей и лунных пейзажей, чем у Мэси, и с экстренной ситуацией они, наверное, справились бы лучше землянки. Да и система Плутона не была терра инкогнита, за последние два века ее не раз посещали и картографировали и роботы–разведчики, и люди. Однако карликовые планеты на краю Солнечной системы были странными и во многом оставались загадкой. Если что–нибудь пойдет не так во время путешествия, просить помощи не у кого и спасаться негде. Мэси восхищалась бесстрашием дальних и не сомневалась в их профессионализме, но понимала: экспедиция – отнюдь не прогулка в парке.

Большую часть перелета буксир провел «на спине» у шаттла. Тот был достаточно велик, чтобы дать возможность хотя бы иллюзорно уединиться. Команда откопала дизайн в Общей Библиотеке и сделала фуллереновую сферу: двухсотметровый прозрачный пузырь, прицепленный к брюху «Из Эдема» точно яйцевая сумка, заполненное воздухом пространство, где команда могла играть, заниматься спортом, сидеть за одним обеденным столом друг с другом в компании ярких звезд, рассыпанных вокруг по черному небу. Люди смеялись и буянили, как будто за тонкой оболочкой пузыря не царил убийственный пустой холод. Мэси так и не смогла полностью привыкнуть к пузырю. Она ощущала легкий ужас, обострение всегдашнего своего страха перед полетом всякий раз, когда играющий ребенок ударялся в тонкую полимерную пленку и отталкивался от нее.

Конечно, Ньют это заметил, и пара слегка поссорилась. Он сказал, что Мэси тревожится, потому что не доверяет компетенции и суждению его друзей, и это очень зря. А Мэси сказала, что налицо еще один пример того, как Ньют пренебрегает ее трудностями с адаптацией к жизни дальних.

– Ты родился здесь, ты другого и не знаешь, – сказала женщина. – Но мне приходится думать обо всем том, о чем не думаешь ты. Мне словно все время приходится вспоминать, как дышать, или заставлять сердце биться, потому что без этого я умру.

– Я знаю. Я всего лишь хочу помочь тебе преодолеть страхи.

– Вопрос не в «преодолении». И даже не в том, что мне, наверное, придется провести остаток жизни, прячась в туннеле или в крошечном шкафу вроде этого. – Мэси обвела рукой тесное жилое пространство «Слона». – Дело в генераторах воздуха, ионных щитах и всем прочем в том же духе, что защищает нас от холода, вакуума и радиации. Дело в постоянном знании о способности любой мелкой детали испортиться – и погубить нас всех. Если ты знаешь, что такое канат, то представь, каково всю жизнь ходить по канату над пропастью в сотню километров глубиной. Не то чтобы я постоянно думала про нее. Иногда я забываю про ее существование – иногда даже на несколько дней подряд. Тогда я могу спокойно осмотреться, насладиться зрелищем. Но потом легкое сомнение, дрожь – и вот она, пропасть прямо у ног. Поджидает, хочет проглотить.

Ньют серьезно и решительно глядел на нее, будто доктор, готовый произнести безжалостный диагноз, – ее странный длинноногий бледный любовник с угловатым тонким лицом и голубыми глазами, взлохмаченной буйно–черной шевелюрой.

– …Ты скучаешь по дому, – выговорил он наконец.

Мэси рассмеялась. Боже, до чего же он непонятливый!

Раньше столько говорили об этом. Дело в том, что Ньют – дитя культуры, верящей в то, что все рационально и поддается объяснению, проблемы решаются, у Мэси – кратковременный приступ паники, симптом чего–то еще, а это «еще» можно обнаружить и вылечить. Мэси обсуждала проблему и с другими дальними, пыталась объяснить, говорила, что даже когда ощущала странную дикую красоту пейзажей Миранды, поражающую и захватывающую разум и душу, – все равно страх не уходил далеко. Однажды Мэси вскарабкалась на упавшую скалу и оказалась на самом верху огромной лестницы террас, грубо и резко вычерченных в отвесном десятикилометровом склоне над мерзлой равниной, плоской и ровной, будто замерзшее море, уходящее за горизонт, где в черном небе висел Уран, округлый и голубой, как Земля. Но и тогда охвативший душу благоговейный восторг рассыпался пылью в момент, когда щелкнул клапан и чуть изменился звук обдувавшего лицо вентилятора. Мэси сразу вспоминала о том, что она в скафандре, и если бы не он, смерть пришла бы меньше чем за минуту в жуткой гонке между удушением и замерзанием.

Конечно, Мэси знала, что скафандр и его системы – испытанные, надежные, защищенные от почти любых глупостей пользователя. Но дело не в их надежности – а в полной зависимости от них. Как сказал один приятель, страх сидит в подкорке. Другой приятель посчитал, что дело в адаптации. Друзья предлагали лечиться невральным программированием, специально подобранными психотропными препаратами и тому подобным. Но ничто из этого не сработало. Хотя от психотропных приятно шумело в голове, как от второй кружки пива после тяжелой вахты в жаркий день. Но Мэси не хотела постоянно ходить будто под хмельком.

В общем, никто из дальних, даже Ньют, не мог понять, каково ей приходится. И теперь она привычно сдалась, не желая продолжать спор ради спора, и сказала, что да, наверное, слегка скучает по дому.

– Иногда я скучаю по нашему дому на Дионе, – сказал Ньют.

– Я тоже. Как и любой здесь.

– …Ну да, – после секундного замешательства согласился Ньют.

Мэси тут же пожалела о сказанном. Он нечасто вспоминал мать, родственников и друзей, оставшихся на Дионе, но Мэси знала: боль потери еще сильна. Ньют так отчаянно пытался выбраться из материнской тени еще и потому, что был во многом очень похож на мать.

Ньют улыбнулся – так забавно, беспомощно. Он часто улыбался, когда искал примирения. Мол, дело пустяковое.

– Если бы мы остались, нас тоже бросили бы в тюрьму. И ничего больше мы бы не смогли.

– Пусть так.

– Но мы пришли сюда построить новый дом – то, во что можем врасти вместе.

– Хорошая идея, – согласилась Мэси.

– Мы сможем, обязательно. Конечно, потребуется время на то, чтобы отыскать место настоящей свободы, – но мы отыщем. В конце концов, время есть, проживем мы долго. Возможно что угодно. Даже возвращение на Землю.

– Для этого нам уж точно придется жить долго, – заметила Мэси.

По общему мнению, впереди ожидало замечательное время, сорок два дня абсолютной, ничем не ограниченной свободы. Когда корабли пришли на орбиту Плутона, для большинства в экспедиции словно кончились каникулы.

Плутон вдвое меньше спутника Земли и вдвое больше своего самого крупного спутника, Харона. Плутон и Харон формируют настоящую двойную систему, обращаются вокруг общего центра тяжести – что, впрочем, нередко встречается в поясе Койпера. Плюс к тому два малых темных планетоида, Гидра и Никс, обращаются вокруг системы Плутон – Харон по орбитам, лежащим за пределами структуры разреженных колец, образованных материалом, выбитым из этих мелких объектов при столкновении с телами пояса Койпера. Аккуратная, компактная система, упорядоченная и самодостаточная, как механическая модель.

Мэси подумала, что Плутон слегка напоминает Марс: охряная сфера, тут и там – бледно–желтые пятна, расширяющиеся ледяные шапки на полюсах, поверхность без малого плоская, испещренная кратерами, расчерченная древними разломами, превращенными термической эрозией в широкие мелкие равнины. Как и у Марса, у Плутона есть разреженная атмосфера. Когда замороженный карлик подползал ближе к Солнцу, получал чуть больше тепла, начинали испаряться тонкие слои полярной изморози – азота с малой примесью углекислого газа и метана. Метан усиливал поглощение инфракрасных лучей в атмосфере, возникал «парниковый эффект», вместе с охлаждением от испарения создавая обратный температурный градиент. Чем дальше от поверхности, тем сильнее разогревалась атмосфера, и самые дальние молекулы набирали достаточно энергии, чтобы выбраться из неглубокого гравитационного колодца. Тогда за Плутоном тянулся хвост, как за кометой. Когда же Плутон миновал перигелий и удалялся от Солнца, наступала зима: атмосфера замерзала и выпадала инеем на поверхность. Весь цикл занимал почти два с половиной земных века.

Экспедиция немного поспорила о том, что делать дальше, а затем Ньют с парой добровольцев повели «Слона» к планете и посадили у экватора. Ньют вышел на планету, стал пятым по счету человеком, ступившим на нее, и деловито объявил: «Вот мы и прибыли». Трое первопроходцев с час побродили вокруг буксира, выпустили несколько следящих дронов, снялись и догнали «Из Эдема» на орбите вокруг Харона.

Темная поверхность меньшего члена двойной системы либо была гладкой, испещренной паутиной тонких трещин и желобов, либо дыбилась взгорьями и проваливалась ложбинами, как сморщенная дынная корка. Там и сям лежали обширные яркие наледи из чистого водяного льда, припорошенного в тени кратерных кромок изморозью гидрата аммиака. Глубоко под поверхностью лежал мелкий океан богатой аммиаком воды. Ее выжимало наверх по трещинам, она вырывалась криогейзерами, оставлявшими пятна свежей изморози на темной поверхности – будто светлые полосы на тигровой шкуре.

Свободные дальние согласились с тем, что на Хароне могут жить люди, перекрывая крышами трещины и желоба, пробивающиеся вглубь, к зоне чистой воды. Все по очереди спустились на поверхность. Мэси вслед за Ньютом пошла по равнине, покрытой редкими кратерами. Пара в специальных, особо укрепленных скафандрах запрыгала к месту, где восемьдесят с лишним лет назад остановился первый пробный зонд, платформа на трех парах решетчатых колес. Машина блуждала по равнине, пока не выдохся миниатюрный термоядерный реактор.

Вокруг была черная как сажа пустыня. Дно неглубоких кратеров блестело белесой изморозью. Изгибался близкий горизонт. Солнце отсюда казалось просто яркой звездой. Оно в пяти с половиной миллиардах километров – в пяти световых часах – и светило не сильнее полной Луны. Видимый наполовину диск Плутона висел в черном, усеянном звездами небе. Напарник Харона казался тусклым и серым. Яркие пятна – ледовые шапки – лишь на полюсах. Приливные силы заставили карликовые планеты глядеть друг на друга лишь одной стороной, и фазы Плутона – от половины до полного круга – менялись с периодом в шесть дней.

Мэси сказала Ньюту, что виды замечательные, но как здесь жить, она не представляет.

– Зимой тут очень холодно и темно. И очень далеко до людских поселений.

– С новым двигателем уже не так далеко, – заметил Ньют. – К тому же до середины зимы еще полвека. А если мы построим здесь жилища, там всегда будет лето.

– Но здесь так далеко до всего… всего пара мерзлых шаров, кружащихся вокруг друг друга, и вдобавок пара крохотных обломков, пляшущих рядом.

– Это твоя ностальгия?

– Не совсем. Я – будто призрак в чужом доме, – призналась Мэси.

– Это сейчас он чужой: пустой, необжитый. Но такими были и луны Сатурна до первых поселенцев.

– Первые поселенцы, – выговорила Мэси. – Звучит так одиноко.

– Такие уж мы есть, хочешь того или нет.

Экспедиция обследовала Харон десять дней. Дальние обнаружили залежи углеродных соединений, оставленные столкновениями с объектами из пояса Койпера, посадили вакуумные организмы, запустили спутник, который со временем составит детальные топологические и геологические карты. Затем началось путешествие назад. Пережитое сплотило экспедицию, и Мэси теперь гораздо сильнее прежнего ощущала, что она – плоть от плоти маленькой группки исследователей. Мэси знала, что никогда не забудет Землю и не станет думать о мертвых лунных камнях и льде как о доме. Но все же Мэси больше не ощущала себя чужой в холодной темноте на задворках Солнечной системы.

4

Пробуждение в жесткой скорлупе скафандра, втиснутого в кабину спускаемого модуля размером с гроб, было медленным и болезненным. Шпион ощущал себя так, словно его избили мастера заплечных дел и привязали к столбу посреди раскаленной пустыни где–нибудь на Земле – будто синяки до костей, а суставы затекли и опухли. Злая боль пульсировала, словно ядовитый паук в мягком желе головного мозга. Язык – как ссохшийся труп, приклеившийся к полу смрадной гробницы рта. Шпион всосал сквозь трубочку безвкусную очищенную воду и, поморщившись, включился в ущербный сенсориум модуля. Шпион проспал семьдесят два дня, и теперь Рея была прямо впереди – яркий, испещренный оспинами шар, висящий за широкими петлями колец и выступом на экваторе Сатурна.

В памяти модуля не было данных о внешних радарных сканах или о попытках выйти на связь. Крохотный летающий гроб смог выйти на нужную орбиту не замеченным теми, кто следил за движением вокруг Реи. Шпион вызвал автонавигатор, перебрал предлагаемые варианты, выбрал наименее скверный компромисс. Маневровые движки включились, заперхали, Рея и Сатурн перевернулись в ночном небе, затем, глухо ухнув, главный мотор заработал для короткого рывка, который перенесет модуль к месту чуть южнее экватора на полушарии, обращенном к Сатурну.

Рея – второй по величине спутник Сатурна, огромный шар водяного льда вокруг скального ядра из силикатов, светлое полушарие изъязвлено множеством огромных кратеров, темное рассечено разломами, изборождено длинными отвесными хребтами. Первые дальние прибыли на Рею век назад. Они вырыли туннели и небольшие пещеры в каменно твердом льду внутренней части стены кратера Ксамба. Эти примитивные норы со временем стали первым городом системы Сатурна. Скрытый от локаторов модуль шпиона медленно, по пологой траектории подошел к луне и сел на каменистой равнине чуть восточнее внешнего склона кратерного кольца.

Был полдень. Рея проходила сквозь тень Сатурна. В темноте затмения шпион пошел к ближайшему убежищу. Шпион планировал отдохнуть день, помыться, пару раз поесть горячего, подзарядить батареи, пополнить запасы кислорода и воды. Но окружающая убежище роща вакуумных растений была безжалостно раздавлена, внешние и внутренние двери крохотного шлюза распахнуты настежь, внутри – холодно и темно. ИИ уничтожен, кислород выпущен из баллонов, вода замерзла в баке, отсутствовали принтер и пищевой процессор. Над спальной нишей красовалась надпись под трафарет красной краской на французском, английском и русском языках. Убежище закрыто по решению властей коалиции Трех Сил, нуждающимся в помощи следует выйти на связь с администрацией по радио, канал 9. Шпион подумал, что после такой связи попадешь под арест как шпион и саботажник. Он проверил темную конуру убежища и окрестности входа на случай, если власти оставили пару следящих устройств, а затем двинулся в сторону кратерного склона, окрашенного в мягкие пастельные тона.

Даже в ничтожной гравитации Реи путешествие выдалось долгим и утомительным. Шпион ощущал себя выставленным напоказ в сиянии солнца, безжалостного и холодного, как алмазный осколок. Оно висело высоко над головой в черном небе, сразу за полумесяцем Сатурна. Шпион пробрался между острыми отвесными скалами на кромке вала и двинулся вниз по длинной долине к изрытой мелкими кратерами равнине дна.

Мрачные поля вакуумных растений расстилались вокруг платформ и куполов космопорта. Длинные насыпи из обломков яркого свежего льда, без сомнения укрывавшие постройки европейской базы, тянулись под прямым углом к железной дороге, связывающей порт с городом, прячущимся за обрывом в стене кратера. Перед ним выстроились аккуратными рядами сотни роллигонов и других машин, звездой расходились километровые трубы туннелей с окнами, закрытыми темным поляризующим стеклом.

Шпион потратил час на тщательное исследование окрестностей фермы, затем вскрыл служебный шлюз самой северной трубы и проник внутрь. Шпион снял скафандр, сдернул с себя квазиживой комбинезон, воняющий застарелым потом и испещренный отмершими местами, умыл себя, как мог, мокрыми полотенцами, прочистил и залепил гноящиеся язвы и опрелости на боках и бедрах, натянул бумажный комбинезон и заковылял между рядами томатов и бобов так, словно всю жизнь проработал на этой ферме.

В сутках Реи сто восемь земных часов, но жившие здесь дальние придерживались земного двадцатичетырехчасового цикла. Хотя по времени Реи было еще далеко до вечера, городские часы показывали два ночи. Шпион отыскал сетевой терминал, запустил туда команду демонов и, пока они работали, заполз в чулан, где стояли роботы, медленно съел три зрелых томата – первая твердая пища с самого Япета – и лег спать. Роботы не побеспокоят, и вряд ли кто–нибудь вздумает проверять чулан.

Шпион проспал сутки, а когда проснулся, то обнаружил: демоны взломали сеть, контролируемую европейскими оккупационными силами. Как и бразильские союзники на Дионе, европейцы вычистили все оазисы и поселения на Рее и переместили население в единственный город. Простейший именной поиск за пару секунд отыскал Зи Лей. Ее зарегистрировали как беженку, депортированную из оазиса Паттерсон Карс около двух лет назад, вскоре после конца Тихой войны. Зи Лей жила в квартире вместе с другими беженцами, работала на общественной кухне, никогда не нарушала порядок. Шпион перечитал краткую справку несколько раз. Он обрадовался – но остался, в общем, спокойным и хладнокровным. Он уже давно распланировал свои действия в случае успеха поисков.

Цифровая метка, полученная в Париже на работах по расчистке завалов, по–прежнему оставалась в кости левого предплечья. Демон скопировал биометрические данные с метки в европейскую базу данных и подделал учетную запись. Фелис Готтшалк стал полноценным резидентом Ксамбы.

Попасть в город не составляло труда. Все трубы ферм соединялись перекрытыми траншеями с центральным узлом, а оттуда короткая железная дорога вела к северному залу Ксамбы. Шпион прибыл на городской вокзал в шесть утра – к смене вахты у солдат охраны. Шпион объяснил проверяющей парочке, что его вызвали устранить проблему на центральной кондиционной станции, парочка проверила внесенную демоном запись, увидела, что шпион покинул город всего три часа назад, и впустила без лишних слов.

Пять огромных залов Ксамбы тянулись вдоль восточной кромки кратера, спрятанные глубоко во льду. Их связывали пешеходные туннели и система каналов. Вторая пара солдат проверила данные Фелиса Готтшалка перед тем, как впустить шпиона в длинный туннель. Его пол устилал дерн квазиживой травы, изогнутые стены украшали насмешливо–героические фрески, где орды типов в старинных скафандрах, делающих людей похожими на раков, строили купола и огромные звездолеты, дрались с невероятными монстрами, летали на дельтапланах в бурях Сатурна. Туннель вел к соседнему залу, где и жила Зи Лей.

Квартиры, магазины, кафе, мастерские и сады громоздились друг на друге на террасах в крутом склоне по обеим сторонам залов. Парк на дне сплошь заполняли палатки, где обитали беженцы. Парк делило пополам длинное узкое озеро. Там лодки с высокими бортами медленно покачивались на ленивых покатых волнах. Свет ламп был еще приглушен, на улицах виднелось лишь несколько прохожих. Люди суетились у общественной кухни на краю озера. На причале группка стариков плавно переходила от одной позы китайской гимнастики тайчи к другой.

Квартира Зи Лей была на верхней террасе поблизости от большой прозрачной стены в конце зала, глядящей на кратер Ксамба. Там царила ночь. Плотно застроенные террасы тускло отражались в стене, собранной, словно мозаика, из пластин строительного алмаза.

Шпион сел по–турецки под фиговым деревом, раскинувшим ветки по стене у дальнего края террасы. Оттуда был хороший вид на двери квартиры Зи Лей, на всех выходящих и приходящих. Шпион долго сидел в полной неподвижности, не обращая внимания на взгляды прохожих. Он не мог послать Зи Лей сообщение. Охрана проверяла всю информацию, поступающую в сеть, все письма и звонки. Явиться самому тоже нельзя – Зи Лей жила в квартире вместе с шестью людьми. А когда они с Зи Лей воссоединятся – шпион теперь так думал о будущей встрече, – он хотел бы поговорить с ней наедине. Интересно, она сумеет распознать его, несмотря на пластическую хирургию, побежит ли навстречу с радостным криком? Шпион повторял про себя то, что собирался сказать, представлял, что скажет она…

Карил Межидов однажды спросил, любит ли шпион Зи Лей – или просто влюблен? Шпион тогда не понимал разницы. Теперь – понял.

Из квартиры вышли мужчина и женщина. Сердце скакнуло в груди. Нет, женщина – не Зи Лей.

Шпион сказал себе, что подождет еще десять минут, а потом пойдет и постучит в дверь. Спустя десять минут он сказал себе, что подождет еще десять. Минуты шли, и вот из двери вышла женщина и зашагала по террасе к станции фуникулера, ведущего на нижние уровни.

Нет, не она.

Нет, все–таки она!

Шпион знал, это она, Зи Лей, стройная как тростинка, в желтой блузке, в белых брюках. Она отрастила волосы, заплела их в поблескивающую черную косу, достающую до поясницы. Зи Лей что–то несла в слинге, подтянутом до грудей.

Ребенок.

Она нежно придерживала его голову.

Зи Лей ступила в маленькую кабину фуникулера и спустилась вниз, исчезла из виду.

Но в файле ничего не было о ребенке! Быть может, она нянчит чужого, соседского?

Шпион проследовал за ней до нижнего уровня. Когда она зашла на общественную кухню, шпион прошел мимо, на мост, дугой изгибавшийся над озером, поднялся на уровень выше и встал на краю террасы, откуда открывался вид на кухню и озеро. Зи Лей сидела за длинным столом рядом с мужчиной и женщиной, вышедшими из квартиры раньше. Зи Лей расстегнула блузку, вынула малыша из слинга, уложила на согнутую левую руку. Малыш жадно сосал грудь.

– Милая картина обыкновенной человеческой жизни, – произнес чей–то голос за спиной.

Шпион обернулся.

Мужчина улыбнулся ему и сказал: «Здравствуй, Дейв».

До того как шпиону дали обличье Кена Шинтаро и послали в Париж, шпиона звали Дейв. Всех его братьев тоже звали Дейв. Шпион был Дейвом номер восемь. Сейчас ему улыбался Дейв номер двадцать семь. Он был самым умным из всех – и лучшим другом восьмого.

– Долго же ты искал ее, – заметил двадцать седьмой, – я уж подумывал о твоей гибели.

– Я был в Париже, а потом на Япете, – сказал шпион.

– Конечно, мы искали тебя в Париже. Но ты сработал отлично. Мы не смогли найти тебя.

– Я стал мертвецом.

– Ты стал Фелисом Готтшалком. И сменил внешность, – добавил двадцать седьмой. – Тоже неплохая работа. Ее хватило, чтобы обмануть нас.

– Мне повезло. Городские архивы пострадали во время войны, – сказал восьмой.

– А теперь твое везение закончилось, – заключил его брат.

Оба были тощие и бледные, одинакового роста, но двадцать седьмой – блондин, а волосы его брата изменились после инъекции ретровируса, стали черными. Потемнела и радужка. Лицо восьмого сделалось круглее, нос – площе и шире.

– Если бы ты хотел убить меня, я бы уже умер, – заметил восьмой. – Думаю, ты хочешь вернуть меня. Но я не хочу возвращаться.

– Мы уже посчитали тебя мертвым. Но затем мы арестовали женщину по имени Кейко Сасаки, участницу сопротивления. Во время допросов она выдала много имен, включая твое. Вернее, Фелиса Готтшалка. Она сказала, что Фелис на самом деле – Кен Шинтаро и он ищет женщину по имени Зи Лей. Разумеется, мы снова обыскали Париж сверху донизу, взяли у всех пробу ДНК, сопоставили с записями. Очень нудная и тяжелая работа. Мы нашли подделанные тобой записи – но не тебя. Мы проверили все остальные города под нашим управлением, заглянули сюда, нашли Зи Лей – но не тебя. А ты был на Япете, единственном недоступном для нас месте. Формально Тихоокеанское сообщество – наш союзник. Однако администрация Япета не захотела помочь нам в поисках бедной заблудшей овечки, бездумно и позорно забросившей почетную и важную миссию. Мы попробовали сами, но администрация Япета – высокомерна и халатна. Она не собрала информацию о жителях, а те по–прежнему рассеяны по всей луне. Потому мы устроили ловушку здесь, не сомневаясь в том, что ты в конце концов обнаружишь свою женщину живой и придешь к ней.

Шпион молчал. Не отрывая взгляда от собеседника, он старался определить возможных наблюдателей. Он был напуган до тошноты, возбужден, до крайности напряжен, видел все вокруг в мельчайших деталях, четко и ясно.

– Не беспокойся, я один, – утешил Дейв‑27. – Меня послали контролировать общую ситуацию в Ксамбе. Вчера мой демон обнаружил твою активность в европейской сети. Я оставил все дела, чтобы присмотреть за твоей подругой. И вот мы оба здесь.

– Европейцы знают о твоем присутствии?

– Если ты об официальности моего визита, то нет. Они считают меня беженцем. Мне жаль говорить тебе об этом, но ты опоздал. Прибыв сюда, Зи Лей попала в больницу. Ведь Зи Лей перестала принимать лекарства, сдерживающие ее болезнь. Ее шизофрению. Зи Лей пыталась убить себя, не смогла. И влюбилась в другого пациента. Они стали парой в прошлом году и, как видишь, обзавелись дочерью. Ей всего пять недель.

Шпион понял, почему в файле нет упоминания о дочери. Запись изменили, чтобы не спугнуть добычу. Чтобы он, восьмой, смело пошел в ловушку, расставленную братом.

– Я рад тому, что она в безопасности, – сказал восьмой.

Двадцать седьмой улыбнулся и покачал головой.

– Это ничего не меняет, – добавил восьмой. – У меня своя жизнь.

– Ты сделал своим заданием ее поиск. Поиск окончен. Задание выполнено.

– Я дезертировал. Я не могу вернуться, – сказал восьмой.

– Здесь для тебя ничего уже нет. Твоя женщина с другим, у них ребенок. Какими бы ты ни считал свои чувства к ней, они – всего лишь часть фальшивой личности, данной тебе перед войной. Они – не настоящая часть тебя.

– Я еще не отыскал настоящего себя.

– Женщину ты не можешь забрать. Что еще тебе нужно здесь? – спросил двадцать седьмой.

Как же можно объяснить ему, насколько изменила душу и разум работа в развалинах Парижа, дни, проведенные вместе с Карилом Межидовым на темных равнинах Япета, еда, работа, долгие разговоры ни о чем с незнакомцами? Как можно объяснить то, что невозможно вернуться домой, ведь восьмой – уже совсем не тот, кем был до войны?

Любой другой пропустил бы едва заметную дрожь, но восьмой тренировался в паре со своим братом три тысячи дней, учился всевозможным единоборствам – и всегда был чуть быстрее, сильнее. Восьмой поставил блок удару в горло и рубанул по локтю ребром правой ладони, целя в точку, где нерв выходит из сустава. Двадцать седьмой выронил шприц, который прятал в ладони правой руки, развернулся и пнул шпиона в бедро.

Затем драка пошла всерьез. Удары и блоки следовали с ошеломляющей быстротой. Каждый пытался отыскать слабину в защите другого. Под градом ударов шпион отступил к самой кромке террасы, прыгнул на ограждение, лягнул двадцать седьмого в грудь, качнулся назад и спрыгнул, приземлился на лодку, привязанную у берега, и запрыгал как кузнечик, удирая, пока двадцать седьмой двигался вниз. Двадцать седьмой кинулся в погоню за ним по лодкам. Те колыхались под ними, качались и дергались, к дальнему берегу катились ленивые толстые волны. Люди на берегу радостно кричали и подбадривали дерущихся, считая, что видят представление уличного театра.

Шпион оттолкнулся от носа последней лодки, описал длинную крутую параболу, уцепился за ограждение, повернулся, приземлился, сделал пять длинных шагов, ухватился за чешуйчатый ствол пальмы, развернулся снова и увидел брата в нескольких метрах от себя. Тот улыбался и укоризненно качал пальцем. Шпион обломал край большой пластиковой кадки, где росла пальма, взял в руку, будто нож, и приказал брату не двигаться.

– Я ухожу. Прямо сейчас, – предупредил шпион.

– Да, уходишь. Со мной.

– Я ухожу один. И покидаю этот город. И эту луну. Скажи им, что я так и не появился.

Оба тяжело дышали. На террасе показались двое в синих униформах с кантом – солдаты Европейской армии. Они шли к братьям.

Дейв‑27 тоже увидел солдат.

– Если хочешь жить – иди со мной, – сказал он.

Шпион отступил, готовый кинуться наутек, брат бросился на него, и шпион ударил рукой, державший обломок пластика. Тот вдруг вырвало из руки. Двадцать седьмой отскочил. Между пальцами прижатой к шее руки струилась кровь. Шпион увидел ужас и недоумение в глазах брата и вспомнил единственного убитого своими руками – одного из лекторов, отца Соломона. Шпиону приказали убить, но он так и не смог забыть стыд и отвращение к себе после убийства. Смерть лектора отделила шпиона от братьев.

Мысли неслись кувырком. Дейв‑27 пошатнулся, отошел на пару шагов и осторожно сел.

Когда приблизился солдат с тазером, шпион пытался остановить брызжущую из артерии брата кровь. Шпион очнулся, когда его уже увозили привязанным к подобию поставленных вертикально носилок на колесах. Голову удерживал ремень, охватывающий лоб. Но шпион все равно попробовал повернуть ее, чтобы высмотреть любимую в собравшейся толпе зевак.

Он был очень рад тому, что не увидел Зи Лей.