Текст книги "Охота на канцлера"

Автор книги: Платон Обухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Музыка Вагнера увлекла и Эмму. Она заложила страницу «Страданий юного Вертера» и стала слушать, раскачиваясь в такт льющимся из динамиков звукам. Потом неожиданно спросила:

– У тебя напряженные отношения с фон Мольтке только потому, что он милитарист?

– Да нет. Дело в том, что прежде всего я – баварец, а он из рода прусских юнкеров. В прошлом году я был в Лондоне. Англичане мне много рассказывали, как они враждуют с шотландцами. Но это – детские игры по сравнению с той ненавистью, которую питает пруссак к баварцу!

– Откуда она… эта ненависть?

– Тебе не понять. Ты ведь родилась в Нижней Саксонии.

Поняв по растерянному лицу жены, что она неудовлетворена ответом, канцлер смягчился:

– Ну, хорошо. Попробую растолковать. В XVIII веке пруссаки в очередной раз заманили простодушных баварцев в очередную свою антиавстрийскую коалицию. При этом, разумеется, как обычно, кричали, что пекутся прежде всего об интересах своих южных соседей, благополучию которых будто бы смертельно угрожает Вена… А когда наступил час решающей битвы с австрийцами, прусские командиры, руководившие боем, поставили в первую линию неопытных баварцев, многие из которых были вооружены только вилами! Тысячи их погибли. Вот в чем корни вражды.

– Но ведь эта злосчастная битва случилась так давно…

– Не в ней дело! Она – только один из множества примеров вероломства пруссаков.

Разговор прервался. Слышны были лишь величественные аккорды «Кольца Нибелунга».

– Пруссаки гордятся своей королевской династией, этими выскочками Гогенцоллернами, – неожиданно хмыкнул канцлер. – При этом забывают, что баварская династия – Виттельсбахи – намного древнее!

– Но ведь два последних Виттельсбаха были попросту сумасшедшими, – укоризненно посмотрела на мужа Эмма. – Людвиг Второй Баварский понастроил кучу замков, которые истощили его казну!

– Глупости! Получилось, как говорят немцы, «Glück im Unglück» – «Не было счастья, да несчастье помогло»! Благодаря выстроенным Людвигом Вторым замкам туристические агентства зарабатывают сейчас миллионы. А уж если говорить о причинах жалкого состояния баварской казны, то начинать надо с Вагнера. Ведь именно на содержание великого композитора ежегодно утекала целая река баварского золота. Зато как оправдали себя эти инвестиции!

Германия (Бонн)

На следующий день после обеда в бывшем замке великих герцогов Баденских на острове Майнау Отто фон Мольтке позвонил Шпееру.

Министр иностранных дел сделал знак своему заместителю, чтобы тот перестал зачитывать параграфы аналитического доклада, посвященного положению в Гватемале.

– Я слышал, вы недавно приобрели охотничье ружье, – сказал фон Мольтке.

– Да, – пробормотал удивленный Шпеер.

Он даже позабыл поинтересоваться, откуда у министра обороны и вооружений такие точные сведения.

– Я знаю место, где его можно опробовать. Это лес в окрестностях военно-воздушной базы около Франкфурта-на-Одере.

Губы Шпеера скривились. Он слишком хорошо знал базу немецких ВВС, год назад построенную возле этого города. Поляки выразили тогда официальный протест против строительства базы в непосредственной близости от польско-германской границы. А когда строительство было завершено, база постоянно упоминалась министерством иностранных дел Польши как свидетельство антипольских акций Германии.

– Разве рев реактивных двигателей не распугал все зверье в окрестностях? – осторожно осведомился он.

– Взлет и посадка идут не со стороны леса, да и шум теперь не такой, как раньше, – успокоил его фон Мольтке. – Инженеры «Сименса», «Мессершмитт-Бельков-Блома», «Дорнье» и «Мерседеса» разработали новое поколение почти бесшумных самолетов. Франкфуртская база первой получила такие машины!

– Когда вы собираетесь ехать?

– Не будем откладывать. Завтра в одиннадцать я заеду за вами.

* * *

Гельмут Фишер работал в своем боннском кабинете с раннего утра. Папка с делами, которые ему требовалось решить, уже значительно уменьшилась в размерах.

В соседней комнате замерли в ожидании операторы правительственной связи. Как только им вручали очередное распоряжение Фишера, они немедленно передавали его по линиям в соответствующе министерство или канцелярию.

Несколько вопросов требовали консультации с министром иностранных дел. Фишер протянул руку к селектору и вызвал Шпеера, однако в телефонной трубке раздались лишь продолжительные гудки.

Фишер нажал кнопку вызова помощника:

– Разыщите Шпеера и свяжите меня с ним!

Через пять минут ему позвонили:

– Шпеера ни в министерстве, ни дома нет. Нам не удалось установить, где он сейчас находится…

Рука канцлера, сжимавшая трубку, на мгновение застыла в воздухе. Затем он решительно набрал номер телефона шефа Службы безопасности Генриха Роммеля:

– Генрих! Срочно разыщи Шпеера!

Фишер не успел еще прочитать очередной бумаги, как зазвонил зуммер прямой линии связи с Роммелем.

– Военный вертолет со Шпеером приземлился сейчас в охотничьем угодье министерства обороны и вооружений в окрестностях авиабазы под Франкфуртом. На Одере, – поспешил уточнить Роммель. Не дождавшись ответа, он спросил: – Так вызывать министра на связь?

– Не стоит отрывать его от охоты, – пробормотал Фишер.

Но трубку не положил. Роммель слышал его слегка учащенное дыхание.

– Сможешь прибыть сейчас ко мне? – спросил канцлер.

Роммель словно ждал этого вопроса и тут же ответил:

– Буду через десять минут.

В целях безопасности и большей выживаемости в случае ракетного или ядерного удара все правительственные здания в Бонне располагались на значительном расстоянии друг от друга. Если официальная резиденция канцлера находилась в центре города, то Роммель вместе со своей командой облюбовал замок в окрестностях. Этому дворцу было менее ста лет от роду, но он представлял собой точную копию одного из средневековых рыцарских замков. Впрочем, Роммелю хватило десяти минут, чтобы министерский «мерседес», распугивая сиреной машины и прохожих, доставил его в президентский дворец.

Убедившись, что двери кабинета надежно заперты, Фишер прямо спросил Роммеля:

– Месяц назад я поручил тебе создать такую систему наблюдения за всеми членами моего правительства, которая дала бы мне возможность знать о настроениях и планах каждого из них. Эта задача выполнена?

– Лишь частично, – покачал головой Роммель. – К сожалению, не удалось организовать слежку за фон Мольтке. Ребята из военной разведки и контрразведки пресекают любые наши попытки наблюдать за поведением их шефа…

Канцлер скрипнул зубами:

– Я был бы готов отменить наблюдение за всеми членами правительства, если бы это дало хоть один шанс установить слежку за фон Мольтке.

Роммель лишь красноречиво развел руками.

– Даю тебе месяц сроку, – жестко проговорил канцлер. – Не сможешь установить слежку за Отто, подыскивай себе другую работу.

Роммель хотел возразить, но, натолкнувшись на тяжелый взгляд канцлера, понял, что это бесполезно.

– Я не могу ничего обещать, но попробую, – пробормотал он.

Фишер выразительно пожал плечами:

– Я сказал: месяц ровно.

Уткнувшись взглядом в бумаги, он дал понять, что аудиенция окончена. Роммель поспешил выйти из кабинета.

* * *

Шпеер вернулся в министерство лишь к пяти часам. Помощник с порога кинулся к нему:

– Господин Фишер просил немедленно связаться с ним!

Министр позвонил канцлеру. Фишер хотел встретиться с ним, чтобы обсудить ряд вопросов.

– Я должен прибыть сейчас же? – уточнил Шпеер.

– Особой срочности нет. Но лучше не затягивать.

В своем кабинете канцлер долго и въедливо говорил об отношениях Германии с ЮАР. Шпееру пришлось напрячь всю свою память, чтобы не допустить оплошности и ответить на все детальные вопросы Фишера. Чувствовалось, что канцлер основательно изучил проблему и ориентируется в ней совершенно свободно.

Поэтому Шпеер не смог скрыть вздоха облегчения, когда канцлер наконец захлопнул папку с документами.

– Кофе? Или чего-нибудь покрепче? – спросил Фишер.

Шпеер взглянул на часы.

– Можно и покрепче…

– Охота прошла удачно? – поинтересовался канцлер, дождавшись, пока помощник внесет в кабинет серебряный поднос с бутылкой малинового бренди «Химбеергайст» и удалится.

– Да, – оживился Шпеер, – я убил оленя!

– Итак, ваша супруга приготовит сегодня на ужин оленину?

– Конечно! Только не сама же она станет ее жарить. Об этом позаботится повар фон Мольтке.

– Вот что значит военные! – с чувством воскликнул Фишер. – Умеют, черти, жить!

Шпеер, отхлебнув несколько глотков бренди, похвалил напиток:

– Отличное вино! Мне оно нравится куда больше, чем французские «Камю» или «Курвуазье».

Фишер слегка насупился. Он хотел вызвать Шпеера на разговор об охоте, но министр ловко ушел от ответа. Тогда канцлер решил предпринять лобовую атаку:

– Во время охоты, полагаю, вы не только смотрели в прорезь прицела своего ружья, но и беседовали с фон Мольтке. Если не секрет, какие политические проблемы он поднимал?

Шпеер потупился:

– Вообще-то мы говорили в основном об охоте. Какими патронами лучше стрелять в оленя, а какими – в медведя. А ведь фон Мольтке убил медведя! – министр замялся, потом еле слышно произнес: – Затрагивался лишь один политический вопрос – о вашей безопасности.

– Кажется, мне никто не угрожает, – прищурился канцлер.

– А Отто считает, что человек, сидящий на бочке с порохом, у которой подожжен фитиль, находится в большей безопасности, чем вы!

– Откуда он это взял?!

– Такой вывод он сделал, основываясь на сводках, которые поставляет ему ведомство военной разведки и контрразведки, – вздохнул Шпеер.

– Ну, и откуда же исходит такая угроза?

Крылья носа канцлера дрогнули.

– От польских националистов. Некоторые ультранационалистические группы в Польше рассматривают вас как символ стремления Германии к оккупации их страны. Отто сказал, что за последний год возникло по меньшей мере три заговора против вас. Он предложил мне поставить на ближайшем заседании кабинета министров вопрос об усилении вашей охраны!

– Ладно, – оборвал его канцлер, – заговоры с целью убийства, козни польских националистов и так далее должны интересовать Службу безопасности. Но не нас с тобой. Давай лучше выпьем еще по рюмке «Химбеергайста»!

Когда Шпеер ушел, канцлер позвонил Роммелю:

– Надо срочно переговорить. С глазу на глаз!

У Роммеля сразу испортилось настроение. Он решил, что Фишер захотел снова устроить ему головомойку. Однако, вопреки ожиданиям шефа Службы безопасности, канцлер даже не вернулся к вопросу организации слежки за фон Мольтке и спросил совсем о другом:

– Твоей службе что-нибудь известно о заговорах с целью устранения канцлера Германии?

– У нас или в других странах?

Роммель осторожничал и не спешил с ответом.

– В других странах, – буркнул канцлер.

– Кое-какие попытки в этом направлении предпринимали группы радикально настроенных поляков.

– Почему мне об этом не докладывали? – не предвещавшим ничего хорошего голосом спросил Фишер.

– Мы посчитали нецелесообразным отвлекать ваше внимание на разные пустяки, – неожиданно спокойно ответил Роммель. – Так называемые «заговоры» оказываются на деле баснями, которыми тешат себя группки сумасшедших интеллигентов. У них нет ни денег, ни оружия, ни мозгов. Пару таких групп легко обезвредили польские власти. Допросы показали абсолютную несерьезность их действий, и участники «заговора» отделались восьмимесячным заключением. Вы можете в любой момент уволить меня, – с достоинством посмотрел прямо в глаза канцлеру Роммель, – но пока я нахожусь на своем посту, вам нечего беспокоиться. Так подсказывает моя интуиция, опыт и здравый смысл!

Канцлер на мгновение призадумался. «Пожалуй, я поторопился сделать вывод о его профессиональной непригодности, – решил он. – Парень честен, смел, нелицеприятен. Такой человек на посту шефа Службы безопасности в тысячу раз лучше подхалима, готового лишь смотреть в рот вышестоящему начальству и поддакивать каждой глупости!»

– Впредь я прошу коротко информировать меня о всех заговорах с целью покушения на мою персону, – негромко произнес канцлер. – Установление же эффективной слежки за фон Мольтке – по-прежнему задача номер один. – Фишер выдержал паузу и безжалостно заключил: – Только теперь я даю на это не месяц, а всего одну неделю.

Франция (Париж)

Вера Наумова и Франсуа Тюренн сидели на террасе ресторана «Оберж». В нескольких десятках метров внизу плескалась Сена. В чернильно-черной воде отражались лампы фонарей.

– Ты спасла меня от катастрофы, – положил свою большую теплую ладонь на узкое запястье Веры Тюренн. – Если бы не ты, мне пришлось бы бросать цирковое дело и подыскивать себе другую работу…

Вера промолчала. Подцепив серебряной вилкой кусочек «трите вовре» – форели в винном соусе, отправила его в рот. Запила глотком превосходного «Мюскаде».

Еще неделю назад циркачка фактически оказалась на грани голодной смерти и искренне высмеяла бы человека, который сказал бы ей, что она скоро будет сидеть в дорогом ресторане и поглощать изысканную пищу.

– Я купил для Луизы новую сбрую и седло. Все в серебряных и золотых блестках. Сегодня уже примерил. Смотрится эффектно! – донесся до Веры голос Тюренна.

Наездница отодвинула тарелку с «трите вовре» и попробовала «коке» – черный пудинг, напичканный всевозможными ароматными травами и пряностями. Вера различила тмин, гвоздику, корицу, мяту. Другие приправы были ей незнакомы.

– Завтра ты будешь выступать в новом зале. Я снял помещение рядом с музеем Орсэ. Триста зрительских мест. После хвалебных рецензий в парижских газетах оно будет заполнено до отказа!

Вера вздохнула:

– Я до сих пор с трудом верю, что все это – не сказка…

Незаметно подошедший официант наполнил бокалы и неслышно удалился.

– Выпьем за твой успех и за то, чтобы он сопутствовал тебе всегда! – взволнованно проговорил Тюренн.

Наумова улыбнулась, с готовностью чокнулась и осушила бокал.

* * *

Представление под крышей нового помещения прошло блестяще. Триста зрителей, заполнив все места, нетерпеливо ждали, когда на арену выйдет Наумова.

И она не подвела ожиданий своих поклонников. Выступала легко и раскованно. Казалось, лошадь и наездница представляют собой единое целое. Вера творила на арене все, что хотела: взлетала на круп Луизы и спрыгивала на ковер, прокрутив в воздухе сальто в три с половиной оборота; ездила на лошади задом наперед; скользила у нее под брюхом, чтобы потом грациозно усесться в седло и приветственно помахать зрителям рукой.

Когда номер закончился, Веру долго не отпускали за кулисы. Ей пришлось совершить три почетных круга, прежде чем аплодисменты поутихли.

За кулисами Веру встретил Франсуа Тюренн. Как только его дела пошли в гору, он сразу же купил себе несколько новых костюмов, побрился и сделал дорогую прическу. Лицо его округлилось и владелец цирка стал походить на преуспевающего дипломата.

Подав Вере руку, он помог ей сойти с лошади. Стоявший наготове конюх увел Луизу в конюшню. Теперь она получала тройную норму овса, в которую добавлялись витамины и вкусовые примеси. За ней ухаживал специально приставленный конюх. Он мыл Луизу, чистил скребком, расчесывал хвост и гриву.

– Я верил в то, что сегодняшнее выступление станет твоим триумфом, и не ошибся, – торжественно объявил Тюренн. – Тебе, Вера, на роду написано покорять сердца зрителей.

Вера устало улыбнулась. На арене она ощущала во всем теле необыкновенную легкость, но сейчас на нее навалилась тяжелая усталость.

Тюренн заметил это и ласково подтолкнул Веру в сторону артистической уборной:

– Прими душ, переоденься… Тебя ожидает сюрприз!

Отдохнув после представления, Вера и Франсуа отправились в Сен-Жерменский лес. Здесь Сена делала петлю. Мимо машины проплывали белоснежные дома буржуа. «Чем богаче человек, тем меньше в доме этажей, – подумала Вера. – Только миллионер может построить себе виллу на участке, где уместился бы небоскреб…»

Она опустила стекло, вдыхая запах свежей травы и цветов. Франсуа притормозил возле чугунных ворот. Несколько скрытых в траве фонарей подсвечивали их со стороны виллы.

– Восемнадцатый век, ручное литье, – кивнул Франсуа.

Ворота раскрылись, и он направил свое «рено» на дорожку, ведущую к дому.

Вера молчала. Сообщение о том, что богатый поклонник таланта наездницы пригласил ее на ужин, взволновало девушку. Месяц назад она прибыла во Францию почти без гроша в кармане. А теперь – известность, хвалебные рецензии в газетах. И тут еще богатый поклонник…

Франсуа осторожно притормозил у дверей виллы. Лакей в ливрее кофейного цвета распахнул дверцу машины, помог Вере выйти.

Лакей провел Наумову в вестибюль, который показался Вере в несколько раз больше ее московской квартиры.

Увидев себя в высоких старинных зеркалах, Вера смутилась. По совету Франсуа она надела легкое красное платье в белый горошек, купленное во время распродажи в соседнем магазине, которое подчеркивало ее высокую грудь и тонкую талию. Но сейчас ей показалось, что лучше было бы надеть какой-нибудь расхожий костюм из циркового реквизита.

В поисках поддержки Вера обернулась к Франсуа, и его широкая улыбка рассеяла все ее сомнения.

Поклонник таланта Наумовой ожидал их в гостиной, обшитой мореным дубом. На этом строгом фоне великолепно смотрелись старинные картины в вычурных золоченых рамах.

Как и предупреждал Франсуа, поклонник был стар. Лет восемьдесят ему наверняка исполнилось и, хотя он старался держаться прямо, узкая спина сгибалась против его воли.

Однако старичок с неожиданным проворством схватил протянутую для рукопожатия ладонь Веры и поцеловал ее.

– Ваши предки? – вежливо кивнула она на портреты.

Ее поклонник смущенно опустил глаза.

– Мсье Мишель Вальман вырос в бедной еврейской семье в Варшаве. А эту виллу вместе с обстановкой приобрел, скопив большой капитал, – пришел ему на помощь Тюренн.

– Ужин подан, – торжественно объявил дворецкий.

Они уселись за стол. Лакей подал тарелки с «буйабесом» – провансальским рыбным супом, щедро сдобренным чесноком и шафраном. Франсуа неожиданно поднялся.

– Извините, – пробормотал он, – я не смогу составить вам компанию. Куча неотложных дел…

Вера удивленно посмотрела на Тюренна. Неужели перспектива изысканного ужина, отличной гаванской сигары и рюмки дорогого коньяка не прельстили его? Да и вежливо ли было уходить столь внезапно?

Однако банкир распрощался с владельцем «Монплезира» исключительно добродушно.

– Встретимся в другой раз? – улыбаясь, спросил он Франсуа.

– Да, да, конечно, – с улыбкой подтвердил Тюренн и вслед за лакеем вышел из комнаты.

«Буйабес», который состоял, кажется, из всех сортов водившейся в Средиземном море рыбы, был съеден за несколько минут.

– Люблю, знаете ли, провансальскую кухню, – объяснил Вальман. – Кое-кто воротит от нее нос, считая, что изобилие чеснока придает пище вульгарность. Но я с детства привык к чесноку. Когда жил в Варшаве, ел его не меньше, чем хлеба. А сейчас… Сейчас я богатый человек, – растянул Мишель Вальман в улыбке тонкие губы, – и могу позволить себе плевать на людское мнение…

Лакей подал второе блюдо: «беф-ан-доб» – говядину, которую перед тем, как пожарить на медленном огне, в течение десяти часов вымачивали в соусе из красного вина и ароматических трав.

– Так вам понравились мои выступления? – От нескольких бокалов рубинового «Белле» Вера стала смелее. – А это что? – спросила она, когда на столе появился десерт.

– Провансальская сладость «нуга», – ласково улыбнулся банкир. – Ее готовят из меда и миндаля… Да, мне понравились вы… ваша грациозная фигурка и милое лицо.

– Странно…

– Что вас смущает?

– Я не видела вас во время выступлений. Или вы сидели очень высоко?

– А вы и не могли меня видеть. – Банкир рассмеялся, глядя на удивленное лицо Веры. – Франсуа показал мне ваши фотографии. И я сразу влюбился в вас.

Обхватив ножку бокала своими тонкими пальцами, Вера прошептала:

– Франсуа сказал, что вы хотите помочь мне утвердиться на цирковой арене. Это правда?

– Конечно! – рассмеялся банкир. – Давайте я налью вам еще вина…

Лакей куда-то исчез, и Мишель собственноручно наполнил бокал Веры.

– Сорок тысяч франков в месяц вас устроят?

От такой суммы у девушки перехватило дыхание.

– Сорок тысяч! Когда я начну хорошо зарабатывать, я постепенно верну вам деньги, – прошептала она.

– Даже не думайте об этом! Еще вина?

– Спасибо. Пожалуй, хватит.

Веру уже пошатывало. «Белле» только казалось слабым вином. На самом деле оно пьянило посильнее других сортов.

Мишель поднялся из-за стола. Вера неуверенно встала и вынуждена была опереться на руку банкира.

Пробило половина двенадцатого. «Старику, наверное, давно пора спать! – ужаснулась Вера. – Его личный врач заклюет меня…»

– Извините, что я так задержалась, – пролепетала она.

Мишель как-то странно улыбнулся и, схватив девушку за руку, настойчиво потащил за собой.

Они вошли в роскошную спальню. Огромная кровать розового дерева с бархатным пологом напоминала походную палатку римского императора. Зеркала во всю стену и уютные кресла-бержеры соседствовали с массивным камином. На нем стояли английские часы с позолоченным циферблатом. Угол спальни отгораживало несколько расписных шелковых китайских ширм.

Мишель повернул Веру лицом к себе, положил свои руки на ее полуоголенные плечи и восхищенно произнес:

– Какая стать!

– Мне пора идти… – пробормотала сбитая с толку и ничего не понимающая циркачка. «Неужели ему так ударило вино в голову», – шевельнулась в голове несмелая мысль.

– Переночуешь у меня, а завтра утром мы вкусно позавтракаем и ты поедешь к себе в цирк… чтобы снова прийти ко мне вечером! – хихикнул банкир. – Ну, будь умницей, раздевайся!

Вере показалось, что она ослышалась. Между тем Вальман стал на ее глазах расстегивать фрак и снимать бабочку. Оставшись в одних брюках, он недовольно спросил:

– Чего ты копаешься? Мне, между прочим, завтра утром на работу!

Голая грудь банкира, поросшая редкими седыми волосами, напоминала грудку цыпленка. Сутулые узкие плечи и тонкие руки, похожие на руки десятилетнего ребенка, наводили на мысль о том, что этот человек предпочел бухгалтерские книги физическому труду еще в раннем детстве.

– Ради Бога, объясните мне, что происходит?! – молитвенно сложила руки на груди Вера. – Я ничего не понимаю…

– Разве Франсуа тебе ничего не объяснил? – удивился банкир.

Он расстегнул молнию штанов, и они упали к его ногам. Раздетый до трусов банкир теперь уже точно походил на цыпленка – тщедушного, некормленного, голенастого.

Он подошел к одной из ширм, увлекая за собой Веру. Повернул ширму, и циркачка увидела несколько больших цветных фотографий. На них была сфотографирована она… в обнаженном виде.

Присмотревшись к снимкам, которые могли бы занять достойное место в «Плейбое», Вера поняла, что их сделали скрытой камерой в артистической уборной, когда она выходила из душа.

Тут только Вера догадалась обо всем.

– Я думаю, в жизни ты еще красивее, чем на фотографиях, – хихикнул банкир. – Раздевайся же!

– Чего вы хотите от меня? – дрожащим голосом спросила девушка.

Вальман замялся.

– Ну, это самое… – Он неопределенно махнул рукой в воздухе. Непонятливость циркачки раздражала его. «Чертов Тюренн! – злобно подумал он. – Сказал ведь, что достаточно напоить девчонку хорошим вином, и она исполнит самые буйные мои фантазии. А эта тварь вылакала не меньше полбутылки „Белле“ и изображает из себя недотрогу!»

– По-французски это называется «делать любовь», – сердито передернул узкими голыми плечами банкир. – За это ты и будешь получать сорок тысяч франков в месяц. Давай, давай, раздевайся. Я же ясно сказал: мне завтра на работу!

И тут Вера решилась на отчаянный шаг, какого сама от себя не ожидала. Она подошла к Вальману и, размахнувшись, залепила ему звонкую пощечину. Тщедушный банкир едва удержался на ногах.

– Негодяй! – яростно выкрикнула Вера и выбежала из спальни. Промчавшись мимо ошеломленного лакея, девушка выскочила в сад.

Свежий ночной ветер освежил ее горящую голову. Она быстро сориентировалась, подошла к воротам виллы, откинула задвижку калитки и оказалась на дороге.

В этот поздний час район богатых вилл словно вымер. Нечего было и думать поймать такси. Они не заезжали в квартал, где у каждого было не по одному автомобилю.

Вера вздохнула и зашагала в сторону Парижа.

* * *

Франсуа не стал скрывать своей ярости.

– Ты самая настоящая идиотка! – кричал он в телефонную трубку. – Собственными руками разрушить свое счастье! Нет, на это способны только сумасшедшие русские.

Вера пыталась что-то сказать в ответ, но Франсуа рявкнул:

– Не желаю и слушать тебя! – и швырнул трубку.

Когда в семь вечера Вера подошла к служебному входу арендованной Тюренном цирковой площадки, ей преградил дорогу привратник.

– В чем дело? – возмутилась наездница. – Через двадцать минут мой выход!

– Вы уверены? – издевательски улыбнулся сторож. На вид ему было далеко за шестьдесят. «Пенсионер, – с презрением подумала Вера. – За какие-нибудь сто франков – солидная прибавка к пенсии, нечего сказать! – верно служит Тюренну. Как дворняжка за мозговую кость».

– Конечно. Да взгляните на афишу!

Старик рассмеялся дробным смехом:

– Посмотри-ка лучше сама, да повнимательнее.

Предчувствуя недоброе, Вера кинулась к ближайшей тумбе. На ней была наклеена огромная афиша цирка «Монплезир»: «САМАЯ ЛУЧШАЯ ПРОГРАММА В МИРЕ!»… «БИЛЕТ В НАШ ЦИРК ПРЕКРАСНОЕ ВЛОЖЕНИЕ КАПИТАЛА В ВАШЕЙ ЖИЗНИ!» и прочая рекламная шелуха. А вот и перечень актеров: укротитель львов из Алжира, воздушные гимнасты братья Лефевр, клоун Пипо…

После клоуна должна была идти строчка: «русская наездница Вера Наумофф». Но ее заклеили полоской бумаги.

У Веры едва не подкосились ноги. Чувствуя страшную слабость во всем теле, она доплелась до телефонной будки и набрала номер Тюренна. Телефон отвечал издевательскими длинными гудками.

Вечером Тюренн сам пришел на квартиру Веры. Огромный букет красных роз, который он принес с собой, заполнил, казалось, всю небольшую однокомнатную квартирку.

– Половина роз от меня, половина – от Вальмана, – сказал владелец «Монплезира». – Он по-прежнему к тебе хорошо относится…

Вера стояла с каменным лицом. Тюренн непринужденно уселся в единственное кресло, закинул ногу за ногу, достал из кармана начатую пачку «Голуаз». По комнате пополз вонючий дым.

– Если бы я был на твоем месте, то с радостью согласился выполнить прихоть Вальмана, – заметил Франсуа. – Знаешь, почему? Потому что за его любовью стоит в действительности полная стариковская немощь. Банкиру восемьдесят три года! Ну поцелует, погладит – и не более того! И это за сорок тысяч франков в месяц!

Не найдя пепельницу, он подошел к окну, распахнул его и выбросил окурок наружу.

– Подумай, дорогая. Хорошенько подумай! – веско произнес Франсуа и хлопнул дверью.

Выходя из подъезда, он услышал над своей головой какой-то шелестящий звук. Франсуа задрал голову, но отскочить не успел. Несколько роз, выброшенных Верой, оцарапали своими шипами его лицо.

Прижав к лицу платок, Тюренн кинулся к машине.

– Стерва! – прорычал он, выруливая на автостраду.

Три дня спустя, когда у Веры осталось всего двести франков, Тюренн позвонил ей и снова предложил «одуматься». Вера швырнула трубку на рычаг.

На следующее утро она вооружилась воскресным приложением к «Фигаро» и стала методично обзванивать все парижские цирки. Наумова надеялась, что после хвалебных отзывов о ее выступлениях в прессе она сможет без особого труда найти работу.

Действительно, сразу пять цирков предложили ей явиться на просмотр. Торопливо записав адреса в книжку, Вера поспешно оделась, поймала такси и отправилась в стоявший первым в списке «Житан».

Хозяин цирка, улыбчивый толстяк Джованни Моруа, вывел на арену лошадь и предложил Вере показать несколько трюков.

Наездница несколько раз спрыгнула с лошади, встала на ходу в седло, прокрутила в воздухе двойное сальто… Джованни сказал:

– Довольно. Я готов подписать контракт на полгода. Двадцать тысяч франков в месяц и бесплатное питание в дни выступлений тебя устроят?

– О да!

Вера молча вознесла горячую хвалу Богу. Удача снова улыбалась ей!

Джованни провел ее в свой небольшой кабинет и закрыл дверь на замок.

– Чтобы нам никто не мешал, – криво улыбнулся он.

Затем вытащил из стола бланк договора и стал проставлять цифры в пустых графах – 6 месяцев, 20 тысяч франков… Хозяин протянул бланк, и Вера торопливо расписалась.

– Ну, а теперь, киска, ты должна отблагодарить доброго Джованни, – возбужденно сказал он и стал срывать с Веры платье.

Благодаря многолетним тренировкам циркачка была много сильнее нетренированного мужчины. Она без труда перехватила руки Джованни и оттолкнула его от себя.

– Я пришла выступать в цирке, но не спать с вами! – выкрикнула Вера.

– Согласен, киска, пункта о том, что ты должна спать с директором цирка, в договоре нет, – ответил Джованни. – Но если ты не согласишься, я не подпишу договор. Только и всего.

Он снова приблизился к Вере и попытался схватить ее за грудь, но циркачка была начеку. Отшвырнув в сторону хозяина цирка, она отперла дверь и выбежала из кабинета Моруа.

– О, дьяболо! – вскричал Джованни и, отдуваясь, выбежал вслед за Верой. – Запомни, крошка, в других цирках будет точно так же! Ты еще вернешься ко мне! – прокричал он ей вслед.

На улице моросил мелкий дождь. Город показался Вере серым и унылым. На душе у нее было скверно. Слова Моруа не шли из головы.

И все же она поймала такси и поехала в цирк «Фонтан», – второй в ее списке. Располагался он в Беллевилле и выходил фасадом на Рю-дю-Фобур-дю-Тампль.

Расплатившись с шофером и поплутав по коридорам, Наумова нашла кабинет директора.

Цирком руководил Оле Свенсон, высокий худой швед с жидкими бакенбардами на унылом лице. Он больше походил на сельского пастора, чем на директора.

Подав Вере руку, Свенсон задал ряд коротких и точных вопросов. Затем кивнул головой:

– Да, да, русская наездница Вера Наумофф может подойти моему цирку.

Вера, наученная общением с Моруа, предложила составить контракт. Однако швед сказал:

– Давайте сначала посмотрим лошадь, на которой вам придется выступать…

Наездница послушно пошла за Свенсоном в теплую конюшню. В чистом стойле жевала овес красивая серая лошадь в яблоках.

– Марта! – похлопал ее по крупу Свенсон. – Очень смирная. Послушная. Выполняет все, что от нее требуется. Надо только не забывать время от времени угощать ее кусочком сахара…

Лошадь понравилась Вере. Ей вовсе не требовалась горячая кобылица с горящими глазами. Чем смирнее и послушнее лошадь, тем лучше.

Рядом со стойлом Марты лежала огромная охапка сена. Настоящий стог.

– Романтично, не правда ли? – показал на него Свенсон. – Совсем как в деревне. Вы ведь из России?

– Да…

– Ну так покажите, как занимаются у вас любовью деревенские бабы! – вскричал Свенсон и повалил Веру на пахучее сено.