Текст книги "Охота на канцлера"

Автор книги: Платон Обухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Польша (Варшава)

Конец ноября в Варшаве был омерзителен. Над городом постоянно висела плотная завеса дыма, растворенная в мельчайших капельках нудного дождя и тумана. У Леха постоянно болело горло и слезились глаза. Главный редактор орал на фотографов, снимки которых выходили удивительно унылыми и тусклыми. Казалось, смог разъедал не только легкие людей, но и безупречную пленку «кодак».

Пребывание в Валломброзе казалось Леху сладким сном. Получив по почте фотографии Кунигунды и Эрика Мюллера, он разобрал паркет в гостиной и, выдолбив с помощью кухонного ножа ложбинку в полу, положил в нее пакет с фотографиями. После этого тщательно приладил дощечки паркета на место и натер пол в гостиной мастикой.

За время его отсутствия заговорщикам удалось собрать еще немного денег. Теперь Лех располагал сорока одной тысячью долларов.

Но когда он обратился к Дитриху Короне за гонораром, тот сделал непонимающее лицо и поспешно перевел разговор на спортивную тему. Потом предложил Леху пойти покурить. А в курилке, наклонившись к уху Леха, прошептал:

– Деньги пока не пришли. Как только получу, сразу дам тебе знать.

Лех изобразил бурное негодование, щедро рассыпал туманные угрозы, но на самом деле был настроен куда как менее воинственно. Конечно, ему очень хотелось получить обещанные пятьдесят тысяч долларов. Но время, проведенное им в Италии, в любом случае не было потеряно зря. Он насладился жизнью в фешенебельной гостинице, обедами в дорогом ресторане, любовью красивой девушки, красотами итальянского осеннего пейзажа. А главное – получил в свое распоряжение великолепный инструмент для шантажа Кунигунды фон Мольтке. Ввиду готовящегося покушения на Гельмута Фишера, это обстоятельство могло сыграть исключительную роль.

– Давай я подвезу тебя домой, – предложил Дитрих Корона Леху.

Он только что вернулся из очередной командировки в Германию на купленном в Мюнхене подержанном «БМВ». Варшавские автомеханики заменили мотор, перебрали задний мост, подкрасили машину – и автомобиль засверкал, как новенький.

– Нравится? – кивнул Дитрих на приборную доску, выруливая на аллею Свободы.

– Может быть и понравилась бы, если была бы польской, – пожал плечами Лех.

– Надеюсь, немецкие деньги не вызывают у тебя такого же отвращения, как автомобили? Нагнись вперед и подбери с пола пакет. Там ровно шестьдесят тысяч долларов.

– Щедрые заказчики…

– Я советую тебе забыть об этом дельце как можно быстрее, – негромко проговорил Дитрих, не отрывая глаз от дороги. – Иначе нам обоим не поздоровится…

Франция (Париж)

После ужасной ночи, устроенной ему Верой, Вальман улетел в Аргентину. Пассажиры трансатлантического авиалайнера с сочувствием смотрели на седого, как лунь, пассажира, шея которого была замотана бинтами.

Но, пробыв в Мар-дель-Плата два дня, Вальман почувствовал себя значительно лучше и уехал домой. Через несколько часов он уже сидел в своем кабинете на третьем этаже здания банка.

Полчаса спустя бледный Тюренн стоял перед огромным, похожим на театральную сцену столом банкира.

Вальман встал, заложил руки за спину и начал медленно прохаживаться вдоль стены. Глаза Тюренна со страхом следили за согнутой в вопросительный знак тщедушной фигурой банкира.

Сзади Вальмана висели авторские гравюры Шагала и перед глазами Франсуа все время маячили суровые пророки древнего Израиля и сцены Страшного Суда.

– Что мне с тобой делать? – внезапно остановился Вальман.

Тюренн смог лишь выдавить в ответ жалкую улыбку.

– Из-за тебя я чуть не погиб. А в моем возрасте к жизни относишься гораздо бережнее, чем в молодости. Ценность каждого прожитого дня возрастает неизмеримо!

Тюренн дернул кадыком, проглатывая скопившуюся слюну.

– За то, что ты сделал со мной, я уничтожу тебя. Сотру в порошок, – сладострастно произнес банкир. – Нет, ты будешь жить. Я не стану марать свои руки убийством. – Он поднес к глазам белые ладони, внимательно рассматривая их. – Эти руки никогда не знали крови. Но я сумею так отравить твое существование, что смерть покажется тебе желанной. Ты будешь страстно мечтать о ней и, быть может, решишься воплотить свою мечту в действительность.

– Но… я… – задыхаясь, проговорил Тюренн.

– Прочь! – закричал Вальман. – Чтобы ноги твоей здесь не было!

Все рушилось в жизни Тюренна. Лицо его сразу размякло, как у старой потасканной бабы. В глазах затаилась боль и печаль. Сгорбившись и шаркая ногами, он вышел из кабинета банкира.

Германия (Бонн)

Кунигунда вернулась из поездки по Италии загоревшей, посвежевшей и счастливой. Обретя любовника, она получила тот прочный внутренний покой, которого ей так не хватало в жизни.

Министерша не афишировала своих отношений с Мюллером. После Италии они встречались один, максимум два раза в неделю. Благодаря профессии майора, привившей ему навыки секретности и конспирации, об этих встречах не знала ни одна посторонняя душа. Обычно они происходили в загородных виллах и сельских домиках, которые Эрик снимал на два-три дня.

Отто не мог знать деталей. Но Кунигунде казалось, что он о чем-то догадывается. Словно боясь потерять жену, он стал милым, нежным и добрым. Старался выкраивать как можно больше времени из своего напряженного расписания для того, чтобы побыть дома, сходить с супругой в театр, провести время на природе. Он стал делиться с Кунигундой своими служебными проблемами, много рассказывал о работе. Постепенно его жена узнавала о жизни министерства обороны и вооружений, об интригах и противоречиях, которые незримо присутствовали в его недрах.

Оглядываясь назад, Кунигунда не могла скрыть удивления внезапно навалившимся на нее счастьем. Получив любовника, она вернула себе и мужа. Неизвестно, что было лучше: восхитительные часы, проведенные на измятых простынях в объятиях Эрика, который, казалось, знал все о плотской любви и удовлетворял самые неожиданные желания Кунигунды, или неторопливые беседы с Отто перед потрескивающим камином, во время которых женщина узнавала о том, что радовало и огорчало мужа в офисах его министерства в Бонне, на полигонах, где испытывались новейшие образцы вооружения, и в воинских частях.

* * *

Закурив сигару, Гельмут Фишер принялся изучать восьмистраничный доклад Роммеля. Он был составлен на основе донесений агента «Цветок». Это была кодовая кличка майора Эрика Мюллера.

Прочитав доклад, канцлер скомкал его и, размахнувшись, бросил в камин. Огонь жадно пожрал листки.

«Цветок» не сообщал ничего особенного. Отто фон Мольтке ругал мягкотелость Фишера. Жаловался, что ему не дают в полной мере наращивать военную мощь Германии. Делился с Кунигундой соображениями по поводу безопасности канцлера, ругал на чем свет стоит польских террористов. По его словам, они в самое ближайшее время поклялись расправиться с Фишером.

Ничего нового канцлер не узнал. Да это и не было главным. Самым существенным являлось то, что за министром обороны и вооружений был установлен практически полный контроль. Отныне он не мог совершить неожиданных поступков. Через Эрика Мюллера Фишер получил доступ в святая святых Отто фон Мольтке – к его семье и дому. Образно выражаясь, канцлер держал руку на пульсе министра, сидевшего под стеклянным колпаком, искусно отлитым Генрихом Роммелем.

Афганистан (Кабул)

Вытянув ноги вперед, Лех блаженствовал в мягком кресле «Боинга‑747». Новенький лайнер был недавно куплен компанией «ЛОТ» специально для обслуживания сверхдальних маршрутов.

До посадки в Кабуле оставалась еще уйма времени. Целых три часа. По салону «Боинга» медленно двигалась стюардесса в синей форме и вполголоса предлагала пассажирам напитки.

– Пиво, вино, лимонад? – спросила она Леха.

Анна Карбовская старательно делала вид, что не знает этого пассажира.

– Вино…

– Посмотрите, пожалуйста, – протянула стюардесса Леху карту вин.

Мазовецкий выбрал итальянское «Монтепульчано» и стал медленно тянуть его из высокого тонкостенного бокала.

* * *

Кабул поразил Леха своими низкими домами: ни один из них не достигал четырех этажей.

На пыльном горизонте желтели невысокие горы. Над ними синело небо без единого облачка. Стоявшее в зените солнце быстро нагревало крышу «мерседеса». Однако воздух здесь был исключительно чистым и после варшавского казался настоящим бальзамом. «Вот что значит отсутствие крупных заводов, – думал Мазовецкий. – В средневековье тоже есть свои прелести…»

Дорога то и дело петляла. Лех удивлялся, как водитель ухитряется все время поддерживать скорость на уровне ста двадцати километров в час.

Пейзаж был настолько однообразен, что поляку вскоре наскучило смотреть в окно. Вздохнув, он закрыл глаза и задремал…

Мазовецкий остановился во второсортном кабульском отеле, не желая привлекать к себе особенного внимания. С утра он отправился в один из многочисленных гаражей и взял напрокат под чужим именем старенькую «мицубиси-паджеро».

Подъехать близко к базару ему не удалось, так как улицы Кабула здесь оказались настолько заполненными народом, что для транспорта уже не оставалось места.

Несмотря на продолжающиеся военные действия и время от времени раздающиеся взрывы, базар продолжал оставаться жизненным центром города. Тысячи людей в чалмах и халатах бродили по пыльной площади, гортанными голосами предлагая свои товары. Многочисленные лавки открыли свои двери с разнообразными сувенирами, главным образом поделками из меди и бронзы, а также коврами, которые были расстелены прямо на пыльной мостовой. Толпы людей проходили прямо по ним, и купцов это даже радовало: ведь чем больше истоптан ковер, тем выше его качество.

Появление Леха вызвало на базаре ажиотаж. К нему сразу бросились продавцы нехитрого товара, предлагая безделушки, рулоны материи, кинжалы и различную посуду. Мазовецкий с трудом отбивался от них, ища глазами торговцев оружием. Однако никто его не предлагал. Другое дело – наркотики. Этого здесь хватало. Причем торговля шла совершенно открыто. Лишь изредка, когда по базарной площади проходили полицейские, торговцы наркотиков прятали свой товар.

Лех отошел в сторонку, зайдя за полог палатки. Он простоял так минут десять, пока ему не бросились в глаза двое молодых людей, один из которых сунул другому что-то вроде револьвера. Поляк быстро подбежал к афганцам.

Оба настороженно посмотрели на него, но ничего не сказали. Тогда Лех тихо спросил по-английски:

– Оружие продаете?

Парень, купивший револьвер, сразу же отошел в сторону, а продавец ответил Леху на корявом английском:

– Можно найти. Маузер устроит?

– Да нет, мне нужно кое-что посерьезнее.

– Ну, это не у меня. Иди прямо, в конце базара лавка с сувенирами. Вывеска: «Аммар Ясир».

Нужную лавку Лех нашел быстро. Она была больше и богаче других. Перед входом сидели два седобородых старика и раскуривали трубки.

– Мне хозяина, – сказал Лех.

Старики непонимающе покачали головами. Ну тут из лавки вышел пожилой афганец в ярко расшитом халате, с острыми проницательными глазами.

– Слушаю тебя, господин, – произнес он и низко поклонился.

Лех зашел в лавку; сразу же выбежала молодая женщина с закрытым чадрой лицом и подложила коврик. Хозяин лавки жестом предложил Леху сесть.

– Что бы вы хотели у меня купить? – спросил он.

Английский афганца был безукоризнен.

– Мне сказали… Мне надо… пару американских «стингеров».

Ясир покачал головой.

– А денег у тебя хватит?

– Сколько?

– Сразу не скажу, но не меньше пятидесяти тысяч.

– Долларов?

Афганец только ухмыльнулся.

– Тридцать тысяч и по рукам!

Ясир промолчал, с минуту подумал, а потом сказал:

– Машина у тебя есть?

– Взял здесь напрокат, – ответил Лех.

– Завтра приходи с утра.

Афганистан (Газни—Кабул)

С утра Лех уже был у лавки. Машину он поставил поблизости, примерно за квартал от рынка.

Ясир сразу же вышел ему навстречу.

– Машина здесь?

– Да.

– Поехали!

Он сказал что-то на афгани, и два здоровых молодца вышли из лавки.

– Мои сыновья, – сказал Ясир, – поедут с нами.

Молча дошли до машины. Лех хотел было сесть за руль, но старший сын хозяина оттолкнул его и уселся на место водителя. Мазовецкий не стал возражать и устроился рядом.

Машина рванула с места и быстро миновала кварталы Кабула. Афганец выжимал из «мицубиси-паджеро» все, на что была способна машина. Лех с ужасом смотрел на узкую дорогу, которая извивалась среди ущелий. Слева зияла пропасть, но водитель и не думал снижать скорость. Вскоре они свернули в сторону от шоссе на Газни, пыль заклубилась за машиной, стало невозможно дышать. Лех закрыл рот носовым платком, но это мало помогало. Песок был повсюду: скрипел на зубах, заполнил все складки одежды, покрыл толстым слоем голову.

Показалось небольшое озеро с глинобитными строениями вокруг. Афганец резко затормозил перед одним из них. Из дома сразу же показались вооруженные до зубов люди.

– Моджахеды! – со страхом прошептал Лех.

Ему не разрешили выйти из машины. Все три афганца долго переговаривались гортанными голосами, наконец Ясир сказал:

– Они согласны продать «стингеры», но на меньше, чем пятьдесят тысяч, не согласны. Деньги с тобой?

Лех похлопал по дорожной сумке.

– Но мы же договорились на тридцать!

– Ничего я с тобой не договаривался! Хочешь бери, а не хочешь – валяй отсюда!

Моджахеды с угрожающим видом направились к автомобилю.

– Я согласен, – испуганно пробормотал Лех.

– Получишь еще ковер в придачу, – сказал Ясир, предварительно посовещавшись с торговцами.

Моджахеды ушли в дом и через пару минут один из них приволок завернутый в ковер большой сверток.

– Деньги! – крикнул Ясир.

Лех быстро отсчитал доллары и вручил толстую пачку моджахеду. Тот не стал пересчитывать, бросив ковер со «стингерами» в машину.

– Сын отвезет тебя, – сказал Ясир, в то время как парень уже забирался в машину.

Обратно ехали так же быстро. На окраине Кабула афганец затормозил, вышел из машины, и не говоря ни слова, скрылся среди домов.

Только в отеле, куда Лех притащил сверток, он обнаружил, что «стингер» был всего один. Его нагло обманули! Но Мазовецкий хорошо понимал, что попытаться предъявлять какие-либо требования бесполезно: его просто прикончили бы.

Англия (Лондон)

Глубоко засунув руки в карманы и зябко поеживаясь, когда за воротник попадала капля холодного дождя, Вера шла по Бонд-стрит. Слева и справа светились со вкусом оформленные витрины магазинов. Настоящие храмы ювелирного искусства, духов, одежды, обуви, косметики.

Вера никуда не спешила и внимательно разглядывала попадавшихся навстречу прохожих. Публика на Бонд-стрит была самая разнообразная. Много туристов, которых не испугала слякоть и непрекращающийся мелкий дождик декабрьского Лондона. В основном немцы и американцы, хотя встречались и испанцы. Вера недоумевала, что заставило их покинуть Испанию, в которой сейчас стояла сухая теплая погода, и отправиться в сырой и серый Лондон.

Но в основном Бонд-стрит была заполнена осевшими в Лондоне выходцами из бывших британских колоний, среди которых выделялись бородатые сикхи в характерных чалмах, пакистанцы, выходцы из Вест-Индии и представители африканских стран Британского Содружества.

После того как Вера сняла квартиру неподалеку от Гайд-парка и получила вид на жительство сроком на два года, у нее осталось сорок тысяч франков – или четыре тысячи фунтов стерлингов. Пока Вера присматривалась к британской жизни. После всех потрясений, испытанных во Франции, ей хотелось действовать наверняка.

Несколько попыток Веры уговорить директоров лондонских цирков предоставить ей место на своей арене закончились безрезультатно. Не оказали своего воздействия даже вырезки с хвалебными рецензиями из парижских газет. Вера, бережно хранившая их, как-то в порыве гнева выбросила вырезки в мусорную корзину.

Два директора цирка, как и в Париже, предложили Вере стать их любовницей. Оба были низенькие, толстенькие, седые, с выпячивающимися брюшками. «Смогу ли я после этого когда-нибудь по-настоящему полюбить хоть одного мужчину?» – ужасалась Вера.

В конце концов она поняла, что просить бесполезно. «Надо полагаться на свои силы», – решила Вера. Просидев два часа на телефоне, она отыскала перебивающегося случайными заработками циркового антрепренера Соломона Гинзбурга. Поговорив с Верой, он согласился открыть цирк на паях. После горячих дебатов они решили дать ему название «Медрано». Так назывался цирк, вошедший в историю, так как его частенько посещали Пабло Пикассо, Кес Ван Донген, Жорж Брак, Хаим Сутин и другие великие художники, жившие в начале столетия в Париже. Они не раз рисовали артистов «Медрано» и сцены цирковых постановок.

Кроме четырех тысяч фунтов, Соломон Гинзбург вложил в совместное предприятие свой опыт, энергию и предприимчивость. Вера же должна была стать примадонной нового цирка. Гинзбург раздобыл ей смирную невысокую лошадь по кличке Стелла, на которой она начала усиленно тренироваться. Несколько недель, проведенных на ступенях церкви Сен-Эсташ, привели к тому, что Вере приходилось теперь практически разучивать заново те акробатические элементы, которые она не так давно выполняла автоматически.

Соломон нашел мастеров, согласившихся за умеренную плату построить на северной окраине Гайд-парка небольшое помещение с ареной. Оно было рассчитано на сто зрительских мест. Когда строители возвели каркас здания, Вера начала свои тренировки. Часто она выезжала на Стелле в Гайд-парк, где исполняла разные трюки под восхищенные аплодисменты детей и их родителей.

Германия (Мюнхен)

Оборвав разговор, Эрик Мюллер бросил взгляд на часы.

– Тебе пора, – со вздохом произнес он.

Кунигунда нежно поцеловала его поросшую редкими белокурыми волосками грудь и выскользнула из постели. Накинув халат, она скрылась в ванной и через пару минут вышла свежая и пахнущая шампунем.

Майор стоял у окна и курил. Сквозь легкую пелену сизого табачного дыма он с восхищением наблюдал за одевающейся Кунигундой.

– В жизни не встречал женщин с более совершенной фигурой! – вырвалось у Эрика.

– Застегни мне молнию на спине, – попросила жена фон Мольтке и вздрогнула от удовольствия, когда Мюллер запечатлел на ее шее пламенный поцелуй.

– Готова? – спросил майор.

Кунигунда кивнула. В прихожей майор накинул на плечи женщины норковую шубу. Министерша мельком взглянула на свое отражение в зеркале и, спустившись по нешироким каменным ступенькам крыльца дома, унаследованного майором от деда, богатого владельца пивоварен, подошла к «БМВ» Эрика.

Прошуршав шинами по усыпанным гравием дорожкам сада, «БМВ» выехал на идеально ровную дорогу, проходившую через центр застроенного богатыми виллами района, и помчался по направлению к городу.

Стекла автомобиля были покрыты специальным составом и казались снаружи непрозрачными. Эрик и Кунигунда ревниво оберегали тайну своей связи.

Подъехав к парку Рейнгартен, Мюллер заметил оранжевый мусоровоз, который медленно проезжал через ворота в чугунной ограде. Он прибавил скорость и нагнал неповоротливый автомобиль. Затем вслед за ним поехал по направлению к модернистскому зданию Музея Людвига.

За пятьсот метров до здания музея дорога стала значительно шире. Мюллеру удалось пристроиться слева от мусоровоза. Огромный автомобиль полностью закрыл корпус юркого «БМВ».

– Твой шофер нас ни за что не заметит, – усмехнулся майор.

Кунигунда пропустила его реплику мимо ушей. Она думала о чем-то своем.

– Ну, вот мы и приехали, – проговорил майор, остановившись у низкой двери с табличкой «Служебный вход».

Кунигунда очнулась и глубоко вздохнула.

– Когда мы встретимся снова?

– Я тебе позвоню, – пообещал майор.

– До свидания, любимый, – чмокнула его в щеку жена фон Мольтке и скрылась за дверью служебного входа.

Мюллер развернулся и поехал назад. По пути он несколько раз довольно улыбнулся. День выдался удачным. Он узнал много нового о мыслях и поступках фон Мольтке.

Подъезжая к дому, Мюллер помрачнел, предчувствуя, что именно сейчас у него начнется настоящая работа. Предстоит вспомнить все самое важное, о чем шептала ему Кунигунда в промежутках между поцелуями и любовными судорогами, когда с ее губ срывались лишь стоны и неразборчивые восклицания. Потом надо все толково изложить на бумаге. «А Роммель опять доймет меня своими придирками, – тоскливо подумал Мюллер, заглушая мотор „БМВ“. – Господи! Как будто он сам развлекает в постели эту прекрасную даму!»

* * *

Постояв три минуты перед картиной русской художницы Татьяны Назаренко «Сентябрь в Одессе», Кунигунда направилась к выходу.

Читавший газету шофер выскочил из черного «мерседеса» и, услужливо изогнувшись, распахнул дверцу. Вежливо спросил:

– Как вам понравилась выставка?

– Очень интересно. Жаль, что вы не пошли со мной…

– К сожалению, не могу, – вздохнул шофер, ловко лавируя в потоке машин. – Служба. Целый день прикован к рулю…

– Сходите в Музей Людвига в воскресенье. Лучше всего с детьми, – посоветовала Кунигунда и уткнулась носом в мягкий мех норки.

Не успела она отдать шубу горничной, как зазвонил телефон. Отто сообщал, что сегодня уйдет с работы пораньше.

– Я буду ждать тебя, дорогой, – пообещала Кунигунда.